Аваллон

17

Люди возле грузовика сперва не заметили его. Они все бубнили и копошились, все ползали среди высокой травы, как жуки по навозной куче. Рязанцев окинул взглядом их всех – жалких со своими ружьишками за плечами; с заглохшей бензопилой, бессильной против древесных великанов; с увязшим в первозданном бездорожье автомобилем. Он отогнал мысли о том, что сейчас может произойти. Произойдет лишь то, что должно, и не стоит тратить время на пустые сомнения.

Первым среагировал ушлый Гена.

– Ты глянь, кто явился!

На Рязанцева уставились пять пар удивленных глаз.

– Ладно, я тут схожу… – буркнул директор и, повернувшись, двинулся прочь.

Рязанцев пристально посмотрел ему в спину и мысленно приковал к земле. Перегибаясь в поясе, директор болезненно вскрикнул.

– Что за черт?! Ноги поломать…

– Вы хоть соображаете, где находитесь? – негромко спросил Рязанцев. И сам ответил: – Ни черта вы не соображаете. Потому что нечем.

Директор дергался на месте и матерился, пытаясь высвободить ноги из невидимого капкана. Гена, покосившись на это дерганье, позвал Рязанцева:

– Иди сюда, не бойся.

– Тебя, что ли, бояться? – усмехнулся Николай. Краем глаза он заметил, как убийца Павлова стряхнул с плеча ружейный ремень. Все шло своим чередом.

Взглянув в направленный на него зрачок дула, Рязанцев подобрался, сжал кулаки и яростно толкнул врага. За Володьку! За жизнь, которую вы превратили в помойку! За всё!..

Эффект вышел неожиданный. Братка будто смел налетевший локомотив, подбросил в воздух, перевернул, грянул оземь, с треском проволок сквозь осоку и швырнул о древесную колонну. Рязанцев передернулся от чавкающего удара.

Гена и второй его напарник оказались проворными ребятами. Рязанцев не успел их опередить. Помповики в их руках грянули почти одновременно. Николай лишь машинально заслонился руками. Но, оказалось, заслонили его не только ладони. Рефлекс будто обратился в невидимый щит. Выстрелы гремели и гремели, но незримая броня не пропускала заряды.

Наконец грохот смолк.

Рязанцев опустил руки. Противники растерянно топтались в десятке метров, обалдело поглядывая то на Николая, то на свои дымящиеся ружья. Первым пришел в себя Гена. Он лихорадочно зашарил по карманам, роняя патроны, принялся перезаряжать ружье. Его движения вывели из ступора и второго.

Рязанцева трясло, он чувствовал, как внутри закипает гейзер и норовит вырваться наружу – как недавно, когда он чуть не своротил каменную перекладину мегалита. Но сейчас сдерживаться было не обязательно.

В ушах стоял отвратительный чавкающий звук, и Рязанцев постарался выпустить силу иначе. Она плохо повиновалась ему, как мощный тягач начинающему водителю. От прикосновения к педалям и рычагам тягач рвал с места, мотался от обочины к обочине и не желал слушаться тормозов.

Невидимый плуг с хрустом пропахал в почве глубокую борозду, выворачивая толстый пласт лесной прели. Борозда прошла чуть в стороне от врагов, но призрачный лемех вдруг сделал зигзаг, вспорол землю под ногами Гениного напарника и, превратившись в торнадо, воронкой ушел в небо. Пронзительный крик в секунду ослаб и растаял в вышине.

Гена взглянул на ружье, оставшееся валяться там, где только что стоял его кореш, задрал голову вслед умолкнувшему крику, потом, уставясь на Рязанцева, попятился.

– Ты… с-сука! Ты кто?!

Он вдруг отбросил свой помповик и метнулся в сторону. Но Николай был начеку. Он представил себе огромную железобетонную плиту, поставленную на торец, словно костяшка домино. Плита начала медленно падать, настигая верхним концом убегавшего. Когда угол падения стал острым, Рязанцев отвел взгляд. Земля охнула и содрогнулась от могучего удара, на Рязанцева посыпалась хвоя и мелкие сухие ветки. Николай взглянул туда, куда угодил верхний край придуманной им плиты, но никого не увидел.

Директор, крутя головой и схватившись за приросшие к земле сапоги, сидел там же, где его пригвоздил Рязанцев. Он мало что понял, так как невидимый капкан держал его спиной к происходящему. Но от этого было еще страшней.

Рязанцев, едва справляясь со своим несущимся во весь опор тягачом, приблизился и отпустил директора. Тот, не вставая, обернулся навстречу. Глаза у него были белые и больше походили на бельма.

– Выключите! Выключите это!!

– Что выключить? – не понял Рязанцев. А когда до него дошло, с кривой усмешкой спросил: – На кого пашешь, специалист?

– Я?.. – директор быстро назвал кличку известного «авторитета» и с надеждой глянул на Николая. – Послушайте, у меня семья. Я просто деловой человек. Вы же понимаете, от братвы не отмахнешься!.. Они меня будут искать. Зачем вам неприятности?!

«Что с ним делать? – подумал Рязанцев. – Нельзя же вот так, походя, как червяка!.. Должны быть какие-то границы.»

Но взбесившийся тягач, выйдя из под контроля, мчался сам собой, не разбирая дороги. Его призрачные колеса подмяли оказавшегося на пути директора, Рязанцев еле успел зажмуриться.

Короткий вопль и тошнотворный хруст заставили его шарахнуться от этого места. Под ложечкой вспухла дурнота, но тут же улеглась… Да черт с ним! Чем этот лучше остальных?!

За спиной у Рязанцева надсадно взревел мотор настоящего грузовика. Николай обернулся. Громоздкая туша «Урала», судорожно дергаясь и выбрасывая из-под колес комья смешанной с травой земли, ползла прямо на него. За лобовым стеклом белело лицо водителя. Он, быть может, вообще не соображал, что делает, просто шоферской инстинкт толкнул искать спасения за баранкой.

Колеса «Урала» вдруг нащупали опору и бросили машину вперед. От нее уже было не увернуться, Рязанцев просто выдохнул ей навстречу.

«Урал» ткнулся в невидимую преграду, посыпались стекла кабины, в образовавшейся пустоте опять мелькнуло лицо цвета плохо выстиранной простыни. Рязанцев, словно в снятом рапидом киноэпизоде, наблюдал за тем, как тяжелый грузовик с протяжным скрипом потянуло вверх, будто он привставал на цыпочки. Мотор надрывно взвыл, из высокой травы выпростались бешено крутящиеся колеса, стрельнувшие комьями грязи. «Урал», будто подцепленный подъемным краном, воспарил над землей, потом его опрокинуло на бок и, как игрушку, швырнуло по длинной дуге к краю прогала. С оглушительным лязгом машина врезалась в необъятный древесный ствол, смялась, как жестянка из-под пива, и грудой изувеченного металла рухнула в заросли.

Лес отозвался долгим, негодующим эхом. Оно еще не успело истаять, как из останков грузовика ударил столб жаркого, дымного пламени, закрутился гигантским черно-багровым жгутом, метнулся вверх по стволу, к нижним ветвям дерева. Эхо негромкого взрыва смешалось с нарастающим гулом и треском огня.

Рязанцев вдруг ощутил, что бьющий из него поток энергии иссяк. Не было больше никаких тягачей, сметающих все на своем пути, а внутри, там, где только что клокотала сила, теперь осталась лишь пустота. В голове стоял туман и противный шум, почти заглушивший рев огня, который уже вовсю плясал по необъятной кроне, а потом гигантской жар-птицей перепорхнул на соседнюю. Воздух мгновенно пропитался дымом.

Рязанцев ошалело смотрел на то, как пламя пожирает смолистую хвою и сквозь его неистовство проступают черные оголившиеся сучья. Второе дерево тоже превратилось в огромный факел, злая жар-птица опять перепорхнула, и новая крона занялась. Николаю показалось, что загорелся даже воздух. Рев огня и нарастающий жар заполонили все вокруг, удушливый дым перехватил дыхание.

Господи! Что же делать? Рязанцев попятился. Гул и треск пламени быстро превращались в голос проснувшегося ада. Только не паниковать. Николай собрал волю и представил гигантский брезентовый полог, который опускается с неба и накрывает полыхающие кроны. Ближайшее дерево сердито затрещало, огонь, плясавший по нему, съежился, желто-багровыми ручейками хлынул по стволу к земле, черная опаленная крона окуталась густым дымом.

Получилось! Надо только сделать брезент необъятным, укрыть им все охваченное пожаром пространство. Николай, приплясывая на месте, лихорадочно растягивал края незримого полога. Но проклятая жар-птица на глазах превращалась в ужасного дракона, который, взмахивая крыльями в полнеба, перелетал от одного дерева к другому, окатывал кроны кипящим золотом и вновь возносился ввысь, чтобы оттуда обрушиться на следующую добычу. Ничего не видя сквозь дым, Николай шаг за шагом отступал от разверзшегося пекла. Созданный им полог – крохотный лоскут над ширящимся морем огня – пошел дырами с тлеющими краями, вспыхнул и канул в пламени и дыму. Сила, коснувшись огня, обратилась в облачко пара, словно жалкая струйка воды. У Николая подкосились ноги. Пожар ревел уже со всех сторон, и ничто в мире не могло его остановить.

Аваллон, его Аваллон с рокотом и стоном погибал, обращаясь в пепел и прах. Вихри раскаленного воздуха закручивали смерчами золу, горящую хвою и мелкие ветки, пространство вокруг Рязанцева сжималось под зловещий гул катастрофы.

Рязанцев позабыл обо всем. Он больше не чувствовал себя никем, кроме перепуганного двуногого, которое первобытный ужас толкал к безоглядному бегству.

Его опять кинули и подставили. По чьей воле вспыхнул этот пожар?! Кто так мерзко подшутил над ним: мелкие бесы, вечно преследующие по пятам, или тот, сидящий на камне, скрывшийся под чужой личиной? Тот, кто с начала времен норовит вывернуть человеческую изнанку и доказать, что там лишь скверна и тлен!

Но все не может закончиться так. Он не справился с обретенной силой, но она была и не может бесследно исчезнуть! И он не должен погибнуть, иначе какой смысл во всем, что случилось?!

«Я выберусь, – почти спокойно подумал Рязанцев. – Я обязательно выберусь. И тогда я вам покажу! Я вам всем покажу, кто это устроил!..»

Он не успел сообразить, кому и что собирается показать. Картина окружающего кошмара вдруг смазалась, как на акварели, угодившей под струю воды, гул и треск отодвинулись и стали затихать, словно неведомый звукооператор потянул к нулю «бегунок» микшерского пульта. Рязанцев провалился в распахнувшуюся перед ним пустоту и, кувыркаясь, полетел в бездну.