Анализ личности - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Вильгельм Райх (Начало книги) #1

Райх Вильгельм

Анализ личности

пер. М., СПб., 1999. 333 с.

ББК88 УДК 159.92 Р18

В оформлении обложки использованы фрагменты картин Сальвадора Дали

Перевод Романюк С. Ю., Русина Т. В., Шапиро Я. Л.

Научный редактор Шпионский Л. М.

Литературный редактор Певчее В. А.

Райх Вильгельм.

Анализ личности. - М.: КСП; СПб.: Ювента, 1999. - 333 с.

ISBN 5-89692-023-7

c 1945, 1949, 1972 by Mary Boyd Higgins, as Trustee of the Wilhelm Reich Infant Trust Fund

c <Ювента>, 1999.

c ЦИТ <Универсум>, оформление серии, 1998.

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

За двенадцать лет, прошедших после первой публикации <Анализа личности>, техника анализа личности развилась в вегетотерапию. Несмотря на это, никакие изменения в данное издание внесены не были. И для этого есть веские причины.

Техника анализа личности была разработана и проверена между 1925 и 1933 гг. В это время исследования структуры сексуальной экономики еще только начинались. Значение функции оргазма для человека и социума было обнаружено всего лишь несколькими годами раньше. Естественно, это открытие оказало значительное воздействие на теорию и технику психоаналитической терапии. Сейчас, через двенадцать лет, анализ личности, несомненно, можно отнести к структуре фрейдистского психоанализа. Данная книга была написана только лишь в рамках этой структуры. Эта книга была предназначена в первую очередь для студентов и действующих психоаналитиков, и я не хочу изменять ее первоначальный замысел и назначение. Вот почему я не стал ничего добавлять или изменять.

Со временем психоаналитическое представление о структуре характера человеческого личности (и особенно о характерной защитной оболочке личности, столь важной в патологическом и терапевтическом отношениях) продолжало развиваться. <Защитный панцирь личности> стал отправной точкой для современной оргонной биофизики и соответствующих терапевтических техник: вегетотерапии и оргонной терапии, основы которых изложены в 1 томе моей книги <Открытие оргона> (1942) и в различных работах, посвященных оргонной биофизике. Для каждого психиатра важно понимать, как первоначальная психиатрическая проблема формирования человеческого личности открыла путь к биологической энергии и биопатиям. Оргонная биофизика вовсе не отвергает принципы анализа личности, изложенные в этой книге, а наоборот, обеспечивает их твердым естественно-научным обоснованием.

Приложение к этому изданию <Анализа личности> содержит мое последнее письмо Международной психоаналитической ассоциации, ее XIII съезду в Люцерне в 1934 г. В этом письме говорится о переходе от глубинной психологии Фрейда к биологии и затем к оргонной биофизике. Проблемы оргона в данной книге не разбираются. Впрочем, читателю, знакомому с моими последующими работами, не составит труда найти в данной книге места, в которых проблемы структуры личности связаны с оргонной биофизикой. Вставляя постраничные примечания, я хотел особо выделить те места, где можно найти переход от глубинной психологии к оргонной биофизике.

Ответственность за отделение сексуальной структуры и теории оргазма от официального психоанализа лежит на членах Психоаналитической ассоциации, исключивших меня из нее. Позднее они стали чувствовать угрызения совести и попытались изобразить дело так, что я сам отделил свои теории от психоанализа. Чтобы прояснить этот вопрос, хочу сказать лишь одно: теория сексуальной структуры никогда не пыталась отделиться от основополагающих научных понятий теории Фрейда. В том, что психоаналитическое движение отделилось от теории сексуальной структуры, виноваты ложные социальные соображения, потерявшие всякий смысл в результате социальных революций последних десяти лет. Теория сексуальной структуры соперничает с психоанализом не больше, чем закон всемирного тяготения Ньютона соперничает с законом гармонии Кеплера. Закон сексуальной структуры является продолжением фрейдистского психоанализа и обеспечивает его прочной естественнонаучной базой в области биофизики и социальной сексологии. Именно при изучении сексуальной структуры личности был открыт оргон - биологическая энергия, подчиняющаяся определенным физичеким законам. Именно оргон и лежит в основе сексуальных функций человека, впервые описанных Фрейдом. <Биопатии>, которые оргонные терапевты способны обнаружить в органической сфере, соотносятся с <психоневрозами> Фрейда в психологической сфере.

Суммируя изложенное выше, я хочу сказать: <Анализ личности> по-прежнему действенен в рамках теоретической структуры глубинной психологии и соответствующих психотерапевтических техник. Он также полезен как необходимое вспомогательное средство в вегетотерапии и оргонной терапии. Но мы должны двигаться дальше, ведь терапия сексуальной структуры и вегетотерапия скорее относятся к биотерапии, чем к психотерапии.

Вильгельм Райх. Нью-Йорк, ноябрь 1944 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ

Второе издание этой книги (1945) быстро разошлось, и более двух лет большой спрос на нее не был удовлетворен. Наши издатели были заняты публикациями, посвященными новой отрасли оргонной биофизики (Открытие органа, т. II: Раковая биопатия, 1948; и т. д.). Более того, я сам не решался переиздать <Анализ личности>. В этой книге приводится психоаналитическая терминология и психологическое описание неврозов. За пятнадцать лет, которые прошли после первой публикации книги, мне пришлось пересмотреть и переписать заново нашу картину эмоционального заболевания. За это время многое изменилось: термин <характер> стал обозначать типично биофизическое поведение. <Эмоции> все больше и больше стали обозначать выражения реально осязаемой биоэнергии - оргонной энергии организма. Мы понемногу научились тому, что теперь называется <медицинская оргонная терапия>. В предисловии ко второму изданию я подчеркивал, что анализ личности по-прежнему действенен в области глубинной психологии, где он зародился и к которому принадлежит. Мы больше не практикуем анализ личности в том виде, как он описан в этой книге. И все же в некоторых ситуациях мы пользуемся методом анализа личности; мы по-прежнему продвигаемся от личностных установок к глубинам человеческих переживаний. Но в оргонной терапии мы действуем, исходя скорей из биоэнергетики, чем из психологии.

Но зачем же тогда в третий раз издавать книгу в прежнем виде? Основная причина в том, что оргономию и медицинскую оргонную терапию трудно понять, не зная пути ее развития от работ по изучению эмоциональной патологии человека двадцатилетней давности. Анализ личности по-прежнему приемлем и полезен в психиатрии, и хотя его совершенно недостаточно для того, чтобы овладеть биоэнергетическим ядром эмоциональных функций, но он все же необходим для медицинского оргонотерапевта, который напрямую, не изучая психоанализ, пришел к оргонной биофизике.

Психиатр, который не изучает биоэнергетические функции эмоций, склонен рассматривать организм как таковой и останавливается на психологии слов и ассоциаций. Он не дойдет до биоэнергетической основы и происхождения всех типов эмоций. И наоборот, оргонный терапевт, привыкший рассматривать пациента в первую очередь как биологический организм, легко может упустить из виду, что кроме мышечного панциря, телесных ощущений, оргонных потоков, аноргонотических приступов, блоков диафрагмы или таза и т. д., существует и такая обширная область, как, например, супружеская ревность, подростковые искаженные представления о функционировании половых органов, социальная неуверенность и опасения, бессознательные стремления, рациональные социальные страхи и т. д. Хотя <психический мир> эмоций гораздо уже их <биоэнергетического мира>, а определенные заболевания, например, повышенное кровяное давление, не поддаются психическому воздействию; хотя языковые и мысленные ассоциации вряд ли проникают глубже фазы речевого развития на втором году жизни, все же психологический аспект эмоционального заболевания является важным и необходимым, пусть и не самым главным аспектом оргонной биопсихиатрии.

Третье издание <Анализа личности> было существенно расширено. Я добавил главу <Эмоциональная чума>, первоначально опубликованную в виде статьи в <Международном журнале исследований сексуальной структуры и оргонных исследований> (1945 г.). Глава <Выразительный язык живого организма>, относящаяся к сфере эмоциональных биофизических выражений, главной сфере медицинской оргонной терапии, ранее не публиковалась. И наконец, обширная история болезни параноидных шизофреников введет изучающего человеческую природу в новую область биопатологии, появившуюся всего лишь несколько лет назад с открытием оргонной энергии (т. е. биоэнергии). Эта история болезни покажет читателю, что оргонная энергия организма - психическая реалия, соответствующая классическому психологическому понятию <психической энергии>.

Прежний термин <вегетотерапия> вытеснен новым - <оргонная терапия>. Во всех других отношениях основная структура книги осталась прежней. В ней отражен первый шаг от психоанализа к биоэнергетическому изучению эмоций (оргонной биофизике) - от 1928 до 1943 г. - и этот этап заслуживает того, чтобы мы сохранили его в таком виде.

После открытия космической оргонной энергии нам пришлось пересмотреть наши основные понятия - как физические, так и психологические. Этот вопрос в данной книге рассматриваться не будет. Понадобится много лет усердной работы, чтобы разъяснить основные тенденции, которые развились со времени открытия оргона. После открытий, сделанных в ходе оргономических экспериментов, очень многое предстало в совершенно новом свете. Но это не должно отвлекать психотерапевта и оргонного терапевта от текущего лечения эмоциональных болезней. Естественным наукам и философии - вот кому предстоит больше всего заниматься проблемами, связанными с открытием универсальной первозданной энергии: оргонной энергии.

Вильгельм Райх. Декабрь 1948 г.

Часть I

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ТЕХНИКА

Глава 1

НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ ТЕХНИКИ

Психоаналитик в своей профессиональной деятельности каждый день сталкивается с проблемами, для разрешения которых ему порой не хватает либо теоретических знаний, либо практического опыта. До сих пор не решен основной вопрос, каким образом четко определенную технику психоаналитической терапии можно вывести из психоаналитической теории. Этот вопрос - о возможности и границах приложения теории к практике. Однако психоаналитическая практика не позволяет создать теорию психических процессов, позволяющую решать практические задачи. Поэтому нам нужно искать пути, которые ведут от чисто эмпирических наблюдений к теоретическому обоснованию психоаналитической практики. Большой опыт, полученный мной на Венском семинаре психоаналитической терапии и при проведении психоаналитических сеансов, показал, что мы проделали только подготовительную работу для решения этих вопросов. Да, у нас есть базовый материал, так называемая <азбука> психоаналитической техники, в работах Фрейда и его разрозненных замечаниях по этому поводу; а весьма содержательные работы Ференци и других авторов расширили наше понимание многих отдельных проблем техники. Можно сказать, что психоаналитических техник столько же, сколько и самих психоаналитиков, хотя все они разделяют гипотезы Фрейда - частью позитивные, частью негативные, слабо связанные с <морем> нерешенных практических вопросов.

Те в целом валидные принципы техники, которые психоаналитики воспринимают как должное, выведены из основополагающих теоретических концепций невротического процесса. Развитие неврозов можно проследить от конфликтов между вытесненными инстинктивными желаниями - среди которых выделяются сексуальные желания раннего детства - и сдерживающими их силами эго. Когда разрешить этот конфликт не удается, результатом становится формирование невротического симптома или невротической черты характера. Поэтому для разрешения конфликта требуется <устранить вытеснение>; другими словами, необходимо осознать бессознательный конфликт. Но психический фактор под названием <бессознательное> воздвигает психический барьер против прорыва вытесненных импульсов, который выступает в роли жесткого цензора мыслей и желаний человека, препятствуя их осознанию. При психоаналитическом лечении необходимо отстраниться от обычного, повседневного образа мыслей и позволить мыслям пациента течь свободно, без их критического отбора. В ходе психоаналитической работы следы подавленных бессознательных желаний и детского опыта проявляются весьма четко среди всплывающего материала и, с помощью аналитика, следы эти переводятся на язык сознания. Так называемое главное правило психоанализа, требующее устранения цензора. препятствующего потоку <свободных ассоциаций>, должно быть положено в основу психоаналитической техники. Сильные бессознательные импульсы стремятся прорваться в сознание. Однако этому противостоит другая сила - катектированная энергия эго. Эта сила затрудняет, а иногда делает невозможным для пациента следовать базовому психоаналитическому правилу. Она же и питает неврозы, формируя моральные ограничения. При проведении психоанализа эти силы препятствуют устранению подавления. Теоретический подход диктует дальнейшие практические правила - осознание содержания бессознательного должно происходить не впрямую, а через разрушение сил сопротивления. Это значит, что пациент должен осознать сначала то, что он сопротивляется, а потом понять, каким образом и против чего.

Работа по осознанию бессознательного называется интерпретацией, она состоит или в раскрытии вытесненных впечатлений бессознательного, или в восстановлении связей, разорванных подавлениями. Бессознательные подавленные желания и страхи пациента постоянно стремятся высвободиться или, точнее, взаимодействуют с реальными лицами и ситуациями. Основной действующей силой этого поведения является неудовлетворенное либидо пациента. Поэтому следует ожидать, что он выскажет свои бессознательные желания и страхи аналитику. Это выразится в переносе, т. е. установлении с психоаналитиком отношений, вызывающих любовь, ненависть или страх. Но эти отношения - не более чем повторение других, происходивших в детстве пациента отношений, которые имели для него особую значимость. Пациент не осознает их значения. Для <разрешения> переносов в ходе аналитической терапии необходимо установить взаимосвязь между ними и событиями детства пациента. Все без исключения неврозы можно проследить от детских конфликтов, начиная с четырехлетнего возраста. Преодоление сопротивления осознанию этих конфликтов, которые не могли быть разрешены в то время, но были воскрешены при анализе переноса, составляет самую важную часть работы аналитика. Более того, поскольку при переносе пациент пытается вытеснить интерпретации психоаналитика, то перенос часто трансформируется в сопротивление, а оно препятствует прогрессу в лечении. Негативные переносы, т. е. установки, выражающиеся в гневе, направленном на психоаналитика, с самого начала легко распознаются как сопротивление, в то время как позитивный перенос становится сопротивлением только вследствие разочарования или страха.

Поскольку психоаналитическая терапия и техника подробно не обсуждались, постольку превалирует точка зрения, что любая из применяемых сегодня техник продвинулась вперед от описанной выше базовой техники. Эта точка зрения верна в ряде отдельных вопросов, но в рамках концепции <пассивности психоаналитика>, например, существуют самые разнообразные интерпретации. Самой крайней, и явно самой неверной, является точка зрения, что на сеансе психоаналитику нужно просто молчать; все остальное последует само по себе. Путаные взгляды преобладали и преобладают в отношении функции психоаналитика в процессе лечения. Очевидно, всем известно, что психоаналитик должен преодолеть сопротивление пациента и <установить> перенос, но, как и когда это происходит, насколько разнообразным должен быть его подход во множестве случаев и ситуаций, - этот вопрос никогда систематически не обсуждался. Следовательно, даже в простейших вопросах, касающихся распространенных психоаналитических ситуаций, взгляды различных психоаналитиков не совпадают. Когда, например, описывается определенная ситуация сопротивления, один психоаналитик предлагает одно, другой - другое, не говоря уже о третьем. В результате вопрос еще больше запутывается. Но можно предположить, что в определенных обстоятельствах и при определенных условиях некая определенная аналитическая ситуация допускает только одно-единственное оптимальное разрешение или возможность того, т. е. лишь один вариант аналитической техники, правильный для данного случая. Это применимо не только к определенной ситуации, это применимо ко всей психоаналитической технике в целом. Следовательно, задача состоит в том, чтобы установить критерии этой правильной техники и выбрать верный путь к ней.

Мы долго не могли понять, как важно позволить технике вырасти из особой аналитической ситуации с помощью точного анализа ее деталей. Этот метод принес успех во всех случаях, когда было возможно теоретическое осознание аналитической ситуации. Предположения, которые в конечном итоге зависели от личного подхода аналитика, отбрасывались. Сложные моменты - например, ситуация сопротивления - подробно обсуждалась и делались ясные и точные выводы. И тогда появлялось чувство, что это может быть правильным только таким образом и никаким иным. Так был найден метод, с помощью которого удается применить аналитический материал техники (если не всегда, то в большинстве случаев). Данная техника - не принцип, основанный на четко фиксированных действиях, а метод, построенный на определенный базовых теоретических принципах; наконец, он может быть определен в только отдельном случае и в отдельной ситуации. Можно сказать, что основной принцип - это осознание всех проявлений бессознательного через интерпретацию. Но означает ли это, что бессознательный материал должен быть интерпретирован немедленно, как только он начнет проявлять себя? Все проявления переноса можно проследить в детстве пациента - это еще один базовый принцип. Но говорит ли это от том, где и как это произойдет? Психоаналитик сталкивается одновременно с позитивным и негативным переносом; исходя из основного правила, оба должны быть <разрешены>. Но как ответить на вопрос, какой перенос должен быть разрешен первым и в какой последовательности, какие условия являются определяющими для этого? Насколько существенным является тот факт, что имеются признаки амбивалентного переноса?

Не следует пытаться делать выводы из всей ситуации в целом, в каждом отдельном случае будет своя последовательность и глубина интерпретации, отсюда следует утверждение: интерпретируй все по мере проявления. В ответ на это утверждение мы скажем: бесчисленные случаи и последующие теоретические оценки этих случаев учат нас, что интерпретация всего материала таким образом и в той последовательности, в которой он проявляется, как правило, не достигает цели - терапевтического воздействия; следовательно, нужно искать условия, определяющие терапевтическую эффективность интерпретации. Эти условия раэличны в каждом отдельном случае, и психоаналитик должен использовать специальную технику в каждом конкретном случае и индивидуальной ситуации, не теряя при этом общей последовательности развития аналитического процесса. Суждения и взгляды типа <это или то должно быть проанализировано> - это вопрос личного вкуса, а не принципы техники. Что при этом означает <должно быть проанализировано> - остается загадкой. Аналитик не должен искать утешения в надежде на длительное лечение. Время само по себе не лечит. Вера в длительность лечения имеет смысл только при развитии анализа, т. е. когда аналитик может понять и точно проанализировать сопротивление. Тогда, конечно, время не является и не может являться существенным фактором. Но абсурдно полагать, что простое ожидание может привести к успеху.

Нам нужно показать, как важно правильное понимание и обращение с первым сопротивлением переносу для естественного развития лечебного процесса. Немаловажно, какая деталь и какой слой невроза перемещения первым показался при анализе, какую часть отобрал аналитик из всего изобилия материала, предложенного пациентом, интерпретировал ли аналитик бессознательный материал, который стал проявлением относящегося к этому сопротивления, и т. д. Если аналитик интерпретирует материал в порядке его появления, он заблуждается, что <материал> всегда может быть использован для аналитических целей, т. е. весь материал терапевтически эффективен. В этом отношении, однако, главное значение имеет его динамическая значимость. Главная цель моих усилий, направленных на утверждение теории техники и терапии, состоит в том, чтобы утвердить как общую, так и отдельную точку зрения на законную применимость материала к технике обращения с каждым случаем; иными словами, на утверждение теории, которая позволит аналитику знать в каждой интерпретации, почему именно и до какого предела он интерпретирует - и не только интерпретирует. Если аналитик интерпретирует материал в последовательности его появления в каждом случае, независимо от того, обманывает его пациент или нет, используя материал как камуфляж, скрывая чувство ненависти, смеясь исподтишка, ставя эмоциональную блокаду и т. д., -то он (аналитик) наверняка попадет в безнадежную ситуацию. Действуя подобным образом, аналитик связан схемой, не учитывающей индивидуальных требований для данного случая, времени и глубины необходимых интерпретаций. Только твердо следуя правилу использовать нужную технику в каждой конкретной ситуации - только так аналитик сможет в каждом случае объяснить причину своего успеха или поражения в лечении пациента. Однако при объяснении причин неудачи в конкретном случае аналитик должен избегать высказываний типа <пациент не захотел вылечиться> или <пациент неподатливый>: ведь это именно то, что он хочет знать: почему пациент не хочет вылечиться, почему он неподатливый?

Мы не будем пытаться утверждать <систему> техники. Речь идет не о схеме, пригодной для всех случаев, а об установлении фундамента, основанного на нашей теории неврозов, для понимания терапевтических задач; короче говоря, мы очертим широкие рамки рассмотрения проблемы, предоставляющие достаточную свободу для применения общего основания в частных случаях.

Мне нечего добавить к фрейдовским принципам в отношении интерпретации бессознательного и его общей формуле о том, что аналитическая работа основана на уничтожении сопротивления и установлении переноса. Однако последующее объяснение должно быть воспринято как последовательное применение основных принципов психоанализа, в рамках которого возникают новые сферы аналитической работы. Если бы наши пациенты, хотя бы в основном, держались основных правил, не нужно было бы писать эту книгу. К сожалению, только небольшая часть пациентов поддается анализу с самого начала; большинство придерживаются основных правил только после того, как их сопротивление удалось ослабить. Следовательно, мы должны заняться начальной стадией лечения до того момента, как установим с пациентом доверительные отношения. Первая проблема - научить пациента подвергаться анализу. Вторая - окончание анализа и обучение пациента жизни в мире реальности. Промежуточная часть, основа анализа, следует за начальной стадией и переходит в заключительную.

Перед тем как начать, поговорим об либидо-экономической основе аналитической терапии.

Глава 2

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ТЕОРИИ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ТЕРАПИИ

Некогда Фрейд оставил позиции терапии катарсиса и отбросил гипноз как средство анализа, сделав вывод, что все то, что пациент в состоянии рассказать аналитику в гипнотическом состоянии, он может повторить в состоянии бодрствования. После этого Фрейд некоторое время пытался убедить пациента в бессознательном значении симптомов с помощью прямой интерпретации следов вытесненных элементов. Довольно быстро он обнаружил, что этот метод зависит от готовности со стороны пациента принять то, на что указывает аналитик. Он предсказал, что у пациента возникнет сопротивление утверждениям, обычно бессознательное. Тогда Фрейд приспособил свою технику к новым знаниям, т. е. оставил прямую интерпретацию и попытался <вытащить> бессознательный материал в сознание с помощью разрушения сопротивления.

Это фундаментальное изменение в теоретической концепции и технике аналитической терапии стало поворотным пунктом в его истории, началом новейшей, современной техники. Те студенты, что отвергли Фрейда, никогда не понимали этого, даже Ранк вернулся к старому методу прямой интерпретации симптомов. В настоящей работе мы просто применяем новую технику обращения с сопротивлением для анализа характера, всецело оставаясь в рамках развития аналитической терапии от анализа симптомов до анализа личности в целом.

В то время как в период терапии катарсиса существовала идея, что необходимо <освободить блокированный аффект вытеснения, чтобы вызвать исчезновение симптома, позднее, в период анализа сопротивления (возможно, это был пережиток прямой интерпретации значения симптома), было признано, что симптом обязательно исчезнет, когда подавленная идея, с которой он связан, будет осознана. Затем, когда этот тезис оказался несостоятельным, когда неоднократно наблюдалось, что симптомы, несмотря на осознание пациентом их подавленного в прошлом содержания, часто продолжают существовать, Фрейд на дискуссии в Венском психоаналитическом обществе изменил первоначальную формулировку: симптом может исчезнуть, если его бессознательное содержание будет осознано, - может, но не обязательно должен исчезнуть.

Здесь мы столкнулись с новой, сложной проблемой. Если осознания, самого по себе, недостаточно для выздоровления, то какие другие факторы необходимы для исчезновения симптома; какие еще условия определяют, приведет осознание к выздоровлению или нет? Действительно, осознание вытесненного содержания остается непременной предпосылкой выздоровления; но этим, однако, дело не ограничивается. Когда был поставлен этот вопрос, к нему немедленно добавился другой - правы ли были те противники психоанализа, которые предупреждали, что за анализом должен следовать <синтез>? Подробное исследование вполне ясно показало, что это предупреждение - не более чем пустая фраза. Выступая на Будапештском конгрессе, Фрейд полностью опроверг это, указав, что анализ и синтез идут рука об руку, поскольку каждое влечение, освобождаясь от одной связи, немедленно образует другую. Возможно, это ключ к решению проблемы? Какие влечения и какие новые связи нужно рассмотреть? Есть ли разница, какая структура либидо у пациента, когда он уходит от психоаналитика? Аналитик прекращает поиски божественного в психотерапии и должен удовлетвориться поиском решения в рамках притязаний среднего человека. Конечно, вся психотерапия страдает от того факта, что примитивно-биологические и социологические основы всех так называемых высших стремлений были отвергнуты. Решение было указано опять же Фрейдом в его неисчерпаемой теории либидо. Но здесь одновременно встает слишком много вопросов. Ради краткости, расставим их согласно метапсихологической точке зрения.

С помощью топографического подхода проблема не решается. Подобная попытка окажется безрезультатной: простого переноса бессознательной идеи в сознание недостаточно для выздоровления. Решение с помощью динамического подхода выглядит заманчиво, но также является неадекватным, несмотря на успешные действия Ференци и Ранка в этом направлении.

Действительно, аффективное отреагирование, связанное с вытесненной идеей, почти всегда улучшает состояние пациента, но обычно лишь на короткое время. Следует вспомнить, что, кроме некоторых форм истерии, трудно достичь отреагирования в концентрированной форме, необходимой для достижения желаемого результата. Итак, остается лишь структурный (экономический) подход. Совершенно ясно, что пациент страдает от неадекватной, нарушенной структуры экономии либидо, зависимой от организации либидо; нормальные биологические функции сексуальности мужчины или женщины частично патологически искажены, частично полностью отвергнуты - в отличие от среднего нормального человека. И конечно, нормальное или ненормальное функционирование структуры либидо зависит от организации либидо. Следовательно, нужно суметь определить функциональное различие между той организацией либидо, что позволяет структуре либидо нормально функционировать, и той, что искажает его. Наша поздняя дифференциация двух прототипов: генитального и невротического характеров - попытка решить эту проблему.

Тогда как топографическим и динамическим подходами с самого начала было легко пользоваться в повседневной практике (сознательное и бессознательное, идеи, напряженность аффективного прорыва вытесненного элемента и т. д.), применение на практике структурного подхода далеко не так очевидно. Мы имеем здесь дело с количественным фактором психической жизни, с количеством либидо, которое было перекрыто или освобождено. Но как быть с трудностями количественного определения, учитывая то, что психоанализ занимается лишь качественными показателями. Для начала мы должны понять, почему мы постоянно встречаем количественный фактор в теории неврозов и почему качественный фактор в психической жизни недостаточен для объяснения психических феноменов. Хотя опыт и обсуждение проблемы аналитической терапии всегда указывают на проблему количества, эмпирическое решение появилось неожиданно.

Мы знаем из практики, что некоторые случаи, даже при продолжительном и систематическом анализе, остаются неразрешенными; другие же случаи, несмотря на неполное исследование бессознательного, заканчиваются практическим выздоровлением. При сравнении двух этих групп оказалось, что после анализа у тех клиентов, чьи проблемы остались нерешенными или существовала опасность рецидива, не установилась регулярная сексуальная жизнь или продолжалось сексуальное воздержание; а те, чьи проблемы удалось решить даже после неполного анализа, быстро начали постоянную и успешную сексуальную жизнь.

В исследовании, посвященном прогнозу средних случаев, было показано, что при прочих равных условиях шансы на излечение тем предпочтительней, чем больший генитальный уровень был достигнут в детстве и подростковом возрасте. Или, если посмотреть с другой стороны, лечение было затруднено настолько, насколько либидо удерживалось от генитальной зоны в раннем детстве. В случаях, когда пациент не поддался лечению, генитальный уровень не был достигнут в детском возрасте, а генитальная деятельность была ограничена анальным, оральным и уретральным эротизмом.

Поскольку генитальность имеет такое важное прогностическое значение, стала очевидной необходимость исследования в этих случаях свидетельств генитальности, ее силы. Выяснилось, что у всех пациенток имеются нарушения вагинальной потенции, а у пациентов - нарушения в эякуляции или эрекции. Однако у пациентов, чья потенция не пострадала в обычном смысле слова, у небольшого числа эрективно потентных невротиков, свидетельства генитальности было достаточно размытыми для понимания структуры лечения.

На основании этого можно сделать вывод, что нет никакой разницы, имеется или нет эрективная потенция; этот факт не говорит нам ничего о структуре либидо. Гораздо важнее выяснить, повреждена или нет способность достигнуть адекватного сексуального удовлетворения. Совершенно ясно, что это не относится к пациентам-женщинам, страдающим от вагинальной анестезии; ясно, из какого источника симптомы черпают свою силу и что поддерживает блок либидо, которое наверняка является специфическим энергетическим источником невроза. Структурная концепция оргазмической импотенции, т. е. неспособность достичь разрешения сексуального влечения, удовлетворяющего либидозным потребностям, первой появилась в результате более тщательного исследования пациентов. Важность генитальности или, точнее, оргазмической импотенции для этиологии неврозов обоснована в моей книге <Функция оргазма>. Теперь стало ясно, где нужно искать разрешение проблемы количества: нет ничего, кроме органической основы, <соматического ядра невроза>, текущего невроза, появляющегося из-за блокированного либидо. И поэтому структурные проблемы неврозов, как и их лечение, в большой степени лежат в соматической сфере, т. е. доступны только в качестве соматического содержания концепции либидо.

Теперь стало легче решить, какие другие факторы, кроме осознания бессознательного, необходимы для устранения симптома. Только значение (мыслительный компонент) симптома становится осознанным. С точки зрения динамики, процесс осознания вызывает определенное облегчение через эмоциональный разряд, идущий рука об руку с ним, и через устранение части предсознательного контркатексиса. Но эти процессы сами по себе не слишком помогают в определении источника энергии симптома или черты невротического характера. Либидозный блок остается, несмотря на осознание значения симптома. Давление чувствительного либидо может быть частично облегчено с помощью интенсивной аналитической работы, но подавляющее большинство пациентов требует генитального сексуального удовлетворения (поскольку прегенитальное не производит оргазм) для постоянного разрешения сексуального напряжения. Только после этого этапа, возможного благодаря анализу, имеет место и структурная перестройка. В то время я пытался формулировать эту концепцию таким образом: устраняя сексуальные вытеснения, анализ создает возможность спонтанной органотерапии неврозов. Следовательно, высшим терапевтическим фактором является оргазмический процесс в метаболической сексуальной структуре, процесс, относящийся к сексуальному удовлетворению, достигающему генитального оргазма, устраняя соматическое ядро невроза, разрушает основу психоневротической суперструктуры. Вначале, когда невроз начинает развиваться, внешнее торможение (реальный страх), которое потом интериоризуется и производит либидозный блок, в свою очередь передает свою патологическую энергию переживаниям эдиповой стадии и, увековечиваясь как следствие сексуального вытеснения, создает психоневроз, подпитываемый энергией наподобие циклического действия. Теория работает в противоположном направлении, сначала разрушая психоневроз с помощью осознания бессознательных торможения и фиксации, что открывает путь к устранению блока либидо. Когда этот блок ликвидирован, опять же в цикличном виде, вытеснение и психоневроз также становятся ненужными, даже невозможными.

Грубо говоря, это концепция, которую в вышеупомянутой книге я развивал в отношении роли соматического ядра невроза. Из этой концепции для техники анализа вытекает еще большая основа и ясно определенная терапевтическая цель: восстановление генитального первенства не только в теории, но и на практике; т. е. пациент должен с помощью анализа достичь регулярной и удовлетворяющей генитальной жизни. Сколь далеки мы бы ни были от этой цели в некоторых случаях, именно это, исходя из нашего понимания развития либидозного блока, - актуальная цель наших усилий. При этом есть опасность уделить меньшее внимание терапевтическому требованию эффективного сексуального удовлетворения как цели, чем требованию сублимации, если способность сублимировать все еще плохо осознаваема, тогда как способность к сексуальному удовлетворению, пусть даже существенно ограниченная социальными факторами, находится на уровне, достижимом для анализа. Легко понять, что перенос акцента в цели терапии с сублимации на прямое сексуальное удовлетворение существенно расширяет сферу наших терапевтических возможностей. И именно при этом изменении возникают сложности социального характера, сложности, которые трудно переоценить.

То, что этой цели удастся достичь не с помощью инструкций, <синтеза> или убеждения, а только через тщательный анализ сексуальных торможений, уходящих корнями в характер, будет показано ниже. Но вначале позвольте сделать несколько замечаний по поводу постановки этой задачи Нунбергом.

В своей книге <Общая теория неврозов> Нунберг пытается интерпретировать теорию психоаналитической терапии; мы приведем самые важные его взгляды. Он считает, что <первая терапевтическая задача... помочь инстинктам достичь разрядки и обеспечить им доступ к сознательному>. Далее Нунберг приводит как важную задачу <утверждение мира между двумя полюсами личности, эго и ид, в том смысле, что инстинкты больше не будут вести отдельное существование изолированно от организации эго и эго вновь приобретет свою синтезирующую силу>. Это хотя и неполно, но в целом верно. Но Нунберг также выражает отвергнутые практикой старые взгляды о том, что в акте припоминания освобождается психическая энергия, и что это, так сказать, <детонирует> акт осознания. Так он объясняет процесс лечения с динамической точки зрения, он отграничивает осознание вытесненного, не интересуясь, не являются ли минимальные количества аффекта, освобождающиеся в этом процессе, также существенными для освобождения блокированного либидо в целом и для баланса энергетической структуры. Если, отвергая это возражение, Нунберг заявит, что в ходе многих действий осознания выделится полностью подавленная энергия, то он вступит в противоречие с клиническим опытом, который ясно указывает на следующее: только малая часть аффекта, связанного с вытесненной идеей, высвобождается во время акта осознания; гораздо большая и более важная часть вскоре после этого сдвигается к другому сегменту бессознательной деятельности, если аффект был связан с самой идеей; или разрешение аффекта не происходит совсем, если, например, он поглощается и становится частью характера. В таком случае осознание бессознательного материала не дает терапевтического эффекта. Короче говоря, динамика лечения не может быть достигнута исключительно актом осознания.

Это неизбежно приводит к другому критическому замечанию формулировок Нунберга. Он пишет, что повторение принуждения действует отдельно от переноса и это основано на привлекательной силе вытесненных младенческих намерений. Это было бы правильно, если бы повторение принуждения было первичным, неизменным фактом. Клинический опыт, однако, показывает, что большая привлекательная сила, проявляющаяся в бессознательных и младенческих намерениях, происходит от энергии неосуществленных сексуальных потребностей, и это сохраняет ее компульсивный повторяющийся характер до тех пор, пока блокирована возможность зрелого сексуального удовлетворения. Короче говоря, невротическая компульсивная повторяемость зависит от состояния структуры либидо. Исходя из этой перспективы и точки зрения, которая будет изложена ниже в формулировках невротического и генитального характеров, мир между эго и ид, о котором говорит Нунберг, может быть обеспечен лишь на следующей сексуально-структурной основе: во-первых, через вытеснение прегенитальных стремлений генитальными; во-вторых, через эффективное удовлетворение генитальных потребностей, которые, в свою очередь, решат проблему устранения блока либидо.

Теоретические предположения Нунберга ведут к такому отношению к технике, которое мы не можем считать правильным аналитическим подходом. Нунберг заявляет, что сопротивление нельзя разрушать впрямую; как он считает, позитивный перенос должен быть использован аналитиком для того, чтобы самому вкрасться в эго пациента и с этой удобной наблюдательной позиции начать его разрушать. Нунберг полагает, что при этом возникнут отношения, похожие на те, что существуют между гипнотизером и гипнотизируемым. <Поскольку внутри эго аналитика окружает либидо, он до определенной степени нейтрализует строгость самого супер-эго>. Таким образом, доказывает он, аналитик сможет соединить две расколотые части невротической личности. Но мы должны указать на следующее:

1. Именно такое <проникновение> в эго пациента во многих случаях является терапевтически опасным, хотя бы потому, что прочного и искреннего переноса не бывает. В начальных стадиях анализа мы всегда имеем дело с нарциссическими позициями, например, инфантильной потребностью в защите. Вследствие того, что реакция разочарования сильней позитивного объектного отношения, эта нарциссическая зависимость легко сменяется ненавистью. Подобное <проникновение вовнутрь> ради того, чтобы избегнуть сопротивления и затем <разрушить> ид <изнутри> таит в себе опасность, поскольку таким образом сопротивления могут маскироваться. Что более важно, прежнее состояние (если не более жесткие реакции разочарования) восстановятся, как только слабое объектное отношение рассыплется или будет захвачено другими переносами. Именно благодаря такому образу действий мы вызываем самые сильные, самые хитрые, менее всего контролируемые проявления негативного переноса. Отказ пациента от анализа или даже самоубийство - вот весьма частые последствия такого образа действий. Необходимо указать, что случаи самоубийства особенно вероятны, когда устанавливаются искусственно позитивные, гипнозоподобные отношения, тогда как открытая и ясная работа с агрессивными и нарциссическими реакциями, также, конечно, порожденными позитивными отношениями, предупреждает самоубийство или резкое окончание анализа. Это звучит парадоксально, но это отражает работу психического аппарата.

2. В процессе проникновения в позитивный перенос растет опасность принятия поверхностных интерпретаций, которые часто дают как аналитику, так и пациенту, неверное представление о реальном положении вещей до того времени, когда исправлять становится уже слишком поздно. К сожалению, гипнотические отношения слишком часто возникают по собственной воле; их необходимо раскрыть и устранить как сопротивление.

3. Когда в начале лечения тревожность спадает, это свидетельствует всего лишь о том, что пациент переключил часть своего либидо, в том числе и негативного, на канал переноса -а не об уничтожении его тревожности. Чтобы обеспечить возможность аналитической работы, психоаналитик должен каким-то образом успокоить пациента, чтобы облегчить его слишком острую тревожность. Кроме того, нужно, чтобы пациент понял, что он может вылечиться, только устранив свою собственную агрессию и тревожность.

Благодаря клиническому опыту, я весьма близко познакомился с описанием Нунберга типичного курса аналитического лечения. Я хочу лишь добавить, что сделаю все возможное, чтобы избежать такой путаницы; именно по этой причине я уделяю так много внимания технике обращения с сопротивлениями и началу лечения. Ниже описан типичный случай, в котором негативный перенос не был устранен в начале лечения, а сила позитивного переноса пациента была оценена неправильно:

Некоторое время существует ничем не нарушаемая гармония между пациентом и аналитиком; конечно, пациент полностью полагается на аналитика в его интерпретациях и, если это возможно, также доверится ему и в своих воспоминаниях. Но вскоре наступает момент, когда это согласие нарушается. Как мы уже отмечали, чем глубже продвигается аналитик, тем сильнее становится сопротивление, тем более в случае приближения к первоначальной патогенетической ситуации. В придачу к этим сложностям в какой-то точке переноса неизбежно возникает фрустрация, поскольку личные требования пациента к аналитику не могут быть удовлетворены. Большинство пациентов реагируют на эту фрустрацию ослаблением интереса к аналитической работе, т. е. они ведут себя так, словно уже были в подобной ситуации. Это можно интерпретировать как выражение ими некой активности, хотя на самом деле они избегают ее. В конце концов они становятся пассивными. Повторяющаяся компульсивность, которая, конечно, помогает вызвать фиксации, также управляет в ситуации переноса психическим выражением вытесненного. Теперь пациент передает активную работу аналитику, предоставляя ему угадывать, к чему пациент стремится, но не может выразить. Как правило, причина - в потребности в любви. Подлинное всемогущество в способах выражения и предполагаемая власть аналитика приводят к решающему испытанию. В определенной степени аналитик способен разоблачить это сопротивление; в конце с трудом понимает, что хочет сказать пациент. Конфликт, уже не внутренний, а между пациентом и аналитиком, обостряется. Анализу угрожает полная неудача, т. е. пациент ставится перед выбором - потерять аналитика и его любовь или вновь начать активно работать. Если перенос прочен, то пациент боится потерять аналитика. В таких случаях часто происходит странная вещь. В тот момент, когда аналитик теряет надежду на благоприятное завершение анализа, появляется изобилие материала, обещающее быстрое окончание анализа.

Устойчивый, последовательный, систематический анализ сопротивления не всегда имеет успех, поэтому в любом случае необходимо обращать особое внимание на технику анализа сопротивления.

Глава 3

ТЕХНИКА ИНТЕРПРЕТАЦИИ И АНАЛИЗА СОПРОТИВЛЕНИЙ

НЕКОТОРЫЕ ТИПИЧНЫЕ ОШИБКИ В ТЕХНИКЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ

Перед психоаналитиком стоят две основные задачи: выздоровление пациента и его иммунизация, насколько это возможно в курсе лечения. Первая задача разделяется на подготовительную работу предварительного периода и сам процесс исцеления. Конечно, это довольно искусственное разделение, ведь уже первая интерпретация сопротивления имеет отношение к лечению. Но пусть нас это не останавливает. Даже подготовка к путешествию (с которым Фрейд сравнивал анализ) тесно связана с самим путешествием - его успех зависит от нее. В анализе, во всяком случае, все зависит от того, как начато лечение. Когда лечение начато неправильно или путано, добиться успеха удается с большим трудом - а зачастую и вовсе не удается. Во многих случаях трудности начинаются уже в предварительном периоде, вне зависимости от того, кончится лечение успехом или нет. Именно в тех случаях, где предварительный период проходит с явной легкостью, в дальнейшем начинаются самые большие сложности, ведь беспрепятственный вначале курс анализа осложняется и требует своевременного распознавания и устранения трудностей. Ошибки, совершаемые в предварительном периоде лечения, тем труднее устранять, чем дольше лечение происходит без их коррекции.

Какова же природа этих специфических и весьма различных трудностей предварительного периода?

Давайте для лучшей ориентации вкратце опишем цель, которая должна быть достигнута в предварительном периоде. Эта цель - достичь источника энергии симптомов и невротического характера, чтобы начать процесс исцеления. Противодействуют этим усилиям сопротивления пациента, наиболее упорными из которых являются те, что происходят от конфликтов переноса. Они должны быть осознаны, интерпретированы и отброшены пациентом, т. е. их психическая ценность должна быть уничтожена. Так пациент еще глубже проникает в аффектные воспоминания раннего детства. На наш взгляд, широко обсуждавшийся вопрос о том, что более существенно: реанимация аффектов или припоминание, - не слишком важен. Клинический опыт подтверждает справедливость рекомендации Фрейда о том, что пациент, который любит вновь и вновь <проигрывать> свои впечатления, должен не только понять, что он <играет>, но и осознать истинную суть своих конфликтов.

Во многих случаях излечение не произошло, потому что в результате многих гетерогенных переносов аналитик больше не мог <идти по следу>, запутавшись в полученном материале. Мы называем это <хаотической ситуацией> и считаем, что она вызвана определенными ошибками техники интерпретации. Давайте вспомним множество случаев, когда негативный перенос не был замечен, потому что был замаскирован очевидными позитивными позициями. И не в последнюю очередь вспомним те случаи, которые, несмотря на активное припоминание, не привели к успешному излечению из-за того, что блокированию аффекта не было уделено существенного внимания или же он с самого начала не подвергался анализу.

В отличие от этих случаев, казавшихся благополучными, но закончившихся хаотически, есть такие, которые <не идут хорошо>, т. е. не вызывают ассоциаций и оказывают пассивное сопротивление нашим усилиям.

Ниже я опишу некоторые из моих самых больших неудач, причиной которых стали типичные ошибки, сделанные мной в предварительном периоде; ошибки, которые больше нельзя считать обычным грехом, свойственным начинающим аналитикам. Это не должно приводить нас в уныние: ведь, как сказал Ференци, каждый новый опыт дарил нам одного больного. Важно распознать ошибки и включить их в свой опыт.

Итак, один пациент, страдающий от комплекса неполноценности и застенчивости, выражает свое бессилие через апатичное отношение (<А что толку?>). Вместо того чтобы распознать природу этого сопротивления, внести ясность и осознать призыв о помощи, скрывающийся за ним, я вновь и вновь говорил ему, что он не хочет сотрудничать и не стремится к выздоровлению. В результате анализ не был успешным, потому что я не смог прозондировать, что же стоит за его <нежеланием> сотрудничать, потому что я не попытался понять причин его <не могу>. Напротив, я позволил поймать себя на пустые упреки в моем собственном бессилии. Каждый пациент имеет тенденцию оставаться больным, и я знаю, что многие аналитики, когда они не уверены в конечном результате лечения, попросту обвиняют пациента в нежелании выздороветь, не приводя дальнейших объяснений. Такие обвинения должны уйти из аналитической практики, их должен вытеснить самоконтроль. Для этого мы должны понять: застой в остающемся неясным анализе - вина аналитика.

Другой пациент, в трехлетнем курсе анализа, вспомнил первоначальное событие и весь относящийся к нему материал, но ни разу не ослабел его аффективный блок, ни разу не обвинил он аналитика в тех чувствах, которые - внешне безэмоционально - он питал к своему отцу. Он не вылечился. Я не смог извлечь его вытесненную ненависть. Этот пример некоторых приведет в восторг: наконец-то признано, что установление первопричины не имеет терапевтического значения. Эти люди обманываются. Без анализа ранних впечатлений нет излечения. Важно то, что акт воспоминания должен сопровождаться аффектами, относящимися к припоминаемому материалу.

В другом случае пациенту на второй неделе лечения весьма четко приснилась инцестуальная фантазия, и сам пациент осознал ее истинное значение. В течение целого года я больше ничего не услышал об этом; следовательно, это не было настоящим успехом. Однако я понял, что иногда материал, проявляющийся так быстро, вытесняется, пока эго еще не настолько окрепло, чтобы поглотить его.

Я потерпел поражение в случае эритрофобии (боязнь покраснеть), потому что гнался за материалом, который щедро выдавал пациент, и беспорядочно его интерпретировал, не устранив вначале сопротивление. Оно, конечно, проявилось, но в гораздо более сильном и хаотическом виде; я израсходовал весь свой боезапас, мои разъяснения прошли безрезультатно; я не смог восстановить порядок. Уверяю вас, что тогда, с четырехлетним аналитическим опытом, я уже не был новичком, способным, вопреки объяснениям Фрейда, заниматься интерпретацией до того, как бессознательное проявится ясно и недвусмысленно.

Случай классической истерии, отягощенной сумеречным состоянием, превосходно поддался бы излечению (последующий опыт с подобными случаями позволяет мне сделать такой вывод), если бы в нужное время я понял и правильно обошелся с реакцией пациентки на анализ позитивного переноса, т. е. ее реактивной ненависти. Вместо этого я позволил себе увлечься хаосом ее воспоминаний - хаосом, из которого я не смог выбраться. И пациентка так и осталась в своем сумеречном состоянии.

Ряд неудач, вызванных некорректным обращением с переносом, когда появились реакции разочарования, научили меня с почтением относиться к опасностям анализа первоначально негативного переноса или негативного переноса, возникшего из чувства разочарования. И только когда пациент через несколько месяцев после окончания безуспешного анализа сказал, что никогда не доверял мне, только тогда я смог оценить опасность скрытого негативного переноса. Этот опыт научил меня искать средства, с помощью которых можно вытянуть негативный перенос из его убежища, чтобы избежать повторения подобного и более мудро исполнять свои терапевтические обязанности.

В большинстве наших дискуссий на Венском семинаре затрагивалась и проблема негативного переноса, особенно скрытого. Неудача при распознавании негативного переноса, похоже, стала распространенным явлением. Несомненно, это проистекает из нашего нарциссизма, делающего нас крайне восприимчивыми к похвале, но слепыми ко всем негативным тенденциям у пациента до тех пор, пока они не проявятся со всей силой. В психоаналитической литературе бросается в глаза множество приводимых случаев позитивного переноса. Но, насколько мне известно, кроме Ландауэра, написавшего статью <Пассивная техника>, больше никто не касался проблемы негативного переноса.

Неудача в распознавании негативного переноса - лишь одна из многих ошибок, срывающих курс анализа. Все мы испытали так называемую хаотическую ситуацию, так что я лишь вкратце опишу ее.

Воспоминания пациента весьма многочисленны, но они следуют друг за другом в беспорядке; аналитик многое узнаёт; пациент извлекает обильный материал из всех слоев бессознательного, из всех периодов жизни; все это подается большими кусками. Но ничего не прорабатывается в соответствии с терапевтической целью; несмотря на обилие материала, пациент не достигает убеждения в его важности. Аналитик много интерпретирует, но интерпретации не углубляют анализа. Все предлагаемое пациентом служит тайному, нераскрытому сопротивлению. Такой хаотичный анализ опасен, поскольку аналитик долгое время верит, что все идет хорошо, просто потому, что пациент <предоставляет материал>. Обычно аналитик слишком поздно понимает, что пациент топтался на месте, вновь и вновь предоставляя один и тот же материал, только рассматривая его под разными углами зрения. Так пациент может годами занимать время аналитика без малейших изменений в своем характере.

Вот типичный случай, произошедший у моего коллеги. Пациент с многочисленными перверзиями подвергался анализу восемь месяцев, за это время он непрерывно разговаривал, предоставляя материал из самых глубоких слоев своего бессознательного. Этот материал постоянно интерпретировался. Чем больше он интерпретировался, тем обильней становился поток ассоциаций. Наконец анализ был прекращен по внешним причинам, и пациент поступил ко мне. В это время я уже был знаком с опасностями скрытых сопротивлений. Меня поразило, что пациент беспрепятственно воспроизводит бессознательный материал, что он знал, например, как дать точное описание наиболее запутанных механизмов простого и двойного эдипова комплекса. Я спросил пациента, действительно ли он верит в то, что говорит и слышит. <Вы шутите! - воскликнул он. - Я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться от всего этого>. На мой вопрос, почему он не сказал этого первому аналитику, он ответил, что не считал это необходимым. Больше нельзя было ничего сделать, разве что заняться анализом его легкомыслия. Он уже слишком многое знал. Интерпретации моего коллеги пропали даром, а мои собственные просто отскакивали от его легкомыслия. Я отказался от работы с ним через четыре месяца, но возможно, что дальнейшие, более последовательные интерпретации его нарциссической защиты могли достичь успеха. К сожалению, в то время я еще не овладел всем опытом, необходимым для работы с таким типом поведения.

Если попытаться установить причины подобной хаотической ситуации, мы увидим, что психоаналитик терпит неудачу в следующих случаях:

1. Незрелая, преждевременная интерпретация значения симптомов и прочих проявлений глубинного бессознательного, особенно в отношении символов. Побуждаемый сопротивлениями, по-прежнему скрытыми, пациент перехватывает инициативу в анализе, и аналитик слишком поздно замечает, что пациент топчется на месте, совершенно не затронутый лечением.

2. Интерпретация материала в последовательности его проявления, без должного рассмотрения структуры невроза. Ошибка заключается в том, что интерпретации делались просто потому, что материал легко появлялся на свет (несистематическая интерпретация значения).

3. Анализ запутывается не только потому, что интерпретации направлялись во все стороны, но и потому, что это делалось до преодоления основного сопротивления. Ситуация становится еще более запутанной, поскольку сопротивление вскоре начинает влиять и на отношение аналитика; несистематическая интерпретация сопротивления осложняет также и ситуацию с переносом.

4. Интерпретация сопротивлений переносу не только бессистемна, но и противоречива, т. к. недостаточно внимания уделяется тенденции пациента вновь скрыть свое сопротивление, или, что более характерно, замаскировать их бесплодными достижениями либо формированием бурных реакций. Часто аналитик не замечает скрытых сопротивлений переносу или не решается развивать и последовательно преодолевать скрытые сопротивления в любой их форме.

Вероятно, корень этих ошибок лежит в неправильном понимании правила, установленного Фрейдом, - курс анализа зависит от пациента. Это правило означает, что нельзя мешать работе пациента, когда она направлена на сознательное желание пациента выздороветь и наше стремление вылечить его. Понятно, что мы должны вмешаться, если страх и борьба пациента со своими конфликтами и его желание остаться больным мешают проведению анализа.

СИСТЕМАТИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ И АНАЛИЗ СОПРОТИВЛЕНИЙ

Я уделил много внимания критическим высказываниям, и боюсь, что уже утомил читателя. Теперь он попросит меня описать правильную технику, а это не так просто. Но я убежден, что читатель обрел существенное понимание трудностей предмета, так что краткого очерка вполне достаточно. Он сможет сделать свои заключения из этих ошибок и сумеет приложить их к основным аспектам проблемы.

Перед тем как начать, я должен выразить свое отношение к опасности попасть в ловушку обсуждения очень тонкого предмета. Мы имеем дело с текучими психическими событиями; и не стоит обманываться тем, что они приобретают ригидный характер, как только мы вербализируем их и пытаемся передать их предложениями. Происходящее может легко создать впечатление ригидной системы, но на самом деле это вряд ли более, чем грубый набросок поля, которое мы осматриваем и должны изучить в подробностях. Только немногое осознанное может быть размечено; остальное, не менее важное, должно быть оставлено в покое <до поры до времени>. Дифференциация детальной работы также теряется. Следовательно, мы должны всегда быть готовы к тому, чтобы изменить этот набросок, когда один из его аспектов окажется неверным, менее важным или не всегда валидным. Важно понимать друг друга и не идти наперекор друг другу, говоря на разных языках. Данная экспозиция приведена лишь схематично для целей ориентации. Мы не выберемся из лабиринта, если у нас не будет компаса. Наше исследование психических процессов во время лечения будет <придерживаться знакомых ориентиров>. Не будем забывать, что мы не навязываем систему, правило или принцип для отдельного случая. Мы подходим к каждому случаю непредвзято и устанавливаем направление движения на основе его материала, на основе того, что пациент прячет или предоставляет взамен. Только после этого мы задаем себе вопрос: как я могу лучше использовать все то, что я знаю об этом случае, для лечения этого случая. Если окажется, что мы, исходя из обширного опыта, сможем разделить различные типы сопротивлений - возможность, о которой говорил Фрейд на Будапештском конгрессе, - то нам будет только легче. Но все равно в каждом отдельном случае мы будем готовы увидеть, обнаруживает ли пациент тот или другой вид сопротивления либо сходства с другими пациентами. Скрытый негативный перенос - лишь один из типов сопротивления. Следовательно, нельзя выискивать именно этот вид сопротивления и немедленно применять к нему различные средства ориентировки в событии, которого нет. Средства воздействия должны выбираться строго в зависимости от материала отдельного пациента.

Мы уже согласились с тем, что интерпретаций, включающих глубокое зондирование, следует избегать до тех пор, пока не обозначится и не будет устранен передовой фронт кардинальных сопротивлений - вне зависимости от того, каким бы ясным, изобильным и легко поддающимся интерпретации ни был полученный материал. Чем больше материала выдает пациент без соответствующих сопротивлений, тем осторожней следует быть аналитику. Выбирая между интерпретацией бессознательного и устранением очевидных сопротивлений, аналитик должен предпочесть второе. <Никаких интерпретаций значения, если еще остается сопротивление интерпретации!> - вот наш принцип. Причина этого достаточно проста. Если аналитик предлагает интерпретацию до снятия соответствующего сопротивления, пациент принимает интерпретацию по причинам, связанным с переносом, и в этом случае он будет всецело отрицать ее важность при первых признаках негативного отношения, или за этим последует сопротивление. В любом случае интерпретация лишится терапевтической силы, пропадет зря. Такую ошибку исправить очень сложно, если возможно исправить вообще. Блокируется путь, которым интерпретация должна дойти до глубин бессознательного.

Важно не беспокоить пациента при развертывании его <аналитической личности> в первые недели лечения. Нельзя также интерпретировать его сопротивления до того, как они полностью развернутся и их сущность станет понятна аналитику. Естественно, момент интерпретации сопротивления выбирает сам аналитик на основе своего опыта. Для опытного аналитика достаточно малозаметного знака, а начинающий в подобном же случае будет дожидаться явных проявлений. Только опыт может подсказать аналитику, что он имеет дело со скрытыми сопротивлениями и через что они проявляются. Когда аналитик уловил значение подобных сопротивлений, он должен добиться их осознания с помощью соответствующей интерпретации, т. е. сначала он должен показать пациенту, что у него есть сопротивления, затем объяснить механизм их действия и, наконец, определить, против чего они направлены.

Если первое сопротивление переносу не предваряется существенной работой по припоминанию, главная сложность заключается в его устранении; сложность, которая уменьшается по мере роста навыков и практического опыта аналитика. Это препятствие включает тот факт, что для устранения сопротивления аналитик должен проанализировать бессознательный материал, относящийся и содержащийся в нем, но он не может получить этот материал, поскольку он блокирован сопротивлением. Подобно сну, каждое сопротивление имеет историческое происхождение и отношение к данной ситуации. Выйти из этого тупика можно, вначале угадав значение и цель сопротивления из данной ситуации (развертывание которой наблюдает аналитик), формы и механизм сопротивления, а затем устранив ее соответствующими интерпретациями - так, чтобы соответствующий инфантильный материал поднялся на поверхность. Только с помощью последнего сопротивление может быть полностью устранено. Конечно, не существует правил, как выследить сопротивление и определить его современное значение. В большой степени это вопрос интуиции - и здесь начинается искусство психоанализа, которому невозможно научить. Чем менее заметны, чем сильней замаскированы сопротивления (т. е. чем больше обманывает пациент), тем более уверенным в своей интуиции должен быть аналитик для разрешения ситуации. Другими словами, аналитик должен иметь особый дар интуиции.

Что такое латентное сопротивление? Это позиции пациента, выражаемые в аналитической работе не прямо и непосредственно, т. е. в форме сомнения, недоверия, медлительности, молчания, упрямства, апатии и т.д., а косвенно. Крайняя послушность или полное отсутствие выраженных сопротивлений говорит о наличии скрытого (и поэтому гораздо более опасного) пассивного сопротивления. Я обычно берусь за скрытое сопротивление, как только ощущаю его наличие; и я не колеблясь прерываю поток коммуникаций, когда узнаю все, что необходимо для того, чтобы понять его. Ведь из опыта я знаю, что аналитические коммуникации не дают терапевтического эффекта до тех пор, пока существуют неразрешенные сопротивления.

Односторонняя и поэтому неверная оценка аналитического материала часто приводит к катастрофическому непониманию и техническим трудностям. Начнем с того, что такое <аналитический материал>. Обычно под этим понимают коммуникации, сновидения, ассоциации, оговорки пациента. Теоретически, конечно, известно, что поведение пациента имеет аналитическое значение; однако определенный опыт показывает, что поведение пациента (манеры, внешность, язык, выражение лица, движения рук и т. д.) не только сильно недооценивается с точки зрения их аналитического значения, но обычно полностью упускается. На Инсбрукском конгрессе Ференци и я, независимо друг от друга, подчеркнули терапевтическую важность этих формальных элементов. По прошествии времени они стали для меня самой важной точкой опоры и отправным пунктом для анализа характера. Переоценка содержания материала зачастую идет бок о бок с недооценкой, если не с полным пренебрежением к поведению пациента, к тому, как он общается, рассказывает сновидения и т. д. Когда на поведение пациента не обращают внимания или не придают значения, равного его содержанию, неумышленно проявляется терапевтически катастрофическое понимание <психической поверхности>. Когда пациент очень вежлив, выдает большое количество материала, например, о своих отношениях с сестрой, мы имеем два пласта содержания: его любовь к сестре и его вежливое поведение. Оба они основаны на бессознательном. В свете этого мы не можем просто заявлять, что аналитик должен идти от поверхности. Мы знаем из аналитического опыта, что под этой вежливостью, более или менее бессознательно, всегда скрывается чуть ли не открыто недоверчивое или пренебрежительное отношение. Говоря более точно, стереотипная вежливость пациента сама по себе указывает на негативную критичность, недоверие или пренебрежение. А может ли инцестуальная любовь к сестре интерпретироваться без всякого дальнейшего рассмотрения, если появился относящийся к этому сон или ассоциация? Есть особые причины, почему в начале анализа следует заниматься той, а не другой частью психической поверхности. Было бы ошибкой дожидаться, пока сам пациент заговорит о своей вежливости и ее причинах. Поскольку в анализе эта черта характера немедленно превращается в сопротивление, то же верно для любого другого сопротивления: пациент никогда не откроется по собственному желанию. Аналитик должен сам выявить сопротивление под тем, под чем оно кроется.

Здесь нам могут возразить, что мое предположение, т. е. что вежливость немедленно становится сопротивлением, не соответствует данной ситуации, иначе пациент не предоставил бы материал. Но именно об этом и речь: это не тот материал, который нам важен; в начале анализа формальный аспект материала также имеет особое значение. Вернемся к нашему примеру с вежливостью: в соответствии со своими вытеснениями, невротик имеет все причины выйти на высокий уровень вежливости и социальных условностей и использовать это как средство защиты. Работать с вежливым человеком, безусловно, гораздо приятнее, чем с невежливым, весьма откровенным пациентом, который может, например, впрямую заявить аналитику, что тот слишком стар или слишком молод, что его кабинет плохо обставлен или что у него некрасивая жена, что он не очень умный или похож на еврея, ведет себя, как невротик, должен сам пойти к аналитику; и тому подобные <приятные> слова. Это не обязательно может быть феноменом переноса: аналитик как <чистый лист бумаги> - это лишь идеал, полностью никогда не достижимый. Истинная природа аналитика - факт, лишь на первый взгляд не имеющий никакого отношения к переносу. Пациенты особенно чувствительны к нашим слабостям; выискивая эти слабости, некоторые пациенты берут реванш за те стрессы, которые они переносят в процессе анализа. Только некоторые пациенты (в основном с садистскими характерами) получают удовольствие от требуемой от них искренности. Говоря терапевтическим языком, их поведение имеет ценность даже при сопротивлении. Но большинство пациентов слишком скованны и тревожны, слишком подавлены чувством вины, чтобы спонтанно обратить эту искренность в игру. В отличие от многих моих коллег, я придерживаюсь той точки зрения, что каждый без исключения случай начинается с более или менее выраженного отношения недоверия или скепсиса со стороны пациента, и обычно это отношение остается скрытым. Убедившись в этом, аналитик не должен, конечно, полагаться на потребность пациента излить душу или потребность в наказании; напротив, он должен приложить все свое умение, чтобы извлечь из пациента ясные причины недоверия и скепсиса (новизна ситуации, незнакомый аналитик, общественное предубеждение против психоанализа и т. д.), присущие аналитической ситуации. Только через его собственную искренность аналитик дает пациенту уверенность. Важно избегать более глубокого проникновения в бессознательное, пока между пациентом и аналитиком стоит стена традиционной вежливости.

Мы не можем продолжать обсуждение техники интерпретации, не обратившись к развитию и лечению неврозов переноса.

В корректно проведенном анализе очень скоро проявляются первые существенные сопротивления переносу. Прежде всего, мы должны понять, почему первое значимое сопротивление против продолжения анализа обычно связано с отношением к аналитику. В поисках ответа на этот вопрос мы наткнулись на табу, столь неприятное для эго. Рано или поздно, защита пациента от его вытесненного материала становится сильней. Вначале сопротивление направлено только на вытесненное, но пациент ничего не знает о нем, не страдает от него и не скрывает его. Как показал Фрейд, сами сопротивления являются бессознательными. Но в тоже время сопротивление является эмоциональным актом, требующим все возрастающего расхода энергии, и по этой причине не может оставаться скрытым. Как и все, что иррационально мотивировано, это эмоциональное усилие стремится найти рациональное обоснование, т. е. зацепиться за реальные отношения. Что может быть проще, чем перенос на человека, который вызвал весь конфликт, настаивая на неприятном основном правиле? Как результат смещения защиты (с бессознательного на аналитика) сопротивление охватывает также и содержание бессознательного; а в это содержание включается и аналитик. Он становится презренным существом, как отец, или любимым, как мать. Понятно, что такая защита вначале ведет лишь к негативному отношению. Как нарушитель невротического баланса, аналитик обязательно становится врагом, вне зависимости от проецируемой любви или ненависти, поскольку в обоих случаях всегда присутствуют также защита и отторжение.

Если вначале проявляются импульсы ненависти, сразу же проявляется и негативное сопротивление переносу. Если же вначале проявляются импульсы любви, то сопротивлению предшествует проявление бессознательного позитивного переноса. Впрочем, его судьба всегда та же, т. е. оно становится реактивным негативным переносом, - с одной стороны, из-за неизбежного разочарования (реакция разочарования), а с другой стороны, оно отражается сразу же, как только пытается проникнуть в сопротивление, под давлением чувственных стремлений; и каждая защита окружает негативные позиции.

Проблемы техники, относящиеся к скрытому негативному переносу, столь важны, что необходимо предпринять отдельное исследование форм, в которых проявляется этот перенос, и обращения с ними. Сейчас я хочу лишь перечислить несколько типичных случаев, в которых встречается скрытый негативный перенос.

1. Подобострастные, навязчиво дружелюбные, безоговорочно честные, одним словом, <хорошие> пациенты, всегда демонстрирующие позитивный перенос и никогда - реакцию разочарования. Это, как правило, пассивно-женственные характеры или истеричные женщины с нимфоманскими тенденциями.

2. Пациенты, всегда корректные и жестко следующие условностям поведения. Это обычно компульсивные личности, преобразующие ненависть в вежливость любой ценой.

3. Пациенты, чьи аффекты парализованы. Подобно всегда корректным, эти пациенты характеризуются преувеличенной, но блокированной агрессивностью. Они тоже в большинстве своем являются компульсивными личностями; впрочем, женщины-истерички также демонстрируют поверхностный аффективный паралич.

4. Пациенты, жалующиеся на искусственность своих чувств и эмоций, - короче говоря, пациенты, страдающие от деперсонализации. Среди них есть и те пациенты, которые сознательно и в то же время компульсивно <играют>, т. е. в глубине сознания знают, что обманывают аналитика. В таких пациентах, обычно относящихся к группе нарциссических невротиков ипохондрического типа, мы всегда обнаруживаем <тайное хихиканье> над всем и вся, хихиканье, терзающее самого пациента. Это влечет за собой самые большие трудности для анализа.

Поскольку форма и стратификация первого сопротивления переносу определяется личными инфантильными переживаниями любви, можно анализировать инфантильные конфликты систематически, без излишних сложностей, только если мы делаем точные допущения для этой стратификации в наших интерпретациях переноса. Это не значит, конечно, что содержание переносов зависит от наших интерпретаций; но не может быть сомнений, что последовательность, в которой они обостряются, определяется техникой интерпретации. Важно не только то, что невроз переноса развивается, но и то, что его развитие следует образцу его прототипа, первичного невроза, и в своей динамике он представляет ту же стратификацию, что и первичный невроз. Фрейд учил нас, что первичный невроз можно оценить только с помощью невроза переноса. Итак, ясно, что наша задача будет тем легче, чем более полно и систематично первоначальный невроз <намотается на шпульку> переноса. Естественно, это произойдет в обратном порядке. Следовательно, ошибочный анализ переноса - например, интерпретация поведения, основанного на глубинном слое бессознательного, вне зависимости от определенности поведения и тщательности интерпретации, - смажет первоначальные проявления невроза и запутает невроз переноса. Нам известно из опыта, что невроз переноса будет развиваться по собственной программе, в соответствии со структурой переменного невроза. Но мы должны избегать интерпретаций незрелых и несистематичных, а также проникающих слишком глубоко.

Давайте рассмотрим следующий схематический пример для иллюстрации сказанного. Пациент вначале любил свою мать, затем ненавидел отца, и наконец любовь к матери у него сменилась страхом, а ненависть к отцу - пассивно-женственной любовью к нему. Если сопротивление проанализировано правильно, то им окажется пассивно-женственная позиция, т. е. последний результат либидозного развития, который первым проявляется в переносе. Потом систематический анализ сопротивления выявит ненависть к отцу, скрывающуюся за этой пассивно-женственной позицией, и только после проявления этой ненависти, последует новый катексис к матери, вначале через перенос любви к матери на аналитика. Уже после этого любовь может быть перенесена на реальную женщину.

Давайте представим себе менее благоприятное, но не менее вероятное развитие. Например, пациент может проявить позитивный перенос не только в сновидениях, отражающих его пассивно-женственную позицию, но также и в сновидениях, олицетворяющих его привязанность к матери. Давайте допустим, что и те и другие ясны и поддаются интерпретации. Если аналитик распознает истинную стратификацию позитивного переноса; если он поймет, что реактивная любовь к отцу представляет верхний уровень переноса, ненависть к нему - второй уровень, а перенесенная любовь к матери - глубинный уровень, тогда он наверняка не станет касаться последнего, как бы настойчиво тот ни проявлялся. Но если аналитик начнет работу с любви к матери, спроецированной на него как часть переноса, тогда подавленная ненависть к отцу, перешедшая на аналитика в реактивной форме, окажется мощной и непроницаемой преградой на пути его интерпретаций, относящихся к инцестуальной любви и переживаниям пациента. Интерпретация, которой нужно пройти через топографически лежащие выше уровни недоверия, сомнения и отторжения, может казаться приемлемой с точки зрения аналитика, но она терапевтически не эффективна, так как в результате заставит пациента, внутренне испуганного и настороженного этой интерпретацией, затаить ненависть к отцу еще сильней и, из-за усилившегося чувства вины, стать еще более <милым> человеком. Так или иначе, мы получим хаотическую ситуацию.

Поэтому важно отбирать из обилия материала, проистекающего из разных психических пластов, тот элемент, который занимает центральное положение в существующем или предшествовавшем сопротивлении переносу и который не обременен другими позициями. Как бы теоретически ни звучал этот принцип, но его необходимо применять в каждом конкретном случае.

Теперь давайте поинтересуемся, что произойдет с остатками материала, имеющими меньшую текущую важность. Обычно бывает достаточно просто не обращать на них внимания, и они автоматически отойдут на задний план. Часто, однако, случается, что пациент навязывает внимание к определенной сфере своих позиций, чтобы скрыть материал более важной значимости. Из всего сказанного выше следует, что подобное сопротивление должно быть устранено. При разъяснении ситуации аналитик <управляет материалом>, т. е. непрерывно указывает на то, что пациент скрывает, и игнорирует то, что он выталкивает вперед. Приведем типичный пример поведения пациента со скрытым негативным переносом. Он пытается скрыть свой тайный скепсис и недоверие к аналитику с помощью лицемерных похвал. Анализируя это сопротивление, аналитик легко доберется до страха пациента перед открытой критикой.

Аналитику приходится сдерживать поступающий материал - например, когда бессознательные извращенные фантазии или инцестуальные стремления достигают кульминации до того, как эго окрепло в достаточной степени, чтобы справиться с ними. В таком случае, если недостаточно просто игнорировать материал, аналитик должен отбросить его.

Так центральное содержание сопротивления переносу всегда остается в контакте с воспоминаниями пациента, и аффекты, пробудившиеся в переносе, автоматически переходят к ним. Следует избегать аналитически опасную ситуацию воспоминания без аффектов. С другой стороны, для хаотических ситуаций показательно, что скрытое сопротивление остается неразрешенным до конца в течение месяцев и сплетается с аффектами, в то время как воспоминания возникают в полном беспорядке, например, сегодня появляется страх кастрации, завтра - оральные фантазии, а послезавтра - инцестуальные.

При правильном отборе материала для интерпретации мы достигаем непрерывности анализа. В таком случае мы не только все время отслеживаем существующую ситуацию, но мы также пристально следим за правильностью развития переноса. Когда сопротивления (которые есть не что иное, как частицы индивидуального невроза) проявляются один за другим, соединяясь в исторически определенную структуру, работа психоаналитика существенно облегчается и подготавливается основа для излечения пациента.

ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ ПРИ АНАЛИЗЕ СОПРОТИВЛЕНИЙ

Итак, мы описали технику интерпретации значения бессознательного материала и технику интерпретации сопротивлений и согласились с тем, что интерпретация должна быть систематической и должна проводиться в соответствии с индивидуальной структурой невроза. При перечислении ошибок, совершаемых при интерпретации, мы делали различие между дезорганизованными и противоречивыми интерпретациями. Для этого были серьезные причины, ведь мы знаем случаи, которые, несмотря на систематическую интерпретацию, были дезорганизованы; и мы поняли, что причина этого лежит в отсутствии согласованности в дальнейшей проработке уже интерпретированных сопротивлений.

Когда барьер первого сопротивления переносу успешно преодолен, дальнейшая работа припоминания обычно движется быстрей и проникает в период детства. Но вскоре после этого пациент проникает в нетронутые слои запретного материала, который он старается <связать> вторым фронтом сопротивлений переносу. Игра анализа сопротивлений начинается вновь, но на этот раз она носит несколько иной характер. Раньше мы имели дело с первичным сопротивлением, но проявившееся новое сопротивление уже обладает аналитическим прошлым, оказавшим определенное воздействие на это сопротивление. В отношении нового материала оно наверняка имеет структуру и значение, отличные от первых. Можно было бы предположить, что пациент, приобретя опыт в первом анализе сопротивлений, на этот раз сам поможет справиться с трудностями. Но на самом деле так не происходит. В большинстве случаев, наоборот, в придачу к новым сопротивлениям пациент восстанавливает и прежние. Более того, пациент может не проявить новое сопротивление, а возвратиться к прежнему. Такая стратификация осложняет ситуацию в целом. Невозможно сказать, какое сопротивление возьмет верх, старое или новое. Но с точки зрения тактики анализа это несущественно. Важно то, что пациент снова катексирует большую часть энергии в позицию прежнего сопротивления, которая уже была разрушена. Если аналитик вначале займется новым сопротивлением, то он пренебрежет промежуточным уровнем - восстановившимся старым сопротивлением. В этом случае он рискует, что его интерпретации не дадут никакого эффекта. Можно избежать разочарований и ошибок, если старая трудность возвращается каждый раз, какой бы незаметной она ни была, и используется как отправная точка устранения сопротивлений. В этом случае аналитик медленно продвигается к новому сопротивлению и избегает опасности завоевать новый участок территории, оставив <врага> собирать силы на уже покоренной земле в тылу.

Используя общее сопротивление как цитадель, аналитик должен подкапываться под невроз со всех сторон, а не разрушать отдельные периферийные сопротивления, атакуя множество отдельных точек, имеющих лишь косвенное отношение друг к другу. С помощью последовательного устранения сопротивлений и аналитического материала из первого сопротивления, аналитик способен наблюдать ситуацию в целом, ее прошлое и настоящее. Необходимая последовательность анализа дает нам уверенность в том, что мы сможем полностью вылечить невроз. Для типичных случаев, с учетом правильно проведенного анализа сопротивлений, мы можем предвидеть последовательность, в которой выявленные тенденции будут проявляться как сильные сопротивления переносу.

Не следует думать, что можно справиться с основными проблемами психотерапии, если <бомбардировать> пациента интерпретациями его бессознательного материала или лечить всех пациентов по одной схеме, например, исходя из одного предполагаемого первичного источника невроза. Аналитик, который использует подобное, показывает свое непонимание реальных проблем психотерапии и не понимает, что <разрубить гордиев узел> - значит разрушить условия для аналитического лечения. Вряд ли аналитик добьется успеха, действуя подобным образом. Это можно сравнить с ценным лекарством, которое нужно расходовать экономно, чтобы оно не утратило своей эффективности. Это мы тоже знаем из опыта: сложное распутывание узла является самым быстрым - да, самым быстрым! - путем к истинному успеху.

Существуют такие аналитики, которые, неправильно понимая концепцию аналитической пассивности, научились искусству ожидания. Они могли бы снабдить нас обширным материалом по казуистике хаотических ситуаций. В период сопротивления сложную задачу управлять движением событий аналитик берет на себя. Пациент берет вожжи в свои руки только на тех этапах, где нет сопротивления. Фрейд неоднократно подчеркивал именно это обстоятельство. Как для пациента, так и для развития аналитической терапии опасно делать косный принцип аналитической пассивности <пусть все идет само по себе> основным; это то же самое, что <бомбардировка> или интерпретация по теоретической схеме.

Для некоторых форм сопротивления такая пассивность - классическая ошибка. Например, пациент может избегать сопротивления или, что более характерно, обсуждения относящегося к нему материала. Он может упоминать отдаленную тему, оказать сопротивление и там, потом переходить к третьей теме и т. д. Эта <техника зигзага> может длиться до бесконечности, пока аналитик сохраняет пассивность или следует за пациентом, выдавая одну интерпретацию за другой. Поскольку очевидно, что пациент постоянно спасается бегством и его старания удовлетворить аналитика необходимыми объяснениями бесполезны, то аналитик обязан возвращать его к первой позиции сопротивления вновь и вновь, пока он не наберется смелости овладеть ей аналитически. Остальной материал, конечно же, при этом не теряется.

Или возможен случай, когда пациент возвращается к инфантильной фазе и выдает важные тайны попросту для того, чтобы занять определенную позицию. Естественно, такая откровенность не имеет терапевтического значения - скорей дело в реверсии. Аналитик должен слушать все, если предпочитает не перебивать, но потом ему придется последовательно заниматься той позицией, которой избегает пациент. То же верно и тогда, когда пациент ищет убежища в текущей ситуации. Идеальным и оптимальным является прямолинейное развитие и анализ невроза переноса в том же направлении, что и первичного невроза.

Противоречивый вопрос о том, что лучше: <активное> или <пассивное> поведение психоаналитика, - в таком виде лишен всякого смысла. В целом можно сказать, что при анализе невозможно быстро убрать сопротивления, мешающие интерпретации бессознательного. Я подчеркиваю это именно потому, что, как правило, аналитик либо привыкает слишком рьяно интерпретировать предоставленный ему материал, либо приходит в замешательство при появлении сопротивления.

Глава 4 О ТЕХНИКЕ АНАЛИЗА ХАРАКТЕРА

ВВЕДЕНИЕ

Наш технический метод основан на трех основных теоретических подходах. Топографический подход определяет принципы техники в смысле осознания бессознательного. Динамический подход гласит, что это осознание должно происходить не впрямую, а с помощью анализа сопротивлений. Структурный подход и знание структуры определяют, что в анализе сопротивлений характера каждый отдельный случай влечет за собой вполне определенный план, исходящий из данной конкретной ситуации.

Поскольку осознание бессознательного, т. е. топографический процесс, считается задачей исключительно аналитической техники, бессознательные проявления пациента должны быть переведены на язык сознательного в последовательности их появления. Динамика анализа во многом зависит от воли случая, т. е. действительно ли акт осознания высвободит соответствующий аффект; есть ли в интерпретации нечто большее, чем просто интеллектуальное влияние на пациента. Само включение динамического фактора, т. е. требование, чтобы пациент не только вспоминал, но и переживал то, что вспоминает, осложняется тем, что <бессознательное должно быть осознано>. Поскольку динамический эффект анализа зависит не только от материала, воспроизводимого пациентом, но и от его сопротивлений, которые он выставляет против этого материала, и от их эмоциональной напряженности, то задача аналитика никогда не бывает легкой. Поскольку с топографической точки зрения важно помочь пациенту осознать самые понятные и легче всего интерпретируемые элементы бессознательного в последовательности их проявления, то необходимо, принимая во внимание динамический фактор, отбросить этот план как средство ориентации в анализе. Вместо этого должен быть принят другой план, который включает и содержание материала, и аффект, а именно образец последовательных сопротивлений. При реализации этого плана появляются трудности, не рассматривавшиеся нами ранее.

ЗАЩИТНЫЙ ПАНЦИРЬ И СОПРОТИВЛЕНИЕ ХАРАКТЕРА

Сопротивление пациента основному правилу анализа

Наши пациенты редко способны к анализу с самого начала. Только очень немногие из них подготовлены для того, чтобы следовать основному правилу и полностью открыться перед аналитиком. Конечно, пациенту не так-то легко сразу довериться аналитику, тем более незнакомому. Кроме того, годы болезни, влияние невротических факторов, отрицательный опыт общения с психотерапевтами - короче, вся вторичная фрагментация эго - все это создает ситуацию, затрудняющую анализ. Устранение этой ситуации является предварительным условием для анализа, и оно может быть легко достигнуто, если не осложнится особенностями или характером пациента, который сам является частью невроза и развился на невротической основе. Обычно это называется нарциссическим барьером. Есть два основных пути преодоления этих сложностей, особенно в отношении, связанных с сопротивлением основному правилу. Первый путь, по-моему, более предпочтительный - подготовка пациента к анализу путем объяснений, уверений, побуждений, убеждений и тому подобного. В этом случае, устанавливая нечто наподобие позитивного переноса, аналитик пытается убедить пациента в необходимости открыться и довериться аналитику. Это в целом соответствует технике, предлагаемой Нунбергом. Однако опыт учит нас, что этот педагогический подход весьма ненадежен, зависит от непредсказуемых случайностей и не имеет надежной основы. Аналитик постоянно находится во власти колебаний переноса, его старания по подготовке пациента к анализу часто не дают ощутимого результата.

Второй метод сложней и применим не ко всем пациентам. Это гораздо более надежный подход, в котором делается попытка заменить инструктивные меры аналитическими интерпретациями. Конечно же, это не всегда возможно, но все же именно это - идеальная цель для анализа. Вместо побуждений пациента к анализу с помощью объяснений, уверений и тому подобного аналитик выбирает более пассивное отношение, пытаясь разъяснить текущее поведение пациента, понять, почему он колеблется, говорит напыщенно или смущенно, говорит только на одну тему из многих, критикует аналитика или воспроизводит глубинный материал, зачастую в необычных количествах. Короче говоря, аналитику предстоит сделать одно из двух: (1) попытаться убедить нарциссичес-кого пациента, говорящего напыщенными фразами, что его поведение вредно для его лечения и ему лучше отбросить аналитическую терминологию и вылезти из своей скорлупы; (2) отбросить всякие попытки убеждения и ждать, пока не станет ясно, почему пациент поступает именно таким образом. Может, например, выясниться, что демонстративное поведение пациента - эта попытка скрыть чувство неполноценности по отношению к аналитику. В этом случае аналитик должен попытаться повлиять на пациента через последовательную интерпретацию его действий. В отличие от первого подхода, второй полностью придерживается принципов анализа.

При использовании чисто аналитических интерпретаций вместо наставлений и других активных мер, необходимых для изменения характеристик пациента, метод анализа характера является весьма эффективным.

По определенным клиническим соображениям необходимо выделить особую группу сопротивлений, с которыми мы встречаемся при лечении наших пациентов, как <сопротивление характера>. Эти сопротивления выделяются нами не из-за специфики их содержания, а из-за специфических манер анализируемого человека. Компульсивный характер развивает сопротивления, форма которых специфически отличается от сопротивлений истерического характера, а форма их сопротивлений, в свою очередь, отлична от сопротивлений генитального, нарциссического, компульсивного или неврастенического характеров. Форму реакций эго, различающихся в зависимости от типов характера даже при сходном опыте, можно проследить по младенческим переживаниям, так же как и содержание симптомов и фантазий.

Что лежит в основе сопротивления характера

Некоторое время назад Гловер сделал попытку разграничить неврозы характера и симптоматические неврозы. Александер также исходил из этого разграничения. В ранних работах я тоже соглашался с этим, но позже пришел к выводу, что это разграничение имеет смысл только для неврозов с ярко выраженными симптомами (<неврозы характера>) и без таковых (<симптоматические неврозы>). В первом случае, естественно, симптомы более осознанные, во втором выделяются черты невротического характера. Но действительно ли эти симптомы не имеют невротической основы -т.е. не имеют корней в невротическом характере? Единственная разница между неврозами характера и симпто-матическими неврозами состоит в том, что во втором случае невротический характер порождает также симптомы, он, так сказать, сконцентрирован в них. Вопрос о том, что невротический характер в одном случае усиливается в ограниченных симптомах, а в другом - находит иные пути для выполнения требований либидозного стаза, требует более подробного исследования (см. часть II). Но если признается, что симптоматические неврозы также укоренены в невротическом характере, то ясно, что во всяком анализе мы имеем дело с сопротивлениями, которые являются проявлениями невротического характера. Отдельный анализ будет отличаться только в отношении важности анализа для данного случая. Впрочем, ретроспективный взгляд на аналитический опыт предостерегает нас от недооценки этого в каждом отдельном случае.

С точки зрения анализа характера, разграничения между хроническими неврозами, т. е. существующими с детства, и острыми, т. е. появившимися позже, не имеют существенного значения; совершенно неважно, появились ли эти симптомы в детстве или позднее. Это значит, что невротический характер, т. е. основа реакций симптоматического невроза, формируется, по меньшей мере в основных чертах, к моменту окончания эдиповой стадии. Большой клинический опыт свидетельствует о том, что граница, которой пациент обозначает время начала своей болезни, в ходе анализа всегда исчезает.

Поскольку формирование симптомов не является описательной характеристикой, мы должны рассмотреть и другие характеристики. Сразу приходят на ум осознание болезни и ее рационализация.

Отсутствие осознания болезни, не является, конечно, совершенно надежным показателем, но может указывать на невроз характера. Невротический симптом ощущается как нечто чуждое и порождает ощущение болезни. С другой стороны, черта невротического характера, например, преувеличенное стремление к порядку компульсивной личности или тревожная стеснительность истерической личности, органически инкорпорируются в личность. Кто-то может страдать от застенчивости, а кто-то не будет от этого чувствовать себя больным.

Только тогда, когда характерологическая застенчивость станет патологической стыдливостью, когда компульсивно-невротическая приверженность к порядку превратится в компульсивный обряд; иными словами, когда невротический характер обострится невротически, только тогда человек ощутит себя больным.

Естественно, есть симптомы, которые не осознаются или понимание которых несущественно. Существуют некоторые черты характера, которые иногда выглядят патологическими, например - иррациональные приступы ярости, крайняя неряшливость, склонность ко лжи, пьянство, хвастовство и тому подобное. В целом, однако, осознание болезни показательно для невротического симптома, а отсутствие его говорит о черте невротического характера.

Второе важное различие состоит в том, что ни истерическая рвота, ни абазия, ни компульсивный счет, ни компульсивное мышление не могут быть рационализированы. О смысле симптома не может быть и речи, тогда как черта невротического характера имеет достаточно рациональную мотивацию и поэтому не выглядит патологической или бессмысленной.

Более того, чертам невротического характера есть объяснение, которое будет немедленно отвергнуто как абсурдное в приложении к симптомам. Мы нередко слышим: <Я просто такой>. Смысл этого утверждения состоит в том, что этот человек просто не может вести себя по-другому - таков его характер. Однако это не соответствует фактам, ведь анализ их развития показывает, что характер стал таким, а не каким-нибудь иным, по весьма специфическим причинам. Поэтому он подлежит анализу и может измениться, как и симптом.

Иногда симптомы так укореняются в личности, что становятся похожи на черты характера. Например, это компульсивный счет, полностью вошедший в основу необходимости человека быть методичным, или компульсивная методичность, проявляющаяся в каждодневных ригидных действиях (жестких ограничениях), например перед началом работы. Такие модели поведения считаются скорей эксцентричными, чем патологическими. Итак, понятие о болезни может быть весьма расплывчатым и иметь множество оттенков - начиная с симптома как отдельного инородного элемента, включая черту невротического характера и <дурную привычку>, и вплоть до рационально объясняемого поведения. Впрочем, поскольку эти оттенки для нас практически бесполезны, рекомендуется разграничивать симптомы и черты невротического характера, несмотря на искусственность всех подобных разграничений.

С учетом этой оговорки мы хотим предложить еще один подход, относящийся к определению структуры симптома и черт характера. В процессе анализа обнаруживается, что симптом имеет очень простую структуру в сравнении с чертой характера. Действительно, симптом также бывает весьма неопределенным; но чем глубже мы проникаем в его причины, тем больше мы выходим за пределы симптома и тем ясней понимаем, что его основа лежит в характере. Следовательно, с теоретической точки зрения, основа реакции, связанная с характером, может выражаться в любом симптоме. Симптом впрямую определен ограниченным числом бессознательных позиций; истерическая рвота, например, основывается на вытесненном желании феллации или оральному желанию к ребенку. Все это выражено в характере: первое - в виде ребячества, второе - в материнском отношении. Но истерический характер, определяющий данный симптом, основан на разнообразии - в основном антагонистических - стремлений и обычно выражается в специфических поведении и образе жизни. Анализировать поведение не так легко, как симптом; в целом, однако, и первый и второй можно проследить и понять на основе влечений и переживаний. В то время как симптом соответствует определенному переживанию или одному ограниченному желанию, характер, т. е. специфический образ жизни человека, представляет выражение всего прошлого этого человека. Так что симптом может проявиться неожиданно, в то время как развитие каждой отдельной черты характера требует многих лет. Мы также должны учитывать, что симптом не проявится, если основа невротической реакции не существует в характере.

При анализе невротическая черта характера в целом проявляется как компактный механизм защиты против наших аналитических усилий, и, когда мы прослеживаем происхождение этой защиты, мы видим, что она имеет и определенные структурные функции. С одной стороны, она защищает от внешних раздражителей, с другой - служит средством взять верх над либидо, которое постоянно выдвигается ид, поскольку либидозная и садистская энергии используются при формировании невротических реакций, при компенсации и т. д. Тревожность постоянно связывается в процессах, лежащих в основе формирования и сохранения этой защиты, - поскольку, согласно утверждению Фрейда, тревожность связана с компульсивными симптомами. Следовательно, нам нужно подробнее остановиться на структуре формирования характера.

Поскольку в этой структурной функции как защитном комплексе черта невротического характера устанавливает определенный, хотя и невротический баланс, анализ представляет угрозу для этого баланса. Именно из такого механизма нарциссической защиты эго вытекает сопротивление, придающее специфические черты анализу каждого отдельного случая.

О технике анализа сопротивления характера

Кроме содержания сновидений, ассоциаций, оговорок и других сообщений пациента, заслуживает особого внимания то, как пациенты рассказывают о своих сновидениях, делают оговорки, производят ассоциации и формируют сооб-щения.*

Случаи строгого соблюдения основного правота достаточно редки, и требуются долгие месяцы аналитической работы, чтобы исподволь внушить пациенту необходимость открытости. То, как пациент говорит, смотрит, здоровается с аналитиком, лежит на кушетке, изменения его голоса, соблюдаемый им уровень общепринятой вежливости и т.д.- важные ключи к пониманию скрытых сопротивлений, с помощью которых пациент противостоит основному правилу. А поскольку они поняты, то могут быть устранены с помощью интерпретации. Должно интерпретироваться не только то, что говорит пациент, но и то, как он это говорит. Аналитикам часто приходится сталкиваться с тем, что анализ не продвигается, ибо пациент не производит <материал>. Под материалом обычно понимается содержание ассоциаций и коммуникаций. Но когда пациент молчит или однообразно повторяет одно и тоже-это также материал, который должен быть использован полностью. Редко встречается ситуация, когда пациент вообще не выдает никакого материала, и мы должны обвинять лишь себя, если не можем использовать как материал само поведение пациента.

* Форма выражения является гораздо более важной, чем собственно содержание. Сегодня, чтобы добраться до решающе важных детских переживаний, мы используем только форму выражения. Именно форма выражения, а не содержание, приводит нас к биологическим реакциям, лежащим в основе психических проявлений.

Конечно, нет ничего нового в утверждении, что поведение и форма коммуникаций имеют аналитическое значение. Мы хотим этим сказать, что они дают нам возможность для анализа характера очень определенным и относительно сложным способом. Отрицательный опыт, полученный при анализе некоторых невротических личностей, учит нас, что вначале форма коммуникаций имеет гораздо большее значение, чем их содержание. Скрытые сопротивления очень часто встречаются у бесконечно вежливых и корректных пациентов, более того, всегда проявляющих обманчиво позитивный перенос или восторженно и монотонно кричащих о своей любви к аналитику; у тех, кто воспринимает анализ как своего рода игру; у <надежно защищенных>, исподтишка смеющихся над всем и вся. Это перечисление можно продолжать до бесконечности.

Чтобы подчеркнуть, что отличает анализ характера от анализа симптома, и лучше разъяснить общую идею нашего тезиса, рассмотрим два случая. Первый относится к двум мужчинам с преждевременной эякуляцией, у одного из них пассивно-женственный характер, у другого - фаллически-агрессивный. Второй случай - две женщины с расстройствами приема пищи, одна с компуль-сивным характером, вторая с истерическим.

Преждевременная эякуляция пациентов-мужчин имеет одинаковое бессознательное значение: страх перед (отцовским) фаллосом. На основе страха перед кастрацией, лежащего в основе симптома, оба пациента производят перенос негативного восприятия отца на аналитика. Они ненавидят аналитика (отца), потому что чувствуют в нем врага, ограничивающего их удовольствие, и каждый из них чувствует бессознательное желание избавиться от него. В то время как фаллически-садистский характер хочет избавиться от опасности кастрации с помощью брани, пренебрежения и угроз, пассивно-женственный становится все более и более доверчивым, все более пассивно преданным, все более идущим навстречу пожеланиям аналитика. У обоих характер формирует сопротивление: первый реагирует на угрозу агрессивно, второй убирает ее с помощью компромиссов, уклончивости и показной преданности.

Конечно, сопротивление пассивно-женственного характера является более опасным, поскольку пользуется хитростью. Он производит изобильный материал, вспоминает младенческие переживания, кажется великолепно адаптированным - но в глубине души таит упрямство и ненависть. Поскольку он так себя ведет, то не решается проявить свою истинную сущность. Если аналитик не обратит внимания на его поведение и будет просто заниматься тем, что он производит, то, как говорит нам опыт, никакие усилия и разъяснения аналитика не изменят состояния этого пациента. Может случиться даже, что пациент вспомнит свою ненависть к отцу, но не сможет пережить ее, пока полностью не поймет значение своего обманчивого поведения в переносе, то есть пока не начнется глубинная интерпретация его ненависти к отцу.

В отношении женской пары следует сказать, что у обеих женщин основное содержание позитивного переноса - то же, что и у проявившегося симптома: фантазия об оральной феллации. Однако сопротивление, вытекающее из этого позитивного переноса, полностью отличается по форме его проявления. Женщина, страдающая, например, от истерии, будет вести себя робко и опасливо молчать; женщина с компульсивным неврозом будет упрямо молчать и вести себя с аналитиком холодно и надменно. При переносе сопротивления здесь используются разные средства для отражения позитивного переноса: в первом случае это - тревожность, во втором - агрессия. Можно сказать, что в обоих случаях ид выражает одно и то же желание, которое по-разному отражает эго. А форма этой защиты у обеих пациенток всегда будет оставаться неизменной: женщина, страдающая от истерии, всегда будет защищаться через проявление тревожности, а женщина с компульсивным неврозом всегда будет защищаться через проявление агрессии, вне зависимости от того, какое бессознательное содержание находится на грани прорыва. Другими словами, сопротивление характера пациента не меняется и исчезает только вместе с неврозом.

Защита характера является формой выражения нарциссической личности, запечатленной в психической структуре. В дополнение к известным сопротивлениям, мобилизованным против каждого нового кусочка бессознательного материала, существует и постоянный фактор сопротивления, базирующийся на бессознательном и относящийся не к содержанию, а к форме. Мы называем этот постоянный фактор <сопротивлением характера>.

На основе всего сказанного выше подытожим самые важные черты сопротивления характера.

Сопротивление характера выражено не содержательно, а формально, в рамках типичного поведения индивидуума, в том, как он обычно говорит, ходит и жестикулирует, и в его характерных привычках (как он улыбается или хмурится, говорит связно или бессвязно, вежлив или агрессивен). Для сопротивления характера важно не то, что пациент говорит или делает, а то, как он говорит и поступает; не то, что он видит в сновидениях, а то, как он трактует их, сокращает, искажает и т. д.

Сопротивление характера у пациента не изменяется в зависимости от содержания. Различные характеры производят одинаковый материал различным образом. Позитивный отцовский перенос у женщины, страдающей от истерии, выражается и отражается по-иному, чем у пациентки с компульсивным неврозом. В первом случае механизмом защиты служит тревожность, во втором - агрессия.

Сопротивление характера, проявившееся в той или иной форме, можно определить с помощью содержания материала, проследив его к инфантильным переживаниям и инстинктивным интересам как невротический симптом.

В повседневной жизни характер играет ту же роль, какую он играет в качестве сопротивления в лечении: роль аппарата психической защиты. Следовательно, мы говорим о <сопротивлении характера> эго против внешнего мира и ид.

Если проследить формирование характера с раннего детства, мы обнаружим, что в это время сопротивление характера вытекает из тех же причин и служит тем же целям, что и сопротивление характера в текущей аналитической ситуации. Проекция сопротивления характера анализу отражает его инфантильное происхождение. А ситуации, которые кажутся случайными, но на деле порождены сопротивлением характера анализу, - полная копия тех детских ситуаций, что послужили причиной формирования характера. Итак, в сопротивлении характера функция защиты есть сочетание проекции младенческих отношений на внешний мир.

С точки зрения структуры, характер в повседневной жизни и сопротивление характера при анализе служат средством избегания того, что неприятно, попыткой утвердить и сохранить психический (пусть даже и невротический) баланс, и потребить вытесненную инстинктивную энергию или энергию, избежавшую вытеснения. Ограничение несвязанной тревоги или - что равнозначно - поглощение блокированной психической энергии является одной из главных функций характера. Инфантильный элемент продолжает жить и действовать в невротическом симптоме так же, как он содержится, продолжает жить и действовать и в характере. Это объясняет, почему существенное ослабление сопротивления характера обеспечивает несомненное и прямое приближение к центральному инфантильному конфликту.