Ангельский перезвон

4

Пока я диктовал свою статью по телефону, Нино стоял рядом и молча слушал. Глядя на его обиженно вытянувшееся лицо, я спросил:

— Очевидно, ты хочешь сказать мне следующее: «Если уж нельзя назвать имя Кацуё Симотани, то по крайней мере написали бы, что полиция допрашивает по подозрению в убийстве некую особу — скажем, г-жу К.С.». Так?

— Да! Ведь никто, кроме нее, не мог совершить убийство! Это же бесспорно! — запальчиво воскликнул Нино.

— Так уж и бесспорно?

Он удивленно захлопал глазами, а я поучительно заметил:

— В этом мире ничего бесспорного не бывает.

Нино с упрямым видом отвернулся от меня и пробурчал:

— Такая «бомба», саму Йоко Минэ застрелили. Представляю, как все другие распишут эту сенсацию, а мы…

Его обида в общем-то была мне вполне понятна. Десять лет назад я вел бы себя точно так же.

— Я выйду на время, — сказал я, поднимаясь, — а ты посиди у телефона, вдруг из редакции позвонят.

— Куда это вы?

— В «Адонис». Слыхал про такое заведение?

— А как же, его обычно зовут просто «Яма».

— Это мне известно. В этой самой «Яме» когда-то начинала скромной певичкой Йоко Минэ.

Так что о Йоко Минэ я знал не меньше, чем мой юный коллега. Меня никогда особенно не интересовал механизм «чуда», благодаря которому обычная девчонка вдруг становится «суперзвездой». Но, раз уж произошло убийство, не мешало копнуть поглубже.

Я взял такси и поехал до квартала Тёдзя-мати, где полно маленьких кафе и ресторанчиков. «Адонис» — тесная, грязноватая забегаловка. Когда я вошел в зальчик, то первым делом увидел в углу видавшее виды пианино; по клавишам барабанила длинноволосая девица, раскачиваясь всем телом и напевая что-то хриплым голосом. Свободных мест почти не было, за столиками в основном сидели молодые парни. Если мне не изменяет память, Адонисом звали прекрасного юношу, в которого влюбилась Афродита. Думаю, попадись здешние «адонисы» на глаза греческой богине, она потребовала бы переименовать заведение.

Я сел на свободный деревянный стул и стал ждать. Вскоре появился официант: куцая маечка, пузырящиеся на коленях джинсы — в жизни не видел таких официантов. Собственно, я понял, кто это, только когда он спросил:

— Тебе чего принести?

— Пива, — ответил я и, ясное дело, не услышал в ответ ни «слушаюсь», ни «будет исполнено».

Я оглядел зальчик повнимательнее. В костюме, кроме меня, тут не было никого. Чумазые «адонисы» с длинными лохмами, вид которых поверг бы в ужас представителей Лиги парикмахеров, сидели, посасывая водянистые коктейли, и громко спорили о рок-музыке. Я перевел взгляд на певичку. Она обращала на зал еще меньше внимания, чем зал на нее, — самозабвенно трясла волосами и раскачивалась в такт ударам по клавишам.

Официант принес мое пиво и стукнул кружкой об стол.

— Двести иен, — сказал он. Я дал ему две монетки.

Он сунул деньги в карман и двинулся прочь.

— Постой-ка, — позвал я.

— Чего еще?

— Слушай, ты знал Йоко Минэ?

— Йоко? Ну и чего?

— Умерла она сегодня ночью, вот чего.

Я специально не сказал «убита», втайне надеясь на какую-то необычную реакцию. Но официант меня разочаровал: он ахнул и только повторил:

— Йоко умерла! Ты не врешь?

— Правда. Зачем мне врать?

— А откуда это известно?

— По радио передали, — не моргнув глазом ответил я. Кто его знает, может, и правда передавали.

— Значит, точно, — вздохнул официант. Люди такого сорта не склонны доверять печатному слову, но зато всему, что слышат по радио или видят на телеэкране, верят безоговорочно.

В это время певичка как раз умолкла. Аплодисментов не было. Наоборот, в зале на мгновение стало как-то неестественно тихо, и голос официанта, повторившего: «Надо же, Йоко умерла», прозвучал особенно громко.

— Кто-кто умер? — обернулся один из спорщиков.

— Йоко! Ну, которая тут пела!

— Подумаешь. Все там будем. Туда ей и дорога.

— Ты что! — вмешался другой. — Она ж еще молодая была. Предлагаю всем встать и почтить ее память молчанием.

— Да пошел ты!

— Сам пошел!

— Ах ты сволочь!

— А ну, повтори! Сам сволочь!

Я некоторое время послушал их перебранку, но ничего полезного для себя не услышал. Тогда я стал присматриваться к мужчине примерно моего возраста, стоявшему за стойкой бара. Потом встал и перебрался к нему поближе.

— Вы тут за главного? — спросил я. Мужчина кивнул.

— Я смотрю, ваше заведение процветает.

— Не жалуюсь.

Я сунул в рот сигарету и спросил:

— Дайте спичку.

Коробок, который протянул бармен, был мне знаком — точно.

— Ведь Йоко раньше пела у вас?

— Пела.

— А в последнее время она здесь не появлялась?

— Нет. Она же стала такой важной птицей.

— Долго она тут выступала?

— Чуть больше года. А потом зашел случайно тот продюсер с телевидения. Занятная, говорит, мордашка. И взял ее на маленькую роль. Ну и пошло-поехало, не успел никто глазом моргнуть, как наша Йоко стала звездой.

— Как к ней относятся в «Адонисе»?

— Так себе. Считают, что она забыла старых друзей. Сами видели. Раньше эти парни были ее приятелями.

— Выходит, у нее с ними дружба пошла врозь?

— Как-то раз один из этих, — бармен кивнул на парней, — отправился к ней в гости, так она его и на порог не пустила.

— Стало быть, они должны ее ненавидеть, — осторожно заметил я.

— Ну уж, ненавидеть. Хотя обиду, конечно, затаили. Тут каждый болтает невесть что, а сам мечтает только об одном: стать знаменитым. Как Йоко. А потом точно так же, как она, послать вчерашних собутыльников куда подальше.

— Кто-нибудь был с ней особенно близок?

— Наш пианист. Но у него сегодня выходной.

Я спросил, как его зовут и где он живет. Имя пианиста было Огава, жил он в квартале Номо.

— А лучше всего вам про Йоко расскажет не Огава, а Томоко, они с Минэ были подружки, — сказал напоследок бармен.

Я поблагодарил его за информацию и встал. Хотел еще спросить, почему эту забегаловку назвали «Адонисом», но передумал.

Из «Адониса» я, не теряя времени, отправился в квартал Номо, где по указанному адресу и обнаружил двухэтажный доходный дом, зажатый между китайским ресторанчиком и залом игральных автоматов. Дверь подъезда была не заперта.

Я вошел. По обе стороны длинного бетонного коридора — двери квартир. На первом этаже висели таблички с именами жильцов; Огава проживал в квартире № 2. Я подошел к его двери и постучал. Потом несколько раз позвал его по имени. Ответа не было.

Однако распахнулась дверь квартиры № 1, и оттуда высунулась особа средних лет в прозрачной комбинации.

— Вы представляете, какой теперь час?! — сердито возопила она, почесывая затылок. — Совсем совесть потеряли!

— Скажите, а что, Огава куда-то ушел?

— Раз не открывает, значит, ушел. А вы кто ему? Я продолжал гнуть свое:

— Когда он ушел, не знаете?

— Кто его знает. Вечером вроде был.

— Он один живет?

— Один-то один…

— Значит, не всегда один?

— Бабы вечно с такими носятся: высокий, лицо тощее, будто голодом его морят, — язвительно сообщила, мне соседка. Очевидно, ее чары оставляли пианиста равнодушным.

— А что за женщины к нему ходят?

— Всякие. То психованные какие-то, а то и вовсе шлюхи с базы.

— С какой базы?

— У нас тут недалеко американская военная база. Он раз в неделю ходит туда подрабатывать.

— И сегодня вечером?

— Кто его знает…

Из квартиры донесся сонный мужской голос:

— Эй, с кем ты там лясы точишь?

— Иду, иду! — откликнулась тетка, зевнула и захлопнула дверь. Я вышел на улицу и постоял там какое-то время в надежде, что

Огава вернется. Информация о военной базе заслуживала внимания — пистолет мог появиться оттуда.

Небо было затянуто тучами. Ночь выдалась безветренная, душная. На улице — ни души. Потом стал накрапывать дождь, я плюнул на все и пошел в редакцию.