Suffering from short penis

Отец часто вспоминал Клавдию ласковым словом. Как она брала в рот. Как ела и как срала.

Он любил подсматривать.

Подсматривать и дрочить, затейник.

Затейник и недотрога.

Она встречала его, одевшись в рубище.

В рубище из пустяков и цифр.

Они еблись единожды в день, подолгу смакуя щекотку акта и дразня оргазм… и наконец он сдрачивал ей на ноги.

Её язык щебетал у уха, пальцы как паучьи ножки обрабатывали мошонку:

— Любо-любо-любо-лю, хуй-лю-лю, да хуй-лю-лю,

Любо-любо-любо-лю, хуй-лю-лю, да хуй-лю-лю,

Любо-любо-любо-лю, хуй-лю-лю, да хуй-лю-лю.

Соревнуясь на завтра

Пантелеймон, будучи жив, поучал иногда Кузьму:

— Ты, Кузя, главное — стратегической цели следуй. Будь настойчив, понимаешь? А иначе ты здесь не проживёшь. Здесь расслабляться нельзя: сразу в анус постучат.

Кузьма в это время обычно варил молоко.

Он слушал Пантелеймона в пол-уха и с сожалением думал: «Эх, наградит же судьба уёбком… что он мне там поёт? Постучат в анус… ведь если бы не он, так я уже завтра бы получил повышение и гормональную растаможку. А он еще лечить пытается, спортсмен-олимпиец. Тут, брат, и не таких видали. Я на корабле встретил одну гражданку, чьё тело было — сплошное дупло — зияющее дупло, говорю я вам. Зияющее дупло, истекающее сливками взбитого сока, чмокающее, пульсирующее, зовущее… Но это дупло — западня. В этом дупле нет мёда, медвежонок. Нет мёда, говорите? Что ж, хуже для вас: вас — то я и съем, и отрежу гениталии, и сварю их в медной кастрюле, и подам на стол с перцем и фруктовой подливой, и скажет мой старший сын:

— Бра-а-аво!

И на этом участь его свершится.»

Загрузка...