Глава-продолжение

Подлинными Британскими учёными доказано, что прочтение нараспев этой главы вслух перед зеркалом, с зажжёной свечой в руке, уж точно вызовет недоумение у лиц, проживающих с вами в пределах одной жилплощади.


Вчера я, оказывается, как-то сумел завести будильник на телефоне, и его звук вырвал меня из сна-паралича. Как это часто бывает, просыпаясь в незнакомом месте, с трудом вспоминаешь где ты, но потом волновые гигабиты воспоминаний накатывают, и накрывает с головой. Сначала я почти захотел оказаться дома и даже мысленно попросил об этом дедушку Мороза, его верных оленей и других божеств северо-запада. Но нет, я был не дома. Во рту языком нащупал что-то чужеродное, извлёк пальцами влажный пищевой комок с остатками помидора. Да – всё же уснул, не доев гамбургер.

Через окно уже вовсю щипало глаза солнце. Доносились звуки с улицы, незнакомые переклики на чужеродном языке, скрипение колёс, шумы перемещений по асфальту. Хлюпанье, словно кита свалили в пустой бассейн, и он яростно пускает фонтан, мечтая выбраться и расправиться с обидчиками.

На соседней кровати было разбросано чьё-то тело в одежде. Руки, ноги переплелись, где-то между подушками пряталась голова. Я даже вначале подумал, что там несколько персон, но, при более тщательном визуальном анализе и методом пальцевого тычка, пришёл к выводу, что тело одно. Живое или нет, мужское или женское, кому оно принадлежит и можно ли его сдать как телотару в пункт приёма баксов за 300, вот были начальная опись вопросов.

Я вскоре умылся, оделся и только после этого приступил к осмотру. Тело издавало лопочущие протесты на турецком, предприняло вялые попытки отбиться и зарылось ещё глубже в кровать, насколько это было возможно, почти растворившись среди белья. Я успел опознать Егорку, совершил ещё пару пробуждающих атак, использовав базовый арсенал побудника с тремя тычками и одним лёгким пинком, но безрезультатно. Ну да ладно, не маленький, сам очухается и выползет из конопляных зарослей Морфея.

Вышел на улицу, миновав прохладу пустого фойе. Да, уже начинало припекать солнце и это в девять-то утра. Красота!

Рядом с отелем уже копошился народ. Истерично бибикая, пара икарусов маневрировала у шлагбаума, пытаясь одновременно заехать на узкий пятачок двора. В туннель бункера, находившегося сбоку от входа, въезжала продуктовая фура, возле неё суетились с тележками темноволосые ребята-разгрузчики в светлой робе персонала. В будочке бездельничала охрана, оживившаяся при виде меня.

«Вот блин, опять на полчаса разговора – опознание и идентификация личности будет. Так и на завтрак опоздаю», – подумалось мне при виде улыбающихся из окна смуглых чернявых рож.

Но повезло, одна из рож принадлежала вчерашнему знакомому

– А, анимейша. Алекс, насыл сын?

Что такое «насыл сын», я уже знал, но ответные фразы на – «как дела» – до сих пор не выучил, поэтому ограничился приветствием:

– Мерхаба.

И тем самым спровоцировал новую волну:

– Мерхаба, бу не? Гюнайдын, Алекс, хош гельдиниз. Насыл сын?

Вот ведь пристал Муххамед.

– Гуд, гуд насыл сын. Ка-ро-шо, верблюжий сын. Вери карошо, – но он не отвязывался.

– О, карошо, тамам, – опять заулыбался вчерашний дотошник. – Бу не, вериблюжаны сын? Вот зис? (что это).

Опс, должно быть случайно вырвалось.

– Это карошо! Верблюжаны сын – итс гуд! – но пояснять, что это «кэмэл сан», я не стал, пусть думает, что это непереводимое с русского очередное доброе слово.

– А, вериблюжаны сын – карошо. Тамам. Нерейе гидилир?

Вот что это началось опять? Неужели не понятно, что я не кумекаю ещё на вашенском гирилбилире.

– Муххамед, всё уже, заканчивай. Привет от Джона Коннора. Я кушать иду. Гоу то ит, брекфаст, андэстанд? – только после активной пол-минутной жестикуляции руками и ртом, он понял, что я намереваюсь позавтракать, а то был бы непрочь болтать тут полдня. Им то что, пока угрозы никакой нет, то и работа не кусает за пятки. Прохаживайся туда-сюда, да делай строгие гримасы. Свежих сканвордов не завезли, вот и надо себя как-то занять.

Когда я уходил, он яростно задискутировал с напарником, кажется по поводу Джона Коннора. Это вызвало у меня усмешку. Такое довольное славянское лицо я и увидел в отражении от зеркальных дверей главного корпуса.

Далее меня ждал шведский стол к которому у меня уже начинала вырабатываться привязанность, в виде умеренного слюнотечения.

Пройдя тест на раздражительность в виде однообразных вопросов «насыл сын?» от поваров и гарсонов, я сумел завладеть провиантом. Подкрепился чудным омлетом на два яйца, с вплавленным в него сыром и ломтиками ветчины, украшенным по бокам сочными овощами. Пара круасанчиков с абрикосовым вареньем продлили гастрономический изыск провинциала.

«А что, жить можно», – пришла телеграмма из желудка, с которой я охотно согласился.

Насколько помнил, мне предстояло провести зарядку. Где это будет происходить и как, пока смутно представлял. Для правильной коллективной зарядки нужны три сослагаемых успеха: 1-музыка, 2-полянка и 3-люди.

В Египте я видел, как девчонки на лужайке проводили стретчинг – утреннюю растяжку. Собиралось несколько туристок с полотенцами. Мужчины это мероприятие принципиально не посещали, только просматривали издали. Или вблизи, если было кого просматривать. Тут же на лужайке появлялся магнитофон-бумбокс и под лёгкую музычку дамочки разминались, повторяя за аниматоршей нехитрые телодвижения.

Мест на территории отеля, которые могли бы выполнить роль такой лужайки, я пока не встретил, обойдя корпуса раза три. Либо это были маленькие газончики травы, либо, достаточные по размерам лужайки, но с препятствиями в виде пальм и колючих кустарников, либо непроходимые заросли. Я по-тихому запаниковал, поскольку время приближалось к 10-ти, а я всё ещё был в подвешенном состоянии без необходимых составляющих успеха.

Да и что толку, если я соберу людей, музыкального сопровождения то всё-равно нет. Вот и будет убогое зрелище. Если была бы музыка, можно ещё было бы выполнить бодрый марш, спортивную ходьбу на месте или вокруг бассейна и плавно перейти на водные процедуры. Да и придумать, чем заняться, не проблема, но в тишине зарядка представлялась мне чем-то мрачным и не подходящим по жанру к развлекательному курорту, нечто вроде армейских отжиманий и подтягиваний или уроков школьной физры в обществе физрука старпёра детоненавистника. После такой зарядки инструктора, как правило, закидывают гнилыми помидорами, тухлыми яйцами, варёным луком и жёванной морковкой, валяют в смоле, пластилине и перьях, сжигают наполовину на костре. И напоследок, привязав якорь к шее, с осиновым колом в сердце, цементными ботинками на ногах и камнями в почках, топят в колодце с нечистотами под «Прощание славянки».

«Хоть самому пой и упражнения при этом показывай. Сельхоз зарядка, млин. Да где же все-то?»

В столовой появился Мустафа – сын востока. Для меня сиё прибытие представлялось не меньшим по значимости, чем явление Христа народу, или «прибытие поезда» братьев Люмьер.

– Help, Мусти, тайм из гоинг. Morning gym. I need music and place, – выплясывал я круги вокруг, выглядевшего вчерашне-помятым, представителя нерабочего пока класса.

– Алекс, релакс. Астарожна, – Мусти был невозмутим не просто как удав, а как удав-даос.

Время шло, он насыщался пончиками, а я продолжал мысленно обливаться холодным потом. Работа прежде для меня была делом, к которому я подходил со всей ответственностью, не в силах пустить всё на самотёчный авось. Не сдать проект вовремя, отстать от запланированного графика, уйти домой с отягощённой совестью, что-то не закончив к сроку, отложить вынос мусора на неделю, а стирку носков на месяц, представлялось мне весьма постыдным, недостойным и немыслимым. В этом плане я был зануден и зауряден. Эта черта характера нередко раздражала и меня самого, превращая пословицу – «никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня» – в рабочее кредо. Другое дело, что трудоголиком я не был и за самой работой ради работы не гнался, а вот если уж взялся, то норовил довести до ума. Вот и сейчас, если зарядка должна начаться в 10-ть, то в 10-ть она и должна начаться. Любое отклонение от этой аксиомы для меня с точки зрения ответственного товарища-работника в ту пору было бы фатальным.

– Окей, Алекс, сейчас можна. Только релакс. Тиха-тиха, – отодвинув пустое блюдо, молвил Мусти. Он, похоже, догадывался о гамме чувств, бушевавших внутри меня, но не в его менталитете было спешить, торопиться и добавлять лишней суеты к этому миру. Поэтому он затянулся сигаретой, с чувством, толком, расстановкой, довёл её до фильтра, придирчиво его осмотрел, удивляясь, что это удовольствие оказывается не вечно и исчерпаемо, и только после этого оторвался от стула.

Ещё полчаса мы потратили на то, чтобы найти ключ для дверей и транспортировать огромные колонки и диджей пульт из «пентхауса» к тихому бару возле кальянной. Мда, с аппаратурой здесь нехватка. Закатили пульт за пустующую барную стойку возле шатра. Мустафа завозился с проводами от колонок, чертыхаясь вслух.

– Йя, Боб – катастрофа! Что это? – так он выражал своё недовольство тем, что на дискотеке Боб сам предпочитал возиться с аппаратурой и музыкой, ставя свои любимые записи, тем самым нарушив какую-то мудрённую взаимосвязь проводов и контактов.

Я же старательно запихивал диск со своей музыкой в CD-проигрыватель, но тот ни в какую не хотел читаться техникой «made in Turkey». «Трижды блин, вот засада зоосада», – у меня там была и зарядка по трекам и аквааэробика и ещё примочки разные, да и просто музыка хорошая, на все случаи развлечений, от детских капустников до войны в персидском заливе. Всё в отдельных папках, пронумеровано. По наивности, я представлял, что здесь у диджея водится ноутбук, а не допотопные пульты и комиссионные проигрыватели, не читающие dvd-диски. «Фиаско! Фи-фи-фи-фиаско», – прилип навязчивый припев, на мотив какой-то популярной некогда песенки.

Время уже подходило к 11, как на горизонте появился заспанный Боб в неизменной бандане по-пиратски, в чёрной футболке, джинсах и штиблетах, подобный чёрному ворону. Увидев нашу возню, он приосанился и заковылял к нам, прихрамывая на правую ногу.

– Монинг джим, увсё? – спросил он.

Мустафа разразился тирадой вроде того, что он в гробу видел «монинг джим», этот презренный пульт, и тех безруких австралопитеков, которые в нём вчера ковырялись. Похоже, я стал больше понимать по-турецки. Боб сначала опешил, потом выдал тираду в ответ, гораздо большую по объёму. В ней он словесно уложил в пресловутый деревянный ящик, именуемый гробом, всё население земного шара и прилегающих планет, а заодно и безруких земляков, чьи умственные способности не дотягивают до права называться людьми, и тем самым не имеют права пинать дорогое диджейское оборудование. Затем Боб переключился на меня.

– Алекс, йя, нэрдэ гест?! Морнинг джим, йя! Давай работать, йя. Проблем вар? – зашипел он.

Как в тумане я помчался к бассейну и пляжу. Не помню, что я говорил, как увещевал, какие доводы использовал, но мне удалось собрать где-то около 6-ти человек. Из тех двух дюжин, что вообще в такой час пребывали вне комнат отеля. И, представьте себе, больше половины из них были пожилые немки, пятнистые от вереницы прожитых лет. Пупырчатые как дымчатые леопарды, с пергаментными складками тел, свисающих через чопорные закрытые купальники.

С местом проведения зарядки тоже не сложилось. Кафельная, зашлифованная до блеска плитка, перед стойкой «тихого» бара это далеко не мягкий газончик. Фитнес-коврики, принесённые из анимационной, на ней безбожно елозили и скользили. А разостланные полотенца, не являлись надёжной защитой от твёрдой и холодной поверхности плит, но другой альтернативы не было.

«Большую часть упражнений проведу стоя», – решил я.

Осмотрел контингент, удививишись, как они вообще отважились прийти. Что я такого им наговорил. Неужто «иш бин матроссен» помог? Или наобещал бесплатные входные билеты в рай? Бундес-лига улыбалась, демонстрируя старческие дёсны. «Лишь бы не развалились на изношенные запчасти», – подумал обеспокоенно.

Тем временем возня с проводами продолжалась, звук никак не хотел появляться, где-то отошёл контакт. Дошло до того, что Боб и сам принялся пинать раритетный пульт, этот анахронизм, пережиток из прошлого и творение дьявольских сил. Кляйне-бабушки-одуванчики продолжали улыбаться, считая, что это часть представления в их честь, а может просто возрастной паралич лицевых мышц натягивал уголки рта вверх. Я не стал их разубеждать, что всё так и задумано, что варварский разбор пульта на детали не является импровизацией, улыбаясь вместе с ними.

– Алекс, йя, давай, «монинг джим». Катастрофа, йя, – зашипел Боб.

Вот и стоило мне потеть и переживать по поводу перформанса, похоже убогого зрелища не избежать, как не было музыки, так и не стало, трижды адский блин, мать всех перемать. Я гремел по всем трём пунктам: 1-место, 2-музыка и 3-люди. Беззвучная зарядка на кафельном покрытии с престарелыми грандсеньоритами. Ни одно из условий залога успешного мероприятия не отвечало требованиям стандарта.

Пытаясь сохранить улыбку, я отвернулся от сцены избиения пульта ногами, за который горячие турецкие парни взялись, уже с полным пониманием в лоу-киках, дуэтом чечёточников. И звуковым сопровождением, но не тем, на которое я рассчитывал, стали: пыхтение, обычные ругательства для концентрации, приглушённые стуки, скрежет непромазанных колёсиков, экзотические цветастые насыщенные выражения и мои «айнс, цвайн, драй, фиар». Последнее я неожиданно вспомнил на волне переживаемого волнения за свою первую блино-комочную зарядку. Память подсказывала, что это немецкий счёт из забытого, древнего как пломбир за 16 копеек, мультика – «Пчёлка майя». Видел я его в ранние школьные годы, а пробудить залежи памяти мне помогли старушки, похожие на ту нарисованную пчёлку своими грушевидными телами и приделанными матушкой природой к ним тонкими ручками и ножками.

Урок оздоровительно-реанимационной зарядки для пожилых продолжался. Кафель мало того, что был кафелем, он вдобавок был не просто скользким, а скользким как угорь, смазанный маслом масляным. И мне рисовались картины леденящего ужаса, как мои дойчебабульки поскальзываясь, неловкими кеглями валятся с хрупких ножек. Бьются своими головушками с лихо закрученными, раскрашенными в яркие, маскирующие седину, фиолетовые, зелёные, розовые цвета локонами о кафель. И наступает – всеобщий апокалиптический пипетс и какашечная катастрофа, как продолжали предсказывать голоса за спиной на фоне стука и кряхтения.

Но нет, светлые силы были на моей стороне в это утро. Старушки уверенно держали равновесие, и мы уже вошли в ритм, бодро поднимали ноги в коленях, вращали плечами, даже осмеливались идти на лёгкие наклоны.

– Айн, цвай, драй, фиар, айн, цвай, драй, фиар.

Я представлял себя немецким главнокомандующим, обучающим молодых бойцов. Но при взгляде на золтен команден, меня разбирал внутренний смех. Это уже нервное.

Боковым зрением я увидел чёрную фигуру Боба, доковылявшего до колонки с аналогом возгласа «эврика», звучащего здесь как: «Йя, Мустафа сэн салак». Боб торжествующе размахивал свободным концом кабеля на манер служителя ранчо, намеревающегося захомутать резвую лошадку. Пару раз он попал по себе, почесал ушибы и продолжил пререкания с Мусти. Сдаётся мне, колонки просто не были подключены к соответствующему разъёму, а пропесоченный башмаками пульт невинен как слеза младенца. О том же поведал Боб своему приятелю, голосом Моисея отрекающегося от идолов. Мустафа что-то завозражал. Шеф с видом героя-победоносца воткнул штекер в разъём, и звуковой волной его тут же чуть не сбило с ног, что вызвало новый приступ сквернословия и обилия экзотических цветастых выражений, острых как чилийский перец. Мусти быстро сбавил звук.

Я порадовался и вознёс молитвы всем известным мне богам, что бабушки были глуховаты к приливу звуковой волны, сбившей нашего шефа с ног, иначе мысленная картинка с двуногим кегельбаном и битыми головушками точно произошла бы наяву.

Тут я подумал было, что мои мучения окончились, и сейчас вокруг нашего оздоровительного оазиса разольётся приятная мелодия. Я перейду от цвай-драя к неторопливому тай-чи. Все сферы бытия гармонизируются, и воздастся всем по заслугам.

Нет, нет и трижды-пятижды нет, йапыстырджи. Вместо музыки раздалось шипение и каркающий голос.

– Ван, тю, ван, тю. Чек, чек, демонстрацион, – и звук похлопывания ладони по поверхности микрофона. Это действо продолжалось несколько минут.

Я, продолжая показывать гимнастические движения бундес-лиге, повернул голову.

Боб крутил головку микрофона, дул в неё, Мустафа вращал тумблеры и щёлкал рычажками.

– Боб, Боооб, – шёпотом привлёк я внимание шефа, – гив сам квайт мьюзик.

И глазами указывая на своих подопечных, может он забыл, напомнил:

– Монинг джим.

– Йя, Алекс, вэйт нимножко, йя, что это такой? Я такой работать, йя. Я здесь шеф! Давай, работать можно. Такой работать нильзя здеся. Катастрофа, Алекс, – раздосадовался Боб, шипя в микрофон.

Я раздосадовался не меньше, но продолжал удерживать гримасу улыбки, разворачиваясь к грэнддамам. Словно, так всё и должно быть. Опять же ситуация была наисмешнейшая, происходи всё понарошку, или читай я это в книге, как вот вы сейчас. Но дело-то разворачивалось взаправду. Это была не поставленная комедия-спектакль, а рабочий косяк, как мне виделось, с затянутой зарядкой, к тому же начавшейся с явным запозданием. Косяк, в котором поспешат обвинить меня, как незащищённую знанием языка и местных законов сторону. А это грозило увольнением, которое (да уж простит мне критично настроенный читатель, повторюсь в четвёртый раз, вследствие важности сего момента) по причине недостаточности денежной суммы для полёта домой, могло окончиться тюремно-турецким заключением на неопределённый срок.

Саундчек закончился, и Боб начал выдавать столь «необходимый» сейчас «информасион» о нашей анимационной программе на сегодня. Турецкий, немецкий и английский занял у него минут пять. Тут из шатров высунулась взлохмаченная голова кальянщика, который, перекрикивая микрофон Боба, стал возмущаться нехарактерным для столь спокойного уединённого места безобразным утренним шумом, прервавшим его медитацию в воскуриваемых парах яблочного табака. Судя по тембру и визгливым интонациям, кальянщик Яша не стеснялся выражений и не затрачивал усилий на их подбор. Боб стал с ним соревноваться в эластичности голосовых связок и в знаниях околокультурных выражений. Шоу продолжалось.

Я автоматически делал упражнения. Тело работало автономно от мозга, само подбирая какие-то облегчённые комплексы. Одни движения сменялись другими, а сам раздумывал, слышат ли баварские пенсионерки возрастающую по накалу ругань по причине возрастной глухоты. Похоже, что не слышали, так как это карканье не вносило диссонанс в повторение движений вслед за мной, как могло бы быть в воспринимающей звуковые волны группе.

Кальянщик Яша, опустошив лёгкие и выкинув часть мусора из шатра, включая всё те же использованные мундштуки и упаковки из-под табака, в нашу сторону, скрылся за тканью полога. Я прикинул, что минут 20 мы уже занимаемся и можно потихоньку завершать. Тут Боб приковылял ко мне с микрофоном, и, не обращая внимания на производственный гимнастический процесс, бесцеремонно стал тыкать мне им в лицо.

– Алекс, анонсиэйшен, русиш.

– Аnnounce? – переспросил я, не останавливаясь.

– Йес, анонсийэшен, йя, – начиная нервничать, заподпрыгивал Боб, – монинг джим, давай.

Увидел моё неподдельное изумление, сам проговорил в майк на скверном английском, что-то вроде: «Дорогие гости, сейчас мы ждём вас всех на утреннюю зарядку с нашим спорт аниматором Алексом. До начала зарядки осталась одна минута», – после сказал уже мне:

– Translate, йя, что это? – и снова ткнул в лицо микрофоном.

Я подумал, что он шутит, потом – что издевается, но Боб был серьёзен, как агент фсб, и раздражён на весь земной шар и на упрямого Алекса-катастрофу в частности.

Верхняя часть головки микрофона была раскурочена, металлическая проволока торчала острыми концами в направлении губ говорящего и частично залита тёплой, неприятно пахнущей слюной. Выдерживая необходимую дистанцию подальше от этого опасного объекта уклонами боксёра, я перевёл приглашение на зарядку, закипая изнутри.

Затем Боб на своём «хошгельмельбель» и «аусшвайсебите» повторил приглашение. Из шатра вновь донеслась хула, нервная брань и мимо пролетел мундштук для курительной трубки.

Пенсионерки начинали сдавать, испарина выступила на их лицах, движения стали более замедленными, огонёк в глазах потухал, как у раздавленного под машинным прессом австрийца-щварцтерминатора. Пора было закругляться.

– Now we started morning gymnastic. Welcome! – продекламировал Боб в микрофон. И тут, о чудо, так кстати, появилась музыка.

Я поаплодировал бабушкам, как знак того, что они молодцы и достойно выдержали утренние оздоровительные тяготы.

– Зергут, даст ист фантастишь, – говорил я, когда они подходили ко мне, улыбаясь морщинистыми мордочками и благодарно дотягиваясь пальчиками до моих предплечий. На всякий случай проверил. Да – все головушки были целы. Ну и слава всевышнему и его команде ангелов-хранителей баварских пенсионеров

– Алекс, йя, это что? Давай «монинг джим». Рыз-дюва, рыз-дюва, цвайн-драй! – командовал Боб за спиной.

– Боб, its finished.

– Финишт? Что такой, йя? Почму финишт? – Боб искренне выглядел удивлённым.

Далее он опять перешёл на родной «бешельмеш-непонимеш» язык, негодуя и воздавая то ли славу, то ли хулу. Принялся плеваться и топать ногами, когда я подтвердил, что зарядка закончилась.

– Ай им шиф бурда, йя, – вновь вернувшись к понятным на меня словам, затрещал он. – Иф ай сай монинг джим, ю маст монинг джим. Проблем вар? Окей – ай вил мэйк проблем во ю. Сейчас багаж-дегаж, йя. Работать, Алекс, увсё!

Кипение внутри меня достигло апогея. Я взял его за грудки, подивившись, какой он лёгкий, словно высушенный изнутри. Встряхнул пару раз, но что-то благоразумное остановило меня от размазывания по стенке турецкоподанного. Должно быть, это что-то было Мустафой, повисшим на моих руках.

Отряхиваясь, Боб косо смотрел в мою сторону, взглядом, уже точно не сулящим карьерного повышения и зашаркал в сторону отеля. И тут мне померещилось, как между нами пробежало чёрное животное размером с верблюда.

– Эй, кащей полудохлик, куда захромал? Ком цу мир, нихтклюге хунд! Я тебе сам сейчас проблему сделаю, фасоль несвежая, – адреналин во мне ещё бурлил, пальцы рук мелко подрагивали, желаю ощутить в руках тощую шею.

Я прибёг к дыхательной гимнастике.

– Алекс – Жан клод ван Дамм, – радостно заявил Мустaфа, похоже, не видевший в нашей маленькой разборке ничего страшного. – Вери гуд «монинг джим».

– Give me music before I start, and you will see real morning gym, – заверил я Мусти, что с надлежащей и своевременно-включённой музыкой я превращу это похоронное действие в реальную зарядку.

Этим же днём, на собрании, я ожидал новых разборок, вызванных ябедничеством, велением собирать багаж на выселение, но этого не последовало.

Натали ограничилась вопросами: «Как прошла зарядка и сколько человек было?» Я не стал чернить события, уже отойдя от гневных эмоций. Затем мам выдали именные бейджи на тесёмках, чтобы охрана не придиралась к отсутствию браслетов, которые носили туристы Роуз отеля, как знак своей причастности к лагерю «розовых» всевключённых. В тот же день постполудня мы изготовили рекламный щит с расписанием анимационных мероприятий и водрузили возле сцены.

Боб приутих, но я чувствовал, что он так просто не сдастся. Придётся следить в оба глаза.

На следующий день я уже был во всеоружии и сразу после завтрака, в одиночку, перетащил колонки и пульт. Затем нашёл в столовой переходившего к финальной стадии завтрака – сигарете – Мустафу. На него произвело впечатление моё рабочее рвение и порадовало отсутствие необходимости волочить аппаратуру.

– Астарожна, Алекс. Работа что это – не волк, да? И в лес работа не надо, – предупредил он об опасности перетрудиться.

Но я не учёл, что ещё один человек также подготовился к утренней зарядке. Им оказался тот самый Яша, впечатлительный кальянщик почтенных лет, но несмотря на года, обладающий буйным нравом молодого сапожника. Он перегородил нам дорогу и категорически отказался подпускать к электро-розеткам, угрожая перерезать кабели. Или пережечь их углями, после того как мы последовательно отобрали у него перочинный нож, бритву и осколок стекло.

– Алекс, это катастрофа, – печально молвил Мусти. – Ноу монинг джим тудэй.

Я предложил поискать другое место, где ещё есть розетки. Мустафа весьма неохотно отреагировал на эти предложения, собираясь погрузиться в черепашью дрёму на пригретой ранним солнцем скамейке. Я вновь совершил нервную пробежку по территории. Место нашлось у другой барной стойки, принадлежащей бассейну с аквагорками. Всё-таки Мустафе пришлось потаскать колонки, что он проделал с великой скорбью черепахи Тортиллы. Столь же траурно-медленно.

Подключение на этот раз прошло успешно. Музыка зазвучала. Занимающихся набралось более десятка, и места возрастных дойдчледи заняли представительницы нашей родины среднего возраста. Всё шло удачно, восточная музыка отражалась от водной глади, мы занимались, расположившись полукругом. Минут через десять что-то неладное стало происходить со звуковым сопровождением. Вместо размеренной мелодии, позвякиваний колокольчиков ветра и главенствующей неспешности, появились танцевальные ритмы, задорные напевы. Я оглянулся, так и есть. У пульта орудовал Боб, злорадно поглядывая на меня. Я не сдался и сменил темп зарядки, превратив её из стретчинга в аэробику. Боб включил аранжировки для белли дэнс – танец живота. Я ответил ему набором из вращения таза, бёдер и плеч. Совсем неожиданно «бахнул» орган. Я счёл зарядку завершённой и перешёл к водным процедурам, прыгнув в бассейн. Отдыхающие восприняли это как пример и последовали за мной.

С той поры Боб не вмешивался со злокозненными мотивами в мои активити. Видно какой-то экзамен на профпригодность я всё же прошёл. А возможно повлияло на прекращение потребности к открытому противодействию со стороны шефа тот момент, когда я, спустя четверть часа после зарядки, якобы случайно, швырнул его в бассейн, встряхнув пару раз в воздухе.

Загрузка...