ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,


которая проливает свет на открытие Гали Рыжко и объясняет читателю, что представляет собою еще неизвестный человечеству химический элемент инфрарадий, являющийся могучим источником энергии

Сознание медленно возвращалось к Николаю Петровичу.

Кажется, он в астроплане, кажется, около него Сокол, который почему-то тревожно засматривает ему в лицо. И Ван Лун… Но чем занят озабоченный Ван? Почему здесь лежат подушки с кислородом?.. А, и Галя здесь! Значит, все благополучно… Но тогда почему она лежит в гамаке, почему у нее такой же встревоженный вид, как и у остальных?

— Что тут происходит? — слабым, неуверенным голосом проговорил Рындин.

Он попробовал приподнять голову. Очень трудно… Взгляд его снова остановился на Гале. Девушка слабо улыбнулась.

— Девочка моя… милая, — с трудом заговорил Рындин, — вы здесь?.. Мы так волновались!..

Он снова закрыл глаза. Во всем теле ощущалась такая усталость, какая бывает только разве после тяжелой болезни.

— Все очень-очень хорошо, Николай Петрович, — успокоил его Ван Лун. — Мы с Галей только что вернулись. Встретил ее в одной пещере, куда она упала.

— Почему так долго? — едва слышно спросил Рындин.

Ван Лун усмехнулся:

— Были маленькие неприятности. Немножко спорили с одним обитателем Венеры. Не сошлись характерами с ним. Ему понравилась Галя. Не хотел отпускать ее домой. Ничего, согласился. Теперь все в порядке, Николай Петрович.

По лицу Рындина скользнула ласковая, удовлетворенная улыбка.

— У нас с Вадимом… тоже было приключение… Наверно, он уже рассказал о пауке… такое нелепое существо… с клювами…

Галя впервые видела Николая Петровича в таком тяжелом состоянии. Она забыла о мучившей ее жгучей боли и едва сдерживала себя, чтобы не броситься к Рындину, чем-нибудь помочь ему. Но Галя помнила строгое предупреждение Ван Луна: «Николай Петрович очень утомлен. Понимаете? Он придет в себя, надо говорить хорошо, весело. Будто ничего не случилось, запомните, прошу».

Так говорил Ван Лун еще тогда, когда энергично растирал неподвижное тело Николая Петровича, в котором едва заметны были слабые признаки возвращавшейся жизни. А перед этим Ван Лун долго молчал, неутомимо, как заведенная машина, делая Николаю Петровичу искусственное дыхание. Галя помнила дрожавшие руки Вадима Сергеевича, который подавал подушки с кислородом и направлял струю живительного газа к полуоткрытым запекшимся губам Рындина. Только изредка Ван Лун произносил сквозь зубы:

— Еще кислорода, Вадим. Так. Еще, прошу. Нажимать надо сильнее. Больше кислорода!

А когда Вадим Сергеевич замешкался, Ван Лун едко заметил:

— Нужно сразу понимать. И лучше помнить. Просил вас не выходить наружу без пистолета или винтовки?.. Больше кислорода!

Сокол ничего не отвечал и только старался как можно быстрее выполнять все, что требовал Ван Лун.

Настойчивая борьба за жизнь Николая Петровича продолжалась очень долго — так казалось Гале. Одна подушка с кислородом сменяла другую, Ван Лун размеренными движениями поднимал и опускал безжизненные руки Рындина, изредка вытирая тыльной стороной ладони вспотевшее лицо. Все молчали.

Галя боялась шевельнуться. У нее замирало дыхание, когда она смотрела на посиневшее, бледное лицо Николая Петровича. Даже о собственной острой боли Галя забыла. Да что там ее боль, когда перед ними лежал без признаков жизни сам Николай Петрович!

Галя помнила, как ей пришлось напрячь все силы, чтобы удержать судорожное вздрагивание подбородка и не дать хлынуть потоку отчаянных слез… Зато потом! Как безудержно захотелось девушке закричать от радости, когда с лица Николая Петровича начала сходить зловещая синева, пошевелились полуоткрытые губы, едва заметно дрогнули веки…

Наконец Ван Лун облегченно вздохнул и коротко распорядился:

— Довольно кислорода. Хватит!

Они напряженно ждали несколько минут. И вот Николай Петрович открыл глаза и заговорил…

На осунувшемся лице Рындина играла счастливая утомленная улыбка. Все было хорошо! Все живы, здоровы, все снова собрались здесь, в центральной каюте астроплана. И главное — Галя спасена.

— Да, Ван, — сказал он вдруг, словно вспомнив, — а знаете ли вы, что я чуть не задохнулся без вас? Конечно, винить я могу только самого себя: не надо было так рисковать… Но, как видите, все обошлось.

Ван Лун едва сдержал усмешку. «Чуть не задохнулся!» И это говорит человек, которому почти час делали искусственное дыхание! Впрочем, пусть Рындин думает, что у него было просто короткий обморок.

— Зато теперь, замечу, все идет прекрасно, Николай Петрович… — откликнулся он беззаботно. И остановился в раздумье: о чем бы поговорить с Рындиным, чтобы развлечь его, заставить забыть о пережитых опасностях?

Ван Лун вынул из кармана свою коротенькую трубку, набил ее табаком и закурил. Дым показался ему сейчас необычайно вкусным и приятным. Это неудивительно: ведь он слишком долго не курил — в скафандре не покуришь, а он провел в нем не один час, пока путешествовал под землей в призрачном свете загадочных, сиявших голубоватым светом камушков… Ага, вот она, тема для «безопасного» разговора!

— Николай Петрович, — начал Ван Лун, с наслаждением выпуская клубы ароматного дыма, — хотел бы рассказать, если разрешите. Не знаю только, не утомит ли вас? Или, может, вам мешает дым, прошу?

— Нет, нет, Ван, курите, пожалуйста. Мне даже приятно чувствовать запах вашего табака, он такой душистый. — Николай Петрович улыбнулся. — Ну, рассказывайте, что там у вас…

— Хотел бы знать ваше мнение, Николай Петрович, — начал Ван Лун. — Под землей, в пещере, оказалось не темно. Там свое освещение, не шучу. — Он с удовлетворением заметил, как заинтересовался Рындин его сообщением. — В стенах, на потолке пещеры — везде маленькие камни. И они светятся. Думал, на юге Китая самые яркие светляки. Нет, эти камни ярче. Можно хорошо видеть вокруг, когда они светятся.

— Флюоресценция, — заметил Рындин.

— Не думаю, Николай Петрович, — продолжал Ван Лун. — Сначала тоже так решил. Однако Галя заметила другое…

— Опять Галина Рыжко делает открытия! — слабо улыбнулся Рындин.

— Полагаю — да, открытие, — серьезно подтвердил Ван Лун. — Камни эти очень чувствительные.

— Что вы хотите сказать, Ван? Как это — камни чувствительные? — изумился Рындин. — Слышите, Вадим? Что-то новое в области минералогии!

— Не понимаю, — вставил свою первую реплику в разговор Сокол. — Вероятно, Ван объяснит, что он имеет в виду?

— Объясню сейчас, — невозмутимо продолжал Ван Лун. — Камни все время немножко светятся…

— Флюоресцируют, — повторил Рындин.

— Хорошо, флюоресцируют. Но когда мы говорили, камни слышали. Сразу делались ярче. Вспыхивали, так скажу.

— Камни, которые слышат? — недоверчиво усмехнулся Сокол.

— Да, замечу, слышат. Только не голос, а радиоволны, — подчеркнул все так же спокойно Ван Лун.

— Вы забыли, Вадим, что они оба были в скафандрах, — добавил Рындин.

— Когда мы говорим — камни светятся. Молчим — они немножко мерцают, как светляки, — продолжал Ван Лун. — Нельзя понять. Даже Галя не объяснила, что это такое, — закончил он, по обыкновению, шуткой.

— Да, все это было точно так! — подтвердила Галя.

Рындин с интересом посматривал на нее и Ван Луна. Впрочем, не менее заинтересован был и Сокол: подобных явлений земная минералогия, в самом деле, не знала.

Рындин задумался. Камни светились интенсивнее тогда, когда Ван Лун и Галя разговаривали. Следовательно, камни реагировали на радиоизлучение, на радиоволны. Но мощность радиоволны не зависит от того, несет она на себе модуляцию или нет. Значит, дело не в мощности. Так, так… Что же тогда? Остается только модуляция. Скафандры снабжены ультракоротковолновыми передатчиками, они работают на частотной модуляции. Передавая звуки, эти передатчики все время изменяют частоту колебаний. Вывод один: загадочные камни реагируют на ту или иную частоту колебаний… даже, вернее, на смену частот. Именно так: они реагируют активным световым излучением на быструю смену частот. Гм! Это нечто совершенно новое. Радиоактивность? Нет, надо еще подумать…

Рындин рассеянно обвел взглядом каюту. Да, а почему это Галя все время лежит в гамаке? Невероятно: при ее экспансивности, она такая вялая! Что это значит? Уж не заболела ли она?..

— Галя, почему вы все время лежите? Захворали, что ли? — участливо обратился к ней Николай Петрович.

Ван Лун встревоженно глянул на Галю, на Рындина: ну вот, и не получилось спокойной беседы! Николай Петрович не успокоится, пока не узнает всего. А тогда наверняка начнет волноваться. Что сказать ему? Однако Галя заговорила сама.

— Немного болит бок, — сказала она самым беззаботным тоном, хотя боль была нестерпима. — Не знаю, отчего. Кожа припухла и покраснела, только и всего.

— Нет, вы скажите точнее, — настаивал Николай Петрович. — Вы, должно быть, ушиблись при падении?

Ван Лун решил вмешаться.

— Думаю, не то, Николай Петрович, — сказал он. — Тогда был бы, скажу, синяк или ушиб. Полагаю, это другое. Галю укусил клещ, помните? Может, он был ядовитый. Теперь яд от укуса разошелся по ноге. Как ваше мнение?

Не отвечая ему, Рындин перевел взгляд на Сокола.

— А как у вас, Вадим? — спросил он. — Вас ведь тоже укусил клещ. Как вы себя чувствуете? Есть симптомы, похожие на то, что происходит с Галей?

— Нет, Николай Петрович, — ответил Сокол. — Ничего похожего. Сначала место укуса зудело, чесалось. А теперь я и думать забыл об этом.

— Да, клещ тут не при чем. В чем же все-таки дело?.. Галя, — обернулся Рындин к девушке, — идите-ка сюда. Молодые люди, а вы займитесь чем-нибудь, пока мы с Галей поговорим.

Когда Сокол и Ван Лун вышли, Рындин ласково, но настойчиво сказал:

— Вспомним, Галиночка, старый обычай. Он относится, правда, к морским кораблям, но ведь и мы с вами — на корабле? И такого далекого плавания, какое и не снилось обычным морякам, не правда ли? Так вот, капитан корабля в случае нужды всегда выполняет обязанности врача. Покажите-ка капитану межпланетного корабля, что и где у вас болит.

Галя с трудом вылезла из гамака и, хромая, подошла к Рындину. Она еле-еле сдерживалась, чтобы не застонать: острая боль в ноге усиливалась, будто кожу пекли раскаленными углями.

Рындин внимательно осмотрел ее ногу. Действительно, кожа припухла и багрово покраснела. Но, кроме этой припухлости и красноты, ничего установить было нельзя.

— Болит только снаружи, Николай Петрович, — пояснила Галя. — Внутри я ничего не чувствую, никакой боли.

— Да, напоминает свежий ожог, и изрядный, — озабоченно покачал головой акадсмик. — Вы хорошо помните, друг мой, что не ушиблись падая?

— Да, Николай Петрович.

— А куда вас укусил клещ?

На месте укуса, у колена, оставалась только маленькая красная точка с затвердевшим струпиком. Нечего было и думать о связи этой крохотной безобидной точки с большой красной припухлостью, расположенной гораздо выше.

— Ван! — позвал Рындин, когда Галя оделась и, припадая на левую ногу, добралась до своего гамака. — Идите сюда!

— Слушаю, Николай Петрович, — откликнулся Ван Лун.

— Может быть, Галя забыла? Скажите, не ударилась ли она обо что-нибудь там, в пещере?

— Нет, Николай Петрович. — Ван Лун видел, как встревожен Рындин, и решил еще раз попытаться отвлечь его внимание. — Галя вообще, подчеркну, вела себя замечательно. Очень мужественная девушка. Таких видел редко. Может быть настоящим отважным путешественником. Даже, скажу, исследователем. В пещере…

— Товарищ Ван, не надо… — скэнфуженно пролепетала Галя.

— Почему? Очень надо, — убежденно ответил тот. — Она, Николай Петрович, вела себя, как ученый. Опасно, страшно, а Галя собрала для вас десяток светящихся камней. Принесла сюда. Когда шла обратно, хромала. Однако не бросила, а донесла. Говорила, вам будет интересно и Вадиму.

— Молодец! — похвалил ее Рындин. — Эго те самые чувствительные камни, Ван?

— Вот-вот! Камни, полагаю, очень странные. Сейчас покажу. Вадим, идите и вы, прошу.

Сокол был уже тут. Его как геолога и минералога действительно заинтересовали загадочные камни. Но Рындин на этот раз реагировал совсем не так, как хотелось Ван Луну. Он испытующе посмотрел на Галю и коротко спросил:

— Вы несли эти камни с собой в сумке?

— Да, Николай Петрович.

— И сумка, как обычно, висела на левом боку?

— Да.

Рындин медленно приподнялся, сел, тяжело опираясь на руки. Лицо его было очень серьезным и озабоченным, когда он заговорил:

— Галиночка, друг мой, ваша боль — это результат ожога, радиоактивным веществом. Камни, очевидно, очень радиоактивны. Находясь долго в сумке, которая прикасалась к вашей ноге, они обожгли кожу. Будем надеяться, что это только поверхностная реакция…

Галя удивленно смотрела на Николая Петровича, который продолжал:

— По внешнему виду ваша опухоль напоминает именно такие ожоги. Хорошо хоть, что эти камни оказались ближе всего к ноге, а не к груди или животу…

В этот момент раздался необычно напряженный, взволнованный голос Вадима Сокола:

— Николай Петрович, неужели это… да нет, я не могу поверить! И все же…

— Что вы хотите сказать, Вадим? — с недоумением спросил Рындин.

— Я боюсь даже предположить, Николай Петрович… что если это инфрарадий?

Галя ничего не понимала. Какой инфрарадий? О чем это говорит Вадим? Но она видела, как у Рындина заблестели глаза, как Ван Лун вынул изо рта свою трубку и с интересом вопросительно смотрел на геолога. Они, несомненно, были изумлены, но совсем не так, как Галя. Если девушку удивляло то, что Вадим Сергеевич так взволнованно заговорил вдруг о каком-то инфрарадий, о котором она никогда и не слышала, то Рындин и Ван Лун, казалось, — сосредоточенно взвешивали, в какой степени Сокол мог оказаться прав. Очевидно, речь шла о чем-то, хотя и спорном, но вполне понятном и хорошо известном обоим. Ужасно плохо чувствовать, что ты знаешь намного меньше других!..

А Сокол все так же возбужденно продолжал:

— В самом деле, Николай Петрович, можно ли сомневаться в существовании сто двадцатого, если считать реальным существование сто одиннадцатого? А сто одиннадцатый существует, и мы скоро найдем его здесь, на Венере, я в этом убежден! Ведь все данные говорят об этом — и даже первые образцы породспутников подтверждают, что ультразолото близко. Вы сами видели эти образцы. Так почему же не быть сто двадцатому?

— Вы не только сейчас, но и раньше всегда были горячим защитником этой гипотезы, — вставил Рындин. — Помните, Ван, споры на президиуме химического общества? Ван Лун молча кивнул головой.

— Это не гипотеза, — запротестовал Сокол с еще большей горячностью, — а вполне обоснованная идея. Во всяком случае, не менее обоснованная, чем была в свое время теория существования ультразолота. А сейчас, Николай Петрович, настало время, когда и теоретизировать нечего. Нужно просто сделать точный анализ. Ведь вы согласитесь, что ни один минерал, ни один элемент на Земле — природный или искусственный — не имеет таких свойств активизации, как эти образцы, принесенные Галей?

— Да, — задумчиво согласился Рындин, — явление совершенно необычное… Что ж, давайте проверим. Кто знает, может быть, мы привезем на Землю то, чего там совсем не ожидают. Это было бы замечательно! Где же, наконец, ваши камни, Галя?

Галя хотела встать, чтобы подать Рындину свою сумку, лежавшую в углу каюты, но Ван Лун опередил ее.

— Лежите, девушка, буду ухаживать за вами, — сказал он, направляясь к сумке. — Вот они, Николай Петрович.

На его ладони лежали небольшие зеленовато-серые камушки неправильной формы, похожие, как с огорчением подумала Галя, всего только на маленькие картофелинки. И ничего необычайного не было в их виде. Почему же вокруг них столько разговоров?

Удивительно, но волновался и Николай Петрович. Он внимательно рассматривал один из камушков, взвешивал его на руке, поворачивал то одной стороной, то другой.

— Вес довольно солидный, — проговорил он наконец. — Проверьте, Вадим, проанализируйте. И если…

Но Сокол уже не слушал. Захватив с собой несколько камней, он направился в лабораторию. Рындин задумчиво посмотрел ему вслед, потом повернулся к Гале.

— Если это так, если Вадим прав… Галя, это будет исключительным по важности событием в науке! И честь этого открытия по праву будет принадлежать вам, милая девочка… Да не смущайтесь вы, ведь это так. Ведь не кто-нибудь другой, а именно вы нашли в пещере этот минерал.

— Мы вместе с товарищем Ваном, — возразила Галя: она все еще не могла поверить, что Николай Петрович говорит серьезно.

— О, нет, — решительно опроверг ее слова Ван Лун, — открыла она, Николай Петрович, удостоверяю. Я только потом заметил. Инфрарадий на Венере — если это инфрарадий — ее открытие. Очень-очень рад!

— Николай Петрович, а что это такое? — робко осведомилась Галя. — Вы говорите, инфрарадий, а я ничего не понимаю, — добавила она, краснея.

— Это совершенно замечательно! — рассмеялся Рындин. — Нет, каково: Галя сделала, может быть, величайшее открытие — и даже не подозревает об этом! Ну что ж, придется вам объяснить. Поскучайте немного, Ван, или займитесь чем-нибудь, пока я побеседую с Галей. Да, вот что: установите же наконец, что с нашим передатчиком: может быть, повреждения в нем не так уж сложны. И проверьте, не отметил ли автомат каких-нибудь радиоимпульсов с Земли.

— Хорошо, Николай Петрович, — ответил Ван Лун и тут же отправился в навигаторскую рубку.

— Значит, что такое инфрарадий, Галя? — Рындин устроился поудобнее в гамаке. — Чтобы ответить на этот вопрос, нужно хорошенько вспомнить таблицу элементов Менделеева. Вы помните ее?

— Конечно, Николай Петрович! И даже могу представить себе ее ряды, — убежденно ответила Галя.

— Превосходно! Вы знаете, что мы должны найти на Венере ультразолото. А как мы пришли к мысли о его существовании вообще?

— Продолжили периодическую систему Менделеева и решили, что во второй половине седьмого периода должен быть элемент номер сто одиннадцать, повторяющий свойства золота, — без запинки ответила Галя.

— Чудесно! Так вот, когда спектральный анализ помог нам установить, что ультразолото действительно существует на Солнце, некоторые ученые, ободренные этим подтверждением их теории, выдвинули, еще одну, даже более смелую, гипотезу. Кстати, горячим ее защитником был наш Вадим Сергеевич, — добавил Рындин, улыбаясь. — Поэтому он так страстно и доказывал сейчас нам, что вы нашли именно инфрарадий… Как бы это рассказать покороче, но чтобы вам все стало ясно?

— Ничего, Николай Петрович, — сказала Галя. — Я постараюсь понять.

Рындин с улыбкой взглянул на Галю:

— Прежде всего — вообще об энергии, дорогая моя Галя. Человечество расходует огромное количество энергии. Уголь, нефть, торф и иные виды топлива — все это конденсированная энергия, которую мы безжалостно расходуем веками. Правда, мы все больше и больше пользуемся и другими видами энергии, получаемой уже не от горения. Вы, конечно, знаете о белом угле — энергии воды, голубом угле — энергии ветра, желтом угле — энергии солнечных лучей. За последние десятилетия люди научились широко применять атомную энергию, которая покорно работает на нас в котлах атомных электрических станций и других промышленных установок. И все-таки ученые продолжают думать о новых и новых источниках энергии.

— Да разве нам мало атомной энергии? — удивилась Галя. — Ведь ее хватит на многие тысячелетия.

— Правильно, — согласился Рындин. — Но и у нее все же есть недостатки. Энергия урана и плутония, которую мы используем в нашем народном хозяйстве, не говоря уже об энергии термоядерных реакций, требует больших и сложных промышленных устройств, в которых мы расщепляем атомные ядра или создаем новые. Между тем — как изумительно удобно было бы использовать энергию какого-либо радиоактивного элемента, который сам, без нашего вмешательства, постоянно выделяет ее! Ну вот, скажем, если бы мы научились пользоваться энергией чудесного элемента радия. Если собрать все излучение, испускаемое беспрерывно радием, то оказывается, что один — всего один! — грамм радия выделяет за 6 суток тепло, достаточное для того, чтобы вскипятить стакан воды. Всего один грамм радия, Галя! И вот так безостановочно, распадаясь, наш грамм радия будет излучать энергию более чем 16 тысяч лет. За это время грамм радия выделит из себя 2,8 миллиарда малых калорий, если всю его энергию перевести в тепло. Это столько же тепла, сколько дают при сжигании 425 килограммов лучшего каменного угля. Вот что такое радий, Галя, и заключенная в нем энергия!

Галя кивнула головой: это она знала, хотя и не так точно.

— Но, как вам известно, радий распадается чрезвычайно медленно, и наука не знает способов ускорения этого распада, — продолжал академик Рындин. — И поэтому мы не можем практически использовать его энергию. Наука научилась пользоваться ею только для медицинских целей — кстати, и у нас в астроплане есть маленькая пробирка со следами солей радия. И вот возникает вопрос: не может ли быть в природе какого-то схожего с радием элемента, который распадался бы тоже сам по себе, но значительно быстрее? И если существует такой элемент, то где искать его?

Галя слушала со все возрастающим интересом: Николай Петрович обладал способностью рассказывать о самых сложных вещах необыкновенно просто.

— Тут мы и подходим с вами к той гипотезе, страстным защитником которой является наш друг Вадим, — говорил Рындин. — Он и его единомышленники из Всесоюзного химического общества рассуждали так. Если мы допустили существование элемента номер сто одиннадцать — ультразолота, расширив периодическую таблицу элементов Менделеева, а эксперименты и спектральный анализ доказали правильность такого допущения, то почему не пойти еще дальше? Почему не расширить таблицу Менделеева за существующий седьмой ряд и не допустить существование восьмого периода, подчиненного тем же законам, которые действуют в уже известных семи периодах? Надо признать, что эта гипотеза, хотя и очень смелая, не столь невероятна — особенно после того, как опытные данные подтвердили существование окончания седьмого периода с его ультразолотом… Все понятно, Галя?

— Да, Николай Петрович, — подтвердила девушка, не сводя с него восхищенных глаз. Перед нею в новом свете предстал Вадим Сергеевич — ученый, который, не страшась споров с противниками, смело выдвигал свои гипотезы и упорно защищал их. Для этого, наверно, надо ужасно много знать. Нет, Галина Рыжко непременно должна стать такой же. ученой, чтобы и она могла не только случайно что-то сообразить, а шаг за шагом, обоснованно, открывать новое в науке, доказывать свою правоту и свои гипотезы.

— Николай Петрович, а у Вадима Сергеевича много было противников? — спросила она нерешительно.

— Еще бы! — улыбаясь, ответил Рындин. — Новые теории и гипотезы всегда вызывают сопротивление тех, кто привык идти проторенными дорожками, — это общеизвестно, милая девочка, хотя и весьма печально. Но Вадим, как вы знаете, обладает довольно твердым характером и легко не сдается — за что, к слову сказать, я его особенно люблю. И он настойчиво доказывал, что если допустить существование восьмого периода таблицы Менделеева, то находящийся в нем элемент номер сто двадцать может повторить свойства уже известного нам радия, оказаться его ближайшим родственником, но с гораздо более ярко выраженными качествами радиоактивности. Такой новый элемент Вадим и его сторонники условно назвали инфрарадием. И утверждали, что этот элемент явится мощным источником энергии. Инфрарадий, как предполагал Вадим, будет выделять энергию в миллионы раз медленнее, чем расщепляющиеся, в цепной реакции ядра урана или плу- тония, ибо там мы 'имеем дело со взрывом, а не с постоянно и планомерно протекающим распадом. Но энергия инфрарадия должна, по мысли Сокола, выделяться в сотни тысяч раз более активно, чем энергия знакомого нам обычного радия. Вы понимаете, Галя, каким удобным и полезным источником энергии мог бы оказаться такой элемент, как инфрарадий?

— И Вадим Сергеевич думает теперь, что… — Галя Рыжко не решилась закончить свой вопрос: трудно было поверить, что ее серо-зеленые камушки, такие неказистые на вид, могут оказаться могучим инфрарадием!

— Да, он думает, что вы открыли на Венере инфрарадий… вернее, какие-то соли инфрарадия. И очень хорошо, что только соли, иначе вы не отделались бы ожогом, — закончил Николай Петрович. Он опять взял в руки один из камушков, принесенных Галей, и поднес его к глазам, внимательно рассматривая.

— А на Земле нет инфрарадия?

— Это пока неизвестно, — отозвался рассеянцо Рындин, сосредоточенно разглядывая камушек. — Если он не распался за миллиарды лет существования нашей старушки-планеты, то, конечно, прячется где-нибудь в глубочайших ее недрах. И тогда… не его ли энергия разогревает очаги магмы в этих недрах и выбрасывает огненную лаву на поверхность Земли во время вулканических извержений?.. Мы не знаем этого, Галя. И знаете что? Давайте отложим подальше ваши камушки. Имеют ли они отношение к инфрарадию — это установит Вадим, но уже сейчас я могу сказать, что они очень активны. Мне вот показалось, что по поверхности камушка пробегают крохотные золотые искорки… и только тогда я сообразил, что это — раздражение сетчатки глаз. А теперь вот и слезы выступили… Нет, отложим камушки! Это опасные игрушки, и нам надо быть очень осторожными с ними… Что такое, Ван? Какие-нибудь новости? — оживился Рындин, увидев быстро вошедшего в каюту Ван Луна, который держал в руке лист бумаги.

— Очень важные новости, Николай Петрович, — произнес Ван Лун. — Сигналы с Земли!

Рындин радостно протянул к нему руки:

— Дорогой мой, это лучшее, что вы могли сообщить! Значит, зонд-антенна помогла!

— Да, но только это не речь. На Земле не уверены, что мы можем свободно принять радиотелефонную передачу. И Земля дает сигналы по азбуке Морзе. Вот, автомат записал, прошу. — И он подал Рындину принесенный лист бумаги.

— «Венера-1», «Венера-1», слушайте нас, говорит Земля, — голосом, дрожащим от радостного волнения, читал Николай Петрович. — После получения почтовой ракеты снова не имеем никаких известий. Беспрерывно пробуем связаться с вами. Слушайте нас, «Венера-1»! Перешли на азбуку Морзе, так как нет уверенности, что пространство не искажает сигналы радиотелефона. Передавайте ответные сигналы на полной мощности передатчика также азбукой Морзе. Как получим ваше подтверждение, сейчас же сообщим важные новые данные относительно вашего обратного старта с Beнеры. Выяснена возможность значительного ускорения вашего отлета. Будем снова вызывать вас, как и раньше, через каждый час. «Венера-1», отвечайте Земле!

Рындин поднял глаза на Ван Луна:

— Какие же это новые данные об отлете?.. Впрочем, сейчас надо думать о другом. Ван, вы проверили, в чем неисправность передатчика?

— Проверял, еще не нашел, сожалею. Буду искать.

— Надо поторопиться, Ван. Земля ждет нашего ответа. Интересно, что это за важные данные?.. А что Вадим?

— Я сейчас пойду узнаю, — приподнялась Галя. Ей так хотелось быть снова полезной! Но Рындин строго остановил ее:

— Никуда вы не пойдете, дорогая моя. Лежите в своем гамаке и не думайте вставать. Раньше чем суток через двое я не позволю вам двигаться.

— Что? — недовольно отозвалась Галя.

— Да, а может быть, и больше. Мы не знаем еще степени активности ваших камушков. Ваше счастье, Галя, что вы были в скафандре, когда несли образцы. Металлическая сетка, покрывающая его резиновую ткань, несколько нейтрализовала радиоактивное влияние минерала. Иначе было бы гораздо хуже. Следовательно, лежите и помалкивайте. Вам прописан постельный режим. А, Вадим! Наконец-то! Какие результаты?

Впрочем, вряд ли нужно было спрашивать Сокола об этом. Он не вошел, а стремительно влетел в каюту. Его глаза сверкали, нос и щека были выпачканы чернилами и каким-то красным химическим реактивом. Захлебываясь от возбуждения, Вадим выкрикнул:

— Инфрарадий, Николай Петрович! Сомнений нет! Вес, огромная радиоактивность и другие показатели говорят об одном и том же: Галя нашла соли инфрарадия! Галиночка, да понимаете ли вы, что это значит? А, да что говорить!

Он стремительно бросился к Гале и расцеловал ее. Растерявшаяся девушка только руками всплеснула:

— Вадим Сергеевич! Что вы делаете?!

Но Сокол не слышал ее. Он подбежал к смеющемуся Рындину и так же крепко расцеловал его. Затем бросился к Ван Луну, остановился перед ним и безнадежно махнул рукой:

— Все равно вы ничего не понимаете в эмоциях, Ван! Нет, мне надо успокоиться, остаться одному!

Он выбежал за дверь, в коридор, — и оттуда донеслось его победоносное восклицание:

— Есть инфрарадий! Ура, есть инфрарадий! Ура!

Загрузка...