Болеутолитель. Темное

Глава 1 ДЕВУШКА В БЕЛОЙ ШУБКЕ

Девушка подошла к Виллу Барби около стеклянного здания Тройан Филд, нового муниципального аэропорта Кларендона, когда он вышел на летное поле и с напряжением всматривался в свинцово-серое небо в надежде увидеть прибывающие самолеты. Он почему-то вздрогнул и стиснул зубы — наверное, порыв мокрого восточного ветра заставил его сжаться. А она была прекрасна и невозмутима, как фирменный холодильник.

Ее роскошнейшие рыжие волосы стоили миллиона. Нежное, белое, очаровательно-серьезное лицо только подтверждало его первое впечатление: это была удивительная и редкая девушка. Их глаза встретились, и уголки ее довольно крупных губ приподнялись в легкой улыбке.

Барби, задохнувшись, повернулся к ней, снова заглянул в серьезные, но все-таки улыбающиеся глаза — они были по-настоящему зеленые. Он оглядел ее, пытаясь понять, что заставило его так тревожно вздрогнуть при встрече, и почувствовал необъяснимую тягу к незнакомке. Жизнь научила Барби довольно цинично относиться к женщинам, и раньше он считал себя неуязвимым.

Ее деловой зеленый габардиновый костюм был моден и строг, прост и дорог и, несомненно, специально подобран под цвет глаз. Прохладный, ветреный осенний день заставил се накинуть короткую пушистую белую шубку, Барби решил, что это мех полярного волка, — наверное, обесцвеченный, если не альбинос.

Но котенок! Котенок явился для него полной неожиданностью. У девушки была сумочка из змеиной кожи, сделанная по последней моде, с двойной ручкой через плечо, напоминающей кольца свернувшейся змеи. Сумочка была приоткрыта, как корзинка, и оттуда высовывался совершенно очаровательный черный котенок, еще совсем маленький, любопытный и довольный собой. На шее у него красовалась алая ленточка, завязанная двойным бантиком.

Оба смотрелись просто восхитительно, но котенок, который смотрел на вырывающиеся из серой мглы огоньки, не очень то подходил этой девушке. Сомнительно, чтобы она стала умильно пищать над умненькими зверушками. Такие шикарные штучки, как она, молодые и модные деловые женщины, обычно не включают в свой гардероб даже самых очаровательных котят.

Барби постарался отогнать легкую, но неотвязную тревогу и прикинул, откуда она могла знать его. Кларендон — небольшой город, и все журналисты вращаются в своем кругу. Такие рыжие волосы не забудешь! Он снова повернулся, чтобы убедиться, что зеленые глаза смотрят именно на него. Да, на него.

— Барби?

Ее голос звучал решительно и бодро. С легкой хрипотцой, возбуждающей, как ее волосы и глаза. Она обращалась к нему непринужденно и несколько отстраненно.

— Вилл Барби, — подтвердил он. — Репортер «Кларендон Стар».

Совершенно заинтригованный, он начал распространяться на эту незначительную тему. Может быть, он надеялся понять, почему в первый момент испугался ее? Ему не хотелось отпускать девушку.

— Мой редактор хочет убить одним выстрелом двух зайцев. Первый — полковник Вальравен. Уже двадцать лет, как снял форму, но любит, когда к нему обращаются по званию. Бросил теплое местечко в Вашингтоне и вернулся домой, чтобы завоевать избирателей и попасть в сенат. Но для газет он вряд ли что-нибудь скажет. Сначала переговорит с Престоном Троем.

Девушка слушала. Черный котенок зевал. Мигали огни. Небольшая группа встречающих столпилась у металлического барьера, отделяющего их от летного поля. Служащие в белой униформе готовились обрабатывать прибывающие самолеты. Но девушка не сводила зеленых глаз со своего собеседника, а чарующий голос мягко спросил:

— А кто ваш второй заяц?

— Этот будет поважнее, — сказал Барби, — доктор Ламарк Мондрик. Главная фигура в Гуманитарном фонде по исследованиям человека при университете. Должен прибыть сегодня чартерным рейсом с Западного побережья вместе со своей экспедицией. Они были в Гоби… Но вы, вероятно, знаете о них?

— Нет. — Опять ее голос заставил его сердце учащенно забиться. — А кто они такие?

— Археологи, — ответил Барби. — Они вели раскопки в Монголии еще до войны. А когда японцы сдались в 1945 году, они пробились через все дипломатические рогатки, чтобы вернуться туда. Сэм Квейн, правая рука Мондрика, во время войны служил в военной миссии в Китае. Знает все подходы. Не могу точно сказать, что они там искали, но, видимо, что-то особенное.

Девушка, казалось, заинтересовалась, и он продолжил:

— Они все из нашего города. Сегодня — их возвращение домой после двух лет мужественной борьбы с армиями, бандами, песчаными бурями и скорпионами в дикой Монголии. Ожидается, что они привезут нечто, долженствующее потрясти археологическую науку.

— А что это будет?

— Я здесь как раз для того, чтобы узнать, — Барби озадаченно рассматривал ее. Черный котенок счастливо жмурился. В ней не было ничего, что могло бы вызвать эту тревогу. Ее улыбка и взгляд зеленых глаз по-прежнему оставались отстраненными, и он испугался, что девушка уйдет. Нервно глотнув, репортер спросил:

— Мы с вами знакомы?

— Я ваш конкурент. — Ее холодность исчезла, в голосе послышался дружеский смешок. — Эйприл Белл, «Кларендон Колл». — Она показала ему маленькую черную записную книжечку, спрятанную в ладони. — Меня предупреждали, чтобы я остерегалась вас, Барби.

— О! — Он улыбнулся и кивнул на группки пассажиров в стеклянном здании авиавокзала, которые ожидали вылета. — Я думал, вы здесь проездом из Голливуда на Бродвей. Вы же не на самом деле работаете в «Колл»?

Барби поглядел на ее огненные волосы и восхищенно покачал головой:

— Я бы увидел вас раньше.

— Я только поступила, — призналась она. — Я только прошлым летом закончила колледж. Начала в «Колл» с понедельника, и это у меня первое задание. — Ее голос звучал по-детски доверчиво. — Мне кажется, я совсем не знаю Кларендона. Я здесь родилась, но потом мы переехали в Калифорнию, когда я была еще совсем маленькая.

В невинной улыбке девушка обнажила белые блестящие зубы.

— Я только начинаю, — доверительно произнесла она, — а мне

так хочется понравиться в «Колл». Собираюсь написать хорошую статью про экспедицию Мондрика. Все это так интересно и необычно, но я боюсь, что в колледже я не очень научилась разбираться в таких научных тонкостях. Вы не будете возражать, Барби, если я задам вам несколько глупых вопросов?

Барби смотрел на ее зубы — ровные, сильные и очень белые. На рекламах у стоматологов женщины с такими зубами грызут кости. Ему пришло в голову, что было бы занятно увидеть, как Эйприл Белл будет грызть розовую косточку.

— Правда, вы не возражаете?

Барби кашлянул, собираясь с мыслями. Усмехнулся, начиная понимать. Еще новичок, неумейка, но умная, как Лилит. А котенок ей понадобился, чтобы усилить трогательное впечатление беззащитной девочки и окончательно свести с ума тех, для кого оказалось недостаточно ее заискивающих глаз и умопомрачительных волос.

— Мы с вами конкуренты, леди, — напомнил Барби, напустив на себя строгость. Ее глаза обратились к нему с обидой и укоризной, но он продолжал так же твердо: — Кстати, не может быть, что Эйприл Белл — настоящее имя.

— Меня звали Сьюзен. — Потемневшие зеленые глаза смотрели ласково. — Но я подумала, что подпись «Эйприл» будет выглядеть под статьей намного лучше, — ее хрипловатый голос стал тише. — Пожалуйста, эта экспедиция… доктор Мондрик, должно быть, большая фигура, если все газеты хотят писать о нем?

— Номер с ним пойдет нарасхват, — согласился Барби. — У него в экспедиции всего четыре человека, но, кажется, у них там были сенсационные приключения, когда они пробирались к этим стоянкам в пустыне в такое время, как сейчас. У Сэма Квейна друзья в Китае. Наверное, они помогли.

Девушка вынула маленькую ручку и стала записывать его слова в миниатюрную книжечку. Грациозные движения ее опрятных ручек вызвали у него ассоциацию с диким зверьком, свободным и пугливым.

— «Китайские друзья», — пробормотала она, записывая, и вопросительно посмотрела на него. — Правда, Барби, вы не знаете, что они привезут?

— Ни малейшего представления. Сегодня из Фонда позвонили в «Стар» и дали знать, что они прибудут в семь чартерным

Рейсом. Говорят, у них какие-то сенсационные новости — хотят узнать об открытии. Они просили послать фотографа и журналиста, знакомого с научной тематикой. Но «Стар» не занимается наукой как таковой, поэтому я буду писать и о Вальравене, и об экспедиции.

Вилл вдруг попытался вспомнить имя мифической волшебницы. Она была, несомненно, столь же обольстительна, как Эйприл Белл, но имела жестокую привычку превращать поддавшихся ее чарам мужчин в очень непочтенных животных. Как же ее звали? Цирцея?

Барби не произносил имени волшебницы вслух, он был в этом уверен. Однако быстрая улыбка на ярких губах и отблеск злорадного удовольствия в глазах девушки заставили его подумать, что он проговорился.

С минуту Вилл чувствовал себя не совсем комфортно, пытаясь отделаться от этих мыслей. Он читал кое-что из Меннингена и Фрейда, отрывки из «Золотого букета» Фрейзера. Символы этих народных преданий, насколько он понимал, отражали страхи и надежды древних, поэтому пришедшее ему в голову сравнение должно отражать что-то из его собственного подсознания. Не хотелось доискиваться, что именно.

Барби резко рассмеялся и сказал:

— Я расскажу вам все, что знаю, хотя, вероятно, и получу по шее от Престона Троя, когда он прочтет мою статью одновременно и в «Колл». Или, может быть, мне записать ее для вас?

— Спасибо, я хорошо стенографирую.

— Итак, доктор Мондрик был одним из лучших антропологов Кларендонского университета. Десять лет назад он уволился и основал свой Фонд. Он не узкий специалист и работает не ради себя. Любой из его коллег подтвердит, что доктор один из лучших знатоков человечества в мире. Он знает биологию, психологию, археологию, социологию, этнографию — все, что касается предмета его научного интереса — человечества.

На Мондрике держится весь Фонд. Он и собирает деньги, и тратит их, не особенно отчитываясь, над чем конкретно он работает. Он организовал три экспедиции в Гоби, пока война не помешала, а потом снова бросился туда. Они ведут раскопки в районе пустыни Алашань, на юго-западе Гоби, — это самое сухое, жаркое и тяжелое место.

— Продолжайте, — поторопила Эйприл, с готовностью держа шариковую ручку над записной книжечкой. — Вы знаете, что они ищут?

— Здесь у нас с вами равные стартовые возможности — и пусть победит сильнейший, — засмеялся Барби. — Но что бы там ни было, Мондрик охотится за этим уже двадцать лет. Он организовал Фонд только для этого. Это дело его жизни, а у такого человека дело не может быть незначительным.

Группы ожидающих задвигались, один мальчик возбужденно замахал рукой, указывая куда-то в серый туман. Мокрый ветер донес звук мощных моторов. Барби посмотрел на часы.

— Пять сорок, — сказал он девушке. — Как мне сказал диспетчер, рейсовый самолет не прибудет раньше шести. Значит, это чартер Мондрика прилетел раньше времени.

— Уже?! — казалось, она разволновалась, как тот увидевший что-то мальчик, ее зеленые глаза загорелись. Но смотрела она на Барби, а не на небо. — Вы знаете остальных? Тех, кто был там с Мондриком.

Барби помедлил с ответом, погрузившись в воспоминания. Казалось, он снова видел три когда-то знакомых лица, ропот толпы напомнил некогда привычные голоса. Он невесело кивнул.

— Да, я их знаю.

— Тогда расскажите мне.

Настойчивый голос Эйприл Белл не давал забыться. Вилл знал, что не следует выкладывать всю имевшуюся у него информацию конкуренту из «Колл». Но волосы у нее были призывно-огненные, а теплый взгляд ее темных, своеобразно удлиненных глаз не позволял быть скептиком.

— Те трое, которые уехали с Мондриком в Монголию в сорок пятом году, — это Сэм Квейн, Ник Спивак и Рекс Читтум. Это мои самые давние друзья. Мы вместе поступили в университет, когда Мондрик еще там преподавал. Мы с Сэмом два года жили у Мондрика, а потом вчетвером снимали люкс в «Тройан Холл» — это студенческая гостиница. Мы все учились у Мондрика и… ну, понимаете…

Барби запнулся и неловко замолчал. Старая боль еще не прошла, словно что-то сжимало горло.

— Продолжайте, — прошептала Эйприл Белл, и промелькнувшая у нее на лице сочувственная улыбка приободрила его.

— Мондрик уже тогда подбирал учеников, понимаете? Должно быть, он уже задумал свой Фонд, который и организовал потом, когда мы закончили университет. Он, по-моему, специально выбирал тех, кого мог бы взять с собой в Гоби, чтобы осуществить свои планы.

Барби опять остановился.

— Потом все мы слушали его курс — то, что он называл «науки о человеке». Мы его боготворили. Он добился для нас стипендий и всячески помогал нам, брал нас с собой на раскопки в Центральную Америку и Перу.

Девушка неотрывно, напряженно смотрела на Барби.

— Что же случилось с вами?

— Меня почему-то отставили, — мрачно признался он. — Я так и не узнал, почему именно — я тогда обиделся на них. Я обожал всю работу, оценки у меня были даже выше, чем у Сэма. Я бы отдал правую руку, чтобы быть с ними, когда Мондрик основал Фонд и организовал первую экспедицию в Гоби.

— Что произошло? — безжалостно настаивала девушка.

— Не знаю, — Вилл закашлялся. — Что-то настроило Мондрика против меня, — не знаю, что. В конце последнего курса, перед очередным выездом на раскопки, он делал нам прививки и анализы крови. Мондрик вызвал меня в лабораторию и сказал, чтобы я не планировал ехать.

— Но почему? — прошептала девушка.

— Он не хотел объяснять, — Барби говорил хрипло, морщась от старой обиды. — Он видел, как я переживал, но ничего не сказал. Он только был очень мрачен, как будто и ему это было тяжело. И пообещал помочь найти другую работу, которая бы мне понравилась. Тогда я и оказался в «Стар».

— А ваши друзья поехали в Монголию?

— В то же лето, — сказал Барби. — Это была первая экспедиция Фонда.

Зеленые глаза изучали его.

— Но, — сказала девушка, — все четверо еще ваши друзья?

Он кивнул, несколько удивленный этим вопросом.

— Да, мы друзья. Я несколько обиделся на Мондрика за то, что он не объяснил, почему не хочет меня брать, но я никогда не ссорился ни с Сэмом, ни с Ником, ни с Рексом. С ними все в порядке. Когда встречаемся, все по-прежнему. Сам, бывало, называл нас четыре мулотера, когда мы ездили на мулах в экспедиции по Мексике, Гватемале и Перу. Если Мондрик и сказал им, почему решил меня выкинуть, они об этом не упоминали.

Барби хмуро смотрел мимо рыжих волос девушки в холодный, свинцовый мрак, откуда явственно доносился шум моторов невидимого самолета.

— Они не изменились, — сказал Вилл, — но, конечно, мы отдалились друг от друга. Мондрик сделал из них команду специалистов, работающих по разным направлениям его «наук о человеке», которая могла бы выйти на поиски этого самого секрета в Алашани. У них не было на меня времени.

Он задохнулся.

— Мисс Белл, — резко потребовал Барби, чтобы избавиться от болезненных воспоминаний о своих неудачах, — откуда вы знаете мое имя?

Ее зеленые глаза зажглись дразнящими огоньками.

— Может быть, у меня было озарение.

Барби опять вздрогнул. Он знал, и у него самого было то, что он называл «нюх на новости», — интуитивное понимание людей, предчувствие их поступков и приближающихся событий. Он не мог проанализировать или объяснить эту способность, но считал, что она не такая уж редкая. Чутье присуще большинству удачливых журналистов, хотя в наш век скепсиса по отношению ко всему, что связано с механикой и математикой, люди предпочитали отрицать это.

Необъяснимое чутье, бывало, помогало ему — в летних выездах на раскопки, пока Мондрик не выпихнул его. Оно не раз выводило Вилла к первобытным стоянкам, как будто он просто знал, где дикие охотники могли бы устроить ночлег или выкопать общую могилу.

Вообще-то, сильно развитая интуиция приносила ему больше неприятностей, чем выгоды. Барби слишком остро ощущал, что думают и делают люди вокруг него. Его постоянно что-то беспокоило и держало в напряжении. Кроме тех случаев, когда он бывал пьян. Он пил слишком часто и знал, что многие другие журналисты тоже. «Именно эта необъяснимая чувствительность», — подумал он, — была тому причиной, во всяком случае, отчасти.

Та же таинственная интуиция, наверное, заставила его вздрогнуть при встрече с Эйприл Белл. Сейчас, правда, он не находил ничего опасного в ее ласковых раскосых глазах и огненных волосах. А ее собственная догадка относительно его имени не была особенно необычной — только очень уж точная!

Слишком точная. Барби улыбнулся ей, пытаясь подавить тревогу. Несомненно, редактор «Колл» объяснил ей, что за статью он хотел получить, и проинструктировал, как это лучше сделать. А уж она-то знала, как обворожить мужчину, — неотразимыми широко раскрытыми наивными глазами и коварством. Несообразные положения обычно имеют простые объяснения, если только удается их найти.

— А теперь, пожалуйста, Барби, кто это?

Обольстительница оживленно кивала огненной головой на небольшую группу, показавшуюся из здания аэропорта. Худой маленький человечек возбужденно жестикулировал, указывая на мрачное, гудящее небо. Маленькая девочка кричала, что хочет посмотреть, и мать взяла ее на руки. Высокая слепая женщина двигалась позади них, ведомая огромной рыжевато-коричневой немецкой овчаркой.

— Если у вас бывают такие блестящие озарения, — поддразнил девушку Барби, — почему же вы спрашиваете меня?

Она виновато улыбнулась.

— Извините, Барби. Я действительно только что приехала в Кларендон, но у меня здесь сохранились старые друзья, а мой редактор рассказал мне, что вы работали с Мондриком. Наверное, эти люди ждут возвращающуюся экспедицию. Уверена, вы их знаете. Можно нам поговорить с ними?

— Если вы так настаиваете. — Ему не хотелось ей отказывать. — Пойдемте.

Рука Эйприл скользнула ему под локоть. Даже белый мех, задевший его запястье, казалось, был наэлектризован. Эта девушка знала, как повлиять на него. Притягательная сила ее теплоты в сочетании с необъяснимой тревогой трогали Барби куда больше, чем он согласился бы признать.

Он провел ее через здание аэропорта, остановившись около постукивающего телетайпа, чтобы спросить озабоченного диспетчера:

— Это самолет Мондрика?

В посадочной зоне, Барби, — диспетчер кивнул, хмуро глядя на табло с показаниями направления и силы ветра. — Садятся по приборам.

Когда они вышли к краю посадочной полосы, самолета все еще не было видно. Казалось, даже гул двигателя в темной мгле стал слабее.

— Ну же, Барби! — Девушка с ожиданием смотрела на встречающих, — кто они?

Барби заметил, что голос у него вдруг зазвучал неуверенно:

— Высокая женщина с собакой, — начал он, — та, что стоит одна, в черных очках, с грустным лицом, — это жена доктора Мондрика. Прекрасный, достойный человек. Одаренная пианистка, хотя и слепая. Она была настоящим другом те два года, когда мы с Сэмом жили в их доме во время учебы. Я вас представлю.

Но девушка молчала, пристально глядя на слепую.

— Так это Ровена Мондрик? — спросила она глухо и напряженно. — У нее странные украшения.

Удивленный Барби посмотрел на слепую. Она держалась очень прямо, молчаливо и отрешенно. Как всегда, была в черном. Он не сразу обратил внимание на ее украшения просто потому, что слишком хорошо знал их. Улыбнувшись, он повернулся к Эйприл Белл.

— Вы имеет в виду серебро?

Девушка кивнула, не сводя глаз со старинных серебряных гребенок в густых белых волосах Ровены, серебряной броши у ворота черного платья, тяжелых серебряных браслетов и стершихся серебряных колец на белых, изящных руках, сжимавших поводок собаки. Даже ошейник был покрыт массивными серебряными заклепками.

— Может, это немного и странно, — согласился Барби, — но я никогда не обращал на них внимания, потому что Ровена вообще любит серебро. Я думаю, ей нравится его холодное прикосновение. Вы понимаете, для нее важны ощущения. — Он взглянул в помрачневшее лицо девушки. — Что с вами? Они вам так не нравятся?

— Нет, — серьезно прошептала Эйприл. — Я не люблю серебро* Она улыбнулась Барби, словно извиняясь за свое настроение. — Простите меня. Я наслышана о Ровене Мондрик. Вы расскажете мне о ней еще?

— Она работала медсестрой в психиатрической клинике Гленихейвен, когда познакомилась с доктором Мондриком, — сказал

Барби. — Наверное, уже тридцать лет назад. Она была одаренной девушкой и, должно быть, очень красивой. У нее был какой-то несчастный роман — я не знаю подробностей — и Мондрик помог ей, а потом вовлек в свою работу.

Девушка молча слушала и смотрела на слепую.

— Ровена начала посещать его курс и скоро сама стала неплохим этнографом, — продолжал Барби. — Она ездила с ним во все экспедиции, пока не потеряла зрение. С тех пор — последние двадцать лет или около того — она тихо живет здесь, в Кларендоне. У Ровены есть ее музыка, несколько близких друзей. Не думаю, что она все еще занимается исследованиями мужа. Многие считают ее странноватой… я думаю, из-за того ужасного случая.

— Расскажите мне об этом.

— Они были в Западной Африке, — медленно начал Барби, с замиранием сердца вспоминая о тех днях, когда он тоже отправлялся в экспедиции на поиски разрозненных обломков загадочного прошлого. — Кажется, Мондрик тогда искал подтверждение своей гипотезе о том, что современный человек впервые появился в Западной Африке. Еще до того, как он нашел стоянки в Алашани. Ровена же пользовалась случаем, чтобы собрать этнографические данные о нигерийских племенных сообществах людей-аллигаторов и людей-леопардов.

— Людей-леопардов? — Зеленые глаза девушки сузились и потемнели. — Что это?

— Всего лишь тайный каннибалистический культ. Считается, что они могут превращаться в леопардов. — Барби улыбнулся над ее напряженным оцепенением. — Понимаете, Ровена готовилась писать о ликантропии — это примитивное племенное поверье о том, что некоторые люди могут превращаться в кровожадных зверей.

— А это правда? — задохнувшись, прошептала девушка. — Расскажите!

— Это обычно самые опасные звери в данной местности, — продолжал Барби, радуясь ее интересу и наконец-то предоставившейся возможности блеснуть тем, что когда-то выучил на занятиях с Мондриком. — Медведи в северных странах, ягуары в бассейне Амазонки, волки в Европе. Леопарды или тигры — в Африке и Азии. В средневековой Франции крестьяне безумно боялись волков-оборотней. Не представляю, как это поверье могло так широко распространиться.

— Очень интересно. — Девушка искоса посмотрела на него и улыбнулась, словно испытывая скрытую радость. — А что СЛУЧИЛОСЬ со зрением у Ровены Мондрик?

— Она не хотела рассказывать, — Барби понизил голос, боясь, как бы слепая не услышала его. — Все, что я знаю, рассказал доктор Мондрик. Однажды мы с ним разговорились у него в кабинете, еще до разрыва.

— Ну, что он сказал?

— Они стояли лагерем в глубине Нигерии, — сказал Барби. — Ровена собирала сведения, которые помогли бы ей соотнести людей-леопардов, в которых верят каннибалы, с похожим культом леопардов у целителей Лота Нага из Ассама и «душой джунглей», почитаемой у некоторых американских племен.

— Да, — шепнула девушка.

— Видимо, Ровена пыталась войти в доверие к аборигенам и расспрашивала их о племенных ритуалах — может быть, слишком настойчиво, говорил Мондрик, потому что это им не понравилось. Один из них даже предупредил Ровену, чтобы она остерегалась людей-леопардов. Однако она не унималась и добралась до одной долины, на которую было наложено табу. Она нашла остатки культурного слоя, которые заинтересовали Мондрика, — он не говорил, что именно там было, — и они решили перенести лагерь в эту долину. Тогда все это и случалось.

— Как?

— Ночью участники экспедиции вышли на разведку, и вдруг из за дерева выпрыгнул черный леопард и набросился на Ровену. Это был настоящий леопард, а не абориген в леопардовой шкуре. Но такое совпадение безумно перепугало местных проводников, и они все разбежались. Мондрик успел выстрелить и отпугнуть зверя, но Ровена уже упала на землю. Раны у нее воспалились, и она чуть не умерла от инфекции, пока им удалось добраться до ближайшей больницы.

Это была ее последняя экспедиция, и он тоже больше не ездил в Африку. Мондрик отказался от гипотезы, что гомо сапиенс появился в Африке. По-моему, неудивительно, что после всего этого она иногда ведет себя странно. Нападение леопарда — алая ирония судьбы?

Барби взглянул в напряженное белое лицо Эйприл Белл, и оно поразило его выражением горячего, жестокого восторга. Или просто игра красных огней аэропорта в сумрачной мгле так резко меняло ее необычные черты? Девушка улыбнулась, заметив его взгляд.

— Это кажется очень злой шуткой, — шепнула она беззаботно, словно ее не очень волновали несчастья Ровены Мондрик. — Жизнь иногда преподносит странные сюрпризы. — Ее голос стал серьезным. — Наверное, это был тяжелый удар?

— Да, я уверен, — Барби почувствовал облегчение, увидев в ней запоздалое проявление сочувствия. — Но это не сломало Ровену. Она редкий человек. Никакой жалости к себе. У нее великолепное чувство юмора, просто забываешь, что она слепая.

ВИЛЛ взял девушку за руку, снова ощутив мягкое прикосновение пушистого белого меха. Черный котенок из кожаной сумочки поглядел на него голубыми глазищами.

— Пойдемте, — предложил он, — вам понравится Ровена.

Эйприл Белл уперлась.

— Нет, Барби, — отчаянно зашептала она, — пожалуйста, не надо…

Но он уже повысил голос:

— Ровена! Это Вилл Барби. Редактор послал меня написать об экспедиции вашего мужа, и, если позволите, я бы хотел представить вам новую знакомую — очаровательную рыженькую мисс Эйприл Белл.

Слепая радостно обернулась на его голос. Хотя Ровене было под шестьдесят, она сохранила юную легкость движений. Ее густые вьющиеся волосы были совершенно белыми, еще когда Барби только познакомился с ней. Лицо, раскрасневшееся от волнения и холода, было свежим, как у девушки. Барби настолько привык к ее матовым черным очкам, что уже не замечал их,

— О, добрый день, Вилл! — Ее мелодичный голос звучал тепло и радостно. — Приятно познакомиться с вашими друзьями, — переложив поводок в левую руку, она протянула правую. — Здравствуйте, мисс Белл!

— Здравствуйте, — очень вежливо ответила девушка, но не двинулась, чтобы пожать протянутую руку. — Очень приятно.

Чувствуя неловкость перед Ровеной, Барби потянул Эйприл Белл за меховой рукав. Она резко отступила. Взглянув на нее, он

увидел, что девушка совершенно побледнела, только губы краснели на белом лице. Глаза ее, суженные и потемневшие, неотрывно смотрели на тяжелые серебряные браслеты Ровены. Надо было как-то разрядить обстановку.

— Старайтесь не сказать лишнего, — предупредил Барби Ромку с натянутой улыбкой. — Мисс Белл работает в «Колл» и застенографирует все слово в слово.

К его облегчению, слепая улыбнулась, словно не заметив необъяснимой грубости Эйприл Белл. Склонив голову, она вслушивалась в гудящее небо, потом спросила:

— Они еще не сели?

— Пока нет, — ответил Барби, — но диспетчер сказал, что они уже заходят на посадку.

— Не успокоюсь, пока они не сядут, — нервно сказала Ровена. — Я так волновалась все время, с тех пор как Марк уехал. Он не здоров, но все равно так рискует.

Ее тонкие руки сжались и так отчаянно стиснули поводок собаки, что пальцы побелели.

— Некоторые секреты должны оставаться в земле! — тихо сказала она. — Я пыталась уговорить Марка не возвращаться в Алашань. Я боюсь того, что он может там найти.

Эйприл Белл слушала, затаив дыхание.

— Вы? — выдохнула она. — Боитесь? — Ее шариковая ручка дрогнула над записной книжкой — А что же, как вы ожидаете, должен найти ваш знаменитый муж?

— Ничего, — резко ответила слепая, словно встревожившись, — ничего особенного.

— Скажите! — потребовала девушка. — Вы вполне можете говорить, потому что я уже, как мне кажется, догадалась!

Низкий голос Эйприл вдруг сорвался на визг, и она отскочила назад. Поводок овчарки выскользнул из рук слепой, и огромный пес без звука накинулся на перепуганную девушку. Барби изо всех сил ударил его ногой, но он рванулся дальше, зловеще обнажив клыки.

Барби наклонился, пытаясь схватить волочащийся поводок. Девушка инстинктивно вскинула руки. Ее раскрытая сумочка из змеиной кожи случайно оказалась прижатой к горлу и спасла Эйприл Белл, от кровожадных челюстей. Все еще не издавая ни звука, пес повторил угрожающий бросок, но Барби успел поймать ремень.

— Тэрк! — закричала Ровена. — Тэрк, к ноге!

Послушно, без лая или рычания, огромный пес направился к слепой. Барби вложил поводок в ее судорожно сжавшуюся руку, и она притянула овчарку к себе.

— Спасибо, Вилл, — тихо сказала слепая. — Надеюсь, Тэрк не укусил вашу мисс Белл? Пожалуйста, извинитесь перед ней за меня.

Но она не стала ругать собаку. Огромный коричневый пес стоял, прижавшись к ее черной юбке, и, словно готовясь к новому броску, наблюдал за Эйприл Белл мрачными желтоватыми глазами. Бледная потрясенная девушка направилась к зданию аэропорта.

— Эта невыносимая собака. — Из толпы встречающих к Ровене приблизилась маленькая женщина с желтоватым худым лицом и заворчала в нос. — Вы помните, миссис Мондрик, я просила вас не брать его с собой. Он уже не слушается, он кого-нибудь укусит!

Слепая коротко погладила овчарку по голове, провела тонкой рукой по кожаному ошейнику, ощупывая серебряные заклепки. «Ровена, — подумал Барби, — всегда любила серебро».

— Нет, мисс Уолфорд, — мягко проговорила она. — Тэрк специально надрессирован, чтобы охранять меня, и я всегда буду брать его с собой. Он не бросится на того, кто не будет угрожать мне. — Слепая прислушалась к шуму неба. — Самолет еще не сел?

Барби не заметил, чтобы Эйприл Белл хоть чем-то угрожала Ровене. Озадаченный, он решил пойти за рыжеволосой девушкой. Стоя за стеклянной дверью зала ожидания, та гладила своего котенка, тихонько приговаривая:

— Успокойся, лапочка. Мы не понравились этой злющей собаке, но не надо бояться…

— Простите, мисс Белл, — виновато сказал Барби, — я не думал, что так получится.

— Я сама виновата, Барби, — сокрушенно улыбнулась она. — Мне не надо было подносить Фифи так близко к этой псине, — ее зеленые глаза блеснули. — Спасибо, что оттащили ее.

— Тэрк никогда ни на кого не бросался, — сказал Барби. — Миссис Мондрик просила извинить ее.

— Правда? — Эйприл Белл искоса посмотрела на слепую, но ее зеленые глаза ничего не выразили. — Давайте забудем об этом, — быстро сказала она. — Самолет уже прибывает, и я хочу, чтобы вы рассказали мне о других.

Девушка показала на маленькую группу людей, стоящих рядом с Ровеной Мондрик. Все они с надеждой всматривались в низкие облака, отражающие красноватые огни города.

— О’кей, — Барби и сам был рад забыть этот непонятный инцидент. — Эта востроносая женщина, которая подошла к Ровене, — ее сиделка, мисс Уолфорд. Правда, она сама вечно болеет, так что Ровене приходится ухаживать за ней.

— А другие?

— Видите старика с трубкой — от волнения он никак не может зажечь спичку? Это Бен Читтум. Дед Рекса, у него больше никого нет. Продает газеты в киоске прямо напротив редакции «Стар». Он платил за Рекса в школе, пока Мондрик не назначил ему стипендию.

— А остальные?

— Коротышка в длинном пальто — отец Ника Спивака. Важная черноволосая дама — миссис Спивак. У них ателье в Бруклине, на Флатбушстрит. Ник у них единственный сын. Уже перестал говорить «мамочка» и «папочка», но все равно ужасно привязан к ним. Родители невероятно переживали, когда Ник снова уехал в эту экспедицию. Они написали мне, должно быть, дюжину писем, выспрашивая, не получал ли я каких-нибудь известий. Специально прилетели утром из Нью-Йорка, чтобы встретить его. Думаю, Ник дал им телеграмму.

Остальные — друзья и люди из Фонда. Вон профессор Фишер с кафедры антропологии университета. А рядом — доктор Беннет, который отвечает в Фонде за…

— Кто эта блондинка, — перебила Эйприл Белл, — которая вам улыбается?

— Нора, — мягко сказал Барби, — жена Сэма Квейна.

Он познакомился с Норой одновременно с Сэмом — на встрече первокурсников в первую неделю в Кларендонском университете. И сейчас, через четырнадцать лет, в ее глазах светились те же приветливые искорки. «Почтенная улыбчивая дама, ожидающая возвращения супруга, — подумал Барби, — так же взволнована, как тоненькая девушка на университетском вечере, только что открывшая для себя новый студенческий мир».

Барби повел к ней Эйприл Белл, обходя стороной Ровену Мондрик с ее бдительным стражем. Нора снова взглянула на небо и направилась им навстречу, ведя за руку малышку Пат.

Патриция Квейн только что достигла пятилетнего возраста и гордо осознавала всю значимость этого события. У нее были светлые голубые глаза и льняные волосы, как у матери, но при взгляде на ее упрямое розовое личико нельзя было не вспомнить квадратный подбородок Сэма. Она все время поворачивалась назад и смотрела в темнеющее небо.

— А с папой там, наверху, ничего не случится в такую холодную

ночь?

— Нет, конечно. Сейчас с ним ничего не может случиться, — однако голос у Норы звучал совсем не так беззаботно, как ей хотелось бы. Она с тревогой повернулась к Барби: — Ты думаешь, они еще надолго задержатся, Вилл? Сколько же можно ждать? Я по глупости решила поискать что-нибудь про Алашань в библиотеке у Сэма и с тех пор не сплю по ночам. Два года! Боюсь, Пат уже не узнает отца.

— Я узнаю, мама! — Упрямый голосок малышки напомнил суровую манеру Сэма. — Я узнаю своего папу!

— Вот он! — Барби услышал шорох шасси по дорожке. Мучительное волнение встречающих уже давно передалось ему, и сейчас он наконец почувствовал долгожданное облегчение, и улыбнулся успокоившейся вместе с ним Норе. — Они благополучно приземлились и сейчас подъедут.

Он взял за меховой рукав Эйприл Белл и опасливо взглянул на Ровену Мондрик, — Тэрк опять недобро скалился на девушку с голубоглазым котенком.

— Нора, это мисс Эйприл Белл. Учится писать берущие за душу сенсации для «Колл». Все, что ты скажешь, может быть обращено против тебя.

— Ну, вы скажете, Барби! — очаровательно запротестовала Эйприл. Однако когда глаза обеих женщин встретились, Барби словно огнем обожгло. Так разлетаются искры от вращающегося точильного камня, когда к нему прикасается металлическое лезвие. Ангельски улыбаясь, они пожали друг другу руки.

— Милая! Я так рада с вами познакомиться.

Они уже смертельно ненавидели друг друга.

— Мама! — восторженно воскликнула Пат. — Можно, я поглажу киску?!

— Нет, деточка, не надо.

Но девочка вытянула розовую ручку быстрее, чем Нора успела ее удержать. Котенок вытаращился на нее, фыркнул и ударил когтистой лапкой. Едва сдерживая слезы от боли, Пат прижалась к матери.

— О, миссис Квейн, извините, — запела Эйприл Белл, — мне очень неудобно, что так получилось.

— Вы — плохая, — заявила Пат.

— Смотрите! — мимо них энергично прохромал Бен Читтум, показывая своей трубкой в темную мглу. — Вот самолет подъезжает по дорожке.

Спиваки побежали за ним.

— Наш Ник, мама! Наш Ник снова дома после этой ужасной заморской пустыни.

— Мамочка, пойдем, — Пат нетерпеливо потянула Нору за рукав. — Папа приехал, я его узнаю!

За шумной группой медленно шла Ровена Мондрик, гордая и спокойная. Она казалась совсем одинокой среди этих людей, хотя за руку ее держала маленькая мисс Уолфорд и бдительно охранял огромный пес. Ее полускрытое темными очками бледное лицо выражало одновременно такой невыносимый страх и надежду, что Барби отвел глаза.

Они остались с Эйприл Белл.

— Фифи, ты вела себя непростительно! — Девушка с нажимом провела пальчиком по шелковой шерстке. — Ты сорвала интервью.

Барби захотелось догнать Нору и сказать ей, что Эйприл Белл ему совершенно чужая. Он всегда тепло относился к Норе. Иногда Вилл спрашивал себя, как бы сложилась его жизнь, если бы он, а не Сэм пригласил ее тогда, на университетской встрече. Но раскосые глаза Эйприл Белл снова заулыбались, и нежный полос вкрадчиво заговорил:

— Простите меня, Барби. Мне так жаль!

Все нормально, — сказал он, — но откуда у вас взялся этот котенок?

Глаза ее снова потемнели, взгляд стал напряженным, словно она почувствовала скрытую опасность. Барби заметил в ней нездоровое возбуждение, словно девушка вела какую-то тайную и опасную игру. Он не понимал этого. Начинающая журналистка, конечно, может волноваться из-за первого самостоятельного задания. Но Эйприл Белл отнюдь не производила впечатление боязливой тихони, нет, ее тревога была отчаянной, смертельной.

«Она словно безнадежно ищет выход», — подумал Барби. Но через минуту ее застывшее белое лицо ожило. Она поправила красный бантик у котенка и улыбнулась.

— Фифи принадлежит моей теге Агате, — замурлыкала она. — Я живу у нее, и сегодня, ну, знаете, мы вместе выехали. Тетя поехала на машине по магазинам и оставила Фифи мне. Мы договорились встретиться в зале ожидания. Извините, я пойду посмотрю, может быть, она уже приехала. Тогда я смогу избавиться от этого маленького звереныша, пока он не устроил еще одну сцену.

Она убежала от него к освещенному зданию аэропорта. Барби озадаченно смотрел ей вслед сквозь стеклянную дверь, чувствуя не совсем здоровый интерес. Даже ее летящая походка околдовывала. Эйприл была похожа на дикое животное.

Барби, стараясь подавить боровшиеся в нем недоверие и тягу к этой девушке, пошел вслед за Норой Квенн к маленькой группе, стоящей в конце дорожки, по которой приближался ревущий самолет, огромный и неуклюжий во мраке. Он чувствовал себя усталым, может быть, пил больше, чем следовало бы. Нервы были на пределе. Вполне естественно, что его потянуло к такой девушке, как Эйприл Белл. Какой мужчина устоял бы? Он решал, что надо лучше владеть собой.

Нора Квейн отвела глаза от приближающегося самолета и спросила:

— Для тебя важна эта девушка?

— Я только что с ней познакомился, — неуверенно ответил Барби. — Она… необычная…

— Не допускай ее к себе, — быстро начала Нора. — Она…

Нора запнулась, не находя слов, чтобы определить Эйприл Белл.

Теплая улыбка исчезла с ее лица, она инстинктивно прижала к себе маленькую Пат. Но так и не нашла слов.

— Не связывайся с ней, — прошептала Нора, — не надо, пожалуйста.

Приближающийся гул моторов заглушил ее голос.

Глава 2 КОТЕНОК КАК ОРУДИЕ УБИЙСТВА?

Двое служащих в белой форме держали наготове трап, чтобы немедленно подкатить его к ногам пассажиров. Самолет, однако, остановился в сотне футов от здания аэропорта, огромный и устрашающий в свете прожекторов. Моторы заглохли, и вокруг повисла напряженная тишина.

— Марк! — раздался среди всеобщего молчания отчаянный безнадежный крик слепой Ровены Мондрик. — Кто-нибудь видит Марка?

Старый Бен Читтум первым бросился бежать к самолету, размахивая своей трубкой и радостно выкрикивая приветствия своему внуку, на которые, однако, никто не отвечал. За ним ринулись мама и папа Спиваки, крича: «Ник! Ник!» и, не слыша ответа, залились слезами. Нора Квейн подхватила на руки не поспевающую за ней малышку и прижала к себе, словно почувствовав недоброе.

Ровена Мондрик со своей огромной собакой и растерявшейся сиделкой остались далеко позади. После исчезновения Эйприл Белл пес уже не злился. Он дружелюбно глянул на Барби золотистым глазом и тут же забыл о нем.

— Самолет остановился довольно далеко, — сказал Барби Ровене. — Непонятно, почему. Но доктор Мондрик и все остальные вот-вот должны выйти.

— Спасибо, Вилл, — она благодарно улыбнулась ему, и ее лицо под темными стеклами на мгновение преобразилось, словно помолодело. Но напряжение снова сковало ее черты. — Я так боюсь за Марка!

— Я понимаю, — проговорил Барби. — Сэм Квейн рассказывал мне про Алашань. Долина Смерти по сравнению с ней покажется зеленым оазисом. А у доктора Мондрика здоровье уже…

— Нет, Вилл, не в этом дело, — ее прямые плечи дрогнули. — Да, у Марка действительно больное сердце, и астма с каждым годом терзает его все сильнее. Но он рвется к работе и знает свои пустыни. Не в этом дело, не в этом…

Ее маленькие руки сильнее сжали поводок собаки. Барби даже показалось, что они дрожат. Ровена притянула овчарку поближе к себе, погладила ее по голове и снова потрогала серебряные заклепки, украшающие ошейник, словно прикосновение к холодному белому металлу приносило ей успокоение.

— Я раньше работала с Марком, вы же знаете, — медленно заговорила слепая, — пока не зашла слишком далеко. — Ровена инстинктивно вскинула тонкую руку к лицу, словно опять пытаясь закрыться от незабытой опасности. Но сейчас ее пустые глазницы были надежно закрыты черными стеклами. — Я знакома с его теорией, я знаю, что нашел Сэм Квейн в могильнике в Алашани еще до войны. Потому-то я и пыталась отговорить его возвращаться туда.

Она резко повернулась и прислушалась.

— Где они сейчас, Вилл? — Ее приглушенный голос дрожал от волнения. — Почему они не подходят?

— Я не знаю, — сказал Барби, сам недоумевая. — Не могу понять. Самолет стоит и ждет. Трап уже подкатили, и дверь открылась, но никто не выходит. Доктор Беннет из Фонда поднимается к ним в самолет.

— Он выяснит, — перехватив поводок, Ровена обернулась в сторону аэропорта и прислушалась вновь. — Где эта девушка? — с тревогой спросила она, — которую отпугнул Тэрк?

— Вошла в здание, — ответил Барби. — Извините, что так получилось. Эйприл очаровательная девушка, и я думал, что она вам понравится. Серьезно, Ровена, я не вижу причин…

— Есть причины, — жестко сказала слепая. Ее лицо побледнело и напряглось. — Тэрку она не понравилась. — Ровена гладила пса по голове, а Барби заметил, что его умные желтоватые глаза то и дело настороженно посматривали в сторону аэропорта, как будто он ждал возвращения Эйприл Белл. — Тэрк знает, что он делает.

— Послушайте, Ровена, — возмутился Барби, — не слишком ли много вы доверяете Тэрку?

Черные стекла повернулись к нему, зловеще блеснули.

— Марк специально дрессировал Тэрка, чтобы он охранял меня, — твердо заявила Ровена. — Тэрк набросился на эту женщину, потому что почувствовал в ней зло. — Ее пальцы снова коснулись серебряных заклепок на ошейнике. — Помните об этом, Вилл! — Ее голос зазвучал умоляюще. — Конечно, она кажется очаровательной! Но Тэрк умеет отличать…

Барби неловко отступил. Ему подумалось, что безжалостные когти леопарда могли лишить женщину не только глаз, но и рассудка. Опасения Ровены выходили за грань разумного. Увидев, как управляющий Фонда выходит из самолета, Барби обрадовался.

— Беннет идет, — сказал он Ровене. — Думаю, сейчас появятся и остальные.

Ровена замерла, и они стали ждать. Барби предвкушал, что сейчас увидит бронзовое лицо и голубые глаза Сэма Квейна, искал взглядом худого очкастого и черноволосого Ника Спивака, всегда куда-то спешащего, как будто уже сделанные открытия неотступно подгоняли его к поиску новых тайн, представлял себе Рекса Читтума, который, несмотря на всю свою ученость, неизменно производил впечатление отпетого незнайки. Он ждал, что появится сам Мондрик, облысевший, толстый, с красным лицом и выставленным вперед подбородком, с добрыми глазами, казавшийся рассеянным из-за своей вечной занятости.

Но они не появлялись.

— Где Марк? — тревожно прошептала Ровена. — Где остальные?

— Не вижу, — Барби постарался ответить спокойно. — Беннет, кажется, отгоняет всех от самолета. Он идет сюда.

— Доктор Беннет! — Барби даже вздрогнул от сорвавшегося крика Ровены. — Почему не выходит Марк?

Направлявшийся к зданию аэропорта ученый остановился. Озабоченные морщины прорезали его лицо, но заговорил он спокойно:

— С ними все в порядке, миссис Мондрик. Они готовятся выйти, но, боюсь, им придется немного задержаться.

— Задержаться? — ахнула Ровена. — Но почему?

— Доктор Мондрик хочет сделать заявление по результатам экспедиции, — терпеливо объяснил Беннет. — Предполагаю, что у них есть важные находки, и он хочет объявить о них сразу же, прямо на летном поле.

— О нет! — чуть не плача, вскричала Ровена, прижав левую руку к горлу. Холодно блеснули ее серебряные кольца и браслеты. — Этого нельзя делать! Они же ему не дадут…

Беннет нахмурился в недоумении.

— Не понимаю, почему все делают проблему из обычного научного заявления? — сказал он. — Ну, уверяю вас, миссис Мондрик, ему не грозит никакая опасность. Мне показалось, доктор очень беспокоится, но я не могу понять, о чем. Он просил меня послать за полицией, чтобы охранять его находки, пока он не сделает заявление.

Ровена только презрительно покачала гордой седой головой, словно ей была смешна надежда на помощь полиции.

— Не волнуйтесь, миссис Мондрик, — уговаривал Беннет. — Ваш муж сказал мне, что следует сделать, и я обо всем позабочусь. Я приглашу журналистов к самолету, всех обыщут, чтобы не пронесли оружия, и полиции будет достаточно, чтобы предотвратить любые покушения.

— Они ничего не смогут! Пожалуйста, вернитесь, скажите Марку…

— Извините, миссис Мондрик. — Беннет уже с трудом скрывал раздражение. — Доктор объяснил мне, что ему надо, и я должен все подготовить. Он просил меня не задерживаться, так как промедление может оказаться опасным.

— Да, опасным, — сурово повторила Ровена, взяв за ошейник собаку. — Идите.

Хмурясь, управляющий Фонда направился к зданию аэропорта. Барби догнал его и спросил, забегая вперед:

— Кларендон — такой мирный городок, доктор Беннет. Что за опасность, по вашему мнению, беспокоит доктора Мондрика?

— Не спрашивайте меня сейчас, — отрезал доктор Беннет. — Не пытайтесь форсировать события. Доктор Мондрик не хочет преждевременной утечки информации или журналистских домыслов. Он говорит, что его сообщение настолько значимо, что хотел бы сделать его сам. Сейчас здесь будут фотограф из «Лайфа» и репортеры из «Ассошиэйтед Пресс», а я еще попробую пригласить кого-нибудь с радио. Все вы будете в равных условиях, и это сообщение станет сенсацией года. — И доктор Беннет заспешил дальше.

«Может быть, — сказал про себя Барби; у него уже давно выработалось скептическое отношение к заранее подготовленным сенсациям. — Что ж, подождем, посмотрим». Прогуливаясь по аэропорту, он заметил в телефонной будке огненные волосы Эйприл Белл. Никого похожего на тетушку Агату поблизости не было, и он напомнил себе, что женщинам тоже не следует доверять.

Барби выпил две чашки кофе в буфете в зале ожидания, но пробиравший его озноб был вызван не холодным осенним ветром. Барби все еще поеживался, когда услышал через громкоговорители объявление о прибытии регулярного рейса. Он поспешил на летное поле, чтобы поймать Вальравена.

Рейсовый лайнер объехал неподвижный и темный самолет Мондрика и остановился напротив входа в аэропорт. Вышли двое или трое бизнесменов, томная парочка молодоженов. Наконец, на трапе показался Вальравен, громогласно повествующий маленькой хорошенькой стюардессе о своих связях в Вашингтоне.

Вальравен охотно согласился попозировать фотографу из «Стар», но когда Барби попросил его об интервью, заявил, что ему нечего сказать для прессы. Однако он поделился, но не для печати, что планирует выработать предвыборную стратегию на встрече со своим добрым старым другом Престоном Троем. Он также был бы рад видеть Барби у себя в офисе в любое время, без церемоний, но для прессы ему сказать действительно нечего. Вальравен снова задрал перед камерой свой срезанный подбородок и сел в такси.

Престон Трой, как понимал Барби, и выработает стратегию, и наймет кого-нибудь, чтобы написать Вальравену речь для прессы. Если бы кто-то обнаружил, что полковник служит лишь ширмой для политических происков самого Троя — вот это было бы настоящей сенсацией. Но в «Стар» такое не пройдет. Барби махнул на него рукой и поспешил к самолету Мондрика.

— Мама, я боюсь! — Из сжавшейся группки встречающих он услышал голосок маленькой Пат, прильнувшей к матери. — Что с моим папой?

— С ним все в порядке, — сказала Нора, пытаясь изобразить уверенность, — просто надо подождать.

Подъехали три полицейские машины и остановились за стальной оградой. Еще полдюжины полицейских окружили журналистов, направляющихся к самолету, а двое поспешили оттеснить подальше группу встречающих.

— Пожалуйста, господин офицер, — не выдержала Ровена, — вы должны позволить мне остаться. Марк — мой муж, ему грозит опасность. Я должна быть рядом, чтобы помочь!

— Извините, миссис Мондрик, — полицейский сержант был профессионально сдержан. — Мы сможем защитить вашего мужа, хотя я и не нижу никакой опасности. Фонд просил нас очистить поле. Всем, кроме прессы, придется отойти.

— Нет! — закричала она. — Пожалуйста, вы не понимаете!

Сержант взял ее за руку.

— Извините, — сказал он. — Пожалуйста, отойдите без шума.

— Вы ничего не знаете, — горько простонала Ровена. — Вы не поможете…

Непреклонный сержант отвел ее.

— Пожалуйста, давай останемся, мама, — зашептала малышка Пат, — Я хочу видеть папу, я его узнаю.

Нора, такая же бледная, как и ее испуганная дочка, понесла Пат к светящемуся зданию аэропорта. Мама Спивак разрыдалась на плече у маленького портного. Старый Бен Читтум замахал черной трубкой на другого полицейского и с негодованием закричал:

— Слушайте, офицер, я два года молился, чтобы мой внук вернулся из этих проклятых пустынь. А Спиваки, сколько они потратили на эти билеты, летели из самого Нью-Йорка! Да, ради Бога, офицер…

Барби удержал его поднятую руку.

— Лучше подождите, Бен.

Старик захромал вслед за остальными, недовольно бормоча что-то себе под нос. Барби предъявил свое журналистское удостоверение, его обыскали и пропустили к другим репортерам, столпившимся у могучего крыла самолета. Эйприл Белл была уже там.

Черный котенок, вероятно, был возвращен тетушке Агате, потому что сумочка из змеиной кожи была закрыта. Бледная, затаившая дыхание девушка впилась глазами в высокую дверь самолета. Почувствовав на себе взгляд Барби, она вздрогнула и резко повернула к нему огненную голову. В какой-то момент ему показалось, что он видит перед собой загнанного дикого зверька, готовящегося к прыжку. Но она улыбнулась, и ее раскосые глаза потеплели и заблестели.

— Привет коллегам! — Ее мягкий голос звучал дружелюбно. — Похоже, нашим статьям быть на первых полосах. Вот они!

Первым вышел Сэм Квейн. Барби сразу же заметил, как он изменился. Его квадратное лицо почернело от солнца, светлые волосы выгорели добела. В самолете он, вероятно, побрился, но его

защитный комбинезон был весь измят и засален. Он выглядел уставшим и постарел куда больше, чем на два года.

И что-то еще.

Это отразилось не только на Сэме, но и на остальных. Барби подумал, что все они больны. Бледное, одутловатое лицо доктора Мондрика под защитным тропическим шлемом тяжело обвисло. Может быть, опять астма или больное сердце?

Но даже самый больной человек улыбнулся бы, возвращаясь после триумфального окончания экспедиции домой, к жене и друзьям. Но все четверо, казалось, были поглощены какой-то тайной заботой. Ни один из них даже не улыбнулся встречающим.

За старым Мондриком по трапу шли похудевшие, почерневшие Ник Спивак и Рекс Читтум, тоже одетые в измятые, выгоревшие защитные костюмы. Рекс не мог не слышать восторженного крика старика Бена Читтума, долетевшего от дверей аэропорта, куда полицейские оттеснили встречающих, но он даже не повернулся.

Впрочем, Рекс с Ником были тяжело нагружены. Сгибаясь от тяжести, они несли зеленый прямоугольный деревянный ящик с кожаными ручками, и оба были похожи на простых работяг с какого-нибудь деревенского базара. Их ящик был окован железными полосами, содержимое охранял огромный висячий замок.

— Осторожнее, — услышал Барби голос Мондрика. — Этого нельзя потерять.

Он даже сам наклонился, чтобы поддержать ношу. И не сводил с ящика глаз, пока Рекс и Ник не спустились с трапа и не поставили его на землю. И даже тогда Марк продолжал держаться за этот ящик, показывая, чтобы его несли к репортерам.

Они все чего то боялись.

В каждом их движении чувствовалось плохо скрытое опасение. Они не походили на счастливых триумфаторов, готовых объявить о новой победе над непознанным. Это были суровые ветераны, подчиненные железной дисциплине и готовые к самоотверженному поступку.

— Интересно, — прошептала Эйприл Белл, сузив свои зеленые глаза, — интересно, что же они там нашли?

— Что бы там ни было, — так же тихо ответил Барби, — сомнительно, чтобы находка их осчастливила. Можно подумать, они заглянули в ад.

— Нет, — сказала девушка, — мужчины не боятся ада.

Барби почувствовал на себе взгляд Сэма Квейна. Что-то помешало ему закричать, он только помахал рукой. Сэм коротко кивнул в ответ. Безнадежная тревога не сходила с его темного жесткого лица.

Мондрик остановился перед фотографами, в тени тяжелого крыла. В ветреной мгле замелькали вспышки, а он ждал, пока его молодые соратники поднесут тяжелый ящик. В ярком свете Барби мог лучше разглядеть его лицо.

Мондрик был конченным человеком. Сэм, Ник и Рекс еще держались. Опасность, откуда бы они ни исходила, только укрепила и ожесточила их. Но Мондрик сломался. Его суетливые движения выдавали расшатавшиеся до предела нервы, а обвисшее лицо выражало отчаяние.

— Джентльмены, благодарю, что согласились дождаться нас.

Его голос звучал глухо и хрипло. Ослепленный вспышками, он

беспомощно скользил глазами по незнакомым лицам, потом неуверенно повернулся к ждавшим у дверей аэропорта друзьям и родственникам под охраной двух полицейских. Доктор не мог не увидеть свою слепую жену, стоящую с собакой несколько в стороне от группы, но отвел взгляд. Оглянувшись на своих помощников, он словно просил поддержки.

— Ваше ожидание будет вознаграждено, потому что…

Барби показалось, он спешил, как будто боялся, что ему не дадут сказать.

— … потому что нам есть что сказать людям. — Мондрик тяжело перевел дыхание. — Страшное предостережение человечеству было преднамеренно скрыто и похоронено.

Бессознательным жестом руки, выдающим напряжение, он словно хотел отмахнуться от чего-то.

— Мир должен узнать об этом, если только время еще не упущено. Отнеситесь всерьез к тому, что я вам скажу. Передайте мое заявление, если сможете. Снимите на пленку то, что мы привезли, — стоптанным ботинком он тронул деревянный ящик. — Передайте это и напечатайте, если сможете.

— Обязательно, док, — радиорепортер улыбнулся, приподнимая повыше микрофон. — Я сделаю запись и тут же помчусь в студию, если, конечно, ваше заявление в ладах с политикой. Вы хотите говорить о положении в Китае?

— Мы видели войну в Китае, — серьезно ответил Мондрик. — Но я не собираюсь творить об атом. То, что мы привезли, важнее, чем любые сводки о любой войне, потому что это поможет людям понять, отчего происходят войны. Это поможет объяснить многое из того, что люди до сих пор не понимали и что они привыкли отрицать.

— О’кей, док, — радиорепортер установил свою аппаратуру, — Выкладывайте.

— Я хочу сказать вам…

Мондрик закашлялся и остановился, чтобы отдышаться. Барби услышал его сипение и прочел тревогу на суровом лице Сэма. Тот протянул Мондрику платок, чтобы старик мог вытереть покрытый испариной лоб, а ведь Барби дрожал на сыром ветру в куртке с капюшоном.

— Я хочу рассказать вам невероятные вещи, джентльмены, — нервно продолжал Мондрик. — Я хочу рассказать вам о тайных и хорошо замаскированных врагах. Это черный клан, который плетет свои заговоры среди настоящих людей, — скрытый враг, куда более коварный, чем все эти ваши пятые колонны, замышляющие развал государств. Я хочу рассказать об ожидаемом пришествии Черного Мессии Сына Ночи, чье появление среди настоящих людей станет сигналом к кровавому, ужасному и неожиданному перевороту.

Измученный старик снова задохнулся.

— Приготовьтесь к тяжелому удару, джентльмены. Это ужасные новости. Вы можете не поверить, как я не хотел верить сначала.

В это слишком трудно поверить. Но то, что мы нашли в доисторических могильниках в Алашани, заставит вас поверить, как в свое время заставило и меня.

Мои открытия там — точнее, наши — проливают свет на многие загадки. — Мондрик перевел затравленный взгляд на троих коллег, стоявших, словно на страже, около деревянного ящика, и с благодарностью наклонил голову. — Мы нашли секреты, мешавшие развитию многих наук, и другие, с которыми мы сталкиваемся каждый день, но не замечаем их.

— Почему, джентльмены, существует зло?

Его темное лицо застыло, как маска боли.

— Вам приходилось испытывать ощущение, словно за вашими неудачами кто-то стоит? Вы никогда не задавались вопросом, почему в мире нет согласия — за границей война, у нас в стране кризис? А когда вы читаете криминальную хронику, у вас не возникает чувство отвращения к жестокости человека? Никому из вас не приходилось открывать в себе некое раздвоение личности от осознания того страшного, что вы сами способны были бы натворить?

Вы не спрашивали себя…

Мондрик согнулся, задыхаясь. Он мучительно пытался отдышаться, хватаясь обеими руками за грудь. Он откашлялся в платок, снова вытер лоб. Когда, наконец, старик снова смог заговорить, его голос стал срываться на отчаянный фальцет.

— У меня нет времени перечислять все черные секреты жизни, но… послушайте!

Чтобы избавиться от ужасного напряжения, Барби украдкой посмотрел на соседей. Фотограф вставлял в аппарат чистую кассету. Радиорепортер возился с магнитофоном. Завороженные газетчики автоматически писали.

Рядом с ним, застыв, стояла Эйприл Белл. Обеими руками она вцепилась в свою сумочку из змеиной кожи. Ее полуприкрытые черно-зеленые глаза неотступно следили за Мондриком, и что-то странное было в этом взгляде.

Присматриваясь к ней, Барби опять удивился. Почему она напугала его? Почему его так тянуло к ней? Ее огненные волосы словно растапливали навеваемую ею же тревогу. Сколько в ней было того, что Мондрик назвал бы добром, а сколько зла? И в чем состоит разница между тем и другим?

Не замечая взгляда Барби, Эйприл продолжала смотреть на Мондрика. Ее руки сжимали и мяли сумочку с каким-то кровожадным наслаждением, словно это было живое существо, а ее пальцы — когти хищника.

Задыхающийся старик снова смог продолжать.

— Не думайте, джентльмены, — прохрипел он, — что гипотеза не проверена. Впервые я задумался над этим тридцать лет назад, когда один несчастный случай заставил меня понять, что все работы Фрейда с его новым подходом к психологии бессознательного — это просто описание поведения и образа мышления людей, но не объяснение причин зла.

Я тогда работал психиатром в Гленнхейвене. Потом бросил медицину, потому что мои подозрения превратили в посмешище все, чему меня учили, они делали тщетными мои попытки помочь душевнобольным. К сожалению, из-за этого я довольно сильно поссорился с доктором Гленном, отцом того Гленна, который руководит Гленнхейвеном сейчас.

Я углубился в другие науки — искал возможности опровергнуть свои подозрения. Но не смог. Я уехал учиться за границу, а потом стал преподавать в Кларендонском университете. Я занимался антропологией, археологией, этнографией — всеми теми науками, которые открывают настоящую природу человека. Постепенно у меня появились доказательства самых страшных подозрений, какие только можно себе представить.

Он снова судорожно перевел дыхание.

— Много лет я старался работать один. Вы поймете, почему я так хотел и как трудно было найти помощников. Я даже разрешит моей горячо любимой жене помогать мне, потому что она уже знала этот секрет. Она лишилась зрения — и ее жертва только подтвердила обоснованность наших подозрений.

Но в конце концов мне удалось найти людей, на которых я мог бы положиться, — Мондрик вымученно улыбнулся, переведя потеплевший взгляд на суровые лица Сэма Квейна, Ника Спивака и Рекса Читтума. — Я учил их, чтобы они могли различать…

Старик всхлипнул и осекся. Он согнулся, мучительно стараясь вздохнуть. Сэм Квейн обнял его, чтобы не дать упасть. Наконец, приступ прошел.

— Извините, джентльмены, со мной это часто случается. — Марк говорил глухо, слабо проводя платком по лицу. — Выслушайте меня, пожалуйста. Я должен спешить. Это было необходимое вступление, чтобы вы поняли.

Сэм Квейн шепнул ему что-то, и Мондрик кивнул.

— У нас была гипотеза, — быстро заговорил слабеющий голос, — и нам нужны были доказательства, чтобы предупредить и вооружить настоящих людей. Эти данные можно было найти только в останках прошлого. Десять лет назад я ушел из университета

и начал искать места обитания первобытных людей и полулюдей, чтобы добыть факты.

Вы можете себе представить трудности, с которыми нам пришлось столкнуться, — у меня нет времени перечислять все. На наш лагерь напали торгуты, мы чуть не умерли от жажды, потом чуть не замерзли там. Началась война, в это время мы только нашли первые доисторические стоянки.

Он тяжело вздохнул.

— Казалось, эти темные охотники уже знали, что мы подозреваем их, и пытались нам помешать, чтобы мы их не разоблачили. Государственный департамент не рекомендовал экспедиции ехать. Китайское правительство не давало визу. Красные считали нас шпионами — правда, нам удалось убедить их, что мы не интересуемся военными сведениями. И люди, и природа были против нас.

Но со мной были сильные люди!

Старик склонился, словно у него начинался новый приступ.

— И мы нашли то, что искали! — победоносно прохрипел он. — Нашли и вывезли из этих доисторических стоянок. — Он снова тронул ящик ботинком. — Мы привезли это — вот!

Мондрик выпрямился, тяжело дыша, пристально вглядываясь в лица собравшихся. Барби встретился с ним глазами и почувствовал, как мучительный страх борется в нем с желанием скорее сказать правду. Ему было понятно это долгое вступление. Он видел, как Мондрик хочет говорить, приводить факты и как боится, что ему не поверят.

— Джентльмены, не судите меня раньше времени, — выдохнул доктор. — И простите, если все эти предосторожности кажутся вам излишними. Вы поймете их, когда все узнаете. А теперь, когда вы уже готовы, я буду краток. Я должен успеть сказать, пока меня не остановят.

Его мертвенно бледное лицо исказилось.

— Нам грозит опасность… Все вы… все те, кто слышит… сами в опасности. Но прошу вас, выслушайте! Я все еще надеюсь, что распространив правду, я… они не смогут убить всех, кто знает… чтобы победить этот секретный клан…

Дрожащий от напряжения Мондрик снова едва дышал.

— Это было сотни тысяч лет назад…

Он задохнулся. Схватился руками за горло, словно хотел разжать невидимую удавку, судорожно захрипел. Лицо и руки у него посинели, он упал на колени, повиснув на руках Сэма. Но его губы еще шевелились, словно он пытался продолжить речь.

— Не может быть, — услышал Барби голос Сэма. — Нет, здесь же нет кошек!

Заморгав, Барби изумленно посмотрел на Эйприл Белл. Она стояла неподвижно, наблюдая за задыхающимся стариком, и ее блестящие в темноте глаза совершенно почернели. Белое, как мех шубки, лицо ничего не выражало, обе руки безжалостно душили сумочку.

Но где же была кошка? Сумочка была закрыта, и черного котенка Эйприл нигде не было видно. И почему задыхающийся Мондрик должен вспоминать о какой-то кошке? Поежившись на холодном ветру, Барби опять повернулся к старику.

Сэм Квейн и Ник Спивак положили его на землю. Квейн сорвал с себя рубашку и положил старику под голову. Но Рекс Читтум остался на страже у тяжелого деревянного ящика, внимательно глядя по сторонам, словно его содержимое было важнее, чем агония старого ученого.

Мондрик умирал. Он снова взмахнул руками, словно хватая воздух, и упал. Его залитое потом лицо побледнело и обмякло. Ноги дернулись и застыли. Он умирал от удушья, как будто на нем постепенно затягивали петлю.

— Отойдите, — закричал Сэм Квейн. — Ему нужен воздух!

Ослепительно блеснула фотовспышка. Полицейские отталкивали фотографов, сгрудившихся над умирающим. Кто-то звал «скорую помощь», но Мондрик уже не шевелился.

— Марк!

Барби вздрогнул от этого пронзительного крика. Слепая жена Мондрика вырвалась из группы у входа. Овчарка неслась впереди, и Ровена бежала за ней так уверенно, словно прозрела. Один из полицейских хотел остановить ее, но отступил перед беззвучно оскалившимся псом. Ровена протянула руки к лежащему Мондрику, упала рядом с ним на колени, ощупывая его безжизненное лицо и неподвижные руки. Холодно блестели ее кольца и браслеты, а из-под черных стекол лились слезы.

— Марк, бедный слепец, — отчаянно шептала она. — Почему ты не дал нам с Тэрком подойти и охранять тебя? Неужели ты не видел, что они уже близко?

Глава 3 БЕЛАЯ НЕФРИТОВАЯ ВОЛЧИЦА

Распростертый на дорожке покойник уже не мог ответить на этот горький вопрос, и потрясенная слепая не издала больше ни единого звука. Инстинктивно Барби пытался отстранить от нее любопытных журналистов. У него перехватило горло, и по спине пополз холодок. Он молча повернулся к Сэму Квейну. Сэм отрешенно смотрел на лежащего на земле Мондрика. Оставшись водной майке, он, казалось, не замечал пронизывающего ветра, не слышал переговаривающихся журналистов. Он даже не сразу почувствовал, когда Барби снял с себя куртку и набросил ему на плечи.

— Спасибо, Вилл, — безучастно пробормотал он. — Наверное, холодно.

Глубоко вдохнув, он обернулся к журналистам.

— Вот вам материал для статей, джентльмены, — тихо и сухо, на удивление спокойно проговорил он. — Смерть доктора Мондрика, известного антрополога и исследователя. Не забудьте, «Ламарк» пишется с «к» на конце.

Барби поймал его нервно стиснутую руку.

— Отчего он умер, Сэм?

— Вскрытие покажет, что по естественным причинам. — Он продолжал говорить сухо и медленно, но Барби чувствовал его скрытое волнение. — У него уже много лет астма, ты знаешь. Когда мы были в Алашани, он сказал мне, что у него не в порядке сердечный клапан, он знал об этом еще до отъезда. Наша экспедиция — не пикник. Не для пожилого человека с больным сердцем. Думаю, его старый насос не выдержал.

Барби взглянул на неподвижное тело и тихо плачущую над ним слепую.

— Скажи, Сэм, что хотел объявить Мондрик?

Сэм тяжело поджал губы. Его голубые глаза метнулись от Барби в холодную темную мглу, потом снова взглянули на него. Он передернул плечами под курткой, словно хотел стряхнуть с себя висящую над ним опасность.

— Ничего, — сказал он. — Правда, ничего.

— Эй, Квейн, — раздался настойчивый голос из-за плеча Барби, — не увиливайте от ответа!

Сэм снова поджал губы, он колебался, ему явно было не по себе.

— Говорите, Квейн, — требовал радиорепортер. — Или вы хотите сказать, все эти приготовления были впустую?

Но Сэм уже решился и отрицательно покачал выгоревшей головой.

— Ничего, заслуживающего крупных заголовков, — на его квадратном лице выразилась жалость, пересилившая, вероятно, страх. — Видите ли, доктор Мондрик уже долго болел, и, боюсь, его гениальный ум мог потерять присущую ученому остроту. Никто не может поставить под сомнение оригинальность, точность и добросовестность его работы, но мы пытались отговорить его делать такое мелодраматическое заявление по ее итогам.

— Вы хотите сказать, — негодующе вскричал радиорепортер, — что весь этот разговор о ваших находках в Монголии — просто бальные фантазии?

— Наоборот, — заверил Сэм, — работа доктора Мондрика — это капитальный и важный труд. Его теория и те доказательства, которые нам удалось обнаружить, заслуживает внимания любого специалиста, занимающегося антропологией.

Сэм старался не смотреть на мертвого старика и слепую Ровену. Ровным голосом он настойчиво продолжал:

— Открытия доктора Мондрика очень важны. Но, тем не менее, мы пытались убедить его обнародовать результаты экспедиции в обычной научной работе и представить ее на рассмотрение коллегии признанных специалистов. Именно так мы и сделаем после этой трагедии.

— Но старик намекал на какую-то угрозу, — перебил фотограф. — Вроде кто-то не хочет, чтобы он говорил. А потом он свалился, как только дошел до сути. Это все странно. А вы часом не боитесь, Квейн?

Сэм нервно глотнул.

— Конечно, мы расстроены. — сухо произнес он. — Но есть ли какое-либо реальное доказательство, что у доктора Мондрика здесь были враги? — Он продолжал вглядываться в темноту, словно ожидая нападения. — Их нет. Смерть доктора Мондрика именно сейчас можно считать всего лишь трагическим совпадением. Роковой приступ был вызван, несомненно, волнением.

— А как тогда насчет Сына Ночи, — вмешался радиорепортер, — этого Черного Мессии?

Бледный Сэм попытался улыбнуться:

— Доктор читал детективы. Этот Сын Ночи, я думаю, просто метафора, собирательный образ, символизирующий человеческое невежество. Он любил прибегать к образным выражениям и хотел сделать заявление возможно более красноречивым.

Сэм кивнул в сторону деревянного ящика.

— Здесь есть материал для ваших статей. Боюсь, что доктор Мондрик не совсем правильно подошел к контактам с прессой. Теория эволюции — уже не сенсационная новость. Мельчайшие факты, касающиеся происхождения человека, очень дороги для доктора Мондрика, но вряд ли они заинтересуют человека с улицы, если только не преподнести это в драматической форме.

— Черт! — радиорепортер отвернулся. — Старый комедиант провел меня!

Подкатила машина «скорой помощи», и все стали смотреть, как слепая прощается с мужем. Барби был рад, что Ровена не видит мигания фотовспышек.

— Каковы ваши планы, мистер Квейн? — спросил горбоносый журналист в черном. Барби знал, что он пишет на научные темы для одной пресс-ассоциации. — Когда вы предполагаете опубликовать полный отчет?

— Не скоро, — Сэм терпеливо повернулся к фотографу, заморгал на безжалостные вспышки. — Мы все считаем, что заявление доктора Мондрика преждевременно. Я думаю, все мои коллеги по Фонду согласятся, что привезенные из Алашани экспонаты нуждаются в тщательном лабораторном исследовании, как и записки, и бумаги доктора Мондрика. Только тогда мы сможем опубликовать результаты экспедиции. Со временем Фонд выпустит монографию. Наверное, это займет год. Может быть, два.

Кто-то из журналистов презрительно фыркнул.

— Как бы то ни было, мы должны написать об этом деле. — Один из журналистов ухмыльнулся, насмешливо глядя на Сэма. — Придется довольствоваться тем, что мы здесь видели, если вы ничего не хотите говорить. Я уже придумал заглавие: «Доисторическое проклятие обрушилось на кладбищенского вора».

— Печатайте, что хотите, — Сэм опять оглянулся вокруг себя, невольно выдавая свою неизбывную тревогу. — Сейчас я не могу ничего добавить, и мне остается только извиниться перед вами, джентльмены, от имени Фонда за эту трагическую развязку. Надеюсь, вы окажете должное уважение доктору Мондрику в своих статьях. Эта работа, когда она будет опубликована, поставит его в ряд величайших ученых современности, наравне с Фрейдом и Дарвином.

Он упрямо выставил вперед подбородок.

— Это все, что я — или кто-либо из нас — может заявить на данный момент.

Фотографы последний раз щелкнули камерами перед его упрямо сосредоточенным лицом и начали убирать аппаратуру. Радиорепортер свернул провод и спрятал микрофон. Постепенно все разошлись, чтобы передать в редакции эту странную и неоконченную историю.

Барби поискал глазами Эйприл Белл и увидел, что она идет к зданию аэропорта. Девушка поспешила ускользнуть, чтобы первой продиктовать по телефону свой материал в «Колл». Но у Барби, чтобы статью успели набрать в утренний номер, было еще время до полуночи. Еще оставалось несколько часов, чтобы разгадать тайну скоропостижной смерти доктора Мондрика.

Барби протолкался вперед и схватил за руку Сэма Квейна. Тот испуганно вскрикнул, почувствовав чье-то прикосновение, потом вымученно улыбнулся. Естественно, он испытывал напряжение после случившейся трагедии. Барби отвел его в сторону, к хвосту самолета.

— Что произошло, Сэм? — потребовал он. — Ты умело выпустил пар, но сделал это недостаточно убедительно. Мондрик действительно хотел что-то сказать? Я вижу, что вы все чего-то боитесь. Что это? Чего вы боитесь?

Широко раскрытые глаза Сэма пронзительно глянули на него, словно он старался распознать и разоблачить страшного врага. Сэм поежился, натягивая на широкие плечи узкую куртку Барби, но, тем не менее, ответил спокойно и уверенно:

— Мы боялись именно того, что произошло. Мы все знали, что Мондрик болен. В полете нам пришлось пересекать холодный фронт, и еще перемена высот — это же нагрузки на сердце! А он хотел сделать заявление немедленно — может быть, просто чувствовал, что ему недолго осталось.

Барби покачал головой.

— Звучит убедительно — почти. Но приступы астмы далеко не всегда смертельны, а сердечные приступы непредсказуемы. Не могу отделаться от мысли, что вы боитесь чего-то другого. — Он схватил Сэма за руку. — Ты мне не доверяешь, Сэм? Или мы уже не друзья?

— Не говори глупостей, Вилл. — Напряжение уже прорывалось сквозь его напускное спокойствие. — Я знаю, что Мондрик не совсем доверял тебе, он никогда не говорил мне, почему. Он вообще мало кому доверял. Но мыто все равно друзья.

Сэм нервно передернул плечами, покосившись на запертый ящик, Читтума и Спивака, стоящих на страже.

— Мне надо идти, Вилл. Много дел. Надо уладить все насчет похорон и переправить этот ящик и другой груз в Фонд. — Он снял узкую куртку, дрожа. — Спасибо, Вилл, тебе она тоже нужна, а у меня есть, что надеть, в самолете. Извини.

Барби взял куртку, прося:

— Подойди к Норе, она же ждет тебя, с Пат. И старый Бен здесь, встречает Рекса. И Спиваки прилетели из Бруклина к Нику. — В его голосе звучало удивление. — Что с вами, Сэм? Неужели у вас нет времени для своих собственных семей?

У Сэма глаза потемнели, как от боли.

— Мы повидаемся, когда сможем, — он порылся в куче мешков и коробок, выгруженных из самолета, и вытащил потертую кожаную куртку. — Господи, Вилл! Что мы, по-твоему, не люди? Я уже два года не видел жену с ребенком. Но нам надо устроить этот ящик.

Он нервно отвернулся.

— Подожди, Сэм, — Барби снова поймал его руку. — Еще один вопрос. — Он понизил голос, чтобы его не смогли услышать снующие грузчики и сгрудившиеся у «скорой помощи» служащие. — Какое отношение имеет кошка к смерти Мондрика?

Сэм сильно побледнел.

— Я слышал, как он шептал… но я не видел никакой кошки.

— Но почему, Сэм? — не отступал Барби. — Почему какая-то кошка могла бы повлиять?..

Сэм странно, испытующе смотрел на него.

— У него аллергическая астма, — коротко ответил он. — Аллергия на кошек. Он проходил проверку на чувствительность, и это подтвердилось. Он не мог войти в комнату, в которой до того была

кошка. У него сразу начинался приступ, — Сэм замолчал. — А ты видел здесь кошку?

— Да, черного котенка…

Барби почувствовал, что Сэм сразу напрягся, и увидел возвращающуюся из аэропорта Эйприл Белл. Огни играли в ее рыжих волосах, и сама она — быстрая, сильная, грациозная — походила на крадущуюся кошку. Странно, почему ему на ум пришло такое сравнение? Ее темный взгляд остановился на Барби, и она радостно улыбнулась.

— Где? — прошептал Сэм, — где ты видел котенка?

Барби взглянул в раскосые глаза Эйприл Белл и не смог сказать Сэму, что это она принесла котенка. Ее влияние на него было сокрушительным, он не хотел думать, куда это заведет. Барби смутился и поспешно ответил, тоже понизив голос:

— Где-то там, около здания, прямо перед тем, как прилетел самолет. Я не заметил, куда он убежал.

В прищуренных глазах Сэма зажглось подозрение. Он открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но увидел приближающуюся Эйприл Белл. Барби показалось даже, что он сжался, как боксер, готовящийся встретить опасный удар.

— Это вы, мистер Квейн! — ласково защебетала девушка. — Я хочу задать вам один вопрос — для «Кларендон Колл». Что у вас в этом зеленом ящике? — она с любопытством перевела глаза на обитый железом ящик под охраной двух усталых исследователей. — Бушель алмазов? Чертежи атомной бомбы?

Сэм был в нокдауне.

— Ничего столь захватывающего. Боюсь, что это не заинтересует ваших читателей. Мимо таких вещей вы бы прошли на улице, не заметив. Просто старые косточки, кусочки мусора, выброшенные на свалку еще до того, как началась человеческая история.

Она мягко рассмеялась, но не собиралась отступать.

— Но, пожалуйста, мистер Квейн, если этот ящик ничего собой не представляет, почему тогда…

— Извините, — резко оборвал ее Сэм. Девушка ухватилась за его руку, но он вырвался и ушел, не оборачиваясь, к стоящим у ящика Рексу и Нику.

По пути он сказал что-то офицеру полиции, указывая на встречающих, все еще стоящих у аэропорта. Оставшись рядом с Эйприл

Белл, Барби видел, как они подошли к самолету. Прямой старик пожал руку своему красивому внуку. Толстая мама Спивак рыдала в объятиях худого, очкастого Ника, а папа Спивак обнимал обоих.

Сэм дождался Нору, не отходя от ящика. Он жадно поцеловал ее и взял на руки малышку Пат. Девочка радостно засмеялась, просила папин платок и яростно терла им мокрые от слез щеки. Нора пыталась увести мужа, но он твердо уселся на зеленый ящик и посадил дочь на колени.

Мама Спивак, обхватив обеими руками сына, заревела в голос.

— Может быть, в этом ящике действительно только то, что он сказал, — промурлыкала Эйприл Белл на ухо Барби, — но они все готовы жизнь за него отдать, как сам Мондрик. — Ее длинные глаза мечтательно глянули в темноту. — Было бы занятно, если бы так и случилось?

— Но не особенно весело, — пробормотал Барби.

Что-то снова заставило его вздрогнуть. Может, продуло, пока он стоял без куртки. Барби отодвинулся от девушки, и ему вдруг стало неприятно прикосновение ее пушистого белого меха. Он не мог отделаться от мыслей о котенке. Маловероятно, но не исключено, что эта рыжеволосая красавица — изощренная убийца.

Барби прогнал эту мысль. Он видел немало преступниц в полиции и в суде, но ни одна из них не была так свежа и чиста, как Эйприл Белл. Но умер человек, погиб от распространившихся в воздухе протеинов кошачьего меха. Это подействовало так же безотказно, как если бы его задушили шнурком. А котенка принесла эта высокая соблазнительная рыжая.

Барби еще раз взглянул на сумочку, в которой был котенок, и к своему ужасу обнаружил, что она исчезла. Девушка проследила его взгляд. Ее глаза снова потемнели, а лицо стало белей шубки.

— Моя сумочка! — Эйприл Белл грациозно всплеснула руками. — Я, наверное, забыла ее, когда диктовала статью. Мне ее дала тетя Агата. Я должна ее найти — там наша семейная реликвия, белая нефритовая булавка. Помогите мне поискать, Барби!

Барби пошел за ней к тому месту, откуда отъехала «скорая помощь», а потом к телефонным будкам в зале ожидания. Он, однако, не удивился, когда никакой потерянной сумочки там не оказалось. Эйприл Белл была слишком умна и хладнокровна, чтобы что-то потерять. Наконец, она посмотрела на украшенные бриллиантами часики.

— Наверное, мы напрасно тратим время, Барби, — сказал она без видимого сожаления. — Спасибо за помощь, но, видимо, я сама не заметила, как отдала ее тете Агате вместе с Фифи.

Барби постарался обойтись без выражения сарказма, но в глубине души продолжал считать тетю Агату чистейшим вымыслом. Он помнил, как длинные пальцы девушки жестоко терзали сумочку рядом с задыхающимся Мондриком, но ничего не сказал.

— Спасибо, Барби, — повторила девушка. — Мне нужно еще раз позвонить в редакцию, поэтому извините, если я вас покину.

«Чтобы узнать всю правду, читайте „Стар“», — припомнил девиз своей газеты Барби. У него еще есть время до полуночи, чтобы узнать, что в том ящике и от чего умер старый Мондрик. Улыбка исчезла у него с лица, и он замялся. — Я… можно мне снова встретиться с вами?

Вилл мучительно ждал ответа, глядя на ее роскошную белую шубку. Барби безумно хотелось снова увидеть Эйприл. Его мучили подозрения, что она окажется убийцей, в то же время он надеялся их опровергнуть. На ее чистый белый лоб набежала морщинка, но потом девушка улыбнулась. Он вздохнул.

— Если хотите, Барби. — Голос у нее был бархатный, мечтательный. — Когда?

— Поужинаем — сегодня? — Барби старался не выдать волнения. — Девять для вас не слишком поздно? Сейчас мне еще надо узнать, что Сэм Квейн и компания собираются делать с этим таинственным ящиком, а потом написать статью.

— Не поздно, — пропела Эйприл. — Я люблю ночь, и мне тоже интересен этот ящик.

Ее глаза, вновь потемнев, наблюдали, как в сгустившейся темноте трое усталых исследователей грузили ящик в машину доктора Беннета. Расстроенные, ничего не понимающие родственники молча смотрели на них. Барби тронул меховой рукав Эйприл Белл и вздрогнул от ледяного ветра.

— Значит, в девять? — переспросил он. — Где мы встретимся?

Эйприл Белл вдруг резко рассмеялась, иронично приподняв подведенные брови:

Прямо сегодня, Барби? Нора подумает, что вы потеряли голову!

— Может быть. — Он снова прикоснулся к ее шубке, стараясь унять непонятную дрожь. — Все это для меня неожиданно. Ровена Мондрик мне друг, хотя с ее мужем мы разошлись. Мне его жалко, но я думаю, что Сэм позаботится обо всем. Надеюсь, вы согласитесь поужинать со мной, Эйприл?

«И надеюсь, — подумал он, — что вы расскажете мне, для чего принесли сюда котенка и зачем вам понадобилось придумывать эту тетю Агату и были ли у вас причины желать смерти Мондрика». Он затаил дыхание и ждал.

— Если я смогу. — Ее белые зубы блеснули в улыбке. — Мне сейчас надо бежать — позвонить в редакцию, а потом я спрошу тетю Агату.

Она убежала — грациозно, как неприрученный зверь. Барби смотрел, как Эйприл вошла в телефонную будку, удивляясь тому, что происходило в его душе при виде этой девушки. Ее ласковый голос еще звучал у него в ушах. Барби глубоко вздохнул, опустил голову и постарался успокоиться. Зря он столько пил, не держал себя в форме. В светящейся будке еще было видно, как блестит ее белый мех. Он опять поежился, наверное, все-таки простудился. Потом решительно направился прочь. «Интересно, каково было бы узнать, что Эйприл Белл и впрямь убийца?»

Квейн, Спивак и Читтум уехали со своим ящиком в машине Беннета. Нора и остальные родственники медленно возвращались через здание аэропорта. Мама Спивак все еще голосила, а папа неловко пытался ее успокоить:

— Все нормально, мама, — маленький портной гладил ее могучие плечи. — Ну, как Ники может лететь с нами в Бруклин, когда ему надо столько сделать для Фонда? Конечно, он знает, как ты собиралась к его приезду и готовила, так что вся квартира пахнет, как хороший ресторан. Он знает, что мы даже заплатили за его билеты туда и обратно, но это же не главное. Важна любовь.

Не плачь, мама.

— Что мне уборка, еда? Даже этот билет? Нет, папа. Это та ужасная штука, которую они привезли в зеленом ящике. Мой Ники даже на ушко мне не хотел сказать, что там!

Трясущимися руками она ухватилась за мужа.

— Я боюсь, папа! — простонала она. — Эта штука, которую они повезли к Сэму! Она убила бедного доктора Мондрика, Я боюсь, она доберется до Сэма с Норой. И до нашего маленького Ники тоже!

— Пожалуйста, мама, — папа Спивак попытался рассмеяться. — Ники говорит, ты просто старая трусиха.

Однако его смех прозвучал невесело.

Нора Квейн несла маленькую Пат, опасливо прижимая девочку к себе. Она выглядела совершенно опустошенной, растерянной и даже не заметила Барби. Пат старательно приглаживала ее волосы, приговаривая:

— Мамочка, ты то не плачь.

Старый Бен Читтум был так расстроен, что Барби не выдержал и подошел к нему:

— Пойдем, Бен. Я на машине, отвезу вас.

— Спасибо, Вилл, но я в порядке. — Старик вымученно улыбнулся. — Не беспокойся за меня. Я знаю, что Рекс приедет ко мне, когда они отвезут этот ящик к Сэму. Конечно, я не того ждал, но я в полном порядке. Я бодр, как молодой барашек!

Барби огляделся, чтобы убедиться, что Эйприл Белл все еще в телефонной будке. Его осенило! Он быстро пошел к мусорному баку за углом аэропорта, отбросил несколько смятых газет, конфетные обертки, старую соломенную шляпу.

Та же интуиция уже помогала ему добыть материал для сотни статей — озарение, неизвестно откуда приходящее, но безошибочное! Престон Трой считал это качество обязательным для хорошего журналиста. Нюх на новости. Барби как-то заговорил об этом с доктором Гленном, но ученый психиатр объяснил такую способность логическими умозаключениями, происходящими, однако, за пределами сферы сознания. Витиеватое объяснение Гленна не удовлетворило Барби, но интуиции своей он всегда доверял.

Под помятой соломенной шляпой он нашел сумочку из змеиной кожи.

Концы красной ленточки, свисавшие из-под застежки, были измяты, словно их наматывали на пальцы и изо всех сил тянули. Барби распахнул сумочку. Внутри валялось безжизненное тельце черного котенка тети Агаты.

Красная ленточка, завязанная скользящей петлей, была затянута так крепко, что голова котенка почти оторвалась. Рот был открыт, алый язычок вывалился, голубые глаза выпучены. Котенка умело задушили. Но капелька крови на белой шелковой подкладке подсказала Барби, что это еще не все.

Отодвинув пальцем тело котенка, Барби почувствовал в его шелковистой шерстке что-то твердое и холодное. Он повернул сумочку к свету, падающему от здания аэропорта, и даже присвистнул. Нашлась пропажа Эйприл Белл — белая нефритовая булавка. На камне была вырезана бегущая волчица с блестящим малахитовым глазом. Тонкая, дорогая работа — маленькая волчица своей стремительной грацией странно напоминала Эйприл Белл.

Застежка под резным камнем была раскрыта, и стальное острие глубоко вонзилось в тело котенка. Когда Барби вытащил его, упала еще одна капелька темной крови. Острие, должно быть, прошло через самое сердце.

Глава 4 КОЛДОВСКОЙ РЕБЕНОК

Барби немного помнил, как на занятиях с Мондриком он изучал теорию и практику первобытного колдовства, но с тем, что называется «оккультными науками», не был знаком. Это им было не нужно. Черный котенок и старый ученый умерли одновременно и по одним и тем же причинам. Должно быть, Эйприл Белл убила котенка. Но замышляла ли она таким образом — если отбросить предположение о новомодной биохимической магии, называемой аллергией — человекоубийство?

Барби был убежден, что замышляла.

И что теперь делать? Его первым побуждением было отнести сумочку вместе с ее потрясающим содержимым Сэму Квейну. Может быть, после этого ему удалось бы заглянуть в охраняемый ящик. Но он отверг эту затею. Колдовство могло бы стать благодатной темой для обстоятельной монографии у таких ученых, как Мондрик, но Сэм Квейн только посмеется, если поведать ему, что шикарная современная ведьма с подведенными бровями и изысканным маникюром творит свой черный промысел в обычном американском городе. Вежливая холодность Сэма задела его. Кроме того, Барби почему-то не хотелось впутывать в это дело Эйприл Белл.

Может статься, она и не убивала маленькую Фифи. Куда естественнее было бы заподозрить мальчишек, которые все время вертелись около самолета. Может быть, даже тетя Агата существовала на самом деле. Как бы то ни было, если девушка согласилась поужинать с ним, он, вероятно, сможет узнать о ней побольше. Так или иначе, с этой мучительной неопределенностью надо кончать.

Решение было принято. Барби вытер кровь со стального острия о подкладку сумочки и положил маленькую нефритовую волчицу в карман. Потом закрыл сумочку и снова спрятал ее под помятой соломенной шляпой. Интересно, что подумают мусорщики, если случайно увидят сумочку? Но они, возможно, привыкли к такого рода находкам.

Барби поспешил обратно в здание. Холодный ветер снова заставил его задрожать. Ненастная ночь показалась темнее. Он хотел вытереть потные руки и по трещащему звуку понял, что разорвал свой носовой платок.

Вилл направился в зал ожидания, чтобы скорее встретиться с Эйприл Белл. Она уже вышла из телефонной будки, сильно раскрасневшись, — наверное, волнуется, сдав первое большое задание в «Колл». Конечно, она не похожа на убийцу. Но еще надо узнать, зачем девушка принесла в аэропорт котенка и действительно ли она задушила и заколола его, чтобы магическим образом остановить дыхание и сердце доктора Мондрика.

— Освободились? — спросил Барби. Ее зеленые глаза блестели, в улыбке чувствовалась дружеская теплота. Он мотнул головой в сторону автостоянки, где оставил свою потрепанную двухместную машину. — Можно, я отвезу вас в город?

— Извините, но я на машине. — Она как будто снова задохнулась. — Тетя Агата заходила в гости поиграть в бридж и решила вернуться в город на автобусе.

— А-а, — он попытался не показать разочарования или сомнения по поводу тетушки Агаты. — Ну, так как насчет ужина?

— Я звонила тете, и она сказал, что мне можно пойти. — Эйприл согрела его радостной улыбкой.

— Прекрасно! Где вы живете?

— В «Тройан Армз», — сказала девушка, — квартира 2С.

— Ого! — Барби не мог скрыть удивления. Это шикарное здание было еще одним предприятием Престона Троя. Барби приходилось петь ему дифирамбы в «Стар». Даже самый дешевый люкс там стоил сотни две долларов в месяц. Для начинающего репортера дела у Эйприл Белл шли неплохо — если, конечно, тетя Агата не существовала на самом деле и не была к тому же богата.

— Но мы встретимся. — Высокая рыжая красавица, казалось, не заметила его изумления, и от звуков ее мягкого хрипловатого голоса ему стало легко. — А куда мы пойдем?

— В «Ноб-Хилл», — с надеждой предложил он. Хотя для репортера «Стар» этот загородный ночной ресторан был дороговат.

— Как хорошо, — промурлыкала девушка.

Он вышел с ней к стоянке, в ветреную темноту. Ее ждал длинный терракотовый автомобиль с поднимающимся верхом, который, озадаченно прикинул Барби, на черном рынке мог бы потянуть на четыре тысячи долларов. Очень немногие начинающие репортеры могут позволить себе кататься на таких роскошных машинах. Будем надеяться, он принадлежит тете Агате.

Барби открыл дверцу, и Эйприл Белл грациозно скользнула внутрь, похожая в своей шубке на белую волчицу у него в кармане. Она на минуту взяла его руку, прикосновение холодных сильных пальцев девушки возбуждало, как и ее голос. Он подавил желание поцеловать эту руку, боясь все испортить, только неровно дышал. Убийца Эйприл Белл или нет, но девушка она совершенно очаровательная.

— До свидания, Барби, — шепнула она. — До девяти.

Барби сел в свою довоенную тележку и поехал в редакцию, чтобы отстучать статью для «Стар». Сидя за своим письменным столом, он с облегчением осознавал, что четкий, штампованный язык современной журналистики не допускает субъективных домыслов.

«Доктор Ламарк Мондрик, известный антрополог и основатель Гуманитарного Исследовательского фонда, вернувшийся прошлой ночью из пустыни Алашань после двухлетних раскопок на местах доисторических стоянок, упал замертво в городском аэропорту как раз в тот момент, когда собирался объявить журналистам об открытиях, сделанных в экспедиции…»

Это для начала. Он продолжил, изложив детали происшедшей трагедии, дополнив статью известными ему биографическими данными и сведениями, полученными в морсе. Хорошо, что в том логическом изложении фактов не оставалось места для Эйприл Белл или загубленного котенка в мусорном баке.

Потом Барби снова поспешил к потрепанной машине. Усевшись за руль, он спохватился, что забыл купить бутылку. Последние месяцы еще не было случая, чтобы Барби прошел мимо бара «Минт», не опрокинув рюмку и не прихватив бутылку с собой.

Его собственная квартира представляла собой две обшарпанные комнаты, с кухонькой и ванной, в старом двухэтажном доме на Брэд-стрит. Район неухоженный, расположен слишком близко к фабрикам, но зато плата невелика, а хозяйку не волнует, сколько он пьет.

Барби принял душ и побрился, радостно насвистывая, достал чистую рубашку и костюм, в котором не стыдно было бы появиться в «Ноб-Хилл». Может быть, Эйприл Белл как раз то, что ему нужно. В восемь сорок, уже закрыв за собой дверь, он услышал телефонный звонок в квартире. Барби бросился снимать трубку, испугавшись, что это Эйприл Белл передумала встречаться с ним.

— Вилл? — спокойно и быстро сказал женский голос. — Я хочу поговорить с вами.

Слава Богу, это не Эйприл Белл. Через секунду он уже узнал глубокий и плавный голос слепой жены Мондрика, ровный, как будто горе не поколебало ее.

— Вы можете сейчас приехать ко мне? — спросила она. — Прямо сейчас?

Барби взглянул на часы и нахмурился. До «Ноб-Хилл» надо было ехать через весь город, по мосту за реку. А до старого дома Мондриков, рядом с университетом, сорок кварталов в противоположную сторону.

— Не сейчас, Ровена, — сконфуженно проговорил он. — Я, конечно, все сделаю, что могу, для вас. Я могу приехать утром, или сегодня, но позже. У меня сейчас назначена встреча, которую я не хотел бы пропустить…

— О! — почти с болью простонала Ровена. С минуту в трубке стояла тишина, потом тихий голос Ровены мягко спросил: — С этой женщиной, Белл?

— С Эйприл Белл, — сказал Барби.

— Вилл, кто она такая?

— Гм, — Барби запнулся. Надо отдать должное Ровене, несмотря на все свои невзгоды, она не отрывалась от мира. — Просто новенькая журналистка, из вечерней газеты, Я с ней только сегодня познакомился. Тэрку она не понравилась, но на мой взгляд она очень хороша.

— Нет! — воскликнула слепая, потом заговорила умоляюще: — Не ходите, Вилл! Позвоните ей, хотя бы отложите эту встречу. Нам надо сначала поговорить. Прошу вас. Пожалуйста.

— Извините, Ровена, но я действительно не могу, — несмотря на все усилия, в его голосе прорвалось недовольство. — Я знаю, что она вам не нравится и вашей собаке тоже, но мне девушка интересна.

— Не сомневаюсь в этом, — тихо сказала Ровена. — И пред да то, что она мне не нравится. У меня есть на то причина, о которой я хочу рассказать вам в любое удобное для вас время. Пожалуйста, приезжайте, когда сможете.

Барби не мог рассказать Ровене обо всем, что стояло за его интересом к Эйприл Белл. Он сам точно не понимал этого. Но сочувствие к несчастной слепой заставило его пожалеть о своей резкости, и он поспешно пообещал:

— Извините, Ровена. Я приеду к вам как только смогу.

— Берегитесь, Вилл! — В мягком голосе Ровены звучала жесткая настойчивость. — Берегитесь ее сегодня вечером. Она злоумышляет против вас. Безжалостно!

— Пожалуйста, объясните, — начал он и услышал короткие гудки. Вилл повесил трубку и с минуту стоял неподвижно, размышляя, что она могла иметь в виду. Ничего путного ему в голову не приходило — разве что Ровене вздумалось переносить извечную неприязнь собак к кошкам на свое отношение к Эйприл Белл.

Барби припомнил, что Ровена время от времени была подвержена странным приступам депрессии. В общем, спокойная и обаятельная, увлеченная музыкой, обходительная с друзьями, даже веселая, — иногда она бросала и друзей, и пианино, уходила в себя и, казалось, была занята только своей собакой и своими серебряными украшениями.

Такие странности, надо полагать, были естественными последствиями того страшного случая в Африке, а внезапная смерть Мондрика только подогрела старые страхи. Он заедет к ней утром и постарается унять ее беспричинное беспокойство. И не забыть бы купить ей пару новых пластинок для автоматического фонографа, который ей подарили Сэм и Нора Квейн.

Но сейчас он собирался встретиться с Эйприл Белл.

Бар в «Ноб-Хилл» представлял собой застекленный полукруг, залитый зловещим туманным красным светом. Хромированные стулья, обтянутые зеленой кожей, были слишком угловаты, чтобы чувствовать себя на них комфортно. В целом обстановка была шикарная, хотя давящая и беспокойная. Может быть, решил Барби, специально так задуманная, чтобы ничего не подозревающие гости, стремясь расслабиться, покупали больше спиртного.

Из-за маленького черного столика под аркой красного стекла сверкнула алая улыбка Эйприл Белл. Белая шубка была небрежно сброшена на спинку соседнего сиденья. Казалось, девушка превосходно чувствовала себя на угловатом стуле, и тяжелая атмосфера этого заведения нисколько на нее не действовала. Наоборот, овальное лицо Эйприл выражало почти кошачье удовольствие.

Ее довольно откровенное вечернее платье глубокого зеленого цвета подчеркивало манящую зелень раскосых глаз. Барби и в голову не пришло надеть смокинг или фрак, и на минуту он почувствовал себя очень неловко в своем не самом новом деловом сером костюме, который к тому же был ему широковат. Но для Эйприл Белл, кажется, это не имело значения, и Вилл тоже забылся, восхищенно созерцая все то, что раньше было скрыто белой шубкой. Ее белое холеное тело выглядело неизъяснимо желанным, но он не мог забыть предостережение слепой.

— Можно мне «дайкири»? — спросила девушка.

Барби заказал два «дайкири».

Он смотрел на нее через столик, такой маленький, что Вилл даже уловил чистый аромат, исходящий от девушки. Еще не притронувшись к напиткам, он был полупьян от этих светящихся рыжих волос и темного взгляда удлиненных глаз, теплоты ее ласковой улыбки и живой близости великолепного тела — и уже не мог помнить о продуманном плане действий.

Бархатный звук хрипловатого голоса Эйприл Белл заставил Барби забыть, что он подозревал ее в убийстве. Но репортер знал, что не сможет отделаться от мыслей на эту тему, пока не узнает

правды. Это нездоровое беспокойство, разлад между его светлыми надеждами и мрачным, неопределенным страхом не оставляли его.

Пока он ехал сюда через мост, Барби успел наметить план разговора. Главное, что надо было сделать, — это выяснить мотивы. Если она действительно ничего не знала о Мондрике и не имела причин желать ему зла, вся история превращается в нелепую чепуху. Даже если присутствие котенка действительно убило Мондрика, эта непредсказуемая случайность не должна тревожить ни его, ни правосудие.

Барби не хотелось рассматривать альтернативу. Эта высокая рыжая, которая улыбается ему сквозь дымчатый туман с намеком на особую задушевность, сулит ему куда больше, чем мог бы ожидать одинокий, побитый жизнью репортер. И он не хочет бросать в грязь неожиданный дар судьбы. Ему хочется нравиться ей.

И не хочется выяснять мотивы. Какое ему дело, что она могла желать смерти Мондрика! Но рой неразрешенных загадок неотступно висел над ним, бросая зловещую тень на радостную улыбку девушки. Кто она — этот «тайный враг» Мондрика, который ждет пришествия Сына Ночи?

А если Эйприл Белл была членом какого-нибудь тайного общества? Когда в мире все кипит, когда едва окончилась война, а расы, народы, враждебные философии все еще борются друг с другом, когда ученые каждый день изобретают все новые орудия убийства, такое вполне можно себе представить.

Предположим, Мондрик с командой во время своей экспедиции по местам сражений в Азии, нашли свидетельства, вскрывающие состав и цели этого общества, и привезли их сюда в деревянном ящике. Со всеми мыслимыми предосторожностями, точно зная, чем им это грозит, они пытались обнародовать эти сведения. Но Мондрик, не успев сказать, откуда исходит угроза, упал замертво.

Его убила Эйприл Белл — он ничем не мог опровергнуть этот леденящий душу факт. Было ли это нелепое стечение обстоятельств или умышленное убийство, но смерть Мондрика наступила из-за черного котенка, которого рыжая принесла к самолету в своей сумочке из змеиной кожи. Не очень приятно делать выводы из таких фактов, но просто так от них не отмахнешься.

Принесли «дайкири», и белые зубы Эйприл Белл сверкнули из-за рюмки. Она была рядом, теплая и близкая, и Барби был готов любым способом подавить свои мучительные подозрения. «В конце концов, говорил он себе, — это какая-то фантастика. Раз есть такие проверенные орудия убийства, как нож, цианид, автомат, то ни один нормальный убийца не станет таскать вокруг предполагаемой жертвы котят, от шкурки которых распространялась бы протеиновая пыльца. Ни один разумный убийца не станет связываться с ленточками, затянутыми на шее котенка, или булавками, вонзенными ему в сердечко.

Конечно, если только не…»

Барби замотал головой и, натянуто улыбнувшись, поднял рюмку, чтобы чокнуться с Эйприл Белл. Чем больше он копался во всех этих туманных нелепостях, тем страшнее они представлялись. Репортер твердо решил думать о более приятных перспективах, которые открывались ему в этот вечер с самой очаровательной женщиной, какую он только встречал.

А если она была ведьмой?

То есть, поправил он сам себя, если она замышляла смерть Мондрика и специально для этого задушила маленькую Фифи? В конце концов, та жизнь, которую он вел, ему уже опостылела. Восемьдесят часов в неделю работать на Престона Троя за мизерную плату, которой едва хватало, чтобы платить за квартиру, еду и виски. В день он выпивал большой стакан дешевого «бурбона». А Эйприл Белл, даже если она и ведьма, могла бы помочь ему выбраться.

Отстранив зазвеневшую рюмку, она взглянула на него, и ее дивные холодные глаза вызывающе улыбнулись.

— Ну, Барби…

Вилл наклонился через столик.

— За… наш вечер! — От ее близости перехватило дыхание. — Пожалуйста, Эйприл, я хочу знать о вас все. Где вы жили, чем занимались, кто ваши друзья, семья. О чем вы мечтаете и что любите есть на завтрак.

Алые губы Эйприл Белл сложились в кошачью улыбку.

— Вам следует знать, Барби, что тайна женщины — ее главное очарование.

Он не мог не заглядеться на ее сильные, безупречно белые зубы. Они напомнили ему безумный рассказ По — как одного молодого человека преследовало необъяснимое желание вырвать зубы своей возлюбленной. Он попытался отделаться от этого неуместного сравнения и тоже поднял рюмку. Рука у него задрожала, и вино пролилось на пальцы.

— Когда тайн слишком много, начинаешь волноваться, — Вилл осторожно поставил рюмку на стол. — Я вас просто боюсь.

— Даже так? — Эйприл смотрела, как он вытирает мокрые пальцы. Улыбка на ее белом, подвижном лице показалась зловещей, словно она про себя насмехалась над ним. — Но, Барби, это вас надо опасаться.

Репортер молча опустил глаза и отхлебнул коктейль. До сегодняшнего дня он считал, что знает женщин даже слишком хорошо. Но перед Эйприл Белл он терялся.

— Понимаете, Барби, я создана себе образ, иллюзию, — ее холодный голос звучат насмешливо. — А вы меня очень порадовали, поверив в нее. Неужели вы хотите, чтобы я ее теперь разрушила?

— Хочу, — серьезно ответил он. — Пожалуйста, Эйприл.

— Хорошо, Барби, — промурлыкала она. — Ради вас я скину свой узорный покров.

Эйприл Белл поставила рюмку и наклонилась к нему, сложив руки на столе. Ее белые плечи и грудь были рядом. Ему показалось, что он чувствует естественный запах ее тела, слабый, сухой и чистый, — слава Богу, еще не попавший в рекламу мыльных фирм.

— Я — дочь простого фермера, — сказала девушка. — Родилась в Кларендонском округе. У моих родителей была небольшая молочная ферма, вверх по реке, прямо за железнодорожным мостом. Я каждое утро проходила полмили, чтобы попасть на школьный автобус.

Она коротко усмехнулась.

— Ну, Барби, это достаточно разрушает мою драгоценную иллюзию?

Барби отрицательно покачал головой:

— Даже не задевает ее. Пожалуйста, продолжайте.

На белом выразительном лице Эйприл Белл мелькнула растерянность.

— Пожалуйста, Вилл, — тихо попросила она, — я не хотела бы вам больше ничего о себе рассказывать, хотя бы сегодня. Моя иллюзия — мой щит. А без него я буду беспомощна и не очень привлекательна. Не заставляйте меня разбивать его. Без него я вам разонравлюсь.

Это вам не грозит, проговорил он почти мрачно. — Я хочу, чтобы вы продолжили. Я, видите ли, все еще боюсь.

Девушка пригубила «дайкири» и изучающе взглянула на него. Насмешка исчезла из ее холодных зеленых глаз. Некоторое время она хмурилась, но потом снова улыбнулась со свойственной ей мягкостью и дружелюбием.

— Предупреждаю, это будет достаточно неприятно.

— Принято, — пообещал он. — Я хочу получше вас узнать, чтобы вы мне больше нравились.

— Надеюсь, — Эйприл улыбнулась. — Пожалуйста.

На ее подвижном лице промелькнуло выражение отвращения.

— Мои родители не ладили, в этом вся беда. — Голос у нее стал напряженным и неровным. — Мой отец… нет смысла ворошить неприятные подробности. Когда мне было девять лет, мать увезла меня в Калифорнию. Остальные дети остались с отцом. Вот вам дешевая и неприглядная правда, которую я хотела спрятать под моим узорным покровом.

Эйприл Белл залпом выпила рюмку.

— Моя мать не получала алиментов, — сдавленно продолжала девушка. — Она даже снова взяла свою девичью фамилию. Она работала, чтобы содержать меня. Официанткой в придорожном ресторане, продавщицей, стенографисткой. Снималась в массовке. Потом ей удалось получить несколько маленьких ролей, но все это на ней тяжело сказывалось. Мама жила для меня и пыталась научить меня вести игру похитрее.

О мужчинах она была невысокого мнения, боюсь, не без причин. Она хотела, чтобы я научилась постоять за себя. Мама приучала меня к… она называла меня волчицей. — В нервной улыбке блеснули ее прекрасные зубы. — И вот я перед вами, Барби. Мать находила деньги мне на школу. И еще ухитрялась платить страховку. Когда она умерла, я получила несколько тысяч долларов. У меня они уже разошлись, если я, конечно, правильно усвоила ее уроки…

Вместо улыбки у нее вышла гримаска.

Вот такая картина, Барби. Я — безжалостный хищник. — Она резко отодвинула пустую рюмку нервическим движением, словно пытаясь защититься. — Как я вам теперь нравлюсь?

Барби неуютно поежился под пронизывающим взглядом ее восточных глаз. К его облегчению, подошел официант. Барби заказал еще два «дайкири».

Понизив голос, в котором еще звучала горькая — может быть, над собой — насмешка, Эйприл Белл спросила:

— После того, как вы узнали грубую правду, которую я так старательно скрывала, вы меня меньше боитесь?

Барби попытался улыбнуться.

— Для хищника, — сказал он по возможности более непринужденно, — вы прекрасно экипированы. Хотелось бы, чтобы и у нас в «Стар» репортерам так же хорошо жилось, — Потом он заговорил серьезно. — Я боюсь кое-чего другого.

Вилл пристально взглянул на нее. Потому что почувствовал, как ее прекрасное белое тело напряглось. Зеленые глаза настороженно сузились. Даже ее нежный запах источал тревогу. Как будто она действительно была опасной хищницей, готовящейся к безжалостному прыжку из-за маленького черного столика. Ее поспешная улыбка не развеяла этого впечатления.

— Ну, — хрипло спросила она, — так чего же вы боитесь?

Барби проглотил остатки своего коктейля. Его пальцы выбивали по столу нервную дробь. Он заметил, какой крупной и волосатой выглядела его рука рядом с нежной рукой девушки. Невыносимое противоречие терзало его сознание — отчаянная надежда боролась с мучительными сомнениями. Под влиянием необъяснимого импульса Барби решил говорить правду.

— Эйприл…

Он осекся и замолчал. Ее белое овальное лицо стало чужим и холодным. Глаза тревожно сузились, словно девушка уже знала, о чем он собирался говорить. Барби заставил себя продолжить.

— Эйприл… я о том, что произошло в аэропорту. — Он перегнулся через столик и отчего-то вздрогнул. Дальше Барби заговорил резко и осуждающе: — Вы убили этого черного котенка, я нашел труп. И вы это сделали, чтобы вызвать смерть Мондрика.

Барби ожидал оправданий и отрицаний. Быт готов к вспышке негодования. Надеялся на полное непонимание — если Фифи действительно стащили и убили какие-то мальчишки. Он совершенно растерялся, когда девушка поставила локти на стол, закрыла лицо руками и тихо заплакала.

Закусив губу, он уставился на ее роскошные волосы. Отчаяние и боль Эйприл были столь безыскусны, что у него сердце заныло от жалости. Он не выносил слез. Его тяжелые подозрения казались теперь дикой выдумкой. Какой глупостью с его стороны было вообще упоминать о котенке тетушки Агаты!

Эйприл, послушайте, — заговорил Вилл, — я не хотел…

Он замолчал, дожидаясь, пока официант с каменным лицом поставит на стол два новых «дайкири» и заберет два долларовых счета и пустые рюмки. Барби безумно хотелось прикоснуться к белым вздрагивающим плечам Эйприл Белл, как-нибудь загладить обиду. Для него уже не имело значения, кто она такая и что она натворила. Наоборот, стало любопытно узнать, как и зачем она это сделала.

— Пожалуйста, Эйприл, — просяще сказал он, — простите меня.

Девушка подняла голову и молча посмотрела на него влажными раскосыми глазами — или это тонкие брови у нее были так искусно подщипаны, чтобы глаза казались длиннее? Она смотрела мрачно и серьезно. Слезы текли по гладко загримированным щекам, Она коротко наклонила огненную голову, устало признавая свое поражение.

— Значит, вы знаете, — сказала Эйприл уверенно и горько.

Барби хотел взять ее тонкие руки, но она отдернула их и уронила на колени. Девушка сидела и смотрела на него, как будто чего-то покорно ждала. Из-за потекшей косметики она выглядела совсем разбитой и, казалось, уже не была в состоянии поддерживать свою иллюзию — или это была еще одна?

— Я ничего не знаю, — поспешно заговорил Барби. — Это какой-то кошмар, я слишком многого не могу понять, не верю. Я… — он моргнул и закашлялся. — Я не хотел вас обидеть. Пожалуйста, Эйприл, поверьте. Вы мне нравитесь, очень. Но… вы же знаете, как умер Мондрик.

Эйприл Белл бессильно опустила мокрые ресницы. Она достала из зеленой сумочки, гармонирующей с платьем и тоже оттеняющей зеленые глаза, носовой платок, вытерла слезы и деловито припудрилась. Взяв рюмку, отпила из нее, и Барби заметил, что ее длинные тонкие пальцы дрожат. Потом девушка подняла серьезные глаза.

— Я же ведьма, Барби.

Барби привстал, потом сел и нервно осушил рюмку. Не веря своим глазам, вытаращился на ее печальное открытое лицо и отчаянно затряс головой. Он задыхался, открыл было рот и снова закрыл. Наконец, он сумел заговорить.

— Какого черта вы имеет в виду?

— Именно то, что я сказала, — печально ответила девушка. — Я вам не говорила, почему поссорились мои родители — я не могла. Я была колдовским ребенком, и мой отец узнал. Мать всегда это знала, и она защищала меня — иначе бы он меня убил. Поэтому он нас и прогнал.

Глава 5 ПОД ПОКРОВОМ

Эйприл Белл наклонилась через восьмиугольный столик, приблизив сквозь густой пьянящий дым к Барби белое страстное лицо. Ее хрипловатый голос звучал глухо, а глаза с болезненным напряжением следили за выражением лица собеседника, словно она оценивала, какой эффект произвели ее слова.

Барби почувствовал странную пустоту внутри, как бывает после большого глотка виски. Но эту пустоту должно было заполнить тепло. Он кашлянул, перевел дыхание и настойчиво закивал. Репортер не решался говорить — не хотелось показывать недоверие к сделанному девушкой признанию, но и поверить в него ему пока еще было сложно.

На ее белом озабоченном лице появилась слабая неуверенная улыбка.

— Видите ли, — медленно сказала она, — моя мать была второй женой отца. По возрасту годилась ему в дочери. Я знаю, что она его никогда не любила. Я никогда не могла понять, почему она вышла за него замуж. Скандальный грубиян, и денег у него никогда не было. Сама она явно поступала не по тем правилам, я которых воспитывала меня.

Барби потянулся за сигаретой. Он не хотел прерывать девушку, побоялся, что если она поймет, какой мучительный интерес испытывает он к ее словам, то замолчит. Ему надо было куда-то деть руки. Когда Барби протянул ей потертый портсигар, она только отрицательно качнула головой и медленно, хрипло продолжала:

— Но мать любила другого, она никогда мне не говорила его имени. Может быть, из-за него она так неудачно вышла замуж, потому что не доверяла мужчинам. Отец и не старался, чтобы она его полюбила. Наверное, слышал о том, другом. Я знаю, он подозревал, что я не его дочь.

Осторожно, чтобы не показать дрожь в руках, Барби зажег сигарету.

— Отец был суровым человеком, — продолжала девушка. — Из пуритан, из самых твердолобых. Он не постригся, потому что не был полностью согласен ни с одним из течений. Но, бывало, выходил проповедовать свое понимание религии на улицы — здесь, в городе, или на базар по воскресеньям, где только можно собрать кучку слушателей. Отец себя считал праведником, предостерегающим мир от греха. А на самом деле бывал зверски жесток. Он был жесток ко мне.

По лицу девушки пробежала тень былых обид.

— Знаете, я была способным ребенком. А его другие дети, от первого брака, не были такими. Я научилась читать уже к трем годам. Я понимала людей. Я каким-то образом предчувствовала. Что будут делать люди, что случится. Отцу не нравилось, что я умнее старших братьев и сестер, о которых он точно знал, что они его дети.

Она горько улыбнулась.

— Я думаю, я была еще и хорошенькой — мать часто мне об этом говорила. Конечно, я была избалованной, даже тщеславной, иногда вредничала. Как бы то ни было, я всегда ссорилась со старшими детьми, а мать защищала меня от них и от отца. Они были намного старше, но мне все равно удавалось найти способы досадить им.

Ее овальное лицо стало совсем белым.

— И отцу тоже, — прошептала она. — Я дразнила его моими рыжими волосами — они тогда были светлее и длиннее. И он, и мать были темноволосые. Теперь я уверена, что тот, другой мужчина, был рыжий. Но тогда я только чувствовала, что мои рыжие волосы его раздражают. Мне было пять лет, когда он впервые обозвал меня маленькой ведьмой и решил выпороть.

Темные глаза девушки потемнели, но оставались сухими. Барби они казались изумрудами, холодными и безжалостными от застарелой ненависти. Лицо ее было белым, как перекинутая через спинки стула волчья шубка, только полные губы алели. Хриплый голос говорил быстро, сухо и зло — так же зло, как жестокие ветры опустошают Алашань.

— Отец меня всегда ненавидел, и его дети тоже. Никогда не верила, что он мой отец. Они меня ненавидели, потому что я отличалась от них. Потому что я была красивее, чем любая из сестер, и ловчее, чем любой из братьев. Потому что я могла то, что им не давалось. Да, потому что я уже тогда была ведьмой.

Эйприл жестко кивнула.

— Они все были против меня, кроме матери. Мне приходилось все время защищаться, а когда получалось, то и давать сдачи. О ведьмах я узнала из Библии — отец имел привычку читать по главе каждый день, когда садились за стол, а потом еще петь бесконечные молитвы перед тем, как дать нам поесть. Я спрашивала, что могут ведьмы. Что-то мне рассказывала мать, а кое-что я узнала от повитухи, которую пригласили, когда моя старшая сестра собиралась родить. Она была непростой старухой. А к семи годам я уже начала применять то, что узнала.

Барби сидел завороженный, не веря своим ушам. Строгое загадочное лицо девушки со сжатыми губами плыло в голубом тумане. Старая боль, ненависть, насмешка искажали его, но для Барби оно почему-то оставалось притягательным.

— Я начала с малого, — прошептала Эйприл Белл. — Как и любой ребенок. Первый серьезный инцидент произошел потом, когда мне уже было девять лет. У моего сводного брата Гарри была собака по имени Тайг. Тайг совершенно не терпел меня, сразу начинал рычать, когда я хотела его погладить, — как этот огромный пес Мондриков сегодня. По словам отца, это был еще один признак того, что я ведьма, из-за которой гнев господень обрушится на наш дом.

Однажды Тайг укусил меня, а Гарри стал смеялся и сказал, что я злая маленькая ведьма. И грозился снова напустить на меня собаку. Может, он просто пугал меня, не знаю, но я решила доказать ему, что в самом деле являюсь ведьмой. Я обещала навести порчу на Тайга, чтобы он сдох. Я старалась.

Глаза Эйприл Белл сузились, тонкие ноздри дрогнули.

— Я вспоминала, что мне рассказывала та старая повитуха. Я сочинила небольшое заклинание, чтобы Тайг сдох, и потихоньку шептала его, когда вся семья молилась. Я подобрала шерстинки с его подстилки, плюнула на них, сожгла в печке и стала ждать, чтобы он сдох.

Барби попытался успокоить взволнованную девушку.

— Вы тогда были еще ребенком, — пробормотал он, — вы просто играли.

— Тайг взбесился уже на следующей неделе, — тихо сказала Эйприл Белл. — Отцу пришлось его пристрелить.

Этот тихий голос был страшнее крика. Барби поежился, перевел дыхание.

— Совпадение, — произнес он.

— Может быть, — на лице девушки промелькнула насмешка, словно она заметила его испуг и забавлялась им. — Но я так не думаю, — она снова посерьезнела. — Я верила в свои силы. И Гарри тоже поверил. А потом и отец, когда Гарри ему все рассказал. Я убежала в комнату к матери, где она шила. Пришел разъяренный отец и снова меня выпорол.

Ее длинные пальцы сжали рюмку, но она не стала пить, поглощенная своим рассказом.

— Он меня жестоко избил, а я чувствовала, что это несправедливо. Когда он меня бил, я кричала, что отомщу. Как только представилась возможность, я пробралась в коровник и вырвала волоски из шкур трех лучших коров и быка, которого отец только что купил на племя. Я плюнула на них, сожгла на спичке и закопала за амбаром. И произнесла еще один заговор.

Зеленые глаза пристально следили за Барби сквозь дымчатый туман.

— Примерно через неделю бык сдох.

— Совпадение, — неуверенно прошептал Барби. — Должно быть, просто совпадение.

Ее губы исказила горькая усмешка.

— Ветеринар сказал, что это было заражение крови. Три коровы тоже сдохли, а потом еще лучшая годовалая телка и два бычка. Отец припомнил, что я ему кричала, а Гарри видел, как я копала за амбаром. Он наябедничал, и тогда отец порол меня, пока я не призналась, что хотела погубить скот.

Внезапно быстрым, кошачьим движением она поднесла к губам рюмку и залпом выпила. Зеленые невидящие глаза неотрывно смотрели сквозь Барби. Нервные пальцы сжимали рюмку. Тонкая ножка переломилась, и осколки зазвенели по полу. Ничего не заметив, Эйприл Белл хрипло продолжала:

— Это была ужасная ночь, Барби. Отец отослал всех остальных детей к моей замужней сестре — чтобы их не коснулось колдовство, как он заявил, и чтобы на них не обрушился гнев Господень. Остались только он, мать и я, чтобы вместе замаливать грех, как он выразился, и чтобы я понесла справедливое возмездие за грехи.

Ее накрашенные ногти сжимали ножку разбитой рюмки.

— Я никогда не забуду эту ночь. Мать плакала, просила за меня прощения и молила о милосердии. Я помню, как она стояла перед ним на коленях на сосновом полу, как будто он сам был разгневанным богом. Но он не обращал внимания на ее уговоры. Он с топотом ходил туда-сюда по маленькой темной комнате и выкрикивал обвинения мне и матери. И в который раз читал из Библии под чадящей лампой одну и ту же строчку: «Не оставляй ведьму в живых».

Боясь, что она обрежется об отбитый край, Барби забрал рюмку у девушки из рук. Она не заметила этого.

— Это продолжалось всю ночь, — прошептала Эйприл. — Отец заставил нас встать на колени и молиться. Он ходил по комнате, всхлипывая и проклиная нас с матерью. Когда мать бросалась ему в ноги, он поднимал ее и оттаскивал, крича, чтобы не смела укрывать ведьму. Потом кинулся меня пороть, пока я не потеряла сознание. А потом снова читал из Библии: «Не оставляй ведьму в живых».

Она замолчала, уставясь на его руки. Барби опустил глаза и увидел каплю крови у себя на пальце. Он аккуратно засунул отбитую ножку в пепельницу, вытер платком кровь и зажег новую сигарету.

— Он бы убил меня. — Хриплый печальный голос девушки зазвучат снова. — Но мать дралась с ним, чтобы он оставил меня. Она разбила стул о его голову, но ему все было нипочем. Отец бросил меня на пол и пошел за ружьем, которое стояло у двери. Он хотел убить нас обеих, и тогда я прокричала заклинание, чтобы остановить его.

Голос Эйприл сорвался, она перевела дыхание.

— Оно подействовало. Он упал на пол, уже дотягиваясь до ружья. Врачи потом говорили, что у него было кровоизлияние в мозг и что ему надо научиться сдерживаться. Не думаю, что ему это удалось, потому что когда он вышел из больницы и узнал, что мать сбежала со мной в Калифорнию, он умер.

Барби с удивлением заметил, что официант убрал осколки и поставил на столик два новых «дайкири». Эйприл Белл жадно схватила рюмку. Барби достал из тощего бумажника еще два доллара и прикинул, во что ему может обойтись ужин. Он отпил из своей рюмки, чтобы не лезть с вопросами и не перебивать девушку.

— Я не знаю, что думала об этом мать, — ответила Эйприл на его незаданный вопрос. — Она любила меня. Думаю, могла бы мне все простить. Уже когда мы спаслись от отца, она взяла с меня обещание больше не произносить заклинаний. Пока мать была жива, я не произносила.

Девушка поставила рюмку на стол, ее пальцы уже не дрожали.

— Моя мать была хорошая — она бы вам понравилась, Барби. Нельзя ее винить за то, что она не верила мужчинам. Она делала для меня все, что могла. С годами, мне кажется, она почти забыла все, что произошло с нами в Кларендоне. Во всяком случае, хотела забыть. Она никогда не заговаривала о возвращении, даже чтобы повидать старых друзей.

Жестокое выражение исчезло с лица девушки, огромные темно-зеленые глаза смотрели беспомощно и заискивающе.

— Я сдержала обещание не произносить больше заклинаний, — тихо сказала она. — Но не могла не почувствовать тех сил, которые развились во мне. Я все равно узнаю, что люди думают, могу предсказать события.

— Я знаю, — сказал Барби, — у нас это называется нюх на новости.

Эйприл качнула огненной головой.

— Это нечто большее, — уверенно произнесла она. — Потому что со мной происходит и другое. Я никогда больше не произносила заклинаний нарочно. Но начались другие чудеса.

Барби слушал, стараясь не выдать свой страх.

— У нас в школе была одна девушка. Я ее не любила, потому-что она была слишком примерная, вечно цитировала Библию и лезла в чужие дела, как мои ненавистные сводные сестры. Однажды она получила премию по журналистике, которую я сама хотела заработать. Я знала, что она списывала. Я не удержалась и пожелала, чтобы с ней что-нибудь случилось.

— И, — выдохнул Барби, — что-то случилось?

— Да, — мягко сказала Эйприл Белл. — В тот день, когда ей должны были вручать премию, она проснулась больной. Она все равно хотела идти в аудиторию, но упала в обморок. Потом врачи определили острый аппендицит. Она чуть не умерла. Если бы…

Потемневшие глаза Эйприл смотрели на Барби, полные тяжелых воспоминаний.

— Вы скажете, еще одно совпадение. Мне тоже хотелось так думать, Барби, потому что я на самом деле не хотела ей зла. Я думала, я сойду с ума, пока врачи не сказали, что она выживет. Но это не единственный случай. Были и другие происшествия. Я начала сама себя бояться.

Ее голос зазвучал глуше.

— Вы слышите, Барби. — Ее темные глаза молили о понимании. — Я не произносила никаких заклинаний, но эта сила во мне все равно действовала. Когда такие кажущиеся случайности всегда отвечают вашим желаниям, они перестают быть совпадениями. Неужели вы не понимаете?

Барби кивнул, перевел дыхание и мрачно пробормотал:

— Догадываюсь.

— Пожалуйста, посмотрите на это с моей стороны! — умоляюще заговорила девушка. — Я же не просилась в ведьмы. Я такой родилась!

Барби нервно барабанил костяшками пальцев по столу. Увидев приближающегося официанта, замахал на него рукой. Кашлянув, он неловко сказал:

— Послушайте, Эйприл, не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?

Она устало и безнадежно пожала плечами.

— Пожалуйста, — настаивал Вилл, — может быть, я смогу помочь. Я хотел бы.

— Теперь, когда я вам все рассказала, — неуверенно проговорила Эйприл Белл, — что еще надо выяснять?

— Есть вещи, которые надо попробовать выяснить — и вам, и мне.

Девушка молчала, разбитая и подавленная, зато на этот раз позволила ему взять себя за руку. Он спросил:

— Вы не пробовали обратиться к кому-нибудь, кто может в этом разобраться — например, к психологу или к ученому вроде Мондрика?

Она грустно качнула головой.

— У меня есть один друг, который все это знает. Он дружил еще с моей матерью и, думаю, помогал нам в трудные времена. Два года назад он уговорил меня пойти к доктору Гленну. К молодому Арчеру Гленну, здесь, в Кларендоне.

Барби подавил ревнивое желание спросить, что это за друг. Он крепче сжал холодную, бессильную руку девушки и коротко кивнул.

— Я знаю Гленна. Однажды интервьюировал его, еще когда его отец работал с ним. Я тогда расписывал Гленнхейвен для специального медицинского выпуска «Стар». Гленнхейвен. оказывается, чуть ли не лучшая частная больница в стране. Что…

От волнения у него перехватило дыхание, он кашлянул.

— Что вам сказал Гленн?

На бледном лице девушки показалась печальная улыбка.

— Доктор Гленн не верит в ведьм, — тихо промурлыкала она. — Он пытался применять ко мне психоанализ. Я по часу в день лежала на койке и рассказывала о себе. Это длилось почти целый год. Я старалась «сотрудничать», постараешься, за сорок долларов в час. Я ему все рассказала, но доктор не верит в ведьм!

Эйприл невесело рассмеялась.

— Он считает, что все на земле может быть объяснено, как дважды два — четыре. Если вы наводите чары на что-нибудь, а потом какое-то время ждете, так обязательно что-то произойдет. Он по-научному убеждал меня, что я бессознательно себя обманываю. Он считал, что я немного не в себе — параноик. И не хотел верить, что я ведьма.

На ее алых губах мелькнула зловещая усмешка,

— Даже когда я ему показала!

— Показала? — переспросил Барби. — Что?

— Меня не любят собаки, сказал Эйприл Белл. Гленнхейвен расположен за городом, как вы знаете. Когда я сходила с автобуса собаки с окрестных ферм сбегались и лаяли на меня до самого входа в здание. Однажды мне это надоело, и к тому же я хотела показать все Гленну.

Я принесла немного глины и смешала ее с пылью от скамейки на углу, где обычно сидели собаки. В кабинете у Гленна я слепила пять фигурок собак, произнесла заклинание, плюнула на них и разбила об пол. Потом я попросила Гленна выглянуть из окна.

В глазах девушки заплясали огоньки.

— Мы ждали десять минут. Я из окна поманила собак, которые стояли у угла. Некоторое время они лаяли на меня под окном, а потом увязались за какой-то сучкой терьера — она, наверное, была в поре. Они все убежали к шоссе. А там как раз неслась машина. Водитель пытался затормозить, но не успел. Машина налетела на них и перевернулась. Все пять собак погибли, хорошо, что водитель остался жив.

Барби передернул плечами.

— Что сказал Гленн?

— Кажется, ему это понравилось, — загадочно улыбнулась Эйприл Белл. — Как выяснилось, сучка принадлежала хироманту, который живет ниже по дороге. Он жаловался, что собаки подрывают забор. Гленн не любит ни собак, ни хиромантов. Но в ведьм не верит!

Девушка замотала головой.

— По объяснениям Гленна, собаки погибли не от моих заклинаний, а из-за того, что сучка хироманта сорвалась с поводка. Он качал доказывать, что я не хочу по-настоящему познать свою психику, и что нам не удастся добиться успеха, если я не изменю свое отношение. Он сказал, что мои способности — это параноидальное заблуждение. За этот час он взял с меня еще сорок долларов, и мы продолжали психоанализ.

Барби выпустил струйку дыма в голубоватый воздух и неуютно заерзал на угловатом стуле. Он видел, как выжидательно смотрит на него официант, но не хотел больше пить. Неуверенно он снова взглянул на Эйприл Белл. Она уже не улыбалась и выглядела усталой и подавленной. Девушка медленно высвободила из его пальцев свою холодную руку.

— И вы. Вилл, тоже думаете, что он был прав.

Репортер ухватился за углы стола.

— Боже мой! Да не приходится удивляться, что после всего пережитого у вас есть какие-то изменения в психике.

Горячая волна жалости поднялась в нем, волна возмущения против всех ее страданий, против невежества и жестокого фанатизма ее отца, из-за которого у нее появилась эта навязчивая идея. Барби чувствовал сильнейшее желание защитить ее, помочь избавиться от болезненных заблуждений. Жаркая, гнетущая атмосфера бара душила его. Он откашлялся, стараясь не показывать своих чувств. Слишком откровенное проявление жалости обидело бы ее.

Девушка тихо сказала:

— Я знаю, что я не больная.

Так думают все душевнобольные. Он не знал, что сказать. Ему нужно было время, чтобы все обдумать, проанализировать ее признание, проверить веете неопределенности, которые остались после смерти Мондрика. Вилл посмотрел на часы и кивком указал на ресторан.

— Мы поужинаем?

Она охотно кивнула:

— Я голодна, как волк.

Это слово насторожило Барби, напомнив о нефритовой булавке тетушки Агаты. С кошачьей грацией и легкостью Эйприл Белл уже потянулась за белой шубкой, но Барби снова опустился на угловатый стул.

— Давайте выпьем еще по рюмке, — он поманил официанта, заказал еще два «дайкири» и только потом повернулся к удивленной девушке. — Уже поздно, но у меня к вам еще один вопрос. — Он заколебался, потому что снова увидел мучительную тревогу на ее белом напряженном лице. Нехотя он все же спросил:

— Это вы убили котенка?

— Да, я.

Барби так вцепился в стол, что костяшки пальцев побелели.

И вы это сделали, чтобы убить Мондрика?

В дыму ее яркая голова склонилась:

— И он умер.

От ее холодного спокойствия у Барби мурашки побежали по спине. Ее темно-зеленые глаза стали непроницаемыми, овальное лицо превратилось в безжизненную восковую маску. Невозможно было понять, что она думает и чувствует. Слабая нить доверия была порвана, и нехорошее предчувствие повисло между ними.

— Пожалуйста, Эйприл…

Сочувствие прорывалось в его голосе. Он хотел дотянуться до нее, избавить ее от беспросветного одиночества, в котором она оказалась. Но этот порыв разбился о щит ее непроницаемости. Барби задал вопрос тем же холодным, безличным тоном, на который перешла она.

— Почему вы хотели убить его?

Ее голос с другой стороны дымного столика прозвучал, словно из далекой башни:

— Потому что я боялась.

У Барби брови поползли вверх.

— Боялись — чего? Вы же говорите, что даже не знали его. Чем он мог вам навредить? У меня был на него старый зуб — за то, что он выкинул меня из учеников, когда организовал свой Фонд. Но он же никому не желал зла. Доктор Мондрик — ученый, работал для науки.

— Я знаю, что он делал, — твердо и все так же холодно и отрешенно заговорила девушка. — Видите ли, Барби, я всегда хотела разобраться в себе, в своих силах. В колледже я не изучала психологию, потому что все профессора говорили, как невежественные тупицы. Но я перечитала почти все, что публиковалось о таких феноменах, как я.

Ее глаза были тверды, как полированный малахит.

— Вы знали о том, что Мондрик был одним из признанных авторитетов в области колдовства? Да, был. Он знал всю историю гонений на ведьм и еще много чего. Он изучал верования всех первобытных племен — и находил в них больше, чем примитивные сказки.

Вам известны греческие мифы — постоянные любовные истории между богами и земными девушками. Почти все греческие герои — Геркулес, Персей, остальные тоже — имели в себе кровь бессмертных. И у них у всех были выдающиеся силы и способности. Много лет назад Мондрик написал монографию, в которой анализировал эти легенды с точки зрения теории существования двух доисторических рас — высоких кроманьонцев, как он писал в первой работе, и звероподобных неандертальцев, — их конфликтов и случавшихся межрасовых браков.

Вы же работали с ним, Барби. Вы должны знать круг его интересов. Он раскапывал старые захоронения, измерял черепа, собирал разбитые черепки, расшифровывал древние письмена. Он искал различия между живущими на земле сейчас. Доктор изучал кровь, замерял реакции и анализировал сны. Его ум был открыт всему, что другие ученые отбрасывают, потому что это не вписывается в их теории. Он был авторитетом и в экстрасенсорике, и в психокинезе еще до того, как другие узнали эти слова. Мондрик использовал все средства, чтобы доискаться до истины.

— Это правда, — сказал Барби, — и что?

— Мондрик всегда был очень осторожен в своих публикациях, — ровным голосом продолжала девушка. — Он маскировал свои мысли за безобидными научными терминами, чтобы не волновать людей раньше, чем соберет доказательства. В конце концов, около десяти лет назад он вообще перестал печататься, даже скупил и сжег свои старые монографии. Но он уже слишком многое обнародовал. Я знала, что он делает.

Эйприл Белл замолчала. Выжидая, пока безмолвный официант даст Барби сдачу с двадцати долларов, она медленно потягивала коктейль. «Уже третья порция, — подумал Барби, — нет, уже четвертая. У нее крепкая голова». Когда официант ушел, Эйприл продолжила свое бесстрастное повествование:

— Мондрик верил в ведьм.

— Ерунда! — взорвался Барби. — Он был ученый.

— И все-таки он верил в ведьм, — упрямо повторила девушка. — Именно это меня напугало сегодня. Большинство так называемых ученых отбрасывают факты, даже не оценив их, но Мондрик всю жизнь пытался подвести под колдовство научную основу. Он отправился в Алашань за новыми фактами. И сегодня я поняла потому, как все это происходило, по выражению страха у них на лицах, по осторожности Мондрика, что он нашел то, что искал.

— Но… этого не может быть!

— Просто вы не верите, Барби, — в ее голосе опять зазвучала скрытая насмешка. — Многие не верят. Это нас и спасает, потому что мы — главные враги человека, — ее алые губы скривились при виде его немого изумления. — Вы понимаете, почему люди ненавидят нас? Потому что мы другие! Потому что у нас врожденных сил больше, чем у людей, но все-таки их недостаточно!

Дикие враждебные искры зажглись в ее зеленых глазах. Через мгновение она уже снова смотрела холодно и бесстрастно, но Барби успел заметить это выражение неприкрытой кровожадности, которое уже не мог забыть. Он неловко опустил глаза и молча допил коктейль.

— Мондрик готовил разоблачение, чтобы люди могли нас уничтожить, — голос у нее сорвался. — Вот что меня напугало сегодня. Может быть, он изобрел специальный научный тест, чтобы распознавать ведьм. Я помню, много лет назад он написал работу о взаимозависимости между группой крови и интроверсией, а интроверт — это один из безобидных научных терминов, которые он применял, когда писал о ведьмах и колдунах. Неужели вы не понимаете, Барби?!

Ее низкий голос стал умоляющим, и безразличие исчезло из ее глаз. Может быть, алкоголь сделал свое дело, но теперь рыжеволосая девушка смотрела на него тепло и доверительно.

— Неужели вы не понимаете, Вилл, что сегодня я боролась за свою жизнь? Неужели вы будете меня обвинять за то, что я использовала свое слабое оружие против такого хитрого и сильного врага, как Мондрик? Потому что он мой враг, как и тот тупой фермер, и все настоящие люди. Люди не виноваты, Барби. Я знаю. Но тогда получается, что виновата я?!

В ее светящихся глазах появились слезы.

— Я ничего не могу поделать, Барби. Все началось, когда первую ведьму поймали и забили камнями первые безжалостные люди. И так будет продолжаться, пока они не добьют последнюю. Всегда, везде люди должны следовать библейскому зароку: «Не оставляй ведьму в живых».

Ее обнаженные плечи вздрогнули.

— Вот я какая, Вилл, — горько прошептала она. — Вы хотели разрушить мою драгоценную иллюзию. Вам показалась неубедительной моя игра в человеческую женщину, хотя, наверное, она не так уж плоха. Вам надо было увидеть то, что под покровом.

Устало она снова потянулась за шубкой.

— Вот вам я, — тихо сказал Эйприл. — Преследуемый враг человеческого рода. Мондрик был безжалостным охотником, хитро использовавшим все средства, чтобы выследить и уничтожить меня и таких, как я. Неужели вы будете обвинять меня в том, что я произнесла одно маленькое заклинание, чтобы спастись? Неужели вы будете обвинять меня за то, что оно подействовало?

Барби уже сделал движение, чтобы встать, но снова опустился на стул. Он встряхнулся, словно пытаясь сбросить с себя чары ее влажных глаз, сияющих волос и нежного голоса.

— Таких, как вы? Значит, вы не одна?

Теплота исчезла из ее глаз. Они опять сузились и потемнели, как у загнанного зверька. Девушка побледнела и ответила холодно и бесстрастно:

— Я совсем одна.

Барби нетерпеливо подался вперед.

— Мондрик говорил о «тайном враге». Вы считаете, он имел в виду ведьм?

Да.

— Вы знаете еще кого-нибудь из них?

Она все-таки помедлила с ответом. Темные глаза были непроницаемы. Напряженное лицо ничего не выражало.

— Нет, — она вздрогнула всем телом, и Барби понял, что девушка может расплакаться. Бесстрастным, неживым голосом она спросила: — Вы тоже должны меня преследовать?

— Извините, — сказал Барби, — но раз уж вы мне столько рассказали, то говорите до конца! Как я иначе могу судить? Он сжал углы стола. — Вы знаете, кого имел в виду Мондрик, говоря о пришествии Сына Ночи?

Ему показалось, что он заметил едва уловимую улыбку, слишком быстро промелькнувшую, чтобы можно было что-то понять. Ее роскошные плечи поднялись из открытого платья.

— Откуда мне знать? — сказала она. — Это все?

— Еще один вопрос — а потом идем ужинать. — Серые глаза Барби силились проникнуть за непроницаемый малахитовый блеск. — Вы знаете, на какие протеины у Мондрика была аллергия?

Ее усталая враждебность сменилась искренним недоумением.

— Аллергия? — озадаченно переспросила она. — Это что-то вроде сенной лихорадки и несварения желудка? Нет, конечно, не знаю. Послушайте, Вилл, я не знала Мондрика лично, только его работы. Я его и не видела ни разу до сегодняшнего дня

— Слава Богу! — выдохнул Барби

Он встал, выпрямился, свободно вдыхая жаркий дым бара, и улыбнулся ей.

— Это было жестоко с моей стороны, Эйприл. Простите, но мне необходимо было выяснить все эти вещи.

Девушка осталась сидеть и не ответила на его улыбку.

— Прощаю, — сказала она, — и можно обойтись без ужина. Можете идти, если хотите.

— Идти? Леди, вы обещали мне весь вечер. Вы заявили, что голодны, как волк, а шеф-повар «Ноб-Хилл» славится своими бифштексами. А после ужина можно потанцевать или покататься на машине под луной. Или вы хотите, чтобы я ушел?

Непроницаемая пелена исчезла с ее глаз, и Барби почувствовал ее нескрываемую радость.

— Вы хотите сказать, Барби, — тихо прошептала она, — что даже после того, как увидели, что за жалкое создание скрыто под моим покровом…

Барби улыбнулся и неожиданно рассмеялся. Его напряжение сразу куда-то исчезло.

— Если вы и ведьма, я полностью во власти ваших чар.

Она поднялась с улыбкой, вся просияв.

— Спасибо, Вилл, — Эйприл позволила взять ее шубку, и они пошли в зал ресторана. — Но, пожалуйста, — глуховато прошептала она, — хотя бы на сегодня, помогите мне забыть, что я… что я есть.

Счастливый Барби кивнул.

— Я постараюсь, ангелочек.

Глава 6 БЕГ ВОЛКА

Они пробыли в «Ноб-Хилле» до закрытия. Бифштексы были великолепны. Оркестр играл, как казалось Барби, только для них двоих. Эйприл Белл двигалась с такой легкой грацией, словно он держал в руках дикое животное. Они болтали о музыке и винах, и, казалось, она сама забыла, как опасна, и полностью отдалась роли хорошенькой рыжей куколки. Забылся и Барби — но не совсем.

Время от времени белый блеск ее зубов напоминал ему о белой нефритовой булавке в его кармане. Она принадлежала Эйприл Белл, без сомнения, но он почему-то не спешил ее вернуть. Зеленая мистика ее глаз все-таки не давала забыть, что мрачная тайна смерти Мондрика еще не раскрыта. Сделанное девушкой признание только добавляло загадок.

Барби хотел отвезти Эйприл домой, но ее красно-коричневый лимузин ждал на стоянке за ночным клубом. Он проводил девушку до машины, открыл дверцу и поймал ее руку.

— Послушайте, Эйприл, — он замялся, не вполне понимая, о чем собирается говорить, но ее сияющий взгляд заставил его продолжать. — У меня странное ощущение насчет вас. Я сам его не понимаю. Не могу объяснить…

Вилл неловко замолчал. Она подняла к нему белое лицо. Он хотел поцеловать девушку, но захватившие его чувства требовала объяснения.

— Странное ощущение, словно я вас уже встречал до сегодняшнего дня, — он говорил торопливо и удивленно. Словно вы принадлежите к чему-то давнему и важному, что касается а меня. Словно вы будите во мне нечто, чего я раньше не замечал.

Барби беспомощно передернул плечами.

— Я хочу сказать вам — но не могу это выразить словами.

Эйприл улыбнулась в темноте и пропела строчку из песни, под которую они танцевали: «А может быть, это любовь».

Может быть. Уже много лет прошло с тех пор, как Барби последний раз считал себя влюбленным, — но тогда это не тревожило его так сильно. Он все еще боялся — не этой девушки с яркими губами, казалось, ждущей его поцелуя, и даже не того, что она притворялась чернокнижницей двадцатого века. Но из-за этой рыжеволосой в нем рождались пугающие чувства и силы, пробуждались непонятные, словно чужие, воспоминания. Их было невозможно выразить словами, но они заставляли его дрожать.

— Какой холодный ветер! — Он даже не попытался поцеловать ее. Резко, почти грубо, Барби втолкнул Эйприл в машину и захлопнул дверцу. — Спасибо за прекрасный вечер! — В нем боролось столько противоречивых чувств, что Вилл не мог продолжать разговор, и быстро закончил: — Я позвоню вам завтра в «Тройан Армз».

Эйприл Белл посмотрела на него из машины. Медленная завораживающая улыбка на ее губах означала, что она догадывается о его состоянии и забавляется им.

— Спокойной ночи, Барби, — пропела она нежно и повернула ключ. Репортер стоял молча, сжимая в кармане белую нефритовую волчицу. Мучительно спрашивал себя, почему не смог ее вернуть. Безжалостный порыв ветра хлестнул по его лицу, и Вилл поплелся к своей потрепанной машине.

Барби освещал для «Стар» похороны Мондрика. В два часа следующего дня состоялась скромная служба. Хотя ветер и сменился, день был холодный и промозглый, поэтому на кладбище собралась лишь небольшая группа: слепая вдова и несколько ближайших друзей из университета и Фонда.

У гроба стояли мрачные и настороженные Рекс Читтум и Ник Спивак. К удивлению Барби, Сэм Квейн отсутствовал. Барби подошел к Норе, которая держалась рядом с Ровеной и ее огромным псом, и озабоченно спросил:

— Сэм заболел, Нора? — Он заметил, как она вздрогнула от неожиданности. — Я думал, он придет.

— Здравствуйте, Вилл, — она слабо улыбнулась ему. Нора всегда была приветлива с ним, даже когда Сэм и Мондрик отдалились. — С Сэмом все в порядке, он просто остался дома, чтобы следить за этим зеленым ящиком, который они привезли из Азии. Ты хоть приблизительно представляешь себе, что там?

Барби покачал головой. Он не представлял.

Ровена, должно быть, услышала этот разговор и быстро повернула голову в их сторону, как будто собираясь что-то сказать. Ее напряженное лицо, полускрытое матовыми очками, казалось бесцветным, руки так сильно вцепились в покрытый серебряными заклепками ошейник собаки, словно в нем было ее спасение.

— Вилл Барби! — резко позвала она. — Это вы?

— Да, Ровена, — он замялся, ища приличествующие случаю слова. Она не стала ждать соболезнований.

— Я все еще хочу поговорить с вами, — озабоченно сказала слепая. — Надеюсь, вам еще можно помочь. Вы можете приехать ко мне сегодня, скажем, в четыре?

Барби озадаченно смотрел в ее напряженное лицо. Гнетущая тревога, исказившая ее тонкие черты, была, казалось, сильнее пережитого ей горя. Он вспомнил их телефонный разговор, в котором она предостерегала его против Эйприл Белл, и подумал, что смерть Мондрика могла отразиться на ее рассудке.

— В четыре, Ровена, — пообещал он. — Я приеду.

Без пяти четыре он въехал на Университетскую улицу и остановился у старого дома из красного кирпича. Он выглядел запущенным и неухоженным — почти все деньги Мондрика уходили в Фонд, не считая пожертвований от других спонсоров. Ставни нуждались в ремонте, на засыпанных листьями газонах виднелись проплешины. Когда Барби позвонил, дверь открыла сама Ровена.

— Спасибо, что пришли, Вилл. — Ее низкий плавный голос звучал ровно. На лице виднелись следы слез, но она не давала горю взять на собой верх. Точными движениями, как будто она все видела, Ровена закрыла дверь и указала Барби на кресло.

С минуту он осматривался в полутемной, старомодно обставленной гостиной, хорошо знакомой еще с тех времен, когда они с Сэмом жили здесь. По комнате плыл аромат роз, огромный букет которых стоял на рояле. На карточке Барби увидел имена Сэма и Норы Квейнов. В старом камине горел газ. Лежащий рядом огромный пес Тэрк встретил гостя настороженным взглядом желтых глаз.

— Садитесь же, — мягко сказала Ровена. — Я отослала мисс Уолфорд за покупками, чтобы мы могли поговорить без помех, Вилл.

Несколько озадаченный, он опустился в кресло, на которое хозяйка указывала.

— Я хотел вам сказать, Ровена, — смущенно начал он, — мне так жаль… Это какая-то злая ирония. Судьбе было угодно, чтобы доктор Мондрик умер в тот самый момент, который мог бы стать его триумфом…

— Он не умер, — тихо сказала она. — Его убили. Мне казалось, вы знаете это, Вилл.

Барби поперхнулся. Он не собирался с кем-либо обсуждать свои подозрения и заботы, по крайней мере, до тех пор, пока он не определится насчет Эйприл Белл.

— Я предполагал, — признал он. — Но я не знал.

— Но ведь вы встречались с Эйприл Белл.

— Мы поужинали.

Слепая поднялась с кресла, высокая и прямая, как всегда, в черном строгом костюме, и встала перед ним, положив руку на фортепиано. Чувствуя себя виноватым, Барби поспешно добавил: — Я знаю, Тэрку она не нравится. Но я считаю, в ней есть что-то особенное.

— Я этого и боялась, — сказала Ровена печально, почти мрачно. — Я говорила с Норой Квейн, ей тоже не нравится эта женщина. И Тэрку не нравится. И мне. Мне кажется, этому есть причины, и вам следует их знать.

Барби выпрямился в кресле. Интересно, с каких это пор вдова Мондрика и жена Сэма Квейна взялись выбирать ему подруг? Вслух он ничего говорить не стал. Тэрк шевельнулся у огня, настороженно взглянув на него.

— Это дурная женщина, — прошептала Ровена, — и особенно для вас, — она подалась к нему, холодно блеснув старым серебряным ожерельем и тяжелой серебряной брошью. — Я хочу, чтобы вы пообещали мне, Вилл, больше с ней не встречаться!

— Но, Ровена, — он попытался рассмеяться и не думать о сделанном Эйприл Белл признании. — Я уже большой мальчик.

Его вымученная шутка не вызвала улыбки.

— Я слепа, Вилл, — Ровена склонила голову, как будто хотела лучше рассмотреть его сквозь черные очки. — Но кое-что я вижу. Я смолоду работала с моим мужем. В той мало кому понятной, но страшной войне, которую мы ведем, есть и моя заслуга. А теперь он мертв — убит, насколько мне известно.

Слепая на минуту замолчала.

— А ваша очаровательная новая подруга Эйприл Белл — должно быть, и есть его тайная убийца!

Барби вдохнул, чтобы начать спорить, — и понял, что ему нечего возразить. Он порывался было защищать Эйприл Белл, но вспомнил, как, задыхаясь, умирал Мондрик и как он нашел задушенного котенка с пронзенным сердцем. Он не забыл и ее собственного признания, Нервно глотнув, Барби сказал:

— Я не верю, что это она.

Прямая Ровена Мондрик жестко сказала:

— Эта женщина убила моего мужа. — Огромный пес поднялся у нее за спиной. — Но Марк уже мертв, и мы не можем ему помочь. А вам грозит опасность!

Она медленно подошла к Барби, вытянув вперед тонкие руки. Он молча поднялся и взял их. Ее напряженные холодные пальцы неожиданно судорожно сжались.

— Пожалуйста. Вилл. Послушайтесь меня!

— Ну, право, Ровена, — он опять вымученно улыбнулся. — Эйприл — очаровательная девушка, а я не страдаю аллергией.

Ее холодные пальцы дрогнули.

— Эйприл Белл не нужно вас убивать, Вилл, — тихо сказала она. — Вам грозит не смерть, а нечто худшее. Она постарается переделать вас, пробудить в вас то, чему лучше не давать воли.

Огромный пес, ощетинясь, подошел в Ровене и встал рядом с ней.

— Она дурная, Вилл, — черные стекла пристально смотрели на него. — Я вижу в ней зло, я знаю, что она хочет сделать из вас пособника их порочного клана. Лучше вам умереть, как бедный Марк, чем пойти той дорожкой, куда она вас толкает. Поверьте мне, Вилл!

Барби выпустил ее руки, чтобы не выдать охватывающую его дрожь.

— Нет, Ровена, — неловко возразил он. — Боюсь, я не смогу в это поверить. Я думаю, ваш муж умер из-за перегрузок и волнения. Это было чересчур для больного человека в семьдесят лет. Мне кажется, вы слишком концентрируетесь на этом.

Он подошел к фортепиано в надежде отвлечь ее от мрачных мыслей.

— Может быть, поиграете? Это может помочь.

— У меня сейчас нет времени на музыку. — Слепая нервно провела рукой по тяжелой голове пса. — Потому что я опять вступаю в борьбу, которую не смог закончить мой муж, вместе с Сэмом, Ником и Рексом. Итак, вы не хотите прислушаться к моим предупреждениям и порвать с Эйприл Белл?

— Я не могу, — несмотря на все усилия, недовольство прорвалось в его голосе. — Она очаровательная девушка, и я не верю, что она замышляет какие-то козни.

Барби постарался смягчить свой тон.

— Я действительно сочувствую вам, Ровена. Мне кажется, вам пало отвлечься. Не вижу, что я могу сделать, если вы так мрачно настроены, но вам все-таки нужна помощь. Почему бы вам не обратиться к доктору Гленну?

Она возмущенно отступила от него.

— Нет, Вилл, — прошептала она. — Я в здравом уме. — Ровена сильнее сжала ошейник, и огромный пес прижался к ней, враждебно глядя на Барби.

— Мне не нужен психиатр, Вилл, — мягко сказала она. — Но я боюсь, вам он может понадобиться, если вы вовремя не поймете, кто такая Эйприл Белл.

— Извините, Ровена, — сухо сказал он. — Я ухожу.

— Вилл, — закричала женщина, — не доверяйте…

Дальше Барби ничего не слышал.

Он вернулся в город, но трудно было сосредоточиться на репортаже. Безумное предостережение Ровены Мондрик не стало для него откровением. И он действительно собирался позвонить домой Эйприл Белл, но все время откладывал это. Он хотел ее видеть. Но сегодняшний день не рассеял мрачной тени, окутывающей ее. Наконец, выходя из редакции, Барби со странным облегчением подумал, что звонить уже поздно.

Он зашел в бар напротив, выпил несколько рюмок и прихватил бутылку с собой. Подъехав к своему обшарпанному дому, к пустой квартире, он подумал, что если после виски принять еще и горячий душ, то можно будет отключиться. Раздеваясь, Вилл нащупал в кармане белую нефритовую булавку. Он долго стоял, отрешенно глядя на маленькую вещицу в своей потной ладони, поворачивая ее перед глазами…

Вопросы…

Маленький малахитовый глазок был того же цвета, что и глаза Эйприл Белл, — в те минуты, когда она больше всего волновала и настораживала его. Грациозные лапы и оскаленная пасть волчицы были вырезаны с особым мастерством. Занятная вещица, такой тонкой, изящной резьбы он еще не видел.

Вспомнив белую волчью шубку, он спросил себя, что волк как символ мог значить для Эйприл Белл? Для аналитика доктора Гленна она, должно быть, стала очень интересной пациенткой. Барби дорого бы дал, чтобы заглянуть в его картотеку.

Он вздрогнул и поежился. Вдруг показалось, что малахитовый глазок зловеще мигнул ему. Он стоял, полураздетый, в своей узкой спальне перед разваливающимся шифоньером, и его сильно клонило в сон. Проклятая булавка просто загипнотизировала его. Захотелось швырнуть ее об комод.

Вот это было бы уже сумасшествием! Конечно, надо признать, он опасается Эйприл Белл. Но Вилл всегда немного опасался женщин, может, доктор Гленн мог бы ему объяснить, почему. Даже с самой доступной женщиной он чувствовал себя несколько скованно.

А чем больше женщина для него значила, тем больше он терялся.

Что бы ему не мерещилось в этой булавке, все это чепуха. Чертова безделушка действовала ему на нервы, потому что ассоциировалась с Эйприл Белл. Ему следует завязать с виски — в этом все его проблемы, как, несомненно, сказал бы Гленн. Если бы он подчинился паническому порыву отделаться от булавки, это означало бы, что он верит, что Эйприл Белл… и на самом деле та, за кого себя выдает. С таким положением Барби не мог согласиться.

Он аккуратно положил булавку в коробку из-под сигар на шифоньере, рядом с наперстком, старыми карманными часами, пустой ручкой и использованными лезвиями. Было нелегко отбросить спутанные мысли об Эйприл Белл. Ведь существует же малая, но бесконечно мучительная вероятность, что она окажется — ему даже хотелось забыть это слово — ведьмой!

Вилл предпочел бы назвать ее существом, несколько отличающимся от окружающих. Он вспомнил, что как-то читал об экспериментах Райна в университете Дьюк. У некоторых людей, как доказали серьезные ученые, есть дополнительная восприимчивость, помимо обычных пяти чувств. Некоторые люди, как продемонстрировали опыты, могли управлять объектами без физического воздействия на них. Одни могли, другие не могли. Наверное, Эйприл Белл родилась с такими необычными способностями?

Вероятность — вот о чем говорил Мондрик в аудитории 413-го факультета антропологии, отклоняясь от основной темы лекции. Вероятность, с горящими глазами доказывал старый ученый, основное понятие современной физики. Законы природы не абсолютны, их формулы срабатывают только для средних величин. Пресс для бумаг у него на столе — маленькая терракотовая лампа, изображающая волчицу, вскармливающую будущих основателей Рима, которую Мондрик, должно быть, выкопал из каких-нибудь древних развалин, — эта лампа опирается только на случайное скопление движущихся атомов. В любой момент существует малая, но неоспоримая вероятность того, что она провалится сквозь кажущуюся прочной поверхность.

Современная физика, насколько было известно Барби, рассматривает всю вселенную с точки зрения вероятности. Стабильность атомов — дело случая, как и нестабильность, например, в атомной бомбе. Прямой контроль человеческого мозга над вероятными путями развития событий открыл бы, несомненно, огромные перспективы — а в экспериментах Райна этот контроль был вроде установлен. Неужели Эйприл Белл родилась с такой уникальной и опасной способностью управлять вероятностью?

«Не может быть», — подумал Барби. Но, как настаивал старый Мондрик, нет ничего во вселенной, чего никогда не может быть. Даже самое фантастическое предположение было невероятным лишь при определенных обстоятельствах, а они меняются. Барби раздраженно передернул плечами и включил душ. Вся эта современная физика, с ее узаконенной неопределенностью, с отрицанием старых удобных понятий материи, времени и пространства, с ее атомными бомбами, так же лишала его покоя, как и темная загадка смерти Мондрика.

Под душем его вдруг разобрало любопытство, что значила эта терракотовая лампа для Мондрика. Какое рациональное зерно находил он в этой легенде о волчице, выкормившей двух основателей Рима? Ему ничего путного не приходило в голову.

Барби устало вытерся, налил себе большую порцию виски, взял журнал и улегся. Но мысли все равно вертелись вокруг этих неразрешенных вопросов. Почему в аэропорту Мондрик и его, очевидно, напуганные компаньоны, несмотря на все свои предосторожности, потерпели поражение? Значит, опасность куда значительнее, чем предполагали эти четверо.

Существует нечто более грозное, чем одна экзотическая рыжая красавица.

Если Эйприл Белл, нехотя допустил он, действительно ведьма то вполне вероятно, что есть и другие — более сильные, хотя и не такие грациозные в танцах. И могут быть другие парапсихологи экспериментаторы, назовем их так, которые оценивают врожденные силы и разрабатывают научные технологии ментального управления вероятностью. А если это так, то у них может быть своя организация, которая готовит их к тому времени, когда они смогут испытать свои силы: к пришествию вождя — Сына Ночи — и к черному перевороту.

Барби зажмурился, представляя себе пришествие этого темного мессии. Высокая, худая, властная фигура, стоящая среди разрушенных скал, страшная и черная, в длинной робе с капюшоном. Что это за существо и почему Эйприл Белл улыбалась? Потеряв голову, он попытался заглянуть под черный капюшон — оттуда ухмыльнулся белый череп.

Барби проснулся, вскочил — но не от этого отвратительного сна. Его пугали собственные желания, тянущие его куда-то, которые он даже не мог определить. Слабая пульсирующая боль появилась в затылке, и он налил еще рюмку, что заглушить ее. Барби включил радио, но, услышав сладкое начало рекламной песенки, повернул ручку обратно. Ему безумно хотелось спать…

Но он боялся заснуть.

Барби не мог понять, почему собственная кровать внушает ему такой страх. Медленный, ползущий холодок. Как будто он знал, что преследующие его кошмары полностью завладеют им, если он заснет. Но это был не только страх. К нему примешивалось странное неудовлетворенное любопытство, нетерпеливое ожидание чего-то, что вдруг разом освободило бы его от всех ненавистных проблем.

Вилл не мог понять также, что его связывает с Эйприл Белл. Это чувство было сродни какой-то необъяснимой тяге. Ему следовало опасаться ее. Ведь как бы то ни было, она либо ведьма, либо душевнобольная, что более вероятно. Несомненно, что она вызвала смерть Мондрика. Однако терзающие его раздумья касались даже не Эйприл, а тех мрачных, пока еще спящих сил, которые девушка будила в нем.

Он отчаянно пытался забыть о ней. Конечно, уже немыслимо ей звонить. Барби даже не был уверен, что желает ее видеть, хотя туманная неотвратимость влекла к ней. Он завел будильник и снова лег. Сон навалился на него мгновенно.

Эйприл Белл звала его.

Он слышал ее голос сквозь дальний шум транспорта. Этот звенящий золотой колокольчик был сильнее гудков машин и стука трамваев. Он вырывался из тьмы чистого света, похожего на ее малахитовые глаза. Барби казалось, он видит ее сквозь весь застроенный город.

Только она уже не была женщиной.

Ее манящий бархатный голос был человеческим, да. Не изменились и ее удлиненные, экзотически приподнятые к вискам глаза. Белая шубка слилась с ней. Она стала бетой волчицей, пушистой, осторожней и сильной. Ее чистый женский голос звал его из темноты:

— Иди сюда. Барби! Ты нужен мне!

Он четко видел потрескавшуюся, осыпающуюся штукатурку на потолке узкой спальни, слышал мерное тиканье будильника, ощущал плотный матрац, чувствовал сернистый запах фабричного дыма из открытого окна. Он был уверен, что не спит, а ее голос звучал так правдоподобно, что Вилл не мог не ответить.

— Здравствуй, Эйприл, — сонно пробормотал он. — Я тебе, правда, позвоню завтра. Может, мы снова пойдем потанцуем.

Странно, но кажется, волчица его услышала.

— Ты мне нужен сейчас. Барби, — ответил ее чистый голос. — Потому что у нас есть общее дело, оно не может ждать. Ты должен выйти ко мне, сейчас. Я покажу тебе, как измениться.

— Измениться? — переспросил он. — Я не хочу изменяться.

— Ты будешь меняться, — сказала волчица. — Мне кажется, у тебя моя булавка — белая, нефритовая.

— Да, у меня, — прошептал он. — Я нашел ее вместе с убитым котенком.

— Тогда возьми ее в руку.

Барби показалось, что он поднялся, тупо и медленно, как в наркотическом сне, пошел к шифоньеру и среди прочих мелочей нашел в коробке тонкую нефритовую булавку. Интересно, как Эйприл могла узнать об этом? Он взял булавку и снова повалился на кровать.

— А теперь, Вилл, — прорвался сквозь мрачную пустоту ее голос. — Слушай меня, я расскажу тебе, что делать. Тебе надо измениться, как я изменилась. Тебе это будет легко, Вилл. Ты можешь бегать, как волк, идти по следу, как волк, убивать, как волк.

Казалось, она приблизилась в туманной тьме.

— Давай же, Вилл. — торопила она. — Я помогу тебе. Ты же уже волк, ты похож на булавку у тебя в руке. Просто расслабься, освободи себя!

Его полуотключенное сознание отказывалось понимать, какое отношение ментальное управление вероятностью может иметь к превращению человека в четвероногое подобие волка, как она того хотела. Барби сжал булавку и конвульсивно дернулся, подчиняясь ее призыву. Какой-то поток захватил его тело — он словно осваивал новые движения, чувствовал в себе новые мышцы. Жгучая боль прорезала все тело.

— Продолжай, Вилз, — прорвался сквозь душную черноту ее настойчивый голос. — Если ты остановишься сейчас, когда ты изменился только наполовину, ты можешь погибнуть. Но у тебя получится. Дай мне помочь тебе, пока ты не освободился. Давай же смотри на образец, изменяйся. Вот так — ты уже освобождаешься!

Болезненные оковы, которые мешали ему всю жизнь, были сброшены. Он легко спрыгнул с кровати, медленно втянул в себя наполняющие комнату запахи — горячий смрад виски от пустого стакана на шифоньере, мыльные испарения ванной, давнюю потную вонь от корзины с грязным бельем. Здесь было душно и тесно. Хотелось свежего воздуха.

Он подбежал к открытому окну и заскреб лапами защелку предохранительной сетки. Та подалась, и он вывалился на влажную запушенную клумбу миссис Садовски. Он встряхнулся, жадно принюхался к свежему запаху земли и помчался по дорожке к тротуару, отдающему нефтью и жженой резиной. Он прислушался, в надежде снова уловить зов белой волчицы, и понесся вниз по улице.

Свободен…

Его не стесняло теперь это медлительное, неуклюжее, бесчувственное двуногое тело. Старое человеческое подобие казалось теперь чужим и чудовищным. Четыре ловкие ноги куда лучше, чем две, и чувства теперь освобождены, словно с него сняли пелену!

Свободный, быстрый и сильный!

— Я здесь, Барби, — звала белая самка над спящим городом. — Беги к университету — и торопись!

Он услышал ее и кинулся к университету, но под властью внезапного импульса повернул на юг, к Коммершл-стрит, к железной дороге и открытому полю. Хотелось бежать от химического дыма фабрик, расползавшегося над городом, душного и невыносимого. Надо было испытать свою новую сущность, раскрыть свои силы и определить их границы, прежде чем встречаться с белой волчицей.

Проскакав мимо складов, он остановился, чтобы вдохнуть богатый букет кофе и пряностей, распространяющийся от оптового бакалейного магазина. Заметив на углу сонного полицейского, он сжался и метнулся с освещенной улицы в ближайшую аллею. Усталый служака не преминет развлечься, испытав свой пистолет на выскочившем прямо на него сером волке.

Однако офицер только зевнул, глядя прямо на него, бросил на мостовую вонючий окурок и побрел дальше в свой привычный обход, подергал дверь склада. Барби забежал вперед него, чтобы удостовериться в своей догадке. Но полицейский не замечал его. И Барби помчался по богатой запахами улице, слишком счастливый, чтобы разбираться, почему.

Он пересек железнодорожные пути вслед за смердящим паровозом и, чтобы не дышать больше зловонным дымом горящего угля и металла, поскакал по шоссе на запад. С тяжелого асфальта он кинулся в придорожную канаву, и ноги ощутили влажный холодок земли.

— Барби! Почему ты не идешь?

Он слышал крик белой волчицы, но еще не был готов к встрече с ней. Холодная осенняя ночь освежала его. Дыхание ветра уносило все резкие запахи дороги и окутывало его восхитительными ароматами леса и фермы.

Он купался в прохладе мокрых сорняков и прелых листьев. Даже холодные капли росы, обрызгавшие его серый мех, были прекрасны. Вдали от скрежета и клацанья паровоза он слышал шорох полевых мышей, мокрой лапой поймал сверчка.

Эйприл звала, но он пока не обращал внимания.

Его переполняли ликованье, чистая звенящая радость, которой он раньше не знал. Подняв морду к заходящему полумесяцу, он издал низкий громкий восторженный клич. Где-то вдалеке, за деревьями, испуганно затявкала собака. Он принюхался и уловил тошнотворный запах этого векового врага, слабый, но все равно отвратительный. Он оскалился. Теперь он им покажет, как лаять на него.

Белая волчица звала, но голос у нее стал неожиданно требовательным и настойчивым.

— Не трать время на приблудную собаку, Барби, — у нас есть более опасные враги, и нам предстоит встретиться с ними сегодня. Я жду у университета. Ты нужен мне сейчас!

Неохотно он повернул к северу. Темный мир плыл мимо него, лай перепуганной собаки растворился вдали. Уже через минуту он несся мимо Тройан Хиллз — так Престон Трой называл свой аристократический загородный дом к юго-западу от Кларендона, на холмах над речной долиной, в которой располагался город и фабрики Троя. В большом доме, окруженном деревьями, не было света, но горел фонарик в стойлах, где конюхи, должно быть, выхаживали заболевшую лошадь, Он услышал тихое болезненное ржание и с наслаждением втянул сильный дух конюшни.

— Торопись, Барби! — умоляла Эйприл Белл.

Он нехотя поскакал к городу, наполненному шумом и смешанными запахами. Вот он поймал аромат волчицы, чистый и острый, похожий на сосновый. Его упрямство было сломлено, и он устремился по пустынным улицам к университету, разыскивая ее.

Где-то за домами тревожно гавкнула собака, но он не обратил внимания. Он шел по запаху волчицы, и вот она сама появилась на мокрой траве из-за изящных вечнозеленых кустов. Он вдохнул ее тонкий, сладкий аромат, и она прикоснулась к его морде холодным поцелуем.

— Ты опаздываешь, Барби! — Она отпрыгнула от него. — Ты уже растратил столько времени, а нам еще предстоит встреча с врагами. Бежим!

— Врагами? — он озадаченно уставился на ее блестящий белый мех. Где-то на юге, откуда он прибежал, нервно лаяла собака. Он принюхался. — Эти, ты имеешь в виду? Собаки?

Ее зеленые глаза мрачно блеснули.

— Кто боится этих пустобрехов? — презрительно мелькнули ее белые клыки. — Наши враги — люди!

Глава 7 ЛОВУШКА В КАБИНЕТЕ

Белая самка бежала, и Барби следовал за ней. Он не представлял, сколько было времени, но ночь, очевидно, подходила к концу. Улицы были пусты, если не считать припозднившихся машин, осторожно двигающихся на небольшой скорости. Светофоры почти нигде не горели. Только на углу университетского городка, на пересечении Центральной улицы и шоссе, мигал желтый свет. Прыгая вслед на волчицей. Барби неуверенно спросил:

— Постой, я хочу знать, куда мы идем!

Она грациозно выскочила из-под колес громыхающей машины — а водитель, похоже, не видел их. Не замедляя легкого уверенного бега, волчица обернулась к Барби. Ее длинный красный язык свешивался из пасти, белые клыки сияли.

— Надо навестить кое-кого из твоих старых друзей. — Ему показалось, что она зловеще ухмыльнулась. — Сэма и Нору Квейн.

— Мы не можем вредить им. — резко возразил он. — С какой стати они враги?

— Они враги, потому что они люди, — сказал белая самка. — Смертельные враги. Из-за того, что спрятано у них в этом ящике, который Сэм со старым Мондриком привезли из Азии.

— Они мои друзья, — заспорил Барби, и нервно спросил: — А что в том ящике?

Ее длинные глаза настороженно сузились.

— Нечто роковое для нашего племени. Это все, что нам удалось выяснить, — сказала она. — Ящик все еще в доме Квейна, хотя он и собирается завтра перевезти его в Фонд. Он уже освободил для него комнаты на верхнем этаже и нанял охрану, установил всякие защитные приспособления против нас. Вот почему мы должны напасть сегодня. Нам надо добраться до ящика и уничтожить это оружие, которое они нашли в доисторических стоянках, — каким бы оно ни было!

Барби вздрогнул на бегу.

— Что за оружие? — встревоженно прошептал он. — Как оно действует на нас?

— Например, серебро, — ответила белая самка. — Серебряные лезвия и серебряные пули. Я все расскажу тебе, когда у нас будет время. Но в этом ящике наверняка что-то пострашнее серебра. А ночь уже проходит.

Они миновали желтый мигающий светофор и устремились дальше, сквозь густые волны запахов — сернистого дыма, оседавшего над фабричным районом, пронзительного смрада мусоросжигательных печей, хлебного дыхания пекарни, горьковатых выбросов упаковочного завода за рекой и затхлого, неприятного человеческого духа, ползущего из молчаливых домов.

Эйприл свернула с шоссе, срезала угол университетского городка и выбежала к Фонду, где прямо за ним находился маленький домик Сэма Квейна. Засыпавшие траву листья тихо шелестели под ногами Барби, как мягкий прохладный ковер, а его ноздрей достигал такой пьянящий букет ароматов, что он почти забыл, зачем они сюда пришли и с какой опасностью им предстоит столкнуться.

Трава и дорожки еще удерживали оставленную студентами вонь — человеческое тело пахнет чем-то затхлым и горьким, не сравнить с тонкой желанной свежестью бегущей перед ним волчицы. Багровая волна сероводородного зловония выплеснулась из окна лаборатории, а с экспериментальной молочной фермы факультета сельского хозяйства, которая была расположена за шоссе, сладко потянуло навозом.

Девятиэтажная башня Фонда, выстроенная из белого бетона, одиноко возвышалась среди лужаек и зеленых изгородей. Барби задумался на мгновение, не предчувствовал ли Мондрик грозящую ему опасность еще тогда, когда, превозмогая свою болезнь и преклонный возраст, настойчиво возводил это недоступное здание, а потом ринулся перетряхивать колыбели человечества, чтобы скрыть от посторонних глаз и спокойно изучить на месте найденные в них сокровища.

Белая высокая башня пахла скипидаром, свежей масляной краской и еще чем-то. Этот слабый волнующий запах Барби не мог определить. В окнах верхнего этажа горел свет. Внезапная резкая вспышка голубоватых искр заставила их отскочить назад. Раздался визг большой пилы, затем приглушенный стук молотка.

Скачущая рядом с Барби белая волчица навострила уши.

— Работают… — проговорила она. — Жаль, что нам пришлось так открыто ударить по Мондрику, но он застиг нас врасплох. Обычно мы предпочитаем более тонкие методы. Сейчас, я боюсь, мы играем с открытыми картами, раз Сэм Квейн перестраивает верхний этаж и укрепляет его против нас. Надо сегодня же добраться до этого ящика.

Впереди по ветру завыла колли профессора Шнитцлера.

— Почему так? — опасливо спросил Барби. — Ведь люди, кажется, не замечают нас, а собаки всегда пугаются.

Эйприл Белл оскалилась на вой.

— Большинство людей нас не видит, — сказала она. — Ни один из настоящих людей, я думаю. Но у собак на нас особое чутье и особая злоба. Первый безжалостный человек, который приручил первую собаку, был, несомненно, врагом нашего племени, таким же хитрым и беспощадным, как старик Мондрик или Сэм Квейн.

Они добрались до маленького белого бунгало на Пайн-стрит, которое Сэм построил для Норы после женитьбы, — Барби помнил, как напился у них на новоселье, чтобы заглушить свое разочарование, о котором не мог сказать. Белая волчица осторожно провела его вокруг дома и гаража, настороженно прислушиваясь и принюхиваясь. Из открытого окна Барби услышал тихое дыхание, потом уловил запах малышки Пат в песочнице на заднем дворе, где она играла.

Он одним прыжком преградил путь волчице и зарычал:

— Их нельзя трогать. Я этого всего не понимаю, все кажется какой-то игрой. Но эти люди — мои друзья, и Сэм, и Нора, и Пат. Да, правда, Сэм повел себя странно, но они мои лучшие друзья. Других у меня нет.

Волчица ухмыльнулась, свесив алый язык.

— И Сэм, и Нора? — Зеленые глаза насмешливо смотрели на него. — Но они опасны, — она выгнула спину, повела чуткими ушами и принюхалась. — То, что в этом ящике, может стать ключом к таким силам, перед которыми беспомощны все наши чары, а иначе они не посмели бы выступить против нас так открыто.

Он все равно стоял у нее на дороге.

— Но не думаю, что нам придется как-то задеть их сейчас, — сказала она. — Они оба настоящие люди и не заметят нас, если мы не выдадим себя сами. Содержимое этого ящика — вот что нам надо достать и уничтожить.

— Хорошо, — нехотя согласился Барби. — Если мы не повредим им…

Внезапно в нос ему ударило собачиной. Внутри дома послышалось слабое пронзительное тявканье. Волчица испуганно отпрыгнула. Барби задрожал от глубокого, неуправляемого страха и почувствовал, как серая шерсть на загривке встает дыбом.

— Это собачка Пат, — сказал он. — Она назвала ее Джимини Крикет.

Волчица оскалилась.

— Завтра она назовет ее трупом.

— Нет, — закричал Барби. — Только не Джимини. Пат этого не переживет.

С шумом распахнулась задняя дверь. Белый пушистый комочек выкатился во двор, яростно тявкая. Волчица испуганно отскочила. Собачонка прыгнула на Барби. Он пытался отбросить ее, но сердитые маленькие зубки впились ему в переднюю лапу. Боль пробудила в нем дремавший кровожадный инстинкт и затмила сочувствие к малышке Пат.

Он выгнул спину и скачком обрушился на пушистую зверушку, сжал в зубах и трепал, пока слабое тявканье не оборвалось. Потом швырнул ее на кучу песка и стал слизывать с клыков мерзкую собачью шерсть.

Белая волчица дрожала.

— Я не знала про собаку, — испуганно прошептала она. — Норы с ребенком не было, когда я вечером заглядывала сюда, чтобы узнать, что замышляет Квейн. Наверное, они брали ее с собой, — по ее гибкому телу пробежала дрожь. — Я не терплю собак. Это они помогли людям победить нас тогда.

Она двинулась к задней двери.

— Надо спешить, ночь уже проходит.

Барби старался не думать о том, что малышка Пат будет плакать.

— А дневной свет, — встревоженно спросил он, — что, опасен?

Белая волчица резко обернулась.

— Я забыла предупредить тебя, — быстро зашептала она. — Никогда нельзя пытаться измениться днем или давать рассвету застать тебя в таком виде. Любой сильный свет может причинить боль, даже ранить, когда ты в таком состоянии. А солнечные лучи смертельны.

— Почему? Как может свет повредить?

— Я сама долго удивлялась. Однажды у меня был разговор об этом с одним из наших, он известный физик. У него на этот счет есть стройная теория. Но сейчас нам лучше заняться этим ящиком.

Ее ловкая тонкая лапа открыла предохранительную сетку, и Барби повел ее от двери в горячую духоту дома. Тяжелый воздух был заполнен кухонными испарениями, резким запахом антисептика, которым Нора чистила ванну, теплым духом человеческих тел, но все это было еще ничего в сравнении с отвратительным тошнотворным смрадом собаки, которую он убил.

В узком зале перса кухней они остановились и прислушались. Мягко тикали часы. Внезапно у них за спиной загудел холодильник, оба вздрогнули. Несмотря на его дребезжание, Барби услышал из спальни сильное ровное дыхание Сама и тихое, медленное — Норы. Пат повернулась на своей кроватке в детской и пропищала сквозь сои:

— Иди ко мне, Джимини!

Волчица, оскалясь, кинулась было к ее комнате, но Пат не проснулась. Барби ринулся к ним, испугавшись за малышку. Самка обернулась, улыбнувшись белыми клыками.

— Значит, Квейн спит, — ликующе прошептала она. — Выдохся. Хорошо, что ты расправился с этой шавкой во дворе. Он, должно быть, рассчитывал, что она его разбудит в случае чего. А теперь — к ящику. Думаю, он у него в кабинете.

Барби подбежал к двери, поднялся на задние лапы и подергал передними дверную ручку. Она не поддавалась. Он снова опустился на пол и вопросительно посмотрел на белую волчицу.

Она стояла, прислушиваясь, скалясь в сторону детской, и он тоже услышал, как Пат забормотала во сне. Острый приступ нежности к ребенку охватил Барби, старая привязанность к Сэму и Норе побуждала отказаться от их замысла, вывести излома волчицу, пока она не натворила бед. Но азарт нового, волнующего бытия потопил человеческий импульс.

— Я поищу ключи Сэма, — предложил он, направляясь к спальне. — Они должны быть у него в брюках.

— Стой, идиот! — она схватила его зубами за шиворот. — Ты же их разбудишь или попадешься в какую-нибудь ловушку. Его ключи наверняка на серебряном кольце, оно убьет нас при первом же прикосновении. Замок на ящике тоже защищен серебром, я видела. И неизвестно, что еще у него может быть под рукой. Вдруг они выкопали какое-то оружие, оставшееся с той войны, которую мы проиграли. Но нам не нужны ключи!

Барби изумленно заморгал на запертую дверь кабинета.

— Стой смирно, — зашептала она. — Придется рассказать тебе еще кое-что о нашей теории изменения состояния — если только Квейн не проснется. Это драгоценная и полезная способность, но в ней есть свои недостатки и риск. И если ты забудешь о них, ты можешь погибнуть от собственной оплошности…

Внезапный скрип матраца заставил ее замолчать. Она тревожно поджалась, зеленые глаза загорелись, шелковистые уши поднялись. Барби услышал сонный голос Норы и пришел в ужас от мысли, что ему, может быть, придется напасть на нее.

— Сэм, — позвала она. — Сэм, где ты? — Потом она, должно быть, увидела его рядом, потому что снова раздался скрип кровати и ее сонное бормотание: — Спокойной ночи, Сэм…

Когда из спальни снова послышалось мерное дыхание, Барби напряженно прошептал:

— Почему нам не нужны ключи?

— Я тебе покажу. Но вначале я хочу объяснить тебе теорию свободного состояния — чтобы ты не погиб. Ты должен знать, что нам опасно…

— Серебро? И дневной свет?

— Эта теория охватывает все, — сказала самка. — Я не настолько знаю физику, чтобы вдаваться в технические тонкости, но главное мой друг объяснил достаточно просто. Он говорил, что мозг и материю связывает вероятность.

Барби вздрогнул, вспомнив лекцию Мондрика.

— Живые существа — это больше, чем просто материя, — продолжала волчица. — Мозг — это независимый объект, энергетический комплекс, как его называет мой друг, созданный движением атомов и электронов. Но он же и управляет их движением, потому что способен увязывать вероятность движения каждого отдельного атома с их массой в целом.

Эта паутина живой энергии получает питание от тела и обычно является частью тела. Мой друг — достаточно консервативный ученый и не соглашается называть это душой, которая способна жить после смерти тела. Он говорит, что это нельзя доказать.

В ее зеленых глазах появилась усмешка, как будто она знала больше, чем считала нужным ему сказать.

— Но в нас этот живой механизм сильнее, чем в настоящих людях, это подтвердилось в его экспериментах. Более подвижен и менее зависим от тела. В нашем свободном состоянии мы можем отделять мозг от тела и через контроль вероятности привязывать его к другим атомам, легче всего к атомам воздуха, потому что кислород, азот и углерод преобладают и в нашем обычном теле. Этим объясняются и опасности.

— Серебро? — спросил Барби, — и свет? Но я не совсем понимаю…

— Колебания света могут разрушить эту мозговую паутину, — сказала она. — Потому что у него свое, независимое движение. Когда мы в нашем обычном теле, световые волны нам не страшны благодаря нашей большой массе. Но когда мы свободны, прозрачный воздух не может устоять против световой волны. Никогда не оставайся свободным до рассвета!

— Не буду, — поежился Барби. — А чем опасно серебро?

— Опять же — колебания, — прошептала волчица. — В свободном состоянии никакая обычная материя нам не преграда. Вот почему нам не нужны ключи Квейна. Двери и стены выглядят прочными, но дерево состоит в основном из кислорода и углерода, а наша мозговая паутина способна раздвигать колеблющиеся атомы, чтобы мы могли проходить сквозь них так же легко, как сквозь воздух. И сквозь многие другие вещества мы тоже можем проходить, только нужно приложить чуть больше усилий. Но серебро — роковое исключение, и наши враги это знают.

— Да? — выдохнул Барби. — Почему?

Но тут он перестал слушать, потому что вспомнил слепую Ровену Мондрик, увешанную тяжелыми серебряными браслетами и кольцами, серебряными брошами и ожерельями, и огромного коричневого пса в украшенном серебряными заклепками ошейнике. Шерсть у него на загривке встала дыбом, по спине пробежал холодок.

— Разные элементы, Вилл, имеют разные атомные номера и разные периоды вращения электронов, — говорила белая волчица. — Мой друг объяснял мне это, но я не запомнила всех терминов. Я только поняла, что у серебра какие-то не те колебания. Нет возможности влиять на вероятность его колебаний. Мы не можем воздействовать на серебро, не можем превратить его в орудие, подвластное нашему свободному мозгу. Наоборот, движущиеся электроны серебра могут сталкиваться с нашими и разрушать нашу мозговую паутину. Поэтому серебро — яд! Серебряное оружие может убить нас — помни!

— Запомню, — мрачно прошептал Барби.

Он встряхнулся, чтобы топорщившаяся на загривке шерсть улеглась, и холодная дрожь прошла. Белая волчица опять прислушалась

к мерному дыханию из спальни, настороженно приподняв тонкую переднюю лапу. Он придвинулся к ней.

— Я запомню. Но я хочу знать имя этого твоего друга-физика. Притягательная самка внезапно рассмеялась над ним, свесив красный язык.

— Ревнуешь, Барби?

— Я хочу знать, — мрачно потребовал он. — И я хочу знать имя этого ожидаемого Сына Ночи.

— Неужели, Барби? — она улыбнулась еще шире. — Ты узнаешь это, когда будешь проверен. Ну а сейчас достаточно объяснений. Надеюсь, ты понял, что такое свободное состояние и какой риск есть в нем. Давай приниматься за дело, пока Квейн не проснулся.

Волчица подошла к двери кабинета.

— Теперь я помогу тебе пройти. Мой друг научил меня, как можно нейтрализовать колебания наиболее тяжелых атомов в дереве и краске, которые могли бы стать преградой.

Ее зеленые глаза напряженно уставились на нижние панели двери. Барби вспомнил лекцию Мондрика о вероятности. Вся материя — почти полная пустота. Только случайные столкновения движущихся атомов не давали старой лампе провалиться сквозь кажущийся прочным стол. Во вселенной нет ничего абсолютного. Только вероятность реальна. А мозговая паутина, по теории этого неизвестного друга Эйприл, может управлять вероятностью.

— Подожди, — прошептала волчица. — А теперь следуй за мной.

Повинуясь ее зеленому взгляду, нижняя часть двери растаяла, превратилась в подобие тумана. На какой-то момент Барби смог четко увидеть темные шурупы, весь механизм замка, как на рентгеновском снимке. Но потом и металл растворился, и грациозная самка беззвучно скользнула сквозь дверь.

Чувствуя себя довольно неуютно, Барби последовал за ней. Ему показалось, он почувствовал некоторое сопротивление деревянных панелей. Словно сильная волна прошла по его спине, пока он опасливо пробирался сквозь дверь. Оказавшись внутри, он сдавленно заурчал. Белая волчица прижалась к его плечу.

Потому что нечто смертоносное было в этой комнате.

Барби стоял, принюхиваясь к опасности. В спертом воздухе витали запахи высохших чернил, бумаги, клея, нафталина из шкафа, крепкого табака из пепельницы на столе. В шкафу за книгами как то пробегала мышь, почуял он. Но этот странный неприятный запах, напугавший его, исходил из потертого, окованного железом деревянного ящика, который стоял на полу рядом со столом.

Это был пронзительный затхлый запах, он мог распространяться от чего-то, долго гнившего в земле. Он почему-то пугал и беспокоил, напоминая ту тревожную атмосферу, висевшую над башней Фонда. Белая волчица, сжавшись, стояла рядом, с застывшим оскалом, с ненавистью и страхом в глазах.

— Оно здесь, в ящике, — сдавленно прошептала она. — То, что старый Мондрик раскопал в могилах нашего клана в Алашани. Это оружие уже однажды уничтожило нашу расу, и Квейн собирается применить его снова. Мы должны как-то избавиться от него, сегодня же!

Барби поежился, ему хотелось уйти.

— Я плохо себя чувствую, — смущенно пробормотал он, — не могу дышать. Эта вонь, наверное, ядовитая. Давай выйдем на воздух.

— Ты трус, Барби. — Волчица презрительно скривила губы. — То, что в этом ящике, гораздо опаснее и света, и собак, и серебра — иначе мы бы уже давно расправились с ними. Мы должны уничтожить это, или все наше племя снова погибнет!

Настороженно блестя белым мехом, она медленно двинулась к массивному ящику. Неохотно, задыхаясь в тяжелом воздухе, Барби последовал за ней. Смертоносный запах жег ноздри. Его всего передернуло, как в сильном ознобе.

— Заперт! — ахнул он. — Сэм предвидел…

Но белая самка опять сузила глаза, уставясь на резную стенку ящика, и он вспомнил про управление вероятным движением атомов. Дерево стало таять, показались шурупы. Потом и они растворились, и широкие железные полосы обивки, и засов. Белая волчица вдруг зарычала, трясясь от холодной ярости.

— Серебро! — воскликнула она, прижавшись к Барби.

Внутри деревянного ящика был другой, выкованный из белого металла, и он не растворялся. Атомы серебра не подвластны паутине мозга. Зловонное содержимое ящика было надежно скрыто.

— Твои друзья очень умны, Барон. — Белые клыки сверкнули в оскале волчицы. Я знала, что ящик тяжелый, но не догадывалась, что внутри серебро. Теперь надо искать ключи и попробовать замок. Если и это не удастся, придется поджечь дом.

— Нет! — вскинулся Барби, — не когда они спят!

— Твоя бедная Нора, насмешливо фыркнула волчица. — Почему же ты позволил Сэму увести ее? Но огонь — последнее средство, его свет смертелен для нас. Надо искать ключи.

Они двинулись обратно к двери, к тихим звукам спальни. Вдруг раздался резкий вибрирующий звон. Их чувства были до такой степени напряжены, что, казалось, весь дом затрясся. Взвыв от страха, белая волчица скакнула к столу Сэма, и Барби понял, что это звонит телефон.

— Какой дурак звонит в такое время? — грубо оскалилась напуганная волчица.

Барби услышал из спальни скрип кровати и сонный голос Сэма. Тихий кабинет стал ловушкой, надо было спасаться. Следующий звонок, он знал, окончательно разбудит Квейна. Он метнулся к темному лазу в двери, крича Эйприл:

— Бежим!

Но озлобленная волчица уже знала, что делать. Одним прыжком она взлетела на стол и ловко схватила передними лампами трубку.

— Тихо, — скомандовала она. — Слушай!

Оба замерли, не дыша. Часы на столе тикали невероятно громко. В спальне что-то неуверенно спрашивал сонный голос Сэма, потом снова раздалось его мерное дыхание. Холодильник на кухне перестал гудеть. Звонкий голос в трубке отчаянно звал:

— Сэм? — это была Ровена Мондрик. — Сэм Квейн, вы меня слышите?

Из спальни донесся слабый стон, но потом снова раздалось тяжелое дыхание усталого Сэма.

— Нора, это вы? — донесся до Барби пронзительный дрожащий голос. — Где Сэм? Пожалуйста, пусть он позвонит мне! Нора, я должна его предупредить — скажите ему, что дело касается Барби!

Белая самка свернулась клубком над телефоном, обнажив длинные клыки, словно хотела его укусить. Ее шелковистые уши настороженно слушали, сузившиеся зеленые глаза горели от ненависти.

— Кто это? — В слабом голосе звучал ужас. — Сэм? Норa? Hу, говорите же!

Из трубки раздался тонкий вскрик, такой пронзительный, что Барби испугался, как бы его не услышали в спальне. Слышно было, как на том конце провода испуганная женщина нажала на рычаг. Белая самка, оставив трубку лежать на столе, спрыгнула к Барби.

— Проклятая вдова Мондрика, — выдохнула она, — Эта женщина знает о нас слишком много. Успела подсмотреть, пока не осталась без глаз. Из-за нее то, что в этом ящике, может стать еще опасней для нас.

Она опустила уши, ухмыльнулась.

— Вот еще дело для нас, Барби, — вкрадчиво сказала она. — Думаю, лучше убрать Ровену Мондрик, пока она не успела переговорить с Сэмом.

— Нельзя нападать на старую слепую женщину! — резко закричат Барби. — И Ровена — мой друг.

— Твой друг? — презрительно зашипела волчица. — Тебя еще учить и учить, — она задышала медленнее. — Ведь это именно тебя она собирается выдать!

Вдруг она зашаталась и бессильно опустилась на ковер.

— Эйприл? — Барби ткнулся носом в ее холодную морду. — Что с тобой, Эйприл?

Грациозная волчица дрожала, не вставая.

— Попались! — Барби пришлось согнуться, чтобы услышать ее слабеющий голос. — Теперь мне понятно, почему твой дружок Квейн отправился спать, не заперев заднюю дверь. Этот ящик — приманка, мы должны были догадаться, что не сможем открыть его. Это зловещее оружие в нем смертельно…

Барби почти перестал замечать резкую вонь из ящика, поначалу казавшуюся такой невыносимой. Он поднял морду и снова принюхался. Запах стал мягким, почти приятным. Он опять мечтательно вдохнул.

— Не дыши им! — отчаянно зашептала белая волчица. — Квейн оставил его, чтобы убить нас. — Она затрепетала на полу, ее голос был едва различим. — Надо уходить от этого ящика… И идти к твоей дорогой Ровене. Если только выберемся…

Она замерла.

— Эйприл! — заскулил Барби. — Эйприл…

Она не двигалась.

Глава 8 НОЧНАЯ ОХОТНИЦА

Барби нагнулся к распластавшейся на полу гибкой волчице, неуклюже расставив четыре лапы, чтобы не упасть. Втянул запах деревянного ящика. Там было нечто секретное, более древнее, чем известная человечеству история, что веками скрывалось под землей в Алашани, под костями той расы, которую оно погубило. Оно могло убить и его. Но исходящий от него запах был так соблазнителен. Захмелев, Барби снова глубоко вдохнул. Непонятно, как этот запах мог раньше казаться затхлым.

Он мог заснуть рядом со спящей самкой. Он устал, а это старинное неведомое благовоние уносило его тревоги и болезненную слабость. Он опять втянул этот запах, хотел лечь. Но белая волчица на полу встрепенулась и зашептала:

— Оставь меня, Барби. Беги — пока ты не погиб!

Это вновь пробудило инстинкт самосохранения. Сладкий, старинный аромат приятно щекотал ноздри, но он не мог убить Эйприл Белл. Надо было вытащить ее отсюда, на свежий воздух. А потом можно будет вернуться, Надышаться этим ароматом и заснуть. Он ухватил волчицу за густой мех и потянул к проему, проделанному ею в запертой двери.

И тут им овладел смутный страх, безжизненное тело волчицы выскользнуло из разинутой пасти, потому что проход затягивался. Вновь появились темные шурупы и замок, прозрачные очертания деревянных панелей неожиданно стали плотными. «Этот кабинет действительно был ловушкой, а ящик — приманкой, — пронеслось в затуманенной голове, — и ловушка захлопнулась».

В отчаянии Барби навалился на дверь. Твердое дерево отбросило его назад. Он начал припоминать лекцию Мондрика и теорию этого неизвестного друга Эйприл. Вся материя — почти пустота. Только вероятность реальна. Его мозг — энергетическая паутина, он может передвигать атомы и электроны двери, воздействовать на вероятные пути их движения. Можно управлять этим случайным скоплением движущихся атомов, которое делало дверь непроходимой.

Он старательно сконцентрировался, но дверь оставалась неизменной. Грациозная самка неподвижно лежала у его ног, и ему стоило большого труда удержаться от соблазна лечь рядом с ней. Сладостный старинный аромат из ящика, казалось, сгущал воздух. Было тяжело дышать, он высунул язык. Этот аромат положит конец всему.

Едва слышно волчица у его ног проскулила:

— Смотри на дверь. Вскрывай дерево, я попробую помочь…

Шатаясь, он уставился на полупрозрачные панели. Настойчиво пытался растворить их, «Только вероятность реальна, — думал он, — но что все слова». Дверь оставалась прочной. Он почувствовал, как напряженно трепыхнулась у его ног волчица, и постарался повторить ее усилия. Медленно, наугад он постигал это новое ощущение собственного могущества и власти.

В дереве появились туманные пятна. Неуверенно, но упрямо Барби расширил их. Волчица у его ног снова шевельнулась и затихла. Проход был еще слишком узок. Он опять напрягся, стараясь не думать о пьянящем запахе. Проем расширился, Барби ухватил самку за шкирку, навалился на дверь и продрался сквозь дерево.

Благовоние осталось позади. Барби безумно хотелось вернуться к сладостному источнику, но тут его охватил приступ тошноты. В мучительных судорогах он повалился на пол. Вдруг в телефонной трубке, оставленной на столе в кабинете Сэма, послышался нетерпеливый голос телефонистки. А потом в спальне сонно вскрикнула Нора:

— Сэм! Сэм!

Кровать заскрипела под Сэмом, но он тоже не вполне проснулся. Барби с усилием поднялся на ноги, жадно глотая свежий воздух. Ткнув мордой лежащую белую волчицу, он ощутил, что смертоносный запах просачивается из-под двери, и его снова охватила мучительная тошнота.

Подняв волчицу, он перекинул ее на спину. Дрожа от ощущения ее тяжести, он потащился через Норину чистую кухню и выбрался из дома через незапертую заднюю дверь.

«Мы выскользнули из коварной ловушки Сэма», — подумал Барби, и мохнатая шерсть на плечах, где была волчица, поднялась дыбом. Было нелегко превозмогать болезненные последствия вдыхания ядовитого газа, но свежий ночной ветер помог очистить легкие. Он снова чувствовал себя сильным.

Барби донес белую самку до угла университетского городка и положил на тронутую инеем траву. На востоке уже показались серебряные лучи солнца. С пригородных ферм доносились крики петухов. Где-то залаяла собака. Грозный рассвет был уже близко, а он не знал, что делать с Эйприл Белл.

Он начал беспомощно вылизывать белую шерсть волчицы. Ее грациозное тело дрогнуло, и, к его радости, она задышала. Потом неуверенно поднялась. Свесив алый язык, белая самка никак не могла надышаться свежим воздухом. В глазах у нее стоял ужас.

— Спасибо, Барби, — вся дрожа, сказала она. — Это было ужасно… Я бы умерла в подстроенной твоим дружком ловушке, если бы ты меня не вытащил. — Ее безжалостные глаза сузились. — То, что они прячут в ящике, куда опаснее, чем я могла предположить. Боюсь, нам никогда не удастся это уничтожить. Но мы можем ударить по тем, кто собирается это применить, — и тогда секрет будет снова похоронен, как и раньше, под курганами Алашани.

Барби отрицательно замотал волчьей головой.

— Ударить по Сэму? — прошептал он. — И Нику? И Рексу?

Тяжело переводя дыхание, белая самка зловеще ухмыльнулась.

— Теперь ты связан с черным племенем, Барби, — сказала она. — У тебя нет друзей среди людей, потому что все люди хотели бы истребить нас, если бы знали, как это сделать. И мы должны уничтожать врагов Сына Ночи, даже ценой жизни. Но Квейн — не первый в нашем списке, с тех пор как прозвучал этот телефонный звонок. Сейчас надо убрать старую вдову Мондрика. До того, как она успеет переговорить с кем-либо.

Барби попятился от нее.

— Нет, не Ровену! — выдохнул он. — Она всегда была мне настоящим другом, даже после разрыва с Мондриком. Она щедрая, добрая. Забываешь, что она слепая, — такой прекрасный человек…

— Но ты не человек, Барби.

Улыбка исчезла с клыков белой самки.

— И я не думаю, что вдова — настоящий человек. У нее слишком много нашей крови, поэтому она вдвойне опасна. Вот почему надо ей помешать рассказать…

— Нет, — отчаянно зашептал Барби. — Я не могу нападать на беспомощную слепую женщину.

— Она отнюдь не беспомощная, — грозно ответила белая волчица. — Она слишком много знает, и от Мондрика, и по своей работе в Африке. Ты видел, сколько серебра она носит против нас. И эта огромная собака, которую надрессировал Мондрик. И у нее не может не быть другого оружия. Она крепкий орешек, но мы должны попробовать.

— Я не пойду!

— Пойдешь! Ты будешь делать то, что следует. Сейчас ты свободен, все твои человеческие слабости валяются у тебя дома на кровати. Сегодня ночью ты со мной, со всей нашей полуистребленной расой, и мы будем драться с людьми.

Ее алая усмешка дразнила.

— Бежим, Барби, пока не настал рассвет.

Белая самка убегала, и слабые остатки человеческой природы покинули Барби. Он бросился за ней через газон, ощущая под ногами хруст утреннего ледка на траве; его чувства были обострены, он слышал малейший шум, улавливал все запахи тесного города — и любой из них, даже горячий выхлоп раннего молоковоза, был приятнее, ближе, чем тот ядовитый газ, который испускало ископаемое оружие.

К западу от университетского городка, на Университетской улице, стоял на неухоженной лужайке знакомый дом из красного кирпича. Барби споткнулся, увидев черный креп на входной двери, но волчица не останавливалась, и он повиновался ее манящему запаху.

Потому что его тело осталось далеко, и человеческие оковы были давно сброшены. Белая самка бежала рядом с ним, живая и желанная. Он принадлежал к ее племени, и они ждали Сына Ночи. Он присел рядом с ней на крыльце, пока она растворяла дверные панели.

— Ровена не должна мучиться, — умоляюще прошептал Барби. — Она всегда была добра ко мне. Я приходил сюда, и она обычно играла мне на рояле свои мелодии, грустные, замысловатые, прекрасные. Она заслуживает легкую, безболезненную смерть…

Волчица поджалась, ощутив грозный отвратительный запах — запах собаки. Шерсть на ней встала дыбом, она оскалилась и зарычала. Зеленые глаза были устремлены на дверь, и она не обращала внимания на жалобные мольбы Барби.

Согнувшись рядом с ней, он увидел, как дверь расплывается в ирреальный туман. Он видел за ним знакомую комнату — пещера камина, темная гора рояля. Услышал шум быстрых шагов, различил смутное движение внутри. Внезапно щелкнул замок, и призрачная тень двери распахнулась.

Волчица попятилась, беззвучно скалясь.

Волна запахов, хлынувшая на них из двери, была сильнее чего либо, пережитого Барби. Угар каминного газа, приторный аромат роз, присланных Сэмом и Норой Квейн, лавандовые духи и нафталин с одежды Ровены Мондрик, горячий, резкий, испуганный дух ее тела. Но все перекрыл собачий смрад.

Впрочем, он был слабее, чем тот запах в кабинете Сэма, но столь же невыносимый. Барби снова охватила тошнота, и холодный доисторический страх, и дикая расовая ненависть. Шерсть у него встала дыбом, челюсти клацали. Он затаил дыхание и приготовился к схватке с вековым врагом.

В дверном проеме показалась Ровена Мондрик, держащая поводок огромного, тяжелого, рычащего пса. Закутанная в черный шелк, она стояла прямо и открыто. Желтый огонек далекого светофора играл на ее огромной серебряной броши, тяжелых кольцах и браслетах. Он горел и на кончике серебряного кинжала, который слепая сжимала в руке.

— Помоги мне, — зашептала волчица, — помоги мне повалить ее.

Эта высокая слепая женщина, держащая в руках серебряный кинжал и повод огромной собаки, когда-то была его другом. Но она была человеком, и Барби изготовился к прыжку, как требовала волчица. Они начали молча подползать к Ровене.

— Я постараюсь поймать ее руку, — шептала белая самка, — а ты хватай за горло, чтобы она не успела ударить кинжалом.

Ровена Мондрик ждала на темном крыльце, дверь за ее спиной снова стала плотной. Ее пес рванулся вперед, натянув поводок, но она потащила его обратно, ухватилась за украшенный серебром ошейник. Ее осунувшееся бледное лицо выглядело усталым и печальным. Она вскинула голову, и Барби показалось, что черные линзы видят его.

— Вилл Барби, — ровно сказала она, наклонив голову, словно хотела рассмотреть его. Плавный и тихий, ее голос звучал упреком.

— Я знала, что вам грозит, и я предостерегала от этой гладкой самки. Но я не ожидала, что вы потеряете человеческий облик так быстро.

Барби горел от стыда. Он отступил, хотел остановить крадущуюся волчицу, скулить, протестовать. Звериное презрение заставило его молчать.

— Мне по-настоящему жаль, что это случилось именно с вами, Вилл, — горько продолжала слепая. — Но вы поддались голосу черной крови, которая есть в вас, а я всегда надеялась, что вы переборете его. Не все, в ком есть черная кровь, становятся слугами зла. Я это знаю. Но насчет вас я ошибалась.

Ровена замолчала, прямая и строгая в черном платье.

— Я знаю, что вы здесь, Вилл Барби. — Ему показалось, что она крепче сжала серебряный кинжал, который был выкован из столового ножа и зазубрен. — И я знаю, чего вы хотите.

Огромный пес, рвавшийся из серебряного ошейника, горящими желтыми глазами следил за каждым движением крадущейся волчицы. Ровена сдерживала его тонкой белой рукой, и ее черные стекла тоже неотрывно смотрели на них.

— Я знаю, — горько прошептала она. — Но меня будет нелегко убить.

Ползущая волчица обернулась к Барби, ободряюще подмигнула:

— Готовься, Барби. Я хватаю ее за локоть.

Барби присел на задние лапы, прикидывая расстояние до горла Ровены. Он отбросил последние сомнения. Надо было повиноваться, потому что эта жизнь захватывала его, и белая самка была близка, а его забытая человечность превратилась в фантом.

— Давай! — вскричала волчица. — За Сына Ночи!

Она прыгнула. Тонкое тело, блестя мехом, описало дугу в воздухе, и белые клыки впились в руку слепой. Выжидая, пока она выронит кинжал, Барби ощутил звериный инстинкт, горячую жажду крови.

— Вилл! — закричала Ровена, — вы не можете…

Он изготовился к прыжку.

Но пес Тэрк уже издал угрожающее рычание. Ровена Мондрик, падая и размахивая кинжалом, выпустила его ошейник.

Вертясь туда-сюда, белая волчица ускользала от лезвия. Но тяжелые серебряные браслеты слепой задели ее по голове. Эйприл упала и забилась. Огромный пес схватил ее за горло. Она дернулась у него в зубах, взвизгнула и затихла.

Отчаянный визг волчицы рассеял последние сомнения. Барби впился клыками в шею коричневого пса, но наткнулся на серебряный ошейник. Безумная боль словно прострелила нее тело, и он отскочил, дрожа от прикосновения серебра.

— Держи ее, Тэрк! — кричала Ровена.

Но огромный пес уже бросил белую волчицу и повернулся к Барби. Волчица с усилием приподнялась и скатилась с крыльца.

— Бежим, Барби! — в ужасе завопила она. — В этой женщине слишком много нашей черной крови, она сильнее, чем я думала. Мы не справимся с ней, с ее серебром и собакой!

Она метнулась через лужайку.

Барби побежал за ней. А слепая преследовала, двигаясь с пугающей уверенностью. Огонь светофора холодно отражался в ее серебряной броши, ожерелье, браслетах, ставших ее броней. Грозное серебряное лезвие сверкало.

— Взять их, Тэрк! — сурово крикнула она. — Убей их!

Они спасались вместе, серый волк и белая волчица, неслись по пустынной улице к университетскому городку. Барби ослабел после удара о серебро и знал, что коричневый пес нагонит его. Свирепый лай уже слышался за спиной так близко, что оставалось только развернуться к врагу и готовиться к последней схватке.

Но тут белая волчица метнулась назад, мимо него, перебежала дорогу псу и увела его за собой. Она дразнила его ловкими движениями, отвечала на его лай насмешливым тявканьем. Она увлекла пса к пустому шоссе за университетом.

— Взять их, Тэрк! — кричала слепая. — Держи их!

Барби задрожал и бросился от нее. Волчица и гнавшийся за ней пес исчезли из вида, но запах псины и тонкий аромат самки все еще витали в холодном воздухе. Издалека доносится низкий горловой лай, уже не такой рьяный, как несколько минут назад.

Слепая упорно преследовала Барби. Подбежав к шоссе, он опасливо обернулся назад и увидел, что она отстала на целый квартал. Перед ней был газон, по которому извивалась дорожка, огороженная высоким бордюрным камнем. Черные стекла не видели преграды, и Ровена с разбегу упала на асфальт.

Барби охватила жалость. От неожиданного падения она могла сильно разбиться. Но Ровена тут же вскочила на ноги и, хромая, кинулась в погоню. Холодный свет звезд падал на ее тонкий кинжал, и Барби побежал дальше, свернул вправо с шоссе, куда уходили, переплетаясь, следы пса и волчицы.

Когда Барби снова обернулся под мигающим светофором на перекрестке Сентер-стрит и шоссе, слепая уже сильно отстала. По дороге навстречу им громыхала машина. Барби метнулся прочь от опасного света фар и спрятался в темной аллее, пока машина не проехала. Вновь обернувшись, он не увидел Ровены.

Безнадежный собачий лай раздавался так далеко, что Барби почти не слышал его за рокотом фабрик и стуком железной дороги. Но он ощущал запахи погони, они вели к западу, через бедные поперечные улицы, к железнодорожным тупикам.

Здесь они терялись среди горячих испарений машин, сухого тепла золы, вони пропитанных креозотом шпал, дыма сгорающего угля. Но Барби еще держал след, пока дорогу ему не перекрыл пыхтящий паровоз с дежурным на тормозной площадке.

Барби отскочил, но выброс горячего маслянистого пара, окутавший его, убил все остальные запахи. Не замечая волка, дежурный сплюнул рядом с ним, но запах горячего пара перекрывал даже вонь табака. След был потерян.

Барби сделал круг по путям, с надеждой принюхиваясь. Но кругом он чувствовал только пар, сталь, креозот, горящее дизельное топливо, да еще тянуло какой-то химией с фабрик.

Он навострил уши, прислушался. Лязганье тепловоза затихало. В котельной шипел пар, стучали машины. Вдали слышался мерный гул фабрик. На востоке, за рекой, раздался свисток приближающегося поезда. Но лая не было слышно.

Барби глянул на восток, и глаза пронзила боль, застучала предостережением в голове. Высокие трубы фабрик, как растопыренные пальцы, пока закрывали зеленоватый блеск рассвета. Белая самка потеряна, смертоносный день уже близок. До него вдруг дошло, что он не знает, как вернуться обратно в свое человеческое тело.

Он бесцельно забегал вдоль холодно поблескивающих рельсов, но тут со стороны фабрик снова донесся лай, уже усталый и безнадежный. Барби помчался на звук через пути, прячась за вагонами от коварных лучей солнца.

Наконец, он увидел белую самку. Она бежала к нему, грациозно, но медленно. Она ловко вела погоню, но, видимо, выдохлась или ослабела под лучами солнца, а пес начинал догонять. Лай стал злее, резче. В нем уже звучали азарт и триумф.

Барби выбежал из-за вагонов к самке.

— Отдыхай! — крикнул он ей. — Я его уведу!

Он не был уверен, что сможет убежать далеко. Рассвет уже пронизывал тело смертоносными лучами, а Барби еще не оправился от удара о серебро. Но блестящая самка принадлежала к его племени, и он пустился отводить от нее погоню.

— Нет, Барби! — закричала она. — Уже поздно, нам надо оставаться вместе.

Он подбежал к ней, слишком усталый, чтобы спрашивать, как им вести себя дальше. Сияние рассвета усиливалось, и он свернул к низине реки, надеясь укрыться от света там, под поникшими ивами.

— Сюда, Барби! — Волчица осталась на высоком берегу. — Держись рядом со мной.

Он поспешно вскарабкался вверх по заросшему сорняками склону, чтобы догнать ее. Коричневый пес настигал их, разъяряясь с каждым прыжком, сияя серебром на ошейнике. Барби кинулся от него, чтобы быть рядом с легкой волчицей.

Под ними темнела река. Барби почуял тяжелый запах застоявшихся заводей и гниющих листьев. Ветер доносил еще дым мусоросжигательного завода, а от мутной воды тянуло химическими выбросами фабрик.

Над рекой белое пламя рассвета становилось невыносимым. Глаза слезились и горели, тело не слушалось, пронизанное светом. Он мрачно спешил за самкой. Где-то впереди опять загудел поезд.

Они выбежали к мосту. Грациозные ноги белой волчицы уверенно перебирали шпалы. Барби осадил перед мостом, неожиданно испугавшись зрелища темной, медленно бегущей внизу воды. Но огромный, хрипящий пес был уже близко. Стараясь не смотреть вниз, на блестящую черноту далекой воды, Барби заскакал по шпалам. Тэрк не отставал.

Барби был уже на середине моста, как вдруг рельсы запели, взвыл паровозный гудок, и меньше, чем в миле, перед ним вспыхнул безжалостный прожектор. Барби охватила паника, но пес не давал остановиться. Он кинулся вперед, навстречу поезду.

Кажущаяся усталость белой волчицы исчезла. Она была далеко впереди, блестящая и легкая. Барби из последних сил бежал за ней по гудящим рельсам. Воздух стонал, мост трясся. Он увидел, как волчица остановилась, дожидаясь его, присела в двух шагах от ревущего поезда и хохотала над неуклюжим псом.

Барби прыгнул к ней, в пыльный ветер стучащих колес, и в тот же миг услышал предсмертный вой пса и всплеск воды далеко внизу. Волчица проводила пса красной ухмылкой и стряхнула с белой шубки золу.

— Итак, мистер Тэрк готов, — радостно проговорила она. — Надеюсь, и с его проклятой хозяйкой мы со временем сможем разделаться не менее ловко, несмотря на все ее серебро и смешанную кровь.

Барби вздрогнул, пригнулся, чтобы на него не попадал свет, побежал вдоль ограды. Горячая пыль оседала, рельсы умолкли. Он вспомнил, как Ровена Мондрик споткнулась на дорожке и, хромая, продолжала бежать. И его снова пронзила жалость, острая, как серебряный кинжал.

— Не надо, — попросил он. — Бедная Ровена, мы и так уже ей сильно навредили.

— Это война, Вилл, — прошептала белая самка, — война рас, такая же древняя, как люди и мы. Один раз мы проиграли и не хотим проиграть снова. Нет ничего слишком жестокого для таких предателей со смешанной кровью, как эта черная вдова. У нас уже не остается времени, но я думаю, мы уже достаточно расстроили ее планы — предупредить Сэма.

Волчица грациозно остановилась.

— Пора по домам, — сказала она и, повернувшись к Барби спиной, поскакала в сторону. — Спокойной ночи, Барби.

Он остался один. Зарево рассвета словно разрывало его на части, подползал холодный страх. Он не знал, как вернуться. Как найти свое тело.

Барби был уверен, что оно лежало, вероятно, немного остывшее, на кровати в квартире на Брэд-стрит. Он неумело попытался завладеть им. Такое же ощущение бывает, когда рано утром хочешь проснуться и не можешь.

Первая попытка была слабой и неуверенной, как первый шаг ребенка. Почему-то было больно, словно он перетрудил мышцы, которые обычно не работали. Но эта боль только подгоняла его, потому что мучения дня могли стать куда более невыносимыми. Его снова захватил какой-то поток — и вот он сидит на краю кровати.

В маленькой спальне было холодно, Барби продрог и окоченел. Он чувствовал себя совершенно разбитым, чувства словно атрофировались. Он принюхался, но все живые запахи, доступные серому волку, куда-то исчезли, как только он стал человеком. Даже запах виски из стакана на шифоньере улетучился.

Шатаясь от усталости, Барби дохромал до окна и поднял жалюзи. В сером свете наступающего дня фонари уже казались блеклыми. Он отшатнулся от небесного света, словно увидел в нем маску смерти.

Ну и сон!

Он медленно вытер покрытый холодным потом лоб. С правой стороны разболелись зубы. Как раз этим местом он во сне укусил серебряный ошейник Тэрка. Если после рома у него такое тяжелое похмелье, то лучше пить виски. И поменьше.

Горло совсем пересохло. Барби дохромал до ванной, чтобы налить себе воды, и поймал себя на том, что держит стакан левой рукой. Расцепив потные пальцы правой, он обнаружил, что все еще сжимает белую булавку тети Агаты.

Он стоял, стуча зубами и недоверчиво таращась на резную безделушку. На ладони виднелась глубокая царапина — в его сне Джимини Крикет как раз в этом месте впился в лапу волка. Барби затряс головой, пытаясь отделаться от наваждения.

Ничего особенного в этом сне нет, начал он убеждать себя. На семинаре у Мондрика они обсуждали психологию сновидений. Подобные явления в бессознательном, говорил Мондрик, объясняются куда примитивнее, чем кажется спавшему.

Его мучительные сомнения относительно Эйприл Белл, ее потрясающее признание взволновали его настолько, что он встал во сне и начал рыться в сигарной коробке на шифоньере. При этом он, должно быть, оцарапался о бритву или об эту самую булавку. А все остальное — это попытка его мозга объяснить происходящее, исходя из его подсознательных желаний и страхов.

Наверняка так. Облегченно усмехнувшись, он прополоскал рот и жадно потянулся за бутылкой… При такой собачьей жизни! Его передернуло от этой мысли — вспомнился тошнотворный привкус собачьей шерсти. Барби твердо отставил бутылку.

Глава 9 ПОСЛЕДСТВИЯ НОЧНОГО КОШМАРА

Барби хотелось забыть этот сон. Дрожа всем телом, он вернулся в кровать и постарался заснуть. Но прошедший кошмар, каждая подробность которого запечатлелась в воспаленном мозгу, неотступно висел над ним. Он не мог забыть ни алую ухмылку белой самки, ни хруст маленьких позвонков Джимини Крикета в собственных сжатых челюстях, ни падающей на бегу вдовы Мондрика, жалкой в своей слепоте и грозной в серебряной броне, с серебряным кинжалом.

Барби снова встал и поплелся к окну, чтобы опустить жалюзи и спрятаться от дневного света. Потом смазал йодом эту неизвестно откуда взявшуюся царапину, тщательно побрился и принял аспирин, чтобы унять зубную боль.

«Сны логично проистекают из реально происходящих событий, — говорил он себе, — и не надо быть доктором Гленном, чтобы расшифровать этот». Очевидно, неприязнь Норы Квейн и Ровены Мондрик к Эйприл Белл могла заронить в его подсознание идею, что эта очаровательная рыжая красавица — волчица, а сыгранная им роль волка вполне может быть объяснена его нежеланием соглашаться с подобными наветами. А если еще учесть, что их знакомство состоялось на фоне трагической загадочной смерти Мондрика и всеобщей нервозности, то ночные кошмары вполне естественны.

И все же он не был удовлетворен своими попытками самоанализа и решил позвонить Ровене Мондрик. Ему хотелось убедиться, что она в полном порядке в своем старом доме на Университетской улице, под охраной верного Тэрка.

Непослушным пальцем Барби набрал ее номер. Долгое время никто не снимал трубку — должно быть, все спокойно спали. Наконец, раздался резкий голос миссис Рай, экономки, спросившей, что ему надо.

— Я хотел бы поговорить с миссис Мондрик, если она уже встала.

— Ее здесь нет.

— Гм, — он кашлянул, стараясь не поддаваться панике. — Тогда попросите мисс Уолфорд, пожалуйста.

— Ее тоже нет.

— Что? — Барби поперхнулся. — Где?..

— Мисс Уолфорд уехала в больницу, чтобы ухаживать на бедной миссис Мондрик.

Барби чуть не уронил трубку.

— Что случилось?

— Бедная миссис Мондрик, наверное, вчера сошла с ума. У нее умер муж, и это такой удар. Знаете, у нее всегда были странные припадки с тех пор, как этот зверь выцарапал ей глаза там, за океаном,

Барби глотнул.

— И… что произошло? — нетерпеливо переспросил он.

— Она вскочила ночью и убежала с этим ужасным псом, с которым никогда не расстается. Наверное, ей казалось, что она за кем-то охотится. Может, за тем зверем, которым ее покалечил. Потому что она взяла с собой тот хороший столовый нож, который миссис Мондрик отдавала перезаточить, как кинжал. Хорошо еще, что пес залаял. Тогда проснулась мисс Уолфорд и побежала за ними.

Барби не верил своим ушам.

— Ее пес, наверное, убежал, и миссис Мондрик одна погналась за ним через улицы. Падала, слепая бедняжка, но все равно бежала. Сиделка сказала, что ей пришлось догонять ее почти двадцать кварталов. Не представляю себе, как она могла так далеко убежать.

Казалось, миссис Рай получает своеобразное удовольствие от своего рассказа.

— Мисс Уолфорд вся измучилась, пока ей удалось привезти миссис Мондрик обратно. Бедная слепая была вся в ссадинах, потому что падала на улицах и совсем не соображала, что происходит. Не хотела выпускать этот свой нож, пока его не вытащили у нее из руки, и все кричала, что Тэрк кого-то преследует.

Мисс Уолфорд вызвала «скорую» из Гленнхенвейна и разбудила меня, чтобы я собрала вещи миссис Мондрик. Они увезли ее час назад, она сопротивлялась, вырывалась у санитаров. Бедная, я боялась, что она убьет себя.

— Я… я слышал, она уже лечилась у доктора Гленна, — Барби изо всех сил старался говорить спокойно. — Почему она не хотела ехать?

— Она умоляла нас отвезти ее к мистеру Сэму Квейну. Она так кричала, что я в конце концов позвонила ему, но телефонистка ответила мне, что у них в доме снята трубка. Санитары обещали все уладить и увезли ее в Гленнхейвен. Вот поэтому ее и нету, — заключила миссис Рай. — Что-нибудь передать?

Барби стоял, как громом пораженный, не в силах ничего ответить.

— Алло, — повторяла миссис Рай. — Алло!

Голос его не слушался, и экономка повесила трубку. Барби дотащился до ванной, налил себе полрюмки и вдруг, охваченный страхом, выплеснул его в унитаз. Если виски заводит его в такие передряги, надо бросать.

Мисс Уолфорд — опытная сиделка, она правильно решила отправить свою подопечную в Гленнхейвен. Эта трагедия в аэропорту была, конечно, слишком тяжелым испытанием для Ровены Мондрик. Он ведь сам раньше боялся за ее рассудок, и это тоже отразилось в его диком сне. Барби решил прекратить искать параллели между сном и реальностью — наверняка именно такие совпадения довели Ровену до помешательства.

Повинуясь внезапно возникшему импульсу, он позвонил в «Тройан Армз».

Он не мог спрашивать Эйприл Белл, как она добралась домой с железнодорожного моста. Он прекрасно понимал, что какие бы чудеса ему ни привиделись, это никак не могло повредить другим людям. Но хотелось услышать ее голос и узнать, где она. Можно будет извиниться, что он не позвонил вчера, и назначить ей новое свидание. Вилл нетерпеливо попросил соединить его с Эйприл Белл.

— Извините, сэр, — вежливо ответил дежурный, — но мы не можем беспокоить Эйприл Белл.

— Я ее друг, — настаивал Барби. — Она не будет возражать.

Дежурный был тверд, и Барби попросил позвать управляющего.

Гостиницы заботятся о своей репутации, поэтому стараются не портить отношений с прессой. Но ради Эйприл Белл, как выяснилось, они готовы были отступить от этого правила.

— Извините, мистер Барби, — вежливо проговорил управляющий, — но мы никак не можем беспокоить ее. Извините, старина, но она оставила строгие указания на этот счет. Разрешила будить себя только в случае пожара или убийства.

Барби было трудно не вздрогнуть при последних словах. Рыжая красавица имеет аристократические привычки, отметил он, особенно для начинающей журналистки. Барби велел передать, что он звонил, и решил не забивать себе больше голову этим кошмарным сном.

Он быстро оделся, зашел в «Дайнти Дайнер» выпить чашку кофе и поехал в город. Хотелось быть среди людей, среди настоящих людей. Хотелось слышать знакомые голоса, стук пишущих машинок, гудение телетайпов, звяканье шрифта в наборных машинах, глухой стук печатных автоматов. Напротив редакции «Стар» он подошел к киоску старого Бена Читтума и спросил о Рексе.

— Он совсем разбит, — мрачно ответил худой старик. — Наверное, его сильно потрясло то, как умер доктор Мондрик. Он заехал ко мне вчера, после похорон, но был не очень-то разговорчив. Ему надо было ехать обратно в Фонд.

Он замолчал, поправляя газеты на стенде, а потом осуждающе глянул на Барби.

— Почему же газеты так мало написали об этом? — запальчиво потребовал он. — Я знаю, что ты был там и эта девушка из «Колл». Мне кажется важным, когда такой известный человек, как доктор Мондрик, вдруг внезапно умирает. А в газетах почти ничего нет.

— Да? — Барби был озадачен. — Я думал, что эта статья пойдет на первую полосу, и написал около шестисот слов. Но я, должно быть, был сам очень расстроен и не заметил, чем они воспользовались…

— Смотри. — Старик показал Барби вчерашний номер «Стар». Из его статьи не было напечатано ни слова. Только на одной из внутренних страниц было короткое объявление о том, что похороны Мондрика состоятся в два часа.

— Не понимаю, — сказал Барби и тут же забыл об этом недоразумении. Ему надо было разобраться в загадках посложнее. Он перешел улицу и с облегчением погрузился в привычную редакционную суету.

На столе Барби ждал знакомый голубой конверте просьбой зайти к Престону Трою. «Стар» была далеко не самым крупным предприятием Троя. Ему принадлежали и фабрики, и радиостанция, и бейсбольный клуб. Но газета была его любимым детищем, и почти все ее дела проходили через его просторный угловой кабинет на верхнем этаже редакционного здания.

Когда Барби зашел к Трою, издатель диктовал что-то стройной секретарше с розовато-каштановыми волосами — Трой славился умением подбирать не просто красивых, а изысканно-ухоженных секретарш. Сам он был толстый румяный коротышка, с куполообразной красной лысиной, окруженной редкой порослью рыжеватых волос. Он быстро взглянул на Барби проницательными голубыми глазами и передвинул сигару в угол большого прямоугольного рта.

— Принесите мне материалы на Вальравена, — сказал он секретарше, и его холодные глаза сосредоточились на Барби.

— Грэди говорит, что вы хороший журналист, Барби. Хочу дать вам возможность поработать творчески, с вашей фамилией перед статьями. Надо подготовить полковника Вальравена к выборам в сенат.

— Спасибо, шеф, — ответил Барби, не испытывая ни малейшего энтузиазма по поводу Вальравена. — Я знаю, что Грэди не пустил в набор мою вчерашнюю статью о смерти Мондрика.

— Я снял ее.

— Вы можете сказать, почему? — спросил Барби, глядя на багровую челюсть Троя. — Я думал, это сенсационный материал. Тут и обыкновенный человеческий интерес, и налет мистики. Старик Мондрик умер в тот момент, когда собирался рассказать, что они привезли из Азии в этом зеленом ящике.

Это же хорошая статья, шеф, — Барби старался говорить спокойно, не выдавая своего интереса к этому делу. — Судя по заключению медицинской экспертизы, старик умер естественной смертью, но все его окружение ведет себя так, словно они не верят в это. Они прячут свой зеленый ящик, отказываются говорить, что там находится, и боятся говорить.

Барби кашлянул и заговорил еще медленнее:

— Я хочу проследить эту историю, шеф. Дайте мне фотографа, и я добуду факты, которые сделают Кларендон знаменитым. Я хочу докопаться, зачем Мондрик поехал в Алашань и чего они все боятся. И что прячут в зеленом ящике.

Трой холодно смотрел на него немигающими глазами.

— Слишком сенсационная история для «Стар», — безапелляционно заявил он своим скрипучим голосом. — Забудьте об этом, Барби, и займитесь полковником.

— Слишком сенсационная, шеф? — переспросил Барби. — Вы же всегда говорили, что убийства — хлеб «Стар»!

— Я определяю издательскую политику, — отрезал Трой. — Мы ничего не напечатаем о смерти Мондрика. И в других больших газетах вы ничего не найдете.

Барби почувствовал себя дискомфортно.

— Но я не могу забыть об этом, шеф. Надо узнать, что Сэм Квейн прячет в загадочном ящике. Мне это не дает покоя. Снится по ночам.

— Значит, вы будете заниматься этим в свое свободное время, на свой страх и риск, — холодно ответил Трой. — И не для публикации. — Он изучающе смотрел на Барби, перекатывая во рту толстую сигару. — И еще одно, Барби. Вы же не сапожник. Бросьте пить.

Трой открыл крышку стола, непроницаемое выражение его лица смягчилось.

— Возьмите сигару, Барби, — дружелюбно сказал он. — Вот вам папка с материалами на Вальравена. Мне нужна серия биографических статей. Трудности в юности, героизм на войне, скрываемая благотворительность, хорошая семья, работа на благо общества в Вашингтоне. Выбросьте все, что могло бы не понравиться избирателям.

«Немало», — подумал Барби.

Репортер вернулся к своему рабочему столу и стал перелистывать папку с газетными вырезками. Но он знал слишком много из того, о чем не пишут в газетах. Об облигациях городской канализационной сети, о скандале в дорожном департаменте, о том, почему от полковника ушла первая жена. У него не было никакого желания заниматься проталкиванием такого человека в сенат. Он не мог сосредоточиться и бесцельно смотрел на свою пишущую машинку, на календарь с изображением волка, воющего на луну. С невольным наслаждением Барби вспомнил, как свободен и силен был во сне.

К черту Вальравена!

Барби внезапно четко осознал, что все равно будет добывать факты, касающиеся загадочной смерти Мондрика, помешательства Ровены и невиданного признания Эйприл Белл. Даже если вся история выглядит нелепой чередой совпадений и пьяных домыслов, надо точно удостовериться в этом. А если нет — что ж, пусть объявят сумасшедшим, хоть какое-то разнообразие среди унылого существования репортера «Стар»!

Он засунул материалы о Вальравене в стол, вывел со стоянки автомобиль и выехал на Седар-стрит, к университету. Он отказывался понимать, почему дело Мондрика не соответствует издательской политике «Стар». До сих пор еще ничто не оказывалось слишком сенсационным для Престона Троя. Опубликуют это или нет, но ему необходимо узнать, что находится в ящике.

Наверняка Сэм Квейн уже перевез его из кабинета своего дома в специальное хранилище, которое он оборудовал на верхнем этаже Фонда. Интересно, что там проделывали все эти плотники и сварщики? Опять он начинал думать о своем сне, как о реальности.

У светофора Барби повернул направо, выехал на Пайн-стрит и остановился перед небольшим белым домом Сэма Квейна. Он выглядел так же, как во сне, даже заржавевшее игрушечное ведерко и лопатка Пат в песочнице за домом оставались на прежнем месте. Он постучал, стараясь не поддаваться нездоровому, почти патологическому волнению. Дверь открыла появившаяся из кухни Нора.

— О, Вилл? Заходи!

Ее широко раскрытые от неожиданности голубые глаза казались мутноватыми, и веки припухли, как будто она не выспалась.

— Сэм дома? — холодная судорога пробежала у Барби по спине, как только он перешагнул порог, словно этот тихий, хорошо знакомый дом мог стать опасной ловушкой. Он не удержался, чтобы не принюхаться, идет ли еще этот смертельно опасный газ из запертого в кабинете Сэма ящика. Но сейчас его ноздри были способны уловить лишь приятный аромат жаркого в духовке. Он заметил, что Нора удивленно смотрит на него.

— Хочу еще раз попытаться взять интервью у Сэма, — объяснил он. — Об экспедициях Фонда и о том, что они нашли в Алашани.

Усталое лицо Норы помрачнело.

— Лучше забудь об этом, Вилл, — быстро сказала она. — Сэм не хочет говорить об экспедиции даже со мной. Я не знаю, что они там нашли, и не думаю, что он расскажет тебе. Двое суток ящик находился у него в кабинете, и по ночам ему всякое снилось.

— Да? Снилось?

— Ему мерещилось, что кто-то хочет похитить ящик. — Нора передернула плечами, а ее голубые глаза потемнели от волнения. — Это уже начинает мне действовать на нервы, не только ему. Мы оба ужасно спали сегодня ночью. Мне кажется, я почти помню…

Она вдруг замолчала, бросив быстрый взгляд на Барби.

— Странная вещь, заговорила она, так и не признавшись, что именно она почти помнит. — Сегодня утром телефонная трубка в кабинете у Сэма оказалась снятой. Но я точно знаю, что вчера вечером она была на месте, а дверь Сэм запер. Не могу понять, как это могло случиться.

Барби не стал выдвигать версий. Отведя взгляд от ее взволнованного лица, он не своим голосом спросил:

— Где сейчас Сэм?

— В Фонде. Он, как приехал, сразу нанял рабочих, чтобы установить новое оборудование в лаборатории. Во всяком случае, так он мне сказал. Сегодня утром он позвонил Нику с Рексом, они приехали в закрытом фургоне, и все вместе увезли этот ящик. Сэм даже не стал завтракать.

Словно ища поддержки, Нора подняла усталые голубые глаза к Барби.

— Сэм говорит, чтобы я не волновалась, — сказала она. — Но я ничего не могу с собой поделать. Он только что позвонил и сказал, что вечером не придет ночевать. Это, наверное, действительно очень значительное открытие, которое их сделает знаменитыми, когда будет опубликовано, но я их не понимаю. У меня такое впечатление, что они все… боятся!

Нора вздрогнула и с надеждой добавила:

— Может, Рекс скажет… — и замолчала.

— Что скажет? — потребовал Барби.

Ее покрасневшие от мыла руки неуверенно теребили кухонный фартук.

— Сэм предупредил меня, чтобы я никому ничего не говорила. — Ее круглое лицо так побледнело, что стала видна каждая веснушка. — Ноя знаю, что тебе можно доверять, Вилл. Я не хотела об этом говорить… Пожалуйста, не пиши об этом в газете. — У нее в глазах стоял страх. — Ах, Вилл… я так волнуюсь… я не знаю, что делать…

Барби погладил ее полное плечо.

— Я не напечатаю ничего, что ты мне говоришь, — пообещал он.

— Здесь нет ничего особенного, Вилл. — В ее неуверенном голосе зазвучала благодарность. — Просто Сэм послал Рекса обратно.

за нашей машиной, после того как они все уехали утром. А я собиралась сегодня поехать на ней в мастерскую подтянуть тормоза. Но они так спешили! Сэм позвонил мне и сказал, что Рекс возьмет машину, чтобы поехать в Колледж штата и сделать там заявление по радио.

— О чем?

— Я не знаю. Сэм сказал только, что они покупают время для специальной программы завтра. И просил меня слушать. Но никому ничего не говорить раньше времени. Надеюсь, они как-то объяснят эти ужасные тайны. Ты ничего не расскажешь, Вилл? — встревоженно спросила Нора.

— Не расскажу, — еще раз пообещал он. — Доброе утро, Пат, как дела?

Маленькая Пат Квейн тихо вышла из детской и прижалась к Нориной мыльной руке. Ее голубые глаза покраснели и припухли еще сильнее, чем у Норы. На упрямом розовом личике читалась твердая решимость больше не плакать.

— Спасибо, мистер Вилл, у меня все хорошо. — Ее голосок чуть не задрожал. — Беда случилась с несчастным Джимини Крикетом. Его убили сегодня ночью.

Барби словно ударили под дых из холодной темноты. Он отвернулся и закашлялся, чтобы скрыть паническую дрожь.

— Это очень плохо, — прохрипел он. — Как это случилось?

Пат моргнула мокрыми глазами.

— Ночью приходили две большие собаки, — серьезно заговорила она, — одна белая, другая серая. Они хотели утащить папин ящик из кабинета. Джимини выбежал, чтобы прогнать их, и серая собака прокусила ему спину и убила его.

Потрясенный Барби молча обернулся к Норе.

— Пат так рассказывает, — ответила та на его немой вопрос. — Как бы то ни было, ее щенок погиб. Мы нашли его сегодня утром в песочнице, как раз там, где она просила посмотреть, когда проснулась вся в слезах.

Норины полные плечи отчаянно вздрогнули.

— Я думаю, ее щенка сбила машина, — уверенно сказала она. — Эти ребята из университета так гоняют здесь по ночам. Наверное, он дополз до песочницы, а Пат сквозь сон слышала, как он пищит.

Пат упрямо выставила вперед подбородок.

— Пожалуйста, мама, нет! — заспорила она. — Это серая собака загрызла Джимини своими страшными длинными зубами. Я ее видела, и другую собаку тоже, белую, красивую, как во сне. Ну ведь правда, мама? Неужели папа мне не поверил?

— Может, поверил, доченька, — Нора повернулась к Барби. — Это правда, Сэм побледнел, как полотно, когда Пат ему это рассказала. Даже не пошел с нами искать Джимини. Сразу побежал к себе в кабинет, чтобы посмотреть, не случилось ли чего с его ящиком.

На ее усталом круглом лице появилось озабоченное выражение.

— Ты так побледнел, Вилл, что с тобой?

— Мне самому сегодня приснился странный сон. — Он вымученно усмехнулся. — Может, я съел что-нибудь. Сейчас я поеду в Фонд и попробую поговорить с Сэмом.

Барби повернулся к малышке Пат и ласково погладил ее по спине:

— Жаль, что так случилось с Джимини.

Девочка вырвалась у него из-под руки и уткнулась в фартук Норы.

— Не думаю, что Сэм тебе что-то скажет, — заговорила Нора. — Но если скажет, Вилл, ты расскажешь мне? — Нора вышла вместе с Барби за дверь и понизила голос, чтобы не слышала Пат. — Пожалуйста, Вилл, я так боюсь! Я не знаю, что мне делать.

ГЛАВЕ 10

ПРИЯТЕЛЬ ЭЙПРИЛ БЕЛЛ

Осенний пожар все еще полыхал на территории университетского парка и на соседнем участке Фонда. Все лужайки были золотисто-красными от опавших листьев. Барби вспомнил ожившие во сне запахи и принюхивался к прохладному воздуху, но до него долетал лишь едкий запах листвы, горящей где-то на заднем дворе.

По Университетской улице шли шесть студентов-новичков в сопровождении шести второкурсников. Они несли на палках клетку с кларендонским тигром. Эта встреча напомнила Барби, что идет неделя вечеров с участием бывших питомцев университета и традиционное ежедневное путешествие тигра предваряло футбольный матч с командой Колледжа штата.

Эта эмблема представляла собой устрашающую модель саблезубого тигра с темно-желтыми полосами в натуральную величину, который раньше был всего-навсего экспонатом в университетском музее. Когда-то, много лет назад, его впервые похитили налетчики из Колледжа штата. Вид его навеял на Барби ностальгические воспоминания.

Ибо тогда четверо героев — «четыре мулотера» — пробрались через горы к западу от Кларендона в древнем ободранном «кадиллаке» Рекса накануне другого матча выпускников университета, успешно замаскировались с помощью красной боевой краски индейцев колледжа и выхватили похищенного тигра из самой гущи танцующих боевой танец.

Но это было много лет назад, еще до того как старик Мондрик отверг его — неизвестно, почему, с грустью подумал он на мгновение, но сейчас было не до старых неприятностей. Он оставил машину за углом и твердым шагом направился к высокому новому зданию Фонда.

Тот навязчивый безымянный запах, который он чувствовал во сне, пропал, и прекратились звуки ночных плотницких работ. Строгая тишина тусклых коридоров казалась почти зловещей. В столе справок вместо девушки, которую он ожидал увидеть, оказался коренастый мужчина, выглядевший слишком зрелым для своего университетского свитера.

— Извините, мистер, — хмуро сказал мужчина, — библиотека и музей сегодня закрыты.

— Ладно, — ответил Барби добродушно, — мне нужно только повидаться с мистером Квейном.

— Мистер Квейн занят.

— Тогда я хотел бы поговорить с мистером Спиваком или мистером Читтумом.

— Они заняты. — Человек нахмурился еще больше. — Сегодня нет посещений.

Барби раздумывал, как проникнуть внутрь, и вдруг увидел двух мужчин, без дела стоявших в лифте, которым тоже не подходили по возрасту свитера в черно-желтом цвете кларендонского тигра. Оба смотрели на Барби чересчур внимательно. Он отметил выпуклость у их бедер и вспомнил, что Сэм Квейн нанял охрану для Фонда.

Барби наспех написал на визитной карточке: «Сэм, если поговоришь сейчас со мной, спасешь нас обоих от беды», и, улыбнувшись, подтолкнул записку через стол вместе с долларовой бумажкой холодно смотревшему на него вахтеру.

— Передайте это, пожалуйста, мистеру Квейну. — Тот с мрачным видом молча оттолкнул доллар обратно и понес карточку к лифту. Он еле плелся, как уставший полицейский, и Барби заметил, как топорщится одежда от спрятанного под ней пистолета. Похоже, Сэм Квейн всерьез был намерен охранять злополучный ящик.

Под холодным взглядом дежурного Барби провел десять неуютных минут, после чего из лифта внезапно вышел Сэм Квейн. Барби в смятении заметил в нем неприкрытую напряженность, едва сдерживаемое чувство безысходности. Ничего удивительного, что Нора была расстроена. Сэм был без пиджака; закатанные рукава рубашки обнажали большие руки, от которых шел едва заметный химический запах, как будто его оторвали от какой-то работы в лаборатории. Небритое лицо хранило следы усталости и напряжения.

— Сюда, Вилл.

Бросив на Барби затравленный и недружелюбный взгляд, он, не останавливаясь, повел его по коридору в длинную комнату, вид которой на мгновение изумил Барби. На стенах были развешаны огромные карты всех континентов и еще что-то, что озадачило его; потом он распознал незнакомые очертания берегов и исчезнувшие земли геологического прошлого. Весь дальний конец комнаты был занят рядами перфораторов и сортировочных машин, за ними виднелись длинные серые стеллажи.

Барби на минуту задумался над тем, какие же данные собирал и анализировал здесь старый Мондрик с помощниками. Реки и горы тех исчезнувших континентов, более древних, чем легендарные Атлантида и Лемурия, предстали перед ним в убедительных подробностях, и пересекающие их цветные границы снова повергли его в недоумение. Работа здесь была либо завершена, либо отложена, потому что глянцевитые машины сегодня молчали и в слабо освещенных проходах между ними никого не было.

Сэм Квейн закрыл за ними дверь и уже у стола, обернувшись, посмотрел на Барби. В комнате стояли стулья, однако он не предложил приятелю сесть. Бессознательно сжатая сухая рука выдавала сдерживаемые им чувства.

— Вилл, лучше не вяжись! — в тихом дрожащем голосе чувствовалась приглушенная горячность. — Для твоей же пользы.

— Объясни, почему, — потребовал Барби.

Суровые черты Квейна мучительно исказились, и темные затравленные глаза на секунду обратились к картам из далекого прошлого. Он кашлянул, и у него перехватило горло.

— Вилл, пожалуйста, не спрашивай, почему!

Барби уселся на краешек стола.

— Мы друзья, Сэм, или были ими, вот почему я здесь. Ты можешь рассказать мне кое-что такое, что я должен знать, — и очень срочно…

Лицо Квейна окаменело.

— Ничего не могу тебе сказать.

— Послушай, Сэм, — в настойчивом тоне Барби прозвучали повелительные нотки, — что пытался сообщить перед смертью старик Мондрик? Что ты нашел в Алашани и что там у тебя в деревянном ящике? — Он изучал утомленное мрачное лицо Квейна. — И кто такой Сын Ночи?

Он подождал, но Квейн молчал.

— Ты мог бы ответить, Сэм, — с горечью выдавил он. — Помни, что я работаю в газете. Я умею обращаться с теми, кто не желает выдавать информацию. Я намерен выяснить, что ты прячешь, хочешь ты того или нет.

Голубые глаза Квейна сузились, и судорожно дернулся кадык.

— Ты не знаешь, во что ты хочешь вмешаться. — В его отрывистом низком голосе прозвучала боль. — Может, ты оставишь нас в покое со всем этим, пока еще окончательно не исчезла наша старая дружба? Неужели ты никак не можешь забыть, что ты газетная ищейка?

— Это не для «Стар», — хрипло запротестовал Барби. — Газета в этом не заинтересована, но некоторые вещи я сам не могу понять. Я должен кое в чем разобраться, Сэм, прежде чем это сведет меня с ума!

В его голосе послышалась дрожь.

— Ты чего-то боишься, Сэм, я знаю. Иначе, зачем все эти бессмысленные предосторожности по отношению к старику Мондрику в аэропорту? И чего ради ты превратил это здание в крепость? — Он проглотил слюну. — В чем опасность, Сэм?

Сэм Квейн упрямо покачал головой.

— Лучше забудь об этом, Вилл, — сказал он. — Если я отвечу, тебе не станет легче.

Барби встал, почувствовав, что дрожит.

— Я уже кое-что знаю, — сказал он хрипло. — И этого вполне достаточно, чтобы почти лишить меня рассудка. Я убежден, что ты ведешь жуткую войну против… чего-то. И я, сам не знаю как, в это вовлечен. Но я хочу сражаться на твоей стороне, Сэм.

Сэм Квейн тяжело опустился на стул. Он нервно теребил что-то в руках — Барби видел, что это маленькая римская лампа Мондрика со сделанным черной глазурью изображением Ромула и Рема — братьев-близнецов, детей таинственного Марса и земной весталки, приникших к соскам волчицы.

— Все, что ты знаешь, Вилл, может принести большие несчастья нам обоим. — Он резко отодвинул от себя терракотовую лампу и долго сидел над столом неподвижно, с затаенной болью глядя на Барби опустошенными глазами.

— Я думаю, все дело в твоем воображении, — наконец сказал он мягко. — Нора говорила мне, что ты слишком много работаешь и слишком много пьешь. Она беспокоится о тебе, Вилл, и, боюсь, она права. По-моему, тебе надо отдохнуть.

Сэм положил руку на телефонный аппарат.

— Я думаю, тебе нужно на несколько дней уехать из города, Вилл, пока ты себя совсем не загнал. Я все устрою, и тебе не придется платить ни цента, если ты обещаешь мне сегодня сесть на дневной самолет до Альбукерке.

Барби стоял, нахмурившись в полном молчании.

— Видишь ли, — продолжал Квейн, — Фонд послал в Нью-Мексико большую геологическую партию. Они ведут раскопки в пещерах и ищут останки, которые могут рассказать нам, почему гомо сапиенс вымерли в Западном полушарии к тому времени, когда туда прибыли американцы. Но тебе они не помешают.

Его суровое лицо осветила улыбка надежды.

— Может, ты возьмешь недельку отпуска, Вилл? Я позвоню Трою и оформлю это официально. Ты мог бы даже написать об этом путешествии какой-нибудь рассказ. Масса солнца, немножко физических упражнений — и забудь ты о докторе Мондрике!

Он взялся за телефон,

Сможешь ты уехать — сегодня же, если мы закажем билет?

Барби покачал головой.

— Я взяток не беру, Сэм. — Он увидел, как лицо Квейна залила краска гнева. — Я пока не знаю, что ты пытаешься скрыть, но ты не можешь так вот просто выпереть меня из города. Нет-нет, я намерен находиться здесь и не упущу такого удовольствия.

Квейн напряженно встал.

— Доктор Мондрик принял решение не доверять тебе, Вилл, — еще давным-давно. — Он говорил ровно и без эмоций. — Он так и не объяснил, почему. Не исключено, что с тобой все нормально, но мы просто не можем себе позволить испытывать тебя.

От его упрямого лица веяло холодом и опасностью.

— Мне жаль, что ты предпочитаешь быть неблагоразумным. Я не старался подкупить тебя, но сейчас вынужден тебя предупредить. Не ввязывайся, Вилл. Если ты не прекратишь нахально лезть в то, что тебя не касается, нам придется принять меры. Мне жаль, Вилл, но дело обстоит именно так. — Он кивнул своей костлявой бронзовой от загара головой, выражая сожаление. — Подумай над этим. Вилл. А сейчас мне пора.

И зашагал к двери.

— Подожди, Сэм! — сразу же запротестовал Барби. — Если б ты привел мне хоть один веский довод…

Однако Сэм Квейн уже закрыл за ними дверь таинственной комнаты и резко свернул в сторону. Барби хотел последовать за ним, но лифт захлопнулся у него перед носом. Поеживаясь под холодным взглядом дежурного, он покинул мрачную башню, ставшую цитаделью необъяснимого.

Остановившись у своей видавшей виды машины, которую он оставил у края тротуара, Барби обернулся и взглянул на окна наверху, которые он видел в своем ночном кошмаре освещенными голубым светом сварки, в то время как люди Квейна подготавливали сейф для ящика. Не в силах унять дрожь, Вилл поневоле снова принюхивался, стараясь уловить тот странный неприятный запах. Сейчас Барби ничего не чувствовал. Однако полное совпадение между сном и реальностью пугало, и он чувствовал, что весь его рассудок заперт внутри этой охраняемой деревянной коробки.

Внезапная нелепая паника бросила его в машину. Он включил зажигание, с визгом срезая углы, вывел машину на шоссе. «Глупо это, — говорил он себе, — но Сэм Квейн потряс меня своей странной смесью отчаянного напряжения с мрачным сожалением и неподдельным ужасом».

Он уездил по университетской территории, пока не прошел этот иррациональный спазм страха, а затем двинулся обратно в город. Взглянув с надеждой на часы, Барби понял, что звонить Эйприл Белл еще рано. Ведь предполагалось, что он еще собирает материал для «Стар» и в столе его городского кабинета лежала подборка о Вальравене. Однако взбудораженный мозг восставал против отвратительного хора, ратующего за пользу Вальравена для избирателей. Внезапно Вилл решил, что должен посетить Ровену Мондрик.

Почему — наяву и в его сне — она носила эти причудливые фамильные украшения из серебра? Что они искали в Нигерии вместе с доктором Мондриком и при каких обстоятельствах произошло нападение этого черного леопарда? Что ей было известно о последней работе доктора Мондрика? Знала ли она о наличии у него каких-нибудь врагов, которые могли договориться убить его в аэропорту? Знала ли она, как на самом деле зовут Сына Ночи?

Если бы Ровена ответила хотя бы на один из беспокойных вопросов, бороздивших темные недра его мыслей, он получил бы пробный камень для того, чтобы отличить факт от рожденной алкоголем иллюзии.

Проехав офис, Барби повел машину вниз по Центральной улице, а затем на север на новую дорогу к реке. Гленнхейвен занимал сотню ухоженных акров на холмистой местности над рекой в четырех милях от Кларендона. Деревья в еще богатом осеннем уборе отгораживали от шоссе больничные здания и помещения, предназначенные для трудовой терапии.

Барби оставил машину на посыпанной гравием площадке за длинным основным зданием — впечатляющей трехэтажной тюрьмой из желтого кирпича и, обогнув дом, попал в прохладную тишину слабо освещенного приемного покоя. Грандиозный и строгий, как фойе банка, он казался храмом новому богу Фрейду. Стройная девушка за пультом у массивного стола из красного дерева была его девственной жрицей. Барби подал ей свою визитную карточку.

— Я пришел к миссис Ровене Мондрик, — сказал он.

Хрупкая прелесть девушки напомнила ему портрет какой-то

египетской принцессы, виденный им в университетском музее. У нее были совсем черные глаза и волосы, бледная, как слоновая кость, кожа, очень низко расположенные брови и череп странной удлиненной формы. Она не спеша перелистала книгу в черном переплете и мечтательно улыбнулась.

— Прошу прощения, сэр, но здесь нет вашей фамилии, — произнесла она с сонной нежностью. — Видите ли, о посещении наших пациентов договариваются заранее с лечащим врачом. Если вы хотите оставить запрос…

— Мне нужно увидеться с миссис Мондрик прямо сейчас.

Ее замедленная улыбка казалась навязчиво-экзотической.

— Мне очень жаль, сэр, но, боюсь, сегодня это невозможно. Если хотите…

— Кто у нее лечащий врач?

— Минутку, сэр. — Бледные тонкие пальцы изящно прошлись по черной книге. — Миссис Ровена Мондрик госпитализирована сегодня в восемь утра и находится под наблюдением… — чистый голосок девушки мелодично задрожал, произнося имя божества, — под наблюдением доктора Гленна.

— Так разрешите мне увидеться с ним.

— Простите, сэр, — промурлыкала она, — доктор Гленн никогда не принимает без предварительной договоренности.

Барби перевел дух и подавил сердитое желание прошествовать мимо девушки, а потом посмотреть, что будет. Она разглядывала его темными подернутыми дымкой глазами, и Вилл знал, что если она позовет, немедленно явятся несколько здоровых ребят, охраняющих торжественную неприкосновенность этого храма.

Он старался преодолеть возникшую в горле сухость. Ведь Гленнхейвен считается одной из лучших психиатрических больниц страны, твердил он себе, и этот давний смутный ужас перед всеми психиатрическими учреждениями не обоснован.

— Миссис Мондрик — моя приятельница, — сказал он девушке, — я просто хочу выяснить, как у нее дела.

— Обсуждать дела наших пациентов запрещено, — проворковала хрупкая жрица, — но раз ее лечит сам доктор Гленн, вы можете не сомневаться, что миссис Мондрик получает самую лучшую помощь. Если вы хотите попросить разрешения навестить ее…

— Нет, — пробормотал он, — благодарю.

Барби сбежал от экзотической улыбки девушки и этой упорядоченной безжалостной тишины, пытаясь внушить себе, что слепая женщина вовсе не является пленницей этого благоустроенного храма двадцатого века. А Гленн на самом деле выдающийся психиатр, конечно же, его лечение будет гуманным и искусным.

Однако Барби с облегчением покинул лечебницу. С радостью вдыхая прохладный осенний воздух, он поспешил к машине. Еще одно усилие оказалось тщетным, но оставалась еще Эйприл Белл. При мысли об игривой рыжей девушке его дыхание участилось. Время звонить ей в отель уже почти настало, и он собирался вернуть волчицу из белого нефрита и как-нибудь выяснить, видела ли Эйприл Белл сон…

Тут он увидел мисс Уолфорд. Сиделка сжалась в маленький серый комочек на скамейке у автобусной остановки. Остановив машину у края тротуара, Вилл предложил подвезти ее домой.

— Я вам так признательна, мистер Барби. — Благодарно улыбаясь желтыми вставными зубами, она уселась рядом. — Я пропустила автобус и не знаю, когда будет следующий. Наверное, можно было попросить девушку, чтобы она вызвала мне такси, но я плохо соображала, что делаю. Я так расстроилась из-за бедной Ровены,

— Как она? — хриплым шепотом спросил Барби.

— Доктор Гленн написал на ее карте «Острое состояние».

В сухом голосе сиделки прозвучали тревожные нотки. — Она все еще в истерике и не хотела меня отпускать, но Гленн сказал, что мне надо уйти. Ей дают успокаивающие средства.

— В чем же дело?

— У нее этот навязчивый страх, так Гленн это называет, и странное ощущение, как будто ей необходимо что-то сделать.

— Ну? — Барби нахмурился. — А что именно?

— Вы ведь знаете, как она относится к серебру? Гленн называет это навязчивой идеей. А сегодня утром положение ухудшилось. Видите ли, мы сняли эти чудные старые драгоценности, перевязывая синяки и царапины после того падения на тротуаре, так она, бедняжка, совсем обезумела, когда поняла, что на ней их нет. Доктор Гленн позволил мне принести ей из дома бусы и браслеты, и она благодарила меня так, будто я спасла ей жизнь.

Барби старался не выдать дрожь.

— А что они должны сделать? — спросил он тихо.

— Не могу понять. — Сгорбленная маленькая сиделка взглянула на него грустно и озадаченно. — Она хочет видеть мистера Сэма Квейна. Что-то хочет ему сказать, но тут она ведет себя совершенно безрассудно. Не звонит ему и не пишет, даже меня ничего не просит ему передать. Она умоляет меня привести его к ней, уверяет, что должна его предупредить, но, естественно, к ней никого не пускают.

Барби решил не задавать больше вопросов, чтобы сиделка не заметила его собственного волнения. Оказывается, все еще была включена вторая передача. Он нервно сдвинул ручку, направляя машину обратно в Кларендон по берегу реки.

— Мне так жалко бедняжку Ровену, — не смолкали жалобные причитания сиделки. — И слепая, и муж-то в земле едва остыл. Она в таком ужасном состоянии! Все просила нас поискать Тэрка — вы ведь знаете ее большущую собаку? Этой ночью пес не вернулся домой. Теперь она говорит, что собака должна быть с ней, чтобы сторожить ее в темноте. Гленн несколько раз спрашивал, чего она боится, но она отказывается отвечать.

Застыв на рулем, Барби не смел взглянуть на сиделку. Он смотрел прямо перед собой, однако дороги не видел. Он слышал, как мисс Уолфорд сдавленно вскрикнула, и заметил в угрожающей близости на узком мосту Дир-Крик огромный грузовик. По-видимому, скорость была слишком велика. Машина с визгом обогнула грузовик, и, чудом миновав бетонную ограду, Барби притормозил.

— Извините, — прошептал он испуганной сиделке, — я задумался о Ровене.

Хорошо, что мисс Уолфорд не догадалась, о чем именно он думал. Барби высадил ее у старого обшарпанного дома на Университетской улице, и повел машину обратно в город.

Полдень был близко, он сидел у стола, нетерпеливо перебирая газетные вырезки в ожидании времени, когда можно будет снова позвонить в «Тройан Армз».

Однако жгучее желание вновь увидеть Эйприл Белл улетучилось, как только он взялся за телефонную трубку. Барби упрямо отказывался верить, что она представляла большую опасность, чем любая другая привлекательная девушка с рыжими волосами, но не мог совладать с обуревавшей его паникой. Внезапно он положил трубку телефона на место.

Лучше подождать, надо взять себя в руки. Может быть, разумнее вообще не звонить и явиться без предупреждения. Ему хотелось понаблюдать за ее лицом, когда он упомянет о булавке из белого нефрита.

Хотя настало время обеда, чувства голода не было. Сделав остановку у аптеки, он выпил содовой воды, затем в баре-автомате проглотил порцию виски. Это несколько подняло его дух, и Барби отправился в адвокатскую контору Вальравена, надеясь на некоторое время уйти от мучительной неопределенности, а потом отыскать новый подход к тревожной загадке Эйприл Белл.

Политик встретил его ласково, угостил еще одной порцией, после чего стал рассказывать грязные истории о своих политических соперниках. Тем не менее, радужное настроение полковника улетучилось, как только Барби упомянул об акциях канализационной компании. Он внезапно вспомнил о важной встрече, и репортер вернулся к себе на работу.

Он пытался что-то делать, но не мог выкинуть из головы мысль о ящике Сэма Квейна и связанной с ним опасности, не в силах был забыть свой навязчивый сон, в котором слепая Ровена Мондрик ковыляла вслед за ним, сжимая в руке свой серебряный ножик. Барби не переставал гадать, что же она хотела сказать Сэму Квейну. А с пустой страницы, заправленной в машинку, насмешливо глядели на него зеленые глаза волчицы.

Внезапно Барби решил, что увиливать дальше бесполезно. Торопливо отложив газетную подшивку, он стряхнул с себя необъяснимый ужас, который испытывал перед Эйприл Белл, но почувствовал, как в нем поднимаются новые опасения: вдруг он опоздал?

Было уже почти два часа. Барби знал, что если девушка действительно была репортером «Колл», ей следовало выйти из дома несколько часов назад. Он помчался вниз к машине, заехал домой, чтобы взять булавку из белого нефрита и быстро выехал с Главной северной улицы на «Тройан Армз».

Его не удивило, что на стоянке перед отелем стоял большой синий «седан» Престона Троя, поскольку у одного из самых респектабельных пресс-секретарей Троя была квартира на верхнем этаже.

Барби не остановился в вестибюле — он не хотел, чтобы Эйприл Белл узнала о его приходе и начала сочинять новые сказки о тете Агате. Он предполагал вложить в ее руку маленькую нефритовую волчицу и посмотреть, какое выражение появится в ее зеленоватых глазах. Не дожидаясь лифта, он поднялся на третий этаж пешком.

Не удивила его и коренастая фигура Троя, вразвалку шествующая впереди по коридору — «Пресс-секретарь, — подумал он, — наверное, переехал на другой этаж». Он принялся рассматривать номера — вот 2А и 2В, значит, следующий — 2С.

Тут у Барби перехватило дыхание.

Ибо Трой остановился впереди него перед дверью под номером 2С. Барби с изумлением смотрел, как приземистый человечек в отутюженном двубортном костюме с кричащим красным галстуком без всякого звонка или стука открыл дверь собственным ключом. Послышался глубокий низкий голос Эйприл Белл с запоминающейся бархатной хрипотцой, и дверь закрылась.

Барби поплелся обратно к лифту и с силой нажал нижнюю кнопку. Он чувствовал себя так, как будто получил удар в живот. Следовало помнить, что он не имеет никаких прав на рыжеволосую красавицу. Эйприл говорила, что у нее есть друзья помимо тети Агаты. Совершенно очевидно, что она не могла бы жить в таком отеле на свой заработок репортера.

И все-таки ему было худо.

Глава 11 КАК РАЗИТ САБЛЕЗУБЫЙ ТИГР

Теперь оставалось только вернуться в шумное городское помещение. Больше не хотелось думать об Эйприл Белл, и Барби решил спасаться от жестоких мыслей, выползающих из глубин его мозга, испытанными средствами — напряженным трудом и неразбавленным виски.

Он опять достал вальравенскую подшивку и стал работать над статьей о тяжком детстве «первого гражданина Кларендона», онемев перед лицом отвратительных фактов, которые нужно было опустить. Он не нашел в себе силы описать митинг возмущенных граждан и представить его как зловещее сборище приверженцев неразборчивых интересов — так, как по словам Грэди, хотел этого Трой.

Он боялся возвращаться домой. Барби старался не думать, чем это вызвано, и бесцельно слонялся по отделу новостей, пока не отправили в печать третий выпуск, а затем пропустил несколько рюмок кое с кем из ребят в баре напротив.

Похоже, он боялся заснуть. Было уже далеко за полночь, когда, шатаясь под действием виски и усталости, он на цыпочках прошел по скрипучему вестибюлю и отпер дверь своей маленькой квартиры в мрачном старом доме на Брэд-стрит. Внезапно ему стала противна эта комната своим чуть затхлым запахом, тусклыми выцветшими обоями и дешевой безобразной мебелью. Ему была противна его работа в «Стар», циничное лицемерие его статьи о Вальравене. Ему был противен Престон Трой. Он ненавидел Эйприл Белл и себя самого.

Он чувствовал себя усталым, одиноким и подавленным. Ему вдруг стало себя чрезвычайно жалко. Он не мог выдавать всю ту ложь, которой требовал от него Трой, но знал при этом, что уйти не решится. «Мою гордость и веру в себя истребил доктор Мондрик, — думал Барби с горечью. — Много лет назад этот мрачный старик ученый внезапно вдребезги разбил мою карьеру антрополога, да еще отказался объяснить свои мотивы». Может, это пустое перекладывание своей вины на других и роковая ошибка — часть его самого? Так или иначе, но он тратил свою жизнь впустую. Он не представлял себе будущего… и боялся заснуть.

Барби побрел в ванную, чтобы высосать последний глоток виски из бутылки, стоящей на шифоньере. В слабой надежде найти какое-нибудь объяснение своему сну, он взял с полки один из своих старых учебников и начал читать главу о ликантропии.

В книге были изложены странным образом распространившиеся примитивные убеждения, которые сводились к тому, что человеческие существа могут превращаться в опасных плотоядных животных. Он пробежал список людей-волков, людей-медведей, людей-ягуаров, людей-тигров, людей-аллигаторов, людей-акул, людей-кошек, людей-леопардов и людей-гиен. Он прочитал, что бывшие тигры Малайзии, претерпевшие трансформацию, считаются неуязвимыми, однако строгий объективный язык ученого казался ему очень скучным и сухим — ведь он помнил, как реально выглядел его сон. Глаза стали слезиться и болеть. Ему пришло в голову, что особенно удачным вариантом был бы человек тигр. Отложив книгу, Барби неохотно побрел в постель. С завистью вспоминалась желто-коричневая ярость кларендонского тигра — восстановленная модель, которую утром нес первокурсник по Университетской улице. В полудреме он подробно и с сожалением размышлял о смертоносной мощи этих исчезнувших из мира хищников, надолго останавливаясь мыслью на всех деталях их ужасных когтей, представляя себе их устрашающий рык и белизну саблевидных клыков. Страх перед сном превратился в жаркое нетерпение.

В этот раз все прошло легче. Процесс перевоплощения почти не причинил боли. Он спрыгнул на пол рядом с кроватью, приземлившись в этом уродливо-узком пространстве с тихой кошачьей грацией, и с любопытством оглянулся на покоящееся между простынями существо, худое, съежившееся, смертельно бледное и неподвижное.

С минуту он не мог понять, как эта слабая ничтожная оболочка могла вмещать все величие обнаженной силы, которую он сейчас в себе ощущал. Запахи комнаты были ему отвратительны — зловоние, исходящее от плесневеющих книг, грязного белья, залежавшегося табака и пролитого виски, а стены узкого помещения не соответствовали его грандиозным размерам.

Он протиснулся в сузившуюся переднюю комнату и через нее направился к двери. Его нынешние глаза воспринимали все с удивительной четкостью, даже при слабом свете уличного фонаря на углу, сочившемся сквозь задернутые шторы. Он стал нащупывать своей огромной лапой ключ в дверном замке и вдруг вспомнил, чему его научила Эйприл Белл.

Ничто и нигде не является абсолютным, реальна только вероятность. Его освободившийся ум находился в постоянном движении, являя собой комплекс извечной психической энергии, объединяющей атомы и электроны вероятностными связями, чтобы стать средством передвижения и его инструментом. Эта психическая ткань могла летать вместе с ветром, проникать через дерево и обычные металлы, и лишь одна преграда была для него совершенно непреодолимой — серебро.

Он сделал усилие, которое удержалось в его памяти. Дверь стала призрачной, растаял металл винтов, замка и лететь. Он проскользнул в образовавшуюся щель и осторожно пробрался через холл под сонное дыхание других жильцов госпожи Садовски.

Дверь подъезда также легко поддалась. На улице какой-то запоздавший пьяный прохожий, нетвердым шагом бредущий по тротуару, задел его рыжую спину, окинул пустым взглядом, икнул и, довольный, заковылял дальше. Барби оказался среди зловония жженой резины и брошенных на мостовую сигарет, а затем затрусил в сторону «Тройан Армз».

Эйприл Белл пришла к нему на крошечное окаймленное льдом озеро в маленьком парке на другой стороне улицы. На этот раз она была женщиной, а не волчицей. Однако увидев, как она проскользнула через закрытую переднюю дверь отеля, он понял, что ее настоящее тело осталось спать. Она была совершенно голой, и волны распущенных рыжих волос спадали на ее белую грудь.

— Должно быть, ты очень сильный, Вилл, если сумел принять такое обличье!

Восхищение согревало ее бархатный голос и танцевало в прозрачных зеленоватых глазах. Она пришла, чтобы встретиться с ним, и сквозь шерсть он чувствовал гладкую прохладу ее длинного тела. Она игриво потрепала его за ушами, чем вызвала его глубокое довольное урчание.

— Я рада, что ты такой мощный, — прошептала она, — потому что я еще неважно себя чувствую. Твой старый друг Квейн меня чуть не убил своей хитроумной ловушкой, которая стоит в кабинете. Я как раз хотела обратиться к тебе, Вилл. Видишь ли, нам предстоит сегодня еще раз поработать.

Внезапно почувствовав смутную тревогу, он вильнул хвостом.

— Еще? — Он подумал о слепой Ровене Мондрик, упавшей на мостовую, когда она преследовала его с серебряным ножом в руке в предыдущем сне. Он тихо зарычал. — Я не хочу больше работать.

Но женщина пощекотала его за ушами.

— Я тоже, но я только что узнала, что Рекс Читтум уехал из города час назад в машине Сэма Квейна. Они весь день работали в Фонде вместе, и теперь мне стало известно, что он договорился с

радиостанцией в Государственном колледже о выступлении завтра по радио. Боюсь, он собирается закончить то научное объявление, которое Мондрик начал в аэропорту.

Ее низкий голос был чист и мелодичен.

— Надо остановить его, Вилл.

— Рекса? Нет! — резко запротестовал Барби. — Рекс — старый добрый друг…

Он ощущал на голове ласку ее прохладных пальцев.

— Все твои старые добрые друзья — человеческие существа, Вилл, — прошелестела она. — Они — враги Сына Ночи, коварные, безжалостные и сильные. Они хватаются за любые возможности науки, чтобы найти и победить нас. Надо использовать хотя бы то несовершенное оружие, которым мы располагаем.

Она легонько пощекотала его могучий подбородок.

— Ты, конечно же, все понимаешь, Вилл?

Склоняясь перед ее неопровержимой логикой, он кивнул массивной головой. Ибо это и была жизнь — скрип снега под огромными лапами и мягкая рука женщины, смахивающая изморозь с его блестящей шкуры. Тот мир, в котором Рекс Читтум когда-то был его другом, теперь стал не более чем смутным кошмаром, состоящим из горьких компромиссов и смертельных разочарований. Вспомнив отчаянное нетерпение, которое заставило его принять форму саблезубого тигра, он снова издал рык счастливого облегчения.

— Тогда поехали, — потребовала она и уселась ему на спину. Он не возражал — ведь при его новой безграничной силе это было нетяжело. Так они отправились обратно к Центральной улице, миновали желтую мигалку на углу университетской территории и продолжили путь к горной дороге.

Позади остались темные спящие дома вдоль шоссе. Один раз где-то беспомощно завыла собака. На небе поблескивали осенние созвездия и низкая луна. И даже при бесцветном свете звезд Барби видел все совершенно отчетливо — каждый камень и куст, попадавшиеся им вдоль дороги, каждый блестящий проводок, натянутый между телефонными столбами.

— Быстрее, Вилл! — гладкие ноги Эйприл Белл прижимались к его стремительному телу. Полосатой шкуры касались склонившиеся груди, а распущенные рыжие волосы полоскал ветер. Прижатые уши Барби различали нетерпеливый призыв; — Надо поймать его на Сардис-Хилл.

Он удлинил шаг, радуясь своей безграничной мощи, с торжеством вдыхая чистую прохладу воздуха, свежие ароматы земли, чувствуя теплую тяжесть тела девушки. Вот это была жизнь. Эйприл Белл пробудила его, избавила от мертвящей тяжести будничного существования. Вспомнив слабое и безобразное тело, спящее в комнате, он вздрогнул на бегу.

— Быстрее! — требовала девушка.

Вокруг них, как зависшее облако, уплывали назад первые подножья холмов за темной равниной. Однако и для саблезубого тигра существуют пределы возможного. По мере того как дорога ввинчивалась в темные склоны высоких предгорий, помеченные пунктирной линией деревьев, его загнанное сердце начало болеть.

«Я знаю это место, — думал он, задыхаясь. — У отца Сэма Квейна раньше здесь было маленькое ранчо. До его смерти я приезжал сюда, чтобы покататься верхом и поохотиться с Сэмом. Как раз по этой дороге мы ехали, — Сэм еще называл нас „четверо мулотеров“, — когда мы спасали кларендонского тигра. По ней мы катили валуны, чтобы остановить индейцев, когда меняли покрышку на Сардис-Хилл».

Затрудненное дыхание вздымало его могучие бока.

— Впереди еще двадцать миль, — прохрипел он, — а подъем крутой. Боюсь, мы не попадем туда.

— Для машины твоего старого дружка подъем еще круче, — ответила девушка настойчиво. — Есть причины, по которым мы должны поймать его на Сардис-Хилл — или обезвредить.

— Какие причины? — выдохнул он.

— В этом свободном государстве мы совсем не так сильны, как думаем, — прошептала она сквозь порывы ветра, — потому что наши обычные тела остались дома, а те психические комплексы, благодаря которым мы двигаемся, зависят только от случайных энергий. Мы получаем их из атома воздуха или каких-то других веществ, с помощью связи с вероятностью. Все дело в том, можем ли мы контролировать эту вероятность, и мы должны действовать там, где она работает на нас.

Барби покачал огромной глянцевитой головой, раздраженный ее запутанным объяснением. Парадоксы математической физики всегда сбивали его с толку, и сейчас он испытывал удовлетворение от нарастающей в нем мощи саблезубого тигра. Он не желал утруждать себя ее анализом атомной структуры.

— Какую вероятность? — спросил он.

— Я думаю, Рексу Читтуму мы не страшны, — шептала девушка ему в спину, — пока он осторожно едет по ровной прямой дороге. Квейн наверняка ему кое-что рассказал и вооружил против нас, и вероятность вреда для него с нашей стороны слишком мала, чтобы мы могли ею воспользоваться.

— Поехали быстрее! — Тонкие прохладные пальцы сжимали желто-коричневую шерсть. — Надо поймать его на Сардис-Хилл, потому что вероятность его смерти будет гораздо большей, когда он поедет через этот двойной поворот… Я чувствую такие вещи, мне можно верить. Парень боится, и несмотря на все, что ему сказал Квейн, будет вести машину слишком быстро.

Девушка вплотную прижалась к его широким полосатым плечам.

— Быстрее! — старалась перекричать она шум ветра. — И мы убьем Рекса Читтума на Сардис-Хилл!

Он вздрогнул, и на бегу его тело еще больше приблизилось к черной дороге. Темные холмы по сторонам откатывались назад, как если бы их уносили две вращающихся платформы. Они миновали первые сосны. Почувствовался их чистый аромат, и при свете звезд его глаза четко различали каждую иголку и шишку.

За соснами мелькнули и снова исчезли красные хвостовые огни машины.

— Вон там! — закричала девушка. — Догони его, Барби!

Он снова вытянулся, и мимо поплыли темные холмы. Его длинные мышцы ныли, лапы были в ушибах, а легкие болезненно ловили воздух, но он нагнал сверкающие хвостовые огни, стремящиеся в сторону Сардис-Хилл, и приблизился вплотную к машине.

Это был маленький желтовато-коричневый автомобиль с открывающимся верхом, который Нора купила в отсутствие Сэма. Верх был опущен, несмотря на ночную прохладу. Барби вспомнил, что он плохо закрывался. Сгорбленный, закутавшийся в черный плащ, Рекс Читтум казался напуганным и замерзшим.

— Молодец, Барби, — проворковала девушка, — только не отставай, сейчас он повернет.

Тигр продолжал послушно рваться вперед. Маленький автомобиль с ревом преодолевал подъем, оставляя за собой зловоние горячей резины и полусгоревшего бензина. Видимо, предчувствуя недоброе, Рекс Читтум один раз обернулся. На его темной беспечно открытой голове глаза Барби различали каждый завиток, взъерошенный холодным ветром. При всей усталости его лица, черной щетине на подбородке и тени ужаса, притаившейся в его сузившихся глазах он все-таки выглядел прекрасным.

Барби огрызнулся на сидевшую сверху девушку.

— Зачем убивать Рекса? — запротестовал он. — Он всегда был хорошим парнем. Мы же вместе учились в школе. Ни у кого из нас не было избытка денег, и Рекс всегда старался всунуть мне последний доллар, даже если ему он нужен был больше, чем мне.

— Беги, Барби, — пробормотала девушка, — не отставай.

Он обернулся и заворчал сквозь свои смертоносные клыки. — Представь себе старика Бена Читтума у доски объявлений. Ведь Рекс — это все, что у него есть. Когда они приехали в Кларендон, он хватался за любую работу и одевался, как последний бродяга, лишь бы Рекс мог учиться… Это разобьет ему сердце.

— Беги, Барби. — Голос белокожей девушки был чистым, приятным и прозрачно безжалостным. — Нам надо делать то, что мы должны делать, потому что мы то, что мы есть. — Прохладные пальцы царапали его могучие плечи. — Нужно спасти наш собственный род и защитить Сына Ночи.

Она прижалась к его шкуре.

— Беги, Барби, — кричала она. — Держись ближе… Нам придется понюхать выхлопных газов. Подожди-ка… беги сзади машины. Подожди, пока он окажется совсем близко и поедет чуть-чуть побыстрее. Подожди, пока связь с вероятностью окрепнет… Ты чувствуешь ее? Подожди! Подожди…

Ее длинное тело, прижавшись к нему, застыло, прохладные пальцы погрузились глубже в лохматую шерсть, голые пятки вонзились в его вздымающиеся бока. Ему было приятно ее прикосновение, и четкая логика этой новой жизни победила скучные обычаи прежнего смутного существования, где он бродил в сетях смерти.

— Давай, — воскликнула она. — Прыгай!

Барби прыгнул, но маленький автомобиль увернулся, прибавив скорость на спуске. Его челюсти поймали только асфальт и гравии, а в глаза ударил жаркий выхлоп.

— Лови его! — вопила девушка. — Пока связь крепка!

Лихорадка погони сожгла назойливые угрызения совести. Он оттолкнулся от дороги и прыгнул снова. Его вытянутая челюсть царапнула по эмали, покрывающей металл, и соскользнула вниз, но ему удалось ухватиться за кожаную обивку сиденья. Задними лапами он нащупал бампер и приник к поверхности машины.

— Убей его! — кричала Эйприл Белл, — пока действует связь!

За рулем внизу Рекс Читтум снова обернулся, вглядываясь в ночь темными беспокойными глазами. В своем неуклюжем плаще он вздрагивал от пронизывающего ветра или от чего-то еще. Похоже, он не видел ощерившегося саблезубого тигра. Изможденное небритое лицо осветилось напряженной улыбкой.

— Вот и все, — услышал Барби его задумчивое бормотание. — Сэм сказал, что опасно только…

— Давай! — прошептала девушка. — Пока он не смотрит на дорогу…

Милосердно быстро блеснули саблевидные зубы. Рекс Читтум был ему верным другом в том мертвом и смутном мире, который остался позади, и Барби не хотел причинять ему боль. Связь с вероятностью оставалась для Барби сухим специальным понятием, но он отчетливо чувствовал теплое и податливое горло человека, которое разорвали его клыки. Он забыл слова, ощущая солоновато-соленый вкус хлынувшей крови, от запаха которой кружилась голова.

Безжизненные руки отпустили руль. Маленький автомобиль набирал скорость, и Барби осознал, что этот факт в какой-то мере вынуждал его спрятать свои удлиненные зубы. Шины дымились и танцевали по гравию, и машина на склоне съехала с дороги.

Барби спрыгнул прочь с трясущегося автомобиля. Он перевернулся в воздухе и, как кошка, приземлился на все четыре лапы, зацепившись за склон когтями. Девушка сорвалась еще раньше. Она опустилась на камень рядом с ним и крепко уцепилась за его шкуру обеими руками. Он услышал, как она задохнулась от боли, а потом благоговейно прошептала:

— Смотри, Барби!

Почти над ними пролетела машина с включенным все еще мотором и вращающимися в воздухе колесами, три раза перевернулась в пустоте и стукнулась о длинный скалистый склон в сотне футов под ними. Она сплющилась, смялась, но катилась вниз до тех пор, пока ее не остановил большой валун.

— Я так и думала, что связь будет достаточно сильной, — пробормотала девушка. — Ты не волнуйся в отношении себя, Барби, — полиция никогда не узнает, что его горло было перерезано не ветровым стеклом. Потому что, видишь ли, связь, которая позволила твоим зубам сделать это, была вызвана только вероятностью, что такое случится.

Она нетерпеливо откинула с плеч длинные рыжие волосы и наклонилась, чтобы пощупать лодыжку. Белое лицо исказилось от боли, и удлиненные зеленоватые глаза с трудом устремились к бледному серебряному лучу зодиакального света в темной пустоте перевала, оставшегося позади.

— Мне больно, — прошептала она, — и ночь почти кончилась. Ты должен отвезти меня домой, милый.

Барби присел рядом с валуном, чтобы ведьма могла снова взобраться ему на спину, а затем понес ее обратно через перевал вдоль темной длинной дороги к Кларендону. Легкая в начале пути, как его собственная поступь, она теперь казалась свинцовой статуей. Спотыкаясь и покачиваясь под ее тяжестью, он дрожал от отвратительного холода.

Сладкий вкус горячей крови Рекса Читтума не оставлял его. Сумасшедший восторг исчез. Он чувствовал себя замерзшим, больным и ощущал странную усталость. И ему был страшен розовеющий восток. Он ненавидел эту тесную безобразную темницу, лежащую в его постели, но он должен был вернуться.

Барби то и дело встряхивался, когда, прихрамывая, брел навстречу зеленоватому отблеску дня, пока наконец Эйприл Белл сердито не запротестовала. Он не мог до конца освободиться от воспоминания о смутной тени ужаса в глазах Рекса Читтума, оглянувшегося перед его нападением, и не в состоянии был забыть, что Бена ждет тяжкое горе.

Глава 12 ШКУРА ТИГРА

Барби проснулся поздно. Белые проблески солнечного света в его спальне причиняли боль глазам, и, вздрогнув, он перевернулся, лишь потом вспомнив, что его смертоносная сила была только сном. Он чувствовал себя скованным и разбитым. Все тело наполняла свинцовая усталость, и когда он сел на постели, в голове загудело.

Его продолжало преследовать воспоминание о неясном страхе в темных невидящих глазах Рекса Читтума, и он ощущал, как расступаются под длинными зубами-саблями мягкая кожа и твердые сухожилия горла. С опаской оглядев узкую комнату, он с радостью отметил, что никаких признаков появления здесь саблезубого тигра не было.

В нерешительности он постоял на месте, потом, держась за голову, затрусил в ванную. Застывшую в нем боль частично смыл нестерпимо горячий, а затем совершенно холодный душ, а возникшее в его желудке тошнотворное ощущение облегчила чайная ложка столовой соды в холодной воде.

Однако лицо, которое Барби увидел в зеркале, ошеломляло. Оно было бескровно-землистым, в морщинах, черты казались искаженными, а глубоко посаженные блестящие глаза обведены красным ободком. Он попытался улыбнуться, чтобы придать жизнь отражению, и увидел в зеркале сардоническую усмешку на бледных искривленных губах. Это было лицо лунатика.

Протянув к дешевому зеркалу дрожащую руку, он попытался исправить то, что казалось случайным искажением. Результат не удовлетворил его. Желтовато-серое лицо было изможденным, костлявый череп слишком длинным. «Надо принимать больше витаминов, — сказал он себе недовольно, — и сократиться с алкоголем. Не помешает и побриться, если ты сумеешь не слишком сильно порезаться».

Пока Барби возился с бритвой, зазвонил телефон.

— Вилл?.. Это Нора Квейн, — раздался слабый голос. — Крепись, Вилл. Мне только что позвонил Сэм из Фонда, — он там работал всю ночь. Насчет Рекса. Вечером Рекс поехал в колледж штата на нашей машине — помнишь ее? Наверное, он ехал слишком быстро, может быть, нервничал по поводу передачи, которую хотел сделать на радио. В общем, машина перевернулась на Сардис-Хилл. Рекс погиб.

Трубка выпала на рук Барби. Он в изнеможении опустился на колени, нашел ее странно онемевшими пальцами и подобрал.

— … ужасно. — Низкий хрипловатый голос Норы раздражал ухо. — Во всяком случае, он умер мгновенно, так полиция объяснила Сэму. Ему почти совсем отрезало голову. Полиция говорит, что это об край ветрового стекла. Страшное дело! И я — я чуть ли не себя виню в этом. Тормоза были не вполне исправны, а я даже не позаботилась о том, чтобы его предупредить…

Барби молча кивал в трубку. Она и не представляла себе, насколько страшное это было дело. Ему хотелось кричать, но сухое горло свела судорога, и не получался даже шепот. Барби закрыл глаза, слезящиеся от жестокого белого света, который лился из окна, и перед ним возникло красивое, небритое, запечатлевшееся в памяти лицо Рекса, выражение горького упрека и полные страха карие глаза, невидяще устремленные сквозь него.

Из трубки неслись какие-то слова, и он снова прислушался.

— … все, что у него оставалось, — говорила Нора дрожащим голосом. Мне кажется, ты его лучший друг, Вилл. Он уже два года ждет в своем маленьком киоске, когда Рекс вернется домой. Ему, наверное, будет очень тяжело. Я считаю, что ты должен сказать ему об этом. Как ты думаешь?

Барби попытался проглотить застрявший в горле комок.

— Хорошо, — выдохнул он, — я это сделаю.

Он повесил трубку, проковылял обратно в ванную и сделал три затяжных глотка из бутылки с виски. Это позволило ему собраться с мыслями и остановить дрожь в руках. Он покончил с бритьем и поехал в город.

Старый Бен Читтум жил в двух комнатушках при газетном киоске, и когда Барби припарковался на обочине, он уже расставлял журналы на стенде. Бодрая улыбка открыла сломанный зуб.

— Привет, Вилл, — воскликнул он радостно, — что нового?

Барби молча покачал головой.

— Ты сегодня вечером занят? — Ничего не замечая, старик побежал ему навстречу через улицу, на ходу вытаскивая трубку из оттопыренного кармана. — Я не случайно спрашиваю, сегодня к ужину приедет Рекс.

Барби стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, с отвратительным ощущением холода внутри, и смотрел, как подвижный старик разжигает трубку.

Тот продолжал:

— Не очень-то много видел я Рекса с тех пор, как он вернулся, но сейчас наш сын наверняка свою работу сделал, и я знаю, он захочет приехать. Он всегда любил мой острый говяжий суп с пряностями и горячие бисквиты с медом, еще мальчишкой его обожал. Да, я помню, и ты иной раз у нас его едал. Если есть желание, то добро пожаловать, Вилл. Я хочу позвать Рекса…

Барби прочистил горло.

— У меня для тебя плохие новости, Бен.

Бодрое оживление как будто вытекло из старика. Он задохнулся, пристально взглянул на Барби и начал дрожать. Трубка выпала из его крючковатых пальцев и разбилась о бордюр тротуара.

— Рекс? — прошептал он.

Барби снова кивнул.

— Плохо?

— Плохо. Вчера поздно вечером он ехал на машине через горы по какому-то делу Фонда и потерял управление на Сардис-Хилл. Рекс погиб. Он… он не страдал.

Долгое время Бен Читтум невидяще смотрел в пустоту. Его медленно наполняющиеся слезами глаза были такими же черными, как и у Рекса, и когда они неопределенно смотрели сквозь Барби, то внезапно казались глазами Рекса, такими, какими он помнил их по этому жуткому сну, уставившимися в страхе на свернувшегося сзади саблезубого тигра, не видя его.

Барби вздрогнул и торопливо отвел взгляд.

— Я боялся, — услышал он прерывистый шепот старика. — Похоже, с ними не все ладно — со всеми, с тех пор как они вернулись. Я пытался поговорить с Рексом, но он мне ничего не хотел рассказать. Я боюсь, Вилл…

Старик с трудом наклонился, чтобы поднять трубку. Дрожащие пальцы неловко складывали сломанные куски.

— Я боюсь, — забормотал он снова. — Потому что, По-моему, они раскапывают в этой пустыне что-то такое, что должно было остаться под землей. Как-то еще до отъезда Рекс сказал мне, что доктор Мондрик ищет настоящий Сад Эдема, откуда произошла человеческая раса. Мне кажется, они нашли его, Вилл, — и что-то еще, что не должны были находить.

Он устало засунул куски сломанной трубки в карман.

— Рекс — не последний, кто скоро умрет.

Темные невидящие глаза снова сосредоточились на Барби. Старик, казалось, только что осознал, что плачет, и сердито вытер слезы рукавом. Покачав головой, он тяжело зашагал обратно и стал задвигать внутрь стенды с журналами.

Барби неподвижно смотрел на старика, слишком потрясенный, чтобы предложить ему помощь.

— Рекс всегда любил мой говяжий суп с пряностями, — тихо бормотал старик. — Особенно, когда к нему есть горячие бисквиты с маслом и мед. Ты ведь помнишь это, правда, Вилл? Еще когда он был мальчишкой…

Барби машинально запер киоск, и Барби отвез его в морг. Тела не привезли, и Барби внутренне был рад этому.

Он оставил оглушенного Бена под присмотром доброго Паркера, окружного шерифа, и машинально повернул к бару-автомату.

Однако две порции двойного виски не привели в порядок гудящую голову Барби. Дневной свет был слишком ярким для него, и в животе опять появилось знакомое тошнотворное чувство. Он не мог забыть пустоту ужаса в глазах Рекса, пристально вглядывающихся и ничего не видящих. Из этого темного воспоминания в его душу прокралось исступленное напряжение кошмара.

В отчаянии он попытался взбодриться. Барби старался двигаться, он обезоруживающе улыбался случайному остроумию соседа по стойке. Ничего не вышло. Мужчина смущенно пересел в дальний конец, бармен же бросал на него слишком проницательный взгляд. Он заплатил за выпитое и побрел обратно на дневной свет.

Он знал, что после спиртного не сможет вести машину. Оставив ее там, где она стояла, Барби взял такси и поехал на «Тройан Армз». Подъезд, через который Эйприл Белл так легко проскользнула в его сне, был теперь не заперт. Шатаясь, он направился прямо к лестнице, прежде чем его остановил дежурный.

На дверном звонке комнаты 2С висела карточка с надписью «Прошу не беспокоить», но он энергично постучал. «Если шеф еще здесь, — подумал он мрачно, — пусть ползет под кровать».

Фигура Эйприл Белл — стройная, высокая, прелестная — была видна почти целиком, как в том сне, через халат цвета морской волны. Длинные расчесанные волосы, отливающие медным блеском, свободно рассыпались по ее плечам, обрамляя бледный правильный овал лица с ненакрашенными губами. При виде Барби ее зеленоватые глаза засветились.

— Вилл! Входи же!

Он вошел, благословляя судьбу за то, что его не задержал вахтер, и опустился в большое легкое кресло рядом с торшером, на которое она ему указали. Его работодателя видно не было, однако Барби подумал, что вряд ли Эйприл Белл пользуется этим креслом, интересуется свежим номером «Форчун» на журнальном столике или курит сигары в тяжелой золотой шкатулке, которую вроде бы он где-то видел раньше.

Он почти виновато отвел взгляд от этих предметов — они будили в нем жаркое и иррациональное внутреннее сопротивление, но Барби пришел сюда не для того, чтобы ссориться с Эйприл Белл. С легкой кошачьей грацией, запомнившейся по его сну, она передвинулась и уселась наискосок на диване. Сейчас было легче представить себе, как она скакала верхом на саблезубом тигре, нагая, белокожая и прекрасная, с рыжими волосами, развевающимися на ветру, и у него возникло тревожное впечатление, что ее летящие кошачьи повадки скрывали едва заметную хромоту.

— Наконец-то ты появился, Барби! — прозвучали медленно ее мелодичные слова. — Я не могла понять, почему ты не заходишь больше.

Барби прижал руки к бедрам, чтобы они не дрожали. Он хотел попросить у нее что-нибудь выпить, но ведь он уже пропустил немало рюмок, и, похоже, это не помогло. Он резко поднялся с кресла, которое, вероятно, было местом Престона Троя, слегка споткнувшись о скамеечку для ног, и пробрался к краю дивана. Ее удлиненные глаза следили за ним с несколько зловредным интересом.

— Эйприл, — хрипло сказал он, — прошлой ночью на Ноб-Хилл ты сказала мне, что ты — ведьма.

В ее белозубой улыбке была откровенная насмешка.

— Вот видишь, что бывает, когда ты покупаешь мне слишком много «дайкири».

Барби сжал свои холодные шишковатые пальцы, чтобы унять дрожь.

— Прошлой ночью я видел сон. — Продолжать было трудно. Он стал неловко оглядывать спокойную роскошь комнаты, в которой находился, и увидел заключенный в раму портрет хрупкой седой и решительной маленькой женщины — должно быть, матери Эйприл. Потом его снова передернуло от вида журнала и золотого ящика для сигар рядом с креслом. Горло было воспаленным и сухим.

— Я видел сон. — Он снова устремил больные глаза на длинноногую девушку; ее молчаливая улыбка почему-то заставила его подумать об усмешке белокожей ведьмы из первого сна. — Мне снилось, что я тигр. — Он выталкивал из себя слова отрывисто и со скрипом. — И мне казалось, что ты — ну, со мной. И мы убили Рекса Читтума на Сардис-Хилл.

Темные, хорошо очерченные брови слегка поднялись.

— Кто такой Рекс Читтум? — Невинно заморгали зеленоватые глаза. — Ах да, ты же мне говорил — твой друг, тот, который привез из Азии таинственный ящик. Он вроде бы имеет отношение к Голливуду.

Барби разозлила ее беззаботность.

— Мне приснилось, что мы убили его. — Он повысил голос чуть ли не до крика. — И Рекс действительно умер.

— Странно. — Эйприл жизнерадостно кивнула. — Но это не так уж редко случается. В ночь, когда умер мой дед, я, помню, тоже видела его во сне. — Голос казался шелковисто-сочувственным, в нем слышался звон золотых колокольчиков, и все же он ощутил в нем тайную насмешку. Когда Барби снова поймал взгляд ее зеленоватых глаз, они были прозрачны, как горные озера.

— Этот поворот на Сардис-Хилл обязательно должны ликвидировать, — рассеянно добавила Эйприл. Так его сон был отброшен в сторону.

— Дежурный сказал мне, что ты звонил вчера утром. — С ленивой грацией она отбросила назад свои сияющие волосы. — Очень жаль, что я тогда еще спала.

У Барби перехватило дыхание. Ему захотелось погрузить пальцы в ее атласные плечи и вытрясти из нее правду. Неужели эта скрытая насмешка была плодом его воображения? Сердце сжимал холодный страх перед ней — а может быть, это был страх перед каким-то темным чудовищем внутри него самого? Стараясь не выдать дрожи, он резко поднялся с места.

— Я тебе кое-что принес, Эйприл. — В ее удлиненных глазах засветилось ожидание. Казалось, она не заметила, как дрожит его рука, шарящая по карману пиджака в поисках нефритовой булавки. Он чувствовал холодное прикосновение вещицы к своим пальцам. Вложив булавку в протянутую ладонь Эйприл, стал наблюдать за ее лицом.

— О, Барби! — туманное удивление в ее глазах сменилось невинным восторгом. — Это же моя драгоценная потерянная булавка — подарок тети Агаты. Семейная реликвия. Я так рада, что она опять у меня.

Девушка немного сдвинула на ладони маленькую бегущую волчицу и Барби показалось, что крошечный малахитовый глаз снова ему подмигнул с той же едва заметной насмешкой, которую он почувствовал у его хозяйки.

— Где ты нашел ее? — прозвучал нетерпеливый вопрос.

Барби мрачно уставился в ее лицо.

— В твоей сумке, — резко сказал он, — в сердце мертвого котенка.

Ее длинное тело под зеленым халатом в притворном ужасе содрогнулось.

— Кошмар! — Низкий голос зазвучал тепло и мелодично. — По-моему, тебе сегодня совсем неважно, Барби. — Прозрачные глаза внимательно изучали его. — Ей-богу, ты плохо выглядишь. Боюсь, ты пьешь больше, чем следовало бы.

Он с горечью кивнул, готовый признать свое поражение в игре, если девушка действительно играла. Стараясь найти на ее мягком сочувственном лице какой-нибудь признак тайного торжества, он сделал последнюю попытку:

— А где сегодня твоя тетя Агата?

— Уехала. — Красивые плечи беспечно вскинулись под летящими волосами. — Она считает, что здешняя зима вредна для ее носа. Сегодня ночью я ее проводила на самолет в Калифорнию.

Барби сдался, все еще не зная, существует ли тетя Агата где-нибудь, помимо воображения Эйприл Белл. Он стоял, немного покачиваясь, и девушка подошла к нему с сочувственным выражение на лице.

— Слушай, Барби, как насчет того, чтобы обратиться к врачу? Я знаю доктора Гленна, он очень успешно работает с алк… с теми, кто слишком много пьет.

— Давай, давай, — с горечью воскликнул Барби, — назови меня алкоголиком — это мне подходит. — Он неуверенно повернулся к двери и кивнул головой. — Может, ты и права. Это самый простой ответ на все вопросы. Может, и надо обратиться к Гленну.

— Подожди, не уходи. — Эйприл грациозно двинулась вперед к двери, и опять ему показалось, что она немного хромает на ту же ногу, которую она повредила в его сне. — Надеюсь, ты не обиделся, — добавила она мягко, — ведь это был только дружеский совет.

Барби скорбно молчал, глядя на девушку и ловя исходящий от нее тонкий аромат, напомнивший прохладный и чистый запах горных сосен, который он ощущал во сне. Им овладела жаркая тоска по безграничной мощи саблезубого тигра. Его сотрясал внезапный и бесполезный гнев из-за пустых проблем этой серой полужизни, которую вел мир в часы своего бодрствования. Он не сумел разгадать загадку Эйприл Белл. Даже ее серьезная озабоченность его состоянием, похоже, скрывала насмешку. Ему снова захотелось уйти

— Пошли на кухню, — настаивала Эйприл. — Я налью тебе чашку кофе и сварим яйца, если у тебя есть желание позавтракать. Ну, пожалуйста, Барби, — ты увидишь, после кофе будет легче.

Он резко покачал головой. Если она выиграла эту тайную игру, пряча от него свои познания белой волчицы, которая заставила его напасть на слепую Ровену Мондрик, и скрывала свое греховное участие в убийстве Рекса Читтума, если так, пусть она не станет радостным свидетелем его мучительных раздумий.

— Нет, — сказал он, — я ухожу.

Наверное, Эйприл заметила, как напоследок репортер обиженно взглянул на столик около кресла, где лежал журнал и стояла шкатулка для сигар. И ласково сказала:

— Ну, хоть сигару возьми. Я держу их для друзей.

В движении, которое она сделала по направлению к столику, ощущались дикая грация и гибкость.

Девушка с легкостью взялась за тяжелую шкатулку, но Барби опять с тревогой отметил ее хромоту и импульсивно выпалит:

— А где ты повредила ногу?

— Оступилась на лестнице, когда возвращалась после проводов тети Агаты. — И протягивая сигару, беспечно пожала плечами. — Ничего страшного…

Но это было страшно. Рука Барби так сильно задрожала над шкатулкой, что она сама взяла одну из черных сигар и зажала ее в пальцах Барби. Он пробормотал слова благодарности и, ничего не видя перед собой, двинулся к двери.

При всей своей растерянности, однако, он умудрился прочитать монограмму, выгравированную на золотой шкатулке. Там были буквы П. Т. И такой же толстой черной сигарой с заостренным концом однажды его угостил Трой. Открыв дверь, Барби попытался стереть застывшую маску со своего лица и повернулся к девушке.

Та стояла и смотрела на него, затаив дыхание. Может быть, ее глаза блестели лишь от жалости, однако ему почудился в них сардонический огонек тайного ликования. Зеленый халат немного распахнулся, обнажив белую шею Эйприл, и ее дерзкая красота подействовала на Барби так, как будто в него всадили нож. На ее бледных губах заиграла взволнованная улыбка.

— Подожди, Барби! Ну, пожалуйста…

Но он не стал ждать. Он не мог вынести ни видимой жалости, ни предполагаемой насмешки. Этот безрадостный серый мир, состоящий из сомнений, поражений и боли, был выше его сил, и Барби снова затосковал по безграничной силе тигра.

Он захлопнул за собой дверь и, швырнув на землю жирную сигару, раздавил ее каблуком. Преодолевая слабость, он вызывающе прямо зашагал к лестнице. «Не надо чувствовать себя обиженным, — говорил он себе. — Ведь Трой годился ей в отцы, а двадцать миллионов без труда компенсируют разницу в двадцать лет. К тому же Трой, вероятно, увидел ее первым».

Барби медленно спускался по лестнице, пробиваясь через серый туман боли. Сейчас не имело значения, видит ли его дежурный, и Барби бесцельно побрел вон из вестибюля. «Может, она и права, — бормотал он про себя, — может, и надо пойти к доктору Гленну».

Ибо он не знал, как вернуться в радостную свободу своего сна. Это было возможно только ночью, так как дневной свет разрушал структуру, созданную свободным умом. Он не мог больше выдержать эту полужизнь в период бодрствования с ее нестерпимым сплетением ужасов и горя, боли и раздумий, усталости и дикой тоски, мучительной неизвестности и ошеломляющей паники.

Да, решил он, надо обратиться к доктору Гленну

Он недолюбливал психиатрические учреждения, но Гленнхейвен считался одним из лучших в стране, а молодой доктор Арчер Гленн, как и его отец, слыл выдающимся первооткрывателем в новой науке психиатрии.

«Тайм» однажды посвятил ему три колонки, вспомнил Барби, где были описаны его оригинальные исследования в области корреляции психических и физических отклонений и его собственные блестящие изыскания в отношении революционных психиатрических методов наркосинтеза, над которыми он работал во время войны, когда служил во флоте.

Точно так же, как и его отец, Арчер Гленн был несгибаемым материалистом. Гленн был другом знаменитого Гудини, и до конца жизни его любимое занятие состояло в том, чтобы разоблачать всевозможных псевдомедиумов, астрологов и предсказателей. Молодой доктор продолжал его дело. Барби когда-то писал репортаж в «Стар» о лекциях молодого Гленна, в которых тот развенчивал псевдорелигиозные культы, основывающиеся на псевдонаучном объяснении сверхъестественного. Девиз Гленна гласил: «Разум полностью контролируется телом».

Можно ли представить себе лучшего союзника?

Глава 13 СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ АД

Барби прошел пешком девять кварталов по направлению к стоянке, где он оставил машину. Эта прогулка немного вытеснила алкогольный дурман из его головы и облегчила неприятное ощущение в животе. Он опять поехал к северу по новой дороге к реке, через узкий мост Дир-Крик, где днем раньше чуть не разбился, столкнувшись с грузовиком, и далее, по направлению к Гленнхейвену.

Здания, стоящие вдали от дороги, прикрытые яркой осенней красно-желтой завесой, вырисовывались нечетко, но угрожающе.

Он отважно сказал себе, что эти мрачные крепости служат цитаделями здравомыслия, противостоящими неизведанному террору психики.

Припарковавшись на стоянке позади основного здания, Барби прошел к подъезду и, взглянув через отверстие высокой изгороди, окаймляющей лужайку, увидел пациентку, которую с обеих сторон крепко поддерживали две сестры в белом. У него перехватило дыхание.

Это была Ровена Мондрик.

Закутанная в черный длинный жакет, поскольку в солнечном воздухе еще задержалась ночная прохлада, она была в черных перчатках, а к своим белым волосам приколола черный шарф.

Когда она повернулась, казалось, что ее черные очки для слепых с плоскими стеклами обращены прямо на него. Ему почудилось, что женщина приостановилась.

Через секунду она снова двинулась, горделиво выпрямившись, но выглядела она при этом ужасно одинокой. Жгучая жалость охватила Барби, необходимо было поговорить с Ровеной.

Ее больное сознание все же могло бы дать ответы на чудовищные вопросы, копошащиеся в его собственном затуманенном мозгу.

Повинуясь внезапному импульсу, он повернул к Ровене. Ему хотелось помочь ей, равно как и самому себе, — ведь не исключено, что она попалась в ту же паутину, сотканную из совпадений, противоречий и двусмысленности, которая опутала его самого.

Если добраться до правды, может быть, они смогут освободиться.

Теперь слепая женщина и обе ее бдительные провожатые удалялись от него в сторону реки, где виднелись яркие группы деревьев. С болезненно стучащим сердцем он побежал за ними.

— … мою собаку? — послышался резкий от волнения голос Ровены. — Неужели мне даже нельзя позвать бедного Тэрка?

— Можно, если хотите, миссис Мондрик, — терпеливо ответила сестра, — но это, право, бесполезно. Вам же сказали, что собака мертва. Вы, наверное, забыли…

— Не верю! — ее голос стал пронзительно высоким. — Я не могу в это поверить, мне нужен Тэрк. Пожалуйста, позовите ко мне мисс Уолфорд, пусть она пошлет объявления во все газеты и предложит хорошее вознаграждение.

— Ничего не выйдет, — ласково ответила сестра, — потому что вчера утром один рыбак нашел труп вашей собаки. Он плыл по реке под железнодорожным мостом. Он принес в полицию ошейник, отделанный серебром. Вчера вечером мы говорили вам, разве вы не помните?

— Помню, — с надрывом прошептала слепая. — Просто мне так нужен бедный Тэрк! Он бы согревал и охранял меня в темноте, когда придут меня убивать.

— Не надо беспокоиться, миссис Мондрик, — ободряюще ответила высокая сестра, — они сюда не придут.

— Нет, придут, — воскликнула, задохнувшись, слепая. — Вы не узнаете, вы даже не увидите, когда они придут. Я давным-давно предупреждала моего дорогого мужа о том, что нам грозит. И все же, пока его не убили, я сама не могла поверить всему, что знаю. Теперь-то я знаю, что они придут. Никакие стены их не остановят, ничто, кроме серебра, а вы оставили его мало.

— Но при вас бусы и браслеты, — успокаивала ее сестра, — и вы здесь в полной безопасности.

— Однажды уже меня пытались убить, — безнадежно прошептала слепая. — Бедный Тэрк меня спас, но теперь он мертв, а я знаю, что они придут снова. Они хотят помешать мне предостеречь Сэма Квейна, но я должна это сделать.

Ровена резко остановилась, умоляюще схватив руку сестры. Барби остановился. Он не собирался подслушивать, но случайное открытие потрясло его, лишило речи. Потерянная собака, по-видимому, погибла в его первом сне.

— Сестра, пожалуйста, — упрямо просила слепая, — позвоните мистеру Сэму Квейну в Фонд и попросите его навестить меня здесь.

— Мне очень жаль, миссис Мондрик, — мягко ответила сестра, — но вам лучше ни с кем не встречаться, пока вы не поправитесь! Если бы вы только расслабились и постарались помочь нам! Вы сможете тогда повидаться, с кем хотите.

— У меня нет времени, — бросила пленница порывисто, — я боюсь, что они сегодня ночью вернутся, чтобы убить меня, а я должна поговорить с Сэмом. — Она с отчаянием повернулась к высокой сестре. — Отведите меня в Фонд прямо сейчас.

— Вы же знаете наши правила, — укорила ее сестра. — Вы прекрасно понимаете, что это невозможно.

— Сэм заплатит вам — в отчаянии всхлипнула слепая. — Он будет рад все объяснить врачам, ведь мое предостережение спасет ему жизнь. И даже намного больше того… — Ее тонкий голос прервался, и она начала рыдать. — Вызовите кэб, наймите машину, украдите ее!

— Мы бы хотели помочь вам, миссис Мондрик, — сказал высокая девушка снисходительно. — Мы пошлем мистеру Квейну любую весточку, какую хотите.

— Нет, — прошептала Ровена, — весточка не дойдет. — Барби вздохнул и опять сдвинулся с места, направляясь к ней, чтобы поговорить. Сестры все еще стояли к нему спиной, но Ровена повернулась, и он мог видеть ее охваченное ужасом лицо и очки для слепых. От жалости к ней у него сдавило горло и на глазах выступили слезы. Надо было найти способ помочь ей.

— Почему, миссис Мондрик? — спросила высокая сестра. — Что могло бы повредить мистеру Квейну?

— Человек, которому он доверяет, — всхлипнула слепая.

Эти слова подействовали на Барби подобно проблеску злобного взгляда из темноты. Сейчас он не мог бы произнести ни слова. Он молча отступил на влажную поляну.

— Человек, которого он считает другом, — произнесла, задыхаясь, Ровена.

Низенькая сестра посмотрела на часы и кивнула другой.

— Мы гуляли достаточно долго, миссис Мондрик, — заметила доброжелательно высокая девушка. — Пора возвращаться в клинику. Вы сейчас устали и должны немного вздремнуть. Если вы все еще захотите разговаривать с мистером Квейном после обеда, я думаю, доктор Гленн разрешит вам позвонить ему по телефону.

— Нет, — всхлипнула слепая, — это не годится.

— Почему? — молвила сестра. — Надеюсь, у него есть телефон.

— Как и у всех наших врагов, — прохрипела слепая, — Все эти монстры, претендующие быть людьми! Они подслушивают, когда я говорю, и перехватывают мои письма. Тэрка научили чуять врагов, но теперь его нет. Мой дорогой Марк тоже умер. Не осталось ни одного существа, кому я могла бы доверять. Кроме Сэма…

— Вы можете доверять нам, — доброжелательно сказала высокая девушка. — Но теперь мы должны вернуться.

— Хорошо, — согласилась Ровена спокойно и послушно повернулась. — Я пойду. — Но как только сестры расслабились, она оттолкнула их и бросилась бежать.

— Однако, миссис Мондрик! Вы не должны делать этого! — Пораженные сестры побежали за ней, но та мчалась с неистовой проворностью. В течение нескольких секунд она выигрывала во времени, и Барби подумал, что она могла бы добежать до деревьев над рекой. В тот момент он почти забыл об ее слепоте. Но не пробежав и дюжины ярдов, она споткнулась о машину для поливки газонов и тяжело упала лицом вниз.

Сестры осторожно подняли Ровену и мягко, но настойчиво держа ее за руки, повернули обратно к зданию. Барби хотел убежать, однако понял, что его бы увидели. Помешательство Ровены настолько перекликалось с его собственными грезами, что внезапно представшая перед ним трезвая ясность ее ума явилась, как потрясение. — Хелло, мистер! — высокая сестра пристально посмотрела на него, продолжая надежно удерживать угловатый локоть Ровены. — Чем мы можем быть вам полезны?

— Я только что оставил свою машину, — Барби кивнул в сторону стоянки позади. — Я ищу доктора Гленна.

— Идите обратно через ограду, пожалуйста, сэр. Высокая сестра настороженно улыбнулась. — Вокруг здания есть дорожка к парадному подъезду. Обратитесь к девушке у конторки.

Барби почти не слышал. Он наблюдал за Ровеной Мондрик. С первыми звуками его голоса она как бы окоченела и теперь тихо стояла между двух сестер, скованная замораживающим страхом. Очевидно, черные очки потерялись во время ее падения, так как ее пустые глазные впадины были не прикрыты и отвратительны, превращая ее белое охваченное ужасом лицо в страшную маску.

— Это Вилл Барби. — Ему уже не хотелось говорить с ней. Он подслушал достаточно, чтобы понять; все, что бы она ни сказала, только утащило бы его еще глубже в темную паутину чудовищного сомнения. Сочувственно проникнувшись ее ужасом, он, однако, не мог остановить собственную речь, произносимую хриплым, режущим ухо голосом.

— Скажите мне, Ровена, против чего именно вы хотите предостеречь Сэма Квейна?

Она стояла напротив него, высокая и худая, в своем черном одеянии, пятясь от него, почти как если бы эти страшные рубцы были глазами, увидевшими нечто кошмарное. Она так сильно дрожала, что обе сестры опять зажали ее худые руки. Бледные губы раскрылись как будто для крика, но она не произнесла ни звука.

— Почему этот черный леопард напал на вас в Нигерии? — Казалось, вопрос вырвался сам собой, помимо воли. — И что это был за леопард?

Ее белые губы сжались.

— Что на самом деле искал доктор Мондрик там и в Алашани? — Барби знал, что она не ответит, но не мог остановиться. — Что он и Сэм привезли в том деревянном ящике? Кому нужно было убить их?

Съежившись, Ровена отшатнулась от него и затрясла своей безобразной головой.

— Прекратите это, мистер, — резко упрекнула его высокая сестра, — не волнуйте нашу пациентку. Если вы действительно хотите видеть доктора Гленна, идите кругом, к подъезду.

Обе сестры с дрожащей женщиной между ними поспешно пошли обратно.

— Кто эти таинственные враги? — Барби не мог противиться желанию бежать за ней и не был в состоянии справиться со своей хрипотой.

— Кто эти убийцы в темноте? Кто собирается навредить Сэму Квейну?

— Разве вы сами не знаете, Вилл Барби? — Ее тусклый дрожащий голос казался ему таким же отвратительным, как ее лицо.

— Разве вы сами не знаете, — повторила женщина.

Ужас охватил Барби и лишил его голоса.

— Лучше прекратите это, мистер, — предупредила высокая сестра. — Если у вас есть здесь дела, идите к подъезду, если дел нет, сойдите с дороги.

Обе быстро удалились, поддерживая с двух сторон спотыкающуюся и хромающую женщину. Барби повернул обратно к отверстию в изгороди, стараясь не думать над тем, что имела в виду Ровена. Была еще слабая надежда, что доктор Гленн сможет ему помочь.

В почтительной тишине прохладной приемной стройная и таинственная жрица древнего Египта грациозно отвернулась от распределительной доски и приветствовала его в своем храме задумчивой легкой улыбкой. Барби все еще трясло; он не мог позабыть безобразное лицо Ровены и стряхнуть с себя смутный ужас перед психическими болезнями и психиатрической клиникой,

— Доброе утро, мистер Барби, проворковала жрица. Чем я могу вам помочь сегодня! Барби с трудом откашлялся и почти беззвучно прошептал, что хотел бы видеть доктора Гленна.

— Он все еще очень занят, — промурлыкала она безмятежно. — Если вы пришли справиться о миссис Мондрик, то, по-моему, она великолепно поддается лечению, однако, боюсь, вы не сможете ее увидеть. Доктор Гленн не хочет, чтобы ее пока навещали.

— Не знаю, насколько успешно она поддается лечению, но я все же хочу видеть доктора Гленна. — Он судорожно глотнул. — Это нужно мне самому.

Жрица улыбнулась мечтательно и нежно. — Но, может быть, вам подойдет доктор Банзел? Он, знаете ли, прекрасный диагност. Или доктор Дилти — главный невропатолог? Любой, я уверена…

Барби покачал головой. — Скажите Гленну, что я здесь, прервал он ее тихо. — Скажите ему, что я помог белой волчице убить собаку миссис Мондрик. Думаю, он найдет для меня время.

Экзотическая девушка грациозно повернулась. Ее быстрые пальцы цвета слоновой кости забегали по пульту, и она что-то зашептала в микрофон, расположенный у шеи. Темные блестящие глаза без удивления посмотрели на Барби.

— Доктор Гленн сейчас же примет вас, мистер Барби, — сказала она минорно-мелодичным голосом. — Подождите минутку, вас проводит сестра Гренлиц.

Сестра Гренлиц была здоровенной блондинкой в очках, с лошадиным лицом. Она вызывающе кивнула, как будто намеревалась дать горькое лекарство и заставить его признать, что оно ему нравится. Барби последовал за ней вниз по тихому длинному коридору в маленький кабинет. Ее голос звучал, как рупор, когда она задавала Барби вопросы — что-то о плате, о перенесенных им болезнях, о приеме спиртного. Она записала ответы на картонном бланке, который заставила его подписать, хотя он не стремился прочитать текст. После этого дверь сразу же отворилась. Сестра встала и мягко прогудела:

— Доктор Гленн примет вас немедленно.

Знаменитый психиатр был крупным красивым мужчиной, с волнистыми черными волосами и сонными глазами газели. Сердечно улыбаясь, он протянул загорелую, хорошо ухоженную руку.

Барби уставился на него, охваченный странным чувством, что он когда-то был близко знаком с этим человеком. Очевидно, он встречал Гленна, когда работал над материалом для «Стар» о его лекциях. «Должно быть, так», — сказал он сам себе, и все же не мог полностью отбросить ощущение чего-то более древнего и интимного.

— Доброе утро, мистер Барби. — Голос врача был глубоким и необычайно успокаивающим. — Проходите, пожалуйста.

Кабинет Гленна отличался дорогой простотой, свежестью и привлекательностью. В помещении было лишь несколько вещей, на которых хотелось остановить взгляд: два больших кожаных кресла, кушетка с чистым белым полотенцем на подушке, и цветы в вазе. Увесистые тома медицинских книг и экземпляры «Психоаналитического обзора» заполняли книжный шкаф. Окно, не полностью прикрытое венецианскими шторами, открывало вид на лес, речку и отрезок шоссе в месте поворота.

Барби почувствовал себя неуютно и молча сел. Гленн беззаботно опустился в другое кресло и ногтем большого пальца стал открывать пачку сигарет. Он выглядел безмятежным и убедительно компетентным. «Странно, — подумал Барби, — почему у меня не было ощущения узнавания, когда я брал у него интервью во время тех лекций?» Это ощущение быстро переросло в доверчивое расположение.

— Курите? — спросил Гленн. — Что вас беспокоит?

Набравшись храбрости, Барби выпалил:

— Колдовские силы!

Казалось, Гленна это не удивило и не подавило. Он просто ждал.

— Или я заколдован, — с отчаянием заявил Барби, — или я теряю рассудок.

Гленн выпустил белое облачко дыма.

— Полагаю, вы именно это и расскажите мне.

— Все началось вечером в понедельник у выхода из аэропорта, — начал Барби. Сначала было трудно подбирать слова, но потом рассказывать стало легче.

— Я ждал экспедицию Мондрика на аэродроме, и в это время ко мне подошла рыжая девушка.

Он рассказывал о внезапной смерти Мондрика, задушенном котенке, о необъяснимом страхе человека, сторожившего ящик из Азии, описал свой сон, в котором он бежал с Эйприл Белл в обличье волка и о гибели Тэрка. Наблюдая за гладким смуглым лицом Гленна, он улавливал лишь спокойную симпатию и профессиональный интерес.

— Прошлой ночью, доктор, я опять видел сон: я превратился в саблезубого тигра, все было до странности реальным. Эта девушка опять было со мной, объясняя, что надо делать. Мы преследовали машину Рекса Читтума в горах, и я его убил в Сардис-Хилле.

Ужас этого ночного кошмара и его потрясающие последствия в рассказе как-то поблекли; ему показалось, что он почувствовал в Гленне какое-то затаенное разочарование. Когда он заканчивал свой рассказ, его хриплый голос опять задрожал.

— Рекс умер именно так, как я убил его во сне. — Он безнадежно изучал красивое успокаивающее лицо Гленна.

— Скажите, доктор, — умоляюще произнес он, — как может сон так точно соответствовать реальности? Как вы думаете, я действительно убил Рекса прошлой ночью под влиянием колдовских чар или я безумен?

Арчи Глени осторожно сжал пальцы.

— Нужно время, мистер Барби. — Он серьезно покачал головой. — И немало времени. Пожалуй, мы поместим вас в Гленнхейвене, по крайней мере, на несколько дней. Так мы сможем оказать вам надежную помощь.

Барби, содрогнувшись, вскочил с кресла.

— Но что вы думаете об этом? — прохрипел он в ярости. — Действительно ли я совершал эти поступки, которые представлялись сном? Или я сошел с ума?

Гленн сидел тихо, наблюдая за Барби спокойными сонными глазами до тех пор, пока тот опять не упал в кресло.

— То, что случается на самом деле, часто не так важно, как нам кажется сознательно или бессознательно. — Глубокий голос Гленна звучал убедительно. — В вашем рассказе кое-что мне представляется весьма важным. Каждый упомянутый вами инцидент, начиная со смертельного астматического приступа доктора Мондрика до катастрофы с машиной Читтума и даже гибели собаки миссис Мондрик, имеет единое логическое объяснение.

— Именно это доводит меня до помешательства, — Барби всматривался в Гленна, изо всех сил пытаясь понять его реакцию, скрытую за преднамеренной беззаботностью. — Все это могло быть совпадением — не так ли? — Напряженный голос Барби повысился. — Как я узнал о смерти Рекса Читтума, прежде чем мне сообщили об этом?

Гленн разжал свои длинные пальцы и осторожно взял новую сигарету.

— Иногда, мистер Барби, наш ум обманывает нас. Особенно под влиянием подсознательного стресса, и мы склонны искаженно воспринимать причины и следствия. Такое дефектное мышление не обязательно означает умопомешательство. Вы знаете, что Фрейд написал целую книгу о психопатологии повседневной жизни.

Он лениво поднес к сигарете плоскую зеленую зажигалку.

— Давайте спокойно посмотрим на ваш случай, мистер Барби, не будем пытаться сразу же, экспромтом, ставить диагноз. Я вижу, вы порядком извели себя, занимаясь тем, в чем недостаточно осведомлены. Вы также признали, что выпивали больше, чем следовало. Вы должны понять, что такой образ жизни рано или поздно кончается плохо.

Барби съежился.

— Итак, вы думаете, что я безумен?

Гленн критически покачал головой. — Я этого не говорю. Вы просто чрезмерно эмоциональны. Человеческий мозг — не машина, и психические состояния нельзя оценивать только одной краской — черной или белой. Известная степень психических отклонений фактически совершенно нормальна, и жизнь без этого была бы вялой и скучной.

Барби с несчастным видом съежился в кресле.

— Итак, не будем стремиться к скороспелым заключениям, пока не найдем время для всестороннего физического и психического обследования. — Гленн слегка покачал головой, осторожно разминая свою недокуренную сигарету.

— Замечу все же, что, очевидно, вы неравнодушны к мисс Белл, а сам Фрейд считает любовь «нормальным помешательством».

Барби искоса взглянул на врача.

Гленн снова сжал ухоженные руки.

— Во всех нас, мистер Барби, спрятаны подсознательные ощущения страха и виновности. Они возникают в детстве и сопровождают нас всю жизнь. Они требуют выхода, но находят такие пути реализации, которые мы редко предполагаем. Даже у самых нормальных и здравомыслящих работают эти тайные мотивы. Не предполагаете ли вы, мистер Барби, что и в вашем случае эти подсознательные, погребенные внутри ощущения стали находить выражение в ярких снах или галлюцинациях при бессоннице. Они не сдерживаются вашим сознанием из-за чрезмерной усталости, бурных эмоций и излишнего приема алкоголя.

Барби покачал головой, внезапно почувствовав себя очень неуютно. Он передвинулся в своем кресле, чтобы посмотреть в окно на красно-желтый пейзаж за рекой. Рядом с темной водой лежали золотые поля пшеницы, а позади серебрились крылья мельницы.

Тупая обида созревала в нем в ответ на холодное анатомирование врачом его чувств. Ему стали противны эта маленькая комната и профессиональные разглагольствования Гленна. Он не хотел, чтобы его интимные чувства стыда и страха ложились на сухие спрессованные выкладки. Барби ощутил страстное стремление к свободной и изумительной силе своих видений.

Проникновенный голос Гленна продолжал:

— Возможно, вы каким-то образом обвиняете себя, конечно, бессознательно, в тяжелом психическом расстройстве миссис Мондрик…

— Ну, не думаю, — прервал Барби. — С чего бы?

— Стремительность вашего протеста подтверждает мои случайные догадки. — Слабая улыбка Гленна, казалось, выражала добродушную насмешку. — Как я вам уже говорил, требуется время для выявления механизма ваших сложных комплексов, но, как-никак, основная их структура достаточно очевидна.

— Что вы имеете в виду?

— Ваше изучение антропологии в колледже должно было дать вам широкие познания о простейших верованиях в магические силы, а также о лунатизме. Этой подготовки достаточно, чтобы объяснить необычное направление вашей фантастической экспрессии.

— Возможно, — неловко пробормотал Барби, — но почему вы считаете, что я мог бы винить себя в заболевании миссис Мондрик?

Сонные газельи глаза Гленна внезапно стали пронизывающими.

— Скажите мне, было ли у вас когда-нибудь сознательное желание убить доктора Мондрика?

— Что?! — Барби негодующе выпрямился. — Конечно, нет!

— Вспомните, — настаивал Гленн мягко. — Разве нет?

— Нет! — Барби ответил сердито и резко. — Какие у меня могли быть причины для этого?

— Разве у вас не было на него никогда обиды?

Барби неловко заерзал в своем кресле. — Несколько лет назад, когда я заканчивал колледж, — он замялся, пристально вглядываясь в светлый мир за окном, — старый Мондрик отвернулся от меня. Я так и не знаю, почему, — добавил он неохотно. — При организации Фонда старик взял Сэма Квейна, Рекса Читтума и Ника Спивака, а меня проигнорировал. Долгое время меня это огорчало.

Гленн удовлетворенно кивнул.

— Это проясняет картину. Вы должны были желать смерти доктору Мондрику подсознательно, имейте в виду, чтобы отомстить за это давнишнее пренебрежение. Вы хотели убить его, а он случайно умер. Следовательно, благодаря простой подсознательной логике, не относящейся к какому-то определенному моменту, вы подсознательно виноваты в его убийстве.

— Я так не считаю, — пробормотал Барби натянуто. — Это все случилось много лет назад, к тому же не очень-то вяжется с вашим предположением о моей вине в болезни миссис Мондрик.

— Для подсознательного не существует времени, — мягко возразил Гленн. — Вы неправильно поняли меня, я не говорил, что вы ответственны за трагическую болезнь миссис Мондрик. Я только рискнул предположить, что, возможно, вы осуждаете себя за это. То, что вы рассказали, не подтверждает мое предположение.

Барби сердито заморгал.

— Как?

— Ее несчастное расстройство, — спокойно загудел Гленн, — очевидное последствие скоропостижной смерти мужа. Если вы подсознательно чувствуете себя виноватым в этой смерти, значит, вы несете бремя ответственности и за ее психическую болезнь.

— Нет! — воскликнул Барби, — я этого не вынесу!

Смуглый и красивый Гленн доброжелательно подтвердил:

— Именно так. Ваше сознание не выдерживает этого. Вот почему комплекс вины затаился в подсознании, где — как учил вас тот же доктор Мондрик, преподавая курс антропологии, — он, этот

комплекс, и нашел весьма подходящую почву, чтобы преследовать вас,

Барби застыл, беззвучно глотая комок в горле.

— Забвение — не выход. — Сонные глаза Гленна казались неумолимыми. — Психика требует наказания за несостоявшуюся корректировку проступка. В механизмах подсознания есть своеобразный род правосудия или пародия на него — слепая и неумолимая.

— Что за правосудие? — прохрипел Барби резко. — Не понимаю…

— В том-то и дело, именно так, — кивнул Гленн сердечно. — Вы не понимаете, потому что у вас нет сил понять, — но это ничего не меняет, не останавливает ваших подсознательных процессов. Вы явно упрекаете себя в помешательстве миссис Мондрик. Ваше погребенное чувство вины требует наказания. Мне представляется, что вы подсознательно приводите в порядок все эти грезы, галлюцинации лишь в поисках искупления, однако цена этому ваша собственная здоровая психика.

Гленн как бы нехотя улыбнулся, удовлетворенный собственной аргументацией. — Не усматриваете ли вы здесь своего рода слепое правосудие?

— Нет, я не могу это принять. — Барби неловко покачал головой. — Да и если б и мог, это не объяснило бы всего. Ведь остается сон о саблезубом тигре и смерть Рекса Читтума. Мои размышления о миссис Мондрик не имеют ничего общего с этим, а Рекс всегда был моим другом.

— Но и вашим врагом, — предположил Гленн мягко. — Он, Квейн и Спивак были выбраны для организации Фонда, как вы сообщили мне, а вас проигнорировали. Это был тяжелый удар, не правда ли? Наверняка вы им завидовали!

Барби сердито вздохнул:

— Но крови я не жаждал.

— Сознательно — нет, — продолжал Гленн самодовольно, — но подсознанию мораль чужда. Оно весьма эгоистично и совершенно слепо. Время для него ничего не значит, а возражения разума игнорируются. Вы хотели повредить своему другу Читтуму, и он умер.

Поэтому вы еще раз должны осознать значение вашего порочного желания.

— Очень убедительно, — огрызнулся Барби. — Кроме того, что вы упустили одно обстоятельство: я видел во сне смерть Рекса раньше, чем его убили.

— Я знаю, что вы так думаете, — согласился Гленн, — но мозг под влиянием стресса может играть странные шутки. Может быть, вы действительно выдумали сон после того, как узнали о его смерти, и поменяли местами причину и следствие для пущего эффекта. Возможно, вы ожидали его смерти.

— Да как это могло быть?

— Вы знали, что он должен ехать вниз по Сардис-Хилл, знали, что он очень устал и будет торопиться. — Сонные глаза Гленна слегка сузились. — Скажите мне, знали ли вы что-нибудь о тормозах в его машине?

От удивления Барби открыл рот.

— Нора упоминала о том, что они неисправны.

— Но тогда разве вам не ясна вся картина происшедшего, — добавил Гленн весело. — Подсознание бдительно, и оно проявляет себя через всевозможные выдумки. Вы ведь знали, когда ложились спать, что Читтум, весьма возможно, попадет в катастрофу на Сардис-Хилл.

— Не исключено, — прошептал Барби. — Вероятно, вы правы.

В глазах Гленна притаился смех. — Я не религиозен, мистер

Барби, я отвергаю сверхъестественное, и мои собственные рациональные философские взгляды основаны на научных доказательствах. Однако я все же верю в ад, поскольку каждый человек строит свой собственный ад и населяет его демонами своего воображения, которыми мучит себя за выдуманные или реальные грехи. Моя обязанность — исследовать персональные преисподнии и разоблачать этих демонов. Обычно они гораздо менее страшны, чем кажутся. Человеко-волк и человеко-тигр и есть ваши собственные демоны, мистер Барби. Я надеюсь, они теперь выглядят для вас менее ужасными?

Барби неуверенно покачал головой.

— Не знаю, эти сны казались весьма реальными. — Он добавил почти сердито: — Вы достаточно умны, доктор. Ведь это не только галлюцинации, у них есть продолжение. Сэм Квейн и Ник Спивак все еще сторожат что-то в том деревянном ящике. Они все еще ведут отчаянную борьбу с чем-то, чего я не знаю. Они мои друзья, доктор, он запнулся, я хочу помочь им и не имею желания быть орудием их врагов.

Гленн удовлетворенно согласился.

— Ваша неистовость как будто подтверждает мои предположения, однако вы не должны придавать слишком большого значения моим комментариям при этой первой беседе.

Он слегка переменил положение и посмотрел на часы.

— Сейчас у нас нет больше времени. Если вы хотите остаться в Гленнхейвене, мы можем встретиться завтра опять. Я думаю, вам надо бы день-два отдохнуть, прежде чем мы приступим к обычным исследованиям.

Он кивнул в сторону двери, но Барби остался сидеть.

— Я останусь, доктор, — произнес он неверным голосом. — Я должен задать вам еще один вопрос и именно сейчас, — проговорил Барби, вглядываясь в вежливое смуглое лицо Гленна. — Эйприл Белл сказала мне, что однажды консультировалась с вами. Есть ли у нее какая-то сверхъестественная сила?

Психиатр поднялся, и его лицо стало серьезным.

— Профессиональная этика не позволяет мне обсуждать состояния моих пациентов. Если все же общий ответ поможет вам почувствовать себя спокойнее, я могу рассказать, что помогал своему отцу исследовать тысячи так называемых психических феноменов, и никогда не сталкивался с тем, чтобы нельзя было применить обычные законы природы.

Он решительно направился к двери, но Барби все еще ждал. Гленн добавил: — Единственное реальное научное подтверждение феноменов экстрасенсорики и психокинетики в исследованиях Университета Дьюк. Некоторые из опубликованных результатов по реальности экстрасенсорного восприятия и ментального манипулирования вероятностью, довольны убедительны. Но я боюсь, желание продемонстрировать бессмертие души настолько ослепило исследователей, что привело к серьезным изъянам в экспериментальных и статистических методиках.

Он выразительно покачал головой.

— Для меня этот мир строго механистичен. Каждое явление в нем, будь то рождение солнца или стремление людей поклоняться богу или дьяволу, — было заложено еще в первичном суператоме с его космической энергией. Тщетные попытки некоторых видных ученых найти место для проявления свободной воли людей или созидательной деятельности сверхъестественного божества при таких явных недостатках механистических теории, как принцип неопределенности Гейзенберга, с моей точки зрения, выглядит столь же претенциозно, как дикая попытка шамана вызвать дождь, разбрызгивая воду по земле. Все так называемое сверхъестественное, мистер Барби, — чистая иллюзия, вытекающая из ложного направления эмоций, неточных наблюдений и нелогичных умозаключений.

На его спокойном смуглом лице появилась обнадеживающая улыбка.

— Не помогает ли это вам чувствовать себя лучше?

— Да, доктор, помогает. — Барби потряс его сильную руку, и у него опять появилось странное ощущение как бы забытой крепкой связи между ними. Он решил, что Гленн будет сильным и верным союзником.

— Благодарю, — прошептал он горячо. — Это именно то, что я хотел услышать.

Глава 14 КАК РАЗИТ ЗМЕЯ

Сестра Гренлиц ждала его у кабинета. Устало сдавшись на ее попечение, Барби позвонил по телефону в офис Троя и сообщил издателю, что хочет провести несколько дней в Гленнхейвене, чтобы проверить состояние своего здоровья.

— Конечно, Барби, — хрипловатый голос Троя звучал сочувственно и тепло. — Вы совсем вымотались, и я знаю, что Читтум был вашим другом. «Стар» выпустит Грэди. Я верю в Арчи Гленна. Если возникнут затруднения с оплатой вашего лечения, пусть он позвонит мне. Вас это не должно беспокоить.

Барби, запинаясь, поблагодарил. Он решил, что в конце концов Престон Трой не такой уж плохой человек. Раньше, в доме Эйприл Белл, он судил о Трое слишком поверхностно и сурово.

Снова сдавшись на попечение мисс Гренлиц, Барби подумал, что ему не надо ехать обратно в Кларендон ни за зубной щеткой, ни за пижамой, ни даже на похороны Рекса Читтума. Он послушно следовал за сестрой по закрытому коридору, выложенному красным кафелем, соединяющему основное здание с флигелем.

Сестра провела его через библиотеку, музыкальную комнату, помещение для игр, клуб и столовую. Знакомя его иногда с некоторыми лицами, она не сообщала, кто из них принадлежит к персоналу, а кто к пациентам. Барби чувствовал себя неловко и надеялся хоть мельком увидеть миссис Мондрик. Наконец, он спросил о ней.

— Она в палате для беспокойных больных, — прожурчала сестра. — Это в следующем здании. Я слышала, ей стало хуже сегодня во время прогулки, что-то ее встревожило. Посетители к ней не допускаются, пока ей не станет лучше.

Сестра Гренлиц, наконец, оставила его в отведенной ему палате на втором этаже пристройки, наказав вызвать сестру Эттинг, если что-нибудь понадобится. Палата была маленькая, но комфортабельная, с примыкающей к ней чистой крошечной ванной комнатой. Ключа от палаты ему не оставили.

Барби отметил, что стекла окон укреплены стальной проволочной сеткой, через которую было под силу проникнуть только змее. Но вряд ли это могло послужить ему преградой, если бы он снова впал в бред. Барби криво усмехнулся при мимолетной мысли, что они не позаботились установить сетку из серебряной проволоки.

Итак, значит безумие!

Он вымыл лицо и потные руки в маленькой ванной, отметив про себя, что все устроено очень предусмотрительно: отсутствуют острые углы и какая-либо опора для петли. Устало опустившись на край кровати, он распустил шнурки ботинок.

Конечно, он не ощущал себя нормальным, но все-таки не был и сумасшедшим. Он был смущен, истощен, измотан длительной борьбой с ситуациями, которыми в конце концов не удавалось овладеть. Казалось, это хорошо — просто отдохнуть немного.

Барби размышлял над умопомешательством, порой с ужасом, так как его собственный отец, которого он едва помнил, умер в безобразной каменной громаде государственной психиатрической больницы. Он смутно предполагал, что психическое расстройство должно быть страшным исходом в глухую депрессию или дикое возбуждение. Но, может быть, чаще бывает так — соскальзывание в апатию, как в убежище от слишком трудных проблем.

По-видимому, посреди этих мрачных размышлений Барби уснул. Ему казалось, что кто-то его будил, звал завтракать, но проснулся он только после четырех. Кто-то снял с него ботинки и накрыл простыней. Голова была тяжелой, во рту пересохло. Хотелось выпить. Как бы добраться до пивной! Пусть он здесь из-за виски, все равно он должен иметь возможность выпить. Наконец, без особой уверенности Барби решил попробовать выйти из положения с помощью сестры Эттинг и, сев, дернул за шнурок над изголовьем кровати.

Сестра Эттинг была загорелой и стройной, в ее лице с выступающей челюстью было что-то комичное. Казалось, что из ее волос мышиного цвета выпали все шпильки. Походка вразвалку наводила на мысль, что у нее кривые ноги. Вообще, она напоминала Барби королеву родео, у которой он брал однажды интервью.

— Да, — прозвучал ее ровный гнусавый голос, — вы можете получить сегодня один раз выпивку перед обедом, а потом — не более двух раз. — Она принесла ему стаканчик крепкого, очень хорошего виски и стакан содовой.

— Благодарю! — Удивленный Барби все же чувствовал тупое раздражение против самодовольных уговоров Гленна и любезности проворного персонала.

— За змей!

Он опрокинул стакан с виски. Невозмутимая сестра Эттинг безмятежно выкатилась из палаты с пустым стаканом. Барби прилег, стараясь обдумать, что говорил ему Гленн. Возможно, этот безжалостный материалист прав; человеко-волк и человеко-тигр были бредом.

Однако он не мог забыть странную яркость своих видений: живительную прохладу ароматной ночи и гор, освещенных звездами, которые он видел глазами саблезубого тигра. Невозможно было забыть теплоту тела приблудившейся нагой девушки, дикую силу его — тигра — прыжка и горячую струю крови Рекса Читтума, пахнущую потом. Несмотря на всю убедительность Гленна, ничего более реального, чем эти видения, никогда не возникало у него при бодрствовании.

Выпивка успокоила его, и в полудреме Барби подумал, что в сумерки змее было бы очень легко проникнуть через этот барьер из стекла и стали на окне. Засыпая, он решил, что как раз и превратится в большую змею и вернется навестить Эйприл Белл. Если случится обнаружить шефа в постели с ней — ну что ж, револьвер тридцать четвертого калибра в состоянии позаботиться о таком толстом маленьком человечке, как Престон Трой.

Затрещал приемник, и он, ругаясь, испуганно вскочил с постели. Так дело не пойдет — предполагается, что в Гленнхейвене его вылечат от бреда. Тяжелая голова пульсировала, а выпивки не предвиделось до ужина. Он умылся холодной водой и решил спуститься вниз.

Барби всегда интересовался психиатрическими клиниками. Он надеялся сделать заметки для будущей статьи о том, что с ним произошло. Однако к вечеру стало казаться, что Гленнхейвен начисто лишен чего-либо примечательного. Клиника представлялась хрупким призрачным заведением, населенным робкими душами, отреченными от окружающего мира и даже друг от друга.

Когда Барби в музыкальном салоне слушал по радио сообщение о дорожном происшествии, красивая девушка уронила носок, который вязала, и, рыдая, убежала. Он сыграл в шашки с розоволицым человеком, который теребил свою белую бороду и преувеличенно вежливо извинялся за свой недосмотр каждый раз, когда Барби выигрывал королеву. За обедом доктора Дилти и Дорн мучительно и безуспешно пытались поддержать легкую беседу. Барби рад был увидеть за окнами сгущающиеся ранние осенние сумерки. Он вернулся к себе в комнату, вызвал звонком сестру и заказал сразу обе разрешенные выпивки.

Сестра Эттинг закончила дежурство, поэтому выпивку, а также исторический роман, о котором он спросил, принесла бойкая оживленная маленькая брюнетка по имени Джидвик. Она бессмысленно суетилась в комнате, выкладывая пижамы, войлочные тапочки, красный халат. Разглаживая простыни на постели, она очень старалась быть веселой. Барби был рад ее уходу.

Две порции виски усыпляли его, но часы показывали всего восемь, а он спал почти весь день. Он начал раздеваться, чтобы лечь, но вдруг остановился, прислушиваясь. Где-то далеко послышалось странное завывание. Собаки на фермах, окружающих Гленнхейвен, начали неистово лаять, но он знал, что этот звук исходил не от собак. Подойдя к окну, он опять услышал заунывный вой. Это была белая волчица с лоснящейся шерстью. Она ждала его внизу, у реки.

Барби снова тщательно осмотрел укрепления на окне. И нигде не увидел следов серебра — Гленн в своем догматическом материализме, очевидно, отвергал любую возможность ментального манипулирования вероятностью. Должно быть, достаточно легко можно превратиться в змею и сойти вниз для встречи с Эйприл Белл. Он снова услышал ее завывание и задохнулся от нетерпения.

Повернувшись к высокой белой больничной кровати, он внезапно остановился и похолодел от ужаса. В соответствии с рациональной научной логикой доктора Гленна он должен питать к Сэму Квейну и Нику Спиваку подсознательную завистливую ненависть. В сумасшедшей логике его бреда Эйприл Белл была все еще полна решимости уничтожить их из-за неизвестного оружия, которое они охраняли в деревянном ящике.

Он почувствовал тошноту и содрогнулся, страшась подумать, что могла бы совершить змея.

Все-таки Барби медлил ложиться спать — он чистил новой зубной щеткой зубы до тех пор, пока не стали кровоточить десны, затем принял душ, осторожно привел в порядок ногти на ногах и надел белую пижаму, которая была ему велика. Закутанный в красный больничный халат с вышитой меткой Гленнхейвена посредине спины, он сел на стул и целый час пытался читать роман, принесенный сестрой Джидвик. Однако все характеры в книге казались такими же серыми и плоскими, как люди, которых он встретил внизу.

Белая волчица завыла опять.

Она звала, но он боялся спать. Хотелось закрыть окно и заткнуть ее дикий клич и рассерженный лай собак. Его нетерпеливое хождение по комнате прервал другой, более слабый звук, приведший его в трепет. Это был заглушенный монотонный крик женщины, раздавшийся где-то близко. Крик тупой, ужасный, полный отчаяния. Он знал, это был голос Ровены Мондрик.

Стараясь не слышать крика Ровены из палаты беспокойных больных и зова белой волчицы с реки, Барби поспешно захлопнул окно и еще раз попробовал углубиться в роман, но смысл прочитанного от него ускользал. Он ненавидел холодный пасмурный мир, сокрушающий надежды, где кричала слепая женщина, и жаждал освобождения от своего бреда. Подчиняясь внезапно этой новой реальности, он нетерпеливо потянулся к выключателю.

Книга выпала у него из рук.

Однако рук у него не было, он ускользал от длинного существа, лежавшего в кровати и очень медленно дышавшего. Он позволял своему длинному телу проникнуть через плед и поднял плоскую треугольную голову к окну.

Как только его освободившийся разум смог отыскать связь с вероятностью, стекло растаяло и захваченные скользящим телом дрожащие атомы стали частью его самого. Помешенная в окне стальная проволока поддавалась медленнее, но серебра там не было.

Потихоньку смеясь над механистической философией Гленна. Барби сполз через подоконник на лужайку комком мощных колеи и, извиваясь, направился к темным деревьям у реки.

Навстречу из-под ветвей ивы выбежала белая волчица. Ее раскосые удлиненные глаза нетерпеливо горели зеленым огнем. Он высунул свой изящный черный язык и тронул им ее ледяной нос. Блестящие чешуйки сильного тела заструились в ответ на этот поцелуй в странном экстазе.

— Значит, дело в «дайкири»? Из-за него ты накормила меня всей этой чертовщиной?

Она смеялась, высунув розовый язык.

— Не мучай меня, — взмолился он, — ты, что, не понимаешь, что сводишь меня с ума?

В насмешливых глазах появилось серьезное сочувствие.

— Мне очень жаль, Барби. — Теплый язык нежно облизал его плоское рыльце. — Тебе должно быть нелегко, я знаю — первые пробуждения всегда болезненны и тревожны до тех пор, пока не

научишься.

— Давай уйдем куда-нибудь, — настаивал он. По его кольцам пробежала дрожь. — Ровена Мондрик кричит там, в своей палате. Я не могу выносить ее стоны. Я хочу убежать от всей этой неопределенности. Хочу забыть…

— Не сегодня, — перебила волчица. — Мы будем развлекаться. Барби, когда будет возможность, но сегодня нам предстоит работа. Все еще живы трое наших злейших врагов — Сэм Квейн Ник Спивак и эта слепая вдова. Мы сунули ее в такое место, где она может только кричать. Но твои старые друзья Спивак и Квейн еще трудятся и изучают. Они готовятся применить оружие, которое в этом деревянном ящике. В ее глазах внезапно сверкнула смертоубийственная ярость. — Их надо остановить — и сегодня же!

Барби неохотно покачал широкой черной головой.

— Неужели мы должны убить их? — протестовал он слабо. — Ну, пожалуйста, подумай о маленькой Пат и бедняжке Норе.

— Ах, теперь это бедняжка Нора? — злобно передразнила волчица. Ее клыки играя, но все же с дикой силой ущипнули шею Барби. — Твои друзья должны умереть, чтобы спасти Сына Ночи.

Барби более не возражал. При этом великолепном пробуждении от длительного кошмара жизни все его ценности изменились. Он обернул два кольца своего суживающегося хвоста вокруг белого тела волчицы и сжимал ее до тех пор, пока она не задохнулась. — Бог с ней, с Норой, — сказал он. — Но вот если динозавру случится, поймать Престона Троя с тобой в постели, это будет скверно.

Он отпустил ее, и она мягко отряхнула свою белую шерсть.

— Не смей меня трогать, змеюга, — ее голос был сладким, но язвительным.

Он снова потянулся к ней.

— Тогда скажи мне, что значит для тебя Трой?

Она отпрыгнула.

— Не все ли равно? — Белые клики оскалились в ухмылке. — Пошли. У нас есть дело сегодня.

Извивающееся тело Барби в приливающих волнах мощи толкало его вперед, рядом с ней. Гладкие чешуйки терлись об упавшие листья и издавали звук, напоминающий движение жерновов. Он не отставал от бегущей волчицы, поднимая голову так, чтобы она оказалась на уровне ее половы.

Теперь ночной мир стал казаться ему странно новым. Его обоняние не было столь же тонким, как у волка, а зрение оказалось не таким острым, как у саблезубого тигра, и все же он слышал томные вздохи реки и шуршание полевых мышей, и все самые тихие звуки, издаваемые спящими животными и людьми на фермах, погруженных во тьму, которые они миновали.

Кларендон предстал перед ними в ужасающем грохоте машин, с хриплыми гудками и завыванием радио, сопровождающимися лаем собак и причитаниями человеческих голосов.

Они свернули с шоссе на Сентер-стрит и пересекли темный парк Фонда. Из окон на девятом этаже серой башни струился желтоватый свет. Здесь Спивак и Квейн вели тайную войну со своим врагом — Сыном Ночи, и в воздухе чувствовалось слабое зловоние. Запертая дверь отступила перед их объединенными усилиями, и глаза резанул яркий свет центрального холла. Ядовитая вонь внутри ощущалась сильнее, но Барби надеялся, что змея должна быть к ней менее чувствительной, чем серый волк.

У доски объявлений перед лифтом вяло играли в карты двое мужчин с колючими глазами. Надетые на них университетские свитера не соответствовали ни их сложению, ни возрасту. При появлении волчицы и громадной змеи один из них уронил обтрепанные карты и нащупал револьвер у бедра.

— Слушай, Джаг, я не отличаю карты друг от друга. — Голос звучал хрипло и обеспокоенно. — Говорю тебе, эта служба в Фонде стала действовать мне на нервы. Сначала все вроде было нормально — двадцать баксов в день, только чтобы никого не впускать в лабораторию… Но теперь мне это не по душе.

Второй сторож собрал карты.

— Почему это, Чарли?

— Гляди-ка, Джаг, в городе все собаки вдруг выть начали. Не пойму, что все это значит. Эти люди в Фонде чего-то боятся. И призадумаешься, если вспомнить, как старик Мондрик умер и как Читтум был убит… Квейн и Спивак ведут себя так, как будто знают, что они на очереди в этом списке. Что бы ни было у них там в том жутком ящике, я бы за сорок миллионов не согласился на это поглядеть.

Джаг всматривался в затемненный холл и, не видя крадущихся волчицу и змею, все же бессознательно потянулся в своему револьверу.

— Иди к черту, Чарли, ты слишком много думаешь. На такой особой работе это не положено. Все здесь нормально и нетрудно, а двадцать баксов есть двадцать баксов. Мне как раз хотелось бы знать. Я не очень верю в историю о том, что в экспедиции откопали какую-то чертовщину, но все же они что-то откопали.

Не знаю, — настаивал Чарли, — и знать не хочу.

Может, ты думаешь, что они сумасшедшие? — Джаг перевел взгляд на закрытые двери лифтов и лестницу, и потом наверх, туда, где раздавались слабые приглушенные звуки, которые были хорошо слышны змее.

— Может, и сумасшедшие, только я так не считаю. Наверное, они слишком долго торчали в этой проклятой пустыне.

— А что ты считаешь?

— Я думаю, они нашли кое-что, и за то, чтобы это сохранить, платить стоит. — Он погладил свой револьвер. — Что до меня, я бы хотел увидеть, что в этом драгоценном ящике. А вдруг оно и стоит сорок миллионов? — Понизив голос, Джаг добавил: — Может быть, мистер Спивак и мистер Квейн не пожалели для этого пары аккуратненьких маленьких убийств?

— Ладно, давай карты и забудем об этой коробке, — пробормотал Чарли. — Этот Фонд — уважаемая научная организация, а двадцать долларов есть двадцать долларов. Мы не знаем, что происходит наверху, и не за это нам платят, чтобы знать.

Он не увидел ни поблескивающей шерсти волчицы, бежавшей рысью по коридору, ни черно-серых пятен на шкуре следовавшей за ней огромной змеи.

Волчица остановилась у запертой двери на лестницу, и она стала дорогой для их свободного разума. Джаг сидел напротив, подтрунивая над опасениями Чарли, и механически тасовал карты. Он не увидел, что дверь отворилась.

Восемь темных лестничных пролетов змея следовала за волчицей. Зловещий сладковато-тошнотворный запах сгущался наверху. Белая волчица отпрянула, но гигантская змея продолжала ползти. Еще одна дверь на пути Барби превратилась в туманное пятно, и он подозвал своей плоской головой дрожащую волчицу.

В одной из комнат девятого этажа они увидели скамью, раковину и стеклянный аппарат для химических анализов. Горячий дым от реактивов в колбах перемешивался со зловонными испарениями, исходящими от щепотки серого порошка, подсыхающего на бумажном фильтре. В комнате стояла тишина, нарушаемая медленно капающей из крана водой. Волк и змея отпрянули, почувствовав смертоносную вонь.

— Вот видишь, Барби, — проворчала волчица слабым от недомогания голосом, — твои дорогие старые друзья пытаются исследовать этот старый яд, чтобы убить всех нас.

В следующей комнате был музей. Здесь, застыв в ухмылке, висели на стальных подставках расчлененные скелеты. Барби глазами большой змеи в недоумении уставился на них. Он распознавал аккуратно нанизанные кости современных людей и человекообразных обезьян, а также пластиковые модели обезьяноподобных скелетов древних людей. Другие модели, однако, он идентифицировать не мог: они были слишком тонкие, черепа с пустыми глазницами слишком гладки и длинны, а обнаженные зубы слишком остры. Он отскочил от этих страшных скелетов и почувствовал, как дрожь пробегает по его бронированным кольцам.

— Видишь, — прошептала белая волчица, — они подыскивают размеры, стараются понять, как нас найти, чтобы потом употребить этот яд.

Комната наверху была темной и тихой, на стенах висели цветные карты с изображением современных и ушедших континентов. Границы оледенения во время ледникового периода были обозначены, как линии фронта. На полках за стеклом были видны записные книжки и журналы, которые имел привычку вести доктор Мондрик. Барби узнавал его четкий почерк в красных буквах на обложках.

Белая волчица внезапно ощетинилась, и Барби увидел, что ее зеленоватые глаза устремлены на обтрепанный клочок средневекового гобелена, висящий в рамке под стеклом, как будто он представлял собой необыкновенную ценность. На поблекшем рисунке можно было различить гигантского серого волка, разрывающего три окутывающие его цепи, с тем чтобы броситься на одноглазого старика.

Озадаченный рычанием волчицы, Барби поднял свою плоскую голову и стал рассматривать клочок старинной ткани. Он вспомнил, что гигантский волк — это Фенрис, демон из скандинавской мифологии. Старый Мондрик однажды рассказывал об этом мифе, сравнивая норвежскую и греческую демонологию. Потомок злого Локи и великанши, волк Фенрис рос, принимая огромные размеры до тех пор, пока испугавшиеся боги не заковали его в цепи. Две из них волк разорвал, но третью, заколдованную, разорвать не смог, и она держала его до рокового дня Рагнарок, когда Фенрис освободился и уничтожил Одина — царя богов, изображенного на гобелене в виде одноглазого старика. Оскалив клыки, волчица попятилась от обтрепанного гобелена.

В чем дело? прошептал Барби, откуда грозит опасность?

Оттуда, отрывисто прорычала она, от этого куска ткани и от истории, которая на ней изображена: опасность во всех этих мифах о войнах, о браках людей и богов, в историях о поверженных гигантах. Все думают, что это просто сказки. Старый Мондрик знал слишком много, а мы позволили ему жить слишком долго.

Она остановилась, замолчала на мгновение, принюхиваясь к отвратительному сладковатому запаху.

— Пора теперь нанести удар! — Ее блестящее тело задрожало. — Пока эти идиоты не обнаружили все, что знали Мондрик и его жена, и не превратили это место в новую западню для нас. — Шелковистые уши напряглись. — Давай-ка, Барби, — они вон там, за холлом, — эти твои милые старые друзья.

Они пересекли темный холл. На их пути еще не встретилось серебро, и длинная змея, а за ней волчица проникли через запертую дверь маленькой угловой комнаты. Барби остановился, подняв плоскую черную голову и похолодел при виде Сэма Квейна и Ника Спивака.

— Зачем спешить? — лоснящаяся волчица посмеялась над его рывком. Ее удлиненные глаза застыли в свирепом торжестве.

— По-моему, мы прибыли вовремя. Эти дураки, должно быть, не догадались, кто такой Сын Ночи, а твоя мрачная подружка, вдова, не смогла предупредить их — ведь они не положили ни серебряной фольги, ни серебряной проволоки, чтобы не пустить нас. Пожалуй, теперь мы можем прикончить этих человеческих монстров и спасти Сына Ночи.

Двое мужчин в этой маленькой комнате не казались Барби такими уж монстрами. Ник Спивак, устало опираясь на стол, что-то писал. Казалось, из его сутулого плоскогрудого тела ушли все жизненные соки. В ответ на взгляд Барби он нервно поднял голову. За толстыми стеклами его очков воспаленные глаза горели, как в лихорадке. Окаймленное неухоженной бородой худое лицо было серым, и Барби подумал о том, как сжалось бы при виде Ника сердце его матери,

Сэм Квейн спал на раскладушке у стены. Его изможденное загорелое лицо даже во сне хранило упрямое выражение. Сильная рука, высунувшись из-под одеяла, сжимала кожаную ручку обитого железом ящика.

На ящике был висячий замок. Барби постарался мысленно проникнуть в его содержимое, но почувствовал толстый слой серебра, выстилающего железо и дерево, — барьер, вызвавший у него озноб.

Он нервно отодвинулся и ощутил исходящую из ящика сладковатую смертоносную вонь. Белая волчица в испуге притаилась рядом.

— Следи за своим старым другом Спиваком, — слабо прохрипела она, — сегодня его очередь.

Ник тревожно повернулся у стола. Его напряженные красные глаза были обращены прямо на Барби, но, похоже, он не видел ни змеи, ни огрызающегося волка и, поежившись как бы от холода, он вернулся к своей работе.

Барби подполз поближе, поднял свою плоскую голову и заглянул ему через плечо. Он увидел, что дрожащими пальцами Спивак рассеянно вертит пожелтевший от времени кусок странной кости.

Потом он испуганно взял еще какой-то предмет, и змею охватило неприятное оцепенение.

Этим предметом был диск из белого гипса. Он выглядел, как слепок надгробного камня. Часть закругленного края со временем стала плоской, и, по-видимому, диск сломался… В слепке не хватало небольшого сегмента. Сладковатая вонь окутывала гипс зловещим облаком настолько плотно, что Барби вынужден был быстро отдернуть голову.

Белая волчица испуганно зашаталась и в страхе уставилась на диск.

— Слепок Камня, должно быть, — донесся до Барби ее резкий шепот, — сам Камень, наверное, в ящике. На нем выгравирована тайна, погубившая наш народ. Камень защищен ужасными испарениями. Сегодня до него не добраться.

Она с трудом облизала клыки длинным языком. — Однако, я думаю, мы сможем помешать твоему школьному другу расшифровывать эту надпись.

Барби пятнистой колонной вытянулся вверх и еще раз посмотрел на стол. Он увидел, что Ник Спивак скопировал все надписи на гипсовом диске, карандашом зачеркивая наложенную на него мягкую желтую бумагу. Теперь, без сомнения, он старался их расшифровать. Ряды и колонки странных обозначений испещряли страницы вперемешку с его заметками и упорядоченными таблицами.

— Ты сегодня очень сильный, Барби, — дышала ему в ухо волчица, — а я вижу, что смерть Спивака в какой-то степени вероятна. Связь достаточно тесна и ты можешь его схватить. — Ее красные губы зло искривились. — Убей его, — потребовала она, — пока связь существует.

Барби непроизвольно покачивался над фигурой у стола и опять ощутил отвратительный запах. Ему стало дурно, и он, отпрянув, собрался в комок. В это время Сэм Квейн слегка повернулся во сне на своей узкой кровати, и в холодной груди змеи шевельнулся слабый отголосок сочувствия. Он понял, какое отчаяние объединяет этих двух одинаковых мужчин в их странной цитадели, где они сражаются против того, кого называют Сыном Ночи. Его наполнила внезапная жалость к Норе Квейн и маленькой розовощекой Пат.

— Я не причиню им вреда, — прошептал он. — Я не трону Сэма.

— Отличная была бы возможность уладить дела с Норой и убрать Сэма с дороги, — издевалась белая волчица. — Но он слишком близок к ящику и я не могу найти предлога, объясняющего его смерть сегодня. Займемся Спиваком. Надо остановить его раньше, чем он разгадает надпись.

Мучительно и напряженно Барби вернулся к парализующему облаку смертоносной вони, висящему около белого гипсового слепка. Он направил свои плотно сжатые кольца на пишущего человечка. Ибо из-за него Сын Ночи был в опасности, и сейчас все было не так, как раньше.

Он представил себе стоны и горе родителей Спивака, когда они получат известие о его гибели, но толстый маленький портной и его еще более толстая жена с их лавкой на Флэтбэш-авеню были существами из мертвого сна. Они уже ничего не значили, как и Бен Читтум в своем стареньком газетном киоске. Реальным было другое — его собственная дикая сила, Сын Ночи, который должен был вот-вот появиться, и жестокая любовь зеленоглазой волчицы.

Ник Спивак нервозно перебирал пачки желтых страниц. Потом он нетерпеливо отшвырнул их и нагнулся, чтобы рассмотреть слепок через карманное увеличительное стекло, как будто искал ошибку в сделанной копии. Вот он покачал головой, зажег и сразу потушил сигарету, с опаской нахмурившись, посмотрел в сторону Сэма Квейна.

— Господи, — пробормотал он, — как-то не по себе сегодня! — Оттолкнул слепок и опять согнулся над своими бумагами. — Если бы я только мог понять этот один проклятый иероглиф! — Он сжал зубами карандаш и наморщил лоб. — Создатели диска однажды уже взяли верх над этими дьяволами, и их открытие сможет сделать это опять! — его узкие плечи решительно поднялись. Посмотрим еще раз: если альфа обозначает…

Это было последнее, что он произнес. Барби протиснул свою плоскую голову между изнуренным лицом мужчины и заваленным бумагами столом. Три раза его длинное тело повернулось, а затем он напряг всю свою волю, чтобы уяснить себе связь с вероятностью и стать зримым.

Худое, впалое лицо Ника окаменело от ужаса. Покрасневшие глаза за очками вылезли из орбит. Он открыл рот, чтобы закричать, но неистовый удар длинной головы Барби сдавил горло. Воздух с шумом вырвался из груди. Он хватался руками за воздух, старался встать на ноги, тогда кольца сжались сильнее и грудь Ника сплющилась. В последнем отчаянном усилии слабеющие пальцы поймали гипсовый диск и бессильно ударили им по ребрам змеи. Барби оцепенел и почувствовал дурноту от его холодного прикосновения, а вонь, исходящая от диска, парализовала его силы. Судорожно сжатые кольца его тела ослабли. «А это ведь только слепок», — думал он, безвольно опускаясь на пол, и устало спросил себя, что же мог совершать сам Камень!

— Крепче, Барби, — шептала белая волчица. Убей его, пока есть силы.

Но Ник Спивак, по-видимому, был уже мертв. Хрупкий гипсовый диск выпал из его пальцев и разбился вдребезги. Барби немного оправился от его болезнетворного действия и сопутствующего ему зловония и снова сжал кольца. Кости Спивака захрустели, кровь брызнула на бумаги, разложенные на столе.

— Скорее! — предупредила волчица. — Квейн просыпается! Она подбежала к окну. Барби поспешил за ней, чтобы помочь пробиться через стекло, замазку, дерево и сталь, но она покачала гибкой головой.

— Не этой дорогой, — быстро сказала она, — надо поднять раму. Решетки нет, и, я думаю, твой старый друг Спивак имел привычку ходить во сне, когда переутомлялся. Сегодня он был очень усталым. Эта та связь с вероятностью, которую я нашла, чтобы можно было его убить.

Ослабевшая из-за зловония, она царапала щеколду. Барби попытался ей помочь, бессильно качнулся назад, и вздрагивающая груда его колец оперлась на еще теплый изуродованный труп. Волчица энергично работала гибкими лапами и обнаженными клыками. Наконец, рама с шумом поднялась. По-видимому, Сэм Квейн услышал этот звук и тяжело зашевелился на своей койке.

— Ник, — пробормотал он басом, — что за черт, что там происходит?

Однако он не встал, и белая волчица прошептала резко:

— Он не может проснуться — это нарушило бы связь с вероятностью.

Чистый холодный воздух, вливающийся в комнату через открытое окно, понемногу рассеивал зловоние. Волчица облегченно вздохнула и встряхнулась. Барби также почувствовал, что у него восстанавливаются силы. Он начал неуклюже извиваться, двигаясь по направлению к окну, продвигая свою растерзанную, но все еще пульсирующую ношу, оставляющую на полу кровавый след.

— Выброси его, — задыхалась белая волчица, — пока действует связь…

Однако двигаться было нелегко, даже с такой невесомой ношей, как Ник Спивак. Все же свежая прохлада окончательно вернула Барби силы. Он высунул сплющенную голову за окно, захватил хвостом стол и подтянул изуродованное тело к подоконнику.

— Скорее, — настаивала Эйприл Белл, — мы должны убраться, пока Квейн не проснулся, да и мне еще надо кое-что написать.

Она пробежала мимо упавшего стула, легко вспрыгнула на стол и схватила послушными лапами карандаш Ника. Барби собирался спросить, что она пишет, но в это время Квейн застонал на койке. Барби в отчаянии сжал мышцы и опрокинул безвольную массу растерзанного тела на подоконник. Поскользнувшись на луже крови, он упал вместе с ношей. Белая волчица, должно быть, заметила это, потому что он почувствовал беспокойство в ее голосе:

— Уходи, Барби, пока Квейн не проснулся!

Спеша вниз через девять этажей темноты, Барби ослабил кольца, которые сжимали истекающее кровью, все еще дергающееся тело того, кто некогда был Ником Спиваком. Он держал его под собой и отчаянно хотел получить свою отвратительную оболочку, которую оставил на кровати в Гленнхейвене. Его наполнил страх перед пробуждением Сэма Квейна.

Внизу, перед башней Фонда, он снова услышал стук изувеченного тела о бетонную дорожку. Однообразный звук податливых костей свидетельствовал о конце, и Барби успел проследить за тем, как последнее содрогание жизни покинуло бесформенную массу, осевшую в луже крови. Издалека до его чутких ушей донесся гнусавый голос сторожа по имени Джаг:

— Иди ты к черту, Чарли, не положено тебе думать. Я опять повторяю: причины смерти Мондрика и Читтума — это забота судебного следователя, а мне ни к чему знать, что находится внутри того ящика. Двадцать баксов есть двадцать бак…

Барби свалился…

Но не на бетонную дорожку рядом с Ником Спиваком, ибо он обрел свое тело во время падения и метаморфоза произошла быстро и безболезненно. Он упал на пол около кровати в палате Гленнхейвена и твердо встал на ноги.

Он был обычным двуногим существом, которому очень хотелось спать. Голова была совсем холодной и болела, так как, падая, он ушибся об пол. Ему сейчас нужно было выпить. В животе было неспокойно, а душа ныла — доктор Гленн, без сомнения, скажет, что он просто скатился с подушек, читая перед сном, а весь его кошмарный сон возник потом, от подсознательной попытки объяснить свое падение.

Глава 15 ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ОБЛИК

Безжалостный восторг, испытанный во сне, улетучился, сменившись тошнотворной уверенностью в том, что Ник Спивак действительно умер и лежит грудой сплющенных костей на дорожке у башни Фонда.

Барби мрачно стоял у своей кровати и потирал виски. Пальцы ощущали царапину на шее, и он вспомнил, что там побывали клыки белой волчицы. Он тяжело вздохнул, с усилием встряхнулся, но не смог освободиться от тягостного убеждения, что Ник Спивак действительно умер.

Он ошеломленно включил свет и посмотрел на часы. Было два пятнадцать. На стуле не было его одежды, должно быть, ночная сиделка ее унесла. Остались лишь мягкие тапочки и красный халат, которые Барби надел, дрожа и обливаясь потом. Затем он нажал кнопку вызова и нетерпеливо двинулся в холл, чтобы встретить сестру. Ею была мисс Хэллер — блондинка с обесцвеченными пышными волосами и воинственным видом.

— Как, мистер Барби! Я думала, вы спите…

— Мне надо увидеть доктора Гленна. Сейчас же!

Широкое встревоженное лицо расплылось в мягкой улыбке.

— Ну конечно, мистер Барби, — успокаивала она, стараясь придать своему мужеподобному голосу мягкость. — Почему бы вам пока не лечь… Мы посмотрим…

— Леди, — мрачно прервал ее Барби, — сейчас не время демонстрировать ваши методы для умасливания маньяков. Может быть, я помешан, а может, и нет, надеюсь, не более того. Во всяком случае, какой бы я ни был, я должен говорить с доктором Гленном. Где он?

Сестра Хэллер слегка пригнулась, как перед противником на ринге.

— Не хорохорьтесь, — резко посоветовал Барби, мне известно, что вы умеете усмирять обычных лунатиков, но, полагаю, мой случай несколько другой.

Она кивнула, неохотно соглашаясь. Тогда он злорадно сказал: — Ведь, наверное, вы убежите, если я превращусь в большую черную крысу. Все, чего я хочу — поговорить пять минут с Гленном, но именно сейчас.

— Это будет довольно дорого стоить, — предостерегла его сестра Хэллер. Барби оскалил зубы и встал на четвереньки. — Но я не стану вас останавливать. — Потрясенная, она обещала показать ему дом Гленна.

— Вот умница!

Он поднялся, и когда сестра Хэллер осторожно отступила, пропуская его к лестнице, Барби не мог побороть тревожную мысль, что она действительно поверила в его возможность превратиться в крысу. Через заднюю дверь флигеля сестра указала на темный особняк и, как ему показалось, облегченно вздохнула, когда он ушел.

Свет в окнах верхнего этажа кирпичного дома Гленна вспыхнул раньше, чем он достиг его, значит сестра Хэллер предупредила доктора по телефону. Высокий, одетый в довольно яркий халат, психиатр собственноручно открыл дверь, опередив звонок Барби; выглядел он еще более сонным, чем всегда.

— В чем дело, мистер Барби?

— Это опять случилось, — выпалил Барби. — Еще один сон, и я знаю, что это нечто большее, чем просто сон. На этот раз я был змеей. Я… я убил Ника Спивака. — Он остановился и перевел дыхание. — Я хочу, чтобы вы вызвали полицию. Они найдут его мертвым под открытым окном девятого этажа перед зданием Фонда, и убийца его — я!

Барби вытер пот со лба. Он пристально и тревожно следил за реакцией Гленна. Похожие на глаза газели, глаза психиатра моргнули, и он слегка поежился в своем великолепном халате. Сочувственно улыбнувшись, Арчер откинул кудрявую голову, и что-то в этом жесте пробудило у Барби теплое и необъяснимое ощущение узнавания.

— Пожалуйста, сделайте это, вызовите полицию, — настаивал Барби.

Гленн совершенно спокойно покачал головой.

— Нет, мы не можем этого сделать.

— Но Ник же мертв! Мой друг…

— Не будем спешить, мистер Барби, — Гленн лениво приподнял широкие плечи. — Если в действительности там нет трупа, мы побеспокоим полицию зря. Если труп есть, — вам будет трудно объяснить, как мы узнали об этом. — На его загорелом лице появилась добрая улыбка. — Я материалист строгий, а полицейские — материалисты жестокие.

У Барби застучали зубы.

— Как вы думаете, я… я на самом деле убил его?

— Ни в коем случае, — успокаивал Гленн. — Хэллер уверила меня, что вы крепко спали в своей комнате еще несколько минут назад. Но я вижу другое интересное объяснение вашего сна.

— Какое же? — задохнулся Барби.

Гленн сонно заморгал.

— Вы стараетесь разгадать тайну, окутывающую вашего старого друга Квейна и его партнеров в реальном мире, — медленно и проникновенно говорил Гленн. — Будучи в сознании, вы не нашли решения. Но помните, подсознание часто более проницательно, чем мы обычно думаем.

Он неторопливо соединил вместе кончики длинных загорелых пальцев и серьезно продолжал:

— Подсознательно вы могли подозревать, что Ника Спивака выбросят сегодня ночью из определенного окна. Если ваше подсознательное подозрение достаточно совпадет с реальностью, — полиция может найти тело в том месте, которое вы видели во сне.

— Ерунда, один только Сэм был с ним, — сердито бросил Барби.

— Так и есть, — подтвердил Гленн кивком своей красивой головы, как бы говоря: «Я так и знал». — Сознательно вы можете отрицать мысль о Сэме Квейне как об убийце, и даже в вашем отрицании есть определенное значение: оно свидетельствует, что бессознательно вы, возможно, хотите, чтобы Сэм Квейн был казнен за убийство.

Барби сжал тощий волосатый кулак.

— Я не могу согласиться с этим, — захрипел он. — Это… это какая-то чертовщина!

Он подался вперед, не в силах продолжать.

— Это безумие. Я говорю вам, доктор, Сэм и Нора Квейн — мои лучшие и давнишние друзья.

— Оба? — тихо спросил Гленн.

Барби опять сжал потные руки.

— Замолчите! — прокаркал он. — Вы, вы не можете так со мной разговаривать!

Гленн поспешно отступил в освещенный дверной проем.

— Это только предположение, мистер Барби. — Он обезоруживающе улыбнулся и снова кивнул. — Ваша стремительная реакция подсказывает мне, что это очень болезненная тема, но я не вижу необходимости вдаваться сейчас в ее обсуждение. Что, если забыть на время все наши проблемы и немного поспать?

Барби вздохнул и сунул руки в отвисающие карманы красного больничного халата.

— О'кей, доктор, — устало согласился он. — Простите, что потревожил вас. — Он повернулся, чтобы уйти, но внезапно переменил намерение. Подойдя к Гленну, он тихо дрожащим голосом добавил: — Вы решительно не правы, доктор Гленн. Женщина, которую я люблю, — Эйприл Белл.

Гленн, сардонически улыбнувшись, закрыл дверь.

Барби медленно пошел обратно в морозную звездную ночь к темному массиву зданий, где светились тусклым светом лишь два три окна.

Ему казалось странным двигаться на двух ногах, воспринимая скудным зрением человека только бесформенные очертания предметов, не чувствуя всех запахов и звуков, знакомых ему по снам.

Он заметил, что собаки перестали яростно лаять. Остановившись, чтобы послушать, не кричит ли Ровена Мондрик, Барби напряженно всматривался туда, где находилась палата для беспокойных больных. Засветились новые окна, и он подумал, не происходит ли в палате чего-нибудь еще. Однако тех безнадежных криков уже не было слышно.

Чувствуя себя неуютно, он продолжал брести к флигелю. Гленн дурак, а может, и хуже. Ни один честный психиатр не был бы столь несдержан на язык. Это было правдой, надо сознаться, что когда-то он любил Нору, еще до того, как она вышла замуж за Сэма. Может быть, он навещал ее чаще, чем следовало бы, во время отъездов Сэма. Однако возмутительное заключение Гленна абсурдно. Не было ничего такого, чего бы Сэм не должен знать, как не было разумной причины желать Сэму зла.

Насчет вызова полиции, пожалуй, Гленн прав: при таких обстоятельствах он выглядел бы либо сумасшедшим, либо как убийца. И все же он не мог избавиться от ужасающей уверенности в том, что Ник Спивак лежал мертвый под тем окном. Барби опять сжал свои липкие от пота кулаки, и глубоко вдохнул прохладный ночной воздух. Воспоминание о дьявольском предположении Гленна по поводу возможного соучастия Сэма Квейна в убийстве заставило его содрогнуться. Надо было что-то предпринять.

Он торопливо поднялся на второй этаж флигеля. Сестра Хэллер не без опаски позволила ему воспользоваться телефоном, и он вызвал Нору Квейн. Она сразу же взяла трубку, как будто ждала звонка. В ее голосе чувствовался страх.

— Вилл! Что еще случилось?

— Есть ли у Сэма телефон в Фонде? — Его собственный голос был пронзительным. — Пожалуйста, позвони ему и сию же минуту разбуди и попроси поискать Ника Спивака.

— Зачем, Вилл? — он услышал, как тяжело она дышит.

— Я чувствую, что с Ником что-то случилось, и поэтому Сэму угрожает серьезная опасность.

Нора долго не отвечала. Он слышал неясный звук ее неровного дыхания и странно медленное и спокойное тиканье настольных часов в кабинете, где, как он знал, находится телефонный аппарат. Наконец, она спросила сдавленным голосом:

— Откуда ты знаешь, Вилл?

Часы продолжали торжественно и медленно тикать.

— Обычное дело, Нора, — пробормотал он неуверенно. — Конфиденциальные источники, это ведь моя работа, ты знаешь. — Он запнулся. — Ты, что, уже слышала?

— Мне только что позвонил Сэм, — прошептала она, — разговаривал дико, Вилл, прямо как помешанный.

— Что? — Но так как ответа не последовало, Барби повторил опять: — Что с Ником?

— Он упал из окна. — Ужас делал ее голос монотонным. — Из окна их специальной лаборатории на верхнем этаже башни Фонда. Сэм говорит, что он мертв.

Ее прерывистое дыхание сопровождало тиканье часов.

— Именно это мне и сообщили. Я хочу, чтобы ты предостерегла Сэма, Нора. По-моему, он в опасности.

— Но почему? — попытки совладать с голосом прерывались истерическими нотками. — Сэм думает, что Ник уснул и вышел наружу, ты же знаешь — он часто ходил во сне, но с Сэмом этого не бывает… Вилл, что, по-твоему, может случиться с Сэмом? — Голос Норы мучительно задрожал.

— Сэм и Ник были одни в комнате башни, охраняя что-то очень ценное в том деревянном ящике, который они привезли из Гоби. Мондрик и Рекс знали, что там было. Они оба умерли, и теперь, когда к их смерти прибавилась гибель Ника, все это выглядит странно.

— Нет, — шепот был беззвучным хрипом, — нет, Вилл, нет!

— Я знаю полицейских. В их глазах все будет выглядеть так, как будто Сэм убил Ника из-за этого ящика. Они будут так считать, пока не узнают, что там находится, а Сэм вряд ли захочет им сказать.

— Но он не убивал, — отчаянно зашептала Нора, — Сэм не убивал… — Ее шепот прервался. Тиканье часов казалось медленным журчанием воды в мертвой тишине. Наконец, послышалось усталое дыхание Норы.

— Спасибо, Вилл. — Волнение в ее голосе вызвало острую жалость у Барби. — Я сейчас же позвоню Сэму, я предупрежу его. — Внезапно она протестующе вскрикнула: — Но он не убивал!

Она повесила трубку, и Барби с трудом побрел в свою комнату. «Всего этого, — думал он с горечью, — более чем достаточно для одной ночи. Неужели белая волчица — или мои собственные подсознательные ужасы, если она была лишь их символом — не дадут мне докончить ночь с миром?»

Он стащил с себя халат, скинул тапочки и устало свалился в постель. Он пытался уснуть, но чувствовал тоскливое беспокойство. Барби не мог оторвать взгляд от окна, забранного стальной решеткой, которая растаяла перед ползущей змеей, не мог забыть хрупкость ломающихся костей Ника Спивака, зажатых в его кольцах. По его просьбе сестра Хэллер принесла снотворное. И все же он еще не спал, когда послышался шепот белой волчицы:

— Вилл Барби! — Ее высокий голос издалека звучал беспокойно. — Барби, слышишь ли ты меня?

— Слышу, Эйприл, — сонно пробурчал он. — Спокойной ночи, дорогая.

— Нет, Барби, — услышал он решительный протест, — ты должен опять перевоплотиться, потому что нам предстоит еще поработать.

— Сегодня ночью? Нет! — От возмущения сон пропал. — Мы погубили Ника, оставили Сэма Квейна под подозрением в убийстве. Не хватит ли преступлений для одной ночи?

Отдаленный шепот стал тише, как будто его протест ослабил существующую между ними непрочную связь.

— Это было выполнено чисто, — промурлыкала она, — но этого недостаточно.

— Для меня вполне достаточно, я не намереваюсь опять видеть сны. И тебя я не слышу больше.

— Нет, слышишь, — настойчиво долетал ее шепот. — Не надо обманывать себя, Барби, — это не сны. Я знаю, что перевоплощение легче происходит во сне, потому что при бодрствовании в тебе берет верх человек. А теперь, пожалуйста, расслабься и слушай.

Он беспокойно заворочался на постели, сонно бормоча:

— Я не слышу и не хочу видеть сон.

— Это не сон — исследователи Университета Дьюк доказали возможность таких экстрасенсорных восприятий, как это. Они нашли бы и более убедительные доказательства, если бы сумели подобрать для этого таких, как мы. Я знаю, ты слышишь, не прикидывайся.

Он замотал на подушке головой.

— Я не собираюсь тебя слушать.

— Барби! — Далекий голос внезапно стал повелительным, — тебе придется слушать: надо перевоплотиться и прибыть ко мне сейчас же! Прими самый устрашающий облик, потому что нам предстоит бороться с более крупным врагом, чем маленький Ник Спивак.

— Вот как! — с трудом пробормотал он. — И что же это за враг?

— Твоя слепая вдова, — произнесла волчица. — Предполагалось, что эта самая Мондрик будет в безопасности в смехотворной академии Гленна, где никому нет дела до ее бреда. Но она сбежала, Барби. Хочет предостеречь Сэма Квейна.

У Барби вдоль позвоночника пробежал холодок — такое же чувство он некогда испытал, ощетинившись крупным серым волком. Но ведь сейчас он человек. Есть ведь эта успокаивающая прохлада простыней, прикасающихся к его гладкой коже человека, и до его неразвитого слуха долетают лишь больничные шорохи: дыхание спящих в соседних палатах, быстрые шаги сестры Хэллер, нетерпеливый звонок телефона где-то вдали. Конечно, он человек, к тому же полностью проснувшийся.

— Предостеречь Сэма? Но что ей известно?

В призрачном шепоте зазвучала тревога.

— Она знает, как зовут Сына Ночи.

Это ошеломляющее известие окончательно разбудило Барби. Беспокойно поеживаясь, он приподнял голову и вгляделся в темноту комнат. Его взгляд поймал четырехугольный отблеск от окна и узкую полоску желтого света под дверью. Он уверил себя, что совершенно проснулся и продолжает оставаться человеком. И все же под влиянием страха его голос звучал напряженно и сухо.

— Человека, которого боятся? Этого конспиратора… убийцу, тайного агента? Кто бы он там ни был — это о нем говорил Мондрик перед смертью?

— Наш ожидаемый Черный Мессия, — пронесся шепот.

Барби окаменел в своей постели.

— Кто он, — требовал он яростно, — как его имя?

— Полно тебе, Барби! — Ему показалось, что он слышит ее далекий мурлыкающий смех. — Неужели ты не знаешь?

У него захватило дух.

— Я, пожалуй, догадываюсь, — должно быть, это твой близкий друг — мистер Престон Трой!

Ответа не последовало. Вилл был один в темной комнате, он не спал и не перевоплотился. Слышалось быстрое тиканье его часов со светящимся циферблатом — было без двадцати минут пять. До рассвета оставалось еще два часа. Но он не собирался спать до восхода солнца. Не смел…

— Нет, Барби. — Тихий шепот поверг его в шок. — Сын Ночи — это не мистер Трой, но ты должен доказать свое право знать его имя. Ты можешь сделать это сегодня — если убьешь Ровену Мондрик!

Вилл замер, сердито натянув одеяло.

— Ты не можешь заставить меня навредить ей, — с горечью заявил он. — Ни наяву, ни во сне. Да и вряд ли Ровена вышла отсюда. Я вечером слышал, как она кричала у себя в комнате. Она ведь в палате для беспокойных больных, за запертой дверью. Там постоянно дежурят сестры. Она не могла выбраться.

— Но она выбралась. — Шепот был едва различим. — Она на пути к Сэму, чтобы его предупредить.

— Она никогда его не найдет, — усмехнулся он. — Старая, слепая женщина, выжившая из ума…

— Но она не сумасшедшая, — донесся до него отдаленный шепот. — Не более, чем другие заключенные здесь за то, что слишком много знают. Психиатрическая клиника — очень удобная тюрьма для таких врагов. Но твоя маленькая вдова сильнее, чем я думала, — потому что она родственна нам и обладает несколько большими возможностями, чем у людей.

— Она ведь старая, она слепая! — завопил Барби.

— Я знаю, что ее глаза не видят, — мурлыкала волчица, — потому что мы вырвали их! Но у нее развилось другое зрение — достаточно острое, чтобы обнаружить Сына Ночи. Она работала со старым Мондриком, и она знает слишком много.

— Нет! Ни за что! — Барби весь в испарине сел на край кровати и упрямо качал головой.

— Идем, Барби. Прими самый смертоносный вид, какой ты можешь. Пусть будут когти, чтобы повалить ее, и клыки, чтобы перегрызть ей горло. Потому что мы должны убить ее.

— Ни за что! — выкрикнул он хрипло, а затем понизил голос, чтобы не услышала сестра Хэллер, и с горечью прошептал: — С меня хватит, мисс Эйприл Белл! Хватит быть орудием твоих адских планов. Я покончил с убийством своих друзей… и с тобой.

— Неужели, Барби…

Содрогаясь, он вскочил с постели, и язвительный шепот замер. Его гнев и тревога сломали эту ужасную иллюзорную связь. Конечно, он не намерен, в бреду или в сознании, вредить Ровене Мондрик. Барби неуверенно ходил по комнате, все еще задыхаясь и обливаясь потом.

Чудовищный шепот на самом деле прекратился. Он остановился у двери, чтобы проверить это, и вдруг услышал рядом стон и всхлипывания. По коридору сновал вчерашний седобородый старик. Больше ничего не было слышно, пока этажом ниже не раздались хриплые выкрики.

Прислушиваясь, Вилл открыл дверь шире. Где-то кричали и другие люди, слышались возбужденные голоса женщин, топот ног в коридорах, хлопанье дверей автомобиля. Внезапно взвизгнул стартер, заревел мотор, заскрипели шины при слишком крутом повороте дороги перед выездом на шоссе.

Ровена Мондрик действительно ушла, — холодная уверенность в этом вдруг повергла его в оцепенение. Может быть, как, без сомнения, разъяснил бы учтивый Гленн, его собственное подсознание просто перевело все приглушенные признаки тревоги и поисков в шепот белой волчицы.

Молча Барби надел туфли и халат, помедлив, засунул свои ключи и тоненькую записную книжку в отвисающие карманы. Невозможно было разобрать, где правда и где иллюзия, невозможно уяснить себе, в чем состоит опасность для Ровены, — не смел он верить в злополучный шепот. Но на этот раз он намерен вмешаться во все, что бы ни случилось. И не в роли заложника Сына Ночи.

Что-то задержало его у двери. Неясный импульс заставил повернуться и посмотреть на высокую больничную кровать — она, к его вящей радости, оказалась пустой. С облегчением убедившись, что вблизи никого нет, Барби осторожно шагнул в пустой коридор и тихо побежал к верхней площадке запасной лестницы. Здесь он остановился, услыхав сердитый и гнусавый голос Банзела.

— Ну что, сестра?

— Да, доктор, — испуганно прошептала девушка.

— Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Ничего, сэр.

— Каким образом эта пациентка убежала?

— Не знаю, сэр.

— Хорошо бы выяснить, — заметил доктор. — Ее держали в запертой палате, и был специальный приказ за ней наблюдать. Вы знали, что она стремилась уйти, — он добавил сардонически: — Сквозь стену она прошла, что ли?

— Похоже, что так, сэр.

В ответ раздалось рычание Банзела.

— Я хочу сказать, сэр, — заикаясь, произнесла девушка, — я не знаю, как она выбралась.

— А что вы о ней вообще знаете?

— Бедная миссис Мондрик, — по голосу чувствовалось, что сестра чуть не плачет, — она страшно расстроилась сразу после вчерашней утренней прогулки, не спала всю ночь, умоляла меня отпустить ее к этому мистеру Квейну.

— Ну и что дальше?

— Собаки начали выть — наверное, где-нибудь около полуночи, и бедная миссис Мондрик стала все время кричать. Доктор Гленн назначил успокаивающее, если понадобится. Я пошла за ним, а когда минутой позже я вернулась, ее уже не было.

— Почему вы не сообщили об этом раньше?

— Я искала ее в палате, сэр, но не нашла.

— Поищите еще, — зарычал Банзел. — Пока я организую розыск. У нее острое состояние, и я боюсь того, что может произойти.

— Я знаю, сэр, — всхлипнула девушка, — она ужасно расстроена.

— Предупредите всех, чтобы не тревожили других пациентов, — добавил Банзел, — нигде ни одного слова об этом, могут появиться очень неприятные публикации. Я послал доктора Дорна договориться с полицией. Эту женщину надо найти.

Их голоса стихали по мере того, как они удалялись к фасаду здания, и Барби не слышал ответа девушки. Он тихо проскользнул вниз по задней лестнице и всмотрелся в освещенный коридор. Там перепуганная сестра сопровождала небритого маленького доктора в офис. Барби подождал, пока они не ушли, и выскользнул через заднюю дверь.

Подгоняемый холодной решимостью, он вместе с тем чувствовал мрачное возбуждение. Ровена Мондрик действительно освободилась, как сообщила волчица. Однако на этот раз он не собирался исполнять ее чудовищный приказ и уничтожать слепую женщину. Он решительно отклонил ее злобный призыв — или последний был только порождением его больного подсознания?

Так или иначе, Барби осознавал, что бодрствует и имеет истинный облик человека. Он знал, откуда грозит Ровене опасность — от тех же ловких убийц, которые умертвили ее мужа при помощи шерсти черного котенка, Читтума — путем «крушения» на Сардис-Хилл, Ника Спивака — сбросив его из башни Фонда. Но теперь он не будет орудием Эйприл Белл и ее неизвестных сообщников в колдовских злодеяниях — или это было просто преступлением?

Пока ему не были известны ни участники, ни ставки в этой странной игре, ни ее правила, но он был взбунтовавшейся пешкой, и теперь Вилл Барби намеревался играть до конца, самостоятельно, на стороне человека.

Глава 16 САМЫЙ СТРАШНЫЙ ОБЛИК

Задыхаясь в морозной темноте и немного дрожа в больничном хлопчатобумажном халате, Барби нашел свой старенький автомобиль там, где он его оставил, — на открытой площадке, покрытой гравием, позади основного здания, достал из кармана ключ и завел остывший мотор, стараясь делать это как можно тише. Когда он задним ходом выруливал на дорогу, внезапно разлился яркий свет и грузный мужчина в белом, выскочив из здания, стал что-то ему кричать.

Барби не остановился. Машина рванулась вперед и совсем рядом с жестикулирующим служащим выскочила на темное шоссе. Беспокойно вглядываясь в маленькое зеркальце заднего вида, он не обнаружил преследования и, максимально снизив скорость, повернул к Кларендону по новой дороге вдоль реки, все время высматривая слепую беглянку.

Вилл боялся ехать слишком медленно, потому что должен был найти ее первым, раньше, чем прибудут служащие и потащат ее обратно в палату для беспокойных больных Гленнхейвена, чтобы Ровена кричала там до конца жизни, и раньше того, как она умрет, убитая, подобно своему мужу, рукой из безумного ночного кошмара.

Барби ехал со скоростью сорока километров в час и с отчаянием вглядывался в ночную дорогу. На шоссе, ведущем на запад, виднелись блики фар, но на дороге к реке движения не было. Где-то мелькнули желтоватые глаза животного, затем они исчезли. Когда Барби увидал бетонную ограду моста Дир-Крик, он потерял всякую надежду.

Этот узкий мост, где грузовик едва не подбил его, когда он возвращался после первой тщетной попытки увидеть Ровену, был в двух полных милях от Гленнхейвена. Не могла же она зайти в такую даль, слепая и без провожатого. Скорее всего, она не обладала тем зрением, о котором шептала волчица.

И тут он ее увидел. Высокая угловатая фигура, одиноко пробирающаяся вперед с отчаянной поспешностью. Черная одежда делала ее почти невидимой. Он сильно нажал на тормоза, потрясенный тем, что мог раздавить ее.

К счастью, Ровена была невредима. Барби облегченно вздохнул и сбавил скорость. Чудовищная опасность все еще висела над ней, и он успел вовремя, чтобы помочь ей и расстроить план, который воздвиг таинственный Сын Ночи. Его маленький автомобиль находился за десяток ярдов от женщины, когда в зеркало заднего вида отразились фары другой машины, выехавшей на дорогу со стороны Гленнхейвена.

Однако у него еще было время. Он подберет слепую и отвезет ее прямо в Фонд к Сэму Квейну. Это намерение успокаивало и удерживало на руле липкие от пота руки, и добрая надежда начала вытеснять из головы темный ужас.

Столь открытый его жест должен был бы стереть больное недоверие Ровены и погасить неоправданные подозрения Сэма. Даже более того: Ровена участвовала в исследованиях Мондрика, и, возможно, у нее и вправду было что сказать Сэму Квейну. А вдруг она прольет свет на тайные переживания самого Барби и на самом деле знает, кто такой Сын Ночи?

Идущая впереди него худенькая женщина, должно быть, услышала скрежет тормозов, так как испуганно бросилась бежать от белого света фар, но споткнулась о край бетонной подпорки моста, упала на четвереньки и, пошатываясь, снова поднялась. Он открыл дверцу и высунулся, чтобы позвать ее.

— Ровена! Подождите, я хочу помочь вам. — Она остановилась и повернулась, вслушиваясь. — Только позвольте посадить вас в машину, и я отвезу вас к Сэму Квейну.

Слепая повернулась к машине с недоверчивым и напряженным выражением.

— Спасибо, сэр. — В хрипловатом голосе слышалась одышка. — Но кто вы?

— Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам, Ровена, — сказал он мягко, — я Вилл Барби.

Очевидно, она узнала его голос, потому что вскрикнула раньше, чем услышала имя. Ее широко открытый рот был таким же черным, как стекла ее очков, и крик был похож на рыдание и выражал безумный страх. Она попятилась, споткнулась о бетонную ограду, ощупью пытаясь найти направление, и помчалась через мост.

Ошеломленный Барби на мгновение застыл, но в это время зеркало отразило приближающиеся фары. Чтобы скрыться от преследователей, оставалось мало времени, а слепая не могла без его помощи добраться до Сэма Квейна. Он переключил передачу, нажал на акселератор — и холодный ужас сковал его. Перед ним была белая волчица.

Она не могла здесь находиться — ведь это был не сон. Он бодрствовал! Его тощие волосатые трясущиеся на руле руки были на самом деле руками человека. При этом лоснящаяся белая волчица казалась такой же реальностью, как ускользающая фигура впереди, но различима гораздо лучше.

Волчица грациозно выпрыгнула из тени за подпоркой моста и уселась на проезжей части. Фары освещали ее белоснежную шерсть и мрачные зеленые огоньки в глазах. Свет, по-видимому, был ей неприятен, но она смеялась над Барби, высунув длинный язык.

Он нажал на тормоз, но не успел остановить автомобиль, не было даже времени задуматься над тем, была ли она реальностью или только смеющимся фантомом белой горячки. Она была слишком близко, и он рефлекторно свернул, чтобы объехать ее.

Левое крыло машины царапнуло бетонную ограду. Грудь Барби с силой вжалась в баранку, а головой он ударился о ветровое стекло. Тишину ночи нарушили скрежет шин, треск металла и разбитого стекла.

Удар по голове оглушил его, но только на мгновение. Он снова сел за руль, глубоко втянул воздух в свою болевшую грудь и пощупал пульсирующую голову: крови не было.

Он чувствовал себя опустошенным. Поеживаясь от ночного холода, Барби плотнее натянул тонкий халат. Автомобиль стоял поперек моста. Мотор заглох, но правая фара все еще светилась. Чувствовался слабый запах бензина и горячей резины. Все говорило о том, что он отнюдь не спал. Это не было и галлюцинацией. Однако он не мог удержаться и вновь взглянул на то место, где была волчица.

— Хорошая работа, Барби, — услышал он тихое мурлыканье, хотя я не ожидала увидеть твой самый страшный облик таким.

Зеленые глаза злобно уставились на него поверх неподвижной черной груды, лежащей за белой дорожкой света от одинокой фары. Он не мог понять, что это было. Впереди на мосту не было видно никакого движения и, напряженно вслушиваясь, он не уловил звука торопливых шагов Ровены.

— Что?.. — Ужас душил его. — Кто?..

Стройная волчица легко перепрыгнула через неподвижную груду и рысцой подбежала к машине. Удлиненные глаза светились торжеством. Она усмехнулась, слизывая с мордочки и клыков свежие розовые пятна.

— Чистая работа, Барби, — удовлетворенно пробормотала она. — Я ведь поймала связь с вероятностью, когда звала тебя, — слепая женщина на шоссе, в черном, слишком испуганная, чтобы прислушиваться к машинам, — вероятность гибели велика, и мы уловили ее очень искусно. Полагаю, что твой нынешний облик был для нее страшнее всех других. Когда она упала из-за тебя, у нее порвались и потерялись серебряные бусы, и похоже, она не расскажет теперь Сэму Квейну, кто такой Сын Ночи.

Белая волчица повернула голову и подняла красивые уши.

— Вон они, Барби, тупицы из Гленнхейвена.

Блеклые лучи все еще далеких фар упали на нее, и она осторожно отпрыгнула назад, в затемненную часть дороги.

— Нам лучше уйти, — торопила она, — поезжай… Оставь мертвую вдову там, где она лежит!

— Мертвую? — хрипло повторил Барби. — Что… что ты заставила меня сделать?

— Только выполнить твою прямую обязанность, — прошипела она. — В нашей борьбе против человечества и таких полукровок, как эта вдова, которые стараются направить силы нашей собственной крови против нас самих. Ты доказал, что ты вполне наш, Барби. — Зеленые глаза внимательно осматривали дорогу. — Поезжай, — потребовала она, — пока тебя здесь не нашли.

И белая волчица тихо растворилась в темноте.

Не говоря ни слова, затаив дыхание, сидел Барби, пока свет приближающихся фар снова не вспыхнул в зеркальце заднего вида. Близость острой опасности вывела его, наконец, из апатии, из состояния невероятного ужаса. Он кое-как выбрался из машины и нетвердой походкой направился к темной бесформенной груде, брошенной волчицей.

В безвольно осевшем под его руками теле не было ни пульса, ни дыхания. Теплая кровь оросила его руки. Растерзанная черная одежда говорила об ужасном злодеянии… Клыки волчицы! Потрясение и жалость перевернули ему душу, и внезапно он понял, что мертвая женщина слишком тяжела для его трясущихся рук. Как можно осторожнее он опустил ее на тротуар. Больше ничего сделать было нельзя.

Его длинная черная тень, падавшая на мертвое тело, колыхнулась. Беспомощно отвернувшись, он увидел, что свет машины скользит по ближнему косогору. Кровь на руках застыла от ветра. Он стоял рядом с телом и ждал, слишком подавленный, чтобы думать.

— Уезжай, Барби, — внезапный шепот из темноты испугал его. — Эти идиоты из Гленнхейвена не понимают, что такое ментальная манипуляция вероятностью, и нельзя, чтобы тебя обнаружили около трупа. — Шепот волчицы стал тихим и очень настойчивым. — Приходи ко мне в Тройан Армз, — выпьем за Сына Ночи.

Возможно, этот жуткий шепот и есть болезненное желание его собственного подсознания? А может быть, здесь кроется что-то еще более ужасное. У Барби не оставалось времени размышлять над этими темными загадками, так как фары приближающегося автомобиля напомнили ему о необходимости действовать.

Перед его разбитой машиной на узком мосту лежала мертвая Ровена Мондрик, и именно ее кровь была у него на руках. Сестра из Гленнхейвена могла бы подтвердить под присягой, что всегда отчаянно его боялась. Не мог же он сказать присяжным, что Ровену убила белая волчица.

Его обуяла паника. Наполовину ослепленный приближающимся светом, он сел в машину и нажал на стартер. Мотор взревел, и он попытался отъехать от ограды моста. Однако руль не слушался. Барби отчаянно метнулся от машины в белый блеск приближающихся фар и обнаружил, что смятое левое крыло прижато к переднему колесу.

Дрожа и задыхаясь, он вскарабкался на согнутый бампер и стал руками выпрямлять деформированный металл. Мокрые пальцы скользили. Он обтер их об эмалированную поверхность и опять напрягся. Со стоном металл поддался.

Сзади хрустнул гравий, и остановилась машина.

— Так, мистер Барби! — прогнусавил поблизости обеспокоенный голос, видимо, принадлежавший Банзелу. — Я вижу, у вас небольшая авария.

В этот момент Барби понял, что крыло больше не мешает колесу. Прикрыв рукой глаза от света и внутренне сжавшись от горя и ужаса, он обежал кругом измятый автомобиль.

— Подождите минутку, мистер Барби! — он услышал быстрые шаги на мостовой. — Вы имеете право требовать абсолютной учтивости, пока вы наш гость в Гленнхейвене, но вам следует знать, что нельзя исчезать вот так, среди ночи, без разрешения доктора Гленна. Боюсь, нам придется…

Барби больше не слушал. Немой страх кинул его обратно в машину. Он дал задний ход и с силой нажал на газ, рискуя разбить стоящий сзади автомобиль. Стукнувшись друг об друга, бампера заскрежетали, зазвенело стекло. Фары сзади погасли. Заискивающая интонация человека, стоящего на земле, мгновенно изменилась.

— Барби, стойте! — Раздался гневный вопль. Но Барби не остановился. Он опять переключил скорость, и машина легко объехала истерзанное сплющенное тело, оставленное белой волчицей. Колеса забуксовали на чем-то скользком, и смятый бампер задел за ограду, но не застрял в ней. Овладев управлением, Барби с ревом пронесся через мост.

Света сзади видно не было. Он подумал, что доктору Банзелу потребуется полчаса, чтобы вернуться в Гленнхейвен и позвонить, а утром полиция будет искать сбежавшего убийцу в красном больничном халате, водителя двухместной машины, запачканной кровью.

Неуверенно всматриваясь в мелькающие и сплетающиеся тени за границей слабого света от единственной фары, он не смог обнаружить белой волчицы. Старый автомобиль тянул, как сумасшедший, влево, стоило только Барби переключить скорость. Очевидно, что-то случилось во время толчка при аварии. Барби крепко сжал руль, преодолевая дьявольское сопротивление машины, пустил сопящий мотор на малую скорость и постарался молча обдумать положение.

Безысходное и горькое одиночество охватило его. Сзади лежала мертвая, растерзанная Ровена Мондрик. Он не мог противиться навязчивым воспоминаниям о студенческих годах, когда он и Сэм Квейн столовались в ее доме. Она, бывало, играла на пианино все, что им нравилось, заставляла мисс Уолфорд угощать их печеньем с молоком. Она спокойно и терпеливо выслушивала рассказы о всех их маленьких тревогах. Тягостная ностальгия высветила это время для Барби как самое счастливое из прошлых лет. Ровена была истинным и снисходительным другом, но теперь она ничем не могла ему помочь.

В сгущающихся сумерках сознания Барби преследовали зеленые глаза Эйприл Белл. Он вспомнил, что белая волчица звала его в «Тройан Армз» выпить за Сына Ночи. Страх толкал его поехать туда. Он вспомнил, что когда-то она собиралась угостить его кофе. Может быть, она сможет его выручить. Вилл хотел уже притормозить в поисках ее улицы, но экзотическая улыбка высокой рыжеволосой женщины в его воображении внезапно превратилась в кровавую усмешку волчицы с белыми клыками. И, содрогнувшись, он поехал дальше.

Ему некуда было деться. Мозг устал думать. Он свернул налево с дороги вдоль реки и, вырулив в конец пустынной улицы, поставил машину на свободном участке стоянки. Он оставался в машине до тех пор, пока холод рассвета не проник через красный хлопчатобумажный халат.

День пробудил его от мрачной апатии и отвлек от напряженных раздумий. Хотелось спрятаться от зеленоватой зари, и Барби вспомнил страх волчицы перед светом, и ту боль, которую сам некогда испытал от света, будучи серым волком. Сейчас свет не мешал ему, но стало видно деформированное крыло автомобиля, который наверняка будет разыскивать полиция.

Барби завел машину и, дрожа от холода, двинулся обратно через дорогу вдоль реки, выбирая самые пустые улицы, которые только мог отыскать вблизи университета. Один раз сзади показался желтоватый свет фар. Он ехал прямо, не смея прибавить скорость или свернуть в сторону. Когда чужая машина скрылась из виду, он с облегчением судорожно вздохнул.

Во второй раз Барби припарковался в аллее загроможденного двора, на полмили восточнее университетского городка. В сером полусвете удалось нащупать под сиденьем машины плоскогубцы и нацедить из радиатора ржавую смесь антифриза и воды, которой можно было смыть с рук засохшую кровь. Оставив машину, он торопливо пошел пешком по просыпающимся улицам, направляясь в бунгало Сэма Квейна.

Навстречу ему на велосипеде ехал мальчик, бросавший сложенные газеты в подъезды. Барби подавил отчаянное желание перейти на другую аллею. Он взял себя в руки и стал спокойно ждать на обочине, сделав вид, что только-только проснулся и вышел из дому.

— «Стар», мистер?

— Барби кивнул. — Сдачи не надо.

Мальчик вручил ему газету, другую бросил в подъезд сзади и нажал на педали, но Барби увидел взгляд, мимолетно брошенный им на красный больничный халат и мягкие серые туфли. Разносчик газет вспомнит это, когда услышит о розыске.

Осторожно встав таким образом, чтобы мальчик не увидел, если обернется, уличающей метки Гленнхейвена на спине халата, Барби спокойно, как только мог, расправил газету. У него захватило дух. Черный заголовок на свежем шуршащем оттиске газеты прозвучал ударом грома:

«Доисторическое проклятие, или человек-убийца уничтожает третью жертву!»

Николас Спивак, 31 года, антрополог, сотрудник Фонда по исследованиям человека, обнаружен сегодня мертвым под открытым окном девятого этажа здания Фонда, вблизи Кларендонского университета. Тело найдено сторожами, специально нанятыми Фондом после внезапной смерти, постигшей на этой неделе двух других ученых Фонда.

Не преследует ли доисторическое проклятие недавнюю экспедицию Фонда, вернувшуюся в Кларендон из Азии, где исследователи эксгумировали останки, которые они нашли в древних могильниках. Выжившие члены этой частной исследовательской группы отрицают все слухи о том, что на месте предполагаемого возникновения человечества, теперь представляющего безлюдную пустыню Алашань, извлечено нечто сенсационное. Тем не менее, смерть Спивака стала третьей в ряду погибших ученых Фонда. Доктор Ламарк Мондрик, основатель организации и руководитель экспедиции, скончался в понедельник вечером в городском аэропорту в момент выхода исследователей из зафрахтованного ими самолета. Младший член экспедиции Рекс Читтум погиб рано утром в четверг, когда его автомобиль съехал с дороги на Сардис-Хилл в сорока милях к западу от Кларендона.

Сэмюэль Квейн, еще один сотрудник Фонда, вызван для допроса в связи со смертью Спивака по требованию начальника полиции Оскара Шей и шерифа Т. Е. Паркера. Они надеются, что показания Квейна прольют свет на странную закономерность всех этих «несчастных случаев».

Высмеивая «теорию проклятий», Шей и Паркер намекают, что зеленый деревянный ящик, который исследователи привезли из Азии, скорее всего содержит более зловещее объяснение этих фатальных событий.

Квейн был наедине со Спиваком в комнате башни, из которой, по мнению Шея и Паркера, он упал или был выброшен, после чего погиб!..

Газета выпала из холодных пальцев Барби. Вероятно, совершено убийство, — он вздрогнул, вспомнив дьявольские предположения Гленна, но затем отрицательно покачал головой. Сэм Квейн не может быть убийцей — это немыслимо, и все же убийца существует. Гибель Ровены Мондрик — четвертая смерть. Слишком много для простого совпадения. За пределами паутины, сотканной из абсурда, противоречий и загадок, представлялся безжалостный мозг, ловко устраивающий эти «несчастные случаи». Сын Ночи? Если только это имя что-то значит.

Кто он? Барби отбросил пока эту мысль. Поеживаясь в первых лучах холодной зари, он вновь поспешил вперед по тихим улочкам к дому Сэма Квейна, стараясь выглядеть так, как будто нет ничего естественнее утренней прогулки в развевающемся красном халате.

Холодный осенний воздух казался живительным. Окружающий мир предстал перед ним вполне реальным и убедительным. Впереди прогрохотал молочный фургончик. На порог дома быстро вышла за утренней газетой женщина в ярко-желтой шали. Полный мужчина с черным пакетом для завтрака, по-видимому, каменщик, ждавший на улице автобус, дружески улыбнулся, когда Барби поравнялся с ним. Барби на ходу, по возможности непринужденно, кивнул рабочему. По коже под халатом побежали мурашки. Барби не мог побороть озноб, который одолевал его больше, чем раньше, на морозном воздухе. Ибо спокойствие города, казалось, было не более чем иллюзией. Атмосфера мирного сна скрывала ужасные тайны, слишком невероятные, чтобы здравомыслящий человек мог в них разобраться. Даже веселый каменщик с пакетом для завтрака мог — только мог — оказаться чудовищем — Сыном Ночи.

Сердце Барби замерло, когда утреннюю тишину прорезала сирена полицейской машины, которая появилась из-за угла и подъезжала к нему. Колени у него задрожали, дыхание сперло, но он постарался изобразить неопределенную усмешку и продолжал слепо двигаться вперед. Он ожидал услышать холодный официальный окрик, но машина не остановилась.

Он спешил, хотя ноги, обутые в мягкие войлочные шлепанцы, болели и онемели от холода. Вероятно, полиция уже передавала по радио призывы задержать его, а покинутый автомобиль уже найден и эта тихо крадущаяся машина отправилась на его поиски. Все скоро раскрутится.

Барби прошел вперед два квартала, но полицейская машина еще не вернулась. Едва дыша, на последнем перед Пайн-стрит углу он замер, потому что увидел черный «седан», припаркованный у маленького белого дома Сэма Квейна. Горло сжало судорогой — он подумал, что полиция поджидает его здесь. Все же через мгновение он немного успокоился, увидев на дверце название — Фонд исследований. В своем отчаянии он почти забыл о мрачных проблемах Сэма, а ведь его, Квейна, тоже искали. Должно быть, Сэм приехал сюда, чтобы вместе с семьей ожидать представителей закона.

Дыхание вернулось к Барби. Проблеск надежды заставил его стряхнуть оцепенение, и он торопливо захромал наверх к двери. Конечно же, теперь, в этот общий для них час беды, Сэм не откажется говорить с ним, возможно, вместе они разорвут чудовищную паутину, опутавшую их обоих.

Нора сразу же открыла дверь. Ее круглое лицо в веснушках поражало бледностью. Заплаканное и опухшее, оно говорило о бессонной ночи. Барби быстро проскользнул мимо нее, стремясь укрыться, пока не вернулась та крадущаяся машина, и стараясь не показать своего состояния. Он с надеждой осмотрел опрятную маленькую гостиную, но следов присутствия Сэма не было.

— О, Вилл! — Облегчение засветилось в ее усталых глазах, под которыми пролегли голубоватые тени. — Я так рада, что ты пришел, это была такая ужасная ночь! — Она увидела его беспредельное изнеможение, и на ее лице мелькнула участливая улыбка. — Ты совсем без сил, Вилл. Пойдем на кухню, я налью тебе чашечку кофе.

— Спасибо, Нора. — Он благодарно кивнул, чувствуя, как у него от холода стучат зубы. Очень хотелось сразу выпить горячий кофе, но было еще одно более неотложное дело. Немного помолчав, с замирающим сердцем он спросил: — Сэм здесь? Мне надо с ним поговорить. — Нора отвела глаза.

— Сэма здесь нет.

— Я увидел автомобиль Фонда и подумал, что Сэм должен быть здесь.

Ее бледные губы упрямо сжались.

— Прости, я не хочу настаивать, — Барби с мольбой протянул к ней дрожащие руки, — я тоже в беде и думаю, мы могли бы помочь друг другу. Пожалуйста… могу я теперь выпить кофе?

Она молча кивнула и проводила его в кухню. Занавески были спущены, и свет до сих пор горел. Он вздрогнул не только из-за пронизывающего его холода, когда они проходили мимо двери кабинета Сэма, где смертоносное содержимое деревянного ящика однажды почти поймало его в ловушку. Теперь его ноздри человека не уловили той сладковатой вони. Он знал, что ящика нет. Натянутое недоверие Норы постепенно таяло и, проходя на цыпочках мимо детской, она притронулась к своим губам. Она чуть не плакала.

— Маленькая Пат еще спит, — прошептала Нора. — Я думала, что она наверняка проснется, когда здесь была полиция, — они торчали здесь несколько часов — старались заставить меня сказать, где Сэм. — Должно быть, увидев его тревожный взгляд, она мягко добавила:

— Не беспокойся, Вилли, я не сказала им, что ты звонил и просил меня предупредить Сэма.

— Благодарю, — он устало ссутулился в своем просторном красном халате, — хотя, наверное, это не имеет значения — есть вещи поважнее, из-за них-то полиция и охотится за мной.

Она не задала никаких вопросов, лишь пригласила его сесть за белый кухонный стол и налила крепкий горячий кофе из стоящего на плите кофейника, потом поставила перед ним сахар и сливки.

— Спасибо, Нора, — совсем тихо прошептал Барби и жадно проглотил ароматный обжигающий горьковато-сладкий напиток. Его глаза затуманились слезами благодарности и страдания. Отчаяние одиночества растаяло, и под влиянием внезапного порыва он выпалил то, чего не собирался говорить.

— Ровена Мондрик умерла!

По потемневшим глазам Норы было видно, насколько она потрясена.

— Она убежала из Гленнхейвена, — заторможенно продолжал Барби. — Ее нашли мертвой на мосту Дир-Крик. Полиция считает, что Ровену задавил я, но я этого не делал. — Неуверенная речь перешла в крик:

— Я точно знаю, что нет!

Нора сидела, ссутулившись, напротив него за маленьким белым столом. Темные усталые глаза долго смотрели на его безумное лицо, и, наконец, она кивнула со слабой печальной улыбкой.

— Ты говоришь, как Сэм, — прошептала она. — Он был так напуган, ничего не понимал и не знал, что делать. — Сумрачный взгляд Норы снова был устремлен на его осунувшееся лицо. — Знаешь, мне кажется, тут есть что-то совершенно ужасное. Я думаю, ты, как и Сэм, невинная жертва. А ты… ты действительно веришь, что можешь помочь Сэму?

— Я думаю, мы можем помочь друг другу, Нора.

Барби попытался помешать кофе в пустой чашке, но бросил ложку и сжал руки, чтобы они не тряслись, когда услыхал завывание сирены. Нора нахмурилась. Она подошла к двери детской, прислушалась, а потом молча налила ему еще кофе.

Гудение замерло где-то на другой улице, и Барби осмелился снова взять ложку.

— Я расскажу тебе о Сэме. — Она попыталась проглотить комок в горле. — Ведь ему действительно очень нужна помощь!

— Я сделаю все, что смогу, — хриплым шепотом заверил Барби. — Где он?

— Не знаю — правда! — Нора покачала головой с взъерошенными светлыми волосами, а ее покрасневшие глаза казались пустыми от безнадежности. — Сэм не доверился мне — вот в чем ужас. — Она запнулась и прошептала: — Боюсь, я никогда больше его не увижу.

— Ты можешь рассказать, что случилось?

Ее пухлые плечи вздрогнули от сдерживаемых рыданий, но молодая женщина тут же гневно выпрямилась.

— Я сразу ему перезвонила после разговора с тобой, сообщила, что полиция, по твоим словам, будет требовать от него объяснений, как был убит Ник. — Она озадаченно посмотрела на Барби. — Его голос звучал как-то странно, когда я ему сказала это. Он поинтересовался, откуда ты все знаешь… А как ты узнал, Вилл? — вдруг резко спросила Нора.

Барби не в силах был смотреть в ее измученные глаза.

— Это просто мои давние связи в газете, — он неловко ушел от ответа, повторяя свою неубедительную ложь. — Мне приходится скрывать свои источники. — Темный кофе выплеснулся на блюдце, когда он взялся за чашку. — Что еще сказал Сэм? — пробормотал он в отчаянии.

Нора вытерла глаза уголком белого передника.

— Что должен уехать, но не может сказать, куда. Я умоляла его приехать домой, Сэм заявил, что нет времени… Спросила, почему он не может объяснить все полиции, но он ответил, что ему все равно не поверят и что враги слишком ловко его опутали. — В голосе Норы прозвучали недоумение и страх.

— Кто эти враги Сэма, Вилл?

Барби покачал головой без всякого выражения.

— Это какой-то страшный заговор. — В растерянном шепоте Норы угадывался ужас. — Полицейские пытались заставить меня говорить и показали мне кое-что из найденных улик. Они рассказали… Я… я просто не могу поверить в это!

— Каких улик, Нора?

— Там было письмо, — тихо пробормотала она. — Написано на кусочке желтой бумаги. Почерк Ника или хорошая подделка. Там сказано, что они поссорились на обратном пути из Азии из-за сокровища, привезенного в зеленом деревянном ящике. Сэм хотел получить его сам и пытался заставить Ника помочь ему — вот, что написано там, Вилл.

Она протестующе покачала головой.

— Там еще говорится, что Сэм дал доктору Мондрику очень большую дозу сердечного, чтобы убить его в аэропорту и предотвратить передачу сокровища в музей Фонда. Будто бы Сэм повредил тормоза и коробку передач в нашей старой машине, чтобы Рекс Читтум погиб на Сардис-Хилл. И, действительно, странно, что Сэм предлагал Нику взять наш старый автомобиль, когда у Фонда есть машины лучше.

Ее сухой, тусклый голос был пропитан ужасом.

— В конце написано, будто Ник боится, что Сэм его убьет, так как хочет сохранить тайну других убийств и заполучить сокровище. — Нора запнулась. Ее голос зазвенел. — Полиция думает, что так оно и было. Они верят, что Ник действительно писал это письмо, что Сэм и Ник были одни в комнате. Найден сломанный стул, а к окну тянется след крови. Они считают, что Сэм убил его и выбросил в окно. Но ты же знаешь, что Ник ходил во сне. Ты наверняка помнишь это!

Барби кивнул и увидел, как в ней пробуждается надежда.

— Я помню. Скорее всего, Ник Спивак не писал этого письма. — Он понял, что письмо написала лоснящаяся белая волчица, когда прыгнула на стол Ника и взяла его карандаш в лапы, пока колоссальная бронированная змея тащила тело Ника к окну. Но это было безумием, и он не смел говорить об этом вслух.

— Что, разве Сэм не приходил сюда вообще? — спросил он едва слышно.

Нора задумчиво покачала головой, и тут, очевидно, до нее дошло, что означал кивок Барби в сторону «седана», припаркованного у дома…

— А, эта машина! Сэм вчера послал человека привести ее сюда из гаража Фонда, чтобы я на ней ездила вместо нашей, на которой и был убит Рекс. — Нора не сводила глаз с лица Барби. — Сэм сказал по телефону, что, может быть, враги не узнают нашей машины, но каким-то образом они догадались.

Барби, опустив глаза, помешивал кофе.

— Ты не знаешь, чем занимался Сэм?

— Я знаю только то, что он уехал неизвестно куда. — Нора опять сердито боролась со своими слезами. — Он говорил, что после смерти доктора Мондрика, Рекса и Ника ему одному предстоит выполнить чрезвычайно важную работу, а в чем она заключается, он не сказал. Я бы предпочла, чтобы Сэм взял эту машину, но у него не было времени заехать домой. Обещал взять автофургон, принадлежащий Фонду, но не сказал, куда поедет. — Она громко высморкалась.

— Вилл, — прошептала она торопливо, — что мы можем сделать, чтобы помочь ему?

— Сначала надо его найти. — Дрожащей рукой Барби поднял чашку, пытаясь обдумать положение. — Но… По-моему, я могу, — проговорил он тихо и медленно. — Пожалуй, я смогу найти его — ведь он понимает, что во всех четырех штатах каждый полицейский после полудня будет искать этот автофургон. Я догадываюсь, куда мог деться Сэм.

— Куда, Вилл, — прорыдала она, — где он?

— Это только догадка, — Барби беспокойно поежился в своем халате, — может быть, я и ошибаюсь, но вряд ли. А если я прав, все же тебе лучше не знать. Думаю, полиция скоро вернется искать меня здесь, как и Сэма.

— Полиция! — воскликнула Нора, прижав руки к груди, — ты не наведешь ее?

— Конечно, нет, Нора, — он пытался улыбнуться. — Я приму меры. Я в такой же опасности, как и Сэм. А теперь собери самое необходимое для Сэма: теплую одежду, ботинки, спальный мешок, спички, сковородку, немного крупы, зажигалку. Может, у тебя сохранилась легкая экипировка, которую он привез из экспедиции?

Она кивнула и быстро встала.

Барби добавил:

— Мне нужна эта машина, чтобы попасть к нему.

— Бери ее, бери все, что тебе надо, а я напишу записку Сэму.

— О’кей, но поторопись. Помни, что меня преследуют полицейские. — Он встал и посмотрел на нее очень серьезно.

— Нора, я имею лишь смутное представление, что за всем этим кроется, но думаю, что дело обстоит гораздо хуже, чем выглядит, да и выглядит оно достаточно скверно. Мы должны помочь Сэму, но дело не только в нем. Он — последняя надежда победить нечто более страшное, чем все то, что когда-либо угрожало людям.

Нора медленно кивнула, сжав руками кухонный столик.

— Я знаю это, Вилл. — Глаза, обведенные темными кругами, расширились. — Сэм ничего не говорил мне, даже после той ужасной ночи, когда здесь был тот ящик и что-то убило маленькую собачку Пат. Я видела, что ему было плохо, и подозревала неладное с того момента, как приземлился их самолет. — Она понизила голос. — Что-то подстерегает нас извне, что-то тихое, насмешливое и слишком отвратительное, чтобы иметь имя.

«Однако имя существует, — подумал Барби. — Это — Сын Ночи».

Глава 17 НЕ СОВСЕМ ЧЕЛОВЕК

Затаив дыхание и прислушиваясь к завыванию случайных машин, Барби пошел в ванную комнату, чтобы переменить шлепанцы и больничный халат на обувь и хаки Сэма. Под ботинки, которые были ему велики, он надел две пары толстых носков. Нора собирала шерстяные одеяла, одежду, еду и все необходимое. Пока она писала записку Сэму, он упаковал тюк и, шатаясь под его тяжестью, пошел к машине.

— Не говори полицейским, что видела меня, — предупредил ее Барби. — Не говори им ничего. Мы оба знаем, что они могут работать на врагов Сэма.

— Я не скажу, — сдавленно ответила она. — Помоги ему, Вилл.

Он осмотрел тихую улицу и засунул тюк на заднее сиденье «седана». Машина завелась легко. Барби помахал Норе, которая стояла в дверях и старалась подбодрить его улыбкой. Но бодрости он не ощутил. Осторожно, со скоростью восемнадцать миль в час, он поехал по Пайн-стрит.

Один раз где-то завыла сирена, но он продолжал ехать спокойно и справился, наконец, со своим волнением. Повернув южнее на первую сквозную улицу, ведущую к центру, затем западнее центра по направлению к шоссе, Барби все еще придерживался умеренной скорости и больше не слышал сирен. Далее он проехал десять миль на запад и взял направление на север к горам, куда вела изрезанная колеями дорога.

В пути у него было время обдумать, где может быть Сэм. Квейн не домосед, он встречал невзгоды на четырех континентах. Полагая, что полиция предупреждена, он должен был избегать дорог. Его детство прошло на ранчо в этих горах, и он инстинктивно должен был стремиться именно сюда.

Квейн, без сомнения, обременен ношей, конечно же, он не бросит ящик, привезенный из Азии, а он тяжелый — ведь так или иначе он обит серебром. Барби вспомнил, как Рекс Читтум и Ник Спивак не смогли осилить этого веса, когда выносили ящик из самолета. Один, без помощников, Сэм не сможет унести его далеко. Он должен выбрать уединенное пристанище, куда мог бы добраться на машине.

Барби знал это место!

Не исключено, что в его логике были изъяны. Неважно. Само по себе предчувствие было внезапным озарением, интуицией. Возможно, в процессе анализа что-то из его подсознательных рассуждений было утрачено, но он знал, где должен быть Сэм.

Пока он сидел на кухне у Норы, в его мозгу промелькнула яркая картина. Однажды, в рождественские каникулы, когда зима была теплой и солнечной, они с Сэмом и Рексом ехали верхом по малопроходимой горной дороге, где заканчивала свой век заброшенная лесопилка. Неожиданно Сэм повернул своего пони, чтобы показать полоску дыма на голом, красном от железа утесе над каньоном Лаурель. Сэм сказал, что это темное облако витает нал пещерой индейцев.

Барби понял, что пещера и будет убежищем Сэма. Она расположена далеко от проезжих дорог, но вполне доступна такому ездоку, как Сэм. В этой местности рос достаточно густой лес, чтобы спрятать автофургон, сделать его невидимым даже с воздуха. Там были вода и хворост для костра. Донести до пещеры свой драгоценный ящик Сэм был в состоянии. Как и тысячу лет назад пещера была естественной крепостью. Это все были доводы, а вывод пришел к Барби раньше. Сэм должен быть здесь.

Барби дважды по часу останавливался в местах, где мог скрывать свой черный «седан», и карабкался вверх, откуда была видна пустынная дорога позади. Никаких признаков преследования, но свежие следы шин среди сорной травы свидетельствовали, что Сэм здесь проезжал и должен быть где-то впереди.

После полудня Барби достиг каньона Биар. Утро стало теплым, но тяжелые облака спрятали солнце, поднявшийся южный ветер обещал дождь. Барби поспешил, боясь, что ливень затопит колею.

Автофургон был искусно спрятан в зарослях под высоким красным утесом, поднимающимся над каньоном Лаурель, и Барби едва на него не наехал, пробираясь между гранитным валуном и свешивающимся деревом. Он спрятал здесь и свой «седан» и вместе со своим тюком стал карабкаться вверх. Он шел не скрываясь, так как слишком хорошо знал Сэма: любая попытка подкрасться была бы самоубийством.

Нехитрые инстинкты человека не давали ему никакого ключа к ситуации, но интуиция, острая, как у волка, которым он по воле судьбы оказался, подсказывала, что Сэм Квейн был настороже, боясь за свою жизнь.

— Сэм! — В его оклике звучало доверие, — это Барби с провиантом.

Он судорожно сглотнул слюну, но облегченно вздохнул, когда беглец неожиданно близко выступил из гущи низкорослых дубов с красными листьями. Его худое тело казалось смертельно истощенным, но большая рука с револьвером выглядела столь убийственно твердой, сколь жестко и непоколебимо звучал его голос.

— Барби! Какого черта ты здесь делаешь?

— Я просто принес тебе кое-какие вещи. — Барби, держа руки вверх, быстро повернулся, чтобы показать мешок. — Не беспокойся, я спрятал машину и, как и ты, следов не оставил. Нора прислала тебе записку.

Изможденное загорелое лицо Квейна не смягчилось.

— Я должен был убить тебя, Барби. — Низкий твердый голос звучал жестко и странно. — Я должен был убить тебя давным-давно — или доктор Мондрик должен был это сделать. Но, похоже, ты не такой уж мерзавец — предостерег Нору, и это спасло меня от полиции вчера, да и вещи мне действительно нужны.

Барби сделал несколько шагов с поднятыми вверх руками, но направленный на него пистолет заставил его остановиться.

— Сэм, теперь то ты можешь мне поверить. — В его голосе слышалась мольба. — Я ведь хочу помочь, — если ты только мне расскажешь, что все это означает. Вчера я поехал в Гленнхейвен. Я думал, что схожу с ума. Может, и так, но, По-моему, тут дело не в этом.

Покрасневшие глаза Квейна настороженно сузились.

— Не в этом, — подтвердил он, — совсем даже не в этом.

Темнеющие облака опустились с вершин, и теперь сильный южный ветер с каньона Лаурель принес холодную влагу. Вверху грохотал гром, и первые крупные капли дождя зашуршали в красных листьях дуба; ледяной дождь оросил их лица.

— Возьми тюк, прочитай послание Норы и, пожалуйста, позволь тебе помочь.

Наконец, Сэм Квейн неохотно опустил пистолет.

— Пошли, спрячемся от дождя, — проговорил он резко. — Не знаю, какую часть всей этой чертовщины ты выполнил сознательно, какую нет. И насколько можно тебе доверять… Но, скорее всего, хуже, чем есть, не будет. Я расскажу тебе то, что знаю.

Пещера сама по себе снизу была незаметна, ее выдавал лишь дымок, как в древние времена.

Сэм Квейн указал направление револьвером и остался ждать наверху карабкающегося с тяжелым тюком Барби. Они поднимались по наполовину скрытым ступенькам к выдолбленной водой расщелине, где один вооруженный человек мог сдерживать нападение ста.

Пещера представляла собой длинную горизонтальную щель над узкой лестницей. Она образовалась между двух пластов песчаника.

Потолок был черным от дыма древних костров. Барби увидал помятый деревянный ящик из Азии, спрятанный в дальнем углу, где потолок приближался к полу. Он уронил тюк, с надеждой взирая на этот грубо сколоченный ящик.

— Нет, сейчас мне надо поесть, — заметив взгляд Барби, возразил Квейн.

Отдышавшись, Барби развязал тюк. Он приготовил кофе на маленьком примусе, поджарил бекон, откупорил банку фасоли.

Квейн жадно ел и пил. Столом ему служил небольшой камень. Сидя между Барби и ящиком, он настороженно держал револьвер под рукой. Он то и дело переводил взгляд своих узких налитых кровью глаз с Барби на колею, огибающую угол каньона Лаурель. След под расщелиной был хорошо различим.

Барби нетерпеливо ждал, пока Сэм покончит с едой, и с тревогой следил за нарастающей бурей. Темный покров разорванных облаков опустился ниже по вершинам скал. Вверху гремел гром и обрушивался на расщелину внизу. С порывами ветра в пещеру попадал холодный дождь. Ливень мог затопить колею, тогда они здесь оказались бы в западне. Наконец, Квейн очистил тарелку, и Барби обеспокоенно подсказал:

— О’кей, Сэм, расскажи мне.

— Ты действительно хочешь знать? — всматривались в Барби воспаленные глаза. — Истина будет преследовать тебя, мир превратится в зверинец ужасов. Она посеет невыразимое недоверие к каждому из твоих друзей, если ты действительно так честен, каким хочешь казаться. Она может убить тебя.

— Я хочу знать, — сказал Барби.

— Это твои похороны. — Квейн сжал револьвер. — Помнишь ли, что сказал доктор Мондрик в понедельник вечером в аэропорту, в тот день, когда его убили?

— Так Мондрик был убит? — тихо пробормотал Барби, — А орудием убийства стал маленький задушенный черный котенок?

Лицо Квейна стало совсем белым, нижняя челюсть отвисла. Блестящие, налитые кровью глаза расширились и с выражением ужаса всматривались в Барби. Револьвер дернулся в его руке, и он хрипло выкрикнул: — Как ты узнал это?

— Я видел котенка. Случилось множество отвратительных вещей, которые я не могу объяснить, потому я считал, что сошел с ума. — Он смущенно всмотрелся в висячий замок на деревянном ящике: блеск замка заставлял предположить, что в нем есть серебро. — Я помню последние слова Мондрика: «Это было сто тысяч лет назад».

От резкого синего света молнии темнота, казалось, усилилась. Дождь барабанил по выступу расщелины; с новым порывом ветра в пещеру ворвался холодный туман. Барби съежился, дрожа в старом шерстяном свитере Сэма, который дала ему Нора. Гром отдавался эхом, его звук то усиливался, то утихал. Сэм Квейн говорил усталым голосом:

— Это было время, когда люди жили в таких вот местах, — он кивнул в сторону закопченных стен пещеры. — Время, когда все испытывали жуткий страх. Оно отразилось потом в мифах и суевериях каждой страны и в тайных грезах каждого человека. Страх был порожден тем, что наши ранние предки подвергались преследованию. За ними охотилась другая, более древняя раса полулюдей, которых доктор Мондрик назвал гомо ликантропус.

Барби, вздрогнув, пробормотал:

— Оборотни?

— Люди-волки, — поправил Сэм. — Так назвал их доктор Мондрик из-за особых признаков строения костей, черепа и зубов — признаков, которые можно увидеть и сейчас.

Сидящий на корточках возле сырого камня, Барби вспомнил удлиненные черепа, странные острые зубы и необычные тонкие кости тех расчлененных скелетов, которые обнаружили змея и волчица в таинственной комнате башни Фонда. Но он ничего об этом не сказал — Сэм убил бы его.

— Лучше, пожалуй, было бы назвать их ведунами, — добавил медленно Сэм.

Барби почувствовал, как покалывает и немеет его спина вдоль позвоночника — так, наверное, ощущает волк свою ощетинившуюся шерсть. Он не мог унять дрожь и был рад, что можно сослаться на сырость и порывистый ветер.

Снаружи на расщелину хлынул желтый пенистый поток воды, и с потолка пещеры стали падать капли. Квейн умолк, перетаскивая свой драгоценный ящик в более сухое место.

— Враждующая раса не была похожа на обезьян. — Глухой голос Сэма перебивал непрерывный грохот отдал с иного грома. — Видишь ли, дорога эволюции не всегда идет по восходящей. — Кроманьонцы были более утонченными созданиями, чем сейчас думают. Генеалогическое древо человечества имеет странные ответвления, и эти ведуны, должно быть, наши самые неожиданные двоюродные братья.

Барби выглянул наружу, стараясь интересом к разбушевавшейся стихии замаскировать свое жгучее любопытство.

— Чтобы проследить истинное начало этой расовой трагедии, надо углубиться еще дальше на полмиллиона лет, к первому из двух крупнейших ледниковых периодов эпохи плейстоцена. Первый ледниковый период вместе с потеплением длился около сотни тысячи лет, он и породил ведунов.

— И вы нашли доказательства этого в Алашани? — неловким шепотом спросил Барби.

— Отчасти, — кивнул Сэм. — Плато Гоби не подвергалось обледенению, но его пустыни в ледниковый период стали влажными и плодородными, и наши собственные и эолитические предки эволюционировали там успешно. Ведуны же зародились от другого родственного племени — гоминидов, которых льды зажали в горах на юго-западе, ближе к Тибету. Доктор Мондрик при раскопках перед войной нашел их останки в пещере под Нанашаном. То, что мы нашли под могильными холмами во время последней экспедиции, имеет отношение к моему рассказу, и это потрясающая глава в истории человечества.

Барби посмотрел на серую пелену дождя.

— Прекрасный пример того, что Тойнби называет «задача-ответ», — мрачно продолжал Квейн. — Пойманные в ловушку отряды гоминидов оказались перед необходимостью бороться со льдом. Век за веком оледенение поднималось все выше, зимы становились холоднее, дичи оставалось меньше. Перед ними встал выбор: адаптироваться или погибнуть. Их эволюционный ответ занял целое тысячелетие, у них развились особые способности разума.

Изумление Барби достигло степени шока, он запаниковал, но ничего не сказал о системе свободного комплекса разума, или принципе неопределенности Гейзенберга, и связи сознания с событием через контроль вероятности. Он не хотел, чтобы Сэм Квейн убил его этим готовым выстрелить револьвером.

— Правда? — пробормотал он смущенно. — Что это за способности?

— Их трудно описать точно, — нахмурился Квейн. — От мертвого сознания в земле ведь ничего не остается, но доктор Мондрик считал, что оно отражается в языке, мифах и поверьях. Он изучал также архивы народностей и получил подтверждение в экспериментах парапсихологов, например, начатых в Университете Дьюк.

Барби не мог скрыть изумления.

— Эти скованные льдом кочевники выжили, — продолжал Квейн, — развивая способности, которые помогли им охотиться на более счастливые родственные племена из Гоби, — такие способности, как телепатия, ясновидение, пророчества. Доктор Мондрик был убежден, что они обладают и более зловещим даром.

Барби часто задышал.

— Доказательства почти универсальны. Почти в каждом примитивном народе еще живет страх перед человекоподобным существом в той или иной ипостаси, который, принимая образ самого кровожадного в данной местности животного, нападает на людей. По мнению доктора Мондрика, эти ведуны научились оставлять свои спящие тела в пещерах и вне своих оболочек на ледяных полях охотились на людей под видом волков, медведей или тигров.

Барби вздрогнул и порадовался, что не сказал о своих снах.

— Таким дьявольским путем эти гоминиды, пойманные в западню эволюции, решили вставшую перед ними задачу и победили лед. К концу миндельского оледенения, около четырехсот тысяч лет назад, они распространились почти по всему миру. В течение нескольких тысяч лет их ужасная сила превзошла силу всех других видов гомо-класса.

Барби со страхом вспомнил огромные карты исчезнувшего прошлого, которые он видел в Фонде, но не решился спросить о них.

— Гомо ликантропус не искоренили побежденные расы, не исключая американцев, и это вело их к собственной гибели. Обычно они оставляли побежденных в живых в качестве своих рабов или же съедали их. Им нравился вкус человеческой крови, без нее они не могли существовать.

Дрожа на своем камне, Барби вспомнил горячий аромат крови Рекса Читтума, хлынувшей по клыкам огромного саблезубого тигра. Он качал головой в немом протесте и надеялся, что Сэм не заметит его состояния.

— В течение сотен тысяч лет межледникового периода эти ведуны были врагами и жестокими повелителями человечества. Они становились хитрыми жрецами, злыми божествами. В народных сказках это были великаны-людоеды, демоны, драконы, пожирающие людей. Ты когда-нибудь задумывался, почему становление истинной цивилизации шло так долго? Ответ страшен. Их чудовищная сила сохранилась при рисском и вюрмском оледенениях, но они никогда не были многочисленны. Никакие хищники не могут быть столь же многочисленны, как те, кем они питаются. Возможно, время в конце концов истощило энергию их расы.

— И все же около ста тысяч лет назад предки гомо сапиенс восстали. Отважные племена, идущие за отступающим льдом, чтобы избежать господства ведунов, приручили собак, сделав их своими надежными союзниками.

Барби вспомнил Тэрка, собаку миссис Мондрик, которую они с белой волчицей прикончили на железнодорожном мосту, и снова не смог преодолеть дрожи. Избегая воспаленных глаз Сэма Квейна, он спрятался поглубже от холодного ветра, врывающегося в пещеру.

— Под могильными холмами в Алашани мы нашли доказательства этой чудовищной борьбы, — продолжал Квейн. — Истинные древние люди, очевидно, узнали, что слитки и россыпи серебра являются волшебным средством спасения от нападающих на них ведунов; позже появились серебряные украшения.

Барби вспомнил, что атомы серебра мешают энергетическому комплексу свободного разума устанавливать связь с вероятностью, но не обмолвился и об этом, стараясь забыть о причудливых кольцах, брошках и бусах миссис Мондрик, которые не смогли спасти ей жизнь.

— Мы прочитали историю этого восстания людей и привезли много вещественных доказательств, чтобы рассказать о ней. — Квейн кивнул в сторону ящика позади. — Серебряные бусы, лезвия, наконечники стрел. Однако одного серебра для победы над сильными и хитрыми ведунами было недостаточно. Народы Алашани изобрели другое, более эффективное оружие. Мы нашли его в древних могильниках погребенным вместе с костями мертвых ведунов — без сомнения, чтобы они не ожили.

Барби со страхом спрашивал себя, может ли комплекс свободного разума отделиться от трупа и бродить по ночам, питаясь живыми; эта ужасная возможность могла лежать в основе суеверий, если суеверия действительно являются своеобразными пережитками древних страхов. Он хотел знать, что собой представляет оружие, уничтожившее ведунов и препятствующее их оживлению. Он поежился, вспоминая отвратительный запах, исходивший из деревянного ящика, от которого он и белая волчица чуть не погибли в кабинете Сэма Квейна. Этот же смертоносный запах испускал гипсовый слепок в форме диска, надписи на котором изучал Ник Спивак перед тем, как его раздавила змея.

— Люди победили, — устало продолжал Квейн, — но не все сразу, и далось это нелегко. Подчиняясь разуму, ведуны вернулись в свои старые владения. Эта кошмарная война продолжалась в эпоху ашельской и мустьерской культур. Доктор Мондрик считал, что неандертальцы и кроманьонцы погибли, став жертвами ведунов, но прародители гомо сапиенс выжили и продолжали воевать, при этом распространились знания о защитных свойствах серебра, способностях собак и о новом, совсем ином оружии. Еще в доисторические времена ведуны были почти полностью уничтожены.

— Почти? — вздрогнув, спросил Барби.

— Убить ведунов было трудно. Одним из их последних кланов, по-видимому, были первые жрецы и правители древнего Египта. Об этом свидетельствуют египетские изображения гомо ликантропуса с его характерным удлиненным черепом, но и этот клан был завоеван во времена Имхотепа.

В напряженном лице Квейна промелькнуло что-то вроде улыбки. — Так случилось, потому что кровь завоевателей не была чистой. Его блестящие глаза остановились, всматриваясь в лицо Барби. — В этом и заключается сенсационное открытие доктора Мондрика, Барби. Мы — гибриды!

Барби ждал, слишком подавленный, чтобы как-то реагировать.

— Этот отвратительный факт трудно объяснить, — Квейн нахмурился, качая своей лысой головой. — Люди и ведуны были смертельными врагами, а смешение крови все же произошло. Доктор Мондрик считал, что черная месса и шабаш ведьм представляют собой пережитки варварских ритуалов, в которых заставляли принимать участие и девушек. Возможно, существуют и другие причины — суеверные предания и мифы о связях богов и людей. Эти ведуны были, наверное, чрезвычайно темпераментными. Как бы то ни было, а это случилось.

На фоне раскатов и гудения грома усталый голос Квейна в темноте пещеры звучал монотонно.

— Из глубины ужасного прошлого черная река чудовищной крови течет в жилах гомо сапиенс. Мы не совсем люди, и эта наследственность гнездится в нашем подсознании, навязывая ему темные непонятные конфликты, которые открыл и пытался объяснить Фрейд. И теперь эта злая кровь восстала. Доктор Мондрик пришел к выводу, что гомо ликантропус в конце концов собираются выиграть эту древнюю беспощадную войну рас.

Глава 18 ВОЗРОЖДЕНИЕ ВЕДУНОВ

Барби, выпрямившись, сидел на влажном камне. В голове пронеслось множество мыслей: Эйприл Белл, Сын Ночи, смеющаяся волчица, слизывающая со своей морды кровь Ровены Мондрик. У него дергались губы. Снаружи слышались раскаты грома, отдаваясь в пещере, и разрываемая молнией дождевая завеса, осветившись на миг, снова темнела.

— Я знаю, что с этим довольно трудно согласиться, — раздался скрипучий, как пила, голос Квейна. — Но ты повсюду найдешь тому подтверждения, когда внимательно осмотришься. Даже Библия, если ты помнишь, мудро предписывает уничтожать ведьм.

Барби подумал о признании Эйприл Белл, рассказавшей, как она в детстве воевала с возмущенным отчимом, и старался скрыть от Сэма Квейна пробиравшую его дрожь.

— Библейская история о Саде Эдема, — продолжал его усталый друг, — не что иное, как символическое изложение этой трагической войны родов. Библейский змей был, безусловно, из рода ведунов. Проклятие, которое его хитрость навлекла на человека — женщину Еву и все ее потомство, — явно наследие ликантропуса и мы до сих пор ощущаем его на себе. Змеям нашего времени надоело валяться в пыли, они хотят снова возвыситься.

Ведуны оставили глубокий след в истории всех веков. В пещере Арьеж на юге Франции есть картина, относящаяся к периоду палеолита и посвященная времени расцвета владычества ведунов. На ней изображено превращение ведуна в оленя. Такое безобидное воплощение, надо думать, выбрано для того, чтобы произвести впечатление на людей и не слишком их пугать.

В Египте во время царствования Рамзеса III ведуны пытались восстановить свое господство. В дошедших до нас манускриптах говорится, что некоторые стражники и женщины в гаремах создавали восковую фигуру фараона и, пользуясь магическими заклинаниями пытались уничтожить его. К нашему времени гены ведунов уже рассеялись во всему миру, а их древние приемы давно ушли в прошлое, и для концентрации своих сил им больше не нужны подобные детские ухищрения.

Доктор Мондрик пришел к выводу, что греческая мифология в значительной степени представляет собой воспоминания народа о другом клане ликантропуса. Зевс, выкрадывающий дочерей человека, чтобы сделать их матерями менее могущественных богов и героев, очевидно, ведун, не утративший своей силы или своей страсти. Протей — удивительный старик, способный менять по желанию свое обличье, — тоже великий ликантропус.

Та же самая чудовищная ситуация повторилась в Скандинавии, как и в истории любого другого народа. Гигантский волк Фенрис был рожден от другого противоестественного союза и стал демоном древних скандинавов. Еще один ведун со смешанной кровью — Зигмунд — считал, что нужно надеть шкуру волка, чтобы стать им.

Барби опять вздрогнул и ничего не сказал о шубке Эйприл Белл.

— В средние века из-за жестоких и справедливых гонений инквизиции шабаши ведьм в конце концов ушли в подполье. Оставалось всего лишь несколько кланов нечистокровных ведьм, старающихся сохранить искусство и ритуалы этого старого проклятого племени. Они собирались вместе, чтобы поклоняться дьяволу, который принимает облик животных, — это были перевоплощенные ведуны. Жиль де Ре, которого пытали в XY столетии, очевидно, был лишь на одну четверть ликантропусом, он был слишком слабым и невежественным, чтобы избежать виселицы за свои зловещие грехи. Жанна Д’Арк, сожженная за колдовство в этом же столетии,

без сомнения, была еще одним нечистокровным ликантропусом, но в ней преобладала человеческая сущность.

Не находя себе места на жестком камне, Барби думал о Ровене Мондрик.

— В более близкие к нам времена охотники на ведьм в Зулусе все еще продолжали столь необходимую работу, которую некогда начала инквизиция. Даже в Европе этот чудовищный языческий культ не был полностью уничтожен. La vecchia religione — этот пережиток и сейчас имеет последователей среди крестьян Италии.

Сэм Квейн выразительно покачал головой.

— Нет, Барби, нельзя идти против очевидного. Доктор Мондрик нашел доказательства во всех областях науки. Обитатели всех наших тюрем и психиатрических лечебниц — жертвы этого темного наследия. Их толкают на преступления или безумие живущие в них гены ликантропусов. Конфликт между ведуном и человеком — вот что раскалывает личность.

Группы крови и показатели работы мозга дают дополнительные доказательства, ведь почти каждый обследованный человек несет в себе черты психики, унаследованной от ликантропуса. Исследования Фрейда о подсознании открыли новый источник ужасающих свидетельств, которые он сам не до конца распознал.

Наконец, эти новые эксперименты по парапсихологии в университете… Хотя многие ученые еще не подозревают, какие неприятные открытия им предстоят. Естественно, ведуны стараются преуменьшить или дискредитировать значение их удивительных выводов.

Доказательства находят в каждой стране и в каждом веке. Мондрик хранил как напоминание об этом маленькую римскую настольную лампу, сделанную в виде волчицы, которая оберегает Ромула и Рема. Он, бывало, называл ее «умной пропагандой ведунов».

Существуют тома и тома неопровержимых свидетельств, да и наши экспонаты много стоят, — кивнул он на стоящий сзади ящик.

Цепенея от нарастающего ужаса, Барби с трудом встряхнулся.

— Я не совсем понимаю, — пробормотал он, — если гомо ликантропус был действительно истреблен…

— Ты же знаешь законы Менделя о наследственности, помнишь, мы изучали их вместе под руководством доктора Мондрика, — на осунувшемся лице Квейна промелькнула легкая улыбка, и Барби был потрясен его болезненным стремлением мысленно вернуть наивные радости давно прошедших студенческих лет. Он неуверенно покачал головой, а Квейн продолжал:

— Частицы зародышевой клетки, которые ведают наследственностью, как ты помнишь, называются генами. Их у человека несколько тысяч, и каждый определяет те или иные индивидуальные характеристики: один доминантный ген, например, обусловливает темный цвет глаз. Каждый ребенок наследует двойной набор генов от своих родителей, при этом возникает случайное перераспределение генов. Законы вероятности обеспечивают уникальность каждой личности.

— Вероятности… — Барби невольно шепотом повторил это слово, раздумывая над тем, какие неразгаданные возможности таит контроль разума над вероятностью.

— Гены, если ты помнишь, могут быть доминантными или рецессивными, — продолжал Квейн. — Мы получаем гены в парах, по одному от каждого родителя. Доминантный ген может замаскировать присутствие рецессивного. Так, ген, обусловливающий темный цвет глаз, может подавить рецессивный ген, от которого зависит голубой цвет. Это явление безобидно, но иногда соотношения генов дают скверный результат.

Барби облизал пересохшие губы.

— К такому скверному рецессивному гену относится тот, который ответствен за появление глухонемых. Люди с одним рецессивным геном глухоты и одним доминантным — слуха являются гибридами. Их нельзя отличить от нормальных людей обычными способами, и однако они являются носителями глухонемоты. Если два таких носителя вступят в брак, случайное сочетание генов приведет к тому, что один ребенок из четырех будет совершенно нормальным, унаследовавшим доминантный ген нормального слуха от каждого из родителей. В среднем, двое детей будут гибридами без выраженной патологии, но носителями одного рецессивного гена глухоты и одного нормального — слуха. Последний является доминантным и поэтому подавляет патологию. Несчастный четвертый ребенок будет страдать врожденной глухотой, и приговорен жить и умереть в безмолвии из-за случайного наследования двух рецессивных генов глухоты.

Барби заерзал на своем каменном сиденье.

— Какое отношение это имеет к ведунам?

— Прямое, — ответил Сэм Квейн. — Кровь человека все еще несет порочный ген гомо ликантропуса. Племя ведунов на самом деле не умерло, потому что живы их гены. Они связаны с генами гомо сапиенс.

Поперхнувшись, Барби вынужденно кивнул в знак согласия.

— Это посложнее, чем глухонемота, и значительно опаснее. По данным доктора Мондрика, здесь участвует несколько сотен рецессивных генов. Он обнаружил, что такой дар, как экстрасенсорное восприятие, требует комбинации нескольких пар генов ликантропуса, а большинство из них рецессивны.

Барби протестующе замотал головой, но внезапно замер снова, испугавшись, что это немое отрицание выдало его.

— Рождаются и атавистические личности с полным набором этих генов, но редко, пока природа предоставлена самой себе. Все это — дело случая, но каждый живущий сейчас человек — носитель генов ликантропуса, а большинство из атавистических особей обладают лишь частичным их набором. Возможны буквально миллионы вариантов, находящихся где-то между чистыми гомо сапиенс и гомо ликантропус.

— Ну! — изумился Барби. — Каким образом?

— Случайное сочетание генов может дать ведуну только какой-то один дар. Те, кто наследует частичный набор, скажем, одну шестнадцатую, обладают такой способностью, как экстрасенсорное восприятие. Это психопаты, унылые, напряженные, несчастливые люди, в основном из-за подсознательного конфликта со своей враждующей наследственностью. Вот откуда берутся религиозные фанатики, спиритуалистические медиумы, вот где можно наблюдать раздвоение личности. Отсюда — патологические преступления. Счастливым исключением бывают гении, — ты ведь знаешь свойства гибридов.

Барби трясло, пока он под сырым ветром ошеломленно слушал своего друга.

— Те, кто рожден с более выраженной наследственностью, обычно лучше ориентируются в своих особенностях и тщательно скрывают их. В средние века, пока инквизиция хранила древнее искусство охоты на ведьм, их находили и сжигали на кострах. В наши дни им живется лучше. Они свободнее реализуют свои свойства и организуются, создавая заговоры, чтобы вновь обрести свою утраченную власть. У них уходит много времени на культивирование модного нынче скептицизма ко всему сверхъестественному, то есть, по существу, сверхчеловеческому, хотя доктор Мондрик считал это слово пропагандой.

Барби молча думал об Эйприл Белл и ее странном признании. Она, наверное, атавистическая личность, настоящая ведьма, а он попал под ее чары.

— Несколько выдающихся личностей каждой генерации, очевидно, наследуют приблизительно одну четвертую генов ликантропуса. Они ведуны на одну четверть и все же обычно не отдают себе отчета, кто они такие на самом деле. У них утонченное восприятие, и некоторые наполовину неосознанно употребляют свои странные врожденные свойства, другие намеренно пользуются удивительными способностями гибридов. Жизнь этих людей строится на конфликте двух природ. В них зло перемешано с добром, они то борются с добром, то прячутся под личиной добрых дел. Их изломанная жизнь принимает странную форму.

До Барби начала доходить правда, и на него повеяло холодом, перед которым пустяком казался ледяной ветер, проникающий в темную от бури пещеру.

— Доктор Мондрик потратил массу времени, чтобы найти надежный тест, который позволил бы выявлять гены ликантропуса, — продолжал Квейн, — но дело продвигалось медленно. Проще найти признаки этих генов по форме черепа, группам крови, однако, к сожалению, они не так уж тесно связаны с опасными чертами психики, присущими носителям этих генов. Некоторые из его тестов служили индикаторами, но ни один из них нельзя считать вполне надежным.

Барби тяжело вздохнул.

— Значит, я?.. — прошептал он и не докончил вопроса.

Квейн утвердительно кивнул, и на его суровом лице появилось выражение некоторого сочувствия.

— Пусть это тебя не беспокоит, Вилл, — сказал он тихо. — Тесты действительно показали, что в тебе много примеси ликантропуса, но результаты недостоверны. Доктор Мондрик отпустил тебя, потому что не мог полагаться на случайность. Даже если это и так, многое из тех, кто несет в себе частичное начало ведунов, полезны людям. Доктор Мондрик однажды сказал, что тесты выявили у его собственной жены значительную долю генов ликантропуса.

— У Ровены? — выдохнул Барби. Видимо, в слепой женщине текла кровь ведьмы, и это сделало ее столь опасной для других ведьм. Эта темная наследственность, должно быть, и послала ее в Гленнхейвен, а потом на смерть. Но Барби не хотел говорить о Ровене Мондрик.

— А настоящие ведуны, — еле слышно спросил он, — кто они?

— Вообще, настоящих не должно быть. Бывают разные отклонения, вызванные полным перераспределением всех этих сотен пар рецессивных генов. Даже особи с тремя четвертями набора встречаются не чаще, чем один на целое поколение, и они не настолько глупы, чтобы дать окружающим повод заподозрить в них особые качества. Тем более в Америке, где люди управляют лишь номинально, а истинными инструментами власти являются газеты, банки, компании — держатели акций или законодательные лобби.

Молния выхватила из темноты пещеры непреклонное, с резкими чертами лицо Квейна.

— Сейчас живых настоящих ведунов быть бы не должно, но, думаю, один существует. — Налитые кровью глаза уставились на Барби. — Доктор Мондрик сделал вывод, что у ведунов есть лидер, рожденный с сильным наследственным предрасположением к злу. Завуалированный сатана, живущий вне подозрений среди людей, планирующий восстановить превосходство своего темного рода!

Под взглядом Квейна Барби неловко поежился.

— Сын Ночи? — с трудом выговорил он. — Я помню это выражение Мондрика, — на секунду он запнулся. — Но как ведуны могут восстановить свою мощь, если атавистические личности появляются только время от времени?

— Не только, — отрезал Сэм Квейн, — и это было последнее, что возвестил миру доктор Мондрик перед тем, как ведуны его убили. Атавистические личности стали объединяться в тайные кланы. Путем смешения крови между собой они произвели на свет лиц с особыми свойствами и увеличили возможности своего восстановления.

Барби внутренне согласился. Контроль разума над вероятностью мог играть при этом зловещую роль, манипулируя перераспределением генов, чтобы обеспечить рождение настоящего ведуна. Однако он не посмел выразить свои мысли вслух.

— Заговор, должно быть, начался в нескольких предшествующих поколениях, — продолжал Квейн. — Доктор Мондрик верил в то, что ряд таких тайных кланов передавал потомству знания об утрате ведунами своего господства и необходимости его восстановить. Они работают подпольно, осторожно и яростно. Мобилизуя свои темные свойства, они точнее, чем тесты доктора Мондрика, выявляют это скрытое начало у «людей», которые не подозревают его в себе. Они находят носителей и, применяя последние достижения науки о селективном размножении, отфильтровывают гены гомо сапиенс. Таким образом они в состоянии дать жизнь этому всесильному лидеру, которого ожидают, — чудовищному Черному Мессии — Сыну Ночи.

Страшные слова болезненно отозвались в оцепеневшем мозгу Барби. Воспаленные глаза Квейна, казалось, пронзали его. Он замер, обеспокоенно глядя на окованный железом ящик позади Квейна, потом, превозмогая судорогу в горле, спросил:

— Можно мне посмотреть, что там, внутри?

Рука Квейна потянулась к револьверу.

— Нет, Барби. — Его сузившиеся глаза смотрели холодно, а усталый голос звучал твердо. — Может быть, у тебя все в порядке, но я не могу сейчас тебе доверять больше, чем доверял доктор Мондрик, после того как получил результаты твоего теста. То, что я тебе рассказал, ты не сможешь употребить во зло. Я был достаточно осторожен и не сказал тебе того, чего еще не знают лидеры ведунов. Ты не увидишь содержимого ящика.

Видимо, Квейн понял, что причинил другу боль.

— Прости, Вилл. — В его голосе послышались доброжелательные нотки. — Я могу лишь частично рассказать тебе о том, что там находится. Это серебряные орудия, которые применялись в длительной войне против ведунов. Там обожженные сломанные кости людей, проигравших сражение, и полный скелет гомо ликантропуса, извлеченный из одного могильника, а также средства, способные его сохранить.

В его голосе снова зазвучала мрачная ярость.

— Это оружие победило ведунов однажды и опять победит, когда люди научатся им пользоваться. Это все, что я могу тебе сказать, Барби.

— Кто… — шепотом спросил Барби, стуча зубами, — кто этот Сын Ночи?

— Им можешь быть и ты, — ответил Сэм Квейн, — то есть я хочу сказать, что им может быть кто угодно. Мы знаем, каковы физические характеристики гомо ликантропуса: это тонкие кости, заостренный, удлиненный и закругленный череп, низко растущие волосы и острые, особой формы зубы. Однако врожденные физические и душевные качества слабо связаны между собой, и даже Сын Ночи может быть нечистокровным ведуном.

На волевом лице Квейна промелькнул страх.

— Вот почему я пришел сюда, Барби, вместо того чтобы обращаться в суд. Я не могу довериться никому. Большинство людей в основном имеют человеческую сущность, но я не владею верным способом выявлять чудовищ. Я никогда не мог утверждать наверняка, что Ник и Рекс — не шпионы ведунов. Это выглядит глупо, но я сомневался даже в Норе…

Квейн удрученно умолк. Барби очень хотел бы спросить, как рыжеволосая ведьма может поймать в западню нормального человека и как можно избежать ее чар. Спасут ли его сейчас серебро или собака? Или даже это оружие в деревянном ящике? Он облизал пересохшие губы и покачал головой. Сэм Квейн, несомненно, убил бы его, если он, Барби, задал бы все эти вопросы, которые его занимали.

— Ты позволишь мне помочь тебе, Сэм? — хрипло спросил он. — Я хочу тебе помочь. Мне это необходимо, чтобы спасти свой собственный рассудок после всего, что ты мне здесь рассказал. — Он с отчаянием наблюдал за заострившимся лицом Квейна. — Не можем ли мы каким-то способом идентифицировать Сына Ночи и разоблачить ведунов?

— Такова и была идея Мондрика, — подтвердил Квейн. — Она могла осуществиться четыреста лет назад, прежде чем кланы дискредитировали своих последних врагов при инквизиции. А теперь ведуны в университетских лабораториях могут доказать, что они не относятся к этому роду, а ведуны-издатели газет одурачат каждого, кто попробует вывести их на чистую воду. Ведуны в правительстве сметут своих противников с пути.

Вглядываясь в дождливые сумерки, Барби почувствовал, что его опять затрясло. Дневной свет, подавляющий комплекс свободного разума, скоро исчезнет, и комплекс оживет… Он знал, что Эйприл Белл позовет его и он перевоплотится, а Сэм Квейн будет следующим, обреченным на смерть.

— Сэм! — его голос вибрировал от неистовой настойчивости. — Что можно сделать?

Сэм Квейн как бы машинально немного приподнял револьвер. Изможденное квадратное лицо помрачнело. Впалые глаза изучали Барби, и наконец он едва заметно кивнул.

— Я не могу забыть твой тест, — глухо прозвучал его ответ. — Мне не нравится твой вид, Барби, и твой приход сюда. Прости, если это звучит жестоко, но я должен защищать себя. Помощь мне действительно нужна. Ты сам видишь, в каком я положении. — Проницательные глаза на секунду остановились на деревянном ящике, стоящем сзади. — Поэтому один шанс я тебе дам.

— Спасибо, Сэм, — горячо прошептал Барби. — Что надо делать?

— Учти только, что есть одно условие. — Барби ждал, глядя на неподвижный револьвер. — Я должен буду убить тебя при первом намеке на предательство.

— Я… я понимаю, — согласился Барби, — но ты же не думаешь, что я могу быть гибридом?!

Квейн кивнул. У Барби внутри все замерло.

— Вероятно, это так, Барби. Даже при том, что гены человека преобладают в соотношении тысяча к одному, почти каждый живой человек несет в себе слабовыраженные признаки ликантропуса. Их достаточно, чтобы вызвать подсознательный конфликт между нормальной наследственностью человека и инородной наследственностью. Психиатры во всех своих теориях по психопатологии не учитывают этого.

Барби попытался успокоиться.

— Тест Мондрика показал, что ты несешь больше генов ликантропуса, чем большинство людей, и я вижу в тебе признаки этого конфликта, но я все же не верю, что человеческое начало уже уступило.

— Спасибо, Сэм! — Признательность затопила сердце Барби. — Я сделаю все, что надо.

Сэм Квейн задумчиво нахмурился. Грохот бури утих, и медленно стекающие сверху капли воды глухо отдавались в темноте пещеры. Затаив дыхание, Барби ждал. Безжалостное объяснение разогнало неопределенные тени, окутывавшие его жизнь во время бодрствования, и пролило свет на преследовавшие его ночные кошмары. Он понял свой конфликтующий внутренний мир, войну человечности со своей чудовищной, дьявольской сущностью. Но человеческое должно победить! Он сжал кулаки, вздохнул и с надеждой стал слушать дальше.

— У доктора Мондрика был один план, — тихо сказал Квейн. — Он хотел одолеть ведунов внезапно — по радио предупредить общественность и заручиться ее поддержкой. Он надеялся поднять людей, правительства и создать научный эквивалент инквизиции, чтобы остановить Сына Ночи. Но ведуны убили его, и Ника, и Рекса, и теперь, я думаю, надо попытаться действовать по-другому.

Он потер свой рыжий небритый подбородок и опять пристально посмотрел на Барби.

— Гласная война не получилась, и теперь, пожалуй, мы предпримем частную компанию. Со временем я соберу небольшую засекреченную группу. Участники будут работать по одному. Это не означает, что придется идентифицировать гибридов. Просто нужно будет найти несколько человек, не принадлежащих к этому черному клану. Любой ведун, который узнает о нас, должен быть уничтожен.

Сжав зубы, Барби молча кивнул.

— Теперь я хочу, чтобы ты вернулся в Кларендон. Мне нужно, чтобы ты вступил в контакт с теми, кого мы соберем в свой собственный тайный легион. А я должен остаться здесь.

Он посмотрел на драгоценный ящик, а Барби едва слышно спросил:

— С кем?

— Мы должны выбирать людей с такой же осторожностью, как Сын Ночи подбирает свою группу ведунов. Они должны быть богатыми, иметь политическое влияние или быть учеными. Они не должны быть слабаками — эта работа достаточно жестока, чтобы убить лучших из живущих на свете. — Его сверкающие глаза вновь устремились на Барби. — И надо, чтобы они не были ведунами!

Барби вздохнул.

— Имеешь ли в виду кого-нибудь конкретно? — Он попытался сосредоточиться. — Как насчет доктора Арчи Гленна. Он ученый, материалист, догматик. У него есть деньги и репутация.

Сэм Квейн задумчиво покачал головой.

— Это как раз тот тип, которому нельзя доверять. Человек, который смеется над ведунами, вероятно, потому, что сам из этого рода. Нет, Гленн просто запер бы нас в палате для беспокойных больных вместе с бедной миссис Мондрик.

Барби замер, стараясь расслабиться и радуясь, что Квейн не слышал о смерти слепой вдовы.

— Нам нужен другой. Первый в моем списке кандидатов — твой шеф.

— Престон Трой? — удивился Барби, мысленно отвлекшись от Ровены Мондрик. — У Троя действительно миллионы, — признался он, — и большой политический вес, но он не святой. В его руках весь город, включая университет. Все грязные дела Вальравена свершались по его замыслу, и большая часть добычи скопилась у него. Последние десять лет жена не пускает его в свою постель. Он содержит почти половину красивых женщин в Кларендоне.

— Включая некую? — на лице Квейна промелькнула усмешка. — Это ничего не значит, — продолжал он серьезно. — Доктор Мондрик предполагал, что большинство святых на одну восьмую ликантропусы, и их святость — просто искупление полученного в наследство порочного начала. Надеюсь, ты свяжешься сегодня с Престоном Троем.

Барби хотел было отказаться. Ведь он только что избежал полиции, а теперь преследования не миновать. Престон Трой, без сомнения, будет рад сам задержать его и получить эксклюзивное интервью для «Стар». Больное воображение Барби нарисовало ему черный газетный заголовок: «Стар» схватила убийцу — «виновника наезда».

— Что-нибудь не так? — спросил Квейн.

— Ровно ничего. — Барби вскочил. Слишком поздно было признаваться в том, что его преследуют за якобы задавленную вдову Мондрика. Ему придется вернуться в Кларендон. «Возможно, — думал он с надеждой, — что Нора Квейн не сообщила полиции о машине Фонда. Может быть, мне удастся добраться до Престона Троя и даже заполучить этого жестокого реалиста и промышленного короля для странного дела Сэма Квейна». Он попытался замаскировать страх улыбкой. Цепенея от внутреннего холода, стоя под закоптелым потолком пещеры, Барби протянул руку.

— Нас двое, — прошептал он, — против Сына Ночи!

— Мы найдем и других, мы должны это сделать, — устало выпрямился Квейн. — Ибо сам ад и все сказания о замученных демонами людях — это только народная память о господстве ведунов. — Квейн увидел протянутую для пожатия руку Барби и махнул в ответ своим отвратительным револьвером.

— Прости, Барби. Но ты сначала должен мне доказать. Лучше давай — отправляйся!

Глава 19 НА САРДИС-ХИЛЛ

Стараясь не думать о том, что сулит ему затопленная дорога, немыслимое презрение Престона Троя и предстоящий шепот из темноты, Барби ушел от Сэма Квейна, скорчившегося со своим револьвером около деревянного ящика из Азии. Каким усталым и слабым казался борец за человечество против нечеловеческих преследователей!

Дождь превратился в ледяной туман, но холодный желтый поток все еще лил со скал через узкую щель в горах, служившую лестницей в пещеру. Он карабкался по ней вниз, насквозь промокший, дрожащий и все же чувствовал облегчение, покинув Сэма Квейна и зловещий ящик.

К тому времени, когда он, шлепая по ледяной воде, дошел до машины Фонда, сумерки сгустились. Машина легко завелась, и дорога оказалась в лучшем виде, чем он предполагал. Когда Барби пересекал каньон Биар, послышался грохот катившихся валунов, но автомобиль благополучно пробрался через пенящуюся воду.

Пришлось включить свет перед выездом на шоссе, но никто ничего не шептал из темноты. Впереди на дороге не было лоснящейся волчицы, а сзади не выли полицейские сирены. Было восемь, когда он припарковался на дороге рядом с огромным особняком Троя на Тройан Холл.

Барби хорошо знал дорогу к дому, так как бывал здесь по повод у политических статей. Он вошел через боковой подъезд. Столовая, к счастью, была темной. Он поднялся по лестнице на второй этаж и постучал в дверь рабочего кабинета Троя.

Оттуда послышался недоуменный вопрос:

— Кого это черт принес?

— Шеф, это Барби, — с опаской прошептал он. — Я должен сейчас же повидаться с вами, потому что я не переехал миссис Мондрик.

— Не переехали? — хриплый голос за дверью звучал недоверчиво. После короткой паузы он добавил: — Входите.

Кабинетом служила огромная комната. Целую стену занимал бар, отделанный бронзовыми перекладинами, украшенный охотничьими трофеями и портретами обнаженных длинноногих женщин. В воздухе витал слабый аромат дыма сигар, кожаной обивки и финансовой значительности. Трой в свое время хвастался, что здесь история творилась в большей мере, чем в особняках правителя.

Первое, что увидел Барби, был белый меховой жакет, висящий на спинке стула. Что-то зеленовато-блестящее остановило его взгляд. Это был зловещий малахитовый глаз маленького волка из нефрита, приколотого к меху. Жакет Эйприл Белл.

Руки Барби сжались, и некоторое время он не мог начать говорить.

— Ну, Барби? — Трой в жилете, со свежей сигарой во рту, стоял рядом с большим письменным столом красного дерева, заваленным бумагами, пепельницами и пустыми стаканами. Его массивное красное лицо выражало осторожное ожидание.

— Итак, ваша машина не переехала миссис Мондрик?

— Нет, шеф, — Барби заставил себя отвести глаза от жакета Эйприл Белл и унять дрожь в голосе.

— Они стараются поймать меня в ловушку, как поймали Сэма Квейна.

— Они? — рыжеватые брови Троя удивленно приподнялись.

— Это целая ужасная история, шеф, только выслушайте меня!

Глаза Троя были невыразительны и холодны.

— Шериф Паркер и городская полиция заинтересовались бы, а также врачи из Гленнхейвена.

— Я не сумасшедший, — Барби почти рыдал, — пожалуйста, шеф, сначала выслушайте меня.

— О’кей, — согласился Трой бесстрастно. — Подождите, — он неторопливо, вразвалку зашел за бар, смешал с содовой два виски и принес их к столу. — Валяйте!

— Я действительно думал, что схожу с ума, — признался Барби, — до тех пор, пока не поговорил с Сэмом Квейном. Теперь я знаю, что околдован…

Он увидел, что выражение лица Троя становится жестким и попытался избавиться от нервозной торопливости. Он изо всех сил стремился быть убедительным, повторяя странный рассказ Сэма о происхождении, истреблении гомо ликантропуса и возрождении ведунов при помощи генов.

Репортер настороженно следил за реакцией шефа, но не мог уяснить ее себе до конца. Толстая сигара была выкурена, на столе забытый фужер оставил след в виде мокрого кольца, но проницательные, сузившиеся глаза Троя не говорили ему ничего. Барби перевел дыхание и сухим низким голосом требовательно закончил:

— Поверьте мне, шеф, — вам придется поверить!

— Итак, доктор Мондрик и другие ученые Фонда были убиты ведунами? — Трой сплел на животе свои толстые пальцы, задумчиво пожевывая потухшую сигару. — И теперь вы хотите, чтобы я помог вам побелить этого Сына Ночи?

Барби с отчаянием кивнул.

Трои уставился на него голубыми невыразительными глазами.

— Быть может, вы и не безумны! — За неподвижной маской красного лица медленно разгоралось возбуждение, и Барби почувствовал, как потихоньку возрождается почти утерянная надежда. — Не исключено, что эти ведуны фабрикуют ложное обвинение против вас и Квейна. Теория Мондрика многое объясняет, даже то, почему одни люди нравятся нам с первого взгляда, а к другим мы чувствуем недоверие — очевидно, ощущаем черную кровь!

— Вы верите мне? Вы поможете…

Трой решительно кивнул массивной лысой головой.

— Я разберусь. Я вернусь с вами в пещеру сегодня ночью, послушаю самого Квейна и, может быть, загляну я этот таинственный ящик. Если доводы Квейна будут столь же убедительны, как ваши, я с вами. Барби, до моего последнего цента и последнего вздоха.

— Спасибо, шеф, — прошептал Барби тихо. — С вашей помощью мы, может быть, имеем шанс.

— Мы уничтожим их, — гудел Трон агрессивно. — Вы были правы, что обратились ко мне, Барби. Со мной так просто не справиться. Дайте мне полчаса, и я буду готов. Я скажу Родоре, что вынужден заняться политическими делами, пусть она одна отправится в гости к Вальравену. Ванная там, если хотите помыться.

То, что отразилось в зеркале ванной комнаты, испугало Барби. Он выглядел таким же истощенным, усталым, небритым и подавленным, как и Квейн. Но было и нечто такое, что заставило его вспомнить смеющиеся скелеты гомо ликантропуса, которые раньше видела громадная змея. Может быть, зеркало было слегка деформированным или слезла амальгама? Он был уверен, что никогда так раньше не выглядел.

Неприятное предчувствие вдруг вывело его из размышлений и замешательства. Он поспешил обратно в кабинет и осторожно снял трубку телефона, стоящего на длинном столе, как раз вовремя, чтобы услышать голос Троя.

— Паркер? У меня тут есть кое-что для тебя. Это Барби, который убежал из Гленнхейвена и задавил жену Мондрика. Ты ведь знаешь, он раньше работал у меня, а теперь пришел в Тройан Холл. Этот малый, конечно же, пациент психиатрической клиники. Он кормит меня самыми странными бреднями, которые мне когда-либо приходилось слышать. Ты можешь приехать за ним сейчас же?

— Конечно, мистер Трой, — сказал шериф, — через двадцать минут.

— Будьте осторожны, — По-моему, он опасен. Я постараюсь удержать его в моем кабинете на втором этаже.

— Хорошо, мистер Трой.

— Еще один момент, Паркер. Барби говорит, что видел Сэма Квейна, человека, которого вы ищите по поводу убийств в Фонде, Он говорит, что тот прячется в пещере над каньоном Лаурель. Барби и Квейн — давние друзья, и они могли участвовать в деле вместе. При небольшом нажиме Барби приведет вас в пещеру.

— Спасибо, мистер Трой.

— Ладно, Паркер. Ты же знаешь, «Стар» всегда стоит за закон и порядок. Все, что мне надо — это первым заглянуть в тот зеленый деревянный ящик. Только поторапливайся. Мне не очень-то нравится, как Барби выглядит.

Барби тихонько опустил трубку. Буйные обнаженные фигуры на стене фантастически плясали, а серый туман вокруг него, в этой длинной комнате, казалось, сгущался. Он стоял молча, качаясь и дрожа от холода. Барби знал, что предал Сэма Квейна и, может быть, даже самому Сыну Ночи.

Ибо этот ужасный промах совершился по его вине. Конечно, Сэм сам и направил его сюда, но ведь он не посмел сказать ему, что Эйприл Белл — ведьма, а Престон Трой — ее любовник. Слишком многое он побоялся рассказать, а сейчас было поздно.

Но так ли?

Возникшая перед ним четкая цель несколько укрепила его дух. Он прислушался и, сняв ботинки, на цыпочках вышел из кабинета. Дверь спальни Троя за холлом была приоткрыта, и он увидел, что коренастый издатель держит в пухлом кулаке плоский автомат.

Вид стоящей там же рыжеволосой девушки отвлек Барби от оружия. Этой девушкой была Эйприл Белл. На мгновение у него появилось дикое желание стать снова огромной змеей, но он содрогнулся от самой мысли об этом. Он не намеревался более менять свой облик.

Барби неслышно спустился с лестницы и выскользнул через боковую дверь. Забрызганный грязью автомобиль Фонда стоял там, где его оставили.

Дрожа от нетерпения он, как мог спокойнее, завел мотор и повернул по направлению к шоссе. Только после этого он включил свет.

Теперь Барби повернул на запад и нажал на акселератор. Может быть, удастся еще поправить промах. Если он доберется до пещеры раньше шерифа Паркера и его помощников, Сэм Квейн прислушается к его предостережениям. Наверное, они смогут отнести драгоценный ящик в машину и вместе удрать. Теперь, когда Трой уже знал план Квейна, им надо будет уехать далеко от Кларендона, потому что Престон Трой, по всей вероятности, и есть Сын Ночи.

Непрестанно дул холодный южный ветер, продолжая нагонять мелкий дождь. Видимость ухудшилась, и когда он нажал на газ, движение стеклоочистителей замедлилось. Барби охватила паника потому что необходимость даже ненадолго затормозить на скользкой дороге могла означать гибель Сэма Квейна.

Он уже сбрасывал скорость, чтобы съехать на изрезанную колеями дорогу, что шла к каньону Лаурель, когда почувствовал, что его преследуют. Затуманенное зеркало заднего вида не отражало света, но холодная интуиция проявляла себя слишком императивно, чтобы ее игнорировать. Боясь повернуть или остановиться, он поехал быстрее.

Барби знал, что происходит сзади, так, как будто видел дикий блеск преследующих его зеленоватых глаз. За ним гналась Эйприл Белл, вероятно, в облике белой волчицы. Она не вмешалась в его визит к Престону Трою, потому что Трой был лидер клана, но теперь она возвращалась с ним, чтобы убить Сэма Квейна.

Сын Ночи победил?

Холодная боль отчаяния овладела Барби, и его затрясло. Ошеломленный разум отказывался от попытки разобраться в деталях их зловещей конспирации, но он знал, что возрождающиеся ведуны непобедимы. Он не мог вернуться к Сэму Квейну и позволить Эйприл Белл опять использовать себя как убийцу. Он не мог вернуться и в Кларендон, это означало бы мягкую клетку в психиатрической клинике. В безнадежной панике он гнал машину вперед.

Барби продолжал ехать на запад по направлению к горам, только потому что не мог повернуть назад. Фары освещали белый туман дождя, и сквозь него он увидел странную процессию. Слепая жена Мондрика, высокая и страшная, вела, свою рыжевато-коричневую собаку, стиснув серебряный кинжал. Старый Бен Читтум, как бы мертвый внутри, вертел в крючковатых пальцах трубку и пытался ее зажечь. Толстая мама Спивака, оплакивающая сына на плече толстого маленького портного. Нора Квейн с взъерошенными светлыми волосами и заплаканным круглым лицом ведет за руку малютку Пат, а та упрямо старается не реветь.

Спидометр показывал почти семьдесят. Пневматические «дворники» остановились, когда он начал подниматься в гору. Дождь заливал ветровое стекло. Грохочущая машина неслась, качаясь на мокрой мостовой, расшвыривая белые крылья воды. Внезапно из тумана вырвался фермерский грузовик без огней, и они чудом разошлись.

Скорость достигала восьмидесяти.

Он знал, что лоснящаяся белая волчица следовала по пятам — свободный комплекс разума, летящий с ветром и быстрый, как мысль. Глаза ничего не могли уловить, когда, нажимая на акселератор, он следил за размытым зеркалом, но разум воспринимал преступное намерение, исходящее из злобных зеленоватых глаз.

Горы становились выше, дорога круче, но он не тормозил.

Это была дорога, по которой огромный саблезубый тигр гнался за Рексом Читтумом. Барби вспомнил, как видели ночные горы глаза тигра, и в нем начали оживать ночные кошмары.

Он опять был волком с густой шерстью, у него в зубах хрустел спинной хребет маленькой собачки Пат Квейн. Был он и громадной змеей, ползущей вверх к башне Фонда, чтобы уничтожить Ника Спивака; он был и тигром, на котором верхом сидела обнаженная ведьма. Оба спешили по этой дороге, чтобы погубить Рекса Читтума.

Барби продолжал нажимать на акселератор и, удерживая покачивающуюся машину на извивающейся дороге, старался прогнать этот чудовищный бред и не думать о Сэме Квейне, который ждет помощи в заливаемой дождем пещере, в то время как к нему спешат люди шерифа Паркера. Он смотрел в затуманенное зеркало и пытался уйти, ибо в нем росло невыносимо болезненное нетерпение, более страшное, чем шелковистая белая волчица, которая, он чувствовал, бежит за ним. В углу зеркала было приклеено объявление, вырезанное по форме птерозавра — этой крылатой рептилии — монстра геологического прошлого. Это была эмблема нефтяной фирмы. На ней было записано расстояние, пройденное к тому времени, когда машину смазывали последний раз. Образ этого летающего ящера стал преследовать Барби.

Такой гигантской ящер с крыльями, думалось, мог бы быть прекрасным обликом. У него были бы клыки и когти, чтобы уничтожить всех врагов, и крылья, чтобы улететь с Эйприл Белл ото всех этих громоздившихся друг на друга бед. Ему хотелось остановить автомобиль, но это желание было безумием, и он гнал его прочь изо всех сил.

Барби удерживал ревущую машину на дороге, борясь со страхами, но белые блестящие под фарами завесы дождя создавали ощущение тюрьмы, в которой не было возможности двигаться. Он старался не потерять контроль над своим разумом, ухватиться за какую-нибудь прочную реальность, но его воспаленный мозг бесконечно посылал ему импульсы, как бешеный зверь, запертый в клетке, не достигая цели.

Поймала ли его в ловушку Эйприл Белл при помощи черной магии или просто женских чар? Попали ли к нему эти страшные познания, от которых он старался избавиться, из древней Алашани в этом деревянном ящике или из бутылки в баре-автомате? Был ли он маньяком-убийцей, или ни тем ни другим? Мог ли быть убийцей Сэм Квейн, мотивом которого были драгоценности в ящике, а вся история о ведунах — просто умная выдумка специалиста-антрополога, склонного к преступлению? Или это все правда, и Престон Трой — в самом деле Сын Ночи? Действительно ли слепая вдова Мондрика была сумасшедшей? Что это было за предостережение, которое, казалось ей, так необходимо передать Сэму Квейну, что она умерла из-за него?

Барби пытался отбросить эти мысли и сильнее нажимал на газ.

Сэм Квейн, вспомнил он устало, предупреждал его обо всем. То, что он узнал о гомо ликантропусе, было кошмаром, безумием. Теперь он никогда не сможет отдохнуть. Нигде не найдет покоя. Тайные преследователи будут выслеживать его только потому, что он знает их секрет.

Автомобиль обогнул последний темный утес и загромыхал дальше по уклону. Фары выхватили желтый дорожный знак, и он понял, что это Сардис-Хилл. В своем воображении Барби уже видел предательский поворот дороги впереди, где огромный саблезубый тигр поймал связь с вероятностью, чтобы располосовать тело Рекса Читтума, и чувствовал, как мокрые шины уже скользят по мостовой. Ему не требовалось никакой особой проницательности, для того чтобы понять, как велика вероятность его собственной гибели здесь, но он не сбросил скорость, и машина продолжала нырять и снова подыматься по горной дороге.

— Будь ты проклята! — прошептал он лоснящейся волчице, которая, он знал, не отставая, бежит за ним. Вряд ли теперь меня поймаешь! Барби посмеивался, торжествуя, над ее ухмылкой, над людьми шерифа Паркера и над мягкой клеткой психиатрической клиники. Он взглянул в мутное зеркало и победно улыбнулся в адрес Сына Ночи. Нет, этим тайным преследователям никогда его не поймать! Он сильнее нажал на педаль газа и увидел впереди размытый дождем поворот.

Будь проклята, Эйприл! — Он почувствовал скольжение колес, но не пытался остановиться. — Вряд ли ты сможешь заставить меня снова перевоплотиться!

Быстро скользя, автомобиль съезжал с мокрой мостовой. Барби отпустил крутящийся руль. Машина ударилась о какой-то камень у края асфальта и, кружась, падала в темную бездну.

Барби счастливо расслабился в ожидании катастрофы.

— Прощай, — выдохнул он белому оборотню.

Глава 20 СЫН НОЧИ

Боль была не такой сильной, как предполагал Барби. Тишина при безумно длительном падении крутящейся машины, наконец, прервалась, когда автомобиль ударился о гранитный утес. Смятый, раздробленный металл отвратительно кричал, как бы передразнивая агонию человека. Его тело было разодрано и скомкано. Барби казалось, что пытка нескончаема, но последний удар он почти не почувствовал.

Промелькнули секунды полной тишины и темноты, и он пришел в себя. Над ним все еще крутилось, шурша и щелкая, переднее колесо, слышался плеск и ощущался запах бензина. Испугавшись возможного взрыва, он стал медленно выбираться из-под тяжелых обломков «седана».

С облегчением осознав, что кости целы, Барби смог подняться. Как ни удивительно, на помятом и ноющем теле крови не было. Он содрогался от ледяных укусов ветра с дождем, но кое-как потащился к мостовой. И тут над ним завыла белая волчица.

Он попытался удалиться от нее с ее торжествующим воем, но его пронзила болезненная дрожь. Он споткнулся о сырой камень и никак не мог встать. Беспомощно держась за валун, с которого капала вода, Барби глядел снизу вверх на лоснящуюся волчицу.

— Так, Барби! — Она остановилась на краю дороги в том месте, где машина сорвалась вниз, и насмешливо смотрела на него зеленоватыми глазами. Голос принадлежал Эйприл Белл, и в нем сквозило участие. — Значит, ты пытался удрать?

Он бросил в нее горсть гальки.

— Будь проклята! — всхлипнул он. — Неужели ты не дашь мне даже умереть?

Не обращая внимания на его рассерженный возглас и не достигший цели бросок, она грациозно спрыгнула на камень косогора. Он пытался приподняться, держась за бугристый валун, но сознание помрачилось. Потом Барби почувствовал ласковое прикосновение ее лап, приятный аромат ее влажного меха, прильнувшего к нему, и тепло языка, лизавшего его лицо.

— Убирайся! — Он с трудом сел и слабо оттолкнул ее. — Какого черта тебе от меня надо?

— Только помочь, раз ты нуждаешься во мне, Барби. — Она села перед ним, и улыбка обнажила ее белые клыки. — Я следовала за тобой, чтобы ухватить связь с вероятностью и помочь тебе освободиться. Я знаю, что это неприятно и болезненно, но тебе скоро будет лучше.

— О! — с горечью пробормотал он. — Неужели?

Расслабившись, он облокотился на неровную поверхность скалы и смотрел на нее. Она подняла стройную переднюю лапу, ее зеленоватые глаза светились дружелюбием. Она была прекрасна, как в образе рыжеволосой девушки, так и в виде грациозной волчицы с белоснежным мехом. И все же он попятился от нее.

— Иди к дьяволу! Неужели ты не дашь мне умереть?

— Нет, Барби, — она отрицательно покачала головой, — теперь ты никогда не умрешь.

— Как! — вздрогнул он. — Почему?

— Потому что, Барби. — Ее острые уши вдруг поднялись, она мгновенно настороженно повернулась. — Когда-нибудь я скажу тебе, — промурлыкала она тихо, — а сейчас я чувствую, что формируется еще одна связь с вероятностью, которую надо использовать. Она касается твоего друга Сэма Квейна, но он уже не сможет тебе навредить, я вернусь.

Ее быстрый холодный поцелуй поразил его. Волчица взбежала вверх, на дорогу, оставив его лежать. Ее дразнящие глаза преследовали ошеломленного, растерянного Барби. Ему стало не по себе. Даже в смерти ему было отказано. Он не мог понять многое. Ему бы хотелось, чтобы Эйприл Белл рассказала подробнее о теории комплекса свободного разума и связи поступков и разума через контроль вероятности. Возможно, она напрягла контроль вероятности, чтобы спасти его, как они оба напрягли его другим путем, чтобы вызвать смерть Рекса Читтума. Единственное, что он понял, — его самоубийство не удалось.

Барби долго лежал, дрожа под мелким дождем, слишком несчастный, чтобы думать, ожидая появления белой волчицы. Но она не пришла. Наконец, он почувствовал, что силы к нему возвращаются. Стоны грузовика, ползущего в гору, заставили его подняться в надежде получить защиту от дождя.

Он всматривался в ослепляющий туман фар, отчаянно махая рукой, но водитель с мрачным лицом лишь нахмурился. Барби потряс кулаком и закричал. Водитель направил на него машину, как бы собираясь раздавить, а затем проехал мимо.

Тяжелое колесо слегка задело его, а машина продолжала тяжело подниматься в гору. Сзади стало видно, что кузов пуст. Внезапный импульс заставил Барби побежать вслед и в момент торможения, ухватившись за борт, взобраться на грузовик.

В кузове под черным тентом была лишь куча одеял с затхлым запахом, которые, вероятно, использовали для того, чтобы покрывать перевозимую мебель. Барби зарылся в них, сел, скорчившись, на пол и грустно наблюдал за убегающей дорогой.

Позади оставалась окутанная тьмой шоссейная дорога, плыли первые разбросанные в отдалении фермы и одинокие огни автостанций на перекрестках. Впереди был Кларендон. Он понимал, что полиция будет искать его. Теперь они знали от Троя, как выглядела заимствованная им одежда. Но он был слишком подавлен, чтобы думать о плане спасения.

Укрыться было негде. Даже смерть захлопнула перед ним свои двери. В нем остались только животное желание спрятаться от холодного дождя и страх перед возвращением белой волчицы.

Однако зеленых глаз сзади не было. Когда водитель притормозил у светофора и повернул левее к северному шоссе, Барби увидел темные здания университета и понял, что грузовик будет проезжать Гленнхейвен. Внезапно им овладела одна мысль.

Он вернется обратно к доктору Гленну.

Возвращаться не хотелось. Претила перспектива искусственного бегства от проблем в умопомешательство, страшила клетка — убежище в сумасшедшем доме, но белая волчица вскоре появится снова. Он нуждался в успокаивающей броне скептического материализма Гленна. Подождав, когда грузовик опять затормозит на повороте за Гленнхейвеном, он выпрыгнул на мокрую мостовую.

Барби упал лицом вниз и, с трудом поднявшись, уже не замечал холодного дождя, потому что был слишком утомлен. Нужно было найти сухое место для ночлега. Другие проблемы почти забылись, когда он услыхал панический лай собак на противоположной стороне улицы. Это подстегнуло его, так как возвещало о том, что белая волчица должна быть близко.

Пока он шел, спотыкаясь, к арке входа в больничный парк, громко залаяли другие собаки. Большой дом Гленна был еще освещен. Вилл брел по дорожке, подозрительно оглядываясь. Зеленых глаз не было.

На звонок Барби высокий психиатр открыл дверь. На его красивом загорелом лице отразилось лишь легкое удивление.

— Хэлло, Барби, я так и думал, что вы вернетесь.

Барби стоял, покачиваясь, облизывая пересохшие губы.

— А полиция? — беспокойно прошептал он. — Они здесь?

Гленн улыбнулся, оглядывая с учтивым профессиональным сочувствием мокрую одежду и изувеченную фигуру.

— Давайте-ка сейчас не думать о законе, — посоветовал он спокойно. — Вы совсем больны, Барби. Вам следует расслабиться. Мой долг — позаботиться о вас. Сейчас я позвоню шерифу Паркеру в полицию, сообщу, что вы здесь в безопасности, и забудьте о ваших юридических затруднениях до завтра, идет?

— Идет, — неуверенно согласился Барби. — Только… есть одна вещь, которую вы должны знать, — добавил он с отчаянием. — Это не я задавил миссис Мондрик!

Гленн сонно заморгал.

— Я знаю, ее кровь на решетке моего автомобиля, — добавил, горячась, Барби, — но ее убила белая волчица, я видел кровь на ее морде!

Гленн дружески кивнул.

— Мы поговорим об этом подробнее завтра утром, мистер Барби, но что бы ни случилось — на самом деле или в вашем воображении, — я заверяю вас, что глубоко небезразличен к вашей истории.

Вы выглядите очень обеспокоенном, но я применю все средства, которыми располагает психиатрия, чтобы помочь вам.

— Благодарю, — пробормотал Барби, — но вы продолжаете думать, что это я ее убил.

— Есть довольно убедительные доказательства. — Мягко улыбаясь, Гленн осторожно попятился назад. — Вы не должны опять убегать, а завтра утром надо будет перебраться в другую палату.

— В палату для беспокойных больных, — с горечью сказал Барби. — Держу пари, вы все еще не знаете, как Ровена Мондрик вышла оттуда.

Гленн неуверенно пожал плечами.

— Доктор Банзел до сих пор расстраивается по этому поводу, — признался он небрежно, — но сегодня не стоит беспокоиться ни о чем. Вам, похоже, здорово не по себе. Поэтому лучше идите сейчас в свою комнату. Примите горячую ванну и поспите.

— Поспать? — повторил Барби. — Доктор, я боюсь спать потому, что за мной придет та самая белая волчица. Она будет добиваться моего превращения и заставит пойти с ней, чтобы убить Сэма Квейна. Вы не сможете ее увидеть, даже я иногда не могу, но никакие силы не удержат ее снаружи!

Гленн опять улыбнулся, соглашаясь ни к чему не обязывающим кивком головы.

— Она идет! — Голос Барби сорвался на крик. — Слышите? Собаки!

До него долетел испуганный лай животных на всех соседних фермах, и объятый безысходной паникой, он указал рукой в сторону шума. Гленн просто ждал, стоя в передней, смуглое лицо его было спокойно.

— Эта белая волчица — никто иной, как Эйприл Белл, — торопливо шептал Барби. — Она убила доктора Мондрика и заставила меня помогать ей в убийстве Рекса Читтума и Ника Спивака. Я видел, как она стояла над телом миссис Мондрик и облизывала клыки, — у него стучали зубы. — Как только я засну, она вернется и заставит меня опять переменить обличье и отправиться с ней преследовать Сэма Квейна.

Сохранявший профессиональное спокойствие Гленн опять передернул плечами:

— Вы устали, возбуждены, разрешите мне дать вам снотворное…

— Я ничего не приму, — Барби старался удержаться от крика. — Это ведь больше, чем просто помешательство, — должны же вы это понять! Послушайте, что мне сказал сегодня Сэм Квейн…

Гленн мягко протестовал:

— Мистер Барби, давайте успокоимся!

— Успокоиться? Послушайте-ка! — Держась за дверь, чтобы стоять прямо, не обращая внимания на то, что с его одежды крупными каплями стекала грязная вода, образуя лужи на коврике, Вилл безнадежно принялся рассказывать: — Существуют ведуны. Доктор Мондрик назвал их гомо ликантропус. Они появились в первую эпоху оледенения и преследовали людей. Это отразилось в мифах и легендах о вампирах, оборотнях и злых духах. Это — народная память о том, как они терзали человечество свободными комплексами разума.

— Да? — Гленн кивнул сочувственно и невозмутимо.

— Мондрик обнаружил, что человеческий род сейчас представляет собой смесь гибридов…

Голос Барби звучал взволнованно и отчаянно. Во время своего рассказа он вспомнил неутешительное подозрение Сэма Квейна, что Гленн сам мог быть ведуном, но сразу же отбросил эту мысль, так как в нем вновь проснулось странное чувство узнавания, доверия и симпатии к нему. Ему нравилось спокойное внимание Гленна к его рассказу, его серьезное сочувственное лицо. Ему хотелось лишь одного — получить компетентную помощь, которую обещали скептический ум и научное мышление Гленна.

— Ну, доктор? — холодный вызов сменился к концу рассказа горячим шепотом. — Что вы скажете обо всем этом?

Неторопливо, привычно Гленн соединил кончики загорелых пальцев.

— Вы больны, мистер Барби, — грустно сказал он низким голосом, — помните это. Вы слишком больны, чтобы видеть реальность как-нибудь иначе, чем в искривленном зеркале своих собственных страхов. Ваша история о гомо ликантропусе представляется мне своеобразной покоробленной исторической параллелью правды.

Барби пытался понять, что он говорит, но вздрогнул, потому что вновь услышал собачий лай.

— Действительно, отдельные парапсихологи усмотрели в своих данных научное доказательство существования души отдельно от тела, она якобы способна каким-то образом влиять на вероятность событий в реальном мире и даже может жить после физиологической смерти человека.

И Гленн покачал головой, как бы довольный собственными аргументами.

— Правда и то, что люди произошли от диких животных, и мы все поэтому унаследовали признаки, чуждые цивилизованному обществу. Подсознание иногда выглядит, как темная пещера ужасов, и те же жуткие явления часто находят выражение в символах легенд и мифов. Верно и то, что в жизни встречаются интересные атавизмы.

— Но нельзя же оправдывать этих ведунов, — выдавил из себя Барби. — Например, сейчас, когда они ищут связь с вероятностью, чтобы убить Сэма Квейна. — Он оглянулся, съежившись от испуганного воя собак. — Подумайте о бедной Норе, — прошептал он, — о малышке Пат! Я не хочу убивать Сэма, вот почему боюсь идти спать!

— Ну же, мистер Барби, — в голосе Гленна звучало теплое сочувствие. — Ну, попробуйте понять! Ваша боязнь сна в сущности является боязнью подсознательных желаний, которые выпускает на волю сон. Колдовство ваших снов может обернуться просто скрытой любовью к Норе Квейн, а ваши мысли об убийстве — всего лишь естественным следствием подсознательной ревности и ненависти к ее мужу.

Барби, потрясенный гневом, молча сжал кулаки.

— Сейчас вы отрицаете эти идеи, — спокойно заметил Гленн, — но вы должны научиться принимать их без страха, а также избавляться от них, опираясь на реальность. Это будет задачей нашей терапии. В таких ситуациях нет ничего уникального, они бывают у всех…

— Все помечены кровью ведунов, — перебил его Барби.

Гленн непринужденно кивнул.

— Ваша фантазия отражает фундаментальную правду. Все люди переживают одинаковые внутренние конфликты…

Барби услышал позади себя, на дорожке, шаги и повернулся, пытаясь сдержать крик ужаса. Но он не увидел лоснящуюся белую волчицу. Это были сестра Гренлиц с лошадиным лицом и здоровенная сестра Хэллер. Он укоризненно посмотрел на Гленна.

— Вам лучше пойти с ними, мистер Барби, — мягко сказал психиатр, — они уложат вас и помогут уснуть…

— Я боюсь спать, — рыдал Барби, — я не буду…

Он вздохнул и решил убежать. Две белые амазонки поймали его за руки, и он впал в прострацию. Под горячим душем во флигеле зубы перестали стучать, чистая постель коварно расслабляла.

— Я буду дежурить в холле, — сообщила ему сестра Хэллер, — и если вы сразу не уснете, я сделаю вам укол.

Укол не потребовался. Сон окутывал и обволакивал его, как шелковая сеть, а сверху что-то настойчиво наползало на него, неустанно и непрерывно, давило, подобно нагоняющему ветру или колыбельной песне, и превратилось в агонизирующую жажду сна.

И все же он боролся, пока что-то не заставило его посмотреть на запертую дверь. Нижние панели беззвучно растворились, в образовавшееся отверстие рысью вбежала белая волчица и села посреди комнаты, наблюдая за ним выжидающим и насмешливым взглядом. Длинный красный язык болтался рядом со сверкающими клыками.

— Можешь сидеть хоть до рассвета, — устало сказал он. — Ты не заставишь меня перевоплотиться, потому что я не буду спать.

Прозрачные зеленые глаза сощурились в улыбке.

— Тебе и не нужно спать. — Она говорила теплым бархатным голосом Эйприл Белл. — Я только что сказала твоему сводному брату о том, что случилось вечером на Сардис-Хилл, и он этому очень обрадовался. Он говорит, что теперь ты, должно быть, очень могуществен. Ведь даже сестры не заметили. Ты уже можешь менять свой облик, когда захочешь, без помощи сна, потому что, видишь ли, в тебе больше нет сопротивления, которое надо снимать сном.

— Что все это значит? — Барби, в недоумении нахмурившись, быстро сел на край кровати. — Чего не заметили сестры?

Белая волчица злобно усмехнулась.

— Ты что, не знаешь, Барби?

— Не знаю, — воскликнул он раздраженно. — И кто этот мой сводный брат?

— Так Арчи тебе ничего не сказал? — Волчица покачала своей изящной головой. — Да он и не стал бы говорить, он, наверное, хотел потратить целый год на пробуждение твоих древних сил, как делал это со мной за сорок долларов в час. Но клан не может ждать. Я освободила тебя сегодня вечером потому, что нам надо что-то делать с Сэмом Квейном, а твоя человеческая наследственность делала тебя слишком упрямым.

— Я ничего не понимаю, — бормотал Барби, — я своих родителей не знал. Мать умерла при моем рождении, а отец вскоре был помещен в государственную психиатрическую клинику. Меня воспитывали в пансионе, пока я не поступил в университет и не начал столоваться у миссис Мондрик.

— Это все сказки, — беззвучно засмеялась волчица. — Конечно, существовал Лютер Барби, но ему и его жене платили, чтобы они усыновили тебя. Им удалось выяснить, что ты был маленьким чудовищем. Вот почему жену убили, а ее мужа пришлось убрать, чтобы они не разболтали, в чем дело.

Барби с сомнением покачал головой.

— Тогда кто же, — пробормотал он невольно, — кто же я такой?

— Ты и я — особые существа, Барби, — широко улыбнулась волчица. — Мы выведены от людей с помощью особого искусства и для особой цели, но ни один из нас не более, чем чуть-чуть человек.

— Сэм говорил мне насчет гомо ликантропуса, — неохотно подтвердил Барби. — Об их наследственных характеристиках в крови людей и возрождении ведунов через гены.

— Квейн знает слишком много, — заметила белая волчица. — Метод сбора генов при помощи разумного контроля генетической вероятности был усовершенствован здесь, в Гленнхейвене, — добавила она. — Твой собственный знаменитый отец кончил исследования почти тридцать лет назад.

Барби задрожал, сжав стальной столбик кровати.

— Кто был мой отец?

— Старший доктор Гленн, — ответила волчица, — поэтому доктор Арчи Гленн — твой сводный брат. Он на несколько лет старше тебя и представляет собой результат несколько менее удачного генетического эксперимента.

У Барби перехватило дыхание при мысли о том странном чувстве родства с психиатром. Может быть, это было осознание их общей темной наследственности. Барби едва слышно прошептал:

— А моя мать?

— Ты знаешь ее. — Белая волчица подсмеивалась над его ошеломлением. — Это была женщина, которую твой отец выбрал из-за ее генов. Он привез ее в Гленнхейвен в качестве сиделки. Она была богато одарена родовой наследственностью, но, к несчастью, никогда не смогла превозмочь трагических для нее человеческих свойств. Она была достаточно глупа, чтобы думать, что твой отец любил ее, и не простила ему правду, когда ее узнала. Твоя мать объединила наших врагов, но ты уже родился.

У Барби по коже поползли мурашки.

— Она не была… — он судорожно глотнул, — Ровеной Мондрик?

— Тогда она была мисс Ровена Сталькап, — промурлыкала белая волчица. — Она не знала о своих наследственных возможностях до тех пор, пока твой отец не начал их пробуждать. Мне кажется, она была в какой-то мере девицей строгих правил, ей претила мысль родить тебя вне брака, даже когда она думала, что ты будешь человеком.

Белая волчица хихикнула, и Барби тяжело вздохнул.

— И я убил собственную мать! — едва слышно произнес он. — Свою собственную мать!

— Ерунда, Барби! — Волчица продолжала смеяться над ним, свесив пунцовый язык. — Не стоит быть столь щепетильным, когда истребляют помесь наследственных черт. Но убила-то ее я. Твои автомобиль на мосту лишь дополнил связь с вероятностью так, чтобы я смогла достать до ее горла.

Она с удовольствием облизала свои жестокие белые клыки.

— Но… — прошептал Барби, — если она действительно была моей матерью…

— Она была нашим врагом, — сердито огрызнулась волчица. — Она притворилась, что вступила в дело твоего отца, а потом использовала искусство, о котором узнала, чтобы убежать от него и передать секреты клана старому Мондрику. Вот почему мы стали следить за ним. Ровена работала с Мондриком, пока наши не вырвали у нее глаза несколько лет назад, в Нигерии, когда она чуть не отрыла один из Камней. Эти диски более смертельны для нас, чем серебро.

Они были погребены древними врагами ведунов вместе с убитыми нашими предками и помогали сохранить их в могилах.

Барби вспомнил смертоносную вонь, исходящую из выстланного серебром ящика, которая чуть не убила их в кабинете Сэма Квейна, и тот зловонный круглый гипсовый слепок, над которым работал Ник Спивак, перед тем как был убит громадной змеей. Он вцепился в кровать двумя руками, пока не затрещали пальцы, но не мог унять дрожь, вызванную овладевшим им предчувствием.

— Это должно было стать ей уроком, — шептала волчица, — но Ровена продолжала помогать старому Мондрику всем, чем могла. Именно она попросила его тестировать тебя, когда доктор намеревался пригласить тебя в Фонд.

— Она попросила? — Барби с сомнением выпрямился на кровати. — Но она всегда была так добра и так дружелюбна настроена, — протестовал он, — даже после теста. Я думал, что она хорошо ко мне относится…

— Я думаю, она любила тебя. Наконец, у тебя были сильно выраженные наклонности человека, поэтому мы и решили оставить тебя в покое. Может быть, она надеялась, что со временем ты вырвешься из нашего круга, как сделала она. Она не знала, как сильна твоя наследственность.

Барби долго и пристально смотрел на усмехающуюся волчицу.

— Я хотел бы… — прошептал он, — я хотел бы знать раньше.

— Не расстраивайся, — посоветовала волчица. — Ведь эта женщина умерла, ты помнишь, желая предупредить Сэма Квейна.

— Что она хотела сказать Сэму?

— Имя Сына Ночи, но мы остановили ее, и ты играл свою роль очень хорошо, Барби, притворяясь его другом, умоляя его дать тебе шанс помочь, и стараясь утешить его рыдающую жену.

— Как? — Барби тяжело поднялся с кровати. Он внезапно почувствовал холод и стоял, болезненно шатаясь. — Ты же не… — прошептал он, задыхаясь, — ты же не хочешь сказать, что я…

— Да, Барби. — Волчица насторожила свои треугольные уши, ее зеленоватые глаза засветились злобным торжеством в ответ на его глубокое смятение. — Ты один из нас — тот самый могущественный, кого воспитали для роли нашего лидера. Ты — тот, кого мы зовем Сыном Ночи.

Глава 21 BO ТЬМУ

Барби в изумлении покачал головой.

— Нет! — Он дрожал, схватившись за столбик кровати и покрывшись холодным потом. Стараясь справиться с одышкой, он еле выдавил из себя слова протеста: — Я не верю этому.

— Поверишь, — промурлыкала она, — как только овладеешь своим могуществом. Но дары наших предков пробуждаются медленно — что ж, чем медленнее, тем значительнее. Они долго остаются невостребованными, о них даже не подозревают, они скрываются за доминантной наследственностью человека, пока не просыпаются — либо сами, либо с помощью таких экспертов, как Арчи Гленн. Твой отец промахнулся, слишком резко сообщив Ровене об ее особых свойствах, и человеческое в ней восстало.

Дрожа от слабости, Барби снова сел на кровать.

— Я не буду вашим Черным Мессией, — тихо прошептал он. — Это… это безумие. Во всяком случае, я тебе не верю. Я даже не верю, что ты здесь. Ты просто что-то из бутылки с виски. — Он угрожающе потряс кулаком в ее сторону. — Убирайся отсюда к дьяволу, пока я не закричал.

— Давай, кричи! — Эйприл беззвучно засмеялась, и красивые уши приподнялись. — Мой комплекс разума совсем не так силен, как твой, сестра Хэллер не сможет меня увидеть.

Барби не закричал. Минуты две он сидел на краю кровати, наблюдая за светлоглазой выжидающей волчицей. «Если Эйприл и впрямь просто галлюцинация, продукт белой горячки, — думал он, — она все же выглядит очень живой, грациозной и злобной».

— Ты следовала за мной вечером от Престона Троя, — внезапно упрекнул он ее. — Я знаю, ты была там, — вероятно, в другом обличье. Я видел на стуле в кабинете Престона твой белый жакет, на нем была приколота нефритовая волчица.

— Ну и что? — зеленоватые глаза дразняще улыбались. — Я всего-навсего ждала тебя, Барби.

— Я видел твой портрет в его спальне, — голос Барби вибрировал, — и видел, как он входил в твою комнату со своим ключом. Кто он для тебя, Эйприл?

Продолжая смеяться, белая волчица подбежала к нему и положила свои точеные белые лапки на его дрожащие колени. Во взгляде ее удлиненных глаз сейчас не было ничего от волчицы. На него смотрели нетерпеливо, радостно и все же слегка вызывающе глаза Эйприл Белл, и они блестели от слез.

— Значит, вот почему ты постарался от меня убежать вечером, Барби?

Он пробормотал хрипловато:

— Возможно.

— Значит, все дело в этом? — Ее холодная мордочка как бы импульсивно потянулась поцеловать его. — Ты глупый, ревнивый дьявол! Я тебе сказала, что мы — особые существа, ты и я, Барби. Мы рождены для выполнения особой задачи. Было бы слишком скверно, если бы я тебе не нравилась.

Он сердито потер то место, которое еще пощипывало от ее ледяного поцелуя, холодно настаивая:

— Кто тебе Престон Трой?

— Просто отец. — Она прыснула в ответ на его ошеломление и недоверие. — Все, что я рассказывала тебе о моем детстве и жестокости того невежды-фермера, — правда, я же говорила, что он не был моим отцом и знал об этом.

Белая волчица смотрела на него задумчиво.

— Видишь ли, моя мать была секретарем Престона до того, как вышла за фермера, и продолжала по возможности встречаться с ним. Фермер это подозревал, и охотно верил поэтому, что я колдунья, и был так жесток в своих наказаниях. Ему всегда не нравились мои рыжие волосы.

Волчица усмехнулась, вспоминая детство.

— Однако Престон был великодушен. Он, естественно, не мог жениться на матери, у него было слишком много секретарш. Но он посылал нам в Калифорнию деньги и подарки. Пока я не узнала о Престоне, мать говорила, что они приходят от мифической тети Агаты. После того как она умерла, он много сделал для меня, даже оплачивал мои счета в Гленнхейвене. — Ее зеленые глаза дразнили его. — Итак, ты ревновал, Барби?

— Наверное, да. Во всяком случае, я рад…

Он дотронулся до ее шелковистой шкурки нетвердыми пальцами, мокрыми от пота, и замолчал, так как зажегся свет, распахнулась дверь и в комнату вошла сестра Хэллер. Ее широкое лицо выражало неодобрение,

— Слушайте, мистер Барби, — увещевала она мягко, — вы же простудитесь, если будете всю ночь сидеть и разговаривать сами с собой. Позвольте мне уложить вас в постель.

Она решительно направилась к нему, и белая волчица отскочила от ее мощной лодыжки.

— Боже мой, что это? — Она всматривалась в оскалившуюся волчицу, не видя ее, и пригрозила Барби: — Вы должны находиться в кровати, когда я вернусь со снотворным.

— Ты не ляжешь в кровать, — сказала волчица, как только сестра Хэллер ретировалась. — Потому что нам пора идти.

— Куда? — недовольно прошептал он.

— Позаботиться о твоем друге, Сэме Квейне, — прожурчал голос Эйприл Белл. — Он собирается удрать от людей шерифа, их остановила высокая вода, и Сэм карабкается по тропинке, о которой полицейские не знают; несет этот ящик. Он обладает тем единственным оружием, Барби, которое может причинить тебе вред, и мы должны остановить его, пока он не научился им пользоваться. Я нашла связь с вероятностью, которая нам пригодится в нужный момент.

Барби упрямо сжал кулаки.

— Я не трону Сэма, — мрачно пробормотал он, — даже если я заколдован!

— Но ты не заколдован, Барби. — Белая волчица нежно потерлась шелковистым плечом об его колени. — Как ты не можешь понять, что ты один из нас? Теперь уже полностью, потому что твои последние связи с человеческим порваны сегодня вечером на Сардис-Хилл.

Барби неподвижно уставился на нее.

— Что ты имеешь в виду?

— Так ты до сих пор не чувствуешь своих потрясающих возможностей, Барби? — улыбнулась она с ласковой насмешкой. — Я покажу тебе, что я имею в виду, когда мы прибудем на Сардис-Хилл. — Она энергично кивнула конусообразной головой. — Нам пора.

Он решительно опустился на кровать.

— Я все-таки не верю, что мог быть этим Сыном Ночи, — безжизненно произнес он, — и я не причиню зла Сэму!

— Идем, — прошептала она. — Ты поверишь, когда я покажу тебе.

— Нет! — дрожа в холодном упрямстве, Барби схватился за железную кровать. — Не могу я быть таким чудовищным… существом!

— Ты будешь нашим лидером, Вилл, — мягко уговаривала она, — нашим новым атаманом в долгой борьбе за утраченное превосходство до тех пор, пока более сильный не займет твое место. Ты и я — наиболее могущественны в нескольких поколениях, но дитя с генами нас обоих будет иметь еще меньше качеств человека.

Она снова встала на четыре лапы и грациозно изогнулась у его колена.

— Пойдем.

Он пытался сопротивляться, но пальцы, охватившие железо кровати, разжались. Вернулось желание обрести крылатую мощь птерозавра, изображение которого он видел на рекламе нефтяной фирмы, и сразу же превратилось в страстное обжигающее нетерпение.

Его тело вздувалось и росло. Превращение было легким, потому что вся неловкость и боль исчезли, и он почувствовал себя свежим, сильным и диким.

Рядом с ним перевоплощалась и волчица. Она выросла, обрела две изящные ноги; округлость ее белого тела и шерсть пропали, она откинула огненно-рыжие волосы с обнаженных плеч. В страстном нетерпении Барби схватил стройную женщину кожистыми крыльями и поцеловал ее в холодные нежные губы гигантским ртом ящера. Смеясь, она звонко шлепнула его ладонью по твердой, покрытой чешуей голове.

— Сначала у нас другое свидание. — Она выскользнула из его сложенных крыльев и села верхом на бронированную спину. — Свидание с вероятностью и твоим старым другом — Сэмом Квейном.

Барби посмотрел на укрепленное окно, и стекло растаяло. Он проскользнул через отверстие с низко пригнувшейся девушкой на спине и, схватив могучими когтями подоконник, на мгновение обернулся, с легким содроганием и отвращением ища позади безобразную человеческую оболочку. К некоторому его удивлению, на белой больничной кровати ничего не было. Этот пустяк, тем не менее не обеспокоил его. Приятно было снова быть сильным, свободным и ощущать на спине сидящую верхом Эйприл.

— О, мистер Барби! Он услышал голос запыхавшейся сестры Халлер и ощутил неприятный свет из открытой двери. Ее лицо комически исказилось, когда она осматривала углы пустой комнаты и заглянула под кровать, держа иглу для подкожной инъекции. — Да где же вы?

У Барби возникло демоническое желание проявиться и показаться ей, но Эйприл Белл с упреком похлопала его по чешуйчатому боку. Оставив сестру Хэллер в растерянности, он расправил черные крылья и неуклюже бросился из окна.

Ночь все еще была пасмурной, и свежий южный ветер принес моросящий ледяной дождь, но его новые обостренные чувства позволяли хорошо видеть. Сырость и холод только подстегивали его, а слабость и усталость исчезли. Сильные и легкие крылья, разрезающие сырой воздух, уносили ведунов на запад.

Внезапно послышался лай собаки из домика фермера под ними. Пикируя, Барби своим свистящим криком подавил лай и восстановил тишину. Радостное ощущение своей силы поднимало его крылья. Вот это была жизнь! Все его конфликты и сомнения остались позади. Наконец он был свободен.

Внизу, в обход окутанных ночью гор, двигались огни автомобилем и мерцали фонари. Барби оценил обстановку и понял, что у полицейском облавы надежда на успех невелика. С тех пор как он покинул Сэма Квейна в пещере, потоки воды, сорвавшись с более высоких каньонов, превратили каньон Лаурель в совсем неприступное место, покрыли его белой пеной и валунами. Люди шерифа задержались у переправы.

— Им никогда его не поймать, — пробормотала Эйприл Белл. — Придется использовать связь с вероятностью, чтобы помочь Сэму Квейну поскользнуться на скалах и разбиться.

— Нет, — неохотно пробормотал Барби, — я этого не сделаю.

— Полагаю, что сделаешь, когда увидишь, что случилось на Сардис-Хилл.

Странное чувство страха напрягло его крылья, когда он снова направился на запад, следя за темной лентой шоссе, бегущего между складками высоких гор. Он парил над узким седлом ущелья и низко кружился над крутизной, высматривая что-то вдали своими непривычными глазами ящера.

Над крутым поворотом шоссе, рядом с мостовой остановились три автомобиля и черная санитарная машина. На краю дороги стояла небольшая группа любопытных, вглядывающихся вниз, на косогор, на развалины «седана» Фонда. Два человека в белом укладывали кого-то на носилки.

Барби увидел это, и его затрясло от страшной догадки.

— Твое тело, — тихо сообщила ему девушка. — В нем теперь нет нужды, так как твои возможности возросли. Я установила связь с вероятностью, пока ты спускался с горы, и помогла тебе освободиться.

Люди накидывали одеяло на того, кто был на носилках.

— Освободиться, — прошептал Барби, — ты хочешь сказать — умереть?

— Нет, — утешала Эйприл Белл, — теперь ты никогда не умрешь, если только мы убьем Сэма Квейна, пока он не научился пользоваться своим оружием. В настоящее время ты первый из нас, достаточно сильный, чтобы выжить, но при этом человеческое начало все же делало тебя слабым и несчастным. Настала пора отделиться.

Он изумленно покачивался на отяжелевших крыльях.

— Прости, милый. — Он услыхал в ее голосе спрятанное под дружеской усмешкой биение неожиданной нежности. — Наверное, тяжело потерять свое тело, даже если в нем отпала нужда, но ты действительно должен быть счастлив.

— Счастлив? — прокаркал он с горечью. — Быть мертвым?

— Нет, свободным, — нетерпение дрожало в ее хрипловатом шепоте, — ты скоро будешь чувствовать себя иначе, Вилл, потому что теперь, когда человеческие барьеры пали, проснутся твои грандиозные наследственные силы. Теперь ты владеешь всеми драгоценными тайнами могущественных сил, тайнами, которые сберегли наши предки и пронесли через те темные века, когда люди думали, что победили.

Его длинные крылья заколебались в воздухе.

— Милый, ты не должен бояться! — Темные пальцы нежно поглаживали чешую. — Я знаю, ты чувствуешь себя одиноким и растерянным, так было и со мной, когда мне впервые об этом сказали. Но ты не очень долго будешь один, — спокойно и бодро говорила она. — Видишь ли, Арчи Гленн считает, что я теперь тоже настолько сильна, что могу выжить.

Он медленно кружился на усталых крыльях.

— Конечно, я должна дождаться, когда родится наш наследник, достаточно чистокровный, чтобы восстановить нашу расу. — Он почувствовал, как ее тело напряглось, предвкушая свою задачу. — Но после этого я тоже могу отделиться, — мягко добавила она, — чтобы быть с тобой навсегда.

— Ну да, — фыркнул он вяло, — коллеги-привидения!

Она весело засмеялась, откинув назад свои огненно-рыжие волосы и засунув голые пятки в чешуйчатые бока, — не жалей себя, Вилл Барби! Ты теперь вампир, и мог бы научиться радоваться этому. Твой старый друг Квейн — вот кто нуждается в сочувствии.

— Нет! — гаркнул он. — Я не верю тебе.

Он спустился на свинцовых крыльях и медленно кружился над двумя людьми, переносящими его человеческую оболочку с места аварии в машину. Один из них поскользнулся на влажном камне, и они чуть не уронили то, что лежало под одеялом. Барби знал, что теперь это не имеет значения.

— Я содрогалась, когда Арчи впервые стал учить меня этому старому искусству, — весело болтала Эйприл Белл. — Только подумать — прячешься в темноте, может быть, в собственной могиле и выходишь ночью питаться! Это представлялось таким удивительным, а теперь кажется просто забавным.

Барби молча наблюдал, как двое мужчин поместили свою ношу в санитарную машину. Он с грустью думал о самостоятельных энергетических комплексах разума и жалел, что Сэм Квейн мало рассказал ему о находках экспедиции Мондрика в Алашани

— Это образ жизни, который вели наши предки, — рассказывала ведьма, — до того, как люди научились побеждать нас. Это — естественно, потому что наш свободный комплекс разума обладает удивительной силок. Он может сохраняться почти вечно, если только не разрушается светом, серебром или этими ужасными Камнями, которые люди хоронили с нами.

Казалось, она прислушалась, всматриваясь в северо-восток. — Пора найти Квейна — я чувствую, как формируется связь.

Он тяжело полетел на северо-восток и низко повис над людьми шерифа, ожидающими, когда отступит вода в каньоне,

— Не обращай на них внимания, — презрительно сказала Эйприл Белл, — у них нет серебряных пуль, и они не могут нас увидеть, Люди забыли, как воевать с нами, после ужасных времен инквизиции. Они даже не понимают своих собак. Теперь у нас единственная опасность — это Сэм Квейн.

Барби пролетел над переправой и поднялся выше над кипящим потоком, спускающимся с каньона Лаурель. Изящная рука Эйприл Белл указывала вперед, и он увидел Квейна. Шатаясь под тяжестью зеленого ящика на плече, Квейн шел по узкой неизведанной тропе, которая изгибалась на сумасшедшей высоте, над пенящейся водой.

— Подожди! — ворковала Эйприл Белл. — Подожди, пока мы овладеем возможностью, когда он поскользнется и упадет, это и есть связь, которую я чувствую.

Барби неторопливо кружил над острыми уступами гор. Даже сейчас он не мог не восхищаться Сэмом Квейном, который был храбрым и опасным противником. Презрев неравенство сил и длительную усталость, этот человек прилагал потрясающие усилим. При меньшем противостоянии он мог бы иметь шанс.

Наконец, карабкаясь по еле видным стертым ступенькам, очевидно, вырубленным индейцами, и толкая впереди себя драгоценный ящик, он дотащился до самой вершины утеса. Там он остановился лишь на миг и спокойно посмотрел на огни облавы над переправой. Затем, собравшись с силами, он снова упрямо поднял тяжелый ящик на плечи.

— Давай! — воскликнула Эйприл Белл.

Барби пикировал с наполовину сложенными бесшумными черными крыльями.

Сэм Квейн внезапно почувствовал опасность, попытался отодвинуться от пропасти и покачнулся, теряя равновесие. Он посмотрел наверх и его мужественное лицо исказила гримаса ужаса. Должно быть, Сэм умел видеть комплекс свободного разума, ибо Барби послышалось, что из открытого рта Сэма с болью вырвалось его имя.

— Значит, это ты, Вилл Барби…

Когти птерозавра схватили ящик, обитый железом. Просачивающийся из него запах древнего смертоносного вещества наполнил ноздри Барби сладковатым ядом. Само прикосновение к ящику вызвало дрожь и страшный озноб. Крылья парализовало, но Барби вцепился в него изо всех сил.

Ящик, вырванный из пальцев Сэма Квейна, рухнул вниз. Безжизненный Барби падал вместе с ним до тех пор, пока тяжелая ноша не выскользнула из его онемевших когтей. Тогда он судорожно раскинул болевшие крылья, чтобы задержать падение, и огромными глазами стелил за исчезающим в бездне ящиком.

Далеко внизу ящик ударился о выступ и разбился на деревянные осколки и деформированные куски белых пластов серебра. Барби видел оружие из черненного серебра, рассыпающиеся обломки желтой кости и дискообразный объект, со зловещим фиолетовым блеском, более вредным для глаз ящера, чем дневной свет.

Это ужасное свечение напомнило ему описание атомной аварии в Лос-Аламосе, при которой экспериментатор погиб.

«Разве реактивный уран, — подумал он, — более опасен, чем серебро? Если так, ведуны в целях атомной безопасности своих современников должны следить, чтобы никто из таких людей, как Квейн, не имели его в своем распоряжении».

Светящийся диск разбился об утес, и его остатки вместе со скелетами ликантропуса, старым серебряным оружием и всем остальным превратились в пенистый грязный хаос, сливаясь со скалами и водой разбухшего залива.

К чешуйчатым крыльям Барби вернулась жизнь. Он тяжело захлопал ими, удаляясь от облака зловония, издаваемого разбитым диском. Все еще потрясенный и слабый, он неуклюже приземлился на утес, возвышающийся над клокочущим потоком, Эйприл Белл соскочила с его спины.

— Ты был превосходен, Барби! — В ее голосе звучала бархатистая нежность, — Камень был для нас единственной реальной опасностью, и ты один из клана оказался достаточно сильным, чтобы овладеть этим ящиком. Смертельные эманации Камня парализовали бы любого из нас, прежде чем мы приблизились бы к нему.

Он поежился от удовольствия, когда ее наэлектризованные пальцы почесали его вздымающийся чешуйчатый бок.

— А теперь давай-ка докончим работу и убьем Сэма Квейна.

Уцепившись дрожащими когтями за мокрый выступ, на котором он примостился, Барби отрицательно покачал длинной бронированной головой.

— Какое зло может причинить Сэм? — запротестовал он решительно. — В ящике были его оружие и единственные доказательства, которые он мог предъявить, чтобы получить поддержку. Сейчас он просто обычный беглец от закона, подозреваемый в трех убийствах. Без этого ящика его рассказ покажется чистым безумием, и такие ведуны, как доктор Гленн, могут позаботиться о нем.

Он дотронулся до девушки длинным кожистым крылом.

— Предположим, он удерет от людей шерифа. Предположим, он достаточно глуп, чтобы попытаться рассказать свою историю. Или, скорее, написать ее. Возможно, какой-нибудь опрометчивый редактор осмелится издать ее, замаскировав под вымысел. Стоит ли ведунам беспокоиться?

Я думаю, нет. Ведуны-критики, без сомнения, расценят ее как тривиальную фантазию об эскапистах. Допустим, она попадет в руки такому выдающемуся психиатру, как доктор Гленн. Я вижу его сонную улыбку. Возможно, он скажет: «Интересный случай» и лениво пожмет плечами.

Другой такой же уважаемый ведун, может быть, добавит: «Картина реальности в искаженном представлении развивающейся шизоидной личности; автобиография психического расстройства». В заключение он, возможно, скажет, что легенды о вампирах были для людей в течение многих тысяч лет условным выражением чувства агрессии и вины. Кто поверит перед лицом такого угодливого изощренного скептицизма? Кто смеет поверить?

Птерозавр подобрал свои сложенные крылья, втянув их в чешуйчатые плечи.

— Давай забудем Сэма Квейна — ради Норы.

— Значит, опять Нора Квейн?

С лукавым негодованием Эйприл Белл выскользнула, извиваясь, из его ласкающих черных крыльев. Ее белое тело уменьшилось, голова удлинилась и заострилась, волосы превратились в шелковистую шерсть. Только злобные зеленоватые глаза волчицы остались прежними и вызывающе светились.

— Подожди меня, Эйприл!

С беззвучным смехом она убежала от него вверх по темному лесистому склону, куда не могли проникнуть его крылья. Но теперь превращение было легким. Барби заставил тело ящера принять форму огромного серого волка. Он уловил манящий возбуждающий запах белой самки и последовал за ней во тьму.

© М. Джокер, Росич, 1994