Часть 3. Жесткое аронгирование

Аронгировать – поддаться кажущимся

требованиям своего вин-дита.

Книги Боконона. Том 12.


*

При желании Виктор мог посчитать события, связанные с внезапно объявившимся Крупьевским, презентацией в старинном особняке и смертью Маруськина, прямой и реальной опасностью собственной жизни. Логическая цепочка получалась довольно короткой. Признав у себя наличие пусть даже крошечных способностей к волшебству, легко было сделать вывод о том, что плохие мафиози использовали его в корыстных целях и, наверняка, попытаются использовать еще и еще, не гнушаясь самыми грязными методами принуждения. Но ничего подобного Виктору в голову не пришло, он отнесся к происшедшему на удивление легкомысленно. Во всяком случае, он не собирался признавать себя виноватым в гибели Маруськина. Его совесть была чиста. Виктор был очень занят текущей работой, и тратить время на бесплодные сожаления о своей гипотетической вине он не собирался. С некоторых пор, ему, вообще, стало скучно думать о себе. Например, он быстро забыл, как совсем недавно болезненно переживал, когда знакомые называли его волшебником. Виктора это больше не интересовало. Волшебник, не волшебник. Какая разница?

Прошла еще одна неделя, Крупьевский не показывался. Виктора это устраивало, Неужели, достаточно было твердо сказать этим людям: "нет", чтобы от него отстали? С тех пор как у него появились шальные деньги, мысли о поисках средств к существованию, необходимости трудоустройства и прочих глупостях его больше не беспокоили. Во всяком случае, информационным обеспечением коммерческих структур он заниматься не собирался. Отныне, он был предоставлен только самому себе и своим проблемам.

Махов опять куда-то запропастился, что было кстати. Можно было с уверенностью утверждать, что Петя сейчас с упорством, достойным лучшего применения, занимается скучным и бессмысленным расследованием, пытаясь отыскать связи между смертью Маруськина и огромными деньгами, которые они получили невесть за что. Виктору же хотелось сосредоточиться на теории нуль-транспортировки, не отвлекаясь на дурацкую игру в сыщиков.

Стал Виктор забывать и о Светлане Капустиной – перспектива стремительного любовного приключения оставляла его равнодушным.

В эти дни сильные эмоции посещали Виктора, разве что, во время чтения книг. В рекордные сроки он, не без удовольствия, перечитал "Незабвенную" Ивлина Во, "Стремления маленькой мошки" Тамары Хови, "Конец Вечности" Айзека Азимова, "За миллиард лет до конца света" и "Гадких лебедей" братьев Стругацких. Остался доволен.

Шальные деньги, так неожиданно свалившиеся невесть откуда, пришлись кстати. Он воспринял их появление спокойно, как должное. Виктор знал, что богатые крайне болезненно расстаются с деньгами, и раз уж заплатили, значит, сумели заработать с их помощью значительно большую сумму. Как? Его это не касалось. Тем более, что впредь сотрудничать с этими людьми, он не собирался. Виктор чувствовал, как к нему возвращается полузабытое ощущение внутренней свободы и неповторимой радости бытия, и его это устраивало. Словно его организм, стряхнув, наконец, надоедливый груз обыденности, стал постепенно оживать, возвращаясь к нормальному функционированию.

В ночь со среды на четверг Виктору приснился странный сон.

Он оказался на прекрасном ухоженном футбольном поле. Трава была подстрижена именно так, как это требуется для получения игроком наибольшего удовольствия – коротко и жестко. Ноги приятно пружинили при каждом шаге, а мяч катился идеально прямо – так по сукну бильярдного стола может перемещаться шар из слоновой кости. Исключительно ровное поле, феноменально ровное поле…

Виктор подхватил мяч и, собрав волю в кулак, устремился по левому краю к воротам соперников. Финт, еще финт. Отвоевано несколько метров. Оставалось исхитриться и навесить на штрафную площадку. Желтая форма его одноклубников настойчиво мелькала среди красных футболок обороняющихся. Виктор не сомневался, что ребята обязательно откликнутся на его подачу и будут бороться за мяч, не жалея сил и собственных ног. Гол назревал.

"Давай, Витька, подавай, не водись", – услышал он требовательный голос Махова.

Виктор рывком ушел от очередного подката, быстро огляделся. Навстречу ему бросился последний защитник, он показался ему неприятно знакомым. Это был Крупьевский, у него было удивительно злое лицо! "Разве он когда-нибудь играл в футбол? – удивился Виктор. – И, вообще, можно ли играть в футбол с таким злым лицом"? Сомнений не осталось – Крупьевский не играл в футбол, он зарабатывал право на жизнь. И если для сохранения своей драгоценной жизни ему потребуется раздавить Виктора Кларкова – это будет сделано незамедлительно и не без удовольствия.

Раздался свисток.

"Покиньте поле, Крупьевский", – строго сказала Айрис, черная форма рефери была ей к лицу.

"А в чем дело? – вмешалась Светлана. – Разве мы нарушили правила?"

"Твой дружок пытался сломать Кларкову левую ногу, я видела, – Айрис была непреклонна. – И мне кажется, вы, гражданочка, об этом прекрасно осведомлены. Оба покиньте поле".

"Это домыслы и произвол! – заявил Крупьевский и подмигнул Светлане. – Мы готовы предоставить доказательства своей невиновности"!

"Нет нужды, – резко сказала Айрис. – Ничего не хочу слушать".

Она повернулась к Виктору:

"А тебе бы надо не на меня глазеть, а следить за своими собственными ногами, пока их не переломали окончательно"!

"Хорошо", – промямлил Виктор.

В этот момент прибежал запыхавшийся Махов, он был в кепке и вратарских перчатках.

"А ну, проваливайте"! – закричал он.

Крупьевский немедленно съежился, угрюмая улыбочка сползла с его лица, Светлана подхватила его под руку, и они неторопливо направились к кромке поля.

"Мы еще вернемся", – выкрикнул Крупьевский.

"Вряд ли", – сказала Айрис.

Эта история, случившаяся, как бы с ним, заинтересовала Виктора, он отметил, что в последнее время столь яркие и осмысленные сновидения его посещали не часто. Он попробовал интерпретировать увиденное – не исключено, что это был, так называемый, вещий сон. А если и так – ничего удивительного в таком предположении не было. Любой психолог скажет, что подкорка активно размышляющего человека, неудовлетворенная предлагаемыми сознанием решениями, рано или поздно попытается захватить управление и начнет выдавать подсказки именно в виде красочных запоминающихся сновидений. Поразмыслив, Виктор припомнил еще один сон, который вполне можно было рассматривать как "вещий", только абсолютно непонятный и явно не поддающийся простому толкованию.

Что там ни говори, а удивительные вещи удается иногда увидеть во сне! Место, где происходило действие, Виктору было неизвестно, да и люди, участвовавшие в нем, тоже. Но так ведь не может быть?

Виктор оказался на обочине шоссе. По обе стороны от дороги, от горизонта до горизонта, расстилалось бескрайнее поле. Скорее всего это было пастбище, как иначе объяснить существование такого огромного пустыря, покрытого обычной травой. Людей или животных не было видно. И, что показалось ему особенно удивительным, на всей доступной взгляду огромной протяженности шоссе не было заметно ни одной машины. Зачем, спрашивается, надо было тянуть через бесконечное поле такую прекрасную дорогу, если ею не пользуются? Дикое было место, но почему-то здесь, на этом шоссе, Виктор чувствовал себя исключительно комфортно. Никакого повышенного давления или аритмичного сердцебиения, никакого шума в голове или ощущения неудобства или неестественности. Он был по-настоящему счастлив. Потрясающее, кстати, состояние – его переполняли кипучая энергия и абсолютная уверенность в собственных силах.

Виктор ждал. Он знал, что в данный момент должен быть именно здесь.

Долго ждать не пришлось. Буквально через минуту перед Виктором остановилась прекрасная гоночная машина красного цвета. Он непроизвольно принял стойку "смирно". И поступил правильно. Величаво отварилась дверца, и на асфальт вступила до умопомрачения красивая женщина. Из тех, знакомство с которыми добавляет мужчинам лошадиную порцию уверенности и чувства собственного достоинства.

– Вот вы где, доктор, – обратилась она к обомлевшему Виктору. – Надеюсь, сегодня у вас еще никто не брал автографа? Не хотелось бы опоздать. Поговаривают, что настоящую ценность имеют только первые за день автографы. Не знаете почему? Этому должно быть логичное объяснение, не правда ли? Впрочем, люди так падки на глупости и предрассудки, что зачастую анализировать их поступки бывает невообразимо трудно.

Виктор не знал, что ответить. Почему эта женщина назвала его доктором? Скорее всего это ошибка, его приняли за кого-то другого.

– Привет, – промолвил он дружелюбно. – Что я должен сделать?

– Оставьте запись, напишите первое, что придет вам в голову.

Красавица протянула раскрытую записную книжку, последняя запись в которой гласила:

"Курносые люди не менее подозрительны, чем прямоносые или горбоносые. Академик Богомолец".

Виктор подумал и написал:

"Вселенная слишком мала, чтобы начинать в ней стоящее дело. Виктор Кларков".

– Спасибо, доктор. Мне пора приводить наше жилище в порядок. А вы, если уж вам так захотелось поиграть в преодоление соблазнов, постойте здесь. Приветик, вечером увидимся. Надеюсь, расскажите, зачем вам все это понадобилось.

– До свидания, – пробормотал Виктор, провожая взглядом отъезжающую машину.

А потом, как-то сразу, к нему выстроилась огромная очередь из вновь прибывших машин, водители которых настойчиво требовали от него расписаться в своих одинаковых маленьких блокнотиках. Виктор никого не обидел, даже странного человека, прилетевшего на вертолете. Он и в самом деле был знаменит в этом удивительном мире сновидений, но чувство гордости не приходило, наверное потому, что он никак не мог вспомнить, чем конкретно прославился.

Это сновидение было интерпретировать сложнее – скорее всего, подсознание попыталось немного потешить неутоленную жажду общественного признания. Для бокониста само по себе предположение о таком безумстве было до слез обидным, поэтому Виктор отбросил его, как оскорбительное и не имеющее к нему отношения. Впрочем, никакого разумного объяснения увиденному во сне он предложить не смог. Немудрено, что он немедленно забыл об этом сне и вспомнил только теперь, после сновидения о футбольном матче.


*

В девять часов утра Виктор уже сидел за письменным столом. Он давно не сомневался, что в простом перечислении событий можно обнаружить ключ к реализации нуль-транспортировки. Несколько раз пробовал начать вести дневник, но не хватало концентрации. Вот и на этот раз его рука застыла в воздухе – он не мог сообразить, о чем писать. Не о Крупьевском же…

Виктор попытался связать свой давешний сон с вечерними переживаниями, ему показалось, что засыпая, он вновь и вновь повторял что-то крайне важное. Но что именно – вспомнить было выше его сил, как это обычно и бывает со снами. "А еще говорят – утро вечера мудренее!", – подумал он и расхохотался, поскольку именно это он перед сном и твердил.

Резко зазвонил телефон. Виктор вздрогнул. Дадут ему, наконец, написать хотя бы строчку или нет! Он заставил себя поднять трубку, приготовившись к неприятностям, звонки, раздающиеся так не вовремя, обычно ничего хорошего не сулят.

– Виктор? Это я – Светлана Капустина. Нет ничего хуже бессонной ночи, в темноте время тянется так медленно. В четыре часа ночи я поняла, что хочу тебя видеть, но не решилась подойти к телефону, побоялась побеспокоить… Решила дождаться утра. А сейчас можно с тобой поговорить? Ты уже проснулся? Ты сам сказал, чтобы я обязательно позвонила.

– Светлана? Капустина?

– Йес! Я так рада, что ты меня узнал. Можно я к тебе приеду? Прямо сейчас!

– А что случилось?

– Да уж случилось!

– Тебе нужна моя помощь?

Послышались странные всхлипы, в которых с трудом можно было распознать смех. Виктор не сомневался, что у нее началась самая настоящая истерика. Светлана буквально захлебывалась от смеха, а потом, откашлявшись, заходилась снова. Наконец, она успокоилась и смогла внятно произнести:

– Да! Без тебя мне будет тяжело справиться. Одной нельзя. Понимаешь?

– Да в чем дело? – поинтересовался Виктор.

– Я хочу, чтобы у нас появился маленький сыночек. Или дочурка. Правда, здорово? Не сомневаюсь, что из тебя получится отличный и заботливый отец. Каждому известно, что ты добрый и внимательный.

– Ты это серьезно? Что за глупые шутки!

– Разве ты забыл – я не люблю шутить. Десять лет я мечтала о нашей встрече. И теперь не намерена упускать свое счастье!

– Ты меня удивила, я не знаю, что и сказать!

– Скажи – да!

– Подожди.

– Тебе не удастся улизнуть. У нас, у женщин, есть тысячи способов добиться своего! Сопротивление делает тебя еще более сладеньким. Да, еще… Если ты не любишь переступать моральные запреты, можно обставить нашу встречу так, будто ты и ни при чем, можешь всем рассказывать, что я добилась своего, не получив согласия. Неплохо, правда? Закрой глаза, и все! Остальное я сделаю сама.

В дверь настойчиво и нетерпеливо позвонили. Четыре раза, пять… Виктор с облегчением вздохнул, теперь можно было воспользоваться поводом и прервать разговор.

– Ко мне пришли, извини. Я не могу больше говорить. Потом, потом…

– Я тебя все равно достану! Никуда ты не денешься, понял? Хочешь ты этого или нет! Смирись, от судьбы не уйдешь!

Виктор повесил трубку и перевел дух. Щеки его пылали. В дверь продолжали настойчиво звонить. День начался чересчур активно. "Жаль, что я не успел сделать утреннюю зарядку, сейчас бы пригодилось"! – подумал он и открыл дверь. На пороге стояла Ксения. Виктор не удержался и выругался про себя.

– Прости, я оставила ключи дома.

– Проходи. Рад тебя видеть.

– Вот как? С чего бы это?

– Я когда-нибудь запрещал тебе устраивать скандалы? Но почему обязательно надо начинать с самого утра? – возмутился Виктор. – Понимаю, что женщине иногда нужно выговориться. Но вынужден тебя разочаровать, сегодня я не в духе. И потому нуждаюсь в ласке и заботе. Давай, для разнообразия, поговорим по-человечески. Раньше ты умела это делать. Почему бы нам ни вспомнить о нормальных человеческих чувствах и отношениях. Ты меня любишь?

– Люблю.

– Может быть, если ты станешь любить меня меньше, тебе удастся получше ко мне относиться? Я ни в чем не виноват перед тобой. Понимаешь? Боконон так много об этом говорил. Бог, по его словам, крайне заинтересован в том, чтобы люди относились друг к другу по-человечески…

– Но разве ходить на работу преступление?

– Нет, конечно…

– А зарабатывать деньги – преступление?

– Нет.

– Так будь добр…

– Кстати, я тут подработал, – Виктор достал 500 долларов и протянул их Ксении. – Первый мой успех. Кстати, отличный предлог забыть старое и начать все сначала. Возвращайся, Ксения…

Ему в первый раз в жизни удалось увидеть жену потрясенной.

– Неужели тебе удалось реализовать нуль-транспортировку? – прошептала она.

– Пока нет, это, так сказать, побочный заработок…

– Вот видишь, – сразу погрустнела Ксения.

Виктор покраснел. Он и не догадывался, что Ксении нужны не только деньги, но и его успех.

– Ты хотел написать рассказ, – сказала Ксения. – Мне удалось познакомиться с одним настоящим писателем – Вениамином Макаровым. Может быть, слышал?

– Имел удовольствие, – ответил Виктор.

– Если Макарову твое сочинение понравится, он обещал, что поможет его опубликовать. Вот тогда я и подумаю о возвращении.

– Но я не писатель. Почему ты решила, что мой рассказ заинтересует издателей?

– Должен ли ты хотя бы раз в жизни сделать свою работу хорошо?

Звучало разумно.

– Поклянись, что вернешься ко мне, если у меня получится, – потребовал он.

– Там будет видно.

Ксения ушла, а Виктор вернулся к работе. Ему очень понравилась идея жены. Конечно, рассказ! Дело только выиграет, если ему удастся придать своим записям художественную форму. Да, да, нужен был рассказ, а вовсе не дневник или сухая, наукообразная статья.

Неплохо было бы написать о том, как это ужасно – прожить жизнь, так и не ощутив на себе проявления Божьей Благодати. Получается, что совершенно неважно был ли ты честным, порядочным, милым, интеллигентным, глубоко верующим, следящим за своим здоровьем, заботливым, отзывчивым, смелым, защищающим слабых, горячо любящим родину, богатым, бедным, хитроумным спорщиком, удачливым игроком на бирже, сексуальным гигантом, лауреатом престижных премий, выдающимся ученым, храбрецом, нежным, вежливым, соблюдающим обряды верующим, законопослушным гражданином, непримиримым бунтарем, борцом с коррупцией и преступностью… Но если ты не обрел Божьей Благодати – все эти многообразные личностные характеристики останутся всего лишь фактом твоей биографии…

Боконон писал об этом… О, сколько неизбывной скорби ощущается в его записках, посвященным людям, доверившим свои судьбы Дурре! Они рассчитывали, что смогут без потерь проскочить сквозь многочисленные жизненные неприятности, сопровождающие их на каждом шагу, если останутся глухими к доводам своего сердца, предоставив решать проблемы разуму. Несчастные! Дурра и не думала дремать. Они в конце концов добивались лишь того, что лишались надежды! Но стоит ли этому удивляться? Такой результат закономерен. Ведь Дурра – всего лишь маленький ребенок, заблудившийся во мгле…

Виктор просидел, уставившись в одну точку, не менее часа, но время не пропало даром – теперь он знал, о чем станет писать. Легче всего признать, что мать изобретения – необходимость, с этим утверждением спорить трудно, поэтому разумно предположить, что реализовать нуль-транспортировку проще под напором обстоятельств, как последнюю надежду уцелеть. Конечно, нельзя рассматривать подобную причину, как обязательную и достаточную. Неправильно утверждать – сие возможно только при возникновении необходимости. Если бы это было так, наша жизнь оказалась бы неимоверно грустной и немилосердной. А это, при всех неприятностях и проблемах, не подтверждается. К тому же легко отыскиваются и другие поводы для реализации… Например, глубокое проникновение в боконистские священные манускрипты… Но поскольку речь шла только о написании художественной книги, Виктору больше подходил сюжет, в котором успешную реализацию осуществил человек не по необходимости, а по непреодолимому желанию.

В дверь позвонили. Виктор заскрежетал зубами. В последнее время его никто не беспокоил, но сегодня словно прорвало. Он понадобился сразу всем. Это было зримое подтверждение отвратительного проявления личной значимости. Для многих он все еще представлял какой-то интерес… И за это приходилось расплачиваться драгоценными минутами, которые он бы с удовольствием отдал работе.

Он открыл дверь, едва сдерживая накопившееся раздражение. На пороге стоял знакомый по эпизоду с Маруськиным представитель работодателя. Виктор помнил его, как исключительно наглого и не обремененного элементарным воспитанием субъекта, к тому же бывшего интеллигента. В то утро, он, не скрывая своего превосходства, посматривал на них сверху вниз, как на явных лохов, облапошить которых для такого опытного человека, как он, не составит особого труда. На этот раз он вел себя совершенно иначе. Виктору даже показалось, что мужичонка буквально парализован от охватившего его приступа ужаса – его взгляд блуждал, словно он боялся увидеть глаза Виктора, пальцы заметно тряслись, а на бледных щеках алели ярко-красные пятна. Виктору было неприятно сознавать, что это он является источником животного страха.

– Здравствуйте, господин Кларков, – очень тихо сказал представитель, его голос дрожал. – Меня прислал господин директор. Он просил передать вам эту папку. В ней вы найдете предварительные сведения о новом клиенте и аванс… Счастлив сообщить, что расценки выросли…

Он почтительно застыл в крайне неудобной позе, странным образом скрестив ноги, и попробовал улыбнуться. Гримаса получилась отвратительной. Его бы в мрамор. Название для скульптуры Виктор придумал сразу – "Мучительные поиски унитаза".

"Наверное, думает, что это я Маруськина взорвал, – подумал Виктор. – Надо бы его успокоить. Это было всего лишь неприятное совпадение, не более того. Впрочем, он вряд ли мне поверит. Его таинственный директор наверняка рассказал обо мне кучу гадостей".

– Дружище, – сказал он мягко. – Я больше сбором информации не занимаюсь. И к Махову не советую обращаться – он тоже отказался заниматься подобными делами. Категорически.

– Но у меня разнарядка… Меня послали… Я не по своей воле…

– Ничем не могу помочь. Наше решение окончательное и пересмотру не подлежит.

– Батюшка, не погуби, помилуй, – представитель работодателя бухнулся на колени и заплакал.

Его дрожащая нижняя губа неприятно напомнила Виктору истерики, которые в свое время устраивал своей жене Конев, когда та приходила в страховую компанию отбирать у него зарплату.

– Да не переживайте вы так… Обойдется… Все будет хорошо…

– Хорошо?! – возмутился посыльный. – И это все, что вы можете мне сказать?! Мир рушится! А вы говорите – все будет хорошо!

– О чем это вы? Не понимаю. Лично я к разрушению мира не причастен. Мне не хочется заниматься информационным обеспечением, только и всего. На судьбы мира мое решение влияния не окажет, гарантирую! Мир устоит!

– А вдруг рухнет? Не подохнуть бы под его глыбами! Мне говорят, что потом мир обязательно возродится… Кто же спорит! Но зачем он мне сдался – потом. Представьте, завтра утром первые, робкие еще лучики солнышка заставят капельки росы играть всеми красками мира. Птички будут радостно приветствовать наступление нового дня, но вы их не увидите и не услышите, потому что вечером получили глыбой по башке. И я не увижу, и я не услышу. Но я человек маленький. А вы – большой. Сколько бы еще пользы вы смогли принести людям!

– Но я не хочу заниматься новым клиентом!

– Вам больше нравится, чтобы вас порезали? Или пристрелили? А может быть вам больше хочется взорваться вместе со своей машиной? Полетать, так сказать, по воздуху в несобранном состоянии?

– У меня нет машины.

– Как это нет машины? – удивленно переспросил представитель работодателя. – Так не бывает!

– Нет желания и нет денег.

– Так заработайте! Деньжищи же вам сами плывут в руки! Знай себе загребай!

– Не хочу.

– Может быть, подумаете еще?

– Я уже подумал.

– Так и передать начальству?

– Надо всегда стараться говорить правду, не так ли?

– Так я пошел?

– До свидания.

– Но вы на меня не сердитесь? Я ведь не со зла, работа у меня такая.

– Нет, не сержусь.

– Прошу прощения, если что не так.

– До свидания.

"Здорово я его срезал – не хочу мол, денег! – с гордостью подумал Виктор, посмеиваясь. – Неужели это правда, – и эти люди готовы за лишний рубль изваляться в любой грязи! Им бы сначала придумать, как этот рубль потратить! На пользу им богатство что-то не идет! Поистине смешно".


*

В три часа ночи Виктор открыл глаза. Ему на миг показалось, что он опять видит сон со значением. Больно ущипнул себя за руку, как известно, это лучший способ определить спишь ты или бодрствуешь. Нет, он не спал.

Виктор поднялся, прошел на кухню попить водички, и в этот момент зазвонил телефон. Это было так неожиданно и так страшно, что он решил не брать трубку. Но после четвертого звонка не выдержал – к опасности надо всегда поворачиваться лицом, если это возможно.

– Алло? – глухо произнес Виктор.

– Как хорошо, что ты дома! Привет, Виктор! – это была Айрис. Предчувствие беды не сработало, и это было здорово.

– Ты где?

– В Голландии, я же тебе говорила. Буду здесь еще неделю. Ты не рассердился, что я звоню так поздно?

– Или рано! Нет, не сержусь.

– Не ругайся, но мне очень важно узнать одну вещь. Выйди во двор и посмотри на северную часть неба. Попробуй отыскать там комету – она видна, как слабое туманное облачко. Обязательно спустись. Хорошо? Потом расскажешь мне.

– Неужели это надо делать ночью?

Айрис от души рассмеялась.

– Ты еще не проснулся! Разве можно комету рассмотреть днем! Почему ты меня постоянно смешишь? Не ломайся, иди скорее.

– Я не ломаюсь…

– Быстренько, быстренько…

– Она, что, улетит?

– У тебя еще есть одна минута.

Виктор положил трубку рядом с аппаратом и, быстро натянув штаны, резво побежал во двор со своего четвертого этажа. Глаза его непроизвольно слипались, сон брал свое. Виктор глубоко зевнул и почувствовал неприятный запах. В первый момент он не придал этому особого значения. Но добежав до первого этажа, увидел страшную картину. Газопровод был поврежден, а возле стенки стояла горящая свеча. Расчет террористов был прост – стоит концентрации газа достичь определенного уровня, естественная бомба неумолимо сработает, и лестничная клетка вместе со всеми обитателями будет уничтожена.

Виктор загасил свечку и вприпрыжку бросился обратно. Из телефонной трубки раздавались короткие гудки – Айрис не дождалась его возвращения.

Он немедленно позвонил в милицию. Убедить дежурного в реальности рассказа было не просто. Но когда до милиционера дошло, что с ним не шутят, он ретиво принялся за дело. Патрульная машина прибыла на место происшествия уже через пять минут. Вентиль перекрыли, и началось расследование. Основным подозреваемым оказался, естественно, сам Виктор. Почему, спрашивается, он решил отправиться на прогулку именно этой ночью? Часто ли он устраивает подобные прогулки? Не лунатик ли? Любит ли разыгрывать знакомых? Имеет ли связи с коммерческими структурами?

Правовое образование Виктора оставляло желать лучшего, но несмотря на многочисленные прорехи он твердо знал – с представителями власти надлежит быть немногословным и четким в формулировках. Говорить следовало только то, что может быть неопровержимо подтверждено, и поменьше лирики и психологии.

– Итак, – спросил следователь, закуривая папиросу. – Как так получилось, что вы решили прогуляться в три часа ночи?

"Чего, спрашивается, пристал? Почему допрашивает на улице? Можно подумать, что предотвратив взрыв, я совершил правонарушение", – подумал Виктор с раздражением, понятно было, что говорить правду ни в коем случае нельзя. Он представил, как доверительно сообщает бдительному представителю власти о разбудившем его телефонном звонке из Голландии и о просьбе Айрис. Немыслимо"!

– Мне не спалось, было очень душно, – он решил быть проще и конкретнее. – Открыл форточку, но это не помогло. Наверное, ветер дул в другую сторону. Лежать с открытыми глазами мне показалось глупым, вот я и решил немного прогуляться.

– А открыть окно не догадались?

– Да как-то в голову не пришло.

– Ну, а дальше…

– Увидел оторванную трубу и горящую свечку. Немедленно позвонил в милицию. Все.

– Свечку вы загасили?

– Да. Пожалуй, еще пару минут и весь наш подъезд превратился бы в груду мусора.

– Верно.

– Никогда не предполагал, что придется лично столкнуться с терроризмом.

– Вот как? Неужели не предполагали? А если подумать?

В этот момент в патрульной машине сработала рация. Следователь отправился на переговоры.

– Ну вот и все, – радостно сказал он Виктору, вернувшись. – Кажется, ваших злоумышленников обнаружили, вот повезло, так повезло. В двух кварталах отсюда потерпела аварию иномарка. Подозревают, что именно эти люди поработали у вас в парадной. Это большая редкость, когда такое дело удается раскрыть по горячим следам. Придется, Виктор Сергеевич, проехать на место происшествия, может быть вам удастся опознать кого-нибудь из погибших.


*

Тела уже извлекли из искореженной машины. Виктору оказалось достаточно одного взгляда, чтобы узнать в одном из трупов человека, дважды за этот месяц посещавшего его по коммерческой надобности – это был тот самый представитель работодателя, последний разговор с которым получился таким неудачным. Только в этот момент Виктору пришло на ум, что угрозы в его адрес имели под собой основание. Его руки похолодели. В груди неприятно и мощно защемило. Виктор почувствовал, как неподконтрольный разуму ужас проникает в его сознание. Никто не смог бы заставить его в этот момент признаться в том, что он уже встречал этого человека раньше и даже вел с ним деловые переговоры.

– Нет, – сказал он, дрогнувшим голосом. – Этих людей я раньше не встречал.

Следователь почувствовал фальшь и с интересом посмотрел на Виктора.

– Что-то не так? Кто-то показался знакомым?

– Нет-нет, – Виктор понял, что должен твердо стоять на своем. – Не встречал. А если вам кажется, что я излишне взволнован, то, уверяю, мне не часто приходится разглядывать мертвых людей.

– И все-таки. Почему вы отправились на прогулку в три часа ночи?

– Я уже объяснял – мне не спалось, не хватало свежего воздуха, в комнате было слишком душно. Не люблю духоту. Вот я и решил пройтись. Это так глупо – лежать с закрытыми глазами и задыхаться. Ничего противозаконного, уверяю вас.

– Хорошо, – наконец, сказал следователь. – Если что-нибудь вспомните, обязательно позвоните. – Он вырвал листок из своего блокнота и записал там номер своего телефона.

– Конечно.

Вернувшись домой, Виктор долго не мог заснуть. Он перекатывался с боку на бок, стараясь найти приемлемое положение для своего ноющего тела. Надо было разобраться в происшедшем. Трудно было поверить, что его скромная персона снова оказалась в центре кровавой бандитской разборки. Факты – упрямая вещь, они не позволяли предположить что-то другое, и с этим следовало считаться.

Виктору хотелось понять, почему в его жизнь вошли реалии, знакомые ему ранее, разве что, по заграничным триллерам. Мир повернулся совершенно незнакомой ему стороной. А это, в свою очередь, означало, что изменилось его положение в человеческом обществе. Причем внезапно, скачком и самым неожиданным образом. Поверить, что активные мафиозные структуры способны совершать действия, не приносящие им мгновенной выгоды, он не мог. Просто потому, что это не так. Бандитская жизнь – это вечные поиски выгоды. Вешать себе лапшу на уши, утверждая, что и среди бандитов попадаются альтруисты, мог только сумасшедший или оторванный от реальности фантаст. Чушь! Приходилось смириться с тем, что теперь он стоит больших денег. Трагические события последних дней убедительно подтверждали это.

Боконон был прав – окружающий мир действительно оказался совсем не таким, каким привыкли его представлять школьные учителя и удачливые ученые. Точнее, старались представить. В сознании людей давно уже выработалась странная система фильтров, пропускающая только те факты и идеи, которые укладываются в привычные представления. "Меркурий быстрее прочих планет вращается вокруг Солнца" – это нам вполне подходит. А вот утверждение – "Мы предполагаем, а Бог располагает", годится только как образное выражение, показывающее, что человек не гарантирован от случайностей, и не более того. А ведь Боконон вкладывал в это утверждение совсем другой смысл. Бог все про тебя знает, и у него есть довольно сложные планы, касающиеся лично тебя… Так было сказано.

Что ж, боконизм – это религия будущего. Наступят времена, когда детишек будут в школе учить тому, что мир вовсе не ограничен трехмерной материальной реальностью, а выбор альтернативной жизни (то, что многие неверно называют путешествиями по параллельным мирам) доступен любому, кто сумел открыть свое сердце Господу и удостоился чести завести собственный карасс.

"Все в руках Божьих", – с надеждой подумал Виктор. Он знал, что ему следует делать. Главное, впредь ни при каких обстоятельствах не заниматься "информационным" обслуживанием сомнительных коммерческих структур. Только отказавшись играть по правилам бандитов, он может стать недоступным для них. А это означает одно – надо сидеть тихо и заниматься бумажной, не денежной работой. Еще один повод написать рассказ или небольшую повесть о реализации нуль-транспортировки – нейтральное, спокойное занятие, не способное привлечь внимания корыстных людей.

Виктору приятно было сознавать, что он на правильном пути. Все эти странные события, которые всего пару месяцев назад было немыслимо представить: разговоры о его способностях волшебника, общение с людьми из гранфаллона, необъяснимые смерти, загадочные сновидения, неопровержимо показывали, что реализация близка. По теории все именно так и должно было происходить. Конечно, он не сразу это понял, но теперь, когда у него появилась свободная минутка осмыслить свое положение, сомнений не осталось.


*

Июнь прошел на удивление спокойно. Никаких заказчиков от мафии, взрывов или поджогов. Не было ни многозначительных разговоров, ни угроз, ни неблагоприятных предсказаний. О Викторе забыли. Никто его не навещал, даже телефон ни разу не зазвонил. Видимо, чемпионат Европы по футболу благотворно сказался на нравах людей.

Рассказ получался длинным, наверное, его правильнее было называть повестью. Работа со словом завораживала его, давно он не получал такого удовольствия от своих занятий. Неожиданно он понял, как много потерял, что не сочинял раньше. Нет, он не сожалел (боконисты, как известно, лишены способности сожалеть), что не стал профессиональным писателем. Боконон, кстати, нигде ни единым плохим словом не поминал графоманов. Напротив, в своей десятой книге он прямо пишет, что подобное времяпрепровождение, вне всяких сомнений, в высшей степени богоугодно.

Почему, собственно? Виктора давно занимал этот вопрос, но только сейчас, самостоятельно выстраивая текст и подбирая нужные слова, он стал догадываться, в чем здесь может быть дело. Считается, что человек способен лгать всегда, даже оставаясь наедине с собой. Виктор объяснял это тем, что все без исключения человеческие реакции, чувства и даже ощущения жестко контролируются устоявшимися представлениями, царствующими над нашим поведением. Мы способны подобрать нужную интерпретацию для любого поступка. Вот и получается, что нами управляют не чувства и ощущения, а вбитые в нашу голову стереотипы. И вот, к его глубокому удивлению, оказалось, что он абсолютно не способен лгать листку бумаги. Не исключено, что Боконон призывал людей фиксировать свои поступки на бумаге именно для того, чтобы их природные чувства и ощущения возобладали, наконец, над системами интерпретаций, насаждаемых воспитанием и дешевой пропагандой.

Виктору такое объяснение показалось вполне разумным и правдоподобным. А как еще можно объяснить всеобщее благоговение перед печатным словом? Интересно было узнать, как на подобный вопрос отвечают люди, не связанные с традицией боконизма. Виктор решил проконсультироваться с Фимкой Гольдбергом – вот кто способен выдавать философские обобщения по первому требованию и по любому вопросу. Он набрал номер. К его радости, Фимка оказался дома и ответил.

– Алло, – голос его был непривычно равнодушным, глухим и дребезжащим.

– Привет, это Виктор.

– Привет…

– Почему хрипишь?

– Заболел. У меня зверски болит горло. Врачи подозревают ангину…

– Надеюсь, это не сказалось отрицательно на твоих умственных способностях?

– Ты считаешь, что мозги каким-то образом связаны с горлом? Истинность твоего предположения легко опровергнуть. Есть такое устойчивое словосочетание – "драть горло". Если бы мозги людей действительно помещались в этой части тела, слова "драть горло" воспринимались бы единственным образом – как яркая характеристика напряженной интеллектуальной деятельности, например, при разгадывании кроссвордов. Но это не так – вот, ты и проиграл. Что и требовалось доказать.

– Я бы хотел обсудить с тобой один забавный парадокс. Уделишь мне пять минут?

– О, это единственный вопрос, на который я всегда с готовностью отвечаю – да! Отрицательно могут ответить только мои наследники, да и то только после того, как предадут мое хладное тело земле.

– Но ты, подозреваю, занят чем-то крайне важным?

– Решаю ограниченную задачу трех тел, но это может подождать.

– Небесная механика? Интересно…

– Нет, нет, мои размышления не связаны с теоретической астрономией. Речь идет о пресловутом Буриданове осле, настало время помочь ему сделать правильный выбор.

– Да, в этой истории действительно фигурируют три тела. Сам осел и две кучки сена. Но почему задача ограниченная?

– Вынужден с тобой согласиться – здесь ограничен только осел. Туповат-с…

Виктор немедленно попал в сети очарования тончайшей интеллектуальной игры, правилам которой Фимка пытался полностью подчинить свою жизнь. И не без успеха. Его уверенность в том, что мир можно познавать, анализируя двусмысленности, таящиеся в привычных понятиях и словах, вызывала у Виктора почтительное удивление. В этом что-то было… Виктору представлялось, что занятия Фимки относятся скорее к новому искусству, чем к традиционному познанию, для него это было своеобразное театральное представление, не более того. И поэтому он в первую очередь старался получить эстетическое удовольствие (а Фимкины умозаключения часто бывали вызывающе красивы), и только потом обращал внимание на идеи, питающие его активность.

И на этот раз он восхитился блестящему Фимкиному выбору предмета для размышлений – Буриданов осел, это надо же! Красиво, что там ни говори. Но и провалы в построении тоже были очевидны. Впрочем, Виктор был настроен миролюбиво и решил подыграть.

– Дружище, ты совершенно напрасно употребляешь понятия ограниченности и тупости в одном ряду, как будто это синонимы. Это не так.

– Но ограниченность сопутствует тупости!

– Мало ли что чему сопутствует. Можно ли утверждать, что признав наличие у стула изящных ножек, ты собираешься добиваться его взаимности?

Даже по телефону Виктор почувствовал, что Фимка расстроился.

– Твоя ирония, Кларков, оценена. Но догадался ли ты, что главной моей целью является создание теории интерпретаций? – обиженно спросил он. – Ты и сам много раз говорил, что научная мысль теряет очень многое, пытаясь обойтись без такого мощного аппарата. Потребность в теории интерпретаций очевидна.

– Молодец, Фимка. Я рад, что мне удается вбить тебе в голову догмы боконизма. Так ты считаешь, что осел все-таки сделает свой выбор?

– Я помогу ему, не сомневайся.

– Жду с нетерпением!

– У тебя ко мне дело?

– Да, можно и так сказать. Мне хотелось бы услышать твое мнение о графомании и о непреодолимом стремлении огромного количества людей сочинять.

– Я думал об этом. Может быть, тебя не удовлетворят мои выводы – чтобы ты там себе не придумывал, а боконист из меня хреновый.

– Об этом не волнуйся, перевести твои рассуждения на язык боконизма я сумею. Мне интересно выслушать тебя именно потому, что ты думаешь не так, как я.

– В этом есть свой резон. Что ж, слушай. Все дело в том, что мы – все те, кого сейчас принято ласково называть россиянами – люди западные, чтобы там не говорили сторонники особого пути. В отличие от восточных людей, для которых высшим достижением является самопознание, как бессловесное погружение в глубины своего подсознания, основанное на пресечении внутреннего диалога, мы испытываем священный трепет именно перед словом. "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Этот текст я взял из нашей Священной книги. Тут и комментировать нечего – в нашей культуре слово, само по себе, занимает исключительное значение. Я бы сказал, центральное. Немудрено, что владеющий словом – для нас Богоравный, а само оно наделяется животворящей силой. Если лишить нашу культуру слова, она исчезнет, самоликвидируется. У нас в стране не законы работают, а их толкования. Поэт в России – больше, чем поэт. Наша жизнь и есть – произнесение слов. И самым главным доказательством такого утверждения, как раз и является тот факт, что для общения с Богом мы выбираем слово – молитву или долгие бдения над листком бумаги. Только так русские достигают полного раскрепощения – эквивалентного, разве что, восточной медитации. Мы так медитируем. Получается, что графомания не только не болезнь, но необходимый элемент нашей духовной жизни.

– Спасибо. Ты мне очень помог. Теперь я знаю, что имел в виду Боконон, призывая относиться с почтением к переписке.

– Но я прав?

– Конечно.

– И ты будешь и впредь обращаться ко мне с подобными вопросами?

– Обязательно.

– Спасибо.


*

Работа над рассказом продвигалась успешно. Виктор почувствовал огромный приток энергии. Он хотел и мог. Значит, что-то в рассуждениях Фимки о медитации по-русски созвучно истине.

Через две недели, когда рассказ был практически закончен, появился Махов. Он был необычно грустен и производил впечатление глубоко уязвленного человека, изо всех сил сопротивляющегося злым наскокам судьбы.

– Где ты пропадал все это время? – спросил Виктор. – Чем занимался?

– Я же говорил, разбирался с происшедшем с нами в тот страшный вечер. Сейчас нет ничего более важного. И то, что мне уже удалось установить, не оставляет сомнений – люди, которые пытаются вызвать на Землю сатану, действительно существуют. Если им не помешать, последствия могут стать непредсказуемыми.

– Как ты – разумный человек, можешь городить такую чушь? Какого сатану? О чем ты?

– Давай поговорим об этом, когда я разузнаю о вызывальщиках больше. Многие из них, наши, так сказать, друзья, так что навести нужные справки будет не трудно. И если я не сделаю этого – то кто сделает?

– А тебе не кажется, что нам просто дурят голову? Стоит ли слишком близко принимать к сердцу вымыслы психически нездоровых людей? Найти здравый смысл в маниакальном бреде невозможно. Планы сумасшедших, как правило, проваливаются сами собой, в силу априорной невыполнимости. Однако, стоит психу встретить сопротивление, его бред моментально наполняется смыслом, материализуется, так сказать. Вот почему с идиотами стараются не бороться, их лечат.

– Спорить не буду. Но может быть ты мне растолкуешь, куда это подевались наши вновь обретенные друзья и подруги? Они же проявили к нам неподдельный интерес. Капустина, например, вполне открыто предлагала себя. И где она? Почему не в твоей кроватке, куда так стремилась попасть? Ты ее прячешь в шкафу? А где Крупьевский? Подыскивает нам новую денежную работу? Или мы не оправдали его высоких требований?

Виктор признался, что не знает правильного ответа. До него только сейчас дошло, что, увлекшись работой над рассказом, он начисто забыл о драматических событиях, случившихся с ним в последнее время. Словно бы с того дня, когда перед ним материализовался Крупьевский (а то, что вся эта странная история с презентацией и сбором информации – сама по себе загадка, сомневаться не приходилось, в этом Виктор был с Маховым согласен), прошло еще десять лет. Крупьевский действительно словно испарился. И Светлана, с таким напором добивавшаяся его любви, куда-то пропала. А ведь Махов еще ничего не знает о неудавшемся террористическом акте в его подъезде и гибели представителя работодателя. Он решил пока ничего Петьке не рассказывать. Махов и без того был излишне возбужден.

– И как ты объясняешь это внезапное охлаждение? Действительно, не приходят, не звонят…

– Они испугались, – глухо произнес Махов.

– Боже мой! О чем ты?

– Да, да, они несказанно испугались. Наше участие оказалось катализатором чего-то ужасного и непоправимого. Мы делаем вид, что ничего не произошло, поскольку не знаем подробностей, а они, я в этом не сомневаюсь, знают больше, вот и разбежались по углам прятаться.

– Чушь! Мало ли что могло произойти! Тебе, как всегда, мерещатся гадости. Насмотрелся американских мистических триллеров – и вот итог!

– А давай проверим.

– Что?

– Набери номер. У тебя же есть телефон Крупьевского. Послушаем, что он тебе скажет.

Виктор в очередной раз восхитился ясному уму Махова, ему такой простой ход в голову не пришел, он достал записную книжку и стал листать ее, ощущая, как с каждой секундой им овладевает бессмысленный, ничем не подкрепленный страх. Ему до боли не хотелось, чтобы Махов оказался прав. Если бы выяснилось, что Крупьевский отправился на летний отдых в Ниццу или Майами – у него с души свалился бы увесистый камень.

– Не бойся, – хохотнул Махов. – Бояться надо было раньше. Набирай, набирай номер. Смелее.

Виктор вслушивался в длинные гудки и надеялся, что трубку не поднимут. Ему не повезло. Крупьевский оказался дома.

– Михаил, это ты? – спросил Виктор.

– Кто это? Зачем? Почему вы не оставите меня в покое? Сколько это будет продолжаться?

– Прости, я не вовремя… Тебя беспокоит Виктор Кларков, наша астрономическая группа решила возобновить ежегодные встречи. Народ желает тебя видеть.

– Какой Кларков, не знаю никакого Кларкова… Сейчас же положите трубку!

Виктор возмутился. Ему не хотелось признавать правоту Махова, но с другой стороны, почему бы не высказать Крупьевскому свое возмущение.

– А ну-ка, рассказывай сейчас же, в какую грязную историю ты нас с Петькой втравил, не стесняйся, здесь все свои. Презентация, говоришь, выгодная работа – это хорошо, но люди гибнут, как мухи, а ты, скотина, затаился. Колись немедленно. Сам знаешь, я тебя, гада, из-под земли достану.

– Я говорю с астрономом Виктором Кларковым? Теперь мне все стало понятно. Дело в том, что у меня много знакомых Кларковых, и все они – Викторы, вот я иногда и путаюсь… Прости, если мои слова показались тебе обидными, моей вины в этом нет. Возникшее недоразумение следует обязательно устранить. Только я не понял, чего ты от меня добиваешься?

– Правды!

Махов вырвал трубку и прорычал:

– Зачем вам понадобилось вызывать на Землю сатану? Отвечай сейчас же!

Крупьевский зарыдал.

– Мне ничего об этом неизвестно. Отвяжитесь от меня. Я ничего не знаю. У меня болит голова. Мне плохо. Понимаете – плохо! Никакого Кларкова я не знаю. Никогда с ним не встречался. Вы ошиблись номером. Никогда больше не звоните сюда. Я этого не переживу.

Он бросил трубку с такой яростью, что, наверное, разбил свой телефонный аппарат вдребезги. Кларков был потрясен.

– Ну что? Придется отменить встречу астрономической группы? – язвительно проговорил Махов, возбужденно облизывая губы. – Желающих встречаться не нашлось? Теперь ты мне веришь? Убедился, что вызывальщиками следует заниматься всерьез?

– А почему бы нам на позвонить Светлане? – решился Виктор.

– Очень правильное решение. Предложи ей себя. Только сдается мне, что и с ней у тебя ничего не получится. Произошло что-то важное. А мы пропустили Теперь их не достанешь.

Виктор отыскал номер Светланы. На этот раз ответили моментально.

– Здравствуй, Светлана! – мягко сказал Виктор. – Мне хотелось бы встретиться с тобой. Надеюсь, ты не обиделась, что я так долго не звонил. Сочинял, работал над рассказом, но как только закончил – первая мысль о тебе. Пригласи меня на чашку кофе… Пожалуйста… Нам есть о чем поговорить. Правда?

– Кто это?

– Не узнаешь? Виктор Кларков тебя беспокоит. Неужели ты опять успела меня забыть?

– Я не знаю никакого Виктора Кларкова. Вы ошиблись номером. Телефонная линия в последнее время работает просто отвратительно. От всего сердца сочувствую – вы хотели поговорить со своей девушкой, но из-за неисправности бездушной аппаратуры ваше свидание оказалось под угрозой срыва. На будущее запомните, если бы вы заранее договорились встретиться у станции метро "Василеостровская", то ей потребовалось бы всего двадцать минут, чтобы добраться туда. А это такие пустяки. Мода на телефонные разговоры никогда мне не нравилась.

Раздались короткие гудки.

– Ну что ты будешь делать! Просто тайны мадридского двора! – возмутился Виктор. – Светлана назначила мне свидание. Через двадцать минут она будет ждать меня на станции метро. Но почему нельзя было сказать об этом прямо?

– Я уже объяснял – она отчаянно боится.

– Заткнись, мыслитель.

– Ее телефон прослушивается…

– Отстань…

– На свиданку пойду я, – твердо сказал Махов. – Тебе там делать нечего. Надеюсь, ты не против – до любовных приключений сегодня все равно дело не дойдет.

– Хорошо. Действуй.


*

Виктор надеялся, что вечером Махов сообщит ему о результатах своих переговоров со Светланой, впрочем, он не был уверен в том, что встреча состоится. Может быть ему только показалось, что Светлана назначила ему свидание? Но телефон молчал. Махов не счел нужным делиться информацией. А потом пришла Ксения, и все переживания забылись.

Ксения была очаровательна и соблазнительна. Она умела быть такой, когда чувствовала, что ее интересы под угрозой.

– А я ведь написал рассказ, как и обещал, – сказал он, передавая жене рукопись. – Возвращайся, Ксения. Сознайся, что тебе этого хочется ничуть не меньше, чем мне.

– Опять ты об этом… Доведи свое дело до конца, тогда и поговорим…

– Подожди, ты обещала, что вернешься, когда я допишу рассказ. Вот он.

Ксения прочитала и ей не понравилось.

– По-моему, это плохой рассказ, он может быть интересен только тебе одному. Нормальные люди не должны получать удовольствие от описания оторванных у космонавтов голов. Ты неисправим – потакаешь своему самолюбию и ничто другое тебя не занимает. Наши проблемы твое сочинение решить не поможет.

"Глупое положение. Если не желает возвращаться, пусть так и скажет. Неужели, я один нуждаюсь в том, чтобы наша семья воссоединилась? – с неожиданной неприязнью подумал Виктор. – Неприятно, если она так думает".

Ксения ушла, не скрывая своего разочарования.

Виктор не понял, чем он опять не угадил жене. Рассказ плох? Абсурд! Он помнил, что текст ему понравился. На всякий случай он решил перечитать свое произведение. И опять остался доволен – по его мнению, текст получился. По крайней мере, в рассказе присутствовало все, что он считал важным для реализации нуль-транспортировки.

От первоначального замысла ничего не осталось. Желание показать, что реализация не требует каких-то особенных условий, то есть не зависит от стечения внешних обстоятельств, оказалось сильнее стремления к развлекательности. Крайне важно было отметить, что любой человек может сделать свой шаг, в каком бы жалком или угнетенном положении он не находился. В принципе, любое творчество есть общение с Богом без посредников. И то, что реализация, в этом смысле, не отличается от сочинения стихов или занятий живописью, должно вселять огромную надежду в каждого, кто решил отдать свои силы и умения достижению кажущейся такой далекой цели.

Действие рассказа разворачивалось на борту космического корабля, посланного некими тоталитарными властями для привнесения счастья в далекую планетную систему. Казалось бы, жесткий контроль за космонавтами делает невозможным любое свободное творчество. И все-таки реализация состоится, у читателя на этот счет сомнений не возникать не должно. Даже когда у будущего создателя нуль-транспортировки оторвало голову…

Свою повесть Виктор назвал "Тело".


*

Махов появился только через две недели. Увидев его изможденное лицо, Виктор ужаснулся – он не сомневался, что это результат бессмысленного расследования надуманного заговора, которое Петька взвалил на свои плечи. Такие затраты нервной энергии могли быть оправданы лишь при одном условии – если бы человечеству действительно угрожала беспощадная и страшная опасность, а предотвратить ее мог только лично Махов, и никто другой. Виктору такой поворот событий представлялся абсолютно немыслимым. Не фантастическим – то есть, маловероятным и сомнительным, но в принципе возможным, а именно немыслимым – абсурдным и неосуществимым ни при каких обстоятельствах. Получалось, что Махова привлекало не действие, а иллюзия действия. Чем бы не заниматься, лишь бы ничем ни заниматься. У самого Виктора разговоры о вызывальщиках вызывали только одну реакцию – раздражение.

"Удивительно и необъяснимо, – размышлял он, в замешательстве облизывая губы, – почему я не вспоминал обо всей этой истории с сатаной, пока не увидел своего озабоченного друга? Выходит, Ксения права, когда говорит, что для удобства существования я завел индивидуальную башню из слоновой кости, наплевав на проблемы окружающих меня нормальных людей. Если это так, надо признать, что проживать в башне потрясающе приятно".

– Послушай, Виктор, тебя в последнее время случайно волшебником никто не называл? – спросил Махов.

– Опять двадцать пять – за рыбу деньги! – Вот уж от кого Виктор не ожидал услышать эти слова.

– И все-таки?

– Называли… Но эту задачку, я уже кажется разгадал. Чушь это все.

– Вот как. Забавно. Когда я услышал об этом, многое стало понятным. – Махов на миг запнулся. – Все стало понятным.

Виктор почувствовал, что медленно звереет. Никогда прежде он не встречался с более бессмысленным проявлением человеческого любопытства. Настойчивое желание найти в его жизни магическую составляющую уже захватило огромное количество людей и продолжает распространяться подобно лесному пожару. Почему окружающих так волнуют непроверенные сплетни? Что интересного они находят в обсуждении этого идиотского вопроса? Чего они, собственно, добиваются? На что рассчитывают?

– Кто? Кто тебе это сказал? – резко выкрикнул Виктор, не в силах побороть вспышку ярости. – Кого это еще заинтересовали мои возможности?

– Капустина сказала. Тебе хочется знать, что мне удалось у нее вытянуть?

– Ну.

– Светлана сказала, что безумно боится тебя. В среде работников фонда сам собой сложился миф о твоей тайной власти над темными оккультными силами, говорят, будто ты в любой момент можешь напустить на любого человека порчу, да так, что от него и мокрого места не останется.

– Да ты что! Светлана мне проходу не давала. Помнишь? Разве так боятся? Ты не находишь, что концы с концами не сходятся?

– Светлана призналась, что пыталась втайне от Крупьевского и прочих, знающих твою тайну, сыграть в свою игру – родить от тебя ребенка. Расчет был простой – ребенок унаследует от тебя дар волшебника, а быть матерью волшебника совсем не плохо, согласись?

– И что же ей помешало?

– Сначала ты заартачился. А потом нашлись могущественные люди, которые не одобрили ее сексуального порыва. Хотели даже разрубить ее на шесть частей. Но поскольку она раскаялась, исполнение приговора отложили – до первого вашего поцелуя.

– Почему на шесть частей?

– Руки, ноги, голова, туловище… Вот и получается шесть предметов. Наверное, нечто подобное пообещали и Крупьевскому, потому что он тоже внезапно охладел к дружбе с тобой, точнее, с нами.

– Но почему Светлана назначила мне встречу?

– Она хотела предупредить тебя.

– Надеюсь, ты не веришь во всю эту галиматью? Или тоже начнешь прятаться от меня?

– Нет, конечно. Но только если пообещаешь, что не станешь при мне колдовать. Хорошо?

– Я не умею колдовать.

– Знаю. И все-таки, кто называл тебя волшебником кроме Капустиной?

– Айрис и Калугин, помнишь такого, это еще один наш товарищ по университету. С Андрюхой понятно, наверняка, подслушал разговор Светланы с Крупьевским и решил попытать счастья. А вот Айрис… Понять смысл ее поступков всегда трудно. Я уже давно привык, что мне это не под силу. Кстати, я за собой никаких мистических способностей не замечал.

– И я тоже. Если бы ты умел колдовать, то непременно использовал бы свои способности для реализации нуль-транспортировки. Уж я тебя знаю! И, конечно, получил бы Нобелевку. Почему ты до сих пор не Нобелевский лауреат?

– Не хочу.

– Хороший ответ. Кстати, я обещал тебе помочь. Завтра я отведу тебя в салон неформального целительства. Тебе не помешает познакомиться с его хозяйкой. А вдруг ей удастся обнаружить у тебя способности к волшебству? Мы с тобой в эзотерике слабы, а она – профессионалка. Не исключено, что она научит тебя ими пользоваться. Это поможет тебе в работе, не правда ли? Вот это и будет мой посильный взнос в научно-технический прогресс человечества.

– Это она тебе Липочку презентовала?

– Точно. Молодец, что помнишь.


*

Махов приказал явиться в восемь часов вечера к киоску возле станции метро "Василеостровская". Виктор отметил, что это место стало своеобразной мистической точкой отсчета для настигающих его в последнее время приключений. Он почему-то не сомневался, что и новая экспедиция закончится самым непредсказуемым образом.

Его внимание на минуту привлекли яркие, кричащие обложки "желтых" еженедельников, в огромнейшем количестве появившихся в последнее время. Виктор понимал, что подобные издания придуманы для того, чтобы помочь горожанам убить время, но объяснить их феноменальную популярность в России он не мог. Ну почему, спрашивается, в нищей стране появилось такое огромное количество желающих убить время? Раньше было принято считать, что время убивают богатые бездельники. Но чтобы этим занималась беднота потомственная… Это был неплохой парадокс, точно характеризующий современное умонастроение соотечественников. Виктор записал свой вопрос в записную книжку, ему захотелось поделиться своими рассуждениями с Фимкой. Тот, вне всякого сомнения, должен был с благодарностью ухватиться за столь красивый парадокс.

Виктор пребывал в отличнейшем настроении – желание действовать буквально переполняло его, голова была ясная, хотелось сыпать афоризмами и раздаривать направо и налево эпохальные замыслы и идеи. Но сначала ему следовало найти ответ на простой вопрос: почему в последнее время все достижения в построении теории нуль-транспортировки так или иначе связаны со станцией метро "Василеостровская"? Логично было предположить, что именно его активность привлекает в эту точку пространства таких разных людей, заставляя их работать на реализацию? А может и наоборот, в городе возле станции "Василеостровской" существует особая подпитываемая космосом зона – и его успехи объясняются как раз тем, что ему посчастливилось проживать поблизости от источника непознанной энергии. Существовала и третья возможность – ничего существенного Виктор не добился, так, чуть-чуть потешил самолюбие, а точек, где люди продолжают заниматься познанием мира в нашем городе тьма-тьмущая. И кто-то неведомый и вездесущий использует самомнение настырных людей в своих неведомых целях…

Махов задерживался. Поток людей, покидающих здание метро, казался неиссякаемым. Виктор на миг зажмурился, давая себе передышку, он не в силах был неотрывно наблюдать за передвижением огромнейшего количества отрешенных людей. А они все шли и шли, не обращая друг на друга ни малейшего внимания. Виктор не сомневался – если через полчаса любому из прохожих покажут его фотографию, никто его не узнает. Он не упрекал их – так уж устроена человеческая психика. Специалисты по рекламе давно учитывают в своей деятельности этот феномен, они прекрасно знают – реклама в вагоне метро работает, поскольку глаз тоскливо ожидающего своей станции человека непроизвольно цепляется за любую картинку, за любое слово. А при выходе из метро реклама не работает, людям некогда смотреть по сторонам – они наконец-то добрались до нужной станции и теперь им надо быстро уйти, освобождая место следующим за ними…

Виктора никогда прежде не посещали размышления о неприкаянности человека, чувствующего себя одиноким в толпе. Но на этот раз явная разобщенность людей почему-то задела его за живое. Что-то внутри горячо и болезненно откликнулось на это вопиющее отсутствие любопытства у такого огромного количества людей. Ему стало неприятно.

"Кошки любопытны, а люди – нет. Разве это правильно? – с горечью подумал он. – Как это люди умудряются прожить, не задаваясь вопросами, где они живут и зачем? Такого не пожелаешь и врагу"!

Виктор остро ощущал себя окруженным океаном безразличия, он стал задыхаться, словно ему не хватало свежего воздуха. Он еще раз зажмурился, рассчитывая, что это простое действие поможет ему снять ненужное напряжение. Когда же он открыл глаза, то почувствовал, что в мире что-то изменилось. Потемнело, что ли?

Движения людей стали более плавными. Создалось впечатление, что ему демонстрируют документальный фильм и прогоняют его с меньшей скоростью, чем снимали. Кое-что переменилось и с ощущением равнодушия, исходившего от толпы. Теперь ее воздействие воспринималось не столь болезненно – будто между толпой и Виктором сама собой возникла защитная стена, приглушающая отрицательные эмоции. Более того, он стал замечать, что на него стали посматривать с интересом. Ему даже приветливо улыбнулась какая-то незнакомая миловидная девушка.

"Мы раньше встречались?" – спросил Виктор.

Она не ответила, но заулыбалась еще сильнее. Виктор проводил ее взглядом. Девушка подошла к двери небольшого магазинчика на углу и, неразборчиво произнеся какую-то фразу, вошла внутрь.

Виктор был заинтригован. Он попытался восстановить слова девушки. И через некоторое время уже не сомневался, что она сказала: "Почему люди не пользуются магазинным переходом, это ведь экономит массу времени"! Да, именно это она и сказала!

Махова все еще не было видно, и Виктору захотелось разузнать, о каком это переходе говорила девушка? Ни о чем подобном он раньше не слышал, более того, самого существования этого странного магазина он до сих пор не замечал. Виктор с непонятным волнением открыл дверь и оказался в крошечном помещении, буквально два-три квадратных метра перед прилавком. Продавщица читала книгу, ни девушки, ни других покупателей не было.

"А куда же подевалась девушка?" – спросил Виктор, оглядываясь.

"О, у нас люди не задерживаются. Многие стремятся покинуть нас через служебный выход, говорят, что так быстрее", – с охотой откликнулась продавщица.

"Это и есть ваш знаменитый переход"?

"А мне-то откуда знать, я работаю здесь всего третий день".

"И мне можно воспользоваться"?

"Думаю, что можно".

Виктору показалось, что дальше отрывать продавщицу от чтения неприлично. Он решительно прошмыгнул в подсобное помещение. Собственно, это было вовсе не помещение, а что-то вроде тоннеля. Виктору захотелось во что бы то ни стало узнать, куда он ведет. Впрочем, присмотревшись, он понял, что это был не тоннель – скорее, очень длинная лестничная площадка. Очень длинная, неправдоподобно длинная. Больше всего происходившее напоминало очередное сновидение, но мысль эта была малопродуктивной, пришлось ее отбросить. Он продолжил свое путешествие. Справа по ходу была видна ядовито зеленая стена, кое-где прерываемая квартирными дверьми, а слева – широкие окна, с видом на захламленный двор.

Это был ни на что не похожий двор, не петербуржский. Ничего подобного Виктору до сих видеть не приходилось. Еще раз подтвердилось, что Петербург – город непредсказуемый, часто достаточно неудачно зайти за угол, чтобы очутиться в совершенно чужом месте. Вот и сейчас у Виктора возникло навязчивое ощущение, что он загадочным образом перенесся в Лондоне. Об этом говорил странный хлам, назойливо бросающийся в глаза, в Петербурге мусор выглядит совсем по-другому. Да и сам воздух казался чужим – совершенно непривычное сочетание температуры и влажности, не наш воздух, лондонский, конечно, лондонский… И эти надписи. На стенках по-английски пишут и в петербургских дворах, но подбор слов там довольно однообразен и специфичен… А здесь было продемонстрировано очень хорошее владение английским языком… Нет-нет, это был Лондон. Никаких сомнений не осталось.

Виктор перепугался. Назад бы он не пошел ни за какие коврижки. К тому же он и при желании не смог бы узнать дверь, через которую попал в этот проклятый коридор. У него оставался только один путь – вперед. И он побежал. Изо всех сил. До боли сжав зубы. Зажмурившись. Этот рывок принес ему неимоверное облегчение. Он почувствовал, что вырвался на волю. Открыв глаза, Виктор увидел, что стоит, тяжело дыша, возле газетного киоска. Перед ним была станция метро "Василеостровская", Санкт-Петербург, Россия.


*

Виктор ущипнул себя за руку. Он не мог понять, было ли это наваждение вызвано минутным умственным помутнением, или он на самом деле проделал этот удивительный путь по задворкам большого далекого города. Он посмотрел на дверь странного магазинчика, но повторить свой эксперимент не решился.

Махов запаздывал. Виктор решил позвонить Айрис. Она должна была уже вернуться из своей поездки по Голландии. Пора было узнать, зачем ей понадобилось наблюдать комету?

Он подошел к телефону-автомату и, бросив жетон, набрал номер. Уже на третьем гудке ему ответили. Айрис была дома.

– Привет, это Виктор. Хочу тебя поблагодарить – ты спасла мне жизнь.

– Я настолько привыкла выслушивать от тебя многозначительные и загадочные заявления, что иногда мне кажется, что ты всерьез относишься ко всей этой галиматье. По-моему, ты что угодно способен вывернуть наизнанку. Тебе так нравится выдумывать, что я не удивлюсь, если ты когда-нибудь напишешь книгу.

– Уже написал. Не книгу – длинный рассказ. "Тело" называется.

– О чем он?

– Очень смешная история из жизни космонавтов, пытающихся нравственными проповедями и силой насадить счастье в отдаленной звездной системе. Сами-то они очень слабо представляют себе, что это такое – счастье. В этом основной конфликт моего сочинения. И поэтому во время перелета через галактику звездолетчики находят отдохновение в пьянстве, реализации нуль-транспортировки и диспутах на тему "Настоящее счастье – какое оно?". А потом им всем отрывает головы пролетающий мимо метеорит, и они на время забывают о философских спорах. Впрочем, это не помешало главному герою реализовать нуль-транспортировку.

– Ничего другого от тебя нельзя было и ожидать. Это так на тебя похоже. Тебе следует продолжать свой литературный труд. Никто не знает, куда человека может завести его увлечение.

– Меня до добра не доведет, это точно. Мне кажется, что в последнее время в моей жизни очень многое изменилось. Она стала опаснее, что ли. Если раньше у меня чередовались везение и невезение, то теперь – спокойствие и опасность. Иногда мне кажется, что пора начинать волноваться за собственную жизнь.

– Чушь. Все ты придумываешь. Ничего тебе не угрожает. А сейчас даже меньше, чем обычно.

– Тебе виднее, – усмехнулся Виктор.

– Да. Это так.

– Но я не рассказал тебе о странном инциденте той ночью, когда ты попросила меня отыскать на небе комету, помнишь?…

– Прости, Виктор, давай обсудим это в другой раз, я больше не могу говорить.

– Конечно, – с готовностью согласился Виктор, он разглядел в толпе Махова. – Мне тоже пора заканчивать, до свидания.

– До свидания.

Махов выглядел крайне эффектно – его строгий и опрятный деловой костюм, темные очки и дорогой дипломат с кодовым замком, удачно создавали атмосферу таинственности и значимости. Ко всему прочему, он был слишком возбужден, сильнее, чем это устраивало Виктора, потому что, как правило, чрезмерная активность Махова только вредила делу.

– Пока не знаю – как, но сегодняшняя встреча должна помочь и тебе, и мне, – заявил он, неприятно улыбаясь.

Виктор, к своему огорчению, еще раз убедился, что новое странное увлечение Махова – "расследование замыслов вызывальщиков сатаны" еще не преодолено. Вот и сегодня он явно встретился с Виктором в надежде, что это поможет получить новые данные, которые пригодятся для борьбы за выживание человечества.

– Зачем ты со мной возишься, если реализация тебя так и не заинтересовала?

– А ты попробуй убедить меня, – ответил Махов.

– Все, что надо, я уже давно тебе сказал. Для меня реализация – это проверка определенной модели устройства мира. А теперь скажи, чего ты добиваешься?

– Всем известно, что ты очень умный. Но иногда мне кажется, что ты такой дурак – дальше некуда. Просто какой-то клинический случай. – Махов любил начинать издалека. – Неужели непонятно – проект "Вонючий рассвет" все равно тебя коснется, хочешь ты этого или нет! У меня нет времени ждать, когда петух жареный клюнет. Мне хочется выяснить, каким боком ты оказался замешан в эту историю. То, что вокруг тебя эти ребята вьются, как мухи над сладким, сомнения не вызывает. Но почему, спрашивается? Почуяли, что у тебя появились способности к волшебству? А может, ты уже вплотную подошел к реализации, и им хочется попользоваться?

– Ты мне льстишь, – пошутил Виктор.

– А вот поработает с тобой Серафима, мы и узнаем, в чем тут дело!

– А если вдруг выяснится, что все дело в моем излишнем самомнении? – не смог отказать себе в сарказме Виктор. – Ты успокоишься, если признаешь, что врагов твоих привлекает мой безответственный, не подкрепленный делами треп?

– Ты это брось! – проревел Махов и грозно помахал пальцем перед лицом Виктора.


*

Салон неформального целительства располагался в подвальном помещении обшарпанного, требующего немедленного капитального ремонта здания.

– Неужели кто-то решается лечиться у людей, расположившихся в таком неприглядном месте? – удивился Виктор.

– Видишь ли, в салоне не лечат, это учебное заведение, здесь обучают целителей и выдают им соответствующие сертификаты. Целитель – профессия в наше время модная и денежная, так что в подвале, как правило, людно. Но сегодня выходной – будешь только ты.

– Но я не хочу становиться целителем!

– Никто от тебя не требует подвигов.

Они вошли в учебное помещение (класс, как класс: доска, столы, стулья). На месте преподавателя сидела привлекательная молодая женщина. Ее цепкий взгляд буквально впился в Виктора, едва тот переступил порог.

– Здравствуй, Серафима, – сказал Махов приветливо. – Как и обещал, привел к тебе своего друга. Его зовут Виктор. Он большой оригинал и выдумщик. Мне кажется, вам будет интересно познакомиться. Виктор не первый год занимается одним непростым начинанием, и вот сейчас, когда успех близок, он залез в такие эзотерические дебри, что только ты можешь ему помочь. Мне так кажется.

– Здравствуйте, проходите, присаживайтесь, – голос Серафимы был удивительно неприятным, механическим, так по телефону сообщают точное время.

Виктор едва не рассмеялся, так подходил тембр ее голоса – резкий и визгливый – этому странному учебному заведению, расположившемуся в давно не ремонтированном подвале. Но улыбка не получилась, он чувствовал на себе тяжелый взгляд хозяйки салона, и от открытой неприязненности, исходившей от нее, ему стало не по себе. Он не любил, когда его оценивают, тем более так беспардонно, с явным вызовом, и уж тем более, когда оценивают отрицательно. Хотелось одного – развернуться и уйти, но Махов сказал, что эта встреча поможет ему в реализации. И он пересилил себя, решил остаться. Любую, даже такую призрачную, возможность следовало использовать до конца.

Бывает так, что люди начинают испытывать к друг другу антипатию с первого взгляда. Виктор не относил себя к числу излишне чувствительных людей, остро ощущающих, когда их не любят. Но на этот раз ошибиться было невозможно – Серафиме он не понравился. Скорее всего неприязнь возникла раньше, когда еще Махов только договаривался о встрече, а сейчас его внешний вид подтвердил ее самые неприятные предположения.

Виктор не слишком хорошо разбирался в женской психологии, но в данном случае он не сомневался, что завоевать доверие этой странной женщины он не сможет ни при каких обстоятельствах. Даже если пройдется колесом в голом виде или начнет скармливать свой завтрак уличным котам. Или совершит еще какие-нибудь по-настоящему хорошие поступки. Все равно не поможет. Не судьба.

– Мы, наверное, не вовремя, – сказал он, здраво рассудив, что эксперимент не удался и встречу следует прекращать. – Не хотелось бы отрывать от дела такую занятую женщину. Нам следует зайти в другой раз, я полагаю.

– Это у вас такое представление об иронии? – тем же металлическим, лишенным чувства голосом то ли утверждала, то ли спрашивала Серафима.

– Нет, что вы, я просто хотел извиниться за неудачный визит. Этого требуют законы вежливости.

– Не волнуйся так, дружище, – Махов болезненно мотнул головой. – Серафима не менее твоего заинтересована в вашей встрече. У тебя свои проблемы, у нее – свои. Почему бы вам не помочь друг другу? Поговорите, пообщайтесь, вот и сделаете благое дело, одно из тех, за которые Боженька любит и награждает хороших мальчиков и девочек. А если при этом вы еще и мне поможете, так и вовсе слов нет, вам это обязательно зачтется. У меня, кстати, свои проблемы, если вы еще не забыли. И мне тоже нужна помощь!

– Пусть подойдет поближе и вытянет левую руку ладонью вверх, – сказала Серафима.

Виктор решил подчиниться. Серафима немедленно схватила его руку и, закрыв глаза, стала ощупывать ее. Удивительно, но прикосновения ее были так приятны, а пальцы так нежны, что он почувствовал глубокое разочарование, когда она закончила свою операцию.

Некоторое время она молчала. Виктор не сомневался – еще чуть-чуть и тишина раздавит его. Странная это была тишина – агрессивная и беспощадная. Нечеловеческая. Ему показалось, что его мозги подверглись жестокому нападению извне. Так в фантастических романах описывают внезапное и вероломное вторжение инопланетных существ в мозги случайных прохожих. Виктор собрал в кулак всю свою волю… И победил, превозмог…

– Импотенцией вроде бы не страдает, – зловеще произнесла Серафима. – Но его сексуальные потребности искусственно занижены. Плохо у него с сексуальными устремлениями.

Махов от души веселился.

– А как у него с потенциалом исследователя? – спросил он ехидно.

– Вот только не надо мне подсказывать, я и без тебя вижу, что следует, – огрызнулась целительница. – Не могу сосредоточиться. Подсознание твоего знакомого буквально перегружено подавляемой тягой к сексу. Все его существо стремится к ласке и неге. Я бы, конечно, могла поспособствовать с приворотным настоем, но вещь это дорогая, только состоятельному человеку доступная. Впрочем, где он достанет деньги – меня не касается. Пусть приходит, когда сможет заплатить, дорогу знает.

– Какая чушь, – не выдержал Виктор. – Это все, что вы обо мне узнали, не много…

Серафима неожиданно вскочила и наставила на Виктора свой ухоженный указательный пальчик. Махов снова захихикал, уж очень она была похожа на красноармейца с плаката "А ты записался в Красную армию"?

– Хочешь обрести бессмертие? – процедила она с явным неодобрением.

– Я? – удивился Виктор. Он никогда не думал о бессмертии, Серафима озадачила его. – Не знаю, что и сказать.

Разговор начинал ему нравится. Никогда до сих пор он не отказывался от интеллектуальных битв. А в том, что хозяйка салона неформального целительства бросила ему вызов, он не сомневался. Кстати, а почему люди так жаждут бессмертия? Боятся неизвестности, подстерегающей их за чертой земной жизни? Но само по себе бессмертие от проблем не избавляет. Жизнь – это рост, накопление опыта и неизбежное старение. Мечтая о бесконечной жизни, об этом обычно забывают. Трудно себе представить, что кого-то привлекает растянутое до бесконечности дряхление. Получается, что люди жаждут продлить до бесконечности текущий миг своей жизни. Хорошо бы жизнь текла прежняя да привычная, а сами они оставались молодыми и полными сил. Хорошо бы прежняя, но навсегда… Вспоминается знаменитое – "Остановись мгновение, ты прекрасно!" При таком подходе, жажда бессмертия становится привлекательной далеко не для всех. Виктору, по крайней мере, такое "счастье" было ни к чему.

– Все. Я подумал. Лично меня бессмертие не привлекает. Кроме всего прочего, это же явное богоборство. А богоборцев, спешу вас уверить, я ненавижу.

– Ишь ты! Бессмертие ему не нравится! Рассчитываете заполучить кое-что получше?

– Если будет на то Божья воля.

Серафима ощетинилась как изготовившаяся для решительного боя кошка. Произнеся странные заклинания, сопровождаемые не менее странными телодвижениями (поставила защиту, что ли?), она отозвала Махова в сторону и быстро-быстро зашептала, металлические нотки из ее голоса исчезли, оказывается со своими знакомыми она могла быть нормальным человеком. Наверное, она хотела, чтобы Виктор слышал каждый ее довод, потому что шептала громко и разборчиво.

– Вот уж не ожидала, что ты знаком с такими людьми. Ужасный человек. Страшный и опасный. У меня мурашки бегут по спине, когда я представляю, что ты находишься рядом с ним.

– Ты что-то путаешь, – удивленно оправдывался Махов. – Я знаю Виктора очень давно. Ничего плохого сказать о нем не могу. Наоборот, он хороший друг и очень умный человек.

– Нет-нет, я остро чувствую неотвратимо приближающуюся беду.

– Беду? Что ты называешь бедой?

– Предательство.

– Предательство? Какое предательство?

– Он предает людей, человечество.

– Ты давай по-простому, без своих мистических штучек. Неужели на Землю нападут зеленомордые захватчики инопланетяне, а Виктор нас сдаст? Согласись, что звучит совсем не правдоподобно. Не хочешь ли ты сказать, что они уже напали?

– Нет, его предательство еще более ужасно. Я не точно выразилась. Он предает не человечество, он предает род человеческий. Не дружи с ним больше. Это очень опасно.

– С Виктором опасно дружить?

– Дружить можно с человеком, а он уже почти и не человек.

– Не понимаю.

– Слабому дружба с ним грозит смертью, а тебе потерей времени. Не так у тебя его много, чтобы разбазаривать без толку.

– Прости, не понимаю…

– Он хочет стать равным Богу! Вот почему он ненавидит богоборцев. Даже не так, он вознамерился стать выше Бога – потому что предлагает Ему помощь! Не может такой вызов остаться незамеченным. На любого, кто приблизится к твоему, так называемому, дружку, немедленно обрушатся неисчислимыми невзгоды и тяготы. Некоторые называют их духовными испытаниями. А по мне, так это просто Божье наказание. И пожинают они плоды дружбы своей вполне заслуженно – а ты не дружи с кем попало, не имей общих дел с предателями рода человеческого, вот и сбережешь свою душу.

– Ты это всерьез?

Серафима не ответила. Махов схватил Виктора за руку и вытащил из подвала.

– Только не говори, что и ты считаешь меня предателем! – взмолился Виктор, поглядев на помрачневшего друга.

– Я должен подумать, прости.

Махов с огорчением махнул рукой и ушел, а Виктор в недоумении пожал плечами и отправился домой. Импровизированный спектакль, участником которого против своей воли он стал, не произвел на него впечатления. Замысел хозяйки салона остался вне его разумения. Он ничего не понял и понимать не собирался. Проще всего было сделать вид, что прозвучавшие злословия его не касаются. Так он с легким сердцем и поступил. И это было не труднее, например, чем отвергнуть от себя вину за преступление, которого не совершал, не собирался совершать и не имел возможности совершить. По всей видимости, речь шла о каком-то другом Викторе – плохом негоднике, который спал и видел, как бы продать Землю зеленоватым пришельцам.


*

Дома Виктор выпил чашечку кофе и залез в горячую ванну – хотелось забыться и сбросить лишнее нервное напряжение. Каждая клеточка его тела отозвалась на заботу приятным расслаблением. Его глаза сами собой закрылись и, не в силах побороть внезапную сонливость, он подремал минут пятнадцать, после чего окончательно пришел в норму – голова была ясна, а помыслы чисты.

Виктор вылез из ванны, тщательно растерся махровым полотенцем и, не испытывая угрызений совести, отправился погонять шарики на своем компьютере. Домыслы целительницы Серафимы его не задели. С некоторых пор его самооценка практически не зависела от мнения сторонних людей (не являющихся членами его карасса). Он не заметил, когда именно изменилось его мировоззрение, но, вроде бы, это произошло внезапно, скачком. Чудеса да и только, еще совсем недавно Виктор крайне болезненно реагировал на любую недоброжелательность или колкость окружающих, достаточно вспомнить постоянные пререкания с Ксенией или беседы с полузабытым Коневым, а теперь, даже к явной враждебности, относился на удивление спокойно. Стоило ему внимательнее отнестись к словам недоброжелателей, и становилось ясно, что никакая это не враждебность, а так – сплошное недопонимание и нежелание проявить элементарный интерес к ближнему своему! Разве можно всерьез обижаться на такие вещи! Кстати, и к проявлениям человеческой глупости он стал относиться значительно легче. Оказалось, что чаще всего это и не глупость вовсе – а непроизвольное проявление глубинных свойств человеческой натуры – постоянной готовности следовать устоявшимся нормам и стереотипам. Нельзя отрицать, что нормальные люди желают верить в то, во что верит большинство.

Ровно в шесть вечера, как это положено по субботам, появилась Ксения. На этот раз она была намного приветливее, чем во время их последней встречи. Наверное, почувствовала перемену происшедшую в Викторе и решила, что не стоит лишний раз доводить дело до размолвки. Расхожее утверждение, что женщины живут не мыслями, а чувствами, получило еще одно подтверждение. Сам Виктор не успел разобраться, как изменилось его отношение к жене, а она уже все поняла и сделала надлежащие выводы.

– Вчера у меня выдалась свободная минутка, – с легко различимым кокетством сказала Ксения, – и я решила перечитать твой рассказ. Ничего, ничего… Никогда бы не подумала, что читать про космонавтов с оторванными головами будет так занятно. Но почему ты называешь свое сочинение рассказом? Это повесть, не правда ли?

– Хорошо, повесть.

– В прошлый раз я была несправедлива, мне показалось, что отрывать головы космонавтам – не лучший способ завоевывать внимание читателя. Я отнесла твой рассказ писателю Макарову, мне хотелось, чтобы он тебя как следует покритиковал, но он сказал, что я не права. Ему твое сочинение понравилось. Кстати, Макаров готов с тобой встретиться. Надеюсь, ты разумно используешь свой шанс?

– Что за человек этот Макаров? С ним можно договориться?

– Ты же сам говорил, что знаешь его! Макаров – очень известный и популярный в последнее время писатель. У него отличная репутация и давние проверенные связи. Он готов помочь тебе опубликоваться, причем абсолютно бескорыстно.

– Совсем недавно я присутствовал на встрече с каким-то писателем Макаровым. В очень неприятном месте. Приличные люди по таким злачным местам обычно не ходят.

– Но поговорить с ним ты в состоянии?

– Впрочем, я сам был там, так что причин привередничать у меня нет… Конечно, я с ним встречусь, раз ты настаиваешь. Мне не трудно. Только если окажется, что он тот самый – с презентации, я буду крайне недоволен.

– Хватит паясничать! Эта встреча важна в первую очередь для тебя! Подготовься, как следует. Надень выходной костюм и коричневый галстук, в семь часов жду тебя возле станции метро "Василеостровская". И постарайся не юродствовать, хотя бы в первые минуты!

– У станции "Василеостровская" возле киоска? – постоянство судьбы просто умиляло Виктора.

– Да, – сказала Ксения и направилась к двери. – До свидания.

– До свидания, – откликнулся Виктор.

– Тебе не кажется, что ты кое-что забыл? – резко развернувшись у двери, спросила Ксения.

– Разве? – удивился Виктор.

– Ты сегодня в первый раз не попросил меня вернуться…

– Неужели? – еще больше удивился Виктор. – Наверное, к слову не пришлось… Прости, я сейчас так занят, что…

– До пустяков руки не доходят, – продолжила Ксения.

– Я этого не говорил.

– И не надо говорить, и так все ясно.

– Тебе не угодить, если я произношу эти слова – плохо, если забываю – тоже плохо. Согласись, что это странно. Не можешь ты все время…

– Могу. Могу. Могу.

"Она права – действительно, я в первый раз не вспомнил о ней, как о своей жене, – растерянно подумал Виктор. – Как это я забыл, сам не понимаю! Впрочем, мы постоянно что-то делаем в первый раз"…


*

Виктор с волнением остановился возле пресловутого киоска, он еще не забыл того странного выпада сознания, который настиг его на этом месте в прошлый раз. Было боязно. Но все обошлось. Ему не пришлось долго ждать – буквально через минуту к нему подошла Ксения и торжествующе представила сопровождавшего ее мужчину.

– Писатель Макаров!

– Здравствуйте, – понуро откликнулся Виктор. К его неописуемому разочарованию, писатель Макаров и в самом деле оказался тем самым странным типом, которого он хорошо запомнил по знаменитой презентации у Крупьевского. Там он рассказывал байки о том, как прекрасно быть старичком и читал не форматные стихи. Встречаться лишний раз с людьми, имеющими хоть какое-то отношение к фонду, Виктору было неприятно. Но как тесен оказался мир!

– Привет, – фамильярно кивнул в ответ Макаров. – Прочитал ваш рассказ. По-моему, это не рассказ, а повесть. Как вы считаете?

– Пускай повесть… Только, пожалуй, слишком короткая. Вряд ли неспециалисты способны понять разницу. Мне кажется, что назови я свой текст повестью, обязательно отыскался бы человек, который назвал его рассказом. Так пусть уж сразу – рассказ.

– Я не упрекнул вас! – огрызнулся Макаров. – Конечно, размер – это ерунда. Самые длинные книги, как правило, оказываются самыми бестолковыми. Например, "Война и мир" нашего прославленного графа. Согласны?

Виктор удивился. Он был уверен, что уважительное отношение к общепризнанным мастерам является обязательным в писательской среде, несмотря на очевидную жесткую конкурентную борьбу. На всякий случай он решил обойтись без излишней резкости.

– Я отношусь к Льву Толстому спокойно, не могу сказать, чтобы он меня особенно раздражал.

– А вот это напрасно… Вы должны научиться профессионально относиться к оценке литературных произведений. Заметьте, не только своих, но и чужих. Мастерство писателя в том и состоит, что он умеет видеть недостатки чужих книг и знает, как их устранить. Как можно браться писать самому, если не можешь указать конкурентам на их недостатки! Что такое хорошо, а что такое плохо – любой писатель должен знать твердо. Ладно, о Толстом поговорим потом. А сейчас нам надо поспешить на собрание НОФа. Нас ждут.

– Собрание НОФа? Это что такое?

– Да… Страна, по обыкновению, не желает знать своих героев. НОФ – это аббревиатура, расшифровывается как неформальное объединение графоманов. Такое вызывающее название приняло независимое литературное движение любителей изящной словесности, обосновавшееся ныне в ДК имени Циолковского. Свое дело объединение выполняет отлично. Особенно сильны в объединении прозаики. Поэты слабее, признаю, но все равно официальным фору в пять шаров дадут и не поморщатся.

– Никогда не испытывал желания записаться в литературное объединение.

– А Ксения мне сказала, что вам приспичило опубликоваться. Так?

– Не отказался бы.

– Тогда о чем мы спорим? Лично мне текст понравился. Написано жестко, смачно и занимательно. Так, как надо. Оторвать голову космонавтам – это неплохо придумано! Но для публикации одного удачного текста мало. Обязательно нужно, чтобы твою книгу похвалили люди, имеющие вес в индустрии книгоиздания. И проще всего добиться этого, используя существующие литературные объединения. Чаще мелькайте на собраниях, выступайте с яркими и бессмысленными заявлениями, будируйте своих коллег, не бойтесь дурной славы – вот проверенный путь к успеху. И еще – чрезвычайно полезная вещь личные контакты. Никогда не знаешь, когда сработает очередное знакомство. А потому – не забывайте время от времени громко и отчетливо называть свое имя, и постоянно занимайтесь цитированием собственных текстов. Полезные связи следует устанавливать активно и целенаправленно. Собственно, этим мы сейчас и займемся. Да, забыл… Принципы свои, если они есть, пока держите при себе. Это неходовой товар.

Виктор хмыкнул.

– Что-то не так, дружище? – удивленно спросил Макаров.

– А вот Боконон говорил нечто прямо противоположное. По-моему, ваши слова, если целеустремленно следовать им, вне всяких сомнений, приведут любого к Пуффу. – Виктор засмеялся. – Такого и врагу не пожелаешь.

Макаров непроизвольно моргнул и с интересом посмотрел на Виктора.

– А ты мне нравишься! – сказал он, внезапно переходя на ты, наверное, Виктору удалось его удивить, а это в среде писателей всегда ценилось высоко. – Впервые вижу живого бокониста. Ну-ка, расскажи про своего Пуффа.

– Пуфф – это судьбы тысячи тысяч людей, доверенные Дурре. Жизнь так легко променять на иллюзию процветания. Но как только ты решил, что родился для того, чтобы прожить в неге, достатке и безделье – значит, к тебе пришел Пуфф. А там и Дурра на подходе – завлекает, заговаривает, снимает с тебя ответственность за собственную жизнь. Отказаться бывает крайне трудно – очень уж заманчивые условия предлагаются. Но нельзя забывать, что Дурра – ребенок, заблудившийся во мгле. Ее обещания – всего лишь Пуфф…

– Красиво. Ну, пошли на собрание?

– А почему бы и нет?

– Отправляйтесь, – вмешалась в разговор Ксения. – Я не пойду. С некоторых пор скопления писателей меня раздражают.

Она отошла в сторону, направилась к продавцу мороженого. Остановилась.

– До свидания.

– До свидания, – дружно ответили Макаров и Виктор.

По лицу Ксении скользнула странная гримаса, словно ей пригрезилось, что он, ее муж, превратился в таракана, а она его – каблуком, каблуком да с разворотом…

Отвернулась. И пошла…

"Я опять не попросил ее вернуться, – подумал Виктор. – Не может быть, чтобы она из-за этого так переживала. Мы начинаем привыкать. Надо быть осторожнее".

– Кра…, – начал было Макаров, но почему-то осекся. Наверное, хотел сказать, как повезло Виктору с красавицей женой, но в последний момент передумал и ограничился нейтральной констатацией. – Правильно сделал, что согласился посетить собрание неформалов. Тебе понравится.

– Мне кажется, что это приключение может быть полезным, – улыбнулся Виктор. – Как и любое другое.


*

Виктор не понимал, почему судьба направляет его на тусовку графоманов. Встречаться с начинающими, а потому болезненно самолюбивыми литераторами, ему было скучно, но он все-таки пошел. Наверное, посчитал, что потратив всего один вечер, он сможет на пару недель избавиться от нравоучений Ксении. Несомненно сыграло свою роль и любопытство, а кроме того, глубокое убеждение в том, что глупо противиться воле Господа – кто знает, как он решил использовать Виктора на этот раз. А вдруг какой-нибудь малозаметный штрих поможет ему в реализации!

Макаров предъявил вахтеру на входе какой-то документ, и они были допущены в зал. Народу собралось довольно много, но свободные места еще были. Виктор занял место в предпоследнем ряду возле прохода, не сомневаясь, что Макаров не упустит возможности покрасоваться в президиуме, но к его удивлению, тот устроился рядом.

– Послушай, я забыл спросить, ты веришь в существование потустороннего мира, в жизнь после смерти? – неожиданно спросил Макаров, пристально, не моргая, уставившись на Виктора.

Этот идиотский вопрос был задан в неподходящее время, а потому прозвучал глупо и бессмысленно. Виктор немедленно загрустил, стало понятно, что если он не будет внимателен и собран, его культпоход в литературное объединение окажется пустой тратой времени.

– Обязательно! Я же написал фантастический рассказ!.

Макаров коротко рассмеялся и посмотрел на Виктора с уважением.

– А ты мне нравишься, – сказал он. – Из тебя получился бы отличный друг. Жаль, если литературная работа для тебя всего лишь эпизод. У тебя получилось бы. Ты умеешь строить фразу, а это дается не каждому. С композицией пока проблемы, но это приходит с опытом. Надеюсь, ты и сам знаешь, что научиться писать книги нельзя. Или у тебя есть что-то такое от природы, что позволяет правильно выстраивать текст, или этого нет. Принято называть это талантом. Но что это такое – толком никто не знает. Разве можно дать определение таланту? И установить, чем он, к примеру, отличается от способностей. Известно только, что он дается нам от Бога, а дальше – работай, превозмогай себя. Тогда и талант сыграет. Впрочем, что толку воду в ступе толочь… Лучше вот что мне скажи – случалось ли тебе ощущать, как что-то неземное наполняет твою кровь, когда ты работаешь?

– Да, конечно.

– Это хорошо. Это главное. Значит из тебя толк выйдет.

– Я был уверен, что меня отконвоировали сюда именно для того, чтобы обучить начальным азам профессии.

– А вот и нет. Цель другая. Мне бы хотелось лишить тебя чувства одиночества. Мне кажется, что ты излишне упиваешься своей исключительностью. Нехорошо это и неправильно. Тебе нужно чаще общаться с себе подобными. По-моему, одиночество глубоко чуждо твоему восприятию мира, оно только мешает, создает никчемные, бессмысленные осложнения… Отделайся от этой напасти. Это мой совет.

Виктор задумался. Неужели даже посторонним видно, что одиночество для него – наказание? Всего лишь месяц назад ощущение обособленности заставляло его страдать. Но сейчас все изменилось. Он наконец-то обрел свой карасс. Пусть он маленький, но посторонних людей в нем нет. Никогда еще его жизнь не протекала так наполнено и ярко. За последнее время он в полной мере понял, что это такое – быть счастливым.

– Одиночество противно человеческой природе, – сказал Виктор твердо. – Но сейчас я переношу его легче, наверное, у меня появились дела занимательнее, чем предаваться сожалениям по поводу того, что я редко общаюсь с людьми.

– Нет, нет, – перебил его Макаров. – Я совсем о другом. Мне показалось, что ты с удовольствием бравируешь своей независимостью, своей исключительностью и своим одиночеством. Ты ведь любишь покрасоваться? Только не говори, что я не прав.

Виктор рассмеялся.

– Увы! Меня интересует совсем другая сторона человеческой жизни…

– Реализация нуль-транспортировки? Ксения говорила.

– Вот именно. Реализация нуль-транспортировки.

Макаров почесал затылок.

– Для меня это темный лес, но, насколько я понял, это что-то близкое к телекинезу и оккультным сеансам по вызыванию духов?

– Нет. Ничего общего. Точнее сравнить нуль-транспортировку с машиной времени и мультипликатором.

– А инопланетяне? Их можно притянуть к твоим занятиям?

– Если только за уши…

– Ты не понял. В устоявшихся мифах о инопланетных цивилизациях утверждается, что перечисленные тобой штучки инопланетяне давно реализовали. Иначе, как бы они оказались в наших краях?

– Я не верю в существование инопланетян.

– Почему? – удивился Макаров.

– Их не существует, потому и не верю.

– А если предъявят доказательства?

– Признаю свою ошибку.

– Значит, мы не напрасно зашли. Сегодня на собрании выступит самый настоящий контактер. Писатели из НОГа любят общаться со странными людьми, надо полагать, это помогает им расширять кругозор. Не исключено, что тебе его доклад поможет в работе. А если нет, то поможешь разоблачить нашего уважаемого гостя и растолкуешь мне, в чем подвох.


*

Зал, между тем, заполнился до отказа. Свободных мест больше не было. Опоздавшие стояли у стен. По их жизнерадостному виду Виктор понял, что аншлаг в НОГе обычное явление. И вот заседание началось. Председательствующий объявил первого выступающего:

– Аркадий Орионов, контактер.

Зал отозвался доброжелательными аплодисментами. На трибуну неторопливо поднялся неухоженный человек неопределенного возраста и, жизнерадостно потрясая гривой грязных сальных лохм, гордо осмотрел окрестности. Аплодисменты стали громче, без сомнения, местные неформалы его прекрасно знали и гордились знакомством.

Виктору Орионов не понравился. Таких ребят легче встретить возле пивного ларька, чем в библиотеке. Раньше их называли пропойцами. Бросалось в глаза, что его лицо и руки давно не встречались с водой. А вот глаза были на удивление живы и пронзали любого, кто не успевал вовремя отвести взгляд. Вне всякого сомнения, человек на трибуне (обещанный контактер?) был психически неполноценным, непонятно было только одно, была ли его душевная болезнь приобретена вследствие неудачно сложившихся обстоятельств, или он унаследовал страсть к напряженной оккультной жизни от родителей.

Виктор готов был спорить на что угодно, что парень так и родился кретином. И когда услышал его голос – тонкий, пронзительный, надоедливый, гадкий, удивительно ненатуральный – убедился в этом окончательно.

– Сам-то я тосненский, – заверещал контактер Орионов. – Родился в городе Тосно. Город этот, точнее городок, расположен на берегу реки Тосно. Зовут меня Аркадием. Раньше у меня была фамилия Плюхов, а теперь, получается, что я Орионов. Я учился в школе. А потом решил стать шофером или пожарным. Но когда немного подрос, очень полюбил пиво. Любовь к этому напитку, уверен в этом, и помогла мне стать тем, кто я есть теперь. Вот стою на трибуне перед вами, выступаю…

– Он вовсе не идиот, – зашептал на ухо Макаров. – Это не первое его выступление у неформалов. Я успел к нему присмотреться, скорее всего его нынешнее состояние – результат психотронной атаки. Советую внимательно выслушать его, сегодня он обещал рассказать о своем приключении все до конца. Он умеет быть убедительным.

– Зачем мне это?

– Разве тебе не хочется выйти за удушающие рамки собственных представлений об окружающем мире? Одинаковых людей не бывает. И каждый норовит организовать свою жизнь по-своему. Писатели и изобретатели нуль-транспортировки должны это знать. Не сомневаюсь, что встреча с человеком, который устроил свою жизнь не так, как другие, обязательно тебе пригодится, чем бы ты ни занимался. Мне Ксения пыталась втолковать о твоих исследованиях, но я ничего не понял. Надо полагать, она сама ничего не понимает. А я могу рассказать о своих занятиях так, что ты ничего не поймешь. Вот и получается, что никто никого не понимает. Сделай одолжение, порви этот порочный круг, выслушай Орионова. А вдруг окажется, что твои представления о мире – заблуждение? Ты ведь и без моих подсказок знаешь, что мир совсем не такой, каким мы привыкли его представлять! И неопровержимое доказательство этому – сегодняшнее сборище.

А между тем Аркадий Орионов рассказывал чрезвычайно забавные вещи, оказывается его похитили маленькие зелененькие пришельцы!

– А я ведь тоже раньше был неверующим, – неприязненно оглядев зал, объявил он. – Ну, как вы! И если бы не моя любовь к пиву – к этому поистине божественному напитку, так бы и остался тупоголовым кретином! В тот день мы с Фролом – это мой дружбан – решили расслабиться. Жизненные проблемы, если обращать на них внимание, достанут любого. А когда зальешь пивком горечь неудачи, то и на душе легче. Вот, значит, и захотелось мне встряхнуться. Выпили мы, посидели, потом добавили и после второго литра начался у нас разговор. Ради таких минут и стоит жить. Теперь я докумекал, что в этом и состоял замысел пришельцев, чтобы взять меня в самый счастливый момент. Что там говорить, сами знаете, как это бывает! Я расслабился, а дружище знай себе подливает. Хорошо. А тут – надо же! Заболела голова. Непривычное, честно скажу, ощущение. И заболела как-то непонятно – почувствовал я покалывание в верхней половине головы. Чудеса! Попрощался я с Фролом, захотелось мне на боковую, и пошел к своей берлоге по темным улицам родного городка. Поздно уже было, и идти приходилось на ощупь. Видимость ноль. Городские власти на электричестве экономят, гады. И вдруг – я увидел над самым горизонтом светящийся красным светом овальный объект. Я, честно скажу, обалдел. А потом от него отделились два зеленых огненных шара, из которых зазвучал "мужской" голос. Эти слова я запомнил на всю жизнь, мне было сказано:

"Не бойся, Аркашка, мы – друзья! Мы проделали свой долгий путь, чтобы поговорить с тобой".

А у меня, как на грех, в горле пересохло. И такая сильная жажда меня обуяла, что ни о чем другом я и думать не мог.

"Сейчас к тебе подлетит хрустальный бокал, выпей из него", – произнес голос.

В тот же момент от шаров отделилась настоящая пивная кружка и, не знаю уж как, оказалась в моих руках. Я не посмел ослушаться и одним глотком осушил ее. О, никогда еще я не впускал в свое нутро такого великолепного напитка, а ведь это было пиво, только исключительно вкусное и питательное! Тревоги моментально отступили, я почувствовал себя посвежевшим и окрепшим. И в этот момент светящиеся шары поблекли, и между ними возникло "трехмерное" свечение, внутри которого появились головы и плечи мужчины и женщины. У них были огромные, сияющие глаза. Я раньше никогда их не видел, но меня не покидало чувство, что мы знакомы и близки. Они заговорили со мной, но не словами, а телепатически.

"Пойдем-ка с нами, Орионов", – произнесли эти существа хором, и их слова сразу отозвались у меня в голове.

"Никакой я не Орионов", – ответил я тоже телепатически.

"Теперь – Орионов! Так что и не думай упорствовать, пошли пока зовем по-хорошему".

"Никак не могу, сейчас придет Фрол. Это мой близкий друг. Ему без меня с нашим пивком ни за что не справиться."

"Вы встретитесь. Наша беседа будет краткой, но насыщенной".

"Жалко, что краткой! Мне с вами есть о чем поговорить по душам. Так что в два слова тут не уложишься!"

Они засмеялись, ну, не засмеялись, просто я почувствовал, что мои слова развеселили их.

"Не бойся, Орионов. Встретишься ты со своим Фролом, никуда не денешься, потому что никакого времени нет. Есть только текущее состояние – квинтэссенция сонаправленности Х и Y координат. У тебя, все будет хорошо, Фрол ведь придет не с пивом, он кой чего покрепче захватит, и ты с ним эту бутылочку на двоих и разопьешь, не поморщишься. Нам все известно. Когда ты вернешься, твой Фрол и не догадается, что ты четыре месяца провел на далекой планете Зинит, расположенной в созвездии Ориона, обучаясь всевозможным штукам и наукам".

И я вошел в один из шаров. Страха не было. Что со мной было дальше – не помню. Сколько я там провел времени – не знаю. Но когда я покинул гостеприимных хозяев, мое тело словно бы перешло по наследству к другому человеку. Так я и стал Орионовым. Понимаете, что со мной произошло – был Плюховым, а стал Орионовым.

Орионов закончил вполне традиционно – попросил денег на возведение Храма инопланетного сверхразума и учреждение научно-исследовательского института Парадигматической церкви друзей и подруг Иисуса. Писатели, впрочем, подавали неохотно.


*

В перерыве заседания явно возбужденный выступлением Орионова-Плюхова Макаров повел Виктора в буфет. Он, наверное, хотел покорить его широтой своей натуры и, заказывая по чашке черного кофе без сахара, вежливо спросил:

– Надеюсь, ты не откажешься от пирожного, здесь потрясающие корзиночки!

– Нет, не откажусь.

– Замечательно! А теперь давай поговорим о докладе Орионова. Я познакомился с тобой всего пару часов назад, но и этого срока мне хватило, чтобы понять – ты в простоте душевной слова не скажешь. Как говорится, ради красного словца… Почему-то мне кажется, что и доклад ты понял как-то не так, как мы все. Помог ли Орионов в работе над твоей штуковиной? Поделись!

– Все люди разные. Я не исключение.

– Я не об этом. Обратил ли ты внимание на его рассуждения о природе времени? Времени, мол, нет. Вот о чем ему заявили пришельцы в первую очередь! А если времени действительно нет, то это решительным образом скажется на практике создания средств передвижения, поскольку такой подход моментально изменяет наше представление и о пространстве тоже. Получается, что отныне неважно – как долго пробудет в пути аппарат, отправляющийся на любое, самое трудно вообразимое расстояние. Времени нет, а потому, как бы медленно путешественник ни передвигался, он все равно финиширует через пару секунд после своего отправления! Понимаешь?

– Он псих – этот ваш Орионов!

– Тебе от этого легче? Разве факт его умственного расстройства влияет на наши рассуждения? Нет. Конечно, нет. Ты можешь сказать – существует время или нет?

– Могу ответить серьезно, могу ограничиться хохмочкой, графоманам, наверное, ближе второе.

– Ответь серьезно. Для разнообразия.

– Мир – штуковина загадочная. Наши взгляды на сущность мироздания слишком часто оказываются ошибочными, наивными и примитивными. А раз так, зачем принимать их слишком близко к сердцу? В конце концов, это не столь важно.

– Понятно, – без тени иронии произнес Макаров. – Могу ли я рассчитывать, что ты когда-нибудь согласишься растолковать мне хотя бы общие принципы устройства мира? Естественно, как ты их понимаешь.

– Не могу обещать.

– Не веришь, что из меня выйдет толк? Ну, не всегда же я был модным писателем.

– Дело не в этом. Я не знаю, встретимся ли мы еще раз! Как известно, слова прощания никогда не бывают лишними. А кроме того, я никогда никому ничего не обещаю. Боюсь нарушить клятву. Для меня это было бы крайне неприятно.

Макаров задумался.

– А если сегодняшний вечер поможет тебе в работе? Смогу ли я рассчитывать на ответную благодарность?

Терпение Виктора иссякло, он готов был грубо оборвать надоедливого писателя, но вспомнил о Ксении. Это был веский довод. Раз уж согласился участвовать в фарсе, должен вынести все до конца. Он промолчал.

– У нас с тобой одна проблема, – продолжал Макаров. – Нам не хватает жизненного опыта. Только ученые и писатели понимают это. Есть вещи, которые нельзя установить или выдумать самому, их можно только услышать от кого другого, часто не вызывающего симпатии человека. Твой интеллект, каким бы выдающимся он не был, время от времени нуждается в получении дополнительной информации. Понимаешь, то, что наш разум не в силах раздобыть сам, ему надо поставлять в виде готового полуфабриката, полученного кем-то еще, иначе интеллектуальное развитие невозможно. Например, как можно заниматься нуль-транспортировкой, не разобравшись в том, что такое время? У тебя, наверняка, есть свое представление об этом предмете, но неужели неинтересно узнать, как на этот вопрос отвечают другие?

– Например, сумасшедшие, похищенные говорящими инопланетными шарами?

– А почему нет? Мне кажется, даже самые светлые умы человечества, пока не готовы ответить на вопрос о природе времени. Поэтому нельзя пренебрегать даже самыми шокирующими заявлениями, тем более, когда они приходят к тебе сами собой. Ты считаешь себя боконистом, следовательно, должен знать, что такое Божий промысел. Разве боконисту пристало отмахиваться от чужого мнения?

– Но я не верю в существование инопланетян!

– Ладно, не будем про инопланетян. Давай поговорим о времени. Представление о времени, как об иллюзии, разве не поможет тебе в работе? Оставим в стороне вопрос, почему из уст умалишенного исходят такие здравые мысли? Убежден, что ты и сам считаешь, что времени, как физической величины, не существует! Иначе бы не занимался реализацией нуль-транспортировки.

– Трудно спорить.

– Ну, наконец-то, согласился хоть с чем-то.

– Вы действительно рассчитываете обрести на собраниях НОФа ответы на кардинальные вопросы мироздания? Трогательно!

– У меня задача другая. До научных споров мне дела нет, я занимаюсь литературой, сочинением текстов. Мне интересно с этими людьми. Ты не спросил о качестве их труда, так вот, книги, которые они пишут, сделаны, как правило, на высоком уровне. Об этих людях мало кто знает, но это не их вина. Со своей частью работы они справляются, а то, что их не печатают, проблема книгоиздателей.

– Считаешь их наследниками великой русской литературы?

– Не было никакой великой русской литературы! Это миф, злонамеренный миф. Разве "1984" написали в СССР? И не говори мне про Льва Толстого! Не смеши меня! Родоначальник мыльных опер! Писатель, не желающий перечитывать свои тексты! Жену заставлял. Чудовищный язык! Инфантильность восприятия! Пить или не пить, вот в чем вопрос! "…Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой"… Богатые начали плакать в прошлом веке.

Виктор промолчал.

– История великой русской литературы только начинается, – продолжал Макаров. – Нам есть на кого опираться: Пушкин, Тургенев, Чехов… Надо стараться, чтобы каждый год в этот список добавлялись новые имена. Надежда только на молодых! Россия обязательно станет литературной державой, но только в том случае, если у молодых хватит сил превзойти своих учителей, если они поймут, что наличие мыслей и идей в их произведениях обязательно, что светлые чувства, проявившиеся в их текстах, должны приветствоваться, что главный порок – вранье, какие бы благородные цели при этом ни преследовались.

– Неужели у столь благородных планов есть враги?

– Обязательно! Деньги. Поскольку в этом деле, ко всем прочим неприятностям, замешены большие деньги, серьезная литература автоматически несет урон. Известно, что настоящие деньги приносит, как правило, массовая литература. Народу нужны действия, лихо закрученный сюжет, перестрелки, погони, вампиры, маги и оборотни. И поменьше идей. Я уже говорил, что принципы и светлые чувства денег не приносят. И это хорошо.


*

Монолог Макарова прервал настойчивый звонок. Перерыв закончился и собравшихся пригласили в зал для продолжения собрания.

– А сейчас что будет? – поинтересовался Виктор.

– Начинается самое интересное – обсуждение выступления Орионова. Собственно, для этого люди здесь и собрались.

Виктор занял место и стал с интересом осматривать веселые стайки стекающихся для дискуссии литераторов – среди них, по уверению Макарова, наверняка находились непризнанные пока гиганты отечественной словесности, тем ярче могли оказаться их выступления.

Макаров, между тем, никак не мог успокоиться, рассуждения о неминуемом и стремительном качественном подъеме отечественной литературы, вне всякого сомнения, были его навязчивой идеей. Со схожим пафосом, совсем недавно, поднимали целину и штурмовали космос. Нет, не зря он процитировал из Льва Толстого предложение об энтузиазме! Чисто фрейдистская обмолвка.

– Наши славные шестидесятники слишком любят себя, чтобы претендовать на руководство литературным процессом, – чуть слышно бормотал он. – Руководство литературным процессом… Какое бессмысленное словосочетание! Вот, до чего мы докатились. Даже то, что эти слова употребляются вместе, уже тошнотворно. Каким же балбесом нужно быть, чтобы всерьез рассуждать о руководстве литературным процессом! Эти люди со своей любовью к себе, иногда забавляют, но чаще бесят. Особенно, когда им удается задать сакраментальный вопрос: "Как вы относитесь к шестидесятникам?" Ответ принимается только один – балдею от счастья! Они и свой народ самозабвенно любят только потому, что это из его недр вышли они – исполины духа. Любят и свою страну – как это гениально, создать восхитительные условия для духовного роста, сделав невыносимой обычную жизнь. Даже КГБ они в тайне любили, потому что ЦРУ было в их глазах слабовато, не так всемогуще. Россия – родина слонов и гигантов – только здесь злодейство по-настоящему зловеще, а добродетели бесконечно добродетельны. Здесь даже поэты – больше, чем поэты! К тому же, мы родина мата!…

Виктора разглагольствования Макарова разочаровали. Они показались ему неубедительными. Конечно, писатели имеют моральное право пристально следить за своим местом в рейтингах, получать премии и возглавлять творческие организации. Макаров явно преувеличивает значение этих погремушек для взрослых. В конце концов, все решает текст. И никакие звания не позволят называться писателем человеку, книги которого умирают через пару лет после опубликования. Книги ведь тоже умирают – это называется не выдержать испытание временем. Опять время, будь оно неладно…

А еще Макарова бесила сама постановка вопроса о том, что есть, как бы, "первоклассные" писатели, а есть – "второсортные". Этакая тоталитарная привычка расставлять всех по ранжиру, чтобы, значит, знали свое место и не встревали. Но известно – кому-то нравится поп, другому – попадья, а третьему и вовсе – поповна! Лучше иметь десяток людей, считающих тебя любимым писателем, чем оказаться широко растиражированным балбесом. Виктор с ним согласился.

На трибуну между тем поднялся решительно настроенный молодой человек. Он поднял руку вверх, добиваясь тишины.

– Нам повезло. Это Сергей Дельтов, – довольно прошептал Макаров. – Этот парень занимается изучением физического времени. Серьезный человек. Не думал, что он согласится выступить.

– Почему?

– Это опасно.

– Опасно?

Макаров приложил палец к губам.

– Давай, послушаем, может быть и пронесет…

Выждав эффектную паузу, Дельтов заговорил:

– Не собираюсь давать окончательную оценку происшествию с Орионовым, это не мое дело, я не специалист по контактам с внеземными цивилизациями. Мое внимание привлекло заявление докладчика о том, что времени не существует. А вот в этом вопросе я разбираюсь. Постараюсь оценить достоинства этого утверждения, с точки зрения современного знания. Практически любой человек, если поинтересоваться его мнением о времени, инстинктивно посмотрит на свои ручные часы. Но часы не измеряют время – это общее заблуждение. С их помощью измеряют силу, скрытую в заведенной пружине, не более того. Мы не знаем, что такое время, не понимаем его природы, к тому же лишены возможности наблюдать и изучать его, поскольку его отрезки недоступны для прямого воздействия. Мы всегда находимся в настоящем. Прошлое мы способны только вспоминать, а о будущем только мечтать. Заметьте, речь идет исключительно о субъективных проявлениях. Надеюсь, доказывать, что воспоминания и мечты субъективны, нет нужды. Но согласившись с очевидным утверждением, что прошлое и будущее субъективны, разумно сделать вывод о том, что объективного времени действительно не существует! А это, в свою очередь, заставляет относиться к рассказу Орионова с вниманием. Надеюсь, кто-то из собравшихся в этом зале способен проанализировать его выступление с других сторон. Если окажется, что его история способна заинтересовать достаточное число исследователей, представляющих различные направления знания, можно будет утверждать, что к его рассказу следует отнестись серьезно. Повторяю, мое заключение касается только той части доклада Орионова, где речь идет о свойствах времени, и оно положительно.

Дельтов остался доволен своим выступлением и с гордым видом отправился в зал, раздавая направо и налево автографы.

И в этот момент раздалась громкая барабанная дробь. Председательствующий поморщился, но объявил следующего выступающего. Его, впрочем, уже никто не слушал. Двери в зал распахнулись. И в проходе появились марширующие люди в черном.

– Доигрались, проклятые гады, – выкрикнул кто-то торжествующе. – Ура! Сейчас вашему притону вольнодумства и самоуправства будет положен предел. Получите по заслугам! Научитесь науку любить!

– Кажется, мы и в самом деле доигрались, – мрачно сказал Макаров. – Надо бы нам выбираться отсюда, пока не стало совсем худо.

Он осторожно, чтобы не привлекать ненужного внимания, направился к Дельтову. Виктор понял, что без драки дело не обойдется и, потирая кулаки, направился за ним.

На трибуне, между тем, по-хозяйски обосновался странный человек с короткой стрижкой и легко узнаваемыми усиками. С двух сторон возле него развернули странные знамена, украшенные изломанными линиями.

– Доколе мы будем терпеть инородцев, открыто порочащих нашу историю! – возопил человек на трибуне, надо полагать, руководитель пришлых. – Прикрываясь научными терминами, чуждые нашему народу "мудрецы", стали, не таясь, посягать на самое дорогое, согревающее нам сердца. На время, а следовательно на нашу память. С некоторых пор, мы не можем сделать и шагу, не услышав отповедь – этого нельзя, это пошло и грязно, это недопустимо! Допустимо, господа! Мы готовы защищать нашу национальную уникальность. И пусть прольется кровь! До поры до времени мы отступали – учились сморкаться по-ихнему. Надо было накопить силы. Но то, что произошло сегодня, переполнило чашу терпения. Открыто, не таясь, заявляют, что времени нет! Вот оно как! Приехали! Это что же, и истории нет? А позвольте спросить, по рукам не хотите ли? До какого бесстыдства способны дойти умники, решившие, что способны извергать идейки, не сверившись при этом, соответствуют ли они интересам нации! А мы вот сейчас сверим. Сверим, будьте покойны. Как следует сверим, чтобы неповадно было впредь… Виновные будут наказаны по всей строгости!

– Кто это? – удивленно спросил Виктор.

– Арсений Дениско… Слышали? Идеолог самой шумной в последнее время группы националистов, – пробормотал Макаров. – Из него бы получился бы отличнейший кинорежиссер, большинство акций его соратников – настоящие перформенсы, прекрасно отрепетированные и талантливо поставленные по всем правилам театрального искусства. Особенно ему удаются батальные сцены и организованные проявления ненависти.

В зале воцарилась противоестественная тишина. Писатели растерялись. Дениско, между тем, продолжал свою компанию защиты времени, как философской категории.

– Эй, верные мои сподвижники, разве я не предупреждал вредоносных писак о недопустимости посягательств? Предупреждал. Еще как предупреждал. Вправе ли мы теперь, когда стало окончательно ясно, что они не прислушались, перейти к активному перевоспитанию? Конечно! Теперь можно. Поскольку добрые слова не оказали нужного воздействия на их вражеские души. По хорошему не возжелали, по плохому захотелось! Так что круши их скамьи и погань их стены грязью, бей стекла – впускай свежий воздух!

В зале раздалось хлопанье сидений. Не выдержав эмоционального накала речи Дениско, собравшиеся литераторы несмело потянулись к выходу.

– Дружина! – отрывисто выкрикнул Дениско. – Приступайте! Немедленно прекратить несанкционированное передвижение по залу! Приказываю навести порядок! Сидеть, сидеть!

Парни в черной форме засновали по проходам, повторяя как заведенные: "Сидеть…". Под ударами тяжелых сапог затрещала мебель, из рук писателей с хрустом выдирались блокноты и тетради. Их бросали на сцену перед трибуной. В воздухе закружились многочисленные листы бумаги.

– Надо бы выбираться, – сказал Макаров, – а если мы еще и Дельтова с собой прихватим, пока ему бока не намяли, так нам и вовсе цены не будет!

Сподвижники Дениско, явно упивающиеся своей безнаказанностью, недооценили Макарова и заинтересовались его передвижениями, только когда он вместе с Дельтовым стал пробираться к выходу. Один из парней в черном схватил Макарова за руку, но тот вырвался, нападавший не удержался и повалился на бок. Его напарник бросился наперерез. Виктор не удержался и прыгнул к нему на спину. Оба рухнули на пол. Вскочили, бросая друг на друга свирепые взгляды. До драки, впрочем, дело так и на дошло. Защитники времени сопротивления не ожидали, поэтому к мордобою готовы не были (ждали, надо полагать, команды своего предводителя Дениско?). Замешательство продлилось всего несколько секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы промчаться мимо замешкавшихся парней в черном.

Макаров подбежал к старенькому "Москвичу", его владелец, седовласый литературный критик, пытался дрожащей рукой вставить ключ в гнездо зажигания. Увидев Макарова, он немного приободрился. На собрании неформалов он оказался совершенно случайно и теперь вполголоса проклинал последними словами знакомого журналиста, посоветовавшего ему посетить НОГ.

– Выбрались, Макаров? Это хорошо. Но почему вы это называете литературой?

– Захвати-ка нас с собой, Константин Петрович, пока любители отечественной истории нам головы не оторвали в приступе патриотизма, – попросил Макаров, здраво рассудив, что вступать в дискуссию о перспективах развития неформальной литературы сейчас не время.

К машине уже подбежали.

– Вылезайте, кому говорят! А то хуже будет! Сейчас мы вашу машину – в порошок!

– Не верю, – неожиданно твердо заявил литературный критик, выжимая полный газ.

Сразу выяснилось, что организовать погоню дружине не удалось. В этом не было ничего странного – ну, чего ради защитники времени должны были их преследовать? Это было бы чересчур глупо и абсурдно. Впрочем, за последние дни произошло так много абсурдного, не укладывающегося в рамки здравого смысла, что если бы их машину сейчас догнали, а их – всех четверых – линчевали на глазах у удивленных прохожих, Виктор счел бы это в порядке вещей.

Констатин Петрович высадил своих опасных пассажиров возле станции метро.

– Сожалею, что обстоятельства приняли такой странный характер, – смущенно сказал Макаров, пожимая на прощание руку Виктору. – Но я обещаю, что повестью твоей займусь всерьез.

– Надеюсь, мне не придется больше участвовать в подобных мероприятиях.

– Неужели собрание тебе совсем не понравилось? Я понимаю – безобразная выходка националистов испортила впечатление, но если не принимать во внимание этих хулиганов, что-то полезное удалось вынести?

– Я вынес свое тело. Впредь буду держаться подальше от писательской братии.

– Не понимаю, почему наших соотечественников не интересуют фундаментальные основы устройства Вселенной? – грустно спросил Дельтов. – Я, как проклятый, добровольно и безвозмездно работаю, пытаюсь поделиться результатами своих исследований с людьми. А потом оказывается, что моя работа никому не нужна! Почему?

– Сие есть тайна великая, – ответил Макаров.

– Скорее всего, вы обращаетесь к людям, которые не входят в ваш карасс, – сказал Виктор. – А это дело глухое. Вы друг друга никогда не услышите и не поймете. Так уж устроен мир.

Они довольно тепло распрощались, каждый пошел своей дорогой. Виктор почему-то знал, что этих симпатичных ему людей он больше никогда не увидит.


*

Дома Виктор ничком бросился на диван и, зарывшись лицом в подушку, попытался разобраться, почему такие приятные ребята, как Макаров и Дельтов, а можно добавить в этот список и Махова – умные, дельные, тонко чувствующие, близкие по умонастроению – никогда не смогут стать единомышленниками?

К ужасу своему, Виктор отметил, что в последнее время постоянно испытывает одно и то же чувство – неизбывной тоски. Его буквально изводило глухое нежелание относиться к окружающей его реальности серьезно. Словно он не человек, а персонаж очередной идиотской компьютерной игры. Символ, попеременно используемый силами добра и зла в своих бесконечных разборках. Что же это такое, каждый встречный норовит манипулировать его поступками, зарабатывая невесть какие призовые очки. Но самое неприятное, выяснилось, что он изначально всем должен. И вот от него настойчиво и нудно требуют, чтобы он соответствовал не им придуманным правилам, придерживаться которых он не желает, жестко и умело дрессируют, добиваясь повиновения, проводят бессердечные опыты, заставляя отказаться от всего доброго, что еще сохранилось у него за душой, целенаправленно вызывая из глубин психики все самое низкое и подлое. Потворствовать этой мерзости он не желал.

Виктор больше не сомневался – мир, о котором он привык думать, как о месте, где протекает его жизнь – всего лишь глупая, неудачная шутка. Настолько не по-человечески и абсурдно все вокруг него устроено. Словно враги вкололи ему галлюциноген, и он отбыл в страну кошмаров, где вынужден влачить свои дни в тревоге и сомнениях. Не может быть, чтобы жизнь ограничивалась этим страшным местом. Не может быть, чтобы его стремление к чему-то большему, чем простое добывание пищи, было на веки вечные обречено встречать отпор и поношение. Это неправильно… Это ненормально. Виктору страстно захотелось обрести мир, где бы он смог почувствовать себя человеком.

Он понял, что ниточка, связывающая его с пресловутой Главной реальностью, стала исчезающе тонкой… Даже не страх, неподвластный самоконтролю ужас охватил его. Виктору стало понятно, что милая его сердцу реализация нуль-транспортировки – это ни что иное, как вычеркивание себя из привычной жизни, из сложной системы очевидных связей, которую принято называть бесконечной Вселенной, переход к новому существованию, непонятному, неподвластному устоявшимся причинно-следственным связям.

Реализовать – значит, покончить счеты с тем, что принято считать жизнью. Получается, что это вульгарное самоубийство? Или все же возрождение на более высоком уровне сознания? Виктор не сомневался в последнем, но полностью подавить природный страх, неизбежный при попытке отказаться от жизни в Главной реальности, ему не удалось. Это было сильнее него. И через этот страх необходимо было переступить.

Самое удивительное, что Виктор точно знал – отныне ничто не может помешать ему завершить работу, и успех будет определяться только его личным желанием. Как только он захочет порвать с привычным миром – сделать это не составит труда. В любой момент. Раз – и все! А может, это произойдет и само собой, без команды…

Его размышления были прерваны телефонным звонком. Виктор не хотел брать трубку, и все же, здраво рассудив, что свое уже отбоялся на сто лет вперед, заставил себя ответить. Он почему-то, по обыкновению, ждал чего-то неприятного, но услышав знакомый голос, с облегчением перевел дух – это был Фимка. Надо полагать, тот решил поделиться красотою очередного парадокса.

– Прости, что отрываю тебя от дел, мне нужно, чтобы ты подтвердил одну мою догадку.

– Как хорошо, что ты позвонил! – растроганно произнес Виктор. – Мне сейчас просто позарез нужно потолковать с человеком, обладающим даром вывернуть наизнанку самую привычную мысль.

– Благодарен за столь высокую оценку моих скромных способностей. Польщен. Но вряд ли могу соответствовать. К тому же, я уничтожен, потерпел сокрушительное поражение. Мой мозг оказался не способным разобраться с простейшей задачей…

– Какой же? – спросил Виктор.

– Сейчас я занимаюсь фразой "отсюда – в вечность". К моему ужасу, выяснилось, что я совсем не понимаю: это художественный образ или основополагающий закон Вселенной? И что такое вечность? Моего ума не хватает, вечность в него не помещается. Решил обратиться к тебе за помощью, ты должен знать, иначе как бы ты занимался своей нуль-транспортировкой!

– Правильно сделал, что позвонил. Кое-что я могу рассказать. Побывал сегодня на писательской тусовке, а там один умный человек стал утверждать, что времени нет. Привел убедительные доводы. Если мы согласимся с его утверждением, выясняется, что тогда нет и скорости перемещения, а следовательно и самого пространства. Потому что лишив перемещение качества скорости и продолжительности, мы добиваемся главного – оно происходит мгновенно. Что и требовалось доказать. Думаю, что мир, лишенный протяженности в пространстве и времени, и определяет понятие вечности.

– Но нуль-транспортировка…

– Да. Приходится признать, что это и есть приобщение к вечности.

– Я понял! Я многое понял! – обрадовался Фимка. – Теперь я смогу разделаться с этой загвоздкой и продвигаться дальше! Спасибо! Разреши и впредь обращаться к тебе за помощью?

Виктор засмеялся.

– Не могу ничего обещать. Может так случиться, что мы больше не увидимся.

– Подожди, – удивился Фимка. – Ты уезжаешь на пмж в Америку или намекаешь, что вот-вот реализуешь свою нуль-транспортировку? Но это же только слова! Ты решил посмеяться надо мной, да? Не хочешь ли ты сказать, что наша забавная игра в афоризмы имеет какое-то отношение к реальности? Наши рассуждения и притчи прекрасны, но стоит ли относиться к ним серьезней, чем они того заслуживают? Для меня они – законченные произведения искусства, своего рода разновидность поэзии. Слова подогнаны друг к другу, акценты расставлены, перестановки недопустимы. Для меня это музыка, ритм, экспрессия – к чему приплетать смысл? Я считаю, что законченные строки должны быть продекламированы для публики в филармонии в сопровождении камерного ансамбля. Я выступаю как первооткрыватель нового направления в современном искусстве. Твоя же попытка приписать нашим рассуждениям некий смысл – есть попытка осквернить произведения искусства, лишить их изящества. Ты, Виктор, цивилизованный варвар!

– Не понял.

– Само по себе предположение, что работа над законченными рассуждениями может быть продолжена, опускает их до ранга черновиков. В урну их! В урну! Это ужасно. Стал бы ты дописывать стихотворения Пушкина? Кощунственная мысль!

Виктор почесал затылок. Принять Фимкину логику он не мог.

– Я убедил тебя? – продолжал Фимка. – Теории мы с тобой выдвигали богатырские, это так, но не вздумай принимать их слишком близко к сердцу – поверить, что несмотря на все их очарование в них содержится что-то большее, чем просто красивые слова, просто невозможно.

– Я вовсе не хотел тебя обидеть, Фимка. Мне захотелось попрощаться с тобой. На всякий случай.

Фимка замолчал, а потом радостно вскричал:

– Я понял! Ты так шутишь! Прости, у меня всегда были проблемы с чувством юмора – мне надо говорить, когда можно смеяться. Не хочу тебя поучать, но твой юмор иногда становится совершенно невозможным. Во всем должна быть мера. До свидания, понял, до свидания. И ни слова о прощании!


*

Виктор был сражен наповал. Дело оказалось даже хуже, чем можно было предположить. Он подозревал, что его стремления и жизненные принципы непонятны и чужды окружающим, но от Фимки такого цинизма не ожидал. Фимка отрицал возможность познания мира, для него жажда познания была всего лишь барской прихотью, развлечением праздного, нетрудового ума. Нет, еще хуже – актом мифотворчества. Элементом дизайна удобной и сытой жизни, что-то вроде правильно, по науке, развешенных на стенах картинок. Красиво, создает настроение, но не более того… Не исключено, что он и прав. Только для Виктора такая жизнь была хуже смерти. Зачем тогда жить?

Бессмысленная трепотня и прежде задевала Виктора сильнее, чем того заслуживала. Но Фимка, походя, не обращая внимания на реакцию друга, попытался зачеркнуть жизни тысяч и тысяч людей, для которых исследования Мира были смыслом существования. Так уж у нас повелось – ради красного словца не пожалеют ни мать, ни отца, мели Емеля, твоя неделя. Виктору это не понравилось. Фимка перешел невидимую черту, где следовало бы остановиться… Теперь он, даже если останется в Главной реальности, болтать с Фимкой, как раньше, уже не сможет.

Опять зазвонил телефон.

– Алло, – ответил Виктор, его голос был излишне суров (а как еще может отвечать человек, только что потеряв верного друга?), но это была ошибка, потому что звонила Ксения.

– Ты дома. Почему злой? Тебе не хочется со мной разговаривать?

– Нет, нет, я рад, что ты позвонила.

– По твоему голосу это не скажешь…

– Да, я не слишком приветливо произнес это слово – алло. Но я еще не слышал твоего голоса, а следовательно, не знал, что звонишь именно ты. Я думал о неприятных вещах и потому был огорчен. Все очень просто… А теперь, когда ситуация прояснилась – моя озабоченность улетучилась, и я снова в норме, правда?

Ксения не обратила на его слова никакого внимания. Бессмысленные и глупые препирательства не могли ее остановить. Она решилась.

– Нам пора поговорить, – произнесла она решительно, тембр ее голоса показался Виктору странным и подозрительно чужим.

– Но мы уже говорим, – сказал он. – С каких это пор тебе нужно особое разрешение, чтобы обругать меня?

– Тебе хочется, чтобы я опять запуталась в толковании обычных слов? Этого не будет. Скажу прямо: нам пора расстаться. Вместе у нас не получается. Я дала тебе шанс, но ты им не воспользовался.

Стало ясно, что Ксения готовилась к этому разговору очень давно, может быть, начиная с первого дня их совместной жизни. Виктор понял, что от него больше ничего не зависит. Наверное, нашла себе нормального мужчину. Или ей стало невыносимо произносить это имя – Виктор? Кто знает?

Он не мог поверить, что эта напасть случилась именно с ним. Нужно будет запомнить, что Ксения теперь чужая женщина. Еще месяц тому назад такой исход был бы настоящей катастрофой, но сейчас его душил смех. Нет, правда, обстоятельства сложились фантастически забавно! Он сам собирался позвонить Ксении, чтобы попрощаться с нею! Можно только восхищаться ее способностью предчувствовать! Жаль, что он не сумел стать для нее единственным мужчиной. Это было бы так здорово! Наверное, встреча абсолютно подходящих друг другу людей большая редкость. И очень легко тестируется – если женщине хорошо, если она чувствует себя уверенной, красивой и любимой, если не отделяет свою судьбу от судьбы своего избранника, значит, выбор сделан верно. Как там говорится, в беде и в радости…

– Тебе смешно? – спросила Ксения.

– Я не могу вот так сразу, по команде, считать тебя чужой. Прости. Это глупо, не находишь?

– Мне надоело быть одной. Я тебе больше не верю. Наверное, я устала.

– Подожди, а моя повесть? Ты обещала, что вернешься, если я напишу повесть.

– Я говорила – посмотрим… К тому же, ты написал всего лишь рассказ.

– А что Макаров? Его оценка разочаровала тебя?

– Он такой же болтун и балбес, как и ты. Он хвалил тебя, но из его слов я поняла, что твое сочинение никогда не будет напечатано. По-моему, в твоем рассказе его привлекло именно это. Бывают такие люди, которые считают, что если рассказ им понравился, значит, он хороший, а если нет – плохой. Мнения других их не касается. Ну разве это не сумасшествие?

– Мне Макаров показался неплохим парнем.

Они надолго замолчали, мучительно подыскивая нейтральные, ни к чему не обязывающие слова.

– Я бы тебе и сам сегодня позвонил. Я должен с тобой попрощаться. Может так случиться, что мы больше не увидимся.

– Ты уезжаешь?

– Да. Отбываю. Вспоминай меня, хорошо? Но ради Бога, найти себе нормального мужика и будь счастлива. Ты это заслужила.

– Ты расстроился, что я тебя бросила? – это "я" Ксения выделила, наверное, чтобы у него не осталось сомнений.

– Я уважаю твой выбор.

– С сыном будешь говорить?

– Боюсь.

– А я ему уже сказала, что ты отправляешься в экспедицию исследовать что-то заумное.

Виктор закрыл глаза и сосчитал до десяти.

– Привет, папка! Я хорошо учусь! Мама сказала, что ты уезжаешь. Возвращайся скорее.

– Я не могу ничего обещать. Но ты жди меня и верь, что я тебя очень-очень люблю. Обещаешь?

– Ты мой папа, а потому никуда не денешься. Все равно мы будем вместе. Твои исследования нас не разлучат! Возвращайся скорее!


*

В конверте оставалось еще огромное количество долларов. Виктор решил купить сыну в подарок видеокамеру. Пашка об этом так долго мечтал! Возвращаясь из магазина с покупкой, он подумал, что было бы неплохо, как это проделывают в зарубежных фантастических фильмах, сняться перед последним шагом. Видеокамеру – Пашке, пусть вспоминает его с теплотой, а кассету с записью – Махову, это обязательно поможет ему в собственной реализации. А в том, что Махов рано или поздно сам займется нуль-транспортировкой, машиной времени, или мультипликатором, он ни на миг не сомневался. Вот удивится Махов, когда поймет, что все эти три такие, казалось бы, различные штучки – одно и тоже!

Виктор установил камеру и приготовился обратиться к самому себе (и к Махову) с подобающей моменту торжественной речью. После чего можно будет с чистым сердцем позволить себе распрощаться с этим миром, отправившись в фантастическое путешествие в вечность. Теория утверждала, что возвращение невозможно. Но Виктор не хотел в это верить. Это был тот самый случай, когда исследователь изо всех сил рассчитывает, что в его рассуждения вкралась ошибка. Наверное, он многое не учел и многое не додумал. Оставалось надеяться, что там, в мире вечности, куда он так стремится попасть, исполняя волю Божью, все трудности и несовершенства теории исправятся сами собой.

Неожиданно он понял, что не готов, еще не все связи с этим миром были разорваны. "Боже, накажи меня, если я ослушался Тебя! И помоги мне, если я в этом нуждаюсь!" – молил он Господа своего, прекрасно понимая, что все его надежды сбудутся, только если на то будет Божья воля!

"Айрис! – пронеслось у него в подкорке. – Я должен с ней попрощаться"!

Нельзя сказать, что Виктор забыл о своей подруге. Просто предположение, что их странная мистическая связь прервется только из-за того, что он, видите ли, решился покинуть этот мир, реализовав нуль-транспортировку, представлялось абсурдным.

Он бросился к телефону и набрал номер.

"Если она и сейчас не обратит на мои слова внимания или не поверит в возможность путешествия, мне придется начинать все сначала, потому что я до сих пор так и не научился отличать ее слова от Божьих указаний, направляющих мой карасс к исполнению предназначения", – с горечью подумал Виктор.

Трубку долго не брали, Виктор буквально вспотел от ожидания, показавшегося бесконечным, но его терпение было вознаграждено, Айрис соизволила ответить.

– Приветик, – сказал он, его голос ощутимо дрожал, это было неприятно.

– Виктор? Молодец, что позвонил. Как твои дела? Все в порядке?

– Мне неприятно это говорить, но я должен с тобой проститься. Наверное, мы с тобой больше никогда не увидимся.

– Не находишь, что это звучит глупо?

– Почему – глупо? Скорее трагически. Мы с тобой больше никогда не увидимся!

– Не смеши меня. Разве это зависит от нашего желания?

– Тебе самой известно, что слова прощания никогда не бывают напрасными.

– Ничего подобного. Вот почему тебе так и не удалось сделать из меня боконистку. Мне не нравится говорить о прощании, поскольку я никогда не понимала, что означает это слово и, поверь, не собираюсь в этом разбираться.

– Но мы с тобой больше никогда не увидимся!

– Это мы еще посмотрим! В словах прощания нет никакого смысла. Твоя шутка не удалась. Попробуй сказать: "До свидания!" Звучит намного приятнее. Прости, я бы с тобой поболтала, но сейчас нет времени. Потом ты мне все расскажешь. Хорошо?

Она положила трубку. Виктор еще больше убедился в абсурдности окружающего мира. Уж от кого, а от Айрис он подобного легкомыслия не ожидал. Оставалось надеяться, что она поняла, о чем он говорит, и проявила загадочную осведомленность в их дальнейшей судьбе. Конечно, вероятность этого была исчезающе мала. Что-то такое ему и самому приходило в голову, но, одно дело предчувствовать, и совсем другое – поверить. Даже учитывая, что Виктора в последние дни обуяла готовность приписывать любым поступкам людей тайный смысл, такое смелое заявление побило бы любой, самый дикий, рекорд неправдоподобности.

Впрочем, его уже это не касалось. Главное, что Айрис ни словом не высказалась против его путешествия. А значит – как бы разрешила…


*

Теперь оставалось заговорить зубы Махову. Виктор тяжело вздохнул и дал себе честное слово отказаться от реализации, если Махов сумеет убедить его в том, что абсурдность последних событий кажущаяся. Например, что это результат обычного недопонимания, и каждый факт строго обусловлен объективными причинами, а потому никакой мистики нет и в помине, и окружающая нас реальность – единственно возможная. Да, Петя был последним человеком, способным отговорить Виктора от путешествия.

Махов согласился приехать без лишних слов. Это, само по себе, было подозрительно, обычно он с большой неохотой покидал свой дом. Почувствовал, наверное, жареное…

Разговор предстоял тяжелый, если не бояться громких слов – последний. Виктор стал готовить место, достойное подобного события. Скудность и неустроенность жилплощади не позволяли расположиться с приличествующей случаю роскошью, но он постарался имитировать ее, уделив огромное внимание антуражу.

Обычно, Виктор усаживал своих важных гостей в кресло поблизости от журнального столика – это было удобно, можно и поговорить, и кофе попить в свое удовольствие. То, что надо. И вот он очистил столик от скопившихся за последнюю неделю книг и газет, придвинул поближе два кресла, подтащил торшер. Получилось красиво и элегантно. Подумав, он добавил последний штрих – положил пачку бумаги и две шариковые ручки (на случай, если понадобится что-нибудь записать).

В такой торжественный день нельзя было пить кофе из повседневных чашек, и Виктор достал дорогой сервиз из тонкого фарфора, такого тонкого, что казалось любой лучик света, попадая в фарфоровый плен, озарял чашку изнутри таинственным нереальным светом. Он был удовлетворен. Не хватало только камина. Английские аристократы – вот кто прекрасно разбирался в том, как следует проводить важные философские беседы, – как правило, старались начинать их в полумраке под сполохи открытого огня. Но камина в квартирке Виктора не было, и с этим надо было смириться.

Все было готово, Виктор сел и стал ждать, пытаясь придушить поднимающееся изнутри волнение. Ему удалось окончательно успокоиться, только когда появился Махов. Ситуация поразительнейшим образом напоминала действия самого Махова, который попытался оттестировать Виктора у Серафимы на предмет наличия у него паранормальных способностей. Сегодня пришло время поэкспериментировать Виктору – если окажется, что действия Махова столь же бессмысленны и абсурдны, как и у прочих его знакомых, предположение об ограниченности и искусственности Главной реальности окончательно подтвердится. Оборвется последняя ниточка, связывающая его с миром номер… Совершенно неважно какой номер носит доступный ему мир. Важно, что таковой номер есть…

– Привет! – глухо сказал Махов. – Я пришел, потому что мне не понравился твой голос. Не сомневаюсь, что у тебя неприятности, я могу тебе помочь?

– Нет, нет, все в порядке, ничего ужасного со мной не произошло. Правильнее сказать, что я не испуган, а растерян. Мне нужен твой совет и поддержка.

– Не вопрос. Мне пришлось в последние дни покрутиться, но я готов к борьбе. Я многое узнал, а знание – это сила.

Виктор удивился, не эти слова он надеялся услышать. Он провел Махова в комнату и усадил в кресло. Махов бросил быстрый взгляд по сторонам и с пониманием покачал головой, подготовку к встрече он оценил по достоинству.

– Итак, что у тебя случилось? Насколько я понимаю, твои фундаментальные приготовления к нашей встрече говорят о том, что и ты готов к борьбе. Я прав? Сатанизм наконец достал и тебя?

– Это ты о чем? – Виктор стал подозревать, что его самые печальные предчувствия стали сбываться – волна абсурда захлестнула и Махова. Судя по всему, он так и не смог победить в себе горячее желание раскрыть всемирный сатанинский заговор и возглавить борьбу по его искоренению. Ни о чем другом он думать был не способен.

– Мы с тобой им покажем! Правда?

– Я пригласил тебя, потому что должен попрощаться с тобой. Мы, скорее всего, больше никогда не увидимся. Мне бы хотелось, дружище, чтобы ты не держал на меня зла.

– Неужели дело зашло так далеко?

– Да.

– Боишься?

– Страшновато немного… Мне ничего не известно о последствиях. Не утверждаю, что я первый. Нет, наверняка, до меня это проделывали неоднократно. Будут делать и потом. Кстати, я рассчитываю, что следующим станешь ты.

– Постой, о чем это ты? О реализации нуль- транспортировки, что ли? Неужели, тебе удалось завершить свое дело?

– Да.

– Слушаю тебя. Выкладывай скорее…

Виктор коротко рассказал о своем походе к неформалам. Ему хотелось выслушать мнение Махова обо всей этой истории с противниками и защитниками времени. У него были основания полагать, что Махов, если его не перебивать, способен обратить внимание на множество ускользнувших от его внимания полезных деталей.

– Так вот, значит, с какой стороны ты решил выйти на этих гадов! Молодчина! Здорово придумано, я в тебя всегда верил. Талантливо, просто талантливо!

– Очевидно, что все эти события чрезвычайно важны. Но разобраться во всем этом я пока не могу. Рассчитываю на твою помощь. Что там произошло, как ты считаешь?

– Для начала тащи кофе и побольше…

В очередной раз подтвердилось давно известное мнение – Махов оживает только столкнувшись с реальной, жизненной проблемой, отвлеченные умствования не для него. Не удивительно, что его любимое хобби – комментировать странные происшествия. Прирожденный аналитик, он способен отыскать причину и следствие в любой куче разрозненных фактов. В этом ему не было равных. Вот и на этот раз инцидент в ДК заинтересовал его намного больше, чем возможная реализация нуль-транспортировки.

С явным удовольствием проглотив кофе, Махов рассмотрел чашку на просвет и одобрительно поцокал языком. Аккуратно поставил чашку на столик и замолчал на четыре минуты сорок восемь секунд. Виктор мысленно поаплодировал ему. Адаптироваться к новому материалу за такое короткое время сможет далеко не каждый. Представьте, что вы занимаетесь тесными двойными, а вас просят проконсультировать по вопросу о пластических свойствах молибдена… Да, перестроиться не просто.

– Уж не потянуло ли тебя на философию? – поинтересовался Махов, когда ему наконец удалось разложить в своем мозгу полученное задание по полочкам.

– Так ведь не на солененькое! – отшутился Виктор. – Жизнь так сложилась.

Махов прошелся по комнате – он всегда мотался из угла в угол, когда обдумывал что-то важное. Виктор не знал, в какие дебри уведут Махова рассуждения о неформалах и их представлениях о свойствах времени. Тем интереснее было ожидание. Было приятно, что ему удалось задеть Махова за живое, заставить его задуматься.

– Я благодарен тебе.

Виктор несказанно удивился, такого признания он не ожидал.

– Ты открыл мне глаза на очевидное, – продолжал Махов. – Как это я сам не догадался! Помешать вызову сатаны, можно только используя нетрадиционные методы и идеи. Борьба переносится в сферу идей и новых технологий. Не удивлюсь, если сопротивление заставит изобрести машину времени – именно время станет ареной борьбы с вызывальщиками.

– Никогда не слышал ничего глупее! Война во времени! Ты считаешь, что зло способно выходить за пределы нашего мира?

– Разве ты не знаешь, что зло приходит к нам извне? Борьба добра со злом, что может быть злободневнее.

– Как в американских триллерах – что это за добро такое, если за ним не числятся тридцать трупов "злых"! Слишком примитивно.

– Иногда нужны и трупы. Твое чистоплюйство объективно играет на пользу злу. Хочешь мира, готовься к борьбе.

– Ты не понял. Я должен с тобой попрощаться, мы с тобой, скорее всего, больше никогда не увидимся.

– Уезжаешь?

– Отбываю, так сказать. Мне осталось решить совсем небольшую этическую проблему – действительно ли наш мир реален? Мне нужна твоя помощь.

– Все зависит от правильной интерпретации событий, – сказал Махов, пристально уставившись на Виктора. – Расскажи мне обо всем, что тебе кажется непонятным. Мы вместе подберем объяснение каждому факту, потом посмотрим, как наши объяснения сцепляются между собой, подкорректируем их так, чтобы они не противоречили друг другу. Это и будет единственно возможная интерпретация, которую мы с чистой совестью назовем нашей реальностью.

– Мне это не интересно, – сказал Виктор. – Давай попрощаемся по-человечески.

– Я только сейчас начинаю понимать, почему Серафима назвала тебя предателем. Так обычно называют людей, которые оставляют свой боевой пост, поддавшись сиюминутному импульсу. Какими бы красивыми идеями они не прикрывались – это самые презренные существа во вселенной. Я не хочу слышать оправдания. Твоя прямая обязанность – бороться вместе со мной. И ты это сделаешь…

– Мне пора… Вспоминай обо мне хорошо.

Махов встал, молча развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Эффектное получилось прощание.

Виктор кротко улыбался ему вслед, он окончательно уверился, что Махов реализует нуль-транспортировку следующим.


*

Вот и прощания остались позади. Виктор вспомнил про видеокамеру. Говорить оказалось проще, чем он мог предположить. Наверное, потому, что он не рассчитывал увидеть эту запись.

"Мне потребовалось целых десять лет, чтобы понять, что же это такое – реализовать нуль-транспортировку. Остальное оказалось делом не слишком сложным, доступным каждому желающему…

Ключевое слово здесь – желание… Как и следовало ожидать. Смешно и грустно, но человеку нечем больше похвастаться перед Богом. Только желанием и страстью. Уверен, что если бы люди не были наделены этими качествами, то их вечная связь с Богом оборвалась бы раз и навсегда. За ненадобностью. Интересно и другое – почему проявления людей, столь любезные Богу, испокон веков преследуются и пресекаются человеческим обществом. Забавно, что сами принципы морали, основываясь на которые ведется борьба с желаниями, постоянно меняются и довольно часто оказываются взаимоисключающими.

Моя жизнь выделывала причудливые коленца – в молодости я занимался изучением поляризации Крабовидной туманности, тесными двойными, установлением факторов, оказывающих влияние на рост доллара, диагностикой психологии потребителя колбасных изделий, реакцией автолюбителя на внезапное появление сотрудника ГАИ и многим, многим другим…

Это только на первый взгляд кажется, что мои исследования не имели между собой ничего общего. Удивительно, но именно в стремительном потоке разнородных фактов и явлений, проносящихся в моем сознании, оказался спрятан ключик к реализации нуль-транспортировки.

Окончательно все встало на свои места, когда я подметил устойчивую зависимость количества заключенных старушками и старичками страховых договоров от времени года. К своему удивлению я обнаружил, что пристальное внимание к сезонному изменению денежных поступлений не только не мешает разрешить проблему нуль-транспортировки, но и делает такой результат неизбежным.

Хвала Господу! Я понял, что совсем неважно, чему конкретно посвящено мое очередное исследование. Божий промысел заключается в том, чтобы я эти исследования проводил. Это главное! А интерпретацию выбирайте в зависимости от собственных философских воззрений, это уже не столь важно. Можете считать, что во время служения избранному делу мозг продуцирует особое излучение, крайне необходимое для успешного развития Вселенной, или каким-то образом вырабатывается лишенная материального носителя сущность, отделяющая творческого человека от прочих. Ваше право выбирать, но помните, что человек, награжденный Богом пристрастием – поистине центральная фигура во Вселенной.

Как я уже говорил, на это ушло десять лет. Теперь я знаю, что накопленной мной за эти годы сущности (силы, энергии?) вполне достаточно, чтобы не обращать больше внимания на пространство и время. Тело человека, как ничто другое во Вселенной, приспособлено к подобным путешествиям. И я готов утверждать, что природа позаботилась о том, чтобы человек всеми силами души стремился к ним. Природная предрасположенность обязательно должна быть реализована. Как говорится, вперед, вперед, труба зовет!

Как мне удалось поднакопить означенную сущность – не секрет. Я стал боконистом, отказался от свободы выбора, заменив его смыслом жизни, стер личную историю, отделался от чувства собственной значимости и принял ответственность за свои поступки на себя. Все, этого оказалось достаточно.

А теперь, Махов, кое-что специально для тебя. Отнесись к моим словам серьезно. Мне кажется, что ты будешь следующим. Загадочная сущность еще напомнит о себе. Сразу сдавайся, если будешь сопротивляться, то жди неприятностей. На этом погорели многие достойные люди. Не хочу на тебя давить, но как я уже говорил – неважно какими исследованиями ты собираешься заниматься, главное, занимайся.

Хочу обратить внимание на несколько важных фактов, с которыми ты все равно рано или поздно столкнешься, какое бы направление исследований не выбрал:

1. Неприятности с золотистой жабой в бассейне Амазонки.

2. Происшествие с озером Обильным в Тверской области.

И вот что еще, поговори с писателем Макаровым. Не исключено, что когда-нибудь придет и его час.

Не поминайте лихом. Все будет хорошо. Думаю, еще встретимся".


Виктор выключил видеокамеру, вытащил кассету и написал подробное пояснительное письмо. Потом он выпил чашку кофе – последнюю – и почувствовал, что время реализации наступает.

Ему было невтерпеж. Виктор достал из под шкафа чемодан и стал собирать его, наполняя вещами, которые должны были пригодиться в таком далеком путешествии – смена белья, книги, бритва, тапочки… И только минут через десять, когда чемодан уже был набит до краев, он понял всю бессмысленность своего поведения – зачем человеку вещи, если он собирается отправиться в вечность. Виктор рассмеялся, если во время путешествия ему и понадобится какая-нибудь штучка, ничто не помешает ему раздобыть нужное на месте. И он с легким сердцем отбросил чемодан в сторону.

Итак, Виктор решился, набрал в легкие побольше воздуха и… его накрыла волна самого примитивного животного страха. Теория вещь хорошая, но представить, что с ним произойдет ТАМ…, он не мог. Гарантии, что он просто не растворится во Вселенной, не было. Красивое самоубийство – разбросать свои атомы по Вселенной… Но как совершать великие дела, если ты не веришь самому себе!

Наступил момент, когда слова последней боконистской молитвы оказались как никогда кстати. О, слова прощания, действительно, никогда не бывают напрасными.

– Я, послушный комок глины, жду не дождусь, когда предстану перед Твоими очами, Господи, и узнаю наконец границы своего карасса и какие планы Ты имел на мой счет. Передаю себя в Твои руки и молю о снисхождении и милости. Аминь!

И страх отступил, Виктор закрыл глаза и позволил себе отправиться в путешествие…

Загрузка...