Бог из машины

Глава 4, в которой героиня ищет смысл жизни, а находит неприятности и информацию в Сети

Макс приходит быстро, врывается в квартиру, принося с собой запах мороза и ворох проблем. Окидывает хрущевку отрешенно-равнодушным взглядом, проходит в зал, не снимая обувь, оставляя за собой влажные следы.

— Во-первых, здравствуйте, молодой человек, — раздраженно начинает чистоплюй проф, — во-вторых, снимите ботинки.

Макс растерянно опускает глаза и недоуменно пожимает плечами.

— Извините, — из коридора он возвращается уже в носках, — выключите комп, хорошо?

— Зачем? — вкрадчиво интересуется старик, в то время как я выполняю просьбу гостя. Так, на всякий случай.

Макс, аккуратно обойдя гуля, не поленился подойти, выдернуть шнур из розетки.

— Не хочу, чтобы он слышал, — поясняет этот параноик. Да, Макс, Большой Брат следит за нами.

— Кто? Компьютер? — проф двумя пальцами поднял упавший шнур, седая бровь красноречиво поднята.

— Ну не принтер же, — парень явно раздражен нашей непонятливостью. Кошусь на упомянутый принтер, но тот упрямо молчит.

— Ты разговаривал с компом? — скептически бормочу. Нет, такое и со мной случалось — особенно когда капризная техника начинала глючить, но доказывать наличие разума у этих молчаливых собеседников не доводилось. Хорошо хоть Макс болтал не с телевизором или холодильником, уже прогресс. Да и стоит ли доверят парню в розовой рубашке?

— Он отвечает, — трагически повышает голос новый знакомый.

— И что? — я помахала перед черным экраном. — Привет, искусственный разум.

Проф на такие выходки недовольно морщится, но мне — можно, я — несовершеннолетняя.

— Может у вас завелись гремлины? — профессор хоть и немножко волшебник, но скептицизм ему побороть не удается. Представляю мелких и зеленых тварей, заморочивших голову Максу, и улыбаюсь. А может они фиолетовые, или даже розовые…

— Я могу доказать, — сердится студент и решительно тянется к вновь загудевшему системному блоку.

— Мальчик, — профессор позерским жестом поправляет пенсне, — с чего ты взял, что и наш компьютер является носителем разума?

Действительно, с чего? То ли словоохотливый компьютер парню повстречался не в одиночестве, то ли мы что-то поняли не так.

Макс злится, размахивает руками, проглатывает слова: объяснять необъяснимое у него получается плоховато. Мы пытаемся слушать.

Верно, конечно, оказалось второе предположение: ИИ зародился (слава логике) все-таки не в самой машине, а в Сети.

— Что ж, давно пора, — гипнотизируя страницу с новостями, рассуждаю вслух, — мы ведь так долго ждали появление искусственного разума, что даже не удивительно. Интернет ведь…

— Ты не понимаешь, — прерывает парень, не удивлюсь, если ИИ возник бы в Интернет-2…

— Интернет-2?

— Специальная сеть внутреннего пользования в Штатах, — завистливо вдохнул макс, — ты не представляешь, какая у них скорость, какой объем информации циркулирует!

— А нельзя ли ближе к делу? — сидеть ВКонтакте можно и так, к чему завидовать?

Макс хватается за мышь как обидчивый дворянин за шпагу, придвигает клавиатуру — вид как у собравшегося то ли на фронт, то ли прыгать с девятиэтажки. На стуле уже сидит проф, поэтому гостю приходится нависать над монитором.

— Привет, — забивает в поисковик. Что, о святой Билл Гейтс, он надеется увидеть в ответ? Меня пробивает на смех.

— Вдруг над тобой хакер какой-то пошутил? — глядя на зависшую сеть, чувствую легкую жалость. Бедный парень, события последних дней пагубно сказались на его психике.

— Перестань нести бред, — невежливо рявкает Макс. Проф, не выносящий грубость по отношению к дамам, молчит: старик, когда задумается, окружающих не замечает от слова совсем.

— Ну, вирусная программа…

— Кто из нас программист?

Профессор кивает головой на полностью белый экран, где стремительно появляются буквы. Шрифт «Times New Roman», 16, язык русский.

— Сдаюсь, ты был прав.

На наше «привет» нам досталось почти равнозначное «здравствуйте». Настораживающе: то ли некто за экраном знает, что говорит не с одиночкой, то ли просто проявляет вежливость.

— А если это призрак? — не выдерживаю.

— Поэтому я и пришел к тебе, — противоречит сам себе Макс: пришел он как раз не ко мне, а к профу. Мог бы, кстати, хоть тортик прихватить.

— Призраки в сети? Звучит знакомо, — морщит длинный нос старик, морщины на лице становятся более выраженными.

— Но представь на мгновение, — мечтательно продолжает доктор исторических наук, — что там действительно иной разум.

Проф немного романтик, хоть по нему и не скажешь. Вырос он в другие времена, мечтал о будущем Стругацких, полетах в космос, встречах с неизведанным. Ничего столь страстно желаемого получить старику не довелось.

— Кто ты? — отодвигаю Макса в сторону и печатаю новый вопрос. Вдруг ответят.

На экране «я — бог» и куча смайликов.

Макс за спиной выдыхает сквозь сжатые зубы, но комментировать не спешит.

— Забавно, не так ли, девочка моя? Будь добра, поинтересуйся, каким именно богом считает себя наш разговорчивый друг.

— Какой бог? Яхве? Аллах? — мне не трудно сделать приятное пожилому человеку.

— Новый и лучший, — подмигивают кривые рожицы на мониторе.

Макс зло и отчаянно матерится за спиной, ему, наверное, страшно. Мне тоже, не люблю перемены.

— Интересно, — длинные пальцы профа забарабанили по столешнице, настукивая знакомую мелодию, — спроси еще что-нибудь.

— Будем друзьями? — с энтузиазмом отбиваю я, слыша пощелкивание клавиатуры.

Скачек напряжения и свет вырубает во всем доме. Мы теряемся во тьме, и остается ощущение маленького потерявшегося ребенка, одиночество и темнота….

— И что это значит? — потрясенно поинтересовался голос Макса откуда-то слева.

— Да? Нет? — если бы был свет, сто процентов довелось бы лицезреть довольную улыбку Чеширского кота на лице многоуважаемого доктора наук и просто хорошего человека.

— Не знаю, — поставил точку проф, — но все это весьма и весьма любопытственно.

Мама работу бросить отказывается: мои доводы кажутся ей менее убедительными, чем необходимость обеспечивать семью. Она же одна работает, делает все по дому, это я ленивой выросла, даже уроки не учу, невесть где шляюсь… Почему взрослые считают, что возраст показатель ума, что быт важнее всего, что их скучный взгляд на мир единственно правильный?!

В школу опять не иду, просто брожу по улицам, загребая ногами грязный снег. Печально, что сейчас зима — из-за времени года в голову лезут картины средней мрачности: к примеру, если отключат свет и отопление, мы просто-напросто замерзнем в наших «картонных» коробках, чистую воду самостоятельно достать тоже проблематично, а о замершем потенциально опасном производстве и вспоминать не хочется.

Сотовый играет похоронный марш, полностью выражающий мое отношение к позвонившему и ситуации в целом. Сбрасываю раз, второй, но намеков он не понимает.

— Привет, Мирослава, — неуверенно мямлит трубка. Отец никогда не любил сокращать мое имя, оно кажется ему значительно-патриотичным. Правильно, ведь именно он, увлекшись язычеством и реконструкцией, предложил так назвать новорожденную дочурку. Маме нравилось имя Елена и нравилось уступать мужу.

— Зачем звонишь? — у него теперь другая семья, а я ненавижу предателей.

Кажется, у него с той женщиной уже родился сын. Не знаю, не в курсе их личной жизни, никогда не интересовалась и даже не собираюсь начинать. Тогда было плохо, но я всегда умела вычеркивать лишнее, и не любить тоже научилась.

Он предлагал алименты, но мы с мамой решили, что проживем и без него. А на встречах отец не настаивал сам.

— Беспокоюсь. Вы с мамой могли и не знать, но в последнее время случается много странного.

Видимо, в курсе уже почти все. Сарафанное радио работает четко, осталось понять, когда зашевелится государство.

— Если бы сам не замечал кое-что, то никогда бы не поверил, но…

Бросила трубку.

— Иди к черту, — говорю в пустоту.

Любимый папочка вспомнил о том, что у него есть еще и дочь и решил побеспокоиться. Домой неохота, к профу тоже. Настроение средней паршивости.

На улице холодно, мороз почти под тридцать. Захожу в музей, потратив последние деньги, брожу по пустым залам. Плитка красивая, африканские божки тоже ничего, а вот китайская живопись меня никогда не привлекала. Хуже нее только японская реклама.

Смотрительница, пожилая дама внушительных размеров косится на меня испуганной ланью, но ничего не говорит. Почти одиночество, мои шаги звучат в тишине невыносимо громко. В еще одном зале разложены археологические древности, но мой взгляд привлекает один-единственный артефакт — зловещего вида маска.

Темная глина, рот маски искривлен во внушающей отвращение ухмылке, губы намазаны красным, наружу торчат клыки. Мерзкая маска и остальные экспонаты не лучше.

Стоять, разглядывая единственный экспонат почти час — странно, поэтому чуть ли не бегом покидаю зал. Но спокойно погреться и побродить не получается: меня тянет в одно определенное место, и я знаю, в какое.

— Хочешь уйти? — заглядываю в пустые глазницы, тянусь дотронуться. Разбить? Вдруг поможет?

В голову приходят явно вложенные чужой волей размышления о том, что глиняная маска принесет мне удачу, силу, покровительство богов. Кому-то явно надоело пылиться в музее.

— Чья она? — у смотрительницы, ввиду размеров, подкрасться незаметно не получается.

— Этрусская, — сопит дама, поправляет слипшиеся, жирные волосы, уложенные в узел на затылке, топчется рядом, но замечаний делать не спешит.

Снимаю маску со стены и спокойно уношу прочь — меня не останавливают ни смотрительница, ни, что весьма показательно, охрана, будто так и надо. Мне кажется, что они даже вздыхают с облегчением.

Привет из Этрурии, дорогие потомки!

Теперь рюкзак оттягивает спину — маска оказывается слишком тяжелой, даже не учитывая того, что все учебники пришлось выкинуть. Следовало, безусловно, сделать наоборот и выбросить проклятую вещь, но когда люди поступали разумно и правильно?

На самом деле, у меня просто рука не поднялась. Дальше упорствовать показалось не лучшей идеей — мало ли как отреагирует маска и что еще решит мне внушить.

Но маска, как выяснилось, была не первостепенной проблемой.

Завернув за угол, увидела намечающее аутодафе. Впереди, в окружении будто взбесившихся людей сжался мой ровесник. Разъяренные граждане отрывали рты, выкрикивая неслышные ругательства. Надо, пожалуй, перестать бродить с наушниками в ушах, иначе жизнь моя продлится недолго и закончится нерадостно. Вот как у того пацана с миленькими когтями и крыльями.

— Выродок, нехристь, — бушует толпа. У нас появилась Инквизиция, а я не в курсе?

Остановилась, налетев на незримую стену — привлекать внимание почему-то не хотелось. Постараться обойти? Лучше не стоит, решила, метнувшись обратно в переулок.

Мальчишку жалко, но жить хочется больше. Мне не остановить жаждущую крови толпу, разумные доводы сейчас лишь ухудшат ситуацию, значит, лучше просто уйти.

Впереди всех дородный священник, на жирном пальце негодующе блестит массивное золотое кольцо. Правильно, куда бежать в нашем случае, если не в церковь?

Жертва пытается взлететь, но чудеса от законов анатомии не спасают: каким же должен быть размах крыльев, чтобы пацан смог взлететь?

Он испуганным зверком метается среди палачей, сверкают острые когти. Мужик в пуховике с воем прижимает оцарапанную руку, и ненависть окончательно прорывается наружу. Зря он, толпе не стоит видеть кровь.

Священник размахивает массивным крестом, пострадавший мужик с приятелями жаждут мести, противная сухощавая старушка кидает в парня сумкой. Крылатый пытается защититься, сумка ударяет по плечу, по земле катятся банки с консервами. Вроде бы, зеленый горошек и фасоль в томатной пасте. Парень шипит, вскидывает длинные пальцы, узкие и сухие, словно ветки.

У него черные крылья падшего ангела, у него глаза с вертикальными зрачками, у него… Кто тебя придумал, парень, из какой безумной фантазии ты пришел? Знаешь, таких как ты быть не должно, это же просто нелепо.

Люди боятся, их-наш мир рушится прямо на глазах, а виновный, иной — вот он, прямо под рукой. Все просто и ясно: мы всего лишь люди и мы защищаемся. Мы ведь вас не ждали и не звали, и не стоило приходить.

Испуганных линчевателей легко понять, только вот у них у всех такие лица, что хочется забыть навсегда. Зачем?

Мальчишка кричит, раздираемый толпой на части, а я позорно сбегаю. Был ли он когда-то человеком, как обросшая клыками Анька, или пришел из ниоткуда? Есть ли вообще разница?

Крики не стихали еще долго. Отдавались в ушах, будоражили нервы. Я не претендовала на титул героя, мы даже не знакомы, поэтому я поступила правильно. Он просто чудовище, а я — человек. Я — человек?

У профа уже полный дом паранормальной жути, еще одна погоды не сделает, а у меня — мама. Поэтому, нагло решив спихнуть ответственность за свой поступок на старого и мудрого человека, тащу добычу к профессору.

— Милое дитя, тебе везет на редкости, — потирает руки проф. Ему мой почти мародерский трофей приходится по душе.

На окне умирает кактус, а давно нестиранные шторы пахнут пылью. Постирать, что ли, или не стоит связываться с уборкой в преддверии Конца Света?

Зеркало с Пиковой дамой лежит на столе, среди черных свечей и старенького ноутбука — стационарный комп проф включать не захотел.

— Не появлялась? — заглядываю в зеркальную глубину, опасливо держась на расстоянии — мало ли, вдруг Дама выскочит и вцепится в шею?

Проф качает головой, сейчас его куда более занимает новая игрушка. Иногда сомневаюсь, кто из нас больший ребенок.

— Милая вещица, не так ли?

— Еще бы, — соглашаюсь, — эта рухлядь внушила мне, что ее надо забрать.

От самолично налитого кофе уже тошнит, в обычно полном холодильнике мышь повесилась — профессору не до низменных потребностей, да и особого гостеприимства от него ожидать не стоит, вряд ли старик вспомнит о необходимости питания, когда рядом столько невероятного. От безмозглого и мертвого Антона инициативы ожидать не приходится, значит, придется заботиться о хлебе насущном самостоятельно и сразу за двоих.

— Какая прелесть, — как одержимый восхищается проф, чуть ли не хороводы водя вокруг поделки неизвестного древнего мастера.

Пахнет сладковатым, но отвратительно неприятным запахом — в кармане рюкзака нахожу малость подвонявшую Матильду. Шерсть свалялась, открывая розово-зеленую кожу, лапки окоченели, а глаза стали похожи на нелепые бусинки, неотъемлемую часть детских игрушек.

— Надо было бальзамировать, — стараюсь держать за хвост и двумя пальцами, но не то чтобы это как-то помогало.

— Что, моя дорогая?

— Говорю, ваши зомби кошмарно воняют, — с открытым окном холодно, но кондиционеров у нас нет, — и, профессор, маску лучше уничтожить.

Но проф скорее откажется от меня, чем от возможности открыть еще одну потайную дверь, он не успокоится, пока мы не сломаем шеи. Ему нечего терять, а мне не хочется уходить. Это патовая ситуация, на самом деле.

Дома меня ждет очередной скандал. То, что я — неблагодарная дочь — понятно давно, и можно поставить точку и прекратить выяснение отношений, но мама никак не может успокоиться. Я тоже, хотя и понимаю, как все мелочно и глупо, и именно сейчас следовало бы вести себя по-другому, но не выходит. Привычка — вторая натура, а держать язык за зубами у меня никогда не получалось.

Правда, о звонке отца не говорю ничего. Мама этого засранца до сих пор любит, ни к чему бередить сердечные раны.

Ложусь поздно и голодной — от злости кусок в горло не лезет. Только видимо, выспаться в ближайшее время не судьба.

Маска осталась у профа, но гости все равно приходят ко мне. И где, спрашивается, справедливость?

— Ты — демон, — резюмирую я. Почему они все так любят приходить по ночам? И именно в тот момент, когда начинаю засыпать?

Он хочет мое тело, и хочет жить. Мне жутко и весело, только удивления нет. Религия забытых предшественников римлян крова и мрачна, так чего еще ожидать от бога людей, приносящих человеческие жертвы?

Извини, приятель, моя тушка мне еще нужна.

Спасает меня появившийся профессор, выглядевший в своем стареньком, тщательно выглаженном костюме жалкой пародией Воланда. За стеклами пенсне безумно блестят глаза, за спиной гуль с ножом в руках.

Проф читает нараспев и опять на латыни, и, судя по тому, что демон поддается, готовился старик заранее. Значит, предполагал, что все так и будет.

— Подчинись, — приказывает он, и я почему-то понимаю. Вавилонское проклятье пало и нас все-таки ждет Апокалипсис? Ах, нет, это проф на русском…

По комнате летают предметы, стол поднимается на высоту, врезается в стену — но несмотря на грохот, мама вставать не спешит. Впрочем, разгневанные соседи тоже не появляются.

Профессор все-таки скотина, решил ловить демона на приманку. Да и я, притащившая опасность в дом, не лучше, но дорогому профу предательство все одно обязательно припомню. Не сейчас.

— А как вы узнали, что именно это заклинание подойдет? И как вы нашли его так быстро? — в ночнушке холодно, приходится натягивать еще и халат.

— Нашел в Интернете.

В сети столько хлама и псевдо-магических ритуалов, что найти работающий по законам статистики почти невозможно. Воистину, случилось чудо.

— Сами? — только в чудеса я не верю.

— Наш новый друг помог, — поясняет проф. Старик доволен: он двумя выстрелами убил двух зайцев — проверил знания и искренность самозваного сетевого божка и захватил власть над этрусским демоном.

Демон корчится на полу.

Из спальни выбегает растерянная мама, умудрившаяся не проснуться ранее, в то время, когда у нас чуть ли не диваны по комнате летали.

— Скажи мне свое имя, демон? — профу лишние зрители не помеха, да и мне вмешиваться не резон: пусть мама увидит своими глазами, потом легче будет ее уговаривать.

— Лейон, — хрипит пленник.

— Бог смерти? — потрясенно шепчет проф — такого улова начинающий чернокнижник-пенсионер не ожидал.

Упс, кажется, мы поймали одного из этрусских богов смерти, какая досада!

— Откуда ты?

— Вейя, — формулировать вопросы лучше правильно, вот и демон, вместо того, что хотел услышать старик, поведал название города древней Этрурии. Наверное, там изготовили его маску.

Мама как всегда нарушает торжественный момент, возникает в дверном проеме. Не смытая с вечера тушь размазалась по щекам, глаза опухли — неужели плакала?

— Что это? — с ужасом смотрит она, — Мирослава, что происходит?

Самой интересно.

— Все в порядке, мамочка. Обычный конец света.

Хочу добавить, что дело-то житейское, но вместо этого загибаюсь от хохота, размазываю слезы по лицу, скатываюсь на визг. Уже болит живот, но успокоиться не получается — кажется, копившийся стресс последних дней взял свое и у меня начинается истерика. И почему мне смешно именно тогда, когда следовало бы реветь в три ручья?

Мама хватается за сердце, но теперь по-настоящему, а профессор как настоящий мужчина суетится вокруг нее. Все бы ничего, если бы не Лейон, и уже не удается утешиться тем, что лишний бог смерти в доме не помешает. Мне — мешает.

Кто-нибудь там, наверху, верните, пожалуйста, мне мою обывательскую скучную жизнь!