ГЛАВА 13


Томас опешил. Конечно, гриверы — отвратительные существа, но что такого замечательного найти мёртвым одного из них? Неужели это впервые?

У Алби был такой вид, будто ему только что сказали, что у него вырос хвост и теперь он может отгонять им мух.

— Хорош шутки шутить! Тоже мне, выбрал время.

— Слушай, — отвечал Минхо, — на твоём месте я бы тоже мне не поверил. Но представь себе, нашёл. Чертовски мерзкого.

«Точно, такого никогда не случалось раньше», — подумал Томас.

— Значит, нашёл дохлого, да? — повторил Алби.

Да, Алби, — подтвердил Минхо, в его голосе слышалось уже лёгкое раздражение. — Милях в двух отсюда, недалеко от Обрыва.

Алби бросил взгляд на вход в Лабиринт, потом вновь обернулся к Минхо:

— Ну, ладно... А почему ты не принёс его сюда?

Минхо снова полу-хохотнул, полу-хрюкнул.

— Чувак, что тебе Котелок в соус подмешал? Да ведь эта дрянь весит полтонны, не меньше! К тому же я не прикоснулся бы к нему даже за бесплатный билет отсюда домой.

— Как он выглядел? — продолжал допытываться Алби. — А стальные шипы из него торчали? Он совсем не двигался? А шкура была какая — склизкая или нет?

Томас разрывался от любопытства: стальные шипы? склизкая шкура? что за?.. — но придержал язык, не то вспомнят о его существовании и прогонят, ведь, скорее всего, о таких серьёзных вещах они наверняка предпочитают говорить без свидетелей.

— Остынь чуток, старик, — сказал Минхо. — Можешь пойти сам посмотреть. Как-то оно всё... чуднó.

— Чуднó? — Вид у Алби был ошарашенный.

— Слушай, я устал до потери пульса, голоден, как волк, и пекусь тут с тобой, чувак, на солнце. Если тебе так невтерпёж, то мы можем двинуть туда прямо сейчас — глядишь, и успеем до закрытия Дверей.

Алби посмотрел на часы.

— Утро вечера мудренее.

— Самое умное, что ты сказал за всю неделю. — Минхо отклеился от стены, на которую опирался, хлопнул Алби по плечу и, слегка прихрамывая, побрёл к Берлоге. Казалось, что у него болит всё тело. Напоследок он бросил через плечо: — Надо бы вернуться, но хрен с ним. Пойду лучше, проглочу, что там Котелок навалял.

Томас почувствовал разочарование. Правда, Минхо выглядел так, что не было сомнений: ему просто необходимо поесть и отдохнуть; но Томасу не терпелось узнать побольше.

Но тут к нему обратился Алби, чем застал его врасплох:

— Ну, если только ты что-то знаешь и не говоришь мне, то...

Томасу осточертели постоянные подозрения в том, что ему известно что-то такое-этакое. Да ведь у него отшибло память! Ничего ему не известно! Он посмотрел вожаку прямо в глаза и спросил:

— Почему ты так ко мне относишься?

На лице Алби появилось выражение, в котором смешались и озадаченность, и гнев, и изумление.

— Как отношусь?! Старик, да ты, с тех пор, как выполз из Ящика, так ничему и не научился! Мы тут говорим не об отношениях, всяких там любовях и дружбах, а об элементарном выживании. Брось распускать нюни и начинай пользоваться своими долбаными мозгами, если они у тебя есть!

У Томаса появилось ощущение, что ему залепили оплеуху.

— Но... почему ты всё время обвиняешь меня...

— Да потому, что таких совпадений не бывает, дурья твоя башка! Сначала объявляешься ты, потом, да ещё и на следующий день, — девчонка. Та идиотская записка. Бен хочет тебя загрызть. А теперь ещё и дохлые гриверы! Происходит какая-то фигня, и я не остановлюсь, пока не выясню, что это за фигня!

— Ничего я не знаю, Алби! — Томасу было чрезвычайно приятно вложить в свои слова искренний пыл. — Мне неизвестно даже, где я был три дня назад, не говоря уже о том, что этот Минхо что-то там такое мёртвое нашёл, гривера или как его там! Так что отвяжись!

Алби слегка откинулся назад и несколько секунд отсутствующе смотрел на своего собеседника. Потом произнёс:

— Остынь, Чайник. Ты не младенец, пора начать думать головой. Никого я ни в чём не обвиняю. Но если ты хоть что-то вспомнишь, что-нибудь хоть чуточку покажется знакомым, то сразу же сообщи. Обещай.

«Не раньше, чем сам буду уверен в своих воспоминаниях! — подумал Томас. — И только если сам захочу ими поделиться». А вслух буркнул:

— Ладно, но...

— Обещай!

Томас помолчал. Ему чертовски надоел и сам Алби, и его идиотские подозрения.

— Да ладно, что мне, жалко, — сказал он наконец. — Обещаю.

Услышав, что хотел, Алби повернулся и ушёл, больше не проронив ни слова.


В Жмуриках, на самом краю рощи, Томас нашёл деревцо немного получше других — с пышной, тенистой кроной. Его воротило при мысли о возвращении на Живодёрню к Мяснику Уинстону. И хотя надо было идти на ланч, он не желал никого ни видеть, ни слышать, хотелось только побыть в одиночестве, и как можно дольше. Привалившись к тонкому стволу, он жаждал только одного — свежего ветерка, но тот так и не повеял.

Однако едва лишь он сомкнул веки, как прибежал Чак. Мир и покой приказали долго жить.

— Томас! Томас! — вопил мальчик, размахивая на бегу руками; его лицо пылало от возбуждения.

Томас застонал: больше всего на свете ему сейчас хотелось с полчасика соснуть. Он тёр глаза до тех пор, пока Чак не остановился напротив него, задыхаясь и отдуваясь. Только тогда юноша взглянул вверх:

— Ну что?

Чак отрывисто ронял слова между судорожными вздохами:

— Бен... Бен... он это... не умер...

Томас — всё его истому как рукой сняло — вскочил и уставился Чаку прямо в лицо:

— Что?!

— Он... не умер... стрела не задела мозг... Таскуны пришли за ним... а он... Медяки его залатали. Вот.

Томас отвернулся и уставился на заросли, где прошлым вечером на него напал больной парень.

— Ты что, шутишь? Я же видел его...

Неужели Бен жив? Томас не мог понять всех охвативших его чувств. Тут были и недоумение, и облегчение, а ещё — опасение, что теперь он не застрахован от повторного нападения.

— Ну и что, я тоже видел! — сказал Чак. — Ему забинтовали пол-головы и заперли в Кутузке.

Томас повернулся обратно, к Чаку.

— Где?!

— В Кутузке. Ну, тюрьма тут у нас, с северной стороны Берлоги. — Чак ткнул пальцем в нужном направлении. — Его так быстро бросили туда, что Медякам пришлось штопать его уже на нарах.

Томас вновь принялся тереть глаза. Ему стало совестно. Ведь решив, что Бен мёртв, он вздохнул спокойнее: не надо было бояться, что на него снова нападут. И вот теперь ему стыдно за эти мысли.

— Утром уже созывали Сбор Стражей. Судя по всему — решили единогласно. Похоже, Бен ещё пожалеет, что стрела не пробила его дурную башку.

Услышанное заставило Томаса в недоумении прищуриться.

— О чём ты лепечешь?

— Его подвергают Изгнанию. Сегодня вечером. За то, что пытался убить тебя.

— Подвергают Изгнанию?! Что такое? Что это значит? — Томас не мог удержаться от вопроса, хотя и понимал: ничем хорошим это не пахнет, раз Чак считает, что уж лучше умереть, чем подвергнуться Изгнанию.

И вот тогда Томасу довелось узреть то, что взбудоражило его, пожалуй, больше, чем всё пережитое здесь, в Приюте: Чак не ответил, а лишь улыбнулся. Улыбнулся, хотя в сказанном им не было ни капли весёлого, скорее наоборот, звучало зловеще. Потом мальчик повернулся и убежал — наверно, помчался разносить волнующие известия дальше.


Наступил вечер. Ньют и Алби собрали всех до последнего приютелей у Восточной двери примерно за полчаса до закрытия. День догорал, небо едва заметно потемнело — спускались сумерки. Бегуны только что вернулись и скрылись в таинственной Картографической комнате, с грохотом захлопнув за собой железную дверь. Минхо уже был там — ведь он прибежал раньше других. Алби велел Бегунам поторопиться и дал им двадцать минут на улаживание своих дел.

Томаса до сих пор терзало воспоминание о странной улыбке Чака, которой тот сопроводил свою новость об Изгнании Бена. И хотя юноша только догадывался о значении слова «Изгнание», в нём явно не содержалось ничего приятного. Особенно если принять во внимание, что все сейчас стоят так близко ко входу в Лабиринт. «Неужели они отправят его туда? — ужасался Томас. — К гриверам?»

Приютели вполголоса переговаривались, гнетущее чувство ожидания чего-то страшного окутало всех, подобно облаку густого тумана. Томас стоял молча, сложив на груди руки, и ждал, что произойдёт. Но вот наконец Бегуны вышли из бункера. Они выглядели измочаленными, на лицах застыло напряжение после усиленной умственной работы. Первым вышел Минхо, из чего Томас заключил, что он, наверно, Страж Бегунов.

— Тащите его сюда! — рявкнул Алби, отрывая Томаса от тревожных дум.

Юноша опустил руки и завертел головой по сторонам, высматривая Бена. В душе нарастал трепет: как поведёт себя несчастный безумец, когда увидит его, Томаса?

Из-за дальнего угла Берлоги появились трое крепышей, в буквальном смысле волоча Бена за собой: в драной одежде, едва державшейся на теле, с бинтом, закрывающим половину головы и лица, он отказывался идти своими ногами и хоть как-нибудь облегчить конвоирам их задачу. Безумец точно так же походил на живого мертвеца, как и тогда, когда Томас видел его в прошлый раз. Но было одно отличие.

Глаза Бена были широко открыты, и в них застыл ужас.

— Ньют, — сказал Алби так тихо, что Томас не расслышал бы его, не стой он в нескольких шагах. — Принеси Шест.

Ньют кивнул — он, видно, заранее ожидал приказа, поскольку уже был на пути к сарайчику, в котором хранились инструменты для работы в Садах.

Томас вновь переключил внимание на Бена и его охранников. Бледный и измождённый, несчастный парень не оказывал сопротивления, безропотно позволяя тащить себя по стёртым камням двора. Достигнув собравшихся, конвоиры подтянули своего подопечного вверх, ставя его навытяжку перед Алби, лидером обитателей Приюта. Бен повесил голову, отказываясь смотреть кому-либо в глаза.

— Ты сам виноват в том, что сейчас происходит, Бен, — сказал Алби, покачал головой и взглянул в сторону сарая, куда ушёл Ньют.

Томас проследил за его взглядом и увидел, как Ньют, распахнув дверь, выходит из сарая. В руках у того было несколько алюминиевых шестов, которые он принялся соединять между собой, так что получилась штанга длиной футов двадцать. Закончив работу, Ньют надел какую-то странную штуковину на один из концов, а затем потащил всё сооружение к собравшимся. Томаса передёрнуло от скрежета, который издавал конец металлического шеста, царапающий по камню.

Вся церемония наводила на юношу страх. Он никак не мог отделаться от чувства, что ответственен за происходящее, хотя Бен совершил своё нападение безо всякой провокации с его стороны.

Была ли во всём этом хоть доля его вины? Ответа он не получил, но совесть мучила и жгла, причиняя почти физическую боль — словно вместо крови в его жилах текла кислота.

Наконец, Ньют добрался до Алби и вручил тому шест. Теперь Томас мог разглядеть ту странную штуковину: к концу шеста массивной скобой крепилась петля из сыромятной кожи, а с помощью специальной застёжки петлю можно было застегнуть и расстегнуть. Цель приспособления стала ясна.

Это был ошейник.



Загрузка...