Азбука любви

И Мороженое Тоже

Когда мне было шесть лет, меня повели в кино на «Детей Железных Дорог», но уйти пришлось посреди фильма, потому что я измазала мороженым шею женщине, сидевшей впереди меня. Забавно: каждый раз, как я иду в кино, мне хочется повторить этот подвиг. Просто интересно, что из этого получится.

Я любила откусывать самый кончик вафельного конуса и оттуда высасывать мороженое. Мне грустно видеть, что в наше время для того, чтобы привлечь внимание покупателей, секс впихивают даже в рекламу мороженого. Как-то я намеренно целый год ни с кем не занималась сексом. Удивительно, сколько у меня тогда появилось свободного времени. Не подумайте, что до того я только этим и занималась. Тут все дело в побочных эффектах. Если секс вас не интересует, вряд ли вы отыщете такой фильм, книгу или музыку, которые будут вам по-настоящему интересны. И в сутках как будто сами собой появляются лишние часы.

См.: Живой Блеск, Секс, Ходячий Полигон, Эксперимент: Начать Заново.

Ивашку на Царство?!

На работе мне понравилась еще одна лекция. Нас пытались убедить в том, что мы должны верить в себя, верить в то, что с полным правом занимаем свое место в жизни. Очень была смешная лекция, потому что едва ли не каждая секретарша считает с точностью до наоборот, что на самом деле она — слишком роскошный цветок для такой работы.

Но все-таки она нам понарассказывала массу всяких полезных вещей. Она говорила, что многие женщины живут в постоянном страхе. Им кажется, что в любую минуту кто-нибудь может к ним подойти и, вне зависимости от того, чем они в данный момент заняты и даже если они заняты чем-то важным (в особенности если они заняты чем-то важным), заявить им во всеуслышание, что их раскусили. Что работники из них хуже некуда, и не могли бы они, покорнейше просим, выйти вон и предоставить это дело тому, кто действительно знает в нем толк.

Меня словно током ударило. Я не могла поверить, что другим это тоже знакомо. От этого никуда невозможно деться. Как будто кто-то указывает на тебя в толпе и популярно тебе объясняет, что конкретно ты делаешь не так. Рано или поздно кто-нибудь вот точно так же заметит это и убедится в твоей абсолютной бесполезности. И наверняка случится это в тот самый момент, когда рот у тебя будет забит сырным сэндвичем и ты ничего не сможешь возразить.

Теперь мне стало спокойнее оттого, что это всего лишь такой психологический синдром. Уверена, что остальные чувствовали то же самое. В тот вечер все смотрели куда веселее, чем когда писали некрологи, хотя я заметила, что после лекции о профессиональном росте мы стали больше и охотнее говорить друг с другом о своих чувствах. Уж и не знаю, так ли все это замечательно, как кажется. Что, если однажды все пойдет не так, а спрятаться от проблем будет некуда?

См.: для Внутреннего Пользования, Здесь Становятся Счастливыми.

Испытание Болезнью

Ненавижу болеть.

На работе у всех бывают так называемые «дни под одеялом», но, думается, они просто никогда не встречали по-настоящему больных людей. Иначе они бы не валяли дурака.

Когда мама лежала в больнице, мы с папой навещали ее каждый день. Обычно после визита к ней мы с ним устраивались на пикник в маленьком садике недалеко от автостоянки. Постепенно для нас стало очень важным то обстоятельство, что всякий раз мы ели одно и то же. Бутерброды с сыром и ветчиной, яблоки и бутылка шипучки на двоих на запивку.

Отец просто сидел и тихо плакал. Слезы катились у него по щекам, и он даже не пытался их утирать. Иногда люди смотрели в его сторону, а потом сочувственно переводили взгляд на меня. Это меня смущало, потому что некоторое время спустя я перестала замечать папины слезы.

Обычно я не говорила с ним о чувствах и тому подобном. А все больше о конкретике. Сообщала, например, сколько в саду деревьев. Сколько стоит по отдельности все то, что мы едим. Я зачитывала вслух турнирные таблицы по футболу: все, вплоть до третьего дивизиона. Я читала ему программу на все каналы, даже на цифровые, которых у нас вообще никогда не было. Он только кивал, как будто слушал, но потом поворачивался ко мне и говорил что-нибудь вроде: «Твоя мама была такой красивой. Я никогда не понимал, что она во мне нашла. Даже сейчас, всякий раз, когда она выходит на порог, я боюсь, что она не захочет возвращаться. Она мне всегда казалась такой. Ты знаешь, я даже боялся до нее дотрагиваться. Боялся ее сломать и все такое».

Потом мы снова поднимались к ней в палату, и я все смотрела на маму и пыталась понять, что он в ней нашел. Мы не знали, сколько ей еще осталось, но медсестры говорили, что нужно пытаться ее ободрить. Я рассказывала ей кое-что из того, о чем только что говорила папе, и он снова кивал, как будто я была права. Как будто он помнил, о чем я говорила за едой. А потом он дотрагивался до ее руки, и я видела, что он до сих пор считает ее немыслимой драгоценностью. До сих пор боится ее потерять. Чем дольше она лежала в больнице, тем белее становилась, покуда цветом почти совсем не слилась с больничной койкой. Ее кожа была сухой и прозрачной, как листок бумаги. От ежедневных пикников на солнце мы с папой становились все темнее и темнее, пока однажды я не посмотрела на их руки рядом и мне не показалось, что мама уже умерла. По сравнению с рукой отца ее рука была как мраморное изваяние.

Когда отец потом, через некоторое время, снова начал ездить в больницу, это было похоже на злую шутку. Некоторые медсестры даже узнавали нас. Теперь я обычно сидела в саду одна, хотя время от времени со мной приезжала Салли. Один раз она потащила меня с собой на ланч. Мы ели картошку-фри, и у меня текли слезы. Как у папы. Тут подошел официант. «Все в порядке?» — спросил он. Думаю, он боялся, что я устрою сцену или что-нибудь вроде этого.

Салли была великолепна. Она смерила его взглядом, а потом сказала: «Нет. Не все в порядке. Эта ваша картошка очень сильно расстроила мою подругу. Разве не видите, что с ней творится?»

И мы рассмеялись. Я в первый раз засмеялась примерно за год, я вообще боялась, что забуду, как это делается. Но когда мы вернулись в больницу, нам сообщили, что мой папа умер, пока нас не было. Он просто сдался, так нам сказали. Но я была уверена, что он умер оттого, что сердце у него разбилось.

Вот потому-то я никогда и не притворяюсь больной ради того, чтобы лишний раз не выйти на работу. См.: У Кого Любовь Сильнее?

Источники Влияния

Что у моей матери получалось отлично, так это составлять списки. Она даже разговаривала по пунктам.

«И в-третьих», — как сейчас ее слышу. Даже в самый апогей очередного скандала она не забывала загибать пальцы, перечисляя те вещи, которые ее бесили.

В особенности она любила список людей, которые неподобающим образом на меня влияли. Я легко шла на поводу, вот в чем была моя беда.

1. Все учителя английского, которые у меня когда-либо были. А особенно мистер Шепперд в десятом классе, который вознамерился взять нас с Мэриэнн Райли с собой в кэмпинг и жить в двуспальной палатке (это после того, как мы читали в классе Томаса Харди). Мы собирались ехать в Дорсет, посмотреть на родные места Харди, но мать меня не отпустила.

2. Сюзанна Гибсон. Ей за что досталось, я никогда до конца не понимала. Сюзанна жила в отеле, потому что ее дом заложили, когда ее отец уже больше не мог платить по счетам. Я всегда боялась, что мама прилюдно обвинит Сюзанну в том, что та плохо на меня влияет, потому что в таком случае Сюзанна могла подумать, что я всем болтаю, что мы с ней подруги. А на самом деле она и взглянуть-то на меня не удосуживалась. Уж такая была очаровашка!

3. Колонка Кейси и Клер в журнале Джеки. Как-то раз мама прочла ее и была в ужасе от советов, как вести себя в постели, которые там давались. Она так и не узнала, что как-то раз я написала им в письме, как я влюбилась в девчонку из шестого класса. Мне пришел ответ, в котором говорилось, что это всего лишь легкий заскок и что мне следует посещать побольше спортклубов для расширения своих интересов, что поможет мне легче сформироваться как личности.

См.: Грозное, Телефонные Будки, Фенечки, Я Проснулась.

Истинный Разврат

Даже в таком маленьком городишке, как этот, вполне в порядке вещей, когда мужчины перед вами раздеваются. При этом чувствуешь себя так, как, наверное, должна чувствовать нянечка. Видишь перед собой эту маленькую штучку, скукоженную, как креветка, и над ней мужское лицо, а на лице — ожидание. Он ждет твоей реакции. И чаще всего нет в этой картине ничегошеньки сексуального или хотя бы пугающего. Чуть-чуть скучно — и все.

У Салли всегда наготове набор фраз, в два счета способных уничтожить любого мужчину, но, по-моему, это уже лишнее. Мы просто изо всех сил стараемся выжить, мы все; ну, вот разве что у некоторых это получается чуть лучше, чем у других.

См.: Бокс, Центнер Тяжести.

Их Лбы

Салли поинтересовалась, что я думаю о Колине.

Я сказала, что он ничего. Ничего особенного. Ничего такого, ради чего можно было бы выбрасывать жизнь на свалку. Но тут Салли сказала, что Колин как-то раз сказал про меня, что я при нем какая-то напряженная. Вроде как я постоянно смотрю на него, просто глаз не свожу.

Поначалу я не сообразила, о чем это она. Но потом до меня дошло. Колин ведь играет в регби. Как-то после игры в парке он пришел в паб со своими друзьями. Я и впрямь долго на них пялилась. У них у всех были одинаковые лбы. Выдвижные антресоли над глазами, и взгляд от этого делается тупым и бессмысленным. У других мужиков такого не было. А у этих даже морщины на лбу были одинаковые. Как будто пустое пространство сначала плохо залили цементом, а потом еще кто-то расческой провел борозды.

Мне все хотелось спросить, почему регбисты всегда говорят и выглядят как долбанутые, но они были слишком увлечены разговором, чтобы обращать внимание на нас с Салли. Не думала, что Колин заметит, как я на него смотрю.

См.: Ноздри, Шито-Крыто, Хочу Возмездия, Юность.