Белые, но не пушистые

Песни о красных комиссарах

При этом победа белых сама по себе не решала ни одной из тогдашних российских проблем. Мы сегодня много знаем о жестокости комиссаров, о чекистах, продотрядах… Все правда. Однако надо понимать простую вещь. Красный террор шел от попыток идеологизированной, жестокой, еще только формирующейся власти удержать идущую вразнос страну. Но ведь и у белых специалистов по социальному управлению что-то не заметно. И проблемы они решали тем же решительным военно-административным методом.

Там продразверстки, здесь реквизиции. Тухачевский топил в крови антоновское восстание. А в колчаковском тылу — целые партизанские республики. Как расправлялся с повстанцами, например, атаман Анненков, лучше не рассказывать — волосы дыбом встанут. Интеллектуал Колчак был вынужден закрывать глаза на анненковские зверства.

Деревня после победы белых вообще стала бы первой проблемой. Она не любила красных, но и «их благородий» боялась. Там уже прошел передел собственности — дворянские гнезда разграбили, сожгли, бар (если не успели уехать) постреляли. Возвращение белых означало для мужиков возмездие и, главное, утрату ощущения воли, которую они почуяли в 1918 году. Потому, приди генералы к власти, вспышка крестьянских восстаний прогнозируется очень легко. Это новая пугачевщина, которую любая власть вынуждена давить беспощадно.

Идем дальше. Национальный вопрос. Белые провозглашали великодержавный принцип «единой и неделимой России». Единая и неделимая? Украина уже откололась, Польша, Финляндия, Грузия, Прибалтика тоже, на Кавказе бунтуют горцы, в Средней Азии развернули зеленое знамя басмачи… Красные выдвинули идею пролетарского интернационализма — она позволяла сохранить империю по сути, но как бы на новых принципах. А приходят белые со своей великодержавностью — и что? Начинают вновь присоединять отколовшиеся окраины? Да русское население этих самых окраин тут же оказалось бы первой жертвой!

Отношения с Западом (точнее, с Антантой). Запад бы, конечно, белую власть признал. Как, между прочим, вскоре после Гражданской признал красную. У Европы в России было не сочувствие к той или другой стороне, а собственные геополитические интересы — оттого и высылались к нашим берегам чужие эскадры, высаживались иностранные десанты. Помощь Антанты белому движению не надо преувеличивать. После Первой мировой войны тамошние склады все равно ломились от ненужного уже военного обмундирования и оружия — вот и нашелся рынок сбыта. Кроме того, Россия белая тоже создала бы проблемы для стран-победительниц. Как правопреемница царской России, она могла бы, например, заявить претензии на долю в германских репарациях, потребовать себе места в послевоенной Версальской системе.

Про то, с какой озлобленностью белые расправлялись бы со всеми, кто в Гражданскую поддержал большевиков, можно, наверное, не упоминать. Я готов согласиться с тем, что белый террор, наверное, не был бы столь масштабным и организованным, как красный. Но то, что крови (в том числе и напрасной) пролилось бы много, — очевидно.

Наконец, главное. Сегодня коммунистическая идея скомпрометирована навсегда. Будущие поколения не простят победившим красным ни ГУЛАГа, ни насильственной коллективизации… Однако, представьте, что большевики проиграли: осталась бы романтическая легенда, как идеалисты-бессребреники пытались построить светлое царство справедливости, но злые дяди в золотых погонах им не дали. Марксистская идея жила бы в мире до сих пор. И песни пелись бы не о печальных поручиках и корнетах, а о трагических комиссарах и коммунарах.