Белое солнце Пойнтера

3 Пахари барханов

Первая дневка закончилась пару часов тому назад, и под ровным горячим ветром пустыни пескобуера скользили у самых гребней дюн. Жар воздуха при движении ощущался не особенно, а вот жгучие лучи солнца, казалось, жалили каждый дюйм неприкрытой кожи. Да и пыль, точнее, мелкий песок висел в воздухе, как муть в воде, лез в глаза и в рот, набивался в ноздри, вынуждая дышать через ткань.

Жены с компаньонкой давно замотали лица легкими полупрозрачными шалями, да и мне пришлось снизу прикрыть физиономию запасной банданой. Очками с затемненным стеклом поделилась хозяйственная Сольвейг. Сами гоблинихи, их бравый командир и даже Рон Толкач озаботились средствами защиты еще при отбытии.

Понятно, им всем горячий нрав пустыни не в новость. А мне куда больше привычен влажный жар Мангровой Дельты, оставшейся в трех с лишним тысячах миль по правую руку от нашего маршрута. Только там глотку забивает не пыль, а мелкие москиты да несусветная вонь — все, что река приносит с верховьев, там скапливается перегнивать на ил, как в многосотмильной выгребной яме. Не миражи серебрятся у горизонта в дрожащем мареве, а натуральные речные протоки мерцают меж стволами, бесчисленными, как гребни дюн. Да вокруг не рассохшееся дерево скрипит, а илистые прыгуны кричат противными резкими голосами, рассевшись на ветвях мангров…

Воспоминание было настолько ярким, что показалось, будто в шуме колес и визге снастей я различаю пронзительный рыбий крик. Что за чушь! В этих широтах нормальная рыба должна сидеть на дереве, а где тут на тысячу лиг в округе дерево сыщешь?!

Характерный, с трудом переносимый звук повторился. Причем расслышал его, похоже, не я один. Хирра повернулась ко мне — удивленный взгляд был виден даже сквозь ткань, окутавшую ее голову. Гоблинихи тоже вовсю закрутили носами в поисках источника режущего взвизга.

На других буерах реакция была еще стремительней. Все, у кого были свободны руки, принялись торопливо разматывать бухты прочного, черной паутиной проплетенного линя со странного вида металлическими штуковинами на концах. Даже Келла приняла участие в непонятном издали занятии, азартно включившись в общую возню.

— Пескорюшка идет, хай-сэр!!! — подскочила ко мне Фанни, размахивая руками с той же снастью. — Вон, вон!

В указанном ею с горем пополам направлении действительно мелькнул парус-плавник. Фута в полтора высотой, радужный, рассекающий поверхность песка фонтанирующим бурунчиком. Пока я глазел, плавник сложился, уйдя в быстро текущую по склону бархана дорожку мелко вибрирующего песка, зато два других поднялись чуть в стороне, двигаясь немногим медленнее идущего на полной скорости пескобуера.

Стало быть, верно я угадал. В самом деле рыба. Только не честная, водяная, на которую годится ловчее заклятие, и не мангровая, какую лучше бичом с веток сбивать, — местная, пустынная. Соответственно и снасть на нее потребна совсем иная.

Немудрено, что у бывалого пескоброда она нашлась в избытке. Буера развернули строй и теперь шли уступом, чтобы с каждого можно было закинуть побольше ловчих линей. Сигурни было и мне протянула крепкий шкот с блесной, выгнутой в форме руны ожидания, но встретила вполне дружелюбный, хотя и категорический отказ.

Со времен посещения охотничьего зала замка Стийорр у меня в голове крутилась идея проверить в деле одну из обнаруженных там штуковин. Особенно в той самой стихии, для которой она и предназначена.

Это я о спиннинге для ловли пескорыбы, поразившем мое воображение пуще всех прочих снастей — от свирепых драконьих гарпунов до раззолоченных дамских мышеловок. Не испытать эту охотничью примочку на соответствие своему назначению я попросту не мог. Особенно если случай сам представился.

Далеко лезть за эльфийской снастью для ловли не пришлось. Загодя положил в самый ближний тюк, обмотав одеялами, чтобы не повредить, а то мало ли какой носильщик попадется… Но сейчас эта предосторожность лишь отнимала время, вынудив распутывать плотное сукно на глазах у потрясенных гоблиних и не менее заинтригованной старшей жены.

Не объяснять же им всем, что я не поспать среди бела дня после долгой сиесты собираюсь!

Наконец освобожденный от слоев упаковки и собственного чехла спиннинг явился изумленным взорам. Растопырившись сошками, катушками основного и запасного линей, а также рукоятками тормозов и переключения скоростей, эльфийская снасть являла собой столь впечатляющее зрелище, что попытки экипажей остальной пары пескобуеров разглядеть ее чуть не привели к столкновению.

Хорошо, что, желая приноровиться к неторопливой повадке пескорыбы, шли они под сильно зарифленными парусами, размеренно и чинно катясь по наветренным уклонам дюн, с небольшим креном, только помогающим уравновесить напор горячего хамсина.

Времени разобраться, как наладить диковинное снаряжение, у меня было предостаточно еще в замке, так что теперь заминки не случилось. Разлапистые сошки крепко уперлись в транец, а пята хитрой эльфийской снасти — в предпоследний шпангоут. Для крепости я еще прокрутил барашек упора, чтобы намертво распереть спиннинг в наборе пескобуера, раздвинул составное удилище во всю длину и отпустил тормоз катушки.

Тарелка с крюком полетела за борт, разматывая стальной тросик, пару раз черпанула краем песка, угрожающе раскачиваясь на краю бархана, но выправилась и уверенно заскользила по «стиральной доске» накатанного ветром склона дюны, загоняя вглубь ловчий крюк. Трепыхалка на ней забилась, изображая больного на всю голову скарабея, решившего сплясать джигу со своим навозным шаром.

Теперь осталось только ждать. Это разительно отличало пустынную ловлю рыбы от любой иной, в которой действие сразу же давало результат. Заклятие — выхваченную магией из воды честную рыбу, удар хлыстом, биткой или наконечником стрелы на веревке — древесную…

Не знаю, какое устройство характера надо иметь, чтобы находить удовольствие в подобном занятии. Ладно бы просто пялиться на прыгающую по неровному песку блесну — так еще и раз за разом слышать восторженные вопли соперников, вытаскивающих добычу!

Первым, понятно, выхватил из песка рыбину, с нехилым энтузиазмом рванувшую наперерез его приманке, Полмачты Блоссом. Второй, что любопытно, оказалась Келла — с помощью того же немудреного приспособления. А дальше дело пошло — тушка за тушкой взлетали на линях, рассеивая песок с дрожащих чешуйчатых боков и бестолково хлопая плавниками.

И лишь на мой сверхнавороченный ловчий снаряд не желала вестись ни одна дурацкая пескорыба!!! С трудом нашарив на удилище рычажок, отключающий трепыхалку длинной леской внутри линя, я остановил бессмысленную пляску блесны, но и это не помогло. Полмили подряд моя снасть сиротливо тащилась за пескобуером, не сумев привлечь ни единой пескорюшки…

Да, со времен хтангского рыцарства отношения долгоживущих со здравым смыслом в приложении к большому количеству песка никак не изменились. Инорожденные в который раз облажались с Девственной Пустыней. Чушь полная этот их спиннинг. Не знают эльфы толка в рыбной ловле…

Внезапно и у прочих поклевку как отрезало. Рыбы, только что азартно атаковавшие любую блесну, кроме моей, неожиданно охладели к столь желанной приманке, порскнули в сторону, на мгновение вылетая из гребня бархана, и затаились, уйдя в песок со сложенными парусами.

Спустя секунду стало ясно, что заставило рыбью мелочь спасаться изо всех сил. Со стороны, противоположной направлению их бегства, наперерез нашему курсу вымахнул плавник почти вдвое большей величины — острый, узорчатый черно-красным по желтому, венчающий весьма солидный холмик мелко дрожащего песка.

— Пескарь пришед есть!!! — Теперь роль комментатора исполнила как всегда невразумительная Лайла, быстренько одну за другой вытаскивая блесны на борт. — Его таки да просто ж не возьмешь, как силен…

На других буерах тоже спешно сматывали удочки. Только санд-шкипер не убрал снасть. Крепко привязал свободный конец линя к последней перед транцем банке и отпустил блесну подальше. Видимо, приманить осторожного хищника — задача потруднее, чем взять глупую стайную рыбу.

Все манипуляции Блоссома с приманкой были отлично видны, поскольку наши пескобуера, прибавив ходу, предоставили ему вести поединок с султан-рыбой в одиночку.

При всей своей хищной премудрости на приманку санд-шкипера, как видно, грамотно заговоренную, пескарь повелся так же запросто, как прочий сегодняшний улов. Вот только вытянуть его оказалось куда сложнее — норовистая рыбина рвала линь из рук, бросаясь из стороны в сторону. Захлестнув снасть петлей вокруг баллера под румпелем, песчаный лис обеими руками с трудом сдерживал напор добычи.

Самим румпелем орудовала Сигурни, размашистыми виражами ведя пескобуер меж гребнями двух отлогих дюн. Рыбина упрямым зигзагом шла за песчаным судном, то и дело взрывая цветастым плавником колею чуть ли не у самых колес. Долгие минуты казалось, что это будет продолжаться бесконечно, пока не лопнет терпение у ловцов или не перетрется линь…

Наконец на очередном повороте пескарь вылетел за гребень бархана. Здоровущее, едва ли не в мой рост, налитое тело взметнулось над песком, мелко дрожа и разбрасывая облачка пыли. Низкое закатное солнце — когда только успело сползти к самому горизонту! — полыхнуло алым сквозь муть.

Только того и ждавший Блоссом мгновенно скинул петлю с оси руля и размашистыми саженками потащил рыбину к пескобуеру, не давая ей снова зарыться, уйти на глубину. Это ему удалось, и вскорости задранная усатая морда пескаря уже болталась у самого транца, разевая зубастую пасть с закушенной сбоку блесной. Но с ходу вымахнуть жирную тушу на борт так просто не получилось.

Одной рукой с упором на колено Полмачты удерживал добычу, яростно лупившую по песку вибрирующим змеиным хвостом, а другой отпустил петлю линя побольше, коротко оглянулся и точным движением накинул ее на гик загодя убранной бизани, при стоянке служивший грузовой стрелой. Затянул, подергал и быстро махнул рукой — все, мол!

На подмогу рванули все, бросив управление совсем замедлившимся пескобуером. Санд-шкипер, Сигурни и даже Рон Толкач дружно налегли на гик, занося его вбок через ось. Нехотя оторвавшись от песка, тяжеленная рыбина вознеслась на полдюжины футов, медленно вертясь на кукане и сердито хлопая плавником.

Зашипели тормоза колес, стояночный брус пробороздил песок под днищем нашего буера. Стал и второй, хлопая парусом, развернутым плоскостью по ветру. А тот, на котором вместо вымпела развевался плавник пескаря, остановился сам собой. Ветер пронес мимо поднятое нами облако пыли и разметал, размазал по горизонту, стремительно темневшему впереди по курсу.

— Становимся на ночь! — крикнул со своего пескобуера Блоссом, еще не отошедший от азарта рыбной ловли. Перевел дух, стащил очки с глаз, утер физиономию и добавил: — Казаны доставайте, жир топить…

Ага… Вот на что пескарь годен, стало быть. На духовитое рыбье сало — такелаж тировать, оси смазывать… Что ж, чем не прок от жесткомясого хищника. Не съесть же его целиком мы тут собрались!

Чтобы не оказаться припаханными к занятию, отмыться от запаха которого посреди пустыни было бы нереально, мы с женами и компаньонкой под водительством Донны принялись разбивать лагерь. Куда основательнее, чем днем, когда наскоро сварганили обед в тени приспущенных парусов пескобуеров, вставших на тормоза.

Теперь их пришлось поставить подковой наподобие миниатюрного гуляй-города и надежно застопорить кольями, вбитыми глубоко в песок. Паруса давно были спущены и надежно принайтованы к гикам. На открытой же, подветренной стороне подковы выстроились в ряд три жаровни с салотопными казанами.

Развернув циновки и спальные мешки у последней оставшейся жаровни, я на пару с хозяйственной гоблинихой запустил трансмутатор, полными ковшами кидая в него песок, просеянный через сито и прокаленный на огне от органики. В ожидании претворения стихий жены раскладывали принадлежности для заварки благодеяния пустыни — зеленого чая.

Первые капли полученной воды звонко зацокали о днище подставленного котла, перебивая отдаленное шкворчание перетапливаемого рыбьего сала. Пемси на пару с Сольвейг деловито нарезали бастурму и раскладывала по плошкам финики с инжиром. Хлеба в рационе бывалых пескобродов как-то не предполагалось.

И то верно. Хранить его свежим под заклятием нетления слишком дорого станет, а сухари… Зачем таскать с собой пищу, требующую для усвоения лишнюю порцию воды, там, где ее не всегда в достатке? Копченое мясо и сушеные фрукты в этом смысле дают больше, чем отбирают.

Поняв, что дело пошло само собой и моего участия уже не требует, я отошел от бивачного огня к промысловому. Там работа тоже кипела без особого участия и руководства с чьей-либо стороны — Реджи вовсю орудовала тесаком, снимая с туши пласты жира, Милли делила их на куски поменьше, а Лайла с Фанни таскали к котлам.

Повертев головой в поисках Сигурни, я обнаружил ее сидящей в «вороньем гнезде» дальнего буера. Бдительная зеленявка медленно крутилась вокруг мачты на поворотной скамеечке со спинкой, не выпуская из рук стреломета. Нелишняя предосторожность, особенно если вспомнить намеки Блоссома на какого-то там Капитана Пустыни…

Где, кстати, сам Полмачты? Ни у одного из огней, да и вообще внутри периметра импровизированного бивака санд-шкипера видно не было. Не будет же он специально прятаться! Тем более что совсем стемнело, и главная луна с Даройхом вылезли из-за горизонта холодными больничными фонарями.

При более внимательном взгляде по сторонам бывалый пескоброд обнаружился за пределами лагеря, бодро выходящим из-за соседней дюны. Наверное, прогуливался по вполне понятной надобности, для которой в пустыне не бывает особых заведений…

— Хороша добыча, однако! — кивнул я в сторону неуклонно обращавшейся в скелет туши пескаря, желая как-то объяснить свое излишнее внимание. Жаль, конечно, что не мне досталась, так меньше надо полагаться на эльфийские навороты.

— Разве ж это добыча, командир… — снисходительно растянул губы в улыбке Блоссом. — Пустыня знает, что такое настоящая добыча!

Вместе мы вернулись к нашей жаровне. Вода уже трансмутировалась и даже успела вскипеть — Хирра подала нам пиалки со свежезаваренным зеленым чаем, а гоблинихи наделили мисками с мясом и сухофруктами. Санд-шкипер, присев у жаровни и приняв угощение, равно церемонно поблагодарил и ту, и других, но с темы не сбился:

— Пескарь — оно, конечно, трофей знатный… Опять же пескозмей, если Судьба одолеть пособит, еще почетней будет. Однако есть тут добыча, в сравнении с которой и пескозмей не лучше пескорюшки! — победно глянул он поверх дымящейся пиалы, пристроив ужин на колено.

— Это какой же? — После такого вступления меня тоже разобрало любопытство.

Полмачты важно прожевал ухваченный кус бастурмы, закусил фиником, запил и лишь после того соизволил ответить.

— А вот помните, хай-джентри, — он обвел свободной рукой всех нас, — где мы встретились?

— В трактире! — Пемси первая не выдержала паузы рассказчика.

— Верно, — с охотой согласился Блоссом, но тут же уточнил: — А как тот трактир назывался?

Тут до всех дошло одновременно, оттого сам собой разумеющийся ответ никто не озвучил.

«Песчаная Акула» — вот как назывался трактир на Фрахтовой. И вход его в виде гигантских челюстей, усаженных всевозможными имитациями зубов, тоже никто позабыть не сумеет, если видел…

Однако сие зрелище наводило на простенькую мысль: если б она была на свете, акула эта, то на одноименный трактир озаботились бы поставить ее натуральный зубной набор. А раз нету его там, значит, либо на деле челюсти зверюги намного скромнее, либо и вовсе не бывает их, вместе с самой обладательницей.

Впрочем, в душу самого повествователя о Главном Трофее Пустыни такие подозрения не закрадывались, судя по тому, с каким жаром принялся он расписывать стати сомнительной добычи.

— Вот именно! «Песчаная Акула»! — По накатанности зачина было видно, что рассказ звучит далеко не впервой, да и гоблинихи не столько прислушивались к нему, сколько следили за реакцией новичков, впервые столкнувшихся с излюбленной байкой санд-шкипера. — И доложу вам, зверюга эта такая, что лучше бы с ней никому не встречаться. Буер запросто пополам перегрызет, да что буер, — шняву двухмачтовую! У флейта киль хвостом перешибет, даром что сталью кован!

Ага. А еще Перводракона чихом с неба сдует и горе Дройн жерло заткнет, если ненароком туда свалится. Признанный прием охотничьей, то есть в данном случае рыболовной байки — несусветное преувеличение всех свойств мифической добычи.

— Против песчаной акулы пескозмей, что пескорюшка против пескаря, — продолжал заливаться рассказчик. — Всем песчаным тварям тварь, султан султанов, мечта любого добытчика!

— Это уж вы загибаете! — неожиданно прервал славословие санд-шкипера чудо-трофею возглас Рональда Джоггера, весь день страдавшего песчаной болезнью, а теперь так не вовремя пришедшего в себя.

При всей разнице в подходах к жизни с поставщиком двора его султанского великолепия, в пессимизме мы с ним оказались равны. Вот только, в отличие от меня, купчик, незаметно подсевший к огню и вовсю чавкающий ужином, не сумел сдержать свое недоверие. По причине отсутствия способности хотя бы выказывать, а не то чтобы испытывать уважение к кому бы то ни было, кроме себя, любимого…

Полмачты надолго замолчал, переживая смерть байки, подбитой в полете. А затем сухо и четко, без излишних фигур речи ответил:

— Воля ваша, уважаемый. Не хотите верить — не надо. Только когда-нибудь я эту тварь возьму на гарпун и уж тогда припомню вам эти слова.

Угрозы в сказанном санд-шкипером не было, а вот обида, пусть и не всем заметная, была.

Разговор после этого как-то сам собой затих. Блоссом более не стремился его поддерживать, особенно после буркнутого Толкачом «Посмотрим-посмотрим…», а гоблинихи занялись своими делами. Кто разливал по бурдюкам вытопившийся рыбий жир, кто отскребал казаны и посуду после ужина.

Сигурни же с Донной раскочегарили походную кузницу, точнее, горн с воздуходувкой. Язык мелко бьющегося, почти прозрачного пламени в темноте завораживал, а ровное свечение раскаленного тигля с накрошенными туда осколками невесть где добытой пивной бутылки, казалось, отгоняет прочь леденящие лучи главной луны.

Когда же на конце металлической трубки вишневым пузырем засияла капля расплавленного стекла, оторвать взгляд от нее оказалось попросту невозможно. Донна сноровисто выдула из стекла пузырь с крупную сливу размером, сдавила его деревянными лопаточками и, уже остывающий, разрезала пополам, отделяя от черенка.

Вторую и третью заготовку она обработала, наверное, еще быстрее, покуда Сигурни вовсю орудовала с воздуходувкой. Продолговатые чашечки темно-желтого стекла выстроились на доске в ряд, ожидая, что еще сделают с ними искусницы. Однако те уступили свое место Милли, которая весь вечер возилась с каким-то шитьем шорного свойства, собирая лоскутки и ремешки замши на кривую сапожную иглу.

Кругленькая гоблиниха умело заправила стеклянные чашечки в самодельную сбрую, затянула вощеную нить в несколько узлов и спрятала ее концы под крепления ремешков. Встала и встряхнула три пары чуть брякнувших новеньких пустынных очков — для Хирры, Келлы и Памелы.

Здорово! Эльфям с их сложным поляризующим хрусталиком и подвижными зрачками даже без защиты от лишнего света нетрудно подладиться смотреть сквозь полупрозрачную ткань, но так все же лучше. А вот Пемси обычные человеческие глаза такого не позволяют, в результате первый день любопытная пышечка провела почти вслепую…

С благодарностью приняв полезную поделку и отдарившись ценными безделушками, жены и компаньонка принялись готовиться ко сну. Особенно усердствовала последняя, пятясь круглым задиком вперед при перетаскивании своей постели с места на место.

Сейчас никаких помех ее зрению не было, и объяснить, отчего, устраиваясь на ночлег, пышечка с завидным упорством тычется около меня, норовя подобраться то с одного, то с другого боку, оказалось попросту невозможно. Не развлечься же потихоньку со мной она собралась, при тут же укладывающихся женах?!

Хотя кто ее знает… На всякий случай шуганув блондиночку посерьезнее, будто бы тоже не соразмерив в потемках силу шлепка, я отвернулся к жаровне, где дотлевали, рассыпаясь в пепел, набранные за день сачком с песка скарабейные мячики.

На сытый желудок и от усталости долгого дня сон пришел почти мгновенно, так что последняя за день мысль добродушно смазалась, теряя резкость формулировки. А именно: при всей своей суровой работе и соответствующей внешности Полмачты Блоссом оказался самым исключительным трепачом и вруном, какого я видел в жизни. Да еще и принадлежащим к категории, подающей свои басни с абсолютно серьезным лицом.

Следующий день пути мало отличался от предыдущего, разве что некоторые из гоблиних перешли с буера на буер… со скуки, что ли? Так длилось аккурат до того времени, в которое вчера раздались крики и показались плавники пескорыб. Сегодня то же время суток опять принесло знакомство с неуместным здесь и сейчас звуком.

По барханам, стремительно бронзовеющим под лучами идущего к горизонту солнца, прокатился нежный звон десятка колокольчиков. Тоже бронзовых, судя по всему.

Полмачты Блоссом мгновенно среагировал на этот невинный мелодичный звук — пригнулся и стал вглядываться в гребни дюн, словно выискивая источник звона. Гоблинихи тоже пришипились, хотя и не так явно. Мои эльфочки затихли за компанию, один Рон продолжал оглашать пустыню стоном и бессвязными жалобами.

Понять санд-шкипера было нетрудно. В Мекане мина-лягушка тоже славится благозвучным пением в прыжке, только из тех, кому довелось услышать этот звук, жив остается лишь каждый четвертый… Так что ясно одно: добра от песчаных бубенцов ждать не приходится. Одного худа. Какого конкретно, скоро выяснится.

Блоссом подвел свой пескобуер почти вплотную к нашему, выбрался на балансир и перескочил к нам одним размашистым шагом через колесо. Умница Донна тут же отвела судно в сторону, чтобы снасти и оси не спутались, но продолжала идти вровень, готовая снова подхватить санд-шкипера в обратном прыжке.

— Кто-то уже поджидает в караван-ангаре, — негромко поделился Полмачты своими выводами из того, что слышали все. — «Звонки» за добрых три лиги вывесили. Заклятие простенькое, без скрытности, но лучше поберечься…

— Побережемся, — кивнул я, поправляя наплечную кобуру.

— Ни в коем случае! — Блоссом замахал бы обеими руками, если б не цеплялся за ванты, а так лишь решительно замотал головой и, отклонившись назад, проорал, чтобы расслышали на всех трех фрахтовиках: — Оружие убрать, руки держать на виду! Песчаные купцы — люди нервные! Надо сразу показать, что с миром идем!

Что это за купцы такие, если не им проезжего при оружии, а проезжему опасаться рассердить их надо? Не из тех ли, что каждому продать песка готовы? По мерке, на фут больше роста и три фута вглубь…

Вслух, правда, свои опасения я огласить не решился. Нечего раньше времени девчонок путать. Или раззадоривать. Да и санд-шкипер неспроста цедит слова, как воду из последней фляжки. Видно, за три лиги хозяева простенького сторожевого заклятия способны услышать не только предупредительный звон.

Подтверждая мои догадки, Полмачты молча вытянул из-за пояса свой стреломет, демонстративно взвел его, не лязгнув, и убрал обратно, заботливо прикрыв рукоять цветастым концом кушака. Вся команда слитно повторила его действия, мы с женами — тоже. Даже Пемси отжала «козью ногу» своего коротенького четырехствольничка, не без некоторой лихости выставляя пружины на боевой взвод. Только поставщик двора его султанского великолепия ничего не предпринял — лишь поднял голову на мгновение, обвел мутным взором близкий горизонт и снова согнулся в приступе песчаной болезни.

Коротким взмахом руки Блоссом подозвал свой пескобуер и так же ловко перескочил обратно. Остаток пути мы проделали в напряженном молчании. Только рулевые вглядывались в свечение зеленого хрусталя путевых шаров, а впередсмотрящие — в гребни дюн, за которыми вот-вот должен был открыться Последний Приют Пустыни с его нынешними, загадочными и грозными обитателями.

Как ни жди, как ни опасайся, а все происходит внезапно. Особенно в пустыне, изрезанной бесчисленными валами песка. Спустя без малого три лиги после предупредительного перезвона с гребня очередного бархана почти мгновенно открылось невысокое вроде здание с плоской крышей. Напряжение как раз стало затухать — нельзя слишком долго опасаться даже полностью неизвестного. К тому же выглядело открывшееся достаточно мирно. Не подчеркнуто невинно, как отлично расставленная ловушка, а обыденно, с долей повседневной бестолковости. Присутствие постояльцев, суетящихся у колодца, не скрывалось специально и не подчеркивалось особо. Так — есть и есть что прятать, чем хвалиться? Это невольно наводило на философский лад.

За караван-ангаром виднелось с дюжину тонких шестов, чуть изогнутых, как удилища, с такими же, как у моего горе-спиннинга, роликами для троса у конца. Раз уж из песка ловчее заклятие живность не берет, приходится исхитряться. Оно под воду приспособлено, а земля — другая стихия, хоть бы и зыбун.

Жаль, конечно. Тогда бы мышей с крысами без проблем извести можно было, кротов опять же, чтоб садовникам не мешали. Помнится, у полковника-халфлинга в подсобном хозяйстве нашей учебки кроты урожай репы едва ли не половинили. Он однажды озверел, закачал в норы уже сгущенный, но не отформованный в файрболлы огневой туман и подпалил издалека стрелой с кресалом вместо наконечника. То есть ему казалось, что издалека. Или кроты и за пределами огорода нехило порылись.

В общем, ни репы, ни хозяйства, ни полковника. С трех бочек добротно заклятого зелья и следа не осталось. Не рассчитал в озверении, или уже по фигу было, лишь бы супостата подземного извести. В тылу от безделья мозги быстро плывут. Теперь уж и не узнаешь, как все было. А только кротам ничего не сделалось, как жили там от века, так и живут. Они бы и под Тесайром уцелели, не приведи Судьба.

Хотя вряд ли. Тесайрцы однажды по именному указу Мага-Императора враз всех крикунов у себя извели. Неделю по всей стране били в барабаны и гоняли крикуньи стаи бамбуковыми шестами, не давая ни на миг опуститься, пока те не передохли от постоянного напряга. Они бы и против кротов что-нибудь удумали. Обрекли бы Лунной Богине полным ритуалом, к примеру, или еще что похуже. Хотя что может быть хуже, даже я представить не в состоянии, со всем моим жизненным опытом…

Будем надеяться, местные рыбари настроены не столь решительно, несмотря на такую основательную снасть. И кого это из крупных пескорыб собрались ловить неизвестные постояльцы пустынного приюта? Неужто пресловутую песчаную акулу?

Да нет, для нее снасть великовата. Вблизи масштаб сооружения становился яснее — приземисто, конечно, но выше меня раза в три. В удочках за ним, стало быть, добрых четыре человеческих роста будет. Или три с лишним эльфийских…

Пескобуер вздрогнул, въезжая на площадку перед строениями. Вместо песчаного шороха из-под колес пошел стукоток грунтозацепов о камень и скрип гальки. Конечно, единственное крепкое место посреди бескрайних песков — пятачок вокруг караван-ангара, выход материнской породы. В иной год, говорят, как океанский риф выступает над морем дюн, порой же, напротив, почти скрывается под песком. А узкий, едва в пару футов шириной колодец пробит светорезом в каменном козырьке, нависающем над подземным озерцом.

Меж тем неторопливая, но нервная суета у этого самого колодца не прерывалась. Редко кто отворачивался от выложенной булыжниками горловины каменной трубы, чтобы окинуть нас коротким взглядом. Даже обидно как-то.

Рыбари попались странные — с виду солидные, но какие-то безалаберные. Вместо того, чтоб воду таскать да уху заваривать, больше кружили вокруг колодца опасливо, то приседая на корточки, то вытягиваясь во весь рост в попытке осторожно заглянуть внутрь. Словно иллюзии светил в планетарии, каждый по своей орбите. И различались на вид приблизительно как тыквы одного урожая на лотке зеленщика перед Присноднем. Все в одну масть, черные с проседью, только у младших серебра поменьше, у старших — побольше. И бороды с усами у каждого на свой фасон, от эспаньолок и кисточек до совершенно неоформленных зарослей с небольшими просветами для губ, носа и век. Фуфайки под меховыми жилетами у всех были полосатые, но опять же цвет и ширина полос ни у кого не совпадали.

Только когда пескобуера окончательно встали, когда утихли шум колес, хлопанье спускаемого паруса и скрип тормозов, скребущих по грунту, сделалась ясна причина заминки с водой. Из колодца, усиленное эхом от стенок, доносилось громкое шипение. Раздраженное и исключительно мерзкое. На углубляющее или водопризывное заклятие не похоже — фонтана нет, и светового мусора никакого. Не иначе кто добычу вниз уронил, или какая тварь сама врылась в водоносный слой, а получив по башке кожаным ведром, осердилась до крайности.

Соскочив со своего пескобуера, Полмачты Блоссом вразвалочку, разминая ноги, подошел поближе к рыбарям.

— Что, уважаемые? — вежливо поинтересовался он и, кивнув на колодезную кладку, уточнил: — Даст Судьба сегодня воду?

Проходивший мимо рыбарь постарше прочих лишь горестно вздохнул и развел руками: мол, Судьба сама знает, даст или не даст, а нам то неведомо.

— Кто это там? — упорствовал Блоссом, подтвердив вторую версию заминки с водой.

— Нык, пескозмей, эта… По сыропеси пришел и аккурат под колодцем сел, — смущенно пояснил происходящее стоящий поближе коренастый бородач в синеполосной фуфайке. — Два ведра оборвал уже, водяная сила!

Санд-шкипер понимающе закивал, сам разводя руками: что, мол, поделаешь. Все прочие тем временем тоже сошли на твердую землю, разминая затекшие конечности, и потихоньку стянулись к колодцу. Сзади притрусил Рональд, на глазах обретающий обычную наглость облика. Выслушав историю, многократно повторенную всеми рыбарями на разные лады, но с обязательным ныканьем, он изрек свой вердикт с высоты положения цивилизованного горожанина, разъясняющего очевидные истины немытой деревенщине:

— Гоблиних ему надо покидать. Одну за другой, пока не нажрется и спать не уйдет. Тут вся вода наша будет.

Семерка зеленокожих с недовольным ропотом сгрудилась позади Блоссома, мрачно переводя взгляды с поставщика двора поочередно на нас и рыбарей. Те тоже переглядывались с усмешечками, меряя взглядами городских хлыщей. Хирра и Келла у меня за спиной готовы были зашипеть, заглушая пескозмея. В том же регистре. От Пемси же я ожидал скорее злобного визга. Не ровен час, кинутся на находчивого купчишку…

— Отчего же гоблиних, уважаемый? — вкрадчиво поинтересовался санд-шкипер, засовывая большие пальцы за кушак поближе к рукояти стреломета.

Ох, чую, не довезти Толкачу его срочного груза до Мехмет-Али Двенадцатого. Задним оракулом чую. Да и нам уже имеет смысл показать, на чьей стороне Судьба. «Подельник» — звучит не слишком, но «нежелательный свидетель» — еще хуже. А расклад вполне способен обернуться именно так. Поскольку, не поняв намека, купчик охотно пояснил:

— Нашел, кого жалеть! Этих на любой бирже — статир за фунт. Колодец-то слишком узкий, никто больше не пролезет, — и махнул рукой на рыбарей, не додумавшихся самостоятельно до столь простого решения.

Усмешечки тех стали еще дружелюбнее, а движения — плавны и замедлены. Теперь уже и Блоссом спал с лица, сравнявшись цветом со своими подчиненными. И руки из-за пояса убрал быстро-быстро.

Вот тут и настала пора вступить в этот интересный разговорчик, поскольку в последних словах уже имелось рациональное зерно, наводящее на неплохую идею. В меру безумную, конечно…

— Отчего же никто? Я, к примеру, очень даже пролезу, — дыра и вправду невелика, ни санд-шкипер, ни Памела, ни тем более эльфийские дивы не пройдут.

Присутствующие с неподдельным интересом уставились на добровольца, готового к столь самоубийственному трюку. Как на жертвенного поросенка в Приснодень: известно, что не полетит, но вдруг все-таки?

Но в отличие от того поросенка я представлял, что делаю. Во всяком случае, очень хотел верить, что представляю. Правда, никто из окружающих пока не разделял со мной этой уверенности. Рональд вон даже оправдываться стал:

— Как я мог подумать… Столь важную персону… пустынной твари на съедение…

— Это еще кто кого съест! — перебил я его, пока окружающие не прониклись значимостью данной персоны. — Тащи-ка свою «каучуковую лиану». Самое время проверить ее, прежде чем представлять пред светлые очи султана!

Полностью деморализованный Толкач опрометью кинулся исполнять указание, не задумываясь, зачем понадобился заклятый для прыжков с высоты упругий шнур посреди ровной, как стол, пустыни.

Пусть даже относительно ровной — с бархана на «лиане» все одно не попрыгаешь…

А я в ответ на заинтересованные взгляды рыбарей обратился уже к ним:

— Эй, парни, гарпун-самолов с защелкой лапы на три-четыре в хозяйстве есть? Покрупнее бы…

— Нык, сыщется, — понимающе кивнул бородач. — Эта, как не быть…

Похоже, он у них за главного — не в последнюю очередь в силу скорости соображения. Теперь — Полмачты:

— Подгони буер, «лиану» за ось заведем для надежности. А вы, девочки, на тормозах станьте и у колес, — это уже гоблинихам.

Теперь забегали и засуетились все, кроме жен и Пемси. Для них, впрочем, тоже дело найдется.

— Хирра, Келла, будете страховать линь гарпуна. Вас зверюга точно в колодец не затянет. Как меня обратно выкинет, тащите его со всей силы.

Заняты будут — перестанут обо мне без толку беспокоиться. А то у моей высокородной в глазах изрядный страх обозначился, да и у Древнейшей сквозь любопытство что-то серьезное проглядывает. Но первой за поданный бородачом линь решительно ухватилась ее унтер-бандерша, слегка меня тем удивив. Впрочем, за нее тоже переживать не стоит: по росту пышечка как раз посередке между мной и гоблинихами, зато в кости широка и фигурой не обижена. В колодец Памелу тараном не забьешь.

Блоссом с командой уже подкатывал тяжело нагруженный фрахтовик вплотную к зеву колодца. Гоблинихи с рыбарями засуетились, расклинивая колеса и заводя за ось концы гарпунного линя и «каучуковой лианы». Принесший ее Рональд как-то затерялся в общей неразберихе. Никто его в упор не видел. Оно и к лучшему.

Солнце меж тем коснулось вершины бархана. Тень от невысокой оградки ветроотбойника протянулась через дворик, затягивая горловину колодца. Доносившееся оттуда шипение во тьме звучало особенно устрашающе. Все примолкли.

Что ж, назвался магом — перед файрболлом не кланяйся. Пора отрабатывать свою идею, а то все по новой начнется. Лучше полминуты страха и спокойная ночь, чем дальнейшая разборка и опасения за свои глотки при любом исходе.

Решительно затянув ременные петли «лианы» на лодыжках и поясе, я перекинул через плечи мягко подбитые лямки. Неуклюже присел на край колодезной кладки, приспосабливая к бандане склянку жука-фонарника, как в день первого налета на Храм. Снизу потянуло сыростью, по заклятому на неразрывную упругость шнуру при каждом движении перебегали алые искры.

Бородач подошел с гарпуном наготове, самолично взвел пружину и проверил предохранитель. Четыре отточенных лапы заведены под кольцо, чтобы раскрыться через полсекунды после удара острия о шкуру. Замедлитель простой, инерционный, не магия — не откажет. Неплоха снасть, надежная, да и размер подходящий. Видно, не один санд-шкипер верит в байки про песчаную акулу.

— Тебя как звать? — потянул я последнюю ниточку между собой и рыбарем.

— Джон-Чухчай… — чуть помедлив, отозвался тот.

— А меня Джек-Догай. Складно выходит, — усмехнулся я. — И сработать надо складно. Как меня наружу выволочет, подсобите змея тянуть. Не раньше только!

— Нык, понимаем, — Чухчай уважительно передал гарпун. — Судьбы тебе в парус, парень…

Не помешает, однако. Но Судьба неторопливых не любит, а значит, ни к чему дальше время тянуть. Оглянувшись, я перебрал всех взглядом: на местах ли, готовы?

Полмачты ободряюще махнул с пескобуера — мол, тормоза забиты. Девчонки мрачно закивали вразнобой, не выпуская линя из рук. Рыбари сгрудились у них за спиной, готовясь к рывку. Ну все, пошел.

Глубоко вздохнув, я вниз головой перевалился через край кладки. Древко гарпуна прижато к груди, плечи сведены. Сырой воздух бьет в лицо, свет фонарника вырывает из тьмы оплавленные наросты на стенках прогрызенной светорезом трубы колодца. Злобное шипение снизу все громче и громче, уже заглушает свист в ушах…

Тупая безглазая голова грязно-белого цвета вынырнула из влажной темноты в фонтане брызг как-то внезапно. Вот только что не было — и уже наискось распахивается щель мелкозубой пасти. Не задумываясь, чисто автоматически, я что есть силы всадил в эту пасть гарпун, вытянув руки вперед, за голову, вжатую в плечи. От удара склянка фонарника сорвалась с банданы и улетела в самую глотку пескозмею.

«Каучуковая лиана» восприняла этот толчок правильно — как сигнал к сокращению, выносящему меня назад, на поверхность земли. И все равно еще добрых полсекунды падение продолжало затягивать меня в необъятную, вровень с шириной колодца, пасть. Казалось, что я уже по пояс провалился в склизкую белую глотку. Вот-вот за пятками сомкнутся треугольники зубов, способных перетереть камень, и падение вниз станет вечным, необратимым…

Гарпун лязгнул, раскрываясь где-то невыразимо далеко внизу. Жуткое шипение твари сменилось еще более пронзительным верещанием, провожающим мое вознесение обратно, к миру живых. Как не оглох, не понимаю. Не иначе рот успел открыть вовремя, как при аркналете, когда серии файрболлов из многорогих ферробаллист ложатся все ближе и ближе.

Наконец давление на все тело звука, отбрасываемого стенками колодца, рывком ослабло. Стало быть, вылетел наружу, как пробка из бутылки, можно разожмуриться… Только лучше бы мне этого не делать. Потому что выкинуло вверх меня куда выше, чем думалось перед прыжком, и глаза открылись как раз в верхней точке траектории, почти вровень с клотиком мачты пескобуера. Здесь солнце еще не зашло, бронзовый свет на миг плеснул в глаза расплавленным металлом. А внизу уже накатил быстрый пустынный вечер — от ног к земле сквозь сумрак тянулся шнур «лианы», светящийся алым жаром разряжаемого заклятия, скручивался спиралью и потихоньку кольцами укладывался на камень колодезного дворика…

Каюсь, тут я закрыл глаза снова. И не сразу открыл их, даже приземлившись на чьи-то упруго подхватившие меня руки. Живы остались оба, что не могло не радовать, хотя удержаться на ногах неизвестному спасителю не удалось. Точнее, спасительнице. Хирра — только у нее хватило силы и решимости.

Впрочем, Пемси тоже была наготове. Зря. Ее-то раздавил — и мявкнуть не успела бы.

Дрожь не отпускала нас со старшей женой еще долгие секунды — пока не закончился самый длинный поцелуй. Не во всей моей жизни, но в этом путешествии точно. Только после сего удалось ощутить себя достаточно живым. А еще я весь, с головы до ног, был мокрый. Надеюсь, не со страху. Колодец все-таки…

Впрочем, стесняться было некого, хоть мы тут трахайся, хоть справляй естественную нужду. Остальным было не до нас. С нехилым воодушевлением все прочие, не разбирая, кто к какой команде принадлежит, тащили из дыры крепко севшего на гарпун пескозмея. Только Толкач в ужасе забился под фрахтовик, заранее представив себе облик твари по неумолчному верещанию.

Пескозмей не обманул его ожиданий. На поверхности, в полный рост, он был еще кошмарнее, чем в колодце. И уж точно мерзостней. Знал бы, не сунулся. То раздуваясь в тугой баллон, то вытягиваясь футов до сорока, скотина еще и слабо светилась бело-желтым, гнойным мерцанием. На ее фоне суетящиеся рыбари и гоблинихи смотрелись черными силуэтами из закопченной жести, вроде флюгеров на кровлях Анарисса.

Около нас с Хиррой, только поднимающихся с земли, материализовался Блоссом.

— Как тушу делить будем, командир? — деловито спросил санд-шкипер, впервые без оттенка издевки в обращении. Видно, пескозмей в списке трофеев стоит недалеко от мифической песчаной акулы. А то и вовсе на первом месте, если выдумки не учитывать. Только к чему он годен, гадость такая?

— Его что же, едят?! — не смог я сдержать удивления.

— Конечно!!! — вернул мне мое недоумение Полмачты. — А то с чего бы на него ходить? Вкусней пескозмея в пустыне ничего нет, мясо нежнейшее да хрящи, без единой косточки. Так что дели, раз на гарпун зверя взял!

И подмигнул мне, легким кивком указывая на скромно поджидающего невдалеке Чухчая. Голодная алчность в глазах обоих накалом не уступала свечению пескозмея и остывающего шнура «лианы». Похоже, и вправду добыча тут важней избавления от помехи водозабору…

— Ну так… Поровну, наверное. — На меня отчего-то напала нерешительность, вроде как на Сигурни в обычных условиях.

— Командир сказал — поровну! — тут же во весь голос подхватил чуткий на ухо Чухчай. — Поровну!!!

Все взревели в полном восторге и с удвоенным рвением набросились на тушу, кромсая ее чем попало. Шматы все еще слабо светящегося мяса потащили к навесам — вялиться и внутрь караван-ангара — готовить на ужин. Зрелище вышло не хуже, чем факельное шествие в Приснодень. Блоссом смотрел на меня со смесью уважения и сожаления: дескать, дело хозяйское, но уж он бы знал, на какой кус лапу наложить. А из процедуры выбора и дележки сумел бы устроить спектакль — куда там Императорскому Академическому балагану Хтангской династии…

Покуда мы с Хиррой распутывали сбрую «лианы», трофей был разделан окончательно. Моя древнейшая со своей унтер-бандершей, похоже, занялись нашей долей. Гоблинихи принялись деловито таскать из освобожденного колодца кожаные ведра с содой, ловко перекидывая их по цепочке до самого караван-ангара. Поскуливая, но не решаясь жаловаться в голос, Рон Толкач сматывал прыжковую снасть при слабом свете вялящегося мяса.

Внутри караван-ангара уже вовсю шла готовка. Обе команды — наша и рыбарья — обосновались у боковых стен, по обе стороны от ворот. Запахи и с той, и с другой стороны доносились превкусные. Похоже, по части кулинарных достоинств пескозмея Блоссому можно доверять. В хозяйстве у него, помимо жаровен и примусов на малокалиберных файрболлах, наподобие полицейских кофеварок, сыскались и ковры — не новенькие, но еще ничего, хоть и все разные, — посуда того же свойства и вдобавок низкие столики, вроде подносов на невысоких ножках. За самым большим, шестиугольным, уже ждали довольная Келла и раздраженный донельзя Рональд. Пемси у горелок распоряжалась семеркой зеленокожих, раскладывая мясо. Санд-шкипер, отодвинутый от командования, счел за лучшее тоже перебраться за столик.

Похоже, он не сам такой хозяйственный, а Донна с Милли, которые сейчас трудились на подхвате у адъютантши младшей жены. Не все указания они воспринимали с равным одобрением, но помыкать, похоже, привыкли только Блоссомом, а при свежем человеке робели. Хотя бы и при сопливой девчонке с приличными организационными талантами. Ей бы веры в себя побольше, а иллюзий, пусть и отрицательных, поменьше. И несбыточных желаний тоже…

Мы уже развернулись в сторону своего бивака, когда от дальнего костровища подошел бородатый Чухчай. Остановился в паре шагов, деликатно кашлянул и протянул, обмахнув напоследок рукавом фуфайки, склянку.

— Нык, ваша вроде вещь. Эта… — Потревоженный жук-фонарник засиял в его руке ярче прежнего.

— Приберите поскорей, хай-сэр, — незаметно подкатившись, Рональд тут же нашел виноватого во всех бедах. — А то знаю я эту публику…

Улыбнувшийся было сквозь бороду рыбарь снова замялся и неловко сунул склянку в руку моей высокородной. Рона же ухватил под локоток вынырнувший совершенно ниоткуда Полмачты и быстро проговорил что-то ему на ухо. После чего купчик вылупил глаза и, дико озираясь, осторожненько, бочком двинулся к нашему углу. Словно не по твердому камню, а по рисовому чеку с минами-лягушками ступал, когда неизвестно, откуда смерть выпрыгнет, только костяки прежних неудачников над водой едва видны…

Чухчай тоже было развернулся к своим, когда я окликнул его, донельзя раздраженный неловкостью:

— Постой! Еще я своего слова не сказал!

— Какого же слова ждать, командир? — У бородача в этом обращении оказалось поменьше иронии, чем давеча у Блоссома, но тоже достаточно. Что примечательно, сейчас он говорил без ныканья. Серьезный признак, разговор иначе пошел. Порви демоны печенку Рональду Джоггеру Ас-Саби за добрую услугу.

— Спасибо. Памятная вещь для меня этот светильник, важная, а с перепугу про него вовсе забыл.

— Что ж, бывает, — прищурился Чухчай, старательно обходя вырвавшееся у меня «с перепугу».

— И вот еще… Пожалуй к нашему столу. — Идея показалась неплохой. — Все веселей со свежим человеком!

— Нык, благодарствуйте… — опять зачем-то нацепил он свою словесную маску. — Только эта… Не все мне там рады будут.

— Кто это не будет? Толкач, что ли? Купчик султанский? — раззадорился я. — Да кто он такой!

— Нык, опять же, человек уважаемый…

— И для кого это он здесь уважаемый? Для нас с тобой или вон, к примеру, для Блоссома? — Не получив ответа на свой риторический вопрос, я подвел черту: — Те, для кого Рон Толкач Седьмой-песок-с-ветра столь уважаем, пусть и спрашивают у него совета, кого им к очагу звать! Только здесь таких не найдется, верно я говорю?

Не дожидаясь ответа, я решительно положил руку на плечо бородачу и подвел его к нашим коврам и жаровням. Остальные чутко потянулись за вожаком, чинно обсаживая низкие столики со своими пиалами наготове. Пемси юрко засновала между ними, разливая зеленый чай, гоблинихи Блоссома потащили следом плов и змеиный шашлык на прутьях «демоновой метлы», в изобилии росшей под стенами караван-ангара.

Сам санд-шкипер приветствовал новоприбывшего со всей полнотой достоинства и уважения, двумя пальцами поочередно коснувшись кокарды на треуголке, кадыка и груди напротив сердца. Хирра чинно кивнула, приветствуя гостя у моего резного шестиугольника. Келла вдобавок еще и улыбнулась широко, приведя Чухчая в полное смущение. Хотя куда уж ему дальше-то смущаться!

Один только Рон Толкач в непритворном ужасе отполз от столика подальше в темноту, откуда продолжал безумно сверкать глазами. Оно и к лучшему — его сторона осталась пустой, и ничто больше не мешало пламени жаровни озарять наши лица во время ужина.

Запеченное филе пескозмея воистину оказалось угощением, достойным стола самого султана. Что уж говорить о Ночном Властителе ау Стийорр, уарсе Фусс на пяти реликвиях! Шашлык был еще лучше — Милли нанизала вперемешку с кусками мяса финики и инжир, не забыв и о жгучем перце. Запивать это счастье, правда, пришлось зеленым чаем да быстроразводимыми концентратами, разминая полупрозрачные плитки твердого вина в теплой колодезной воде — никто не озаботился прихватить морозомет в пустыню. Зато глинтвейн с пряностями получился ничего. Только вино, и так слабоватое, от нагрева совсем градус потеряло, а душа жаждала чего-то покрепче. Под такую-то закусь, да еще после эпопеи с ее добыванием…

Тем более и посуда подходящая может найтись. Мозговая капсула пескозмея, заботливо отчищенная от содержимого и сухожилий. Пристроив продолговатую костяную дыньку на разделочную доску, я потянул из ножен тесак. Чухчай с Блоссомом проводили алый блик стального лезвия лениво-любопытными взглядами.

Взмах! Теперь на деревянном блюде лежали две равных половинки. Свежая хрящекость, еще полупрозрачная, разошлась под лезвием без трещин. Правда, толщина стенок оказалась побольше, чем думалось. При жизни тварь отличалась исключительной толстолобостью… за что и огребла по полной. Ну да ничего, главное, вышли вполне приличные чарочки.

Эх, жаль, Блоссом не пьет. Может, Чухчай исправит ситуацию? От моих манипуляций с фляжкой он, в отличие от санд-шкипера, не отвернулся равнодушно, напротив, уставился на пескозмейные чарочки с удвоенным интересом. В таком случае ему и посуду держать.

Бородач принял костяные полудыньки в объемистые ладони с полным пониманием. А когда я плеснул из винной фляги семидесятипятиградусного джина с можжевеловыми ягодками — на треть для начала, — растянул губы в весьма одобрительной улыбке. Но когда я, отложив флягу, потянулся за своей порцией, он передал мне обе чарки. В ответ на мой удивленный взгляд Чухчай вытащил из-за пояса свою флягу из цельной шкуры радужной пескорыбы, с хвостом и плавниками, и долил в посуду темно-янтарного напитка с запахом фиников. Порции разом удвоились. Ничего себе начало получается…

А, ладно, застолье того стоит! Решительно махнув чаркой небу и земле, я опрокинул ее. Охх… По крепости пустынная ракия не уступала джину, но пахла сильнее, перебивая в смеси можжевеловый дух.

Зато вкус и мягкость коктейля «караван-ангар» остались от джина.

Чухчаю результат тоже весьма понравился. Так я решил оттого, что мы, не сговариваясь, вновь потянулись за фляжками сразу же, как заглотили по куску обжигающего вкусом и жаром змеиного шашлыка, после выпитой чарки сразу ставшего всего лишь приятно-горячим и пикантно-острым.

Тут любопытства не сдержали уже мои женушки и Пемси, которая при всей инфантильности облика в искусстве выпивки не уступала мне самому. Мы с бородачом завозились с посудой, отмеряя бульки в протянутые пиалы. Потихоньку к раздаче подтянулись обе команды, и рыбари, и гоблинихи, всегда готовые «клюкнуть». Хорошо, что фляги меньше трех пинт в пустыне не водятся — хватило всем, еще и с треть осталось…

Только пристроив баклагу на пояс, я заметил, что в суете перепутал и ухватил Чухчаеву. Тот тоже застыл на мгновение, затем улыбнулся и повесил на пояс мою флягу. Полмачты, отчего-то настороженно вскинувшийся, обнаружив нечаянный обмен, успокоенно опустился обратно на ковер. Поднимая чарки, обе команды радостно взревели — рыбари басовито, гоблинихи повизгливее. Единым махом все опрокинули напиток в глотки и молча накинулись на горячую закусь. Некоторые, впрочем, с покашливанием и растиранием горла. Изрядная смесь получилась, надо будет запомнить рецепт.

После такого глинтвейн уже пошел, как вода, без меры. Что на вкус, что по действию — никакого сравнения с «караван-ангаром». Последствия сего в виде понятных любому позывов не заставили себя ждать. А уж покуда до выхода шел, раскланиваясь со всеми, поднимавшими чарку в мою честь, зов природы совсем ясно обозначился…

Недолго думая, я отправился в поисках укромного местечка прямиком за край караван-ангара, подальше от колодца и спальных мест. В барханы ночью уйти себе дороже — враз потеряешься. Да и днем тоже, невелика разница. И ни мачты наших буеров по ту, ни шесты по эту сторону здания не помогут. Это не ровная как стол, каменистая пустыня, а форменный песчаный прибой. За парой гребней и Храм Победивших, пожалуй, уже не разглядеть. Весь день вверх-вниз по наветренным склонам проскользили. Хорошо, что Донна оказалась таким классным штурманом — ни разу в лощину не скатились и с гребня не сорвались, и то Толкача укачало. Лучше бы тоже не у всех на виду.

Завернув за угол, за невысокий ветроотбойник, я даже замер на секунду. Вот оно в чем дело: за строением маячили не удилища, а все-таки мачты. Рядком чуть наискось у задней стены выстроились удивительные транспортные средства. Вроде бы тоже пескобуера, только малые, на одного-двоих в норме, хотя при случае и больше унесут. От Блоссомовых фрахтовиков совсем наотличку — всего лишь двухколесные. Переднее колесище под бушпритом, фута в четыре, с дугами внутренних рессор у широкого обода, сидит на поворотной вилке, как у самоката, только вилка та наклонена почти на треть отвеса к горизонту. Круг поворота, небось, добрых три десятка ярдов! Впрочем, под ветром ходить — больше и не надо. Это не на детском самокате под уклон городской улицы лететь, особая верткость ни к чему. Гик быстрей не переложишь, опрокинет. От него и так шкоты к рогам руля выведены через хитрую лебедочку с регулировочным колесом, вроде триммера, чтобы галсы выгадывать при свободных руках.

Удобно, конечно. Хотя к чему, и так машины устойчивые: вместо заднего колеса бочонок, окованный стальными обручами. Перед тем бочонком еще и длинная ось упруго загнута вверх балансиром в обе стороны, с шарами-роликами на концах, чтобы в песок при крене не зарыться. Мощные пружины подвески приделаны прямо к багажному коробу за спинкой водительского кресла, под загнутым книзу, за колесо, гиком мачты. В общем, хороша конструкция — ничего лишнего.

Все лишнее хозяева сами потом уже приспособили. Барахла со всех сторон к пескокатам этим было принайтовано до демонской прорвы: мешки, сумки, рюкзаки и прочая тара, от шкатулок до сундуков. Про корзины и говорить нечего — всех калибров и форм. Даже на рога руля какие-то коврики намотаны и кисеты навешаны. Разве что комода с выдвижными ящиками да шляпной коробки не хватает до полной бредовости.

Самоходная ярмарка, одно слово.

За спиной торопливо захрустел песок. Не так, чтобы с опаской вскидываться, а суетливо и поспешно, совершенно безалаберно. Сразу видно, что еще кого-то из парней нужда наподобие моей прихватила, только куда как крепче. Женщина бы за другую стену пошла…

Лишь бы не Рона Толкача Судьба пригнала! Вот уж с кем на одном поле не садись, да и стоя дел не справляй…

Обошлось. Блоссом это оказался, по негласному мужскому уговору вставший чуть в сторонке, но словно в одном ряду со мной. Как раз у крайнего пескоката.

— Колесо соседское почтить надо, по обычаю, — ухмыльнулся санд-шкипер. — Ребята сейчас как раз у буеров отмечаются…

Я лишь кивнул, возясь с пуговицами. Отчего бы не почтить, если обычай требует… в полном согласии с организмом. Почтил…

Заодно и «доставшийся» мне пескокат рассмотрел поподробнее. Наособицу экземпляр: вместо заднего колеса-бочонка — бронзовый дутый баллон от полевого алхимкомплекса, а балансир прямо сквозь его осевую трубу идет. Мачта вместе с багажным коробом слегка завалены назад, под наклон спинки сиденья, гик и бушприт изогнуты сильней, чем у прочих. Управление парусами ножное, а тормоз, напротив, ручной. Ну да у него и руль из натуральных рогов меканского болотного буйвола в пару ярдов размахом. Как только завезли такую экзотику сюда, в глушь песчаную!

— Это чей же такой? — поинтересовался я. Хотя и так ясно. Не иначе того стеснительного бородача в синеполосной фуфайке, к чьему молчанию остальные «перекати-пустыню» прислушиваются чутче, чем к иному окрику.

— «Бромлей-Торвальдсон», из их мастерских в Гериссе, — по-своему понял мой вопрос Блоссом. — Вторая модель. Классическая…

Сделав вид, что удовлетворен этим ответом, я кивнул. Но Полмачты не успокоился, продолжая живописать экзотическое средство передвижения:

— Да еще специального тюнинга, один риэр-ролл чего стоит! И балансирные роллеры дынькой, опора больше в три раза. Чистейший образец стиля, сам не отказался бы, если б мог себе позволить!

На мой взгляд, «образец стиля» являл собой такую же самоходную барахолку, как и прочие, разве что с претензией. Любовно декорирован всяким хламом и фенечками в духе «песчаной крысы». То ли дело покинутый мной в гараже замка флайбот — ухожен, чист, любовно вылизан до последнего шурупчика! Но на стихию и цвет товарища нет, это я уже давно затвердил. Поглядел бы на нас с санд-шкипером сейчас какой-нибудь любитель лодок, хуже того, яхт океанских — только скривился бы да плюнул презрительно. А ведь и такие найдутся, причем как раз в Хисахе. Придется и с ними как-то общий язык находить…

Меж тем поток славословий санд-шкипера в адрес чуда пескобродной техники иссяк, равно как и иные струи. Застегнув штаны и с полминуты помявшись в нерешительности, Блоссом тихонько, будто нехотя, буркнул:

— Это ты, командир, славно придумал — Чухчая к очагу позвать. А с флягой вообще замечательно вышло. И не думал, что так получится. У нас ведь как говорят: «Клятвы клятвами, а фляжки-то врозь». Теперь вы с ним вроде побратались крепче, чем на Высоком Соклятии…

Причин его тихого восторга я спьяну так и не понял. Конечно, в пустыне никакой обет лишним не будет, любая подмога при случае пригодится. Да и просто парень симпатичный, Чухчай этот. Неброский, но видно, что надежный, слова лишнего не скажет и для себя ничего не попросит, а за своих стоять будет до последнего. Впрочем, сегодня у нас с ним все тихо-мирно обошлось, что не могло не радовать. И дальнейших сюрпризов тоже вроде ничто не предвещало.

Когда мы с санд-шкипером вернулись под крышу, попойка уже шла на убыль, а кое-кто начал укладываться на ночь.

Мое семейство за время отсутствия мужа и повелителя тоже разложило спальные принадлежности — Хирра под стеночкой, Келла чуть поодаль, оставив мне место между собой и старшей подругой. От холодка пустынной ночи все трое уже забрались под одеяла, причем хитрюга Пемси устроилась аккурат между своей атаманшей и жаровней. И то хорошо — хоть ко мне под бок не полезет, как в прошлую ночевку…

Сей мыслью день как-то неожиданно завершился.

Наутро, по счастью, дело обошлось без головной боли. Качество вчерашней выпивки не предполагало, равно как и количество закуси. Плюс бурдючок с водой, заботливо припрятанный Хиррой в изголовье на предмет возможного сушняка. Разве что глаза продирать совсем не хотелось. Хотя пескоброды, похоже, отделались и того легче, если судить по негромкому гомону снаружи караван-ангара. Уже в дорогу собираются, ранние дракошки…

Гоблинихи тоже вовсю суетились в наклонных полосах утреннего солнца, падающих сквозь узкие окна-бойницы — прибирали к отбытию утварь и часть багажа, затащенную с вечера внутрь. Шестигранные столики уже сложили, тюки и подушки унесли, теперь скатывали ковры. Завтрак, по всему видать, предполагался сухим пайком.

Оно и верно — к чему зря тратить время, утренний муссон терять. Сушеных фиников с твердым вином, разведенным до едва заметной розовой кислинки, и на борту пескобуера погрызть можно. Под свежий ветерок и не набравшее полуденной злости солнышко — как хорошо!

Вдохновленный такой перспективой, я не стал мешкать с умыванием и прочими утренними делами. Обогнал даже жен с компаньонкой, блаженно-неторопливо разлеплявших глазоньки после вчерашнего.

Выстуженная ночным холодом вода быстро и окончательно привела в чувство, добавив бодрости сообразно времени дня. Лезть обратно под крышу не хотелось, стоять на месте — тоже. Так что, посетив уже привычную стоянку пескокатов и перездоровавшись со всеми рыбарями, я продолжил экскурсию вокруг обширного строения.

Низкие заборчики-ветроотбойники, открытые загончики и пристройки непонятного назначения делали караван-ангар поистине необъятным. Не большой дом — маленький город, лишь с первого взгляда беззащитно открытый пустыне. Все постройки сложены на совесть, стену тоньше ярда не встретишь. Даже за простеньким ветроотбойником можно спокойно отлежаться под очередью малокалиберных файрболлов. Двухфунтовый его уже развалит, зато центральное строение, пожалуй, выдержит и двадцатипятифунтовик из самоходной аркбаллисты «Архижрец». Планировочка тоже удачная. Если расставить на угловых площадках по ферробалисте, хотя бы шестифунтовой пехотной, держи оборону против полка любого рода войск, кроме Заклятых Рейнджеров. Да и тех с роту, пожалуй, на полдня остановит. К тому же водные хляби им куда привычнее, чем песчаное море.

Носком рейнджерского ботинка с высоким берцем я разгреб песок и камешки на самой удобной для стационарного метателя позиции. И ничуть не удивился, обнаружив заботливо заткнутые деревянными пробками шпуры для фиксаторов треноги катапульты. Похоже, весь необходимый комплект метателей схоронен где-то поблизости. Не прикопан, конечно — в камень скального выхода без хорошего заклятия не зароешься. И не в песок спрятан — в него что канет, уже не сыщешь… Хотя, если на доброй цепи спустить да между отрогами какими-нибудь, дюнный прибой не унесет. Только зачем возиться, когда в пустотах массивной кладки можно по частям спрятать все, что хочешь. Хоть разобранный пескобуер. Наверняка он тут тоже имеется, помимо бесчисленных тайников для контрабанды и «почтовых ящиков» песчаных купцов…

Рассуждать о тайнах и славе пустынного приюта я мог бы еще изрядное время, но тут от главного дворика подошли Донна с Лайлой — стеснительно, но в то же время гордо. Певчая гоблиниха сцепила руки за спиной, хозяйственная что-то прятала под фартуком. И с чего начать, явно не знали обе.

— Ну что там у вас? — попытался я облегчить задачу зеленявкам.

— Вот, — выпростала лапы из-под фартука Донна. — Положено добытчику. Как главный трофей, значит…

Ну-ка, что за рукоделье? В узловатых зеленых пальчиках гоблинихи шуршала и потрескивала снизка тупых массивных треугольников буроватой кости, просверленных простеньким дыробойным заклятием и собранных на прочный шнурок вперемежку с лазуритовыми бусинами такой же грубой выделки. Зубы пескозмея, а синий камень — знак того, что в воде добыт. Трофей из песка, как я понимаю, был бы яшмой обозначен.

Знатная бижутерия. Законный документ, подтверждающий эту невероятную охотничью историю. Рассказали бы — не поверил, что пустынную тварь на гарпун в колодце можно взять, да еще с «каучуковой лианой»! Проще представить себе охоту на крикуна через каминную трубу. Из ферробалисты какой-нибудь огнебойной…

— А я-таки песнь сложила, — вступила Лайла. — О славной тебе охоте, даже пире и вовсе братании! Ее вам сейчас будет спеть или совсем потом, для уже разом всех?

Мысленно представив себе образец поэтическое го творчества простодушной гоблинихи, я с трудом удержался от желания схватиться за голову. И не сразу сообразил, как пресечь исполнение, не обидев зеленявку:

— Спасибо за труд, девочки. Особо тебе, Донна. — Та забормотала было что-то вроде «чего уж, все старались…», но я продолжал гнуть свое: — И тебе, Лайла, спасибо наособицу. Молодец! Только не время сейчас для песен, собираться пора, пока ветер не упал!

— И то верно, — как мне показалось, тоже с некоторым облегчением подхватила старшая зеленявка. — Пошли, Ля, дел невпроворот. Будет еще случай спеть.

И споро утащила под локоток порывавшуюся оглянуться и бросавшую на меня просительные взгляды первую и единственную гоблинскую стихосказительницу. Похоже, не я один критически настроен относительно ее талантов. Но берегут не только свои уши, но и ее душу — впрямую никто не выскажется. Разве что Сигурни могла бы. Только ей все эти саги просто по фигу, в силу врожденной глухоты к искусству и глубочайшей конкретности мышления. Во всяком случае, мне представлялось именно так.

Однако шума, гама и неразберихи вокруг хватало и без исполнения эпосов зеленокожего народа. Отбытие рыбарей, выводивших пескокаты из-за караван-ангара под ветер и ставящих паруса, пропустить было попросту невозможно. Хлопала под утренним бризом ткань, метались по гребням дюн тени, скрипели снасти и колеса, глухой перестук тормозов отмечал рывки и подвижки двухколесных буеров, занимающих места в строю.

Наконец все выстроились вслед за «классической моделью» предводителя. Сам Чухчай вывел пескокат на стартовую позицию раньше всех и теперь флегматично поджидал суетящихся парней в фуфайках. Спокойствие его нарушило лишь мое появление.

Блоссом, его гоблинихи и мое семейство как раз подтянулись с обратной стороны строения — проводить нежданных, но очень уместных соседей по ночлегу и соратников в охоте на пескозмея. Так что прощания, почитай, никто не пропустил, кроме Рона Толкача. Купчика с утра видно не было — забился в какую-то щель и носа не казал.

Ну и демоны с ним, с малахольным. В сторожа трусоватому парню никто из нас не нанимался.

Чухчай меж тем лениво спустил ноги с руля, встал и, порывшись в бардачке под сиденьем, извлек флягу порядочных размеров. О содержимом ее и гадать было нечего — ракия! Причем количество печатей и заботливость упаковки явно не предполагали немедленного употребления. Подарок…

Я деловито оглянулся на своих в поисках совета насчет ответного дара. Умница Хирра с готовностью протянула развернутый алый шелковый платок с двумя чарками из мозговой капсулы пескозмея. Как заранее знала, ей-боги!

Процедуру обмена подарками мы с предводителем рыбарей произвели со всем возможным уважением, молча, под почтительный гомон бородачей и зеленявок. Отступили на шаг каждый, поудобнее прибирая обретенные сокровища…

И в один голос рассмеялись.

— Получается, ты теперь при выпивке, а я при посуде! — жизнерадостно хохотнул Чухчай. — Ни мне, ни тебе не попользоваться!

— Это ненадолго! — в тон ему ухмыльнулся я. — Чую, такие парни, как мы с тобой, без недостающего долго не останутся!

— Ага! — мотнул головой бородач. — В точку!!! Мы оба заржали и обнялись напоследок, что есть силы хлопая друг друга по спинам. Прочие тоже зашумели в голос, размахивая руками и желая друг другу удачи в пути. Даже моих эльфочек зацепило общим настроем — сдержанная Хирра заулыбалась, а и без того буйная Келла начала бесноваться пуще гоблиних. Пемси в подражание своей атаманше откалывала те же коленца, да еще и подпрыгивала…

Впрочем, расставание после таких восторгов прошло на удивление легко и быстро. Чухчай уселся в кресло своего «Бромлей-Торвальдсена», махнул рукой, и вся его команда разом привела паруса к ветру. Заскрипел песок под колесами и катками, пескокаты тронулись с места и пошли, вначале медленно и нестройно, затем все быстрей и быстрей, набирая ход. Паруса ровно загудели, разгоняя двухколесные буера, и вскоре те уже запрыгали по гребням неблизких дюн.

Все потихоньку успокаивались, шумно обсуждая случившееся. Разве что Блоссом до сих пор вел себя на удивление осторожно. Лишь когда мачта последнего из пескокатов скрылась в мареве над быстро нагреваемыми солнцем барханами, санд-шкипер прервал нетипичное для него молчание и тихонько изрек, подводя черту под ночевкой в компании приятных парней и их застенчивого предводителя:

— На тебя, командир, не иначе Судьба в кости ставила. Редко так выходит, чтобы с Капитаном Пустыни при своих разойтись. А чтобы обетом с ним заручиться — так вовсе небывалое дело. У нас, природных пескобродов, с ним свой зарок на кровь, воду и ветер. Но чтобы фляжками поменяться с самим…

До меня с некоторым запозданием дошло. Как «каучуковой лианой» в нос с оттяжкой. Лишь голевой покрутить оставалось, проверяя, все ли в ней на местах. И все равно не помогло — только звону больше стало. Страхи Джоггера, только теперь опасливо показавшегося из неведомого укрытия, стали понятны, но уважения к нему не прибавили.

После такого наше собственное отбытие как-то пролетело мимо меня. И столь давно предвкушаемый завтрак — тоже. Даже вкус фиников, разведенного вина и копченого альтийского сыра, заплетенного в затейливые жгуты, толком не разобрал. Только к полудню очухался более-менее, как раз к очередному знаку на пути, совершаемом нами в песках.

Солнце уже лупило со всей дури, не оставляя и клочка тени от парусов. Впору снова очки темные надевать или там щелевые с дырчатыми, вроде горных. А то и сон добирать под навесом. Все одно ничего нового в череде бесконечных дюн не разглядишь…

Если бы!

Над барханами мелькнуло что-то черное, вроде скрюченной головни. Еще одно, еще… Под углом к гребню выстроился, проступая из бархана, как из приливной волны, ряд шестов, к которым были привязаны иссохшие сморщенные трупы. Уже мумии, не тела. У многих песок состругал плоть с костей, открыв оскалы черепов и клети ребер.

На наших буерах все притихли. Опасения и полунамеки на опасности пустыни, нагнетавшиеся последние дни, наконец обрели зримый облик в виде без малого двух дюжин мертвецов, когда-то оставленных врытыми в песок по шею на обломках мачт своих пескобуеров.

— Кто это их? — озвучил я общий вопрос, добавив запоздало: — И кто сами были?

— А, непонятные люди, — широко махнул рукой Полмачты. — Сели на караван-ангаре, решили водяной налог брать. Половиной товара, а то и кровью, чуть что не по ним. Капитан Пустыни их и урыл, чтоб неповадно было.

Вот так застенчивый симпатяга Чухчай и его девятка роллеров! Прямо-таки восемнадцать колес справедливости…

Следующая ночевка не была богата событиями. Даже пескорыбу на ужин не ловили, обойдясь подвяленной вырезкой предыдущей добычи. В сравнении с парой прошлых дней истекших суток как не было. Одна пустота… Именно ее, а вовсе не песка или ветра, больше всего в пустыне…

Впрочем, на отсутствие последних следующим утром жаловаться не пришлось. У самой прибрежной части пустыни разница в скорости прогрева песка и камня при смене времен дня вызывала особо свирепые порывы шквала. Даже вихри временами закручивались.

То и дело приходилось жмуриться и отворачиваться от летящей прямо в глаза пыли. Рты все уже давно затянули кисеей, а для очков пока рановато казалось. Все одно через полчаса-час ветер стихнет, выровняется. Это пока он заигрался с редкой для здешних мест забавой — парусами трех пескобуеров и одеждой их экипажа и пассажиров. Других-то игрушек, кроме пыли, песка и мелких камешков, обычно где сыскать?

Внезапно шквал опрокинул и смел эти мои мысли так же легко, как куст шар-травы. Налетевший порыв ветра бросил в лицо не песок — что-то шелковистое и длинное скользнуло по щеке и виску, словно погладило мягким кончиком затейливо заплетенной косы.

С запозданием я повернул голову вслед, пытаясь проследить полет источника странных ощущений — только для того, чтобы увидеть, как золотистый гибкий блик оплетает голову Пемси, высунувшейся со своего места на пескобуере. Рефлекторно дернулся, ожидая недоброго от дара песков. Но все обошлось — девчонка уже распутывала длинную, шитую золотом ленту бирюзового шелка с легкими кистями на концах, пришедшую с ветром из сердца Девственной Пустыни.

Словно по команде, караван встал. Со своего буера соскочил Блоссом, следом Хирра с Келлой, ехавшие сегодня вместе. Последним подтянулся Рональд, едва волоча ноги. Песчаная болезнь песчаной болезнью, а на золото у него чутье безошибочное. Тем временем Памела растянула нечаянную находку в руках почти на весь размах, только кисти вились по ветру.

— Откуда такая? — Мне добираться было ближе всех, и первый вопрос остался за мной.

— Пустыня знает, — пожал плечами Полмачты. — Знатная вещица…

— Узор Хтангской династии, — тоном знатока вступила моя высокородная. — Оригинальное плетение, приборные цвета Священного Воинства.

— Это что значит? — жадно встрял Рон Толкач. — Во сколько встанет?

— То значит, что вещице самое малое три тысячи лет, — авторитетно-снисходительно преподнесла ответ Келла. — Под заклятием нетления она до Мировой Погибели не истреплется.

— Ну так, а в звонкой монете? — продолжал настаивать купчик.

— В чужом кармане не считай! — опомнилась наконец унтер-бандерша, огрызнувшись в своей привычной манере. — Сам свою Судьбу лови!!!

Видно было, что подарок ветра пустыни полностью покорил ее. Предполагаемая давность вещи изрядно польстила пышечке, чья жизнь до встречи с моей древнейшей ничем не отличалась от века поденки. Ни наполненностью настоящими делами и предметами, ни предполагаемой продолжительностью.

Что-то я не припомню удачно устроенных в жизни «выпускниц» подростковых женских банд…

Стянув шаль с головы, Пемси повязала волосы бирюзово-золотой тесьмой. На мой взгляд, это был скорее поясок или зарукавная лента, но новой хозяйке виднее. В конце концов, эльфийскому рыцарю легендарных времен, которому вещица принадлежала прежде, нынешняя владелица приходилась немногим выше пояса или запястья, так что привычная высота ношения повязки не слишком изменилась.

Рональд Джоггер Ас-Саби меж тем, как оказалось, внял совету и нелепо прыгал на гребне бархана, размахивая в воздухе скрюченными пальцами обеих рук. Ловил свою удачу, покуда ветер не переменился.

И что интересно, поймал-таки! Возникший ниоткуда темный лоскут смачно впечатался ему в физиономию. Но этот дар пустыни расползся под алчными ладонями поставщика двора Его Великолепия прежде, чем тот сумел распознать, что же именно принес ему ветер. Только темные полосы от пальцев остались на лбу и щеках. Вот и гадай теперь, какую судьбу выловил он себе и откуда пришел знак.

Хотя последнее и так ясно.

Когда-то тысяча рыцарей Священного Воинства Хтангской династии отправилась на Хисах через Девственную Пустыню, испытать Судьбу военным походом.

Судьба дала им недвусмысленный ответ — ни один не вышел из песков, чтобы рассказать о том, какое орудие было избрано ею для возвещения своей воли. А ветер тысячелетие за тысячелетием выносит частицы их снаряжения и праха, бросая в лица путникам. Словно напоминание о том, что не следует излишне дерзко искушать свою удачу. Или как аванс этой самой удачи: от одного убыло — к другому прибыло.

Надеюсь, к Пемси применим второй случай. А для Рона Толкача и первый сошел бы, хоть и нехорошо желать недоброго человеку, вся вина которого — непроходимые жадность и самодовольство.

Кому что достанется, все едино не нам решать. От каждого зависит лишь, как ответить на выпавшее — достойно, недостойно, со всем вниманием или небрежно. Принять чужой выбор или воспротивиться, как поется в самом известном монологе Принца Хисахского…

Никогда бы не подумал, что эти затрепанные по балаганам слова совсем иначе окажут себя на краю Девственной Пустыни, где они и родились. Тем более применительно к реальным людям, а не к искусно раскрашенным актеркам, представляющим магов, воителей и красавиц древности, богов и стихии…

Последние как раз приутихли — утро уступило свои права дню, и солнце поровну раскалило песок глубокой пустыни и камень недалекого плато. Дожидаться нечего, ничто более не удерживает от движения навстречу судьбе. Так что, оставив поиски своей доли, мы снова пустились в путь.

Вот ведь как на балаганный манер мысли перевело! Сам заговорил не хуже Халеда на сцене. Хорошо хоть не вслух. То-то позора было бы, на всю жизнь, сколько бы столетий ни отмерили Зерна Истины. И так по сторонам оглянулся воровато, словно вправду сболтнул…

Если б не эта неловкость, я мог бы и не увидеть того, что случилось в тот же миг. Судьба слишком быстро и неожиданно показала, что богата не только на предупреждения да знаки. Всего в какой-то паре кабельтовых от границы песка и надежного камня!

Совершенно внезапно один из пескобуеров подпрыгнул на пяток ярдов, а обратно опустился, уже разваливаясь на части. Сольвейг, Милли и Фанни порскнули в стороны от груды обломков, их пассажир, Рон, выбирался дольше. Наши буера резко разошлись в стороны, обходя место крушения. Оси скрипели, мачты вело в опасном крене. Глубокие колеи описали дуги вокруг бархана, оказавшегося столь ненадежным.

Уцелевшие два буера, едва не столкнувшись, сгрудились за разбитым, чтобы подобрать экипаж. О грузе пока речь не шла, сначала надо выяснить, в чем дело.

Полмачты соскочил на песок, вглядываясь в барханы вокруг останков катастрофы. При этом в руках у него был здоровенный гарпун — раза в полтора больше того, что я использовал в колодце караван-ангара. Похоже, опять охота намечается. Спрыгнув с борта следом за санд-шкипером, я уставился на песок.

Вовремя. Прямо по прежнему курсу каравана, теперь уже за кормой, в песке мелькнул серый шипастый гребень, не уступающий в размерах среднему бархану. Для пескозмея великоват, да и не в тон совсем. Неужели…

— Это же песчаная акула! — завопил я с непонятной радостью и повернулся к Блоссому в поисках подтверждения.

— Не иначе, — ошарашенно кивнул тот, а на мой удивленный взгляд пояснил: — Что я, видел ее когда, что ли?

В голосе его не было ни малейшего оттенка стыда, как будто не он до дыр протер нам уши историей про эту самую зверюгу. Ну да сейчас не до старых историй. В ближайшее время мы обзаведемся собственным вариантом рассказа о песчаной акуле.

Желательно бы со счастливым финалом. Чтоб осталось, кому рассказывать…

Разворачиваясь для новой атаки, тварь выпросталась из песка во весь размах. Даже пролетела немного над впадиной между барханами, изгибаясь в прыжке, как обычная пескорыба.

Что я там думал, будто мачта пескоката в качестве ловчей снасти на песчаную акулу велика окажется? Для нее и шпиль Храма Победивших Богов маловат будет. Потому что никакая она не акула, а самый натуральный дракон, просто без лап, крыльев и иных поверхностных излишеств. Зато в бронированной шкуре с жесткими гребнями и шипами по всей поверхности. Не иначе Повелитель Неба удостоил вниманием особо игривую пескозмейку — вот и результат. Легенда Девственной Пустыни въяве, на все двадцать ярдов длины и невесть сколько длинных тонн веса. И кто на кого тут будет охотиться, еще вопрос…

Гоблинихи бешено заметались по снастям, растаскивая в стороны уцелевшие буера. Мы все навалились на корму того, который встал против ветра на крутом склоне, стремясь вытолкать его за вершину. Только Джоггер, нелепо размахивая руками, побежал куда-то в сторону центра пустыни, прочь от спасительных каменистых равнин.

— Вернись, кретин! — проорал ему я, отрываясь от пошедшего наконец под уклон песчаного судна. — Сожрет ведь!!!

Но тот уже ничего не слышал — не столько со страха, сколько из-за шума песка, рассекаемого чудовищем. Плюнув, ярванул за ним, увязая в развороченных барханах. Расстояние между нами сокращалось слишком медленно. Куда быстрее настигала беглеца тварь, волнообразно стелющаяся в песчаных бурунах.

— Стой! Стой, идиот!! Остановись!!!

Новая попытка достучаться до обезумевшего купчика оказалась столь же удачной, сколь несвоевременной. Рональд услышал, обернулся — и тут же замер, как вкопанный, завороженно уставившись на неотвратимо приближающуюся песчаную акулу. Та будто текла, мелко вибрируя при погружении в песок и упруго раздвигая его литой округлой тушей. В дюжине футов от намеченной добычи тварь затормозила, растекшись по склону бархана, и подняла голову для атаки.

Пасть раскрылась, выпуская наружу сильно вытянутые вперед, словно щипцы, полукружья зубов на мясистой трубе из плоти. Выдвижная глотка разом вдвое сократила расстояние до лакомого кусочка, и это было еще не все. Между распахнутыми хрящеватыми фальшчелюстями выметнулся мускулистый и длинный, как у попингуя, язык. Только в отличие от охотничьей снасти сравнительно безопасной твари джунглей, этот на конце был снабжен не хватательной подушечкой, а богатым набором крючковатых когтезубов. Каждый в пять дюймов размером, не меньше.

Волна оглушительной вони из этой сложносочиненной пасти докатилась даже до меня. Похоже, песчаную акулу, в отличие от пескозмея, не едят. Если судить по запаху…

Рон Толкач так и не пошевелился, когда язык песчаной акулы обвился ему вокруг шеи. А когда охотничья снасть твари ленивым движением сорвала его голову с плеч, и вовсе уже ничего не мог поделать. Безголовое туловище стояло, пошатываясь, пока ритмично выстреливаемая вперед выдвижная глотка зверюги отхватывала кусок за куском. На каких-то пять глотков пошел купец зверюге, лишь сапоги остались стоять. Один, правда, завалился набок.

Прожорливая тварь и их подобрала цепким языком — аккуратно, по-гурмански, чтобы песка случаем не ухватить. Брезгует, зараза…

А затем в парадном обеде песчаной акулы на ступила очередь следующей перемены блюд. То есть моя. Прыжком уйдя в склон бархана, тяжелая туша в секунды преодолела разделяющее нас расстояние и вынырнула из песка прямо передо мной, на привычной ей охотничьей дистанции. Ну здесь легкой холодной закуски ей не дождаться!

Чисто автоматически я залпом разрядил стволы стреломета в пасть твари. Отдачей руку чуть из плеча не выбило. Да впустую — половина стрел срикошетила от зубов и бляшек панциря, а оставшиеся засели в мясистой трубе выдвижной глотки, не причинив зримого вреда. Только раззадорили зверюгу еще сильнее, не задержав и на секунду.

Безнадежно, зная, что впустую, я зашарил рукой на привычном месте у пояса в поисках огневой снасти. Но файрболла, как назло, в подсумке не оказалось. Вот тебе и поездка в Хисах, мирное добрососедское государство. На обратном пути прихвачу с собой двухфунтовую многорогую аркбаллисту с отсечкой очереди по три. Если он будет, путь этот…

Кто-то подкатился сзади мне под колени, сбивая с ног. Вовремя — зубищи песчаной акулы клацнули, сомкнувшись на том самом месте, где только что была моя башка. Бронированная труба головы наползла на выдвижную глотку, готовясь выбросить ее в новой атаке.

Нежданный спаситель завозился подо мной, отпихивая в сторону. Пемси! Вот так сюрприз!!!

Освободившись, пышечка в упор наставила свой кургузый стреломет на снова разверзшуюся смрадную пасть и клацающий когтезубами, змеящийся язык. Тщетно. Даже будь у нее надсеченные иглы, которые перед отправлением я сам велел ей выкинуть на краю пустыни. Песчаной акуле все едино, что болт, что иглы, расходящиеся в плоти стальными щепками. Файрболл бы, хоть полуфунтовый…

О существовании еще одного боеприпаса, популярного в бескрайних песках и излюбленного той же Сигурни, я как-то позабыл — и очень зря. Как и про то, что Памела давно нашла общий язык с хозяйственными и боевитыми гоблинихами.

Четыре огневых сардельки впечатались в основание языка зверюги, шкворча оранжевым фосфорным пламенем. Легли, как нарочно, руной уничтожения.

От неожиданности и резкой боли тварь рефлекторно сглотнула, втянув выдвижную глотку вглубь, в самую свою сердцевину. Ох, лучше бы она этого не делала! Для нее самой, конечно, не для нас. Особенно не для меня. Поскольку после этой нехитрой операции именно ко мне песчаная акула и потеряла интерес сразу и бесповоротно. Равно как ко всему прочему, кроме песка, в который она незамедлительно ввинтилась, попутно заглотив полбархана.

Не помогло. Обожженная зверюга так металась под поверхностью, что казалось, верхушки дюн заплясали вокруг сгрудившихся пескобуеров. То здесь, то там между барханов прорывались извергаемые ею клубы густого смрадного дыма — и все чаще с лоскутами трескучего, как от масляной лампы, желтого пламени. Похоже, упитанность твари, помогающая перетекать под песком, разжимая и разрывая любые преграды, сыграла с ней злую шутку. Весь этот жир теперь кипел и разгорался, превращая песчаную акулу в подобие ползучей зажигательной бомбы!

Не закончить бы нам всем с ней так, как тому полковнику в истории с кротами и файрболл-фогом.

Шансы уже довольно высоки. Как раз сюда заворачивает, вконец обезумев от боли…

Подброшенные вверх пескобуера промели мачтами небо. Ощутимо тряхнуло даже стоявших поодаль, а тех, под кем пронеслась зверюга, попросту раскидало, занеся песком по пояс. Борозда следа, проступившего на поверхности, источала струи донельзя вонючего дыма, завивавшегося в спирали, прежде чем рассеяться.

Уносясь от нас к востоку, стране погибели и забвения, песчаная акула успела проделать еще ярдов сто пути, когда огненные клубы над ней вырвались одновременно из нескольких мест. Движущаяся гряда внезапно остановилась, лениво дымя. Долгие мгновения ничего не происходило… до того самого мига, когда почти сотня футов песка взметнулась, вздыбленная огненным валом. Грохот прокатился, приминая верхушки барханов, тряхнуло еще раз, хотя и послабее, чем при проходе прямо под нами…

И все стихло. Пламя опало, в ушах, изрядно травмированных предшествующей свистопляской, отдавался лишь шорох ветра, играющего снастями двух уцелевших буеров. Казалось, что запах жирной гари ему не унести никогда. Все потихоньку отходили, поднимаясь с песка и отряхиваясь.

Гоблинихи, похватав лопатки и заступы, тут же рванули к еще дымящемуся рву — зубы откапывать, главный трофей нечаянной охоты. Ох, чую, под тяжестью этого ожерелья Памела с места не сдвинется. Насколько помнится, зубов там было немерено. Или это у моего страха глаза велики? Да нет, и вправду всем зубам зубы, пусть и без челюстей. Зато на языке их тоже в достатке…

На полпути орава зеленявок разбилась по три — к каждому краю канавы, для надежности. С какой-нибудь из сторон да нароют добычу. Вот только где же еще одна? Вроде бы песчаной акуле не подворачивалась. Или та гоблиниху походя в песок втерла, даже не заметив?

Поискав взглядом седьмую, я обнаружил ее утешающей Блоссома. Тот сел, где стоял, и уткнулся лбом в кулаки, переживая неудачу в главной охоте всей жизни. Как же, легенду на гарпун взяли! Точнее, на кургузый дамско-бандитский стрелометик. И кто!!!

Меня, в отличие от него, добила кандидатура утешительницы. Нет, не обстоятельная Донна или спокойная Милли. Даже не Лайла. Неумело, но трогательно придерживала своего шефа за трясущееся плечо Сигурни, обычно отличающаяся прямотой и чувствительностью железной мостовой балки. А тут ее единственную проняло тем, каково терять мечту, в которую санд-шкипер и сам-то не особенно верил, раз не смог убедить нас в ее реальности. Вот так Си… Уж от кого не ожидал!

Похоже, сегодня вообще день сюрпризов. Еще неизвестно, кто или что выкинет следующий фортель. Лишь от одного больше не следует ждать ни неожиданностей, ни ставших вполне привычными пакостей. Рональд Джоггер Ас-Саби умер, как жил — бестолково. И бесповоротно. Хоронить, и то нечего — что не перемолола зубищами хищная тварь, то сгорело в погребальном костре, который прекрасно вышел из самой зверюги, спасибо Пемси.

Небогатая надгробная речь, и не сказать, чтобы добрая. Ну да о мертвых либо правду, либо ничего. Не окажись унтер-бандерша моей древнейшей столь тверда на руку, и по мне сейчас прозвучало бы что-то подобное. Если бы вообще уцелел кто-нибудь, способный помянуть погибших.

Кстати, а где сама виновница торжества разума над животным миром? Точнее, не столько разума, сколько нахальства в смеси с полным бесстрашием. Видно, от полного же непонимания ситуации… худым оно, сообразно комплекции пышечки, просто не могло оказаться. Да и Хирра с Келлой что-то не спешат убедиться в целости и сохранности законного супруга. Куда все подевались?

А, вот они. Вроде бы виднеются за ближним пескобуером. Всем троим не до меня, жив — и ладно. Что ж, справедливо. Меня-то древним золотом, пожалованным ветрами пустыни, только по лицу мазнуло. Вся слава и блеск достанутся забавной блондиночке, в соответствии с выбором самой Судьбы.

Огибая корму фрахтовика, я прищурился против солнца — как-то уже начали чествовать Памелу Акулью Погибель?

Картина и вправду открылась эпическая. Победительницу чудовищ шумно рвало за высоченным колесом. Обе мои жены суетились вокруг нее, придерживая волосы и золотое шитье хтангской головной тесьмы.

Каждому, кто жаждет славы, стоило бы посмотреть…