Безумием мнимым безумие мира обличившие

БЛАЖЕННАЯ МАРФА[13]

В Суздальской обители близ северных дверей соборной церкви находится скромный надгробный памятник Марфы Яковлевны Сониной, скончавшейся 10 августа 1803 года, 80 лет, после 60-летних подвигов в юродстве Христа ради.

Когда она была еще здорова, везде ходила, сама бедна была, а бедных не забывала, ноченьки целые за коклюшками просиживала, все кружева плела, хорошие, дорогие. В большом ходу тогда кружева были, особенно купчихи щеголяли. А сама она, что ни выработает, все нищим да сиротам, а когда и в храм Божий принесет, на свечи к преподобной Евфросинии; а у самой-то и копейки запасной никогда не бывало. После, когда была уж без ног, с постели не вставала семь лет. Покойная игумения матушка Аполлинария посылала послушниц поочередно служить Марфе Яковлевне. В ранах вся лежала. Никогда не пожалуется, не поропщет, за все Бога благодарила, и молодых учила уму-разуму: «Все терпите, говорит, не гневите Бога ропотом, от трудов рук своих питайтесь и уповайте на Бога. Он вас, милые мои, не оставит за то, что вы, послушания ради, грешную Марфу не оставляете. Воздаст вам за меня Царь Небесный».

Вовсе не была она монастырской и в монастыре не жила, только случалось, что гостила она здесь иногда у монахинь знакомых: проживала иногда дня по два, только редко, и в Покровском монастыре у игумении. А всегда жила Марфа Яковлевна у приятельницы своей, у небогатой мещанки вдовы Евдокии Ивановны Изюмовой, и домик Изюмовой был рядом с дьяконским домом. О прежнем житье-бытье М. Я. сама кое-что рассказывала.

Была она родом из здешних мещан; Сонины прозывались. Сироткой по десятому году осталась после родителей; до двадцати лет с братьями женатыми в родительском доме прожила, работала на них, пуще всякой работницы без отдыха. Были у нее хорошие женихи, из купечества, но не пожелала замуж выйти. А в семье-то тяжко и грустно ей было жить: жены братьев ее ссорились и мужей на вражду наводили.

Марфа Яковлевна пошла странствовать по святым местам, у Соловецких чудотворцев побывала, в Киев два раза сходила. Воротилась с богомолья и поселилась у Изюмовой в домике на весь век, а тут и юродствовать начала. В длинной белой рубашке стала ходить, и всегда почти босиком, другой одежды никакой не носила. По улицам всегда от места до места бегом бегала, ребятишки бегут за ней, хохочут, дразнят. А она никогда на них не осердится, только пальцем погрозит, а то и гостинцы им раздаст, баранки, либо пряники, когда купцы ей принашивали на поклон. Мимо дома родительского когда пробежит, постучит бывало в окошечко и кричит: «Покайтесь, молитесь, живите мирно, не гневите Бога»! А в дом редко заходила, потому что не слушались ее невестки; все у них свара стояла да брань греховная с утра до вечера. И сбылось же над ними слово блаженной: обнищали и умерли все, еще при ней, только остались могилки родителей ее и всего Сонинского рода на кладбище у Воскресения.

А чужие многие ее слушали; читывала она им из духовных книг, и как же сладко читала и толковала. И добрые советы подавала многим, как жить, как от греха себя оберегать. В монастыре, в былые года говаривала она здешним монахиням: «Не занимайтесь суетою, трудитесь больше, зависти и сплетен удаляйтесь. А не то, смотрите, Бог накажет, все пропадет, и Преподобная-то сама уйдет от вас к Лазарю». И много, много раз повторяла им такие слова. Ведь сбылась же угроза Марфы Яковлевы. Весь монастырь дотла выгорел; церковное добро все почти пропало, и у монастырских ничего не осталось; кто в чем выскочил, то и уберег. А как собор загорался, мощи благоверной княгини Евфросинии подняли монахини с гробом из раки и снесли в ближнюю приходскую церковь в честь праведного Лазаря. Слово-то блаженной сбылось: ушла Преподобная к Лазарю![14]

Да не только в монастырях, айв миру многие от блаженной пользу получали: местные ее знали и уважали, и за советом к ней приходили, и молитв ее просили, и младенцев к ней болящих приносили, а она, бывало, либо водицы богоявленской даст с молитвою, либо антидора частичку. И как рукой снимет недуг с ребенка. А вот не любила она, как уж очень примутся почитать ее и хвалить в глаза: сейчас начнет смеяться, вертеться, кидаться из угла в угол, словно дурочка какая; тут уж и слова хорошего от нее не услышишь. Рассердятся гости, бранить ее начнут, а ей то и нужно. Приезжали к ней из других городов, из Костромы, из Ярославля и купцы, и помещики, а больше барыни веру к ней имели. Много она им правды в глаза говорила и не льстила никогда. Привозили ей и присылали продукты и денег давали; она ничего себе не берегла, часть отдавала хозяйке своей, а прочее все бедным раздавала.

Приехала к ней раз княгиня Т., барыня пребогатая, и денег привезла рублей 200, а Марфа Яковлевна и взять не захотела. «Ты бы, мать моя, лучше свою бедноту пожалела: раздетые они у тебя, босые, голодные, хотя и рабы твои, а все же братья во Христе, Марфуше ничего не надо. Марфуша сыта и довольна по милости Божией». Так и не взяла ничего, совсем пристыдила княгиню.

Марфа Яковлевна в последнее время каждый день ходила в монастырь к ранней обедне; зимой в теплой церкви стояла в уголке, а летом в собор не входила становилась всегда пред северными вратами и молилась прямо на раку благоверной княгини. На этом самом месте и могила ее.

Вот и в последний раз, в Ильин день, пришла она, и стояла на всегдашнем своем месте. Выходят монахини из собора, видят, лежит Марфа Яковлевна ничком на земле. Подняли ее, чуть дышит, совсем без памяти. Отнесли к игумении в келлию; на другой день опамятовалась, только ногами обеими не владела до самой кончины. Стала просить: «Отнесите меня, Христа ради, к Авдотье Ивановне». Снесли ее на руках, там она и пролежала семь лет недвижимо, а инокини ей служить ходили поочередно.

Каждую субботу Святых Христовых Таин приобщалась: носил к ней Св. Дары духовник ее, от праведного Лазаря священник отец Иоанн. Было у него горе большое. Сын его поехал в Петербург учиться в академии и пропал без вести. Уж как сокрушался отец Иоанн; приход бедный, четыре поповны-подростки; вся надежда была на сына. Марфа Яковлевна утешала своего духовного отца: «Не горюй, батюшка, терпи и Богу молись: не пропал твой Алеша, еще увидишь его, воротится тебе на радость». Так и сбылось. Прошло несколько лет и попович вернулся.

А как настали последние дни, Марфа Яковлевна предчувствовала свой конец; со всеми знакомыми простилась и иконы, какие у нее были, раздала близким на благословение. В день кончины Св. Таин причастилась, пособоровалась и канон на исход души прослушала. А когда читали канон, она всякое слово повторяла; наизусть знала, видно, часто про себя читала. Сама свечку задула, перекрестилась три раза и так тихо преставилась блаженная, словно сладким сном заснула.

На шестой день схоронили, потому что все подъезжали на похороны из других городов. Ни тления не примечали, ни запаха, несмотря на то, что жара была сильная. Народу столько было, что монастырь весь был полон. Пока в доме лежало тело, панихиды ни днем, ни ночью не умолкали.

Долго еще приходили на могилку к подвижнице страждущие и по вере своей получали утешение.

ЮРОДИВАЯ ИУЛИТТА УФИМСКАЯ

Скончавшаяся в Уфимском Благовещенском монастыре и оставившая по себе светлую память Христа ради юродивой, Иулитта Борисовна Зуева родилась в 1807 г. Ее родители Борис и Мария были поселяне из с. Воздвиженского Оренбургской губернии, люди простые и благочестивые. Кроме Иулитты у них был еще сын Адриан.

До 15 лет Иулитта росла и жила в доме родителей, как и всякая сельская девушка, отличалась большой скромностью и трудолюбием. Когда ей было пятнадцать лет, родители задумали выдать ее замуж. Она же в тайне сердца своего имела думу посвятить себя жизни иноческой и с самых малых лет уже не ела мясной пищи. Глубоко опечаленная намерением родителей, она в горячей молитве искала помощи и утешения у Ангела Хранителя и Пресвятой Богородицы, и однажды во сне получила указание, что ей нужно, чтобы провести жизнь девственную, идти подвигом юродства. В ближайшее после этого времени воскресенье Иулитта уже начала этот тяжелый подвиг. Идя после службы домой, наряженная скромно и чисто, Иулитта села в грязную лужу и стала говорить несообразности. Скоро по деревне разнеслась молва, что «Улитка сдурила». На другой день Иулитта попросила мать, под предлогом нестерпимой головной боли, остричь ей волосы. Мать остригла ее; она же сняла всю одежду, кроме рубашки, и так стала ходить по деревне.

Началась тяжелая многоскорбная доля Иулитты, и этот крест ради Господа она добровольно несла всю свою долгую жизнь. Тяжело ей жилось в родной деревне: мальчики стали гоняться за нею, осыпая бранью и побоями; доставалось и от взрослых. Купив пучок больших иголок и ими защищаясь от неотвязчивых порою преследователей, Иулитта ночами тайно молилась, а днем ходила по избушкам и, чем могла, помогала женщинам: то в ткачестве, то в уходе за ребятишками. Питалась она только черным хлебом и водой, а от всякой хорошей пищи под разными предлогами уклонялась.

Вскоре умерли ее родители; брат Адриан нанялся в караульщики, Иулитта же стала совсем свободною. В это время она тайно была духовной дочерью священника Сперанского из с. Никитинского, который был человеком доброй души и очень милостивым ко всем бедным и бесприютным, особенно сиротам. У него она живала по временам, и он ее постоянно оберегал и защищал. Порою Иулитте приходилось испытывать покушения на ее целомудрие, но она твердо охраняла себя, где скрываясь, где наперед обнаруживая в прямом и резком слове намерение замышлявших недоброе и тем приводя их в стыд и смущение: то при всех устыдит, то исколет иголками.

Такая жизнь, полная подвигов тайной молитвы и труда, крайнего смирения и терпения, скоро очистила ее душу и развила ее духовные силы: она стала вдумчива, опытна в вопросах духовной жизни, в разумении путей Промысла Божия в жизни людей, чиста и отзывчива на людское горе, милостива и тверда в молитве и надежде на милосердие Божие. Под благодатным воздействием Иулитта стала предвидеть будущее, и этим даром стала обильно служить спасению своих ближних. Прикрывая свое предвидение внешними несообразностями, она предсказывала будущее и подготовляла людей к испытаниям. Когда она предузнавала пожар, сама одевалась на ночь и других заставляла делать то же. К бурану начинала храпеть, как лошади к ненастью. Она носила с собой мешок с иконками, крестами, с чугунком, кружкой и иголками. Кому предстояла скорбь и слезы, тому давала крест и говорила, чтобы тот человек вычистил и омыл крест. При большой скорби крест давала большой, при малой — поменьше; пред концом скорби приходила и отбирала.

Почти шестьдесят три года Иулитта провела в подвиге юродства в родном селе и окрестных деревушках, служа ближним словом и делом, молитвами и услугами в нуждах, главным образом духовных. Ходила она обыкновенно в таком виде: на голове носила шапку, подвязанную платочком, на себе сверх льняной рубашки синий сарафан, а на ногах рваные лапти, и всемерно сама же себя унижала, постоянно приговаривая: «Улитка — дура» и т. п. Когда те, у кого она жила, начинали ее уважать, она скоро уходила, а кто не обращал на нее особенного внимания, у тех жила подолгу и работала.

В двадцатых числах июня 1885 г. Иулитта собралась в Уфимский женский монастырь. В это время туда ехали никитинские келейницы. С ними стала проситься ехать и Иулитта; ее долго не брали, опасаясь, что она станет дурить и им благополучно не доехать. Иулитта дала слово, что будет дорогою вести себя смирно, и действительно ничем странным не проявила себя. Девушки мирно доехали с нею до обители, а игумения Евпраксия всех их и Иулитту охотно приняла.

Всю жизнь свою Иулитта была благодарна тем сестрам, что привезли ее в обитель, и не иначе выражалась, что они, привезя ее в обитель, «заживо ее в рай свезли». В обители старица нашла желанный простор своему молитвенному подвигу: посещала она и постоянные службы обители, молилась и тайно по ночам. И как на родине, так и здесь она служила ближним данными ей от Бога благодатными дарами прозревать будущее и давать добрые советы. Когда какой-либо сестре грозила скорбь, она той начинала кланяться в ноги. Которой сестре предстояло быть переведенной из одной келлии в другую, приходила к той Иулитта, садилась на палку и начинала выезжать. Если кому-либо из сестер предстояло получить весть о смерти близких родных, Иулитта приходила в их келлию и ложилась около кровати на полу, как покойник.

В обители существует много рассказов о подобных предсказаниях блаженной, точно сбывшихся. Упомянем здесь об одном. Когда игумения Евпраксия была уже слаба и хотела поехать на дачу для поправления здоровья, а ее келейница заказывала столяру на дачу кровать, Иулитта пришла и стала настойчиво требовать, чтобы делали скорей не кровать, а прочный стол. И сколько ее ни унимали, она не переставала буянить, требуя своего. И что же? Не кровать на дачу, а стол понадобился, чтобы положить почившую игумению!

Многие миряне из города, простые и образованные, скорбящие и нуждавшиеся в советах и наставлениях, в разрешении недоумений обращались к Иулитте и всегда получали от нее опытные указания и нравственную поддержку. Многих она утешала, многим предсказывала будущее, многих вразумляла. Так, когда к ней пришли жившие небрачно мужчина и женщина, она стала при них браниться грубо, тем довольно ясно указывая на их безнравственную жизнь. Последние чрезвычайно были этим потрясены и исправили свою жизнь, вступив в законный брак. Другому господину предсказала о бегстве его жены с любовником. А одной москвичке она была доброю советницей и утешительницей в течение многих годов, о чем та с признательностью и сообщила обители письмом. Когда нужно и можно было надеяться на соблюдение тайны, Иулитга отлагала юродство и говорила прямо, мудро наставляя и советуя лучшее. Одну сестру, собиравшуюся уйти в мир, Иулитта, оставив юродство, так утешила, вразумила, наставила, что та уже навсегда осталась под крестом иночества.

Почти ста лет от роду, окончив свой тяжелый, но миру незримый подвиг, старица перешла в вечную жизнь. Тихо скончалась она 3 августа 1903 года, напутствованная Святыми Таинствами: Покаяния, Елеосвящения и Приобщения Св. Тела и Крови Христовых. Она погребена в обители. Ушла она из этого мира от своей скорбной доли, но оставила по себе светлую память, и народная тропинка не зарастает к ее могиле. Как падающая звезда оставляет на темном небосклоне яркую полоску света, так и Иулитта, скончавшись, оставила по себе светлые и добрые воспоминания. Однако звездочный след скоро меркнет, но свет жизни этой юродивой не померкнет и останется незабвенным из рода в род. Эти воспоминания о ней будят и в других душах теплую веру, примиряют с нестроениями нашей жизни и сильнее влекут к святой жизни. И как бы говорят: все пройдет, пройдут скорби и печали, но не забудется добро, не забудется та любовь, которую явит человек ближнему.

УСТЮЖСКАЯ ЮРОДИВАЯ ПЕЛАГИЯ АНДРЕЕВНА БЕРЕЗИНА (БЕРЕЗИХА)

По молитвам праведных Прокопия и Иоанна в Великом Устюге почти не переводились юродивые, призванные Богом служить людям чрез свой тяжелый подвиг с отречением от разума — высшего дара Божия человеку.

К числу таких юродивых в г. Устюге принадлежала Пелагия Андреевна Березина, жившая в городе до 80-х годов XIX столетия. Пелагия Андреевна, мещанка, вдова, имела детей. Обитала она в маленьком домике на Ивановой горе, недалеко от Иоанно-Предтеченской женской обители. Едва ли кто интересовался, как живет Пелагия Андреевна, тем более скрыты были от глаз людских ее подвиги: известно было только, что спала она на печке или голых досках. Устюжане видели ее в своих многочисленных храмах усердно молящейся, встречали на улицах города маленькую сухощавую, согбенную старушку, бедно, но чисто одетую, с симпатичным лицом. Добрые люди давали ей деньги и вещи; она иногда принимала их, но тут же отдавала нищим. Ребятишки нередко издевались над терпеливо переносящею все оскорбления старушкой, смеялись над нею некоторые взрослые горожане, но большинство устюжан считали Пелагию Андреевну не простой женщиной, но молитвенницей и подвижницей, замечая в ее словах и действиях дар особой премудрости, неприсущий грешному, хотя ученому человеку. Глубоко почитали ее и высокие личности в городе, современники юродивой, например, известный тогда архимандрит Иоанникий (скончавшийся в юго-западном крае). Он с радушием всегда принимал ее у себя и слушал ее речи.

Архимандрит Иоанникий был настоятелем Устюжского Михаило-Архангельского монастыря. Приходит однажды к нему Пелагия Андреевна печальная, молчаливая и садится под стол в комнате архимандрита, жмется и говорит: «Тесно, жить негде». Скоро после того поднялось дело об отобрании каменного монастырского корпуса для помещения в нем общежития Устюжского духовного училища. Корпус был передан в ведение духовенства. Довольно многочисленное братство обители не уместилось в оставшемся здании: о. архимандриту, действительно, пришлось тесниться и жить в прихожей.

Иван Николаевич Костяшин, секретарь духовного правления, рассказывал случай из жизни своей тетки, жены священника Бабаевского прихода А. Попова. Она приехала в Устюг и ранним утром вышла на базар. Встречается ей Березиха и говорит: «Ой, горе-то какое у меня, Березин сегодня ночью руки поморозил», а сама почти плачет и показывает вторые суставы рук: «До этих мест, говорит, отнимать надо». Приезжает матушка домой, и — о горе! Ее муж в ту ночь, про которую поминала юродивая, в нетрезвом виде отморозил себе руки действительно по вторые суставы.

Протоиерей Вельского Троицкого собора Н. Следников рассказывал о следующих трех знаменательных встречах с Пелагией Андреевной.

«В первый раз я увидел ее в торговой лавке А. Е. Кузнецова в начале сентября 1858 г. Меня только что поместили в Устюжское духовное училище.

В лавку Кузнецова я пришел с матерью. Там в это время находилась и Пелагия Андреевна. Она попросила у матери копейку и получила ее. Мать, признавая Пелагию Андреевну вместе с другими устюжанами за прозорливую, спросила у нее: «Вот это мой сын, поступил он ныне в духовное училище. Что из него будет?» Тогда Пелагия Андреевна, ни к кому не обращаясь, заговорила сначала совсем безсодержательно, как неумная, а потом сказала: «Он выучится, будет священником, благочинным, большим попом будет, меня будет поминать, моего Березина поминать будет (т. е. мужа, которого звали Иоанном)». Затем она выбежала из лавки, а мы остались купить что-то для дома в деревню. Конечно, слова Пелагии Андреевны были приняты не за предсказания, а за пустой набор слов со стороны юродивой. Однако почему-то я хорошо запомнил эти слова. С течением моей жизни предсказания Пелагии Андреевны, высказанные 8-летнему мальчику, исполнились, и я, кажется, со дня посвящения моего во иереи ни разу не забывал поминать ее, ее мужа и отца, считая это для себя завещанием блаженной.

«Однажды родители мои послали мне, кажется, коп. 30–40 серебряными монетами на школьные надобности. Я хранил их в кармане ватной манишки, которая составляла в наше время ученья, кажется, неотъемлемую принадлежность ученического костюма и носилась на груди. Вскоре после получения денег, помнится, в воскресенье пошел я к поздней обедне в церковь Спаса Обыденного, где дядя мой, у которого я жил на квартире, был диаконом. Пришел я на берег р. Сухоны к торговым рядам и стоял у обруба (сплоченных между собою бревен стоймя для укрепления берега во время ледохода), так как к обедне не было еще благовеста. В то время подходит ко мне Пелагия Андреевна и говорит: «Дай мне копеечку». Я сказал: «Нет у меня копеечки». Юродивая на это сказала: «Есть, есть; у тебя серебряные есть копеечки». И тотчас торопливо убежала от меня. Тогда я вспомнил, что со мною действительно были посланные из дома деньги.

«В третий раз встреча моя с Пелагией Андреевной была тоже в какой-то праздничный день и тоже у обруба. Подошла она ко мне и сказала: «Ты что сегодня не на свадьбе? У вас сегодня дома свадьба». Я возразил, что у нас свадьбы быть не может. Пелагия Андреевна отошла от меня. Тогда мне было лет 10, я был старший в семье, следовательно, и принял обращенные ко мне слова Пелагии Андреевны за нелепость. Между тем они имели значение. Дня через два-три меня известили из дома, что в нашем приходе умер о. диакон Кичанов и в тот день, когда Пелагия Андреевна говорила мне, что у нас дома свадьба, было погребение о. диакона».

Очень любила Пелагия Андреевна посещать Устюжский женский Иоанно-Предтеченский монастырь, особенно во дни игуменства в нем м. Виталии; любила долгие монастырские службы, благоговейное звучное пение; любила насельниц обители. Многим из них она часто говорила такое, что в точности исполнялось в будущем их.

Когда благочинная монастыря м. Митродора поступила в монастырь, она подошла к ней и сказала: «Посватается к тебе богатый жених, у которого муки очень много, умей только стряпать, и заживешь хорошо и богато». Смутилась девушка от этих слов, она решила служить Христу, жить в монастыре до самой смерти, а юродивая говорит ей о богатом женихе. Через две недели после встречи с Пелагией Андреевной, девушку позвали к игуменье, которая назначила ее работать в кухне, стряпать для сестер; впоследствии определили ее просфорней, каковое послушание м. Митродора несла в продолжение 30 лет.

Монахине Амфилохии в первые годы ее жизни в монастыре Пелагия Андреевна сказала: «Теперь-то живете хорошо, а как тут понесут да понесут покойников». Слова прозорливой вскоре стали исполняться. До м. Амфилохии весть за вестью стали доходить о смерти дорогих, близких ей лиц. В продолжение полугола она похоронила пять близких родных, смерть которых причинила ей много горя.

Одна послушница очень скучала: сердце чувствовало, что на родине у нее творится что-то неладное. На ум приходило ей: жив ли отец, здоров ли, благополучен ли? Она увидела в монастыре Пелагию Андреевну, которая, подойдя к скорбящей, сказала ей: «Я видела во сне, что помер твой отец, провожают с попом и с пением, и со свечами». Полученное письмо подтвердило слова юродивой. Другой послушнице Пелагия Андреевна раз говорила: «Я видела во сне, что келья, не моя, тесна очень, да и обои-то худы»; ту послушницу скоро вывели в тесную келью.

ТОМСКАЯ ЮРОДИВАЯ ДОМНА КАРПОВНА

Есть люди всеми осмеянные, всеми презираемые, которыми гнушается подчас и самый потерянный человек. Бездомные, нищие, убогие на вид, томимые голодом и жаждою, скитаются они среди жестокосердных и довольных собою людей. Холод, голод, вечные насмешки, презрение и полное одиночество — вот удел этих людей. Мир считает их безумными, глупыми, жалкими людьми, не имеющими ни разума, ни стыда. И только простая душа верующих из народа, с сожалением относясь к ним, называет их блаженненькими, Божьими человеками, да редкое-редкое нежное и благородное сердце почувствует в них величие духа и неземную красоту их души. Таковы эти люди… Это — Христа ради юродивые. В порыве горячей и беспредельной любви к своему Спасителю и Господу Иисусу эти люди бросают все: и славу, и богатство, и счастье мира, и, бросив все, всецело отдаются делу спасения. А подвиг спасения очень труден. Много надо трудов, чтобы достигнуть тихого пристанища. Ищущему спасения предлежит великая и беспрерывная борьба со своими страстями и духами злобными и человеконенавистными. И подвиг юродивых есть один из видов этой борьбы. Здесь в самом корне и средствами самыми сильными побеждаются страсти. Гордость попирается бесчестием, тщеславие — безумием, самолюбие, сластолюбие и пристрастие к вещам — полным отречением от всего, крайним угнетением плоти как-то: голодом, холодом, жаждой и другими страстную плоть убивающими средствами. Так у юродивых под видом безумной и беспорядочной жизни идет упорная и разумная борьба с грехом. Для того-то они принимают вид помешанных и глупых, чтобы скрыть от людей эту беспрерывную борьбу, чтобы скрыть от людей и эту пламенную любовь. Ревниво оберегая свое сокровище, они позволяют себе странные действия и поступки, непонятные слова и речи. Многое из этого иным кажется греховным, но сердце юродивых далеко отстоит от греха. И часто, притворно изображая какую-либо страсть, они наглядно показывают всю гнусность греха, и эти, так сказать, отрицательные уроки гораздо более приносят пользы как самим юродивым, так и видящим их, чем сухие положительные наставления. И всегда кажущиеся греховными действия юродивых направлены к одной цели — спасению души и своей и ближних. И много надо величия духа, непреклонной воли и чистоты сердечной, чтобы в этом тяжелом подвиге юродства, под видом безумия, среди всяких озлоблений и лишений сохранить любовь к Иисусу Христу вечно живой и горячей. И этот подвиг, эта любовь не остаются без ответа. Господь часто прославляет юродивых необычайными благодатными дарами, и тогда ясно для всех открываются и их возвышенная вера, и их неколеблемая надежда, и самоотверженная любовь ко Христу Спасителю. Но и исполнившись даров Божиих после очищающих душу подвигов юродства, юродивые продолжают нести свой прежний подвиг, и это необходимо им, чтобы сохранить сии благодатные дары, необходимо, чтобы победить диавола, непрестанно воюющего, и победить именно смирением и терпением. И Господь, видя терпение Своих рабов, подает им все большее и большее утешение. Вот какой смысл и значение в деле спасения имеют юродивые. Их подвиг есть путь спасения на глазах всего мира, среди людей, под бременем их давления и путь ничем внешним не облегчаемый, кроме одной и вседейственной благодати Божией; это — путь тяжелый. Но и этим путем немало прошло ко Господу ищущих Его и на этом тернистом пути блистают разные звезды: великие и малые. Одною из таких звездочек была и Домна Карповна, совершившая свой путь в пределах далекой Сибири.

Кто была Домна Карповна, неизвестно. Говорить о себе она не любила. Только однажды, давая наставления о скромности в одежде одной сельской матушке, она сказала: «Смолоду я сама наряжалась хорошо. Жила я в господском доме, да ушла». Ее спросили, почему же она ушла. «Да тяжело было жить, — отвечала она, — в господском доме: курвалей за мною много ходило, покою не давали». А другой раз, одной преданной ей женщине, она объяснила подробнее: «Родителей у меня не было, жила я у тетки. Тетка хотела меня отдать замуж силою, а я замуж идти вовсе не хотела. Гуляла в садике и убежала». Затем известно, что она судилась в Полтаве за бродяжничество и была сослана под именем Марии Слепченко в Сибирь, в Каинский округ. Родилась Домна Карповна в начале 19 века. Воспитание получила в дворянской семье, и ее благовоспитанность просвечивала даже и во дни юродства. Была образована, что видно из следующего: однажды мимо того села, где находилась Домна Карповна, проезжала одна знатная женщина, и Домна Карповна провела с ней всю ночь, беседуя на иностранном языке. Наружность ее была привлекательна, и в молодости она, очевидно, была очень красивой. Но все это она вменила ни во что.

Возлюбив Господа Иисуса Христа и ради Его желая сохранить девство, она бросила дом своих родственников и, презрев нежность своей юности, обрекла себя на трудный и опасный путь странствований. Как не имеющая никакого вида или свидетельства о личности, она арестуется в Полтаве, судится за бродяжничество и ссылается в Сибирь. Здесь она явилась уже юродивой.

Постоянного жилища Домна Карповна не имела, жила, где Бог приведет, часто проводила дни и ночи под открытым небом, не взирая ни на какую погоду. Одежда ее была очень странная: она состояла вся из разной величины узлов, вместе связанных и навешанных почти на совершенно голое тело. В узлах этих были никуда не годные тряпки, старое мочало, веревки, ремни, обувь, битые стекла, камни, опилки и многое другое. Сверху узлов на ней было много мешочков с хлебом, чаем, сахаром, ладаном, свечами, кислой капустой; с собой же она носила и квас, молоко, старые щи и многое другое. Почти постоянно она изменяла расположение узлов; руки ее всегда были заняты ими. По своим узлам, которые ей служили, очевидно, и вместо четок, она совершала молитвы. Босой Домна Карповна никогда не ходила, а всегда имела какую-либо изношенную обувь. На голове ее всегда была повязка, чаще всего белая, с крестом и ленточками. Если же доставала где-либо старые шляпки, то две сразу надевала на голову, а третью внизу спины пришпиливала. В трескучие морозы иногда она одевалась в шубу, но так как обилие узлов не позволяло надеть всю шубу, то носила се в накидку, или продевала один рукав, причем шуба всегда была распахнута. Обычно шуба очень недолго держалась на плечах Домны Карповны: туг же вскоре шуба переходила в чьи-либо нищие руки. Однажды преосвященный Порфирий, очень любивший Домну Карповну, подарил ей свою шубу. Домна Карповна с благодарностью набросила ее на свои плечи, но через два часа шуба была уже на нищем. Преосвященный, узнав об этом, сказал: «Дурочка учит нас, умников. О, если бы и мы додумались до такой любви к ближнему и до такого терпения ради Христа!» Узлы же Домны Карповны, по обилию своему представлявшие большую тяжесть, носить постоянно каковую составляло уже подвиг, нисколько не избавляли ее от холодного ветра, дождя и мороза, так как для этого между ними было всегда достаточно свободного пространства. Так в своем странном и необычном одеянии Домна Карповна «томила томящего», так изнуряла плоть со страстьми и похотьми, так во многих трудах несения одежды-вериг она текла ко спасению.

С утра до ночи жизнь Домны Карповны проходила на людях. Поднявшись утром, она около часу проводила в совершенном молчании, перебирая свои узлы и узелки: она молилась. И в это время ничто не могло вызвать Домну Карповну на разговор, она не произносила даже и одного слова. Затем, кончив переборку узлов, она подходила к хозяевам с приветствием: «Доброе утро! Многая лета, многая лета!», и, осенив крестом, целовала в уста. После этого Домна Карповна начинала юродствовать, ходя по селу или городу, говорила без умолку, пила и ела все, что только ей подавали. Не переставала юродствовать и в церкви, особенно когда много было народу: здесь она переходила с места на место, разговаривала, гасила свечи, переставляла их с места на место, а иные клала себе в узлы.

Домна Карповна всегда показывала вид, что не любит нищих, и весьма редко кто видел ее им благотворящей. Между тем собирать всякую ветошь и вообще все ненужные вещи она очень любила и заставляла своих знакомых беречь все это, да непременно в ящиках. И только потом чрез руки этих хранителей все сии вещи переходили к нищим, сама же Домна Карповна никогда об этих вещах не вспоминала. Зато странников Домна Карповна очень любила. Для них она выпрашивала хлеб, булки, калачи, молоко и т. п., а то так и сама брала у знакомых без спросу. Чуть только отвернется хозяйка по делу, а Домна Карповна уже заберет почти все: булки и хлеб, возьмет кусок мяса, даже кашу из горшка и скроется к своим «слепеньким», так она называла всякого рода странников.

Но более всего заботилась Домна Карповна о собаках и кошках. Это были ее друзья, которым она отдавала большую часть собранной ею пищи. Особенно она жалела цепных собак и строго наблюдала, чтобы у них всегда была вода для питья, и горе было тем, кто не наблюдал за этим: Домна Карповна не останавливалась вразумлять и костылем. Часто ночью она тихонько подходила к цепным собакам и, перерезав веревку, пускала их на волю, для каковой цели у нее всегда имелся какой-нибудь инструмент. Собаки очень любили Домну Карповну, но подходили к ней только ночью, и тогда они ходили за ней целыми стаями. А так как она ночевала почти всегда где-либо на дворе или прямо в поле, то собаки с радостным лаем окружали ее. И здесь, во мраке ночи, среди собачьего лая, вдруг раздастся громкий голос Домны Карповны: «Пресвятая Богородице, спаси нас! Все Небесные Силы, Херувимы и Серафимы, молите Бога о нас!» Вот где Домна Карповна находила возможным молиться, ничем не смущаемая и скрывая от людей свои подвиги. Горячо и усердно молилась она также и в церкви, но только в том случае, когда не было народу. Здесь она казалась то совершенно неземной, в каком-то духовном восторге, то проливала горькие слезы в сознании своей немощности. «Заглянула я однажды в придел, рассказывала одна благочестивая женщина, смотрю: Домна Карповна, стоя на коленях, молится, ах, как молится! А слезы-то, слезы-то так и текут в два ручья из глаз ее!» Но чуть только замечала Домна Карповна свидетелей своей молитвы, как опять начинала юродствовать. Любила она также, ходя по улицам, распевать духовные песни, за что часто и попадала в полицейские участки. Последнее обстоятельство было желанным, радостным событием для заключенных. Томские купцы и купчихи, узнав о том, посылали ей грудами пироги, булки, блины, чай и сахар. Все это она раздавала арестантам и, когда она выходила из тюрьмы, ее товарищи по заключению, в простоте душевной, желали ей поскорей попасть в тюрьму обратно.

Так среди подвигов юродства Домна Карповна хранила свое девство, несла добровольную нищету, своей тяжелой ношей узлов умерщвляла свою плоть, терпела, почти обнаженная, и мороз, и зной, и ненастную погоду. К концу своей жизни Домна Карповна стяжала дар прозорливости. Когда она умерла, множество жителей из города стеклось на ее погребение. Много было на погребении и духовенства, питавшего к ней глубокое уважение. Скончалась сия раба Божия 16 октября 1872 г. и погребена в Томском женском монастыре.

СТАРИЦА ПОКРОВСКОГО МИХАЙЛОВСКОГО МОНАСТЫРЯ ЕВДОКИЯ-ЮРОДИВАЯ

Старица Евдокия родилась в 1830 г. в г. Туле и была дочерью мещанина Матвея Пляханова. Родители ее были люди высоко благочестивые и скромные; отец служил на оружейном заводе. Евдокия с детства отличалась редкой красотой. В то же время она росла девочкой тихой, скромной, послушной; любила уединение и была задумчива. Пятнадцати лет Евдокия Матвеевна ходила на богомолье к Соловецким чудотворцам, и это путешествие еще более развило ее религиозную настроенность и особенно укрепило ее в преданности Промыслу Божьему. Этому особенно содействовало одно обстоятельство.

На обратном пути, в одном городе, когда у Евдокии не было ни денег, ни хлеба на дальнейший путь, она шла по улице, плакала, а просить милостыни боялась. Вдруг к ней подошел молодой человек и, сказав девушке: «не плачь», дал ей денег. И так скоро стал невидим, что даже крестная, спутница ее, шедшая немного впереди, не видела юноши.

До двадцати лет прожила Евдокия в доме родителей, у которых, кроме нее, было еще два сына. Помогая в трудах матери, она никогда не думала о замужестве, и все ее помыслы были направлены к небесному.

Будучи двадцати лет, Евдокия решилась вступить на путь иноческой жизни. Родители охотно ее благословили на это. Сначала она думала было поступить в свой Тульский монастырь и за советом обратилась к одному юродивому, жившему тогда в Туле и весьма чтимому. Тот лег головою по направлению к г. Михайлову и сказал ей: туда тебе дорога. Следуя этому совету, молодая красивая девушка, с сумочкою за плечами отправилась в Михайловский Рязанский женский монастырь, где и была принята игуменьей Елпидифорой.

Первые семь лет Евдокия прожила здесь как примерная послушница. Кроткая, богомольная, она отличалась трудолюбием и выдавалась своими рукоделиями. Послушной и старательной она была послушницей у самой строгой монахини, а в часы досуга служила и другим престарелым сестрам: кому дров, кому воды принесет, кому и белье вымоет. Ее любили за ее добрый нрав и услужливость.

На седьмом году монастырской жизни Евдокия вступила на путь самого сурового подвижничества, прикрывая его юродством. Первое время ее считали помешанной, но позже поняли ее подвиг.

Усердная и прежде молитвенница Евдокия, с принятием на себя нового подвига, вся отдалась молитве, преимущественно тайной. К богослужению она ходила всегда; становилась у дверей и ранее всех уходила к себе.

Свой строгий подвиг она скрывала под покровом юродства. Постница она была великая. Питалась скудно. По временам она странствовала в Тулу к родным. На салазочках привозила она вареный картофель и хлеб и этим питалась. Бывая в Туле, она время проводила в труде; нередко она привозила полные салазочки белья сестер, которое и мыла. По Туле она всегда ходила с котенком за пазухой, и, когда ее спрашивали, зачем она так делает, отговаривалась, что с котенком ей теплее. Ходила она быстро, говорила мало. Более всего углублялась в себя. Живя в обители, она шила башмаки сестрам и была всегда в дегте; порой вязала шапочки из болотной травы.

Когда она замечала, что кто-либо из сестер начинает ее почитать, с теми она становилась очень резка. Летом одевалась в теплую одежду, а зимой ходила босая, уши в самые сильные морозы держала открытыми и в таком виде ходила в Тулу. Никаких приношений не принимала и говаривала одной близкой ей девушке, что никому не дозволяет носить гостинцы потому, что дозволь только одной, и тогда отбою не будет. Но когда приносили поесть ее кошке, то принимала.

У одной монахини она выпросилась жить на холодном чердаке и там прожила целых семнадцать лет.

Она не раз путешествовала в Киев и летом, и зимою; одетая по обычному, она переносила все трудности пути и любила эти странствования потому, что они давали ей полную возможность быть в совершенном молитвенном уединении. И Господь, видимо, особенно хранил Свою верную рабу.

Однажды, а она больше в дорогах любила ночевать не в деревнях, а где-либо в лесочке под деревцом, когда она отдыхала в лесу, два волка подошли к ней, долго стояли около нее и, не причинив ей вреда, пошли прочь. Когда та девушка, которой она рассказала об этом, спросила блаженную, не боялась ли она, Евдокия ответила, что нисколько, и она им не была помехою. В другой раз она во время самого ледохода благополучно перешла на другой берет реки по льдинам, когда, казалось, не было никакой возможности ко спасению.

После многолетней жизни на чердаке блаженная, много терпевшая от злых духов и злых человек, принуждена была оставить чердак и поселилась в подвале под другой кельей, где и прожила пять лет. Одна близкая к ней девушка так рассказывала про ее житье в подвале: «Я бывала у нее зимой в ее дивном приюте; там окошечки были, а печки не было. Стоишь у нее молча, лишь смотришь, как она живет. На стенах снегу так изобильно, что все покрыто им бело. А она ходит себе как бы по отделанной белым мрамором келье, в холодном подрясничке, в одних чулках, в летнем колпачке». Когда этот подвал понадобился хозяйке, она целое лето прожила в сарайчике. Когда же, с разрешения игумении, один благодетель устроил блаженной собственную, каменную, в 5 аршин келью, блаженная и здесь устроила себе жизнь суровую. Печку она не топила, и в келье был большой холод, дверь к тому же не запиралась почти наполовину. К тому же блаженная завела более двух десятков крупных кур, с которыми и жила постоянно. Были и голуби. Тут были и грядки для птицы и корм. В холодной келье, полной кур, невообразимо грязной, блаженная отгородилась этим убожеством от людей и вся отдавалась молитвенному подвигу.

Будучи усердной тайной молитвенницей, блаженная Евдокия всегда говела своевременно, и в день принятия Св. Христовых Таин ее приятное, одухотворенное лицо сияло неземной радостью. Игуменья к ней относилась покровительственно, и она к ней была почтительна, а в день ангела игуменьи блаженная всегда поздравляла ее, принося просфорку. Но когда игуменья что-либо дарила из одежды — не брала. Вообще она отличалась редкой нестяжательностъю. Если что иногда для утешения преданных и возьмет, то вскоре же и отдаст кому-либо. Брала лишь иногда немного крупы, которой и питалась. Сама ничего не брала, а других учила творить милостыню. Одна монахиня хотела подарить ей подрясник. Блаженная на это сказала, что придет скоро и возьмет. И немного спустя послала к монахине бедную странницу, нуждавшуюся в одежде, которой и был отдан подрясник. Когда же принесли ей одеяло, завещанное ей одной умершей монахиней, Евдокия упросила отнести его обратно и отдать кому-либо нуждающемуся, говоря: что несете мне? Я разве бессмертная? В келье ее были только иконы, столик и скамеечка, ветхая одежда и немного убогой посуды, в которую она порой брала немного пищи с трапезы. В теплую баню она никогда не ходила; нередко обтиралась снегом. Для молитвы она уединялась на верх кельи, где у нее стоял и гроб.

Такими суровыми подвигами поста и всякого изнурения блаженная покорила плоть духу, очистила себя от всего страстного и укрепилась в борьбе с духами злобы. Брань она вынесла сильную, но бесов победила силою имени Иисусова и постом.

Милость Божия почила на ней, и Господь еще при жизни удостоил ее дара прозрения и совета. Многим она предсказывала скорую кончину и увещевала каяться в грехах своих. Когда она видела доброе, готовое к воспринятию доброго совета сердце, вся воодушевлялась и иной раз по несколько часов мудро говорила о спасении.

Когда к ней обращались за советом и не исполняли его, терпели неудачу. Одна торговка кружевами всегда брала ее благословение на поездки и слушалась. И была в удаче. Однажды блаженная посоветовала ей ехать с товаром в г. Мценск, а оттуда проехать в Оптину к о. Амвросию. Та не послушалась, поехала из Мценска, где продала половину товара, в другой город, и, потеряв там то, что ранее выручила, вновь ничего не продала. Блаженная советами своими удерживала людей от предстоявших им несчастий, укрепляла к перенесению скорбей, напоминала забытые проступки, увещевала жить благочестиво. В числе ее почитателей были и инокини, и миряне. В обители передается немало рассказов о прозорливости блаженной.

Немало она перенесла лишений, обид и оскорблений, немало было поднято ею добровольных подвигов самоотречения. Один раз в пути она была ушиблена лошадью; другой раз обожгла спину. К старости от холода и долгого молитвенного стояния ноги ее стали очень больны, опухли и почернели; незадолго же до смерти некоторые из пальцев на ногах отпали. Но она все терпела. Так же безропотно она перенесла тяжелую предсмертную болезнь.

Пред смертью она неоднократно исповедывалась и приобщалась Св. Христовых Таин; со всеми простилась; все свое убогое имущество велела поделить между сестрами и тихо почила на 61 году жизни, 24 октября 1890 г.

Она была погребена близ алтаря, с юго-восточной части Покровского храма.

Под сороковой день после своей смерти блаженная Евдокия явилась во сне одной монахине и сказала: что она обрела милость у Господа. Вся она была дивно прекрасна, и лицо ее сияло неземной радостью. Когда же монахиня попросила ее молитв, блаженная сказала: «За то, что вы поступили после моей смерти по-матерински; то и я не оставлю вас. И прибавила: только и сама постарайся подвизаться. В церкви всегда стой со страхом, помни, что это дом Божий; да и ночью встань да помолись»!

БЛАЖЕННАЯ СТАРИЦА ЕВФР0СИНИЯ, КНЯЖНА БЯЗЕМСКАЯ, ФРЕЙЛИНА ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II

Третьего июля 1855 года в селе Колюпанове, Алексинского уезда, Тульской губернии, в доме помещицы Натальи Алексеевны Протопоповой скончалась «неизвестная старица, блаженная Евфросиния Григорьевна», как значится в метрической книге Казанской церкви названного села. Полная трудов и лишений подвижническая жизнь почившей, ее самоотверженная любовь к Богу и ближним, ее богатые духовные дарования, которые она снискала себе у Подателя всяческих благ своей неустанной молитвой, строгим воздержанием и неусыпным бдением: дар прозорливости и исцелений — все это еще при ее жизни укрепило за ней в народной вере имя «святого человека».

О годах детства, отрочества и ранней юности блаженной старицы Евфросинии почти ничего не известно. Она родилась приблизительно в 1758 или 1759 г.

Что же касается родителей старицы, то сама блаженная от некоторых не скрывала, что она «знатного происхождения», а среди людей, близко ее знавших, настойчиво говорили о ее происхождении из рода князей Вяземских.

Известно, что при святом крещении она получила имя не Евфросинии, а Евдокии, но это обстоятельство старицей тщательно скрывалось и обнаружилось лишь случайно.

Образование свое блаженная получила в Петербурге в Смольном институте и принадлежала к его первому выпуску. По окончании института блаженная была фрейлиной при дворе императрицы Екатерины II, которая часто, как рассказывала старица, в минуты грусти проводила с ней время в присутствии Александра Львовича Нарышкина. Очевидно, старица Евфросиния была интересной собеседницей для императрицы.

Из тогдашнего высшего столичного общества блаженная была хорошо знакома с семьей знаменитого Суворова, с семейством известного в свое время князя Юрия Владимировича Долгорукова, с дочерью которого Варварой Юрьевной была дружна; знакома была с княгиней Вяземской — женой калужского губернского предводителя дворянства, и с Екатериной Григорьевной Болтиной, впоследствии тайно навещавшей ее в Серпухове.

Как долго вращалась она в этом шумном блестящем кругу, к сожалению, не известно. Известно лишь, что в самую цветущую пору своей жизни она вместе с двумя другими фрейлинами, Марфой Яковлевной Сониной и девицей Содомией, под влиянием каких-то особых сокровенных обстоятельств решила тайно покинуть дворец и взять на себя тяжелый крест подвижничества. Решение было принято твердо, бесповоротно. Оставалось только выбрать удобный момент для его осуществления.

И вот, воспользовавшись пребыванием двора в Царском Селе, в один из летних дней эти три фрейлины, оставив свои платья на берегу одного из больших царскосельских прудов, чтобы этим самым дать повод думать, что они, купаясь, утонули, и таким образом скрыть свои следы, переодеваются в костюмы крестьянок и отправляются странствовать.

За время этого странствования блаженная старица Евфросиния побывала в нескольких монастырях, где несла разного рода послушания. Так провела блаженная целый ряд лет. Постоянным трудом, всякого рода лишениями, неустанной борьбой со слабостями человеческой природы, распиная свою плоть, возводила она бессмертный дух свой, пламеневший любовью к Небесному Жениху Христу, от силы в силу, от совершенства к совершенству, пока он, достигнув высоты бесстрастия, не почувствовал себя совершенным владыкой плоти. Тогда старица, находя себя уже достаточно подготовленной к высокому молитвенному подвигу, идет в Москву к митрополиту Платону, открывает пред ним сокровенные тайники своей чистой души и просит помочь укрыться от преследований мира под покровом всегдашней неизвестности. Мудрый архипастырь, предварительно убедившись в искренности ее желания, чистоте намерений и непоколебимой твердости решения, отправляет ее с собственноручным письмом, напутствованным благословением и наставлением под вымышленным именем «дуры Евфросинии» в преобразованный им в 1806 г. из мужского в женский Серпуховской Владычный монастырь.

Здесь, принятая игуменьей по письму митрополита очень милостиво, блаженная вручила ей и свой вид, в котором она значилась дочерью сенатора. Так водворилась старица Евфросиния в Серпуховском Владычном монастыре, где и начала она свой великий подвиг юродства Христа ради, который продолжала до самой блаженной кончины своей.

Поселившись сначала в самом монастыре в особой уединенной келлии, блаженная старица после целого ряда выпавших ей на долю и перенесенных с глубоким, истинно христианским смирением и терпением тяжелых искушений была вынуждена покинуть монастырь и поселиться вне его — в расстоянии 100 саженей от монастырской ограды в тесной избушке. В этой убогой келлии блаженная Евфросиния с еще большим рвением стала предаваться избранному ей роду подвижничества.

Однажды у нее в келлии случился пожар: кто-то из озорников в окно бросил пук соломы с огнем, и келлия загорелась. Старица так обожглась, что шесть недель после этого лежала без движения и всякого призрения; ворон, которого она кормила, когда была здорова, не оставлял ее: он приносил ей пищу и питие и влагал ей в уста.

Свою убогую келлию юродивая никогда не чистила. Пол был завален остатками пищи животных, которые здесь же, в келлии, и кормились в особом, стоявшем на полу, корытце. Когда наступало время кормить животных, блаженная подходила к корытцу и стучала по нему палкой. Тогда ее любимые кошечки и собачки, слыша знакомый звук и отлично его понимая, в одну минуту собирались около корытца, и старица кормила их, ласково приговаривая: «Кушайте, кушайте, дорогие мои!»

Воздух в келлии был страшно тяжелый. Обыкновенному человеку было трудно дышать в этом помещении, которое, кстати сказать, в жару топилось, а зимой почти нет.

Как-то, часто наезжавшая к старице из Москвы игумения Евгения Озерова, сказала ей: «Матушка, зачем вы держите животных? Такой ужасный воздух!» На это блаженная с улыбкой ответила: «Это мне заменяет духи, которые я так много употребляла при дворе».

Животных блаженная очень любила, за что и сама с их стороны пользовалась тем же. Бывало, стоило ей только показаться из своей хижины, как на голове и плечах у нее уже сидели голуби; стая ворон и галок неотступно вилась над нею, шла ли она пешком или ехала в кибиточке, запряженной лошадкой, подаренной ей княгиней Хованской. Ездила старица не иначе, как шагом, причем всегда в обществе своих четвероногих и пернатых друзей: кошка, собака и петух были ее постоянными спутниками, занимая места около нее в кибиточке.

Обыкновенно и летом, и зимой подвижница одевалась в рубашку толстого неваляного серого сукна (власяницу). Лишь изредка зимой, в большие морозы и то только для проезда в город, надевала она имевшийся у нее мужской нагольный тулуп. Ходила блаженная всегда босая. Голова у нее была стриженая, иногда она обматывала ее тряпицей или надевала на нее шапочку с опушкой. На шее юродивая носила медное ожерелье и медную цепь, на которой висел тяжелый медный крест величиной около четверти. Кроме того, под своей единственной одеждой великая подвижница носила еще тяжелые железные вериги, но это было ее глубокой тайной, которую она, как говорит об этом случай с помещицей Дубровиной, тщательно скрывала даже от лиц, крепко ею любимых и в других отношениях пользовавшихся ее доверием.

Спала блаженная на голом полу вместе с собаками. А если кто-либо из посетителей спрашивал, зачем она позволяет собакам спать с собой, старица смиренно отвечала: «Я хуже собак».

Никто никогда не видел, чтобы она лежала всем телом.

Пищи для себя блаженная не готовила, не ходила она и в монастырскую трапезу, а брала лишь хлеб и квас с монастырской кухни, да изредка пила чай — этим и питалась.

Выходя из своей келлии, обыкновенно с палкой в руках, она шумела, кричала и пела. Своей палкой юродивая иногда ударяла монастырских сестер, но никто не обижался на нее за это. По ночам она имела обыкновение ходить вокруг монастыря и петь, иногда забывалась и кричала.

Днем старица ходила в монастырский бор, где собирала грибы, цветы и разные травы. Эти травы она потом раздавала обращавшимся к ней за помощью больным, приговаривая: «Пейте, будете здоровы». И больные по вере своей получали облегчение или полное исцеление от недугов.

В церковь она ходила не всегда: в раннюю обедню старица имела обыкновение молиться в своей келлии и в это время уж никого к себе не впускала. А когда бывала в церкви, то почти не стояла на одном месте; она больше ходила по храму.

В праздник Крещения Господня блаженная имела обыкновение ходить с крестным ходом, совершаемым из Серпуховского собора на реку Нару (на старом базаре) и погружаться в Иордан. Тотчас по окончании молебна, она в своем сером суконном балахончике, не обращая внимания ни на какой мороз, опускалась в освященную воду и, выходя из нее, говорила окружающим: «Идите ребята, горячая баня, ступайте, мойтесь!» Балахончик на ней, разумеется, сейчас же замерзал, а она в этом мерзлом капотике, босая, шла, бывало, не спеша, в свою убогую келлию.

Говела блаженная всегда Великим постом на Страстной неделе, исповедывалась у монастырского духовника и в Великий четверг причащалась.

Строгая по отношению к себе, всегда и во всем себя ограничивавшая, намеренно подвергавшая себя разного рода стеснениям, неудобствам, лишениям, блаженная не могла спокойно смотреть на людское горе, на людские страдания и скорби. При виде обрушившейся на человека тяжелой невзгоды, она всегда спешила к несчастному со своей молитвенной помощью.

Однажды Серпухов и его окрестности посетило большое несчастие: в течение лета не выпало ни капли дождя, стояла страшная засуха, трава вся выгорела, земля потрескалась, люди изнемогали от жары, скот падал от голода.

Среди одного из этих невыносимо знойных дней к игумении Владычного монастыря входит блаженная старица и с укоризной в голосе говорит: «Чего сидишь?!..» и затем повелительно добавляет: «Сейчас же зови священника! Пойдемте в поле молиться!»

Игуменья повиновалась, пригласила священника, и все пошли в поле молиться о дожде. Старица, разумеется, была тут же. Кончался молебен, священник читал молитву о ниспослании дождя, как вдруг полил сильный дождь, быстро напоивший землю.

Все, видевшие это, тогда были крепко уверены, что за молитвы старицы помиловал Господь людей своих, так как все не только в городе, но и в окрестностях хорошо знали святую строгость ее подвижнической жизни.

Строго подвижническая жизнь блаженной старицы Евфросинии была хорошо известна и Московскому митрополиту Филарету, который, за время пребывания старицы в Серпуховском Владычном монастыре, неоднократно посещал его и всегда с большим вниманием и уважением относился к юродивой.

Старица обыкновенно встречала архипастыря вне монастырской ограды и, когда принимала от него благословение, благоговейно целовала его руку. Маститый святитель в свою очередь лобызал руку старицы. Затем, находясь в монастыре, он много времени проводил в беседе с подвижницей, то прогуливаясь с ней по монастырю, то навещая ее в убогой келлии.

Слава о ее подвигах привлекала к ней множество посетителей и посетительниц. Многие издалека приходили и приезжали навестить великую подвижницу, и она никого не отпускала без слова назидания, часто обнаруживая при этом удивительный дар прозорливости.

Так, однажды помещица села Коростина, Алексинского уезда, Тульской губернии М. С. Пушкина с казначеем одного монастыря отправилась в Москву. Дорога лежала через Серпухов. Перед Серпуховом они в своем разговоре коснулись, между прочим, вопроса о том, как лучше обращаться с подчиненными. Но ни та, ни другая из собеседниц не могла подыскать на него удовлетворительного ответа, так как обе сходились на том, что нельзя обращаться ни кротко, ни строго: поступать строго — будут роптать, обходиться кротко — избалуешь. На этом разговор их и оборвался. Въехали в Серпухов и вспомнили, что матушка здесь — решили навестить ее.

Пришли. Матушка приняла их очень ласково, долго с ними беседовала о разных вещах, а когда стали прощаться, она вдруг, обратившись к Пушкиной, без всякой связи с предыдущим разговором наставительно заметила: «Кротче-то, дочка, лучше».

В семье серпуховского купца Георгия Васильевича Плотникова блаженная старица Евфросиния особенно любила проводить день своего Ангела — 25 сентября. Приезжая в этот день к Плотниковым, старица всегда привозила с собой собственного приготовления сдобный пирог с цыплятами.

Самому Георгию Васильевичу по делам часто приходилось выезжать в Москву, и блаженная не раз в его отсутствие приходила навестить его жену Агриппину Феодоровну. Во время одной из таких поездок Георгия Васильевича, старица, придя к его жене, стала настойчиво твердить: «Плачьте, плачьте…». Окружающие недоумевали, что бы это могло значить, но скоро недоумение их разрешилось: было получено известие, что Георгий Васильевич на обратном пути из Москвы скоропостижно скончался в городе Подольске. Агриппина Феодоровна осталась вдовой с малолетними детьми, и ей действительно пришлось пролить много слез.

Но не суждено было блаженной старице Евфросинии окончить путь своей подвижнической жизни в Серпухове. По наветам исконного врага рода человеческого зависть и злоба людская воздвигли гонение на смиренную подвижницу, и она, подчиняясь гонителям, в начале 40-х годов XIX века была вынуждена покинуть Серпухов, где протекло около тридцати лет ее подвижнической жизни.

Покинув Серпухов, блаженная старица Евфросиния поселилась в Колюпаново, где и оставалась до самой блаженной кончины своей.

Перебравшись в Колюпаново с одной святой иконой, блаженная старица Евфросиния и здесь нисколько не изменила своего прежнего образа жизни.

Глубоко чтившая старицу Н. А. Протопопова выстроила было для своего «сокровища», как она часто называла блаженную, отдельный флигель со всеми удобствами, снаружи обсадила деревьями и обнесла оградой, но блаженная поместила в этом домике свою корову, а сама поселилась в доме Протопоповой в маленькой квадратной трехаршинной комнатке по соседству с дворовыми девушками. В этой крохотной каморке с ней ютились куры с цыплятами, индейки, кошки с котятами и две собачки. И все эти четвероногие и пернатые обитатели небольшой комнатки, занимаемой блаженной старицей, находились в полном мирю и согласии друг с другом и в совершенном подчинении у своей повелительницы.

Подвиги ее были поистине велики. И лишь одни бессловесные были их свидетелями.

Впрочем, в особенные дни, как например, в дни принятия Святых Таин, блаженная высылала из келлии животных и оставалась в ней одна. Восприяв в себя Самого Христа, она считала необходимым пребывать в совершенной чистоте.

Пищи подвижница употребляла всегда очень мало, может быть несколько золотников в сутки. И все, приносимые ей блюда, она отдавала своим четвероногим и пернатым друзьям, а сама довольствовалась тем, что оставалось от них.

Для услуг домашнего обихода блаженная брала к себе ту или другую из женщин.

Одно время всех очень удивляло то, что матушка, взяв прислуживать себе глухонемую, с которой можно было объяснятся только знаками, говорила ей: «Немая, сделай то-то». И та в точности исполняла приказание. Например, старица говорила: «Немая, подои корову». Та брала подойник и шла доить. «Немая, топи печь», — та несла дров и затапливала печь. «Позови мне такого-то человека», — та отправлялась и приводила того, кого нужно. Случалось даже и так, что блаженная из своей комнаты отдавала приказания немой, находившейся в другом помещении, и та в точности исполняла их.

Иногда подвижница на некоторое время оставляла свою келлию, чтобы «полежать на вольном просторе». Но где ж она ложилась? Под тенью развесистого дерева? В прохладе зеленого сада? На мягкой шелковистой зеленой траве среди благоухающих цветов? Нет! На навозе около конюшен и скотных изб. Это было обычным местом ее отдыха. Здесь юродивая часто леживала не только летом, но и зимой, всегда босая, в одном ватном капотике.

Любила она ходить по окрестностям села Колюпанова, но только там, где было потише да поглуше. С особенным удовольствием и особенно часто старица посещала находящийся приблизительно в расстоянии одной версты от села овраг, довольно крутые склоны которого были покрыты густым лесом, а по дну протекал и теперь протекает небольшой ручеек, известный здесь под именем речки Прошенки. Сюда любила уходить блаженная от людского шума и мирской суеты, чтобы здесь в совершенном уединении умом и сердцем возноситься в царство неприступного света, где обитает Тот Невидимый и Непостижимый, всемогущая десница Которого создала все и всем управляет.

В сороковых годах XIX столетия в одном из склонов этого оврага на месте своих уединенных подвигов блаженная собственными руками ископала небольшой колодец, и когда больные обращались к ней за помощью, она часто говорила им: «Берите воду из моего колодезя и будете здоровы». Больные с верой почерпали воду из «матушкина колодца», как называли его окрестные жители, и действительно получали исцеление или облегчение своих недугов.

Приходила иногда блаженная старица и на берег реки Оки. Строитель Николаевского женского монастыря Калужской епархии иеросхимонах Герасим (Брагин) рассказывал духовнику Тихоновой пустыни — иеромонаху Пимену, как он в годы юности, занимаясь с отцом рыбной ловлей по реке Оке и часто приставая к берегу против села Колюпанова, встречал выходившую из леса старицу — блаженную Евфросинию; как она вместе с ним выбрасывала из невода мелкую рыбу обратно в реку, давая этим понять, что даром Божиим нужно пользоваться разумно, и как их обоих за эти проделки бранили рыбаки и отгоняли прочь.

Не оставляя своего подвига юродства Христа ради, блаженная старица Евфросиния не забывала дел любви и милосердия. Всякая скорбь человеческого духа и тела, всякое горе людское всегда находили сочувственный отклик в ее по-матерински нежном сердце; и она постоянно спешила туда, где была нужна ее молитвенная помощь или утешающее и умиротворяющее ее слово. Она и здесь была благодатной молитвенницей за страждущих как духовно, так и телесно, утешительницей скорбящих, примирительницей враждующих. Часто, нежданная, появлялась она там, где было горе, и приносила с собой радость и утешение. Она, по Апостолу, была «всем вся», и богатства духовных дарований она стяжала не для себя только, а для всех…

Но были у старицы и свои присные по духу. Среди этих-то присных главным образом и проявлялись богатые духовные дарования подвижницы — дар прозорливости и исцелений.

Особой любовью старицы пользовался Алексей Иванович Цемш, служивший в то время управляющим на Мышетском чугунолитейном заводе княгини Екатерины Алексеевны Бибарсовой, расположенном верстах в 5-ти от Колюпанова. Его блаженная иначе не называла, как сынок или Алеша. Такая любовь подвижницы была ответом на безграничную преданность и истинно сыновнее уважение к ней со стороны Алексея Ивановича, не щадившего ничего для нее.

Желая как можно чаще видеть у себя глубоко почитаемую им матушку Евфросинию и, в то же время, не имея в своем доме для нее подходящего помещения, он построил в своем саду исключительно для нее уединенную, довольно красивую келлию, обставив ее всеми удобствами. Сюда-то, к А. И. Цемш, чаще всего и выезжала из Колюпанова блаженная старица.

На Мышеге, как и в Колюпанове, почти не было дома, где бы не могли рассказать о том или другом случае из жизни матушки Евфросинии, свидетельствующем или о ее прозорливости, или о благодатной силе ее молитв. Здесь, а также и в других местах, духовником блаженной старицы Евфросинии о. Павлом Просперовым, а отчасти и священником о. Павлом Соколовым в свое время было собрано и записано достаточное число случаев из жизни подвижницы, относящихся ко времени ее пребывания в селе Колюпанове и как нельзя более ясно отражающих в себе всю полноту ее духовных дарований.

Вот несколько таких случаев, явно свидетельствующих о прозорливости блаженной старицы.

Жена священника Павла Просперова, Матрена Алексеевна, будучи еще девушкой, попросила однажды своего отца послать за старицей, на что отец сердито ответил: «Какие у тебя кучера посылать за ней? Да и на что она тебе?» Та замолчала. Случилось после этого отцу быть в доме Протопоповой. Неожиданно встретившись там с матушкой Евфросинией, он любезно сказал ей: «Что же вы, матушка, никогда не пожалуете к нам?» — «Какие у тебя кучера? Да и на что я тебе?» — резко проговорила старица.

Однажды блаженная сообщила Н. А. Протопоповой: «Я видела во сне, что к тебе идет от церкви архиерей, такой черный, как будто Димитрий Ростовский». Все слышавшие подивились этому, а затем предположили, что, может быть, придет какой-нибудь странник по имени Димитрий.

На Тульской кафедре в это время был преосвященный Дамаскин, и не было никаких слухов о его перемещении и замещении. Но через два года после этого Тульскую кафедру занял преосвященный Димитрий (впоследствии архиепископ Херсонский).

В первую же свою поездку по епархии он посетил город Алексин и село Колюпаново, осмотрел храм, а из храма пошел навестить и больную Н. А. Протопопову.

Кстати сказать, и по наружности своей преосвященный Димитрий, как оказалось, вполне соответствовал представлению о нем старицы.

В другой раз старица утром спросила Н. А. Протопопову: «Есть ли у нас что кушать? — и добавила: — К обеду приедут гости».

Действительно, когда стали накрывать стол к обеду, увидели, что кто-то едет, а блаженная, посмотрев в окно, сказала: «Игуменья едет». Оказалось, приехала послушница Сезеновского монастыря из города Лебедяни, Тамбовской губернии, Евфимия. Старица встретила ее, крепко обняла, поцеловала и поклонилась ей до земли.

Несколько времени спустя после этого действительно Евфимия с именем Серафимы была поставлена игуменией Сезеневского девичьего монастыря.

Однажды, еще за несколько лет до Севастопольской войны (1855–1856 гг.), блаженная, находясь в доме А. И. Цемш, подошла к окну и, глядя на церковь, начала со слезами молиться. Семейные Алексея Ивановича, подойдя к ней, участливо спросили: «О чем вы так горько плачете, матушка?» На это старица сокрушенно ответила: «Как не плакать? Молитесь и вы со слезами, да помилует Господь Бог Россию, ведь на Россию идет турка, англичанин, идет и император французов».

Семейные, переговорив между собой о том, что сказала старица, решили, что та ума лишилась: говорить о французском императоре, когда престол во Франции занимает король. Затем один из них, подойдя к блаженной, сказал: «Во Франции, матушка, правит не император, а король Людовик Филипп». «Знаешь ты!» — ответила она ему раздраженно, и, показывая пальцем на нос, добавила: «У него еще нос большой».

Очевидно, блаженная еще за несколько лет предвидела февральский переворот 1848 года во Франции, положивший конец правлению короля Людовика Филиппа, и восстановление (1852 г.) империи Наполеоном III, в правление которого (1852–1870 гг.), действительно, Франция в союзе с Англией выступили на помощь Турции против России, послав сначала соединенный флот свой ко входу в Черное море, а затем, и сухопутное войско, высадившееся в Крыму и участвовавшее в осаде Севастополя. И представление старицы о носе Наполеона III вполне соответствовало действительности.

Прозорливость старицы еще при ее жизни для громадного большинства была признанным явлением. Благодатная сила Божия, действовавшая в блаженной старице Евфросинии, проявлялась и в даровании исцелений. Жена священника о. Павла Просперова в свое время рассказывала: «Когда я была еще девушкой, в нашем доме в качестве моей компаньонки гостила родственница. Однажды она так сильно заболела, что была вынуждена лечь в постель. В это время мы узнали, что матушка Евфросиния, перед тем где-то гостившая, возвратилась к нам в Колюпаново, и я уговорила больную пойти к старице. С большим трудом удалось мне довести больную до дома помещицы Н. А. Протопоповой, где жила блаженная.

Когда мы пришли к матушке, она встретила нас и, обращаясь к больной, сказала: «Ты еще здесь?» На это больная, указывая на меня, ответила: «С кем же мне оставить ее?» Тогда старица, положив свою руку ей на голову, проговорила: «Дай Бог тебе здоровья, что ты ее не бросаешь!» И больная с этого момента стала здорова и весела, как и всегда. «Сестра, теперь я совсем здорова, — сказала она, обращаясь ко мне, — ведь матушка точно шубу с меня сняла!»

После этого нас пригласила к себе госпожа Протопопова. Сидя здесь, бывшая больная увидела, что матушка ласкает собачку, и подумала: «Разве святые спасались с собачками?» В ту же минуту старица, не говоря ни слова, схватила собачку и выбросила ее в открытое окно.

Что касается самой помещицы Н. А. Протопоповой, то можно сказать, что старица Евфросиния была ее домашним врачом-молитвенником.

Однажды летом в г. Алексине случился падеж скота. Жители были в отчаянии. Никому и в голову не приходило обратиться за помощью к матушке Евфросинии, но блаженная старица, видя людское Торе, не заставила себя просить. Рано утром, когда выгоняли скот на пастбище, она вышла в середину стада, проводила его до места пастбища — и падеж прекратился.

Феврония Николаевна Дыханова, проживавшая раньше в городе Алексине, страдала болезнью ног, не позволявшей ей двигаться. Женщина набожная и глубоко чтившая старицу Евфросинию как великую подвижницу, Феврония Николаевна часто думала: «Должно быть, я уж очень грешная, если всем помогающая и всех без различия звания и состояния посещающая матушка Евфросиния не заходит ко мне».

Однажды летом в 1851 году сидит она с такими думами у раскрытого окна и видит: по направлению к их бане, наполовину вырытой в бугре, идет старица Евфросиния, подходит к ней,

ложится на ее крышу и начинает кататься с боку на бок, приговаривая: «Будет наказана! Будет наказана!» Повалявшись некоторое время по крыше таким образом, блаженная подошла затем к окну, у которого сидела больная Феврония Николаевна, села под ним, сняла со своих ног чулки и, подавая их Февронии Николаевне, сказала: «На, Феврония, тебе мои чулки, надень их», — а сама поднялась и пошла. По уходе старицы Феврония Николаевна надела ее чулки на свои больные ноги и сразу же почувствовала себя здоровой.

А баня вечером того же дня сгорела. Как выяснилось впоследствии, в этой бане мяли лен, не соблюдая ни праздников, ни воскресных дней.

Совершенствуясь в подвигах самоотречения, самоотверженно служа Богу и ближним, юродивая старица Евфросиния достигла, наконец, пределов блаженной вечности.

Телесные силы подвижницы заметно ослабевали; уже для всех было ясно, что так ярко горевшая доселе свеча ее жизни догорает, что недалеко уж время отшествия блаженной из сей юдоли плача и скорбей в чертог Небесного Жениха Христа.

Горькое сознание близкой тяжелой утраты, смешиваясь с сильным непреодолимым желанием еще раз, последний раз, пока холодная рука смерти не сомкнула навеки горящих верой и любовью дорогих очей, увидеть глубоко чтимую «матушку Евфросинию», услышать ее полное любви и утешения слово, получить от нее благословение и, наконец, сказать ей последнее «прости» в этой жизни, заставляло всех, знавших блаженную старицу, подняться со своих мест, оставить свои бесконечные житейские заботы и хлопоты и идти туда, где еще теплился светильник жизни великой подвижницы — в Колюпаново.

И блаженная старица, несмотря на свою слабость, всех принимала, для всех находила слова одобрения и утешения и не только слова, — от нее никто не уходил без того или другого вещественного напоминания о последнем свидании с дорогой «матушкой Евфросинией». Прощаясь с тем или другим из своих посетителей, старица благословляла их чем пришлось: одному давала крестик, другому образок, иному щепочку, пучок травки, крапивки, платок, чулки, словом — что только попадало под руку.

Незадолго до кончины блаженной пришел к ней проститься и ее духовник, о. Павел Просперов. Долго беседовала с ним старица. Среди этой беседы о. Павел попросил было открыть ему тайну своего происхождения, но блаженная ответила на это уклончиво: «Спроси у митрополита Филарета, — сказала она, — он все знает».

Когда о. Павел собрался уходить, старица, прощаясь с ним, подала ему ключ, говоря: «Вот тебе ключ. Ты мой коренной: я тебя поставила сюда священником. Возьми этот ключ, оставайся здесь, кормись им сам и корми других, впоследствии передай его своему преемнику, повторяя эти мои слова».

«Долго недоумевал я, — рассказывал впоследствии о. Павел, — откуда у матушки этот ключ, и что он значит, так как никогда раньше я не видывал его у нее. Лишь после смерти блаженной, ходившие за ней девушки сказали мне, что они иногда тайком видели на старице вериги, которые она этим ключом запирала».

За три недели до своей блаженной кончины, в воскресенье, во время обедни, старица, выйдя на крыльцо, которое было как раз против церкви, вдруг громко с выражением изумления в голосе стала звать к себе ухаживавшую за ней няню: «Няня, — говорила она в волнении, — ты ничего не видишь? Смотри-ка, вон два Ангела в белых одеждах вышли из церкви и зовут меня к себе: «Евфросиньюшка! Пора, пора тебе к нам»!

Такое видение было старице подряд три воскресенья в одно и то же время, а в четвертое — 3 июля 1855 года после Литургии, напутствованная Св. Тайнами, она тихо и безмятежно скончалась, имея от роду около 100 лет.

Свой смертный час блаженная встретила в том полулежачем положении, которое она обыкновенно принимала на время сна. Так, даже перед лицом смерти ничем не хотела она ослабить святую строгость своей подвижнической жизни.

Согласно завещанию покойной, многотрудное тело ее было облачено в монашескую одежду и положено в простой гроб, в руки блажен ной были вложены кипарисовый крест и четки.

Весть о кончине всеми чтимой матушки Евфросинии с быстротой молнии разнеслась по окрестности, и в Колюпаново снова потянулись вереницы паломников. Лица, еще сравнительно недавно приходившие и приезжавшие сюда, чтобы получить последнее благословение горячо любимой матушки, теперь опять тронулись в путь, чтобы поклониться ее праху; и при гробе почившей началось почти непрерывное служение панихид.

Могила для блаженной была приготовлена под трапезой Казанского храма села Колюпанова у северной стены.

Седьмого июля состоялось ее погребение. В Колюпанове в этот день было громадное стечение народа: каждый спешил отдать последний долг почившей и проводить ее к месту вечного упокоения. Небольшой храм села с большим трудом мог вместить лишь незначительную часть желавших присутствовать при погребении всеми чтимой старицы. Богослужение было торжественное. Литургию совершали три священника, а погребение шесть. Несмотря на жаркое время, почившая лежала в гробу, как живая: не было заметно никаких признаков тления, от гроба исходило благоухание; на благоговейноспокойном лице подвижницы отражалось неземное блаженство.

При заупокойной Литургии и совершении погребения пожелала присутствовать больная помещица Н. А. Протопопова. Ее принесли в церковь в кресле и поместили в приделе, ниже правого клироса; рядом с ней стала сестра ее, Екатерина Алексеевна Полоскова.

Во время Херувимской песни вдруг, к общему изумлению и ужасу, больная вскричала: «Вы ничего не видите, как мать Евфросиния встала из гроба и идет исцелять меня?» При этих словах дотоле беспомощная больная протягивает ноги, слышится треск подколенных жил; затем, обращаясь к сестре, она говорит: «Ну, что, не верила, не верила?! Вот иду, иду!» И действительно встала безо всякой посторонней помощи и подошла ко гробу старицы, сорвала с себя шляпу и зеленый козырек, который носила от болезни глаз, перебросила их через гроб и, взяв руку покойной, крепко-крепко поцеловала ее, говоря: «Благодарю тебя, мать святая, что ты меня исцелила». Потом опять возвратилась на свое место.

«Ужас охватил всех видевших это, — рассказывала впоследствии Екатерина Алексеевна. — С тех пор и я благоговею перед покойной и чту ее память».

Кончилось погребение; закрылась гробовая крышка; уже мрачная могила приняла в свои холодные недра честные останки блаженной, навеки сокрыв их от взоров людских, а тысячная толпа благоговейных почитателей покойной все еще медлила расходиться — каждому хотелось еще раз положить земной поклон на дорогой могилке, и в храме не прекращалось служение панихид.

Первое время после смерти блаженной место ее погребения в храме не было отмечено никаким внешним знаком, и потому молящиеся, приходя в храм к богослужению, нередко становились на том месте, где под полом находилась могила подвижницы. По этому поводу старица однажды, явившись во сне своему бывшему духовнику о. Павлу Просперову, сказала: «Зачем позволяешь людям нечистым душой и телом попирать ногами прах мой?!»

Проснувшись, о. Павел решил соорудить дощатую гробницу над могилой блаженной, а когда только что приведенные слова старицы и решение о. Павла стали известны А. И. Цемш, управляющему Мышетским чугунолитейным заводом княгини Е. А. Бибарсовой, тот предложил отлить на своем заводе чугунную плиту на могилу блаженной. Но что написать на этой плите!? Вот тут-то о. Павел и вспомнил слова старицы, сказанные ему при последнем свидании с ней: «Спроси у митрополита Филарета, он все знает», — и отправился в Москву.

Принятый митрополитом Филаретом, он рассказал ему все о своем последнем свидании с блаженной старицей Евфросинией и просил его приподнять завесу неизвестности, скрывающую тайну происхождения великий подвижницы, чтобы знать, что написать о ней на ее надгробной плите.

Мудрый архипастырь, по-видимому, не считая себя вправе открывать то, что перед своей кончиной не пожелала открывать сама подвижница, ответил на эту просьбу так: «Напишите — Евфросиния неведомая. Буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит».

Эти слова, с присоединением: «скончалась июля 3 дня 1855 года», и были начертаны на чугунной плите, сооруженной усердием А. И. Цемш и вделанной в верхнюю доску гробницы старицы.

В 1914 году усердием одного из почитателей памяти блаженной старицы Евфросинии, пожелавшего остаться неизвестным, с разрешения епархиального начальства над гробницей подвижницы сооружена деревянная с позолотой сень.

Не был обойден заботами почитателей памяти старицы-подвижницы и ее источник. Спустя лет 30 после смерти блаженной, над ее источником усердием и трудами почитателей была поставлена деревянная часовенка-навес на столбах. Случилось так, что постройка этой часовенки была закончена ко дню Сошествия Святаго Духа. В этот день и решено было совершить ее торжественное освящение.

После Литургии при торжественном перезвоне колоколов из Казанского храма села Колюпанова в сопровождении множества народа вышел крестный ход, направляясь к цельбоносному источнику блаженной старицы Евфросинии, где по совершении водоосвящения было совершено и освящение только что созданной часовенки-навеса. Затем под те же ликующие звуки колокольного перезвона крестный ход возвратился в храм.

С этого времени в Колюпанове ежегодно в Духов день совершается торжественный ход «к матушкину колодцу».

Воздвигнутая над источником старицы-подвижницы деревянная часовенка-навес со временем обветшала и потому в 1909 году была снесена, а на ее месте на средства благотворителей была сооружена деревянная, крытая железом, часовня и при ней деревянная же купальня, которые и были торжественно освящены 4 июля того же года.

Тогда же почитателями памяти блаженной старицы Евфросинии было выражено желание, чтобы впредь, в воспоминание этого радостного события в Колюпанове, 4 июля ежегодно совершалась Божественная Литургия, а после нее крестный ход к источнику матушки Евфросинии.

Помимо Духова дня и 4 июля колюпановская церковь свято чтит день преставления — 3 июля, и день Ангела блаженной старицы Евфросинии — 25 сентября (память преп. Евфросинии Суздальской), выделяя их из ряда обычных дней совершением заупокойной Литургии и великой панихиды по старице.

Впрочем, всякая панихида на могиле блаженной с августа 1884 года обыкновенно совершается и перед каждой Божественной Литургией. Происхождение этого обычая таково.

В ночь на 2 июля 1884 года священник с. Колюпанова о. Петр Соколов, зять и преемник духовника блаженной старицы Евфросинии, о. Павла Просперова, видит сон. Длинный темный коридор; лишь там, вдали, в самом конце коридора виден свет. Оттуда по коридору идет мужчина в черном, как будто монашеском платье, подходит к о. Петру и говорит: «Пойдемте отрывать. На аршин углубимся, будет благоухание».

«На эти слова, — рассказывает в своей записке о. Петр, — я не мог даже одного слова промолвить: меня с головы до ног охватило морозом, испугался до невозможности».

Незнакомец между тем повторил свое предложение. На этот раз о. Петр осмелился спросить: «Кого?» Тот отвечал: «Евфросинию», и в это время с того же светлого конца коридора к ним подошла женщина вся в черном и, обращаясь к о. Петру, проговорила: «Отрой меня. На аршин углубишься, будет благоухание».

Отец Петр, дрожа всем телом, спросил: «Что нужно делать?» Ему отвечают: «Молиться». «Молебны или панихиды служить?» — спрашивает он. Женщина отвечает: «Панихиды».

Лица ни мужчины, ни женщины о. Петр не разглядел, так как свет падал на его собеседников сзади.

«Это видение, — говорит о. Петр, — до того меня потрясло, что я недели две не мог хорошо уснуть: как только усну, меня будто кто-то толкнет, и я просыпаюсь, начинаю опять припоминать, что видел и соображать, что мне делать. Наконец, помолившись Богу и попросив молитв матушки Евфросинии для подкрепления сил, я с августа месяца начал служить панихиды перед каждой Божественной Литургией».

И с тех пор этот обычай свято соблюдается в Колюпанове.

Умерла блаженная старица Евфросиния, но не умерли ее любовь и сострадание к страждущему человеку. Не стало великой подвижницы, но осталась ее могилка, остался ее источник. К ним-то после смерти блаженной и устремился народ, ищущий благодатной помощи в своих скорбях и недугах душевных и телесных. Некоторых блаженная сама посылала к своему источнику или к своей могилке, являясь им в сонном видении. И шли люди, полные веры в благодатную силу молитв «матушки Евфросинии», шли больные душой и телом, благоговейно припадали к дорогой могилке блаженной старицы, брали песочек с нее и воду из колодца подвижницы и, пользуясь ими с верою, по вере своей и молитвам блаженной получали просимое.

БЛАЖЕННАЯ ЛЮБУШКА РЯЗАНСКАЯ[15]

Не осталось в живых людей, которые могли бы сказать, где родилась Любовь Семеновна Суханова, кто были ее родители и сколько лет прожила она на белом свете. Известно только, что она жила с матерью и сестрой Ольгой Семеновной в городе Рязани, в приходе церкви Благовещения Пресвятой Богородицы вблизи Казанского женского монастыря. Там стоял их маленький домик. Люба воспаряла духом ко Господу, а тело было расслаблено: в течение 15-ти лет она была лишена возможности двигаться. В комнате, где она всегда лежала, находилась икона святителя Николая Чудотворца, и Люба молилась ему и всею душою любила святителя — она знала, как много добра он делал людям.

И пришло время. Господь призрел на рабу Свою, и волю Свою открыл ей через Своего угодника.

Однажды, когда Люба в доме была одна, ей явился Николай Чудотворец. А когда мать, вернувшись, вошла в комнату, то застала Любу, стоявшую на ногах. Увидев это, мать с радостью бросилась к ней, произнеся: «Дочь моя, ты ли это?

Как же ты встала на ноги?» Люба подняла руки к иконе святителя и сказала: «Явился Божий угодник Николай и говорит мне: «Вставай, Люба, ходи и юродствуй», — я поднялась твердо на ноги, а он стал невидим».

Мать была очень обрадована таким событием, но вместе с тем и опечалилась предназначенным дочери юродством. Раздумывая, она пошла к священнику и все ему рассказала, просила совета. Священник, выслушав, ответил ей: «Воля Божия, не задерживай дочь, отпусти ее, и пусть она идет и юродствует. От Господа стопы человеку исправляются». Мать покорилась воле Божией. С тех пор Люба взяла на себя многотрудный подвиг. Она стала молиться во всех храмах Рязани, а также любила посещать Казанский женский монастырь и подолгу жила у некоторых сестер, чаще у игуменьи Екатерины. Это была умная и начитанная женщина из благородных.

Под сенью каменных сводов храмов, в таинственном полумраке мерцающих лампад глядели на Любу темные лики святых и призывали на подвиг, и слышались слова, сказанные ей святителем… Так созревало у нее в сердце стремление к подвижничеству. И Люба заключила себя в простенок между печью и стеной в своем доме. Не было места для затвора, но было желание принять подвиг — и она его приняла. Несомненно, что в этот период жизни сформировался из нее человек сильной воли и возвышенной души. Как она молилась? Что в это время видела и слышала? Все это ведомо только Богу. Эту тайну своей жизни блаженная унесла с собой в могилу.

Но прошло время, и Любовь, простояв в простенке три года, вышла из него. Может быть, и на это имела она указание свыше, ибо, когда приходило время, подвижники, по воле Божией, оставляли свое уединение и шли служить людям. Молитва за других, добрый совет, ласка, чуткость, желание предостеречь от опасности, сострадание к людям стали ее уделом. Любу часто видели на улицах Рязани. Заходила она в лавки небогатых купцов и брала без спроса что нужно. Купцы не бранили ее, не гнали: они радовались, ведь это было верной приметой, что в этот день торговля будет особенно удачной. Двери не закрывались. А некоторые купцы сами ее зазывали, но она делала вид, будто не слышит, и проходила мимо.

Иногда, устав от ходьбы, она садилась на крылечко дома, и ей давали что-нибудь из пищи: от одних она брала охотно, а другим говорила: «У вас самих мало», — и не брала. А что брала, то до дома не доносила, раздавала дорогой нуждающимся. Бедные и нищие знали ее и любили.

Были люди, боявшиеся прозорливости Любы. Вероятно, очень мнительные, или те, у которых, как говорится, совесть нечиста. Были и такие, которые не верили ей и смеялись над ней. Она переносила все терпеливо, и улыбка почти не сходила с лица. А лицо ее, кроме обычной приветливости, выражало и большую силу воли.

Однажды к крылечку домика, где жила Любушка, подкатила карета, запряженная тройкой породистых лошадей в богатой упряжи. Кто находился внутри кареты — неизвестно, а также неизвестно, чем руководствовались приезжие: может быть, любопытством посмотреть, что это за люди, блаженные? Но Любушка не хотела этой встречи, она спряталась и выслала сестру сказать, что ее нет дома. Одевалась Любовь Семеновна, или, как ее в народе называли, Любушка, просто, но чистенько. Не носила она «черненького платьица». На ней были платья цветные, и на голове платочек — голубой, а то и розовый. Розовый цвет она любила и хотела, чтобы гроб ее по смерти был обит розовым.

Одна девушка очень боялась Любушку, боялась ее прозорливости. Девушка была неплохая, ничего за ней дурного не замечалось, а страх у нее был безотчетный. Встала она однажды утром и начала ставить самовар. Семья в этом доме жила большая, самовар ставили все по очереди. Стала она разжигать лучинку, да взглянула в окно и видит: в калитку входит Любушка. Она в страхе побежала скорее дверь запирать, чтобы блаженная не вошла. А Люба уже на пороге говорит: «А я спешила, боялась, как бы ты не заперла дверь». Потом вынула из кармана шоколадную конфету и подала ей, говоря: «Вот тебе конфета, ты ее обязательно съешь, никому не давай». Девушка сделала, как сказала Любушка, и с того времени пропал у нее страх, и она радостно всякий раз встречала блаженную.

Любушка, бывало, заходила в знакомые дома. Зная, где у какой хозяйки какие вещи лежат, доставала ножницы, бумагу и начинала вырезать какую-нибудь фигурку, а потом вырезанное давала тому, кому предназначено было. Кое-кто опасался таких предположений, заранее прятал ножницы, но избежать предсказания им не удавалось. В таких случаях она выщипывала фигурки из бумаги руками и все равно подавала предназначенное: кому дорога — лошадку или паровозик, кому замуж — веночек, кому смерть — гроб. И делала она такие фигурки очень искусно. Подаст молча и уйдет. И сбывалось.

Послушница Фрося жила в Казанском монастыре у мантийной монахини Артемии. Иногда Фросю навещала ее сестра, которой очень хотелось поступить в монастырь, но она была молода, и ее не принимали. Как-то пришла она в монастырь и опять заговорила о своем желании быть в нем. В это же самое время пришла к матушке Артемии и Любушка. Взяла она с комода ножницы и большой лист бумаги и проворно начала что-то вырезать. Потом разложила на столе вырезанный круг. И что же там вышло? Круг, как монастырская ограда, церковь и клирос. Потом, указывая молодой девушке, сестре Фроси, на клирос, сказала: «Вот где будешь петь, будешь и читать». Пришло время, и поступила она в монастырь. Назначили ей послушание — петь на клиросе. Она оказалась обладательницей редкого голоса — женского баса. Кроме пения на клиросе, ее послушанием было еще чтение Апостола. А когда не стало монастыря, пела она в другой церкви почти до самой своей предсмертной болезни, как говорится в псалме 145: «Пою Богу моему дондеже есмь».

Любушка задолго предвидела закрытие Казанского монастыря, когда об этом не было никакого слуха. Некоторым престарелым матушкам она говорила: «Вы косточки свои оставите в монастыре, а другие нет».

Но вот наступил скорбный день — монастырь закрывали. Сколько слез было пролито! Сколько горя пережито! Что ждет впереди? — невольно задавала себе вопрос каждая из монахинь, покидая монастырь, ставший таким близким и родным. После монастырской тишины жизнь в миру страшила многих из них: на сердце была тревога, впереди — неизвестность. Если бы не надежда на Заступницу Матерь Божию, что тогда? И в этот день, как часто случалось, пришла в монастырь Любовь Семеновна. Взволнованные и расстроенные сестры окружили ее. Она была серьезна и сосредоточена, почти не говорила, но руками работала ловко и привычно… Лист бумаги, ножницы или только пальцы — и все ясно: кто замуж выйдет, кто умрет, кто уедет, а кто при храме жить и работать будет. Каждая вырезанная фигурка отображала ее взгляд в будущее человека. А для рассказавшей об этом матушки вырезала церковь со сторожкой и колокол и сказала: «Тут жить будешь и сыта будешь». Десять лет прожила матушка при церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы, исполняя разную работу. Приходилось звонить и в колокола.

Впоследствии многие сестры Казанского монастыря встречались друг с другом и вспоминали, что тогда вырезала им Любушка, и убеждались, что все ею предреченное сбылось.

«В нашу семью, — рассказывала женщина X., знавшая лично Любушку, — она приходила как своя и всех нас любила. В то время в Москве умер мой отец. Мать решила перевезти его в Рязань и здесь похоронить. Хотя и трудно было сделать это в такое нелегкое время, но все же перевезли и похоронили в Рязани. Была здесь и Любушка. Стали на кладбище зарывать могилу, а она отошла немного в сторону одна и начала рыть другую могилку. Увидела это наша бабушка и с упреком говорит ей: «Любушка, что же вы делаете? Вторую могилу роете, ведь мы еще и эту не успели зарыть». Она в ответ: «А мы тут будем воробушка хоронить». Вскоре умер у нас в семье мальчик, которому было два месяца». Тогда-то мы поняли, для какого воробушка копала она могилу».

В одной семье было трое детей, и четвертый должен был народиться на белый свет. Зашла как-то к ним Любушка и говорит хозяину. «Константин Павлович, возьмите меня за себя замуж», — и улыбается так приветливо. Он тоже улыбнулся на ее слова и ответил: «Да я бы вас, Любовь Семеновна, с удовольствием взял за себя замуж, да куда же мы жену мою, Пелагею Федоровну, денем?» На этот раз она, как иногда и ранее случалось с ней, прямо сказала: «Умрет она». И действительно, она умерла при родах, оставив после себя четверых детей. После похорон был большой поминальный обед. Приглашена была и Любушка. Сидела она за столом молча, ни на кого не глядела, а как встала из-за стола, вышла и с тех пор в доме этом никогда не была.

Приглашали Любовь Семеновну не только на похороны, но и на свадьбы с намерением, что ее присутствие принесет молодым счастье. Но не всегда было так. Вот один из богатых купцов Рязани, имевший свои дома в районе бывшего старого базара, выдавал дочь замуж. Было много приглашено гостей со стороны жениха и невесты. Везде роскошь: богато сервированный стол, музыка, цветы… Жених очень желал взять за себя дочь купца: руководил ли им личный расчет или любовь, теперь это позабыто, но он тщательно скрывал, что имел сильное пристрастие к спиртному, хотя никто не подозревал в нем пьяницу. Каково же было изумление всех гостей и родных невесты, когда Любовь Семеновна, не знавшая ранее жениха, громко объявила за столом: «Жених — горький пьяница и не будет молодая счастлива». И омрачилось веселье, и пожалели они даже, что позвали блаженную. А потом, когда убедились в правдивости ее слов, любили и уважали ее по-прежнему. Возвращалась Любушка неоднократно и в свой родной дом, где жила ее большая семья. Тогда еще был жив ее дедушка. Совпало так, что когда к дедушке пришел кум, пришла в это время и Любушка. Кум был человек веселый. Поговорили они с дедушкой, посмеялись. Решил кум немного пошутить над Любушкой и спрашивает ее: «Вот что, Любовь Семеновна, скажите нам, когда вы умрете, кому же ваш дом достанется?» Улыбнулась блаженная и ответила: «Солдатам». Они стали смеяться над ее словами. Никто не мог подумать, что со временем действительно дом будет снесен и на этом месте будет сооружен военный склад и помещено солдатское снаряжение в нем. Следовательно, место, где находился дом, досталось солдатам.

Три девушки-подруги готовились к экзаменам. Кто испытал это, тот может понять их волнение. Ведь бывает же, что знания хорошие, а на экзаменах растеряешься и не ответишь толково, а с плохой подготовкой хуже того — провалишься. Подружки прослышали про Любушку, что она предсказывает, и решили: «Пойдем к ней, спросим, как пройдут экзамены». Задумано — сделано. Пришли, но не успели перешагнуть порог ее домика, а она уже приветливо их встречает: «А это ко мне пришли Катя, Шура и Лида», — и всех правильно по имени назвала, хотя ранее их не знала. И стала говорить: «Экзамены у вас скоро, а вы боитесь. Ничего, ничего, не бойтесь, все сойдет благополучно». Девушки ушли успокоенные. Экзамены были сданы успешно.

Перед самым свержением православного царя, в 1917 году, ходила блаженная по улицам города и повторяла: «Стены Иерихонские падают, стены Иерихонские падают». Она уже была известной, и ее спрашивали, что это значит. Но Любушка слов своих не объясняла, а когда все свершилось, стало ясно их значение.

Рождественским постом в четыре часа дня в семье Ш. всегда пили чай. К столу выходила бабушка и разливала его для членов семьи. К этому часу часто приходила и Любовь Семеновна: она любила беседовать с бабушкой. Так приходит она однажды и держит что-то в руках, а бабушка спрашивает: «Что это у вас в руках, Любушка?» Она отвечает: «Да вот иду я мимо похоронной лавки, а там гроб обивают. Я взяла кусочек бархата. Возьмите». «Да зачем он мне?» — спрашивает бабушка. Не успела она получить ответа от Любушки, как пришли с известием, что умерла Дарья Афиногеновна Мареева, которая доводилась бабушке кумою. А гроб покойной был обит таким же бархатом, кусочек которого принесла с собою Любушка. Так спешила она подготовить бабушку к печальному событию.

Двум маленьким девочкам предрекла Любушка дальнейшую судьбу. Она была частой посетительницей их родителей. Пришла она как-то к ним. Чистые детские души не опасались ничего, а потому доверчиво прильнули к блаженной: «Тетя Люба, расскажи нам, что знаешь». Любушка, улыбаясь, достала из кармана небольшой сверток, развернула его, и в руках у нее оказались две бумажные иконки. Одну иконку, с изображением святого благоверного князя Александра Невского, подала старшей девочке, а младшей — иконку благоверной Анны Кашинской. Впоследствии старшая сестра вышла замуж, мужа звали Александром в честь святого благоверного князя Александра Невского, и жили они вместе на станции «Александр Невский». Судьба младшей схожа с жизнью благоверной княгини Анны Кашинской, она также рано потеряла мужа, оставшись вдовой с двумя детьми.

В одну семью своих хороших знакомых часто заходила Любушка. Приходит она как-то к вечеру, а они собираются чай пить. Усадили ее за стол, она с благодарностью говорит: «О, как хорошо чайку-то попить!» Но сама как-то незаметно для всех занялась другим: на стол насыпала земли, сделала две могилки, а из щепки — кресты на каждую могилку и произнесла: «Вот и хорошо». Хозяйка, глядя на нее, обеспокоилась и тут же спросила: «Что это такое, Любушка? Кому вы это сделали?» А она опять повторяет: «Все хорошо, не беспокойтесь». Случилось так, что вскоре у этой женщины умерли на неделе отец и мать. Невольно напрашивается вопрос, почему это хорошо? Не потому ли, что мы привыкли смотреть на смерть как на что-то ужасное, а Любовь Семеновна видела в ней переход из одной жизни в другую — вечную. И как истинная раба Господня, могла знать о лучшей участи в потусторонней жизни, чем в земной.

О смерти самой Любушки так рассказала Лиза М., в молодости хорошо знавшая блаженную. «Недели за три до своей смерти пришла к нам в дом Любушка. Семья наша была большая, и всех она любила, приходила, когда хотела. Я в семье была младшей, и меня она любила особенно. На этот раз Люба, ласково называя меня по имени, сказала: «Лизонька, я ведь скоро умру, а ты за меня Богу молись, ходи на мою могилку и песочек бери с нее, а гроб мой обей розовым». Я ее спрашиваю: «Песочек-то зачем мне?» И вижу, как после этих слов словно какая-то тень прошла по ее лицу. Задумалась она на минутку и говорит: «Все же бери песочек, насыпай в банку с цветами и в доме будет благодать». Когда Любушка умерла, я была на работе. Вернувшись домой, узнала о ее смерти и тотчас пошла к ней. Чистенько убранная, лежала она в гробу, который был хорошо оструган, но ничем не обит. Тут я вспомнила просьбу Любушки — обить гроб розовым — и загоревала: как же мне исполнить ее просьбу? Умерла она в 1921 году. В магазинах тогда ничего не было. Материю продавали по талонам, а наша семья уже все отоварила. Больше — проси, не проси — ничего не получишь. Как быть? Ну, думаю, пойду в магазин, попрошу хотя бы марли. Все же лучше будет, чем просто оструганный гроб. Пришла в магазин, стала говорить с заведующим: «Мне у вас хотя бы марли купить: гроб надо знакомой старушке обить, она заранее меня просила об этом». Заведующий позвал мальчика-ученика: «Миша, там на полке есть у нас розовая марля, ступай принеси». Я в душе подумала, не смеется ли он надо мной: бывает ли марля розовая? Но смотрю, несет мальчик целый ворох марли красивого густо розового цвета. Никогда такой марли не было в продаже. Так обили ей «домик» в розовый цвет. Да кругом оборочки и бантики понаделали — красиво вышло с обивкой гроба. Так исполнилось предсмертное желание Любушки.

Был 1921 год. Год тяжелый. Шла гражданская война. Люди страдали на фронте, страдали в тылу: не было хлеба, керосина, дров. В домах было холодно, как на улице. Вместо ламп по вечерам зажигали «моргасики». С таким освещением дети учили уроки. Взрослые были озабочены добыванием пропитания для семьи. Одним словом, казалось, что каждый думал лишь о себе. Но когда узнали, что Любушка преставилась ко Господу и ее хоронят, люди все бросили и поспешили проводить блаженную в последний путь. Все улицы на пути следования похоронной процессии до самой могилы были заполнены живой стеной народа. Со стороны милиции были приняты меры для охраны порядка. Так народ почтил память Любушки.

Любушка после смерти своей матери жила с сестрой. Ольга Семеновна относилась к ней снисходительно. Она не притесняла ее, не обижала, но не верила ей, говоря: «Блажь напускает на себя наша Люба». Но когда увидела огромное множество народа, который сопровождал Любушку в последний путь, горько заплакала и сказала: «Сколько людей знали мою сестру, одна только я не знала ее». Так подтвердились слова Святого Евангелия: Несть пророк без нести токмо во отечествии своем и в дому своем (Мф. 13, 57).

Умерла Любовь Семеновна Суханова 8-го февраля 1921 года. Усердием диакона одной из церквей Рязани, а также и других почитателей, был поставлен на ее могилке памятник. Но прошли годы… Не стало памятника. С годами могилка стала почти беспризорной. Неподалеку от кладбища было устроено общежитие дефективных ребят. Они внесли на кладбище дух разорения и беспорядок. Оно стало мало посещаемо. И вот в то самое время на могилку к Любушке приехал откуда-то один военный человек. Вскоре он поставил на свои средства крест и металлическую ограду. Могила приобрела хороший внешний вид. О себе военный рассказывал, что жизнь его сложилась крайне неудачно. Он был болен, и никакие врачи не могли ему помочь. Но явилась ему во сне Любушка и сказала: «Не горюй и не волнуйся, поезжай в Рязань, найди на кладбище могилку Любови Семеновны, поставь вокруг нее оградку, после чего будешь здоров и счастлив». Он сделал все, как она ему сказала, и получил исцеление. Здоровье его восстановилось, неудачи перестали преследовать его. В память такого явления и в благодарность за оказанную помощь он потом ежегодно приезжал на ее могилку и служил панихиду.

У одной девицы умерла мать. Они жили вдвоем: мать была ей единственным близким и любимым человеком. Оставшись одна, она сильно горевала, тосковала и плакала. Добрые люди советовали ей заказать по матери сорокоуст, говоря, что это упокоит душу усопшей, а ей самой принесет облегчение. Девица отвечала: «Разве я не заказала бы, если бы могла, но я истратилась на похороны и на сорокоуст у меня денег нет».

Но вот видит она сон. Явилась ей во сне Любовь Семеновна и говорит: «Не плачь, не волнуйся, а в руках держит облигации государственного займа, проверь их, может быть, ты выиграла». И действительно, когда девица проверила свои облигации, оказалось, что на них выпал выигрыш. За период болезни матери и похорон она совсем позабыла о них. На эти деньги девушка заказала по матери сорокоуст, после чего стала чувствовать себя спокойнее. Затем приходила на могилку Любушки и благодарила ее за помощь.

«Шла Великая Отечественная война 1941—45 годов. Мне было тогда 14 лет. В городе хлеб давали по карточкам, а у нас в прилегающем к городу селе выдавали муку. Занял очередь, стою. Погода была холодная, одежонка на мне плохонькая. Чувствую, холодно мне стало. Думаю, куда же зайти? Недалеко жили знакомые, зашел. При входе в сени вижу, устроен нашест для кур и сами куры сидят, а в углу под ними не то доска широкая, не то дверь — шпонка на ней, и вся куриным пометом запачкана, к стене приставлена. Меня что-то потянуло к ней. Думаю, дай погляжу на нее с другой стороны. Отодвинул, на ней был большой слой пыли. Чуть стер — вижу пальцы рук нарисованные. Недолго думая, взял я свой мешок и давай им пыль вытирать. Потом мне от матери досталось — забыл я про очередь и про муку. Вытер всю, и оказалось, что это икона святых апостолов Петра и Павла. Тогда я вошел в дом и прошу хозяйку: «Елена Петровна, продайте мне икону, в сенях у вас я видел». А сам думаю: денег-то у меня нет совсем, а мать едва ли даст. Может быть, и так сумею выпросить. Л она в ответ: «Володенька, как можно икону-то продавать: ведь, может быть, это и грех, да еще и церковь могут открыть. Нет, не продам и не отдам, и не думай». Я ей говорю: «Ну, если церковь откроют, я и свои туда отдам». У меня тогда только две иконы в доме были: Спаситель и Матерь Божия. Но она и слушать не хотела. Так я и ушел ни с чем. Днем решил пойти на могилку к блаженной Любушке. Пришел, спокойно встал около могилки и все ей, как живой, рассказал: «Вот есть икона, стоит вся в грязи, никому не нужная, а мне ее не дают. Ты уж, Любушка, постарайся, помолись Богу, чтобы мне икону святых апостолов Петра и Павла отдали».

Проходит сколько-то времени. Как-то я был дома и чем-то занимался. Вдруг мать кричит: «Юрка к тебе пришел». Подхожу и спрашиваю: «Юрка, ты чего пришел?» Он в ответ: «Бабушка Елена Петровна велела тебе сейчас же прийти». Пришел к ней, она и говорит: «Не знаю, Володенька, что случилось со мной. Стояла эта икона в наших сенях сколько времени — и ничего, а сегодня на меня такой страх напал, что и сказать не могу. Я послала Юрку за тобой. Возьми эту икону и неси ее, куда знаешь». И отдала мне ее. Я в душе за помощь благодарил Любушку. Взял икону и несу, а она большая, чуть ли не больше меня. Я тогда еще маленький был. А икона грязная. Думаю, как я с ней домой приду? Отмыл ее от всей грязи в пруду и принес. Это была первая большая икона в нашем доме».

Так рассказал о себе глубоко верующий человек. Память же о блаженной Любови он сохранил на всю жизнь, поминая ее в своих молитвах к Богу и Пречистой Богородице.

Как-то в Скорбященском храме появилась немолодая женщина. Она просила указать могилку блаженной Любови, рассказывая при этом, что болеет и врачи не могут ей помочь. Она видела во сне пожилую женщину, которая назвала себя Любовью Семеновной, похороненной на Рязанском кладбище, и обещала исцеление, если она посетит ее могилку и отслужит там панихиду. Во исполнение этого повеления и приезжала болящая.

Любовь блаженная, покровительница Рязани, является и людям из других городов. За помощью к ней приезжают из Москвы, Костромы, Нижнего Новгорода… Некоторые приезжают уже исцеленные, с великой благодарностью к святой Любови. Вот недавний случай, происшедший 14-го августа 1992 года. Одна женщина, поклонившись святым мощам и иконе блаженной, оставила Марии Яковлевне большую сумму денег на ремонт часовни и рассказала следующее: «Имя мое Валентина, приехала я с Украины. Долгое время болела, лечилась у разных врачей, но не выздоравливала и потому стала приходить в отчаяние. Но однажды увидела сон. Приходит ко мне женщина и говорит: «Ты долго уже болеешь, врачи оказались бессильны излечить тебя, но я помогу с условием, что ты съездишь в Рязань и побываешь на моей могиле». Я ответила, что согласна, и спросила:

«Кто ты есть и как найти твою могилу?» — «Раз ты согласна, скоро будешь здорова. Я есть рязанская блаженная Любовь. Приедешь в церковь Всех Скорбящих Радость, исполнишь для себя заздравный молебен, а люди укажут тебе мою могилу». После этого сна я стала чувствовать себя лучше и лучше, а вскоре совсем выздоровела. Мой приезд связан с обещанием быть на могиле Любови Блаженной, и я уезжаю с чистой совестью домой».

Рязанские жители очень любят свою блаженную. Это особенно заметно в день великомучениц Веры, Надежды, Любови и их матери Софии, когда в церкви Всех Скорбящих Радость проводится праздничная служба в день Ангела святой блаженной Любови. Храм заполнен верующими разных возрастов, различного социального положения, благосостояния, образования — все они едины в любви к угоднице Божией и, соединившись в одно тело — Церковь Христову, согласно молятся: «Ублажаем тя, святая блаженная Любовь, и чтим святую память твою».

После окончания службы совершается молебен в часовне на могиле святой Любови. Часовня недавно была заново окрашена в любимый Любушкой розовый цвет, а на куполе позолочен крест. Здесь следует сказать, что незадолго до этого часовенка, по дьявольскому наущению, была разорена. Но неправое дело не осталось безнаказанным. Вот что рассказала смотрительница Мария Яковлевна Морозова: «После разорения я заметила, что сюда стал часто ходить и молиться молодой человек. Однажды он подошел ко мне и говорит: «Матушка, не могу больше молчать, прости, но это я разорил часовню». — «Проси прощения у Бога и Любови блаженной», — ответила я и поинтересовалась, как это случилось. Он сказал, что и сам не знает, как это случилось, но помнит, что какие-то потусторонние бесовские силы словно приподняли его, привели к этому месту и заставили выбить стекла в часовне. Потом прошли дни, и он стал чувствовать на душе невыносимую тяжесть. Лишился покоя, перестал спать, есть. Тогда он взял новые стекла, вставил их, а теперь вот хочет идти исповедоваться в церковь».

На этом примере видно, как велико милосердие святой Любови, которая, наказав человека за содеянный грех, все же дала ему возможность раскаяться и исправиться. Как велик и мудр Промысл Божий, который и зло обращает в добро. Ибо восстановленная часовня стала еще краше, в ней появилась тщательно расписанная плащаница Любови блаженной, и вновь православные с радостью и благоговением приходят поклониться ее святым мощам.

БЛАЖЕННАЯ МАТРОНА АНЕМНЯСЕВСКАЯ

По милости Божией, имя святой Матроны Анемнясевской, в Рязанской земле просиявшей, становится все более известным широкому кругу людей. Жизненный путь Матроны Рязанской (Беляковой), как и ее великой тезки, блаженной Матроны Московской (Никоновой), оказался крайне трудным. Две угодницы Божии близки друг к другу по чистоте сердца, обилию благодатных даров и тяжести своих страданий.

Матрона Рязанская родилась 6/19 ноября 1864 года, в деревне Анемнясево Касимовского уезда Рязанской губернии. До семи лет Матрона (как ласково называл ее народ) была обычным ребенком. Но потом она заболела оспой. Родная мать не лечила дочь и не молилась за нее. Ребенка положили на печку, где скопилось много сора и грязи. Затем мать вымыла больную и содрала оспины. Все тело Матреши распухло, и она полностью ослепла. Девочке-калеке поручили нянчить сестер.

«Особенно тяжело было мне нянчить сестренку, которой было уже полтора года, — рассказывала Матрона, — я все роняла ее, а мать за это меня очень била, а я все роняла… Однажды, когда мне уже было десять лет, я нянчила по обыкновению сестренку, а мать ушла на речку. Каким-то образом нечаянно я уронила сестренку с крыльца на землю, страшно испугалась, заплакала и сама со страха прыгнула за ней туда же. В этот момент как раз подошла мать. Она схватила меня и начала бить. Так она меня била, так била, — что мне очень тяжело и трудно стало, и мне привиделось в этот момент: я увидела Царицу Небесную. Я сказала об этом матери, а она меня опять стала бить. Видение повторилось три раза, и я все говорила об этом матери, а мать после каждого раза все больше и больше била меня. Во время последнего видения Царица Небесная дала мне утешительную записочку», — говорила Матрона, однако, что в ней написано, не уточняла.

Сколько обид и горя вытерпела Матрона со стороны своих родных! Близкие попрекали ее и считали притворщицей. А на самом деле после того избиения Матрона перестала расти. Ее самое длинное платье, подаренное одной из паломниц, было всего 91 сантиметр! Слепая, изувеченная девочка навсегда перестала ходить и что-либо делать самостоятельно. Совершенно беспомощная, она только лежала и несла подвиг «бескровной мученицы». Единственное, что у нее осталось, — это возможность переворачиваться с бока на бок, шевелить ручками и брать небольшие предметы.

Но блаженная смиренно несла крест, дарованный Богом. Она непрестанно молилась, пела церковные песнопения и читала акафисты, заученные с голоса посетителей. Ее душа была свободна от озлобления и ненависти, а сердце — исполнено надеждой и миром. Именно тогда сбылось на блаженной слово Христово, обращенное к ученикам: «Вот, наступает час, и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня оставите одного; но Я не один, потому что Отец со Мною» (Ин. 16, 32).

К семнадцати годам подвижница стяжала исключительную благодать. Бог дал ей силу достигнуть не только личного духовного совершенства, но и сделаться центром религиознонравственной жизни для многих верующих. Они шли к ней отовсюду со своими заботами, скорбями и болезнями. Недоумевающих Матрона вразумляла, нуждающимся помогала советом, больных исцеляла, бесноватых избавляла от насилия демонского.

Сохранилось немало свидетельств ее удивительной прозорливости. Однажды блаженную посетил крестьянин Клим Малахов. Он собирал пожертвования на строительство храма в своем крае. Матрона попросила послушницу вынести очень красивое полотенце (видимо, подарок благодарного паломника). Малахов внутренне соблазнился: решил присвоить ценную вещь и не отдавать ее на украшение храма. Тогда Матрона попросила помощницу принести второе полотенце, «чтобы не было греха». «Дай ему другое; первое-то на храм не пойдет…» — пояснила она. У Клима волосы на голове встали дыбом. Он со страхом покинул дом блаженной и прилюдно каялся в своих злых намерениях.

Иной характерный случай произошел с выпускником медицинского факультета МГУ Сергеем Алексеевичем Никитиным. В 1930 году его безвинно репрессировали. Он работал в лагерной медчасти, сильно унывал и уже не рассчитывал выйти на свободу. Медсестра (тоже из заключенных), знакомая с блаженной Матроной, посоветовала ему обратиться к ней за помощью. Доктор не поверил, что какая-то калека, да еще на большом расстоянии, по воздуху, без рации или проводов способна услышать его. Но от отчаяния он ухватился, что называется, за соломинку и во время прогулки все же прошептал свою просьбу, мысленно обратившись к Матроне.

Через три года врача освободили. Внимательно оценив ситуацию, взвесив все «за» и «против», он понял, что без посторонней молитвенной помощи этого бы не произошло. С. А. Никитин отправился искать свою молитвенницу. Приехав в Анемнясево и войдя в избу, он боялся начать разговор. «Здравствуй, Сереженька, — поприветствовала его слепая прозорливица, назвав незнакомого человека по имени. — Это ты меня тогда звал, ну, рассказывай, как живешь?» И Сергей Алексеевич поведал о себе.

Подробности их разговора, к сожалению, не сохранились. Но есть основание полагать, что Матрона попрощалась с Никитиным примерно так: «Благослови, владыко!» Тот смутился и ответил: «Я — не владыка». «Будешь!» — заверила старица. В 1960 году его рукоположили во епископа Можайского, викария Московской епархии. Владыка Стефан (Никитин) отошел ко Господу в 1963 году прямо в алтаре после совершения Литургии в день святых жен-мироносиц.

Старица видела приходящих к ней людей буквально насквозь. Обычно она определяла самое больное место, о существовании которого человек мог до сих пор и не подозревать. Сначала Матрона указывала только на один недуг, и человек сосредоточивал свое внимание именно на нем. Это облегчало самопознание и духовную работу над собой. Если же посетитель страдал несколькими болезнями, Матрона называла их не сразу, а постепенно. Она остерегалась ввергнуть людей в уныние и очень осторожно вела их по пути духовного исправления и телесного врачевания.

Страждущих посетителей Матрона старалась всячески утешить. Она давала им святую воду для питья и окропления жилища. Из лампады, всегда горевшей в комнате перед иконами, народ брал освященное масло. А вещи, полученные в дар, люди хранили с большим благоговением, веря, что они врачуют недуги. Очень любила Матрона ладан, ибо «он изгоняет нечистых духов» (демонов). Она советовала по праздникам крестообразно кадить им в доме.

По вере прихожан в благодатную силу молитв Матроны происходило множество исцелений. Вот лишь три примера.

В 1930 году у 14-летней Маши Берляевой сильно разболелась и распухла коленка. Девочка не могла самостоятельно передвигаться. Врачи диагностировали туберкулез кости и настаивали на срочной операции. Тогда жительница города Касимова М. И. Путилина из сострадания к ребенку обратилась за помощью к Матроне. Та благословила больную выпить святой воды и помазать ногу елеем. Маша сразу почувствовала облегчение, крепко заснула, и на утро ей стало значительно лучше. Через неделю она спокойно наступала на ногу, а спустя три недели полностью поправилась.

В мае 1931 года у 13-летнего мальчика из соседней деревни на спине между лопатками образовалась крупная опухоль. Припухлость росла и делалась все тверже. Три года лечения у врачей успеха не принесли. В конце концов от невыносимой боли ребенок не мог даже лежать. Его родные усердно молились Богу. Они помазали опухоль маслом из лампадки блаженной Матроны. Примерно через три месяца опухоль уменьшилась, и мальчик уже не ощущал болезненности при дыхании. Затем его помазали Матронушкиным маслом вторично. Прошло еще полгода, и, по молитвам святой, у ребенка исчезли абсолютно все признаки недуга.

Уроженку Касимова В. М. Постникову прооперировали по поводу ущемления грыжи. Больная была сердечница и так ослабла, что врачи с тревогой ожидали ее быстрой кончины. Умирающая попросила принести какую-нибудь вещь от Матроны. Ей передали четки, и, как только больная приложила их к груди, ритм ее сердца нормализовался. Доктора долго удивлялись, почему прикосновение четок столь внезапно улучшило состояние больной. Вскоре она выздоровела окончательно.

О последних днях земной жизни блаженной сохранились весьма скудные сведения. Летом 1935 года в местном отделении НКВД завели дело «попов Правдолюбовых и больного выродка Матроны Беляковой». Согласно списку, надлежало арестовать и блаженную. Всех арестантов уже отправили в Москву, а Матрону трогать боялись.

Наконец, колхозное собрание постановило «изъять» Матрону Григорьевну Белякову как «вредный элемент». Из 300 жителей села подписались 24 активиста. Клочок бумаги с карандашными подписями сохранился в официальном деле. Сельсовет дал характеристику «на Белякову М. Г.», в которой она прямо и открыто, без кавычек и иронии, названа святой: «Данная гражданка является вредным элементом в деревне. Она своей святостью сильно влияет на темную Массу… Ввиду этого… задерживается ход коллективизации».

К дому подъехали днем, не таясь, но зайти боялись: все-таки люди очень почитали святую. По долгу службы первым подошел председатель сельсовета и, преодолевая страх, поднял старицу на руки с дощатой постели. Матрона закричала тоненьким голосом. Народ оцепенел. Председатель понес ее к выходу и в дверях сказал: «Ой, какая легкая!» В ответ, предвидя грозное наказание Божие, Матрона с горечью предрекла: «И твои детки такими легкими будут»[16].

Сам председатель, «изымавший» Матрону, прожил недолго. Вскоре он тяжело заболел и кричал от боли так громко, что слышало полдеревни. В народе говорили: «Это тебе не Матрешеньку поднимать!» Исполняя заповедь Божию о любви к врагам, старица усердно молилась за своих гонителей и обидчиков. Господь услышал ее прошение. Он обратил умирающего председателя к покаянию, и тот скончался, примирившись с Церковью. Что стало с его детьми, житие не сообщает.

Угодницу Божию заключили в Бутырку, где она прожила почти год. Все заключенные очень почитали Матрону. По ее примеру они начали молиться и петь акафисты. Администрация решила избавиться от Матроны. Но убить ее боялись, а сослать в лагерь или в другую тюрьму не позволял молитвенный подъем арестантов (опасались бунта).

Блаженная исцелила безнадежно больную мать следователя, который вел ее дело. И чекист сумел освободить старицу из-под стражи как умирающую. Он поместил ее в дом для престарелых и калек. Документально зафиксировано, что Матрона умерла от сердечной недостаточности 16/29 июля 1936 года. Она скончалась в московском Доме для хронических больных имени Радищева, что недалеко от храма Рождества Пресвятой Богородицы во Владыкино. Вероятно, святую похоронили поблизости, на большом Владыкинском кладбище. Ее могила до сих пор не найдена и мощи не обретены.

Блаженная Матрона Анемнясевская была прославлена в лике местночтимых рязанских святых 9 (старый стиль) / 22 (новый стиль) апреля 1999 года. В августе 2000 года Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви причислил ее к сонму всероссийских святых как исповедницу XX века. Ее память совершается в день кончины (16/29 июля) и в день Собора всех Рязанских святых (10/23 июня)[17].

Почитание блаженной Матроны не угасает. И дело здесь не только в том, что мы чтим подвижников благочестия по долгу любви. Живая вера побуждает нас благодарить и призывать на помощь своих молитвенников. Такой молитвенницей за весь мир и стала исповедница Матрона. Даже в следственном деле НКВД упоминается, что блаженная еще при жизни на земле лечила людей, изгоняла бесов и исцеляла одержимых. Своими посмертными чудесами она озаряет сердца верующих небесным светом, приносит духовную радость и утешение. Ее предстательство возрождает души, избавляет от неминуемой смерти в автокатастрофах, вызволяет из самых бедственных обстоятельств, помогает будущим супругам отыскать друг друга и создать крепкую семью. Отмечены случаи дарования чад бездетным супругам по ее молитвам.

Кто бы ни обращался к блаженной Матроне, какие бы тяготы ни испытывал, она непременно поможет, если просишь ее с верой и любовью. Залогом тому служит непреложное обещание Спасителя: «Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит; потому что Я к Отцу Моему иду. И если чего попросите у Отца во имя Мое, то сделаю, да прославится Отец в Сыне» (Ин. 14, 12–13).

«В 1991 году мы с мужем венчались. На этом наше общение с Церковью закончилось. Только через 3 года, в 1994 году, Господь снова привел нас к Себе, но уже через скорбь. У меня случился выкидыш. Было ощущение, что Господь повернул нашу жизнь на сто восемьдесят градусов, указав путь, по которому надо идти. Когда я вышла из больницы, мы с мужем сразу же пошли в храм. Священник, который нас венчал, стал нашим духовным отцом. Я постоянно молилась о том, чтобы Бог даровал нам детей, не забывая при этом добавлять: «На все Твоя воля, Господи». Я ходила к врачам, сдавала анализы. Препятствий к зачатию не было, а беременность все же не наступала.

Прошло 3 года, и я узнала от настоятеля нашего храма о новой молитвеннице Рязанской земли — блаженной Матроне Анемнясевской. Мыс мужем стали просить ее о помощи в нашей скорби. А потом у меня появилось желание написать акафист блаженной Матроне, хотя раньше ничего подобного я не писала. И по благословению настоятеля, с Божией помощью мною был написан акафист. Прошел еще год. Настоятель благословил меня написать молитву к блаженной Матроне о даровании чад. Мы с мужем поехали в отпуск в Псково-Печерский монастырь, и там я написала эту молитву. А через несколько месяцев, почти перед самым прославлением старицы, я забеременела.

В середине беременности у меня была угроза выкидыша. Меня положили «на сохранение». А так как места в палате не оказалось, то меня временно поместили в процедурный кабинет, поставили капельницу и ушли. Я осталась одна.

Это случилось летом, окно было открыто. Я очень волновалась. Поплакала, а потом стала молиться блаженной Матроне и по памяти читать акафист. Вдруг в окно влетела бабочка. Она сделала несколько кругов вокруг капельницы и вылетела на улицу. И только немного погодя я вспомнила, что, когда блаженная была маленькой девочкой, она любила ловить бабочек и сажать их на окно (об этом написано в житии). Я не знаю, была ли это только случайность или таким образом матушка Матрона дала мне знак, что она рядом и молится обо мне. Но я отчетливо поняла, что все будет хорошо. Эта внутренняя уверенность меня не покидала, и в 1999 году в нашей семье благополучно родилась долгожданная дочурка.

Раба Божия Иоанна, г. Москва».

«Будучи в Москве, я очень хотел побывать у чудотворной иконы царственных мучеников, о которой много слышал, приложиться к ней и попросить святого Николая о решении нескольких моих семейных вопросов. Мы с моим знакомым, у которого я остановился в Москве, узнали, что эта икона в данное время находится на московском Валаамском подворье. Мы поехали туда, пришли к иконе, помолились перед ней, приложились. Потом, уже в большой спешке (времени в Москве всегда не хватает!) забежали в магазин «Православное слово», где я увидел в продаже акафист блаженной Матроне. Я давно хотел приобрести акафист Матроне Московской, поэтому сразу же купил его и положил в сумку.

Домой на квартиру к знакомому мы добрались поздно, очень устали. Я несколько расстроился, обнаружив, что акафист оказался не тот, который мне был нужен. Это была не Матрона Московская, а совсем не знакомая мне Матрона из-под Рязани. О ней я ничего не знал. Не спалось… И я решил прочесть акафист царю Николаю, попросить его о решении своих семейных проблем и текущих дел… Я прочитал акафист, попросил со слезами царя-батюшку о помощи в своих нуждах и сразу же уснул. И вижу сон, который, как сам вспоминаю, верующие люди называют «тонким». Вижу большое количество народа, а вдоль забора, поодаль, идет матушка, маленькая. И все кричат: «Матушка, благослови!» Но она не всех благословляет, а меня благословила и ответила на мои вопросы, заданные царю Николаю. А потом стоит рядом со мной и, покачнувшись, стала падать. А я ее подхватываю и говорю: «Какая ты легкая!» Но она отошла от меня и пропала. И я рыдал во сне, что она ушла…

Встав утром, я под большим впечатлением от этого сна рассказал его своему другу. Хотел записать сон, но не стал, потому что понял: я его никогда в жизни не забуду…

Настал день отъезда из Москвы, и я все же решил разыскать тот храм, адрес которого был указан в акафисте, — храм с иконой неизвестной мне Матроны. Там я приложился к образу святой Матроны, после литургии заказал ей молебен, купил икону и молился о даровании чад (у нас с супругой это была больная проблема). Мне рассказали в том храме, что, по благословению настоятеля, акафист составила женщина, забеременевшая по молитвам Матронушки после многих лет бесплодия. Купил я в иконной лавке и житие ее. Открыл посмотреть, и первой фразой, на которую упал мой взгляд, была: «Какая ты легкая!»

И тут я все понял! Эта Матронушка и была матушкой из моего сна, которую святой Государь как бы дал мне в помощь по молитве моей! Ведь она ответила на те вопросы, которые я задавал Государю! Через год моя супруга родила сына, хотя по медицинским показаниям (резус-фактор, несколько перенесенных операций и т. п.) у нее никак не могло быть детей!

Сейчас эти две книжечки — житие и акафист Матроне Анемиясевской — наша семейная святыня. Велика Матронушка перед Богом!»