Антология сатиры и юмора России ХХ века

Я человек язвительный и колкий.

И в личном плане, говорят, непрост,

Но стоя здесь, у новогодней елки.

Произнести хотел бы добрый тост.

Пусть скажут, что объелся белены я,

Что мой светильник разума угас,

Я пью за вас, политики родные.

Поскольку кто-то должен пить за вас.

За вашу неустанную заботу,

Покуда в жилах кровь еще течет,

Я вам обязан по большому счету.

Хоть оплатить не в силах этот счет.

И как бы вас в газетах ни пинали,

Я вам симпатизирую тайком.

Когда б не вы, кого б мы вспоминали.

По пальцам попадая молотком.

Позвольте же поздравить с Новым годом

От всей души ваш пестрый хоровод.

А если вам не повезло с народом —

Так мы другой подыщем вам народ.

Отвратительно, страшно, мохнато,

Воплощая всемирное зло.

На восток расширялося НАТО

И до нас невзначай доползло.

Над страною нависло зловеще,

Заслонивши нам солнечный свет,

И зажало в железные клещи,

От которых спасения нет.

Мы тут сеяли мирно и жали.

Добиваясь рекордов в труде.

На соседей мы зла не держали.

Мы добром их держали в узде.

Достигали совместных успехов

И кормили их щедрой рукой.

Всяких разных поляков да чехов.

Что сдались нам незнамо на кой.

А теперь наши бывшие братья,

Не вернув миллиардных долгов,

Жадной сворой рванулись в объятья

Наших общих недавних врагов.

А раз так, мы должны, я считаю,

Как один, всей великой страной.

Обратив свои взоры к Китаю,

Повернуться к Европе спиной.

И, слегка наклонившись при этом,

Брючный пояс ослабить чуток…

Что и явится лучшим ответом

Расширеньям любым на восток.

В тоске французы, в панике японцы,

Поник зулус кудрявой головой.

Как с дуба рухнул индекс Доу-Джонса,

Что предвещает кризис мировой.

На биржах Рима, Токио, Парижа

Анархия, смятенье и разброд.

Курс акций опускается все ниже,

Накал страстей растет, наоборот.

Но лично я тревогу бить не стану —

Вселенский этот хипеш не про нас.

Что Джонс, что Доу — нам по барабану.

Да нам и Джоуль с Ленцем не указ.

Все тихо-мирно в нашем огороде,

Нас греет свет далеких маяков,

Которые зажгли для нас Мавроди

И незабвенный Леня Голубков.

Дело пахнет керосином,

Чую, каша подгорит,

Снова Саша в небе синем

Белым дембелем парит.

Александр Иваныч Лебедь,

Чую, года через два,

Полканом тебе в Кремле быть,

Помяни мои слова.

Нам чего — мы только рады.

Под вождем так под вождем.

Отожмемся, если надо,

Коли надо — упадем.

Прилетай же, бляха-муха,

Из Сибирского даля.

Чтоб скорее стала пухом

Нам советская земля.

Хорошо, что рядом тот, кто за все в ответе.

Кто на порку, чуть чего, первый кандидат.

Если в кране нет воды — виноваты эти,

Если в жизни счастья нет — этот виноват.

Скажем, сперли у кого кошелек с зарплатой.

Или на ногу упал чайник со стола.

Или грохнули в углу дедушку лопатой —

Это все как есть его, рыжего, дела.

Всероссийский аллерген, он нам хуже грыжи.

Но пускай себе живет, полагаю я,

Потому что позарез всем нам нужен рыжий.

Сорока с немногим лет, мальчик для битья.

Ну ты делов наделал, Билл,

Все Штаты на уши поставил,

Ты дядю Сэма оскорбил.

Который самых честных правил.

Вообще-то я и сам не прочь.

Но надо ж меру знать при этом.

Ведь у тебя жена и дочь

Плюс дом с Овальным кабинетом.

Вот наш, смотри, себя блюдет.

Он, правда, возрастом постарше,

Ему и в мысли не придет

Нырнуть под юбку секретарше.

И ты б два срока оттрубил,

Не погори на той Левински.

Похоже, Билл, твой час пробил.

А не веди себя по-свински!

Ходил недолго в президентах

Михал Сергеич Горбачев,

Но был на разных континентах

Любим при этом горячо.

Простые люди всей планеты,

Я сам свидетелем тому,

Дарили мелкие предметы

На день рождения ему.

Он наихудшую систему

Из существующих систем

Разрушил, как тараном стену,

До основанья, а затем

На радость порешил потомкам

Построить мир, где все равны,

Но тут придавлен был обломком

Той самой рухнувшей стены.

А дальше — баррикады, танки,

Героев жуткое число…

Три дня трясло нас в лихоманке.

Но, слава богу, пронесло.

А вскоре, с гиканьем и плясом,

Под троекратное «ура!».

Смещен был лысый седовласым

По наущению двора.

Так и ушел со сцены Горби,

Так и покинул пьедестал.

Предметом всенародной скорби

Его уход отнюдь не стал.

Но все ж сказать ему спасибо,

Хотя б подать ему пальто

Вполне мы, думаю, могли бы,

Да воспитание не то.

Много лет ты славно правил,

Дорогой товарищ Коль.

На кого ж ты нас оставил,

Нас, прожорливую голь.

Твой преемник — жесткий малый.

Не тебе, видать, чета,

Но в ментальности, пожалуй,

Он не смыслит ни черта.

Много ль надо человеку.

Чтоб не впасть ему в коллапс, —

Яйки, курки, масло, млеко.

Ну, еще, понятно, шнапс.

Так что мы и дальше рады

Ваши трескать пироги.

А советов нам не надо.

Для других прибереги.

Американская эскадра.

Всего живого злейший враг,

Грозится ядерные ядра

Обрушить снова на Ирак.

Она в Персидского залива

Затем вошла морскую гладь,

Чтоб нефть багдадского разлива

В свой Вашингтон по трубам гнать.

Нет, господа, у вас не выйдет.

Придется вам умерить прыть.

Народы мира правду видят.

Ее ничто не в силах скрыть.

И вместе с вашим Пентагоном

Вы зарубить себе должны —

Ирак не станет полигоном

Для новой ядерной войны.

Дадим друзья, отпор разбою

Со стороны отдельных стран.

Народ Ирака, мы с тобою.

Аллах акбар! Но пасаран!

Мальчик Сережа подрастает быстро.

Вчера еще он был пионер,

Потом комсомолец, потом министр,

Сегодня Сережа всем ребятам премьер.

Мальчик Сережа не похож на наших,

Мальчик Сережа совсем другой,

Мальчик Сережа слушается старших,

Головой кивает, шаркает ногой.

Но запомните, дети, слова правдоруба.

Пусть не станет это сюрпризом для вас —

У мальчика Сережи отличные зубы

И активный кислотно-щелочной баланс.

Любит Сережу дедушка Боря,

Ласковой рукою гладит по волосам,

И если не съест он Сережу вскоре,

То вскоре Сережа вас скушает сам.

Внешний вид товарный,

Честные глаза,

Утвердили парня

С первого раза.

Генерал Степашин,

Козырной валет,

Генерал Степашин,

Черный пистолет.

Не гляди так строго.

Не гони понты.

Погоди немного —

Отдохнешь и ты.

Максимыч справный был служака,

Все вроде делал по уму,

Как и положено, однако,

Не пофартило и ему.

Хотя в его сужденьях резких

Порою громыхал металл,

Он избегал движений резких,

Он вообще их избегал.

Он улыбался крайне редко,

Был нрав его местами крут,

Таких берут с собой в разведку.

Хотя и не таких берут.

Он дипломатом был неслабым,

Он все планету облетел,

А если тяготел к арабам —

То кто же к ним не тяготел?

Непроницаемый, как Будда,

На мир взирая тяжело.

Он все надеялся на чудо,

Но чуда не произошло.

Международные бандиты

Всех рангов, видов и мастей

Пытались навязать кредиты

Стране застенчивой моей.

Хоть ей выламывали руки

И раздевали догола,

Она терпела молча муки,

Но, стиснув зубы, не брала.

И все же, опоив дурманом.

Под сладкий рокот МВФ,

Кредит всучили ей, обманом

Сопротивленье одолев.

Кто ж, соблазнив ее халявой.

Потом использовал вовсю?

Французик жалкий и вертлявый.

Плешивый щеголь Камдессю.

Простоволосая, босая,

Она лежала на стерне

И, губы черные кусая.

Сжимала деньги в пятерне.

Напрасно, вкруг нее сомкнувшись,

Толпились подлые враги,

В надежде, что она, очнувшись.

Начнет им возвращать долги.

Но нет, не такова Россия,

Она свободна и горда.

Ей можно что-то дать насильно.

Но взять обратно — никогда.

О, дай воспеть мне силы, муза.

Как натянули мы француза.

Поймав за хвост последний шанс,

В тот славный день на Стад де Франс.

Мы долго молча отступали,

Очки теряя на бегу,

И наконец туда попали,

О чем при детях не могу.

Но тут пружина распрямилась,

И, катастрофу упредив.

Явил Господь внезапно милость.

Свое наличье подтвердив.

Ликуй, великая Россия!

Твои отважные сыны,

Полураздетые, босые.

Не абы как, не хоть бы хны.

Но в самом логове злодея

Ему вогнали в сердце кол.

Так славься ж, Русская идея.

Под гордым именем Футбол.

«Коммерсант» сегодня — не просто газета,

«Коммерсант» — это ужас, сплотивший нас.

Я всю свою звонкую силу поэта

Тебе отдаю, атакуемый класс.

Кинут властью, раздавлен дефолтом.

На «Фольксвагаен-гольф» поменявший джип,

Серпом — по яйцам, по пальцам — молотом

Сполна получивший, ты, верю, — жив!

Тебе ли быть истории шлаком?

Не ты ли удачу держал за грудь?

Путь твой, отмеченный твердым знаком. —

Сегодня единственно верный путь.

Шагай же вперед, generation Р,

Как завещал великий Пелевин,

Дружбу свою с газетой крепи,

Читай «Коммерсант» без унынья и лени.

Хочу, чтоб ты из широких штанин,

Из рук отцов приняв эстафету.

Не шприц доставал бы, не кокаин,

А газету. Причем не любую — но эту!

Закончен творческий простой,

И вновь, друзья, я с вами вместе,

Российский правдоруб простой,

Невольник НТВ и чести.

Мое разящее перо

К борьбе по-прежнему готово,

Все так же метко и остро

Мое решающее слово.

Защитник павших и сирот.

Бельмо в глазу бездушной власти,

Я всей душою за народ,

Поскольку сам народ отчасти.

Я весь ему принадлежу —

И в этом высшая награда.

На нем стоял, на нем сижу.

На нем и лягу, если надо.

Пусть не тщатся русофобы,

Не постичь им нашу суть.

У России путь особый —

Из варяг да в греки путь.

Рюрик, тот, что нами правил

В достославные года.

Впечатление оставил

У потомков навсегда.

Наглотавшись мухоморов,

Ибо зелья он не пил,

Проявлял державный норов,

Государственность крепил.

Всем в стране всего хватало,

Жизнью был доволен всяк,

А как Рюрика не стало.

Все поперло враскосяк.

Чтобы нынешнего века

Дотянуть нам до конца.

Не послать ли к братьям-грекам

За подмогою гонца?

Нам без импортной опеки

Не исправить общий крен,

А варяги или греки —

Не один ли, в общем, хрен.

Здесь с умным видом лысину скребя,

Четыре года я сидел подряд.

Как неохота выезжать мне из тебя

Охотный ряд, Охотный ряд.

Четыре года жил я, не тужил

И министерский получал оклад.

Ну, ты, в натуре, под конец мне удружил,

Охотный ряд. Охотный ряд.

Прощайте ж, тачки с номерами спец

И спецбуфет, и праздничный наряд.

Слезайте, граждане, приехали, конец.

Охотный ряд, Охотный ряд.

Закон велит сомкнуть уста,

Хоть просятся слова наружу.

Моя задача непроста —

Шаг в сторону — и сядешь в лужу.

Того я помню хорошо,

На нем я крепко фраернулся,

Я с ним в разведку бы пошел.

Чтоб он оттуда не вернулся.

А тот, ну типа, ну такой,

Весь из себя такой, короче,

Ему давно бы на покой,

А он опять лицом хлопочет.

А этот грозен и мордаст

И все горюет о народе.

Я удивляюсь каждый раз —

С таким лицом — и на свободе.

Я лично выбрал бы того,

Хоть все в него швыряют комья,

Мужик он вроде ничего,

Ну, сами знаете, о ком я.

Его идеи мне милы,

Принципиальность всем известна.

А в общем, все они — козлы!

И мы не лучше, если честно.

Я пережил внезапный шок

И в землю чуть не врос.

Когда с подарками мешок

Открыл мне Дед Мороз.

Оттуда выскочил презент.

Весь новенький такой,

Я, говорит, твой президент.

Причем не только твой.

Ну, ты мне, дед, и удружил,

Да ладно б только мне —

Такой подарок подложил

На Новый год стране.

Зачем тебе, несчастный дед,

Открыл я сдуру дверь,

С тебя, понятно, спроса нет,

А мне с ним жить теперь.

Хорошо ли это или плохо,

Плохо это или хорошо…

Что рядить — закончилась эпоха,

И со сцены дедушка ушел.

Был актером дедушка масштабным,

Хоть нетвердо текст читал порой,

Мир следил с вниманьем неослабным

За его отвязанной игрой.

Приводя в отчаянье помрежей

И суфлеров доводя до слез.

Он резвился с грацией медвежьей

И такое с этой сцены нес!

Мы над ним тут всласть поизмывались.

На углу на каждом понося.

Но при этом деда не боялись —

Вот в чем загогулина-то вся.

Он ушел, не требуя оваций,

Как обычно всех врасплох застав.

Дальше — перемена декораций.

Дальше — труппы сменится состав.

Дальше — не успеешь оглянуться,

Как, былые вспомнив времена,

В свой черед за публику возьмутся —

Больно распоясалась она.