Божественная комедия в цитатах и афоризмах

Всё вниз да вниз по камешкам скользя,

Я человека встретил под горою —

Молчальника, которого нельзя

Расшевелить словесною игрою.

«Но сам ты кто? И для чего сюда

Спешишь, в обитель скорби, плача, стона?

Зачем с пути к вершине вечных благ

Под золотым сияньем небосклона

Ты вниз свернул, коль сам себе не враг?

Спешить: здесь гибель царствует одна;

Иди за мной, не ожидая худа.

Я выведу – мне эта власть дана —

Тебя сквозь царство вечности отсюда».

«Спаси меня! – я страстно умолял,

– От бедствий огради меня ужасных,

Влеки в обитель смерти, чтоб познал

Я скорбь теней томящихся, несчастных.

И приведи к священным тем вратам,

Где стережет обитель душ прекрасных

Пресветлый Петр. Я быть желаю там».

Переступив границу зрелых лет,

Я в темный лес забрел и заблудился.

И понял, что назад дороги нет…

Передо мной внезапно вырос лев.

Назад закинув голову, он гордо

Шел на меня. Я замер, присмирев.

Смотрел в глаза он яростно и твердо.

Я, словно лист, затрепетал тогда.

А рядом с ним возникла волчья морда.

«Без страха я скольжу над этой бездной, —

Сказала Беатриче, – но, поэт,

Дерзну тебе я дать совет полезный:

Оно и сбросит в пропасть, может статься.

Покуда Небо силы мне дает,

Дурного я могу не опасаться,

И адский жар ступней моих не жжет».

«И ты, поэт, благословенен будь,

Ты, внявший уговорам девы рая.

Я ожил и с тобой пуститься в путь

Готов, от нетерпения сгорая.

Мне больше не страшна пучина зол…

Веди ж меня, дорог не разбирая…»

Так я сказал – и за певцом пошел.

«Тень женщины прекрасной заступиться

Посмела за тебя. И с этих пор

Она передо мною, как живая:

Высокий лоб, незамутненный взор.

Как звезды, в душу глянули, сверкая,

Ее глаза, а голос зазвучал,

Как пенье херувимов в царстве Рая».

Их доля превратилась в прозябанье,

И здесь, в позорной наготе своей,

Они пошли, ничтожные созданья.

«Я должен вас на берег переправить,

Где холод вечный царствует и ночь,

А также – пламя, чтоб не греть, а плавить…

Но ты, – он мне сказал, – ступай-ка прочь!»

Не сдвинулся я с места. «По иному

Пути ты поплывешь, – добавил он,

– И переправит к берегу другому

Тебя другая лодка…»

Меня сковал какой-то липкий страх,

Живое тело мелкой дрожью полня,

И, устоять не в силах на ногах,

Я пал на землю, ничего не помня.

«За мною – мир страданий и мучений,

За мною – скорбь и слезы без конца,

Мир падших душ, печальных привидений.

Я – правосудье высшее Творца,

Могущества и воли осознанье,

Творение Небесного Отца,

Воздвигнутое раньше мирозданья.

Бесстрастно я гляжу столетьям вслед.

Ни гнева нет во мне, ни состраданья.

За мной ни для кого надежды нет!..»

«Так знай же: их вина – не преступленье.

Но обошла их Неба благодать,

Поскольку вечным таинством Крещенья

Грехов житейских смыть им не пришлось

И зерна христианского ученья

До них священный ветер не донес.

И вера в души свет не заронила.

Что делать – я и сам в незнанье рос,

В дохристианской тьме, что нас сгубила».

Я догадался: так бывает светел

Высоких душ укромный островок.

«Учитель мой! Прошу, чтоб ты ответил

И тех назвал, кому всесильный рок

Дал светлую, особую обитель

И в бездну тьмы с другими не увлек!»

«Их слава, – объяснил мне мой спаситель, —

Минуя смерть, дошла до наших дней,

И потому Небесный Вседержитель

Их отличил в обители теней».

Раскатом грома был я пробужден

И от его ударов содрогнулся.

Развеялся тяжелый, смутный сон;

Раскрыв глаза, я в страхе оглянулся,

Пытаясь различить, куда попал,

И в бездну заглянул. И ужаснулся:

Оттуда гул стенаний долетал.

Круг первый Ада нами был пройден,

И во второй – поменьше – мы спускались,

Где никогда не прерывался стон

И муки ни на миг не пресекались.

И души падших грешников, дрожа,

Ругательствами Бога осыпали,

Ответ за страсть преступную держа,

За блуд и срам, в котором пребывали…

Как стаи птиц, спасаясь от зимы,

Взмывают к небу с криком, так летали,

Верней сказать, метались в царстве тьмы,

Встревоженные тени. В их полете

Надежды нет и не было… И мы

Смутились: вот итог бесчинства плоти..

Елену я увидел здесь: она

Свою отчизну сделала несчастной;

А рядом с ней – великий муж Ахилл,

Раб дружбы верной и любви напрасной;

Парис, Тристан… Вергилий краток был,

Но перечислил мне имен немало.

Их всех сгубил преступной страсти пыл.

«Увы, мой грех – обжорство, бог Маммон.

Перед тобой стоит несчастный Чакко,

Что за чревоугодье осужден

Томиться под дождем в жилище мрака.

На эту казнь за тот же самый грех

Не я один здесь осужден, однако:

Их тысячи, рабов земных утех».

«Иль ослабеют узы адских сил,

Когда Суда последний день нагрянет?»

«Знай, смертный, – спутник мой заговорил,

Чем ближе к совершенству каждый станет,

Тем ярче в нем добро и злее зло.

Хоть этих жалких грешников не тянет

К добру и совершенству, – не могло

Родиться в них подобное стремленье, —

Но осеняет всякое чело

Надежда на пощаду и прощенье».

Я позабыл про друга и себя:

В тот миг свои зловещие картины

Круг Ада третий мне явил: губя

Всё без разбора, дождь стекал на

льдины;

Его сменяя, черный, крупный град

И грязный снег летели на вершины

Угрюмых скал. Невыносимый смрад

Мешался с тьмой. Там Цербер, зверь опасный,

Рычал в три пасти, кровожадный взгляд

В того вперяя, кто с мольбой напрасной

Тонул в пучине, ужасом гоним.

И цвет зрачков его, кроваво-красный,

Казался жертве пламенем сплошным.

Дрожа огромным безобразным чревом,

Вонзал он когти, злобой одержим,

В плоть грешников стенающих и с гневом

Их кожу на лоскутья разрывал.

«Погибельны Фортуны искушенья,

Хотя за них людской безумный род,

Не ведая в раздорах насыщенья,

Сражается и кровь напрасно льет.

Все золото и все богатство света

Людей не избавляют от забот

И не вернут покой в обитель эту».

«Да, вот, мой друг, Фортуна какова.

Не стоит доверяться ей. Не надо

Бессмысленно растрачивать слова,

То в гнев впадая, то в благоговенье.

Фортуна под лучами божества,

Ни слез не замечая, ни презренья

Парит среди созданий неземных,

Что к нам явились в первый день Творенья,

Блаженствует средь радостей иных».

Я разглядел, – о жуткая минута! —

Толпу нагих дерущихся людей,

В болоте смрадном завывавших люто,

Что с кровожадной дикостью зверей,

Ощерясь, друг на друга нападали

И отгрызали мясо от костей.

«За ярость эти люди пострадали».

«Безрадостно возникший на пути,

Кто ты?» – «Я тот, кто мается, стеная».

И я сказал: «Тогда стенай, плати,

За тяжкий грех, спокойствия не зная!

Пить воду скорби – вечный твой удел.

Мне вспомнилась твоя гримаса злая,

Которой и при жизни ты владел».

Я замолчал… А мерзкий грешник руки

Тянул к челну так, будто он хотел

Передохнуть от нестерпимой муки.

«А ты в мой гений верить перестал,

Не лучше ли отправиться обратно?»

Он вздрогнул, и скользнула по устам

Усмешка: «Повторю, коль непонятно:

Дороги нам никто не преградит.

Над нами Тот, Чья сила необъятна.

Стой здесь и жди. Пусть в страхе не дрожит

Твоя душа: я друга не покину.

Не бойся тьмы, хоть и страшна на вид».

«К ногам падет, как раненая птица.

Припомни, друг: у первых адских врат

Приказывали нам остановиться.

И что в итоге? Вход в подземный Ад

Остался без затворов. Там, у входа,

Ты видел надпись, что страшней стократ