Беги, детка, беги

20. Мы — Тьма, детка

Знаешь, что хорошего в больной семье, Эмилия? Там никто не задает вопросов. Потому что никто не хочет слышать ответы.

Я лежу в постели и жду, когда наступит наше время. Когда зайдет солнце, и только луна будет давать немного света. Потому что нам двоим не нужен настоящий свет, детка, мы — Тьма. Мы сломлены и внутренне сгнили. Я думаю о красном платье, которое было на тебе, когда вы с Райли пришли на ужин, чтобы объявить о своей помолвке. Я думаю о том, как потом шлепал тебя в ванной до тех пор, пока ты не могла больше сидеть, как следует и твоя задница не приняла цвет твоего платья. Что-то в тебе, Эмилия, забралось под мою кожу. Мне нравится, что ты сломлена. Я люблю этот страх и уязвимость в твоих глазах, когда причиняю тебе боль, а ты так храбро держишь рот закрытым и все терпишь. Ты словно создана для меня и в то же время самое худшее, что могло со мной случиться. Если ты меня не притормозишь, я, в конце концов, уничтожу тебя полностью, пока от тебя ничего не останется. Я человек, который пожирает других, Эмилия, потому что у меня нет совести и сожаления. Иногда я сам себя боюсь.

Это вещи, которые никогда тебе не скажу. Вообще-то я знаю, что тебе было бы лучше без меня. Но я достаточно эгоистичен, чтобы игнорировать это.

Из трех месяцев осталось два, Эмилия. И чем ближе день твоего отъезда, тем больше я чувствую себя загнанным зверем. Беспокойный. Раздраженный. Напряженный до предела. За секунду от взрыва. Я не могу себе представить, чтобы ты жила с ним идеальной жизнью высшего общества Нью-Йорка. Это не подходит тебе так же, как и дорогие туфли и бранчи с какими-то богатыми снобами. Тебе больше подходят прокуренные бары, где ты выпиваешь слишком много, чтобы проснуться в беспамятстве; потерять кошелек и искать телефон, который находится у твоего уха. Тебе подходит сидеть в пять часов утра в подвале какого-то ублюдка и ждать его. Тебе подходит не задавать вопросов, когда он возвращается домой избитым после драки.

Мне немножко понравилось то, что по приходу домой ты была первой, кого я увидел, детка.

Но и об этом ты никогда не узнаешь.

Я ненавижу траву, Эмилия. От нее я начинаю философствовать и копаться в себе. Это не в моем стиле.

Я не зову и не пишу тебе. Вместо этого мне интересно, придешь ли ты сама ко мне, как это часто бывало, хоть ты успешно заявляла, что делаешь все только из-за видео. Мы оба знаем, каково это на самом деле.

И все же, Эмилия, даже если Райли тебе совсем не подходит, он даст тебе то, что ты думаешь, что хочешь. Не будет ни страсти, ни жгучей любви, ни огня. Зато будет безопасность. Уверенность. Дружелюбие. Социальные контакты. Вечеринки. Обеды. А также милые, маленькие детки.

После всего, что сейчас проносится у меня в голове, я подумываю, стоит ли мне отпустить тебя. Мне нравится заниматься с тобой сексом, но ты всегда выберешь его. Хоть прошлой ночью ты и сказала мне, что больше не будешь его трахать, я не верю тебе, Эмилия. Потому что только за ужином я понял, что ты поедешь с ним в Нью-Йорк в любом случае. Нет ни единого шанса, чтобы было по-другому, а я не делюсь тем, что принадлежит мне. Вот почему я предпочитаю отказаться от этого.

Как и ожидалось, ты пришла сюда добровольно. Какая ирония. На тебе белая майка, через которую просвечиваются твои соски — Эмилия, ты маленькая шлюха, — и шорты, которые заканчиваются чуть ниже твоей задницы. В твоих глазах снова появилось это упрямое выражение. Значит, ты снова хочешь знать. Но у меня уже нет желания. Как будто во мне переключился выключатель.

Ты просто стоишь там, твоя кожа переливается в лунном свете, запястья выглядят ужасно, но ты даже не вздрагиваешь. Твои черные длинные локоны рассыпались по обнаженным плечам и груди.

— Ты не написал, — говоришь ты, и я поднимаю бровь вверх.

— А что я должен был написать? — спрашиваю я и затягиваюсь косяком, ноги скрещенные в щиколотках, одна рука за головой, лежу на кровати, как обычно, когда не могу уснуть.

— Чтобы я спустилась? — неуверенно спрашиваешь ты. Ох, Эмилия, ты слишком много хочешь.

Рядом со мной лежит телефон, на котором играет наша песня, детка. Я помню, как она стала ею. Она играла в моем подвале, и ты курила вместе со мной, а потом начала танцевать, хоть я даже не приказывал. Просто так. Ты медленно стаскивала с тела одежду, я наблюдал за тобой. В тебе есть эта сторона, которая может быть очень уверенной и дикой, но сторона, которая хочет услышать, что она должна сделать, намного мощнее, Эмилия.

Ты села ко мне на колени. Я схватил твою задницу и знал, что это дерьмо между нами настоящее. Твои губы были на моих, и ты держала мое лицо так, будто держала в руках свою жизнь. Я никогда не понимал, что ты видишь во мне в такие моменты. Почему твои глаза сверкают благоговением.

Ты узнаешь песню, потому что сама напеваешь ее каждый день под нос, думая о том моменте, когда держала меня в своих руках. Не наоборот. Теперь ты стоишь здесь и смотришь на меня своими большими глазами, и я не знаю, что сказать. Впервые.

Я должен выгнать тебя вон, но вместо этого слышу, как говорю:

— Иди сюда. — Хрен его знает, что руководит мной и что было в моей траве, но я встаю. Ты растерянно смотришь на меня, когда я подхожу к тебе.

Играет середина песни, когда я смотрю на тебя, прямо в глаза цвета моря, которые пожирают меня. И ты смотришь на меня сквозь эти густые ресницы. В них запутались пряди волос, приоткрытые губы влажные. Ты дышишь спокойно, потому что я рядом. С одной стороны, ты меня ужасно боишься, с другой — доверяешь, но не понимаю почему.

— Я недостаточно хорош для тебя, Эмилия, — сухо говорю я, и ты цинично улыбаешься.

— Я знаю.

Мы как-то начинаем двигаться. Я просто пытаюсь не видеть в течение сегодняшней ночи, что ты не моя, и я никогда не буду твоим, потому что не умею делать такое дерьмо. Так же, как и любить. Но ты так отчаянно нуждаешься в том, чтобы тебя любили.

Наши тела соприкасаются, когда мы двигаемся под музыку, как будто так было всегда. Ты нерешительно кладешь пальцы на низ моей футболки. Прежде чем снять ее с меня, ты вопросительно смотришь мне в глаза, и я поднимаю руки. В виде исключения, Эмилия.

После того, как часть одежды падает на пол, ты проводишь указательным пальцем по моей татуировке. По моей груди, плечу и предплечью. Я сжимаю зубы, потому что ненавижу то, что со мной делают эти прикосновения. Одно твое касание, и я внутренне схожу с ума. Как будто трясу прутья решетки, но не могу выйти.

— Я никогда не понимала, — тихо говоришь ты, — что они означают.

— Это я тебе тоже никогда не скажу, — отвечаю я, после чего ты закатываешь глаза. И снова позволяю тебе, потому что это ночь исключений, как я погляжу. Эти татуировки были сделаны на Гавайях много лет назад. Маори-тату. Я увековечил в них свою историю. Ты не часть этого, Эмилия.

Я беру одно из твоих запястий, осторожно, потому что оно изранено. В виде исключения. Ты со смесью очарования и растерянности смотришь на то, как я поднимаю твою руку и кладу себе на правое плечо. Притягиваю тебя к себе. Бог знает почему. Я говорю себе, что делаю это, потому что хочу трахнуть тебя прямо сейчас. Проще всего все спихнуть на секс.

Кончик твоего носа скользит по моей груди, и ты делаешь глубокий вдох. Я позволяю тебе, потому что сейчас так хорошо. Хоть я не поклонник нежностей, типа стоять-в-комнате-и-обниматься-с-женщиной, я не могу отказать тебе прямо сейчас. Наверное, потому что только что понял, что скоро должен отпустить тебя. Ты знаешь, что танцуешь с дьяволом, все равно не отступаешь. Вот что интересно в тебе, Эмилия. Как бы я ни был жесток и что бы ни сделал с тобой, ты никогда не убежишь.

Ты отклоняешь голову назад и смотришь на меня тем взглядом, который я терпеть не могу.

— Прости меня, — говоришь ты. Я не знаю, за что ты снова извиняешься. Но как только отвечаю на твой взгляд — мне становится ясно.

— Значит, не делай этого.

— Я должна, — отвечаешь ты. — Куда это приведет, если я останусь? Ты дашь мне будущее, о котором я мечтаю? Мы поженимся и будем жить вместе, Мейсон? — ты смотришь на меня с сомнением, и я должен согласиться с тобой, детка. Я этого не сделаю. Никогда.

Я молчу, и ты все понимаешь правильно.

И вдруг ты делаешь то, чего я никогда не ожидал, даже несмотря на то, что сегодня уже позволил тебе. Ты прижимаешь свои маленькие ручки к моей груди и больше отталкиваешь себя от меня, чем наоборот.

— Я имею в виду, — начинаешь ты, вскидывая руки в воздух. — Почему, собственно, нет, Мейсон? Вот уже почти три четверти года ты не можешь отпустить меня. Снова и снова звонишь мне. Снова и снова зовешь меня к себе. Это все что может быть? Ночи, когда мы трахаемся?

Ты лишаешь меня дара речи, Эмилия. И нехорошо, когда я теряю дар речи. Ты никогда не говорила со мной так, Эмилия. Откуда это вдруг взялось? С момента помолвки, на которой я трахнул Клэр, ты все чаще позволяешь себе такие вольности.

— Очевидно, — просто продолжаешь говорить и начинаешь бегать туда-сюда по моей комнате. Мисси недоверчиво следит за тобой своим взглядом. Кроме того, она никогда не видела, чтобы женщина так разговаривала со мной. — Очевидно, что ты как-то не можешь без меня, а я как-то не могу без тебя, и да, мы съедаем друг друга, но, возможно, нам стоит искать решение, а не постоянно спорить о том, что я ухожу. Поэтому вот для разнообразия мой ультиматум, Мейсон: решайся быть со мной или без меня!

Я смотрю на тебя, Эмилия, и не знаю, как на это реагировать. Ты не должна предъявлять мне ультиматумы, не ты.

— Что ты себе думаешь, маленькая сучка? Ты трахаешься с моим братом, — сквозь зубы цежу я. — Что ты хочешь от меня, Эмилия? Что я по-твоему здесь делаю? Притворяюсь, что все в порядке, хотя ты раздвигаешь для него ноги, как шлюха, которой за это не платят?

Ты прищуриваешься и сверкаешь на меня глазами с выражением, которому там нечего делать. Ты еще убьешь нас обоих, Эмилия. Возможно, наше время ограничено и сейчас истекает. Ты, маленькая сучка.

— А чего ты от меня хочешь? Что я навсегда соглашусь играть в твое больное дерьмо? Что буду ходить по струнке, как только у тебя плохое настроение? Что никогда не буду говорить то, что думаю, и ты будешь использовать меня, как резиновую куклу?

Бл*дь, я так сильно тебя ненавижу. Хватаю за руку и бросаю на кровать, как резиновую куклу, коей ты для меня и являешься, Эмилия.

Ты смотришь на меня и тяжело дышишь, но твой подбородок вызывающе вздернут. Что тебе от меня надо? Я не могу читать твои мысли.

— Что, Мейсон? Что? Ты снова хочешь меня изнасиловать? — кричишь ты, приподнимаешься и вызывающе наклоняешься в мою сторону. Я сжимаю руки в кулаки, иначе они приземлятся на твое лицо, Эмилия. Но ты не реагируешь на мое напряженное тело и на то, как меня трясет, как сжата моя челюсть и раздуваются ноздри. Ты так хорошо меня знаешь, но несмотря на это не останавливаешься. Ты действительно сейчас назвала меня насильником, Эмилия?

— Заткнись, — рычу я.

— Ты снова хочешь засунуть его мне в задницу, туда, где столько раз был Райли? — провоцируя, спрашиваешь ты.

— Закрой свой рот, — выдавливаю сквозь стиснутые зубы, но ты продолжаешь, Эмилия.

Бл*дь, ты должна прекратить!

— Ты хочешь снова приковать меня к потолку своей комнаты, Мейсон? Снова хочешь трахнуть меня, потому что не можешь сформулировать свои чувства? Неудивительно, что я никогда не полюблю тебя. Тебя никто не может любить, кроме твоей матери. Понятно, что я всегда выбираю Райли, он идеален. Ты — нет. Насильник-извращенец!

Слышится грохот, и я слишком поздно понимаю, что это был я. Моя рука все еще парит в воздухе, ты упала на пол, Эмилия, а я всегда говорил тебе: не буди во мне этого монстра. Не выпускай его. Следи за тем, как разговариваешь со мной. Не провоцируй меня.

Но ты на это и рассчитывала. Снова.

Я чувствую легкую пульсацию в костяшках пальцев там, где они соприкоснулись с твоей скулой. Ты грохнулась с кровати и лежишь рядом с ней, опираясь на руки. Твои волосы упали на лицо, закрывая его. Сейчас я не хочу его видеть.

Слышу, как ты плачешь. Да, теперь ты рыдаешь, но когда не могла закрыть свой рот, хоть и знала, к чему это приведет, ты не рыдала.

— Съебись отсюда. Так далеко, насколько можешь, — говорю я и покидаю подвал с Мисси, оставив тебя на полу.

Иначе я убью тебя.

Пошла ты, Эмилия.