Вступление. Человек, который делал все, что ему взбредет в голову


Это было ранним утром в конце октября 1956 года. Большинство пассажиров тихоокеанского французского парохода "Таити", водоизмещением 10 тысяч тонн, еще не проснулось. А я уже был на ногах и спешил подняться на палубу, - мне хотелось на рассвете полюбоваться самым красивым островом в мире, островом Таити.

Я возвращался туда уже в пятый раз. Было еще совсем темно, и прошло немало времени, пока мне с большим трудом удалось различить пикообразный силуэт острова. "Неужели мы у долгожданных берегов?" - подумал я. И действительно, через четверть часа, в бледном свете зари, показался ближайший к Таити остров Муреа. Чуть восточнее, в 13 милях от него, отчетливо вырисовывался на фоне быстро светлевшего неба зубчатый конус кратера Таити, высотой более 2 тысяч метров. Рельеф выветрившихся гор, издали серых и безжизненных, словно лунный ландшафт, по мере того как мы приближались к острову, становился все мягче, а сами горы, освещенные солнцем, поднимавшимся на горизонте, все зеленее и красочнее.

Я был зачарован этой картиной. Она оставалась такой же, какой запечатлелась в моем сердце два года назад. Я невольно окинул взглядом весь горизонт - от исторического залива Матаваи на востоке до голого мыса Оутумаро на западе, с которого, по древнему таитянскому преданию, души умерших погружались в море, стремясь возвратиться на Гаваики, свою легендарную родину - рай полинезийцев. Прошло уже более ста лет с тех пор, как население острова было обращено в другую веру и усердно посещало церковь, но мне приходилось встречать здесь глубоких стариков, все еще веривших в это предание.

"Интересно, жив ли кто-нибудь из них?"- подумал я, направляясь в свою каюту, чтобы собрать вещи.

Приблизительно через час я вместе с женой возвратился на свой наблюдательный пункт на верхней палубе. В это время мы уже были у самого прохода в коралловом рифе, как раз напротив маленькой столицы острова Папеэте, неказистые домики которой почти совсем скрывались за пальмами, растущими по всему берегу. Повсюду виднелись хорошо известные мне береговые знаки, вызывавшие приятные воспоминания.

Лоцман ловко провел нас через узкий пролив, и теперь можно было различить названия стоявших у причалов белых шхун для перевозки копры. А это что за странная посудина? От неожиданности я замер. Почти напротив американского консульства, на том же самом месте, где девять лет назад нашел убежище наш несравненный "Кон-Тики", стояло такое же судно. На миг мне показалось, что время остановилось и я снова вижу наш бальсовый плот. Но вежливое bonjour [1] начальника порта, поднявшегося на борт, вернуло меня к действительности. Присмотревшись, я увидел, что этот плот во многом отличается от нашего: он был из бамбука и с двумя двойными мачтами. Сгорая от любопытства, я спросил начальника порта, откуда взялся этот плот. Он испытующе посмотрел на меня и лукаво ответил:

- Ниоткуда. Он построен здесь. Ты смеешься или в самом деле ничего не слышал о новой экспедиции Эрика де Бишоп? На этом страшилище под названием "Таити-Нуи" он вместе с четырьмя другими сумасшедшими собирается в начале ноября отправиться в Чили. У нас на Таити вот уже несколько месяцев только об этом и толкуют.

Пароход уже подходил к причалу, и наш разговор был прерван шумной толпой встречающих. Они обнимали меня и мою жену и по таитянскому обычаю нанизывали на нас множество венков и гирлянд из живых цветов, от которых мы начали задыхаться. Толпа друзей ожидала нас и на самой пристани. Закончив все формальности с документами в таможне, мы сели в ожидавшее нас такси. Мы буквально утопали в венках, и все-таки, когда я проезжал мимо пристани, мне удалось, хотя и мельком, увидеть желтый бамбуковый плот.

Этого было вполне достаточно, чтобы дать волю фантазии.

- Странно, как ты сразу не догадался, что это плот твоего лучшего друга Эрика, - усмехнулась Мария-Тереза, моя жена. Мы ехали в это время через пальмовые рощи, начинавшиеся сразу за чертой города.

Она была права. Конечно, я должен был сообразить, что на Таити мог выдумать нечто подобное только такой неисправимый искатель приключений, каким был Эрик де Бишоп, живое воплощение знаменитой серии художника ОA [2]. "Человек, который делает все, что ему взбредет в голову". Я сказал "искатель приключений" потому, что это самое подходящее определение для Эрика. Надеюсь, оно не вызовет неправильных представлений, будто он плохо воспитан, или беден, или вышел из простых людей. Эрик был настоящим аристократом и по своему внешнему виду, и по манерам, и по происхождению; несмотря на фламандскую фамилию, он был сыном французского чиновника. Сам он ни когда не называл себя бароном, хотя и унаследовал этот титул, но всякий раз, когда мне приходилось слышать, как некоторые величали его бароном, я невольно вспоминал другую знаменитость - барона Мюнхгаузена. У Эрика бывали самые невероятные приключения, только в противоположность Мюнхгаузену все они случались в действительности. И, что, конечно, менее важно, все значительные приключения Эрика происходили на море. Он любил море так же безрассудно и страстно, как некоторые мужчины любят желанных женщин. Но, к сожалению, это была любовь без ответа, так как большая часть его многочисленных плаваний кончалась катастрофой. Пожалуй, уже раз десять его спасали от преждевременной, но, казалось, верной смерти в волнах океана.

Такая необыкновенная страсть к морю была замечена родителями Эрика еще в годы его юности. Естественно, что они встревожились и сделали попытку вмешаться в судьбу сына, отправив его учиться на гидрографа. Они были уверены, что большинство способных гидрографов кончает свою карьеру начальниками канцелярий в гидрографическом управлении. Как Эрик и опасался, это была типичная чиновничья служба, поэтому, когда началась первая мировая война, он, не раздумывая, предложил свои услуги флоту и принял командование тральщиком. А через несколько дней тральщик был потоплен в Ла-Манше немецкой подводной лодкой. Плавать 24-летний капитан не умел и был спасен в самую последнюю минуту французским патрульным судном. Дальнейшая служба на флоте показалась Эрику настолько однообразной и бедной событиями, что он решил перейти в только что зарождавшуюся тогда авиацию. Но это не значило, что он расстался с морем. Наоборот, да простят мне неуместную шутку, его контакт с морем стал более тесным; однажды, когда Эрик находился в разведывательном полете над Средиземным морем, испортился мотор, и самолет с 800-метровой высоты упал в море. Летчику. другого разведывательного гидроплана удалось спуститься и до прихода спасательной лодки удержать на волнах потерявшего сознание Эрика. До самого конца войны он пролежал в госпитале.

Затем Эрик влюбился, женился, завел торговое дело и прожил несколько лет без всяких приключений. Но постепенно тоска по морю одолела его, и он, купив себе трехмачтовое судно, занялся перевозкой лесоматериалов из Северной Африки во Францию. Однажды во время шторма груз на судне сместился, и, прежде чем экипаж успел зарифить паруса, оно перевернулось и утонуло. Эрик и немногие члены его экипажа были подобраны каким-то кораблем, к счастью оказавшимся в этот момент неподалеку от места катастрофы. В итоге Эрик лишился своего любимого трехмачтового судна и одновременно с этим крушением потерпел крушение в супружеской жизни: из-за своего неуемного стремления быть свободным ему вообще нельзя было жениться. Ничуть не унывая, вскоре, в один прекрасный день он купил на последние гроши билет на пароход и в самом радужном настроении уехал в Китай. Его манили, как он сам признавался в своих воспоминаниях, тайны Тихого океана, он искал "что-то такое, что могло бы заполнить его жизнь и сделать ее более достойной". Конечно, это были весьма туманные искания, скорее свойственные юноше, чем мужчине, которому было под сорок.

Свою жизнь в Китае Эрик начал с того, что поступил в полицейский корпус французской концессии в Шанхае. Таким образом он получил возможность скопить достаточную сумму для осуществления своих новых планов. Через несколько лет, а именно в конце 1932 года, Эрик решил совершить плавание по Южным морям и изучить морские течения. Вполне подходящий предмет изучения для гидрографа. По его чертежам была построена джонка, водоизмещением в 40 тонн, которую он назвал "Фоу-По". Спутником Эрика оказался его сослуживец из полицейского корпуса по имени Татибо. Он был моложе Эрика на 10 лет, и Эрик называл его просто Тати. Но не успели Эрик и Тати покинуть Шанхай и выйти в море, как с севера налетел сильный циклон и подхватил джонку. Плавание закончилось через пять дней у скалистых северных берегов Тайваня. Толпа местных жителей поспешила к месту аварии и спасла полумертвых неудачников.

Придя в себя, потерпевшие отправились на следующий день к месту крушения и с ужасом обнаружили, что их благородные спасители растащили все остатки разбитого судна, вплоть до последней дощечки.

Другой на месте Эрика после такой катастрофы раз навсегда отказался бы от дальнейших путешествий, но Эрик обладал двумя качествами: настойчивостью (если не сказать бычьим упрямством) и обаянием. Эти качества очень часто ему помогали, как прежде, так и теперь. Через несколько месяцев он возвратился в Китай и уговорил благоволившего к нему французского консула подарить ему необходимые строительные материалы. Из них он построил вместе с Тати и несколькими китайскими плотниками новую джонку, назвав ее "Фоу-По II", Новая 12-тонная джонка по сравнению с прежней была более удобной для экипажа из двух человек, вернее для капитана и одного члена экипажа: Эрик всегда был капитаном. Для пополнения своей порядком оскудевшей кассы Эрик решил накупить старинных китайских вещей и перепродать их в зарубежных портах, - по его мнению это была блестящая идея. Он полагал, что на этом можно хорошо заработать.

"Фоу-По II" превзошла все ожидания Эрика и Тати. Благополучно достигнув Минданао, самой южной точки Филиппинских островов, чему не в малой степени помог почти полный штиль, мореплаватели вышли в Тихий океан, чтобы начать исследования большого встречного течения, которое, судя по морской карте, пересекает на этой широте весь Тихий океан с запада на восток в направлении, прямо противоположном пассатам. Этнографы того времени утверждали, что полинезийцы плыли на своих каноэ этим удобным морским путем от берегов своей родины, находившейся где-то в Азии, к далеким островам Южных морей. Это было очень важное утверждение. Однако ни один этнограф или океанограф серьезно не занялся исследованием встречного экваториального течения, называемого основной морской рекой. То немногое, что было известно о нем, основывалось преимущественно на случайных наблюдениях.

Эрик решил пройти по этому течению до островов Галапагос, что составляло примерно 9 тысяч морских миль - около трети всей окружности земного шара.

Ему важно было установить не только направление и силу течения, но и его ширину; поэтому, вместо того чтобы лечь курсом на запад, прямо на далекие острова Галапагос, Эрик пошел зигзагами. Продвижение вперед было, естественно, не особенно быстрым. За месяц "Фоу-По II" прошла всего лишь 600 морских миль. При такой скорости понадобилось бы более года, чтобы проделать весь путь, но это ничуть не уменьшило энтузиазма Эрика. Зато Тати становился все мрачнее и все чаще выказывал недовольство. Эрик не обращал внимания на нытье своего экипажа и спокойно продолжал идти зигзагами. Он все больше и больше убеждался в том, что полинезийцы во время своих переселений не могли здесь плыть, так как экваториальное течение было слишком слабым, а встречный ветер слишком сильным. Именно в этот период Эрик проявил самый большой интерес к навигационному искусству и этнологии полинезийцев. Эрик был неумолим, когда речь шла о каком-либо открытии или доказательстве какой-то теории, и он наверняка равнодушно отнесся бы к жалобам Тати, если бы не выяснилось одно обстоятельство: на судне оказалась масса "безбилетников" - целая колония корабельных червей-шашней, забравшихся в доски ниже ватерлинии. Волей-неволей Эрику пришлось приостановить свои исследования, и он, развернувшись на 180°, направился к берегам тогдашней Голландской Ост-Индии, где можно было произвести ремонт корпуса и обшить его медными листами.

Он зашел на верфь в Амбоине на острове Серам. Местные искусные мастера быстро и хорошо выполнили необходимые работы. Непредвиденные расходы настолько опустошили кассу Эрика, что он решил зайти в Сидней и продать там кое-какие китайские антикварные вещи. Но вместо наикратчайшего пути через Торресов пролив Эрик избрал иной, более разумный, хотя на первый взгляд и долгий, - он задумал обогнуть с запада всю Австралию. В нормальных условиях хорошие попутные ветры способствовали бы быстрому и легкому плаванию. Но, к сожалению, все оказалось не так, как указывалось на картах и в лоциях. Задул не попутный ветер, а встречный, разыгрался сильный шторм, и джонка неудачников превратилась в разбитое корыто; Наконец им удалось ценой нечеловеческих усилий еле живыми выбраться на северо-западное побережье Австралии, возле поселка Брум, где жили искатели жемчуга.

Путешественникам все же пришлось пробираться через Торресов пролив, изобилующий опасными банками и подводными рифами. Они во что бы то ни стало хотели попасть в Сидней. К сожалению, на "Фоу-По II" двигателя не было, как и на большинстве судов, рисковавших заходить в эти воды. Поэтому, несмотря на искусство Эрика и острое зрение Тати, джонка неоднократно садилась на мель, больше того, в заливе Папуа, почти у самого выхода в открытое море, она потеряла мачту. Лишенную снастей джонку течение вынесло в устье реки возле южного берега Новой Гвинеи, где она увязла в иле среди вывороченных деревьев, сломанных сучьев и разного хлама. Не успели они хорошенько осмотреться, как из мангровых зарослей выбежала толпа людей, вооруженных острыми копьями, и свирепо уставилась на них. У каждого воина нос был прикрыт щепой. Зрелище было не из приятных. Оба путешественника подумали, что эти люди приведут своего кока и принесут большой котел, но вскоре они привели двух прилично одетых миссионеров и принесли длинную веревку. Отважные друзья по несчастью прожили некоторое время среди обращенных и необращенных новогвинейцев и в начале 1935 года снова отправились в путешествие. Эрик решил, что антикварные вещи можно было бы не продавать до прихода в Калифорнию, и поэтому он, не обращая внимания на протесты Тати, снова взял курс на экватор, чтобы продолжить интересные исследования. Все шло пока благополучно, только на Соломоновых островах Эрик, ослабевший и измученный малярией, свалился в воду. Наверное, он утонул бы, если бы его не спас верный Тати. После двухмесячного зигзагообразного плавания Тати порядком устал от исследований встречного экваториального течения и тут решительно потребовал высадить его на берег. Эрик понял, что придется пойти на уступку, не дожидаясь, пока его непривычный к морской жизни экипаж поднимет бунт.

Ближайшей землей были Маршалловы острова, один из них - Бикини - впоследствии стал всемирно известен, но Эрик не горел особым желанием к ним приближаться. После первой мировой войны Маршалловы острова, как и другие острова Микронезии, стали подмандатной территорией Японии, а японцы, как известно, всегда обращались бесцеремонно с иноземными посетителями. Но Тати так стремился выбраться на берег, что на него не действовали никакие увещевания. Неохотно, с предчувствием недоброго подошел Эрик к ближайшему атоллу Джалуит. Его опасения оправдались. Японский комендант сразу же учинил им перекрестный допрос и заявил, что будет допрашивать до тех пор, пока не добьется от них признания, что они американские шпионы. Через две недели терпение коменданта лопнуло, и он, не добившись от Эрика и Тати желаемого признания и даже не извинившись, отправил их на джонку, грубо приказав побыстрей и подальше убираться от Маршалловых островов. Повинуясь его приказу, они быстро подняли столько парусов, сколько мог выдержать такелаж джонки, и ушли.

Эрик окончательно убедился, что Тати больше не интересуется морскими течениями, и заявил о своем намерении высадить его на Гавайских островах; он даже не подумал о том, что это значило дать крюк ни много ни мало, как в 4 тысячи морских миль.

Через несколько дней мореплаватели почувствовали отвратительный запах гнили, доносившийся из помещения, где хранились съестные припасы. Они открыли дверь и сразу догадались, в чем дело. Пока их допрашивали, сыщики коменданта произвели на судне обыск. В поисках компрометирующих документов и адских машин они вскрыли все банки с консервами и заботливо опаянные ящики с провиантом. Эрик и Тати выбросили за борт испорченные продукты, и у них остался всего лишь один пакет сухарей. К счастью, цистерна с водой оказалась нетронутой и почти полной.

В течение трех недель путешественники питались сухарями, водой и супом, приправленным смазочным маслом. Вначале они попробовали ловить рыбу, но их старания оказались безуспешными, так как у них не было подходящей наживки. Тогда они решили не тратить свои иссякающие силы попусту, а постараться быстрее достигнуть далекой цели. Но ни течения, ни ветры им не благоприятствовали, и жизнь на джонке превратилась в бесконечный кошмар. На четвертой неделе путешествия Эрик и Тати настолько ослабели, что не могли управлять судном и пустили его по воле волн. К концу пятой недели, словно в тумане, им показалась земля - высокий, голый, скалистый берег. Путешественники хотели было приподняться, но это оказалось им не по силам, и они потеряли сознание. Когда же они пришли в себя, перед ними открылось невообразимое зрелище - вокруг них толпились страшные, отвратительные уроды. Они подумали, что это галлюцинация, но один из спасителей объяснил им, что произошло. Джонку прибило к северному побережью острова Молокаи (группа Гавайских островов), где находилась колония прокаженных Калаупапа. Узнав о том, что "Фоу-По II" разбилась о прибрежные скалы и все их записи, вахтенные журналы и другие вещи погибли, мореплаватели сильно огорчились.

За время вынужденного и довольно длительного пребывания в больнице Эрик прочитал уйму книг по этнографии. В одной из них он увидел рисунок полинезийского спаренного каноэ, и у него возникла новая идея: продолжать исследование морских течений на такой посудине. Если в доисторические времена местные жители пользовались спаренными каноэ для своих дальних путешествий, значит эти суда должны быть мореходными, кроме того, таким образом можно изучить полинезийский способ мореплавания. Выйдя из больницы, Эрик сразу же стал готовиться к новому путешествию. Он твердо решил, что впредь будет ходить в плавания только в одиночку. Но как быть с беднягой Тати, который отнюдь не собирался провести остаток своей жизни на Гавайских островах? Можно было вернуться домой на пароходе, но это стоило очень дорого, а кроме того, Тати давно отдал Эрику свои последние деньги. Эрик великодушно предложил Тати доставить его во Францию, будто речь шла о прогулке в шхерах, а не о рискованном плавании,- им предстояло покрыть расстояние, равное половине окружности земного шара.

Однако Тати, уже вполне усвоивший философию Эрика, безропотно согласился, радуясь, что наконец-то их пути разойдутся. Неразлучные друзья, не теряя времени, принялись за постройку третьего судна.

Через год судно было построено, и в начале марта 1937 года Эрик и Тати весело распростились с Гавайскими островами и множеством новых друзей, упорно предлагавших дать их скромному одиннадцатиметровому спаренному каноэ название "Два гроба". Хозяева же решили назвать его "Каимилоа", так называлось знаменитое каноэ, о котором рассказывается в одной гавайской легенде. Очень скоро выяснилось, что "Каимилоа" не только устойчивое и легко управляемое, но и быстроходное судно. Радуясь, что у него такая замечательная посудина, и горя нетерпением поскорее выполнить данное Тати обещание, Эрик поднял все паруса и совершил большой переход с необыкновенной для подобного судна скоростью. Первые 2 300 миль от Гавайских островов до острова Уиллис были пройдены без остановки за месяц с небольшим. Оттуда Эрик, не колеблясь, взял курс на Торресов пролив и прошел через него с такой уверенностью, будто помнил каждый риф еще с того времени, как плыл на "Фоу-По II". Остальная часть пути до Бали была пройдена легко и быстро - судно шло гораздо быстрее, чем прежние. В Индийском океане дела шли не хуже. Подгоняемая необыкновенно сильными северо-восточными пассатами, "Каимилоа" летела словно гоночная моторка. На 59-й день они прибыли в Кейптаун. Средняя скорость судна в сутки была не менее 100 миль, что можно считать потрясающим успехом, если учесть дальность расстояния. Следует заметить, что Эрик и Тати прошли бы этот путь еще быстрее, если бы в районе южнее мыса Доброй Надежды не попали в шторм; тогда вышло из строя рулевое управление, и их угнало к северной границе полярных льдов. Следующий этап от Кейптауна до Танжера они прошли за 100 дней. Затем они миновали Азорские острова и Португалию, даже не выходя на берег, и достигли конечного пункта - Канны. Тати не помнил себя от радости, когда наконец оказался дома; твердо решив никогда больше не совершать таких путешествий, он поспешно распрощался с капитаном и исчез, как только "Каимилоа" подошла к берегу. Эрик же, по-прежнему плененный тайнами Тихого океана, не хотел оставаться во Франции дольше, чем это было необходимо. "Каимилоа" несомненно была прекрасным судном, но Эрик считал, что его не мешало бы усовершенствовать. Улучшений понадобилось значительно больше, чем он предполагал, и поэтому после перестройки получилось совершенно новое каноэ с двойной оснасткой. На этот раз оно было названо двойным именем "Каимилоа-Вакея". В 1939 году перед началом войны, как раз в тот момент, когда Эрик уже собирался покинуть Францию, совершенно неожиданно появилась решительная американка с красивым полинезийским именем Папалеаиаина, с которой Эрик познакомился еще в Гонолулу. И вместо задуманного плавания в одиночку он быстро и весело принял решение совершить свадебное путешествие в Южные моря.

"Каимилоа-Вакея" оказалась быстроходнее и устойчивее своего предшественника. А Эрик превосходно владел искусством кораблевождения. Но неделю спустя после начала путешествия где-то у Канарских островов с ним произошло несчастье. Такие несчастья с необыкновенной регулярностью повторялись в течение всей жизни Эрика. Однажды темной ночью он, непонятно как, очутился под испанским пароходом. Красивое, милое каноэ было разрезано пополам и через несколько минут утонуло. Только благодаря тому, что Папалеаиаина умела плавать, Эрику, который так и не научился этому искусству, удалось продержаться на поверхности до появления спасательной шлюпки, спущенной с парохода. Молодожены были спасены.

Вслед за этим было еще одно приключение в полной событиями жизни Эрика. Ему не хотелось жить в оккупированной Франции, и он стремился во что бы то ни стало вернуться в Южные моря. Папалеаиаина, напротив, хотела остаться на суше. С удивительной изобретательностью Эрик разрешил эту, казалось совершенно неразрешимую, проблему. Он получил должность французского консула на Гавайских островах, как только Соединенные Штаты установили дипломатические отношения с правительством Виши. Если теперь, спустя много лет рассматривать его действия, они покажутся оппортунистическими и сомнительными. Однако, чтобы иметь правильное представление об этом эпизоде в его жизни, необходимо знать, что Эрик по старой семейной традиции был роялистом и родители его долгое время были соседями и друзьями маршала Петэна. Поэтому приход Петэна к власти рассматривался Эриком как правильный шаг, ведущий к восстановлению королевской власти, и благодаря личным дружественным узам со старым маршалом он слепо верил в него больше, чем в других соотечественников, которые - и этого не следует забывать - за небольшим исключением в то время считали Петэна спасителем Франции.

В Гонолулу Эрик пользовался уважением и популярностью. Но вскоре правительство Виши окончательно потеряло престиж. Положение консула постепенно стало осложняться. В конце концов власти упрятали Эрика в тюрьму, заподозрив в нем японского шпиона. На этот раз последствия оказались менее катастрофичными, чем десять лет назад, когда у японского коменданта на острове Джалуит зародилось такое же подозрение. Кончилась война, исчезла и шпиономания, поэтому освободили из заключения и Эрика. Он тут же начал подыскивать подходящее судно, твердо решив, независимо от того, согласится Папалеаиаина или нет, отправиться в задуманное плавание по Южным моряк, которое не по его вине оказалось отложенным на такой долгий срок.

Не найдя полинезийского спаренного каноэ, он, наконец, остановил свой выбор на китайской джонке "Ченьхэ", водоизмещением в 150 тонн. Когда-то это была роскошная увеселительная яхта, но во время войны американцы переоборудовали ее под плавучий офицерский салон в Пирл-Харборе. Хозяин судна, которому оно было только что возвращено, стремился использовать его с наибольшей выгодой. Наивный и легкомысленный в денежных делах, Эрик немедленно вошел с ним в компанию по закупке копры и торговле продовольствием, тканями и другими товарами во французской Полинезии. Видимо, он был искренне убежден, что ему удастся совмещать коммерцию с научной деятельностью. Компаньон Эрика, заинтересованный только в финансовой стороне дела, предусмотрительно решил не покидать берега. А когда Эрик возвратился из первого плавания в Гонолулу, довольный замечательными морскими течениями и знакомством с местными жителями, выяснилось, что дело, по непонятным причинам, оказалось убыточным. Крайне удивленный, Эрик собрался было снова отправиться в путь с тем, чтобы возместить убытки. Но у его компаньона были другие намерения. Из предосторожности он успел уже рассчитать экипаж и начал поговаривать о банкротстве и тяжбе с Эриком. Эрик почувствовал, что его недавно обретенная свобода находится под угрозой. Тогда он вместе с одним любителем приключений пробрался однажды темной ночью на "Ченьхэ" и, взяв курс на Таити, навсегда исчез из жизни своей жены и своего компаньона. Обычно экипаж этой большой джонки состоял по меньшей мере из восьми человек. На этот раз на нем отлично справлялись два пирата, и менее чем за три недели без каких-либо происшествий они прошли 2400 миль. Эта смелая авантюра вызвала огромную сенсацию в Гонолулу. За такой, мягко выражаясь, отчаянный поступок Эрик заслужил порицание в самых крепких выражениях, и не только со стороны своего бедняги-компаньона. В данном случае, как и во многих других подобных, Эрика можно было оправдать, пожалуй, только тем, что он, к сожалению, опоздал родиться на несколько веков. Ему следовало бы жить в XV или XVI веке, когда всякий, кому надоело сидеть дома, мог стать морским разбойником или конкистадором.

Я познакомился с Эриком как раз вскоре после этой смелой выходки. Несмотря на свой возраст - ему только что исполнилось 60 лет, - он выглядел таким живым и по-мальчишески веселым, что я сразу был им очарован. Мы расстались словно самые лучшие друзья, хотя наши взгляды почти во всем расходились. Последующие два года я провел на островах архипелага Туамоту, где Эрик время от времени появлялся на своей смешной джонке; случалось, что иногда он задерживался на день, на два только для того, чтобы убедить меня в правильности своих революционных этнографических теорий. У меня сложилось впечатление, что торговля копрой и другими товарами шла туго у новых компаньонов. Вскоре компания обанкротилась, и "Чень-хэ" пришлось продать.

Эту неудачу Эрик воспринял весьма хладнокровно, чтобы не сказать просто равнодушно, и тут же со свойственной его характеру приспособляемостью устроился землемером на архипелаг Тубуаи, состоящий из шести труднодоступных и изолированных скалистых островов, расположенных в 300 милях от Таити. В течение нескольких лет об Эрике было известно только то, что он пишет толстую научную книгу и пользуется необыкновенной популярностью среди местных земледельцев, благодаря своей изобретательности при разрешении спорных вопросов между ними. Я был убежден, как и все, что возраст взял наконец свое и Эрик ушел на покой. На самом деле оказалось, что он уединился на некоторое время на острове Тубуаи только для того, чтобы подготовиться к очередному и самому большому в его жизни морскому путешествию.

Естественно, что я просто сгорал от нетерпения узнать подробнее о новых планах Эрика, когда увидел его плот. Я бросил свои многочисленные чемоданы и саквояжи и на следующее утро возвратился в Папеэте. Мне не пришлось долго стоять на набережной и звать Эрика. Он сразу же появился в дверях каюты, скорее похожей на хижину и занимавшей большую часть палубы бамбукового плота. За те два года, что мы не виделись, Эрик заметно поседел. Вид у него был озабоченный и усталый. Но как только он заметил меня, лицо его просветлело, он перекинул сходни, и я перешел на борт плота. Внутри вместительной каюты я увидел красивую полинезийку, которую Эрик представил так: "Моя вахине с Руруту". С необыкновенной тактичностью, характерной для ее расы, она, улыбаясь, села в уголок, дав нам возможность поговорить наедине.

Как бы предупреждая мои расспросы, Эрик сразу же заговорил с некоторой горечью:

- Подражание вашему путешествию на "Кон-Тики" давно уже стало спортом, поэтому я ничуть не удивляюсь, когда вижу, как все покачивают головами и спрашивают, кому нужна такая экспедиция. Но могу тебя заверить, что у меня такие же серьезные намерения и такая же научная цель, как и у Тура Хейердала, когда он десять лет назад решил отправиться в путешествие на своем плоту. Разница лишь в том, что я хочу доказать прямо противоположную теорию. Но, может быть, не стоит об этом говорить? Ты ведь только смеешься над моими теориями и тоже считаешь меня сумасшедшим.

Я постарался объяснить ему, что не могу быть ни сторонником, ни защитником его теорий, не познакомившись с ними, и снисходительно отношусь ко всякому сумасбродству. Эрик успокоился, достал карту Тихого океана и продолжал:

Мою экспедицию будут сравнивать с вашим путешествием на "Кон-Тики", поэтому я охотно принимаю теорию Тура Хейердала за исходную. Я вполне согласен с ним, что в Южной Америке и на Полинезийских островах существуют одинаковые нравы и обычаи и тот же растительный мир. Но мы по-разному объясняем это сходство. Тур Хейердал утверждает, что первыми поселенцами Полинезии были светлокожие люди из Перу, которые полторы тысячи лет назад переплыли через Тихий океан на бальсовых плотах и поселились на островах Южных морей. Я же, после двадцатилетних исследований и долгих размышлений, пришел к такому выводу: сходство объясняется тем, что в доисторические времена викинги из Полинезии, совершая свои далекие путешествия в Южную Америку и обратно, оказали влияние на индейские племена и, в свою очередь, сами подверглись их влиянию. Таким образом, здесь, на мой взгляд, первостепенное значение имеет не переселение из района в район, а культурный обмен между народами, который существовал раньше и теперь существует; да вот, например, американцы одеваются по парижской моде, а французские музыканты подражают американскому джазу.

- Но ведь это совсем не новая теория, - безжалостно возразил я. - Не меньше дюжины этнографов утверждали в своих книгах и статьях, что полинезийцы, совершая смелые дальние плавания вдоль и поперек Южных морей, не раз достигали берегов Южной Америки. Мой земляк Эрланд Норденшельд опубликовал, например, еще в 1931 году небольшой доклад, который...

- Я очень xoрошо знаком с тем, что написали Норденшельд, Фредерици, Диксон, Риве, Букк, Хорнел, Эмори и им подобные, - воинственно перебил меня Эрик. - Но никто из них ничего не понимает в мореплавании. Они передвигают народы по карте туда и сюда, словно шахматные фигурки, совершенно не считаясь с действительностью. Большинство из них полагает, например, что полинезийцы плыли прямо с Таити или Мангарева в Южную Америку на своих спаренных каноэ несколько тысяч морских миль, навстречу сильным восточным пассатам, дующим круглый год. Новое и ценное в моей теории заключается в том, что я показываю не только маршрут полинезийцев, но и на каких судах они плавали к берегам Южной Америки и обратно. Посмотри-ка на карту. Откуда бы полинезийцы ни начинали свои плавания в Америку, можешь быть уверен, они спускались примерно до 40° южной широты, в район сильных западных ветров. Почти у Южной Америки их подхватывало течение Гумбольдта и несло до Перу, откуда, естественно, легко было возвратиться в Полинезию, пользуясь восточными пассатами и течениями, как это было доказано вашим путешествием на "Кон-Тики", Все, кому бы я ни объяснял эту простую теорию, уверяют, что любой, полинезийский экипаж, пустившись на такую авантюру, неминуемо погиб бы из-за сильных холодов и штормов, свирепствующих в районе 40° южной широты. Значит, надо прежде всего доказать, что этот южный путь является единственно возможным, и я готов проделать его. Из всех этнографов, интересующихся мореходством полинезийцев, только Тур Хейердал решился на подобную попытку, и поэтому я его уважаю больше всех других моих противников.

Я с глубокомысленным видом кивнул головой и задал вопрос, уже давно вертевшийся у меня на языке:

- Но скажи, Эрик, почему ты собираешься отправиться в путешествие на бамбуковом плоту, а не на спаренном каноэ? Насколько я знаю, единственными судами, на которых плавали в былые времена полинезийцы, были каноэ с балансиром и спаренные каноэ.

- Ты отчасти прав. Ни один европеец никогда не видел настоящего морского парусного плота

полинезийцев, построенного из бамбука, - ответил Эрик. - Но не надо торопиться с выводом, что в Полинезии никогда не было таких судов. Они несомненно исчезли еще до того, как были открыты острова, и по той простой причине, что полинезийцы перестали совершать дальние плавания. Однако повсюду можно видеть парусные плоты, пусть претерпевшие большие изменения. И на некоторых островах по сей день живут старики, которые могут описать эти древние суда.

Должно быть, на моем лице выразилось сомнение, так как Эрик повысил голос и убежденно добавил:

- Надо полагать, что в очень далекие времена на всем Тихом океане плавали на парусных плотах. Если это не так, то чем же объяснить, что по обе стороны Тихого океана по-прежнему пользуются плотами одного и того же типа - в Перу на востоке, на Тайване и в Индокитае на западе?

- Поэтому-то ты и оснастил свой плот и перуанским выдвижным килем и китайским такелажем, всем сразу, - выпалил я.

Эрик с серьезным видом кивнул головой. Я не вполне себе представлял, как можно было построить доисторический плот, никогда не видев его. Но моя главная задача показать, каким человеком был Эрик де Бишоп и какую цель он преследовал, совершая путешествие на плоту. Поэтому я не буду подробно останавливаться на этом споре, который продолжался несколько часов. Наш разговор был прерван сильным стуком в дверь каюты. С разрешения Эрика вошел новый посетитель. Это был коренастый, крепкого телосложения мужчина лет тридцати, с прямым и смелым взглядом. Он сразу же произвел на меня приятное впечатление. Эрик представил его. Это был Алэн Брэн, один из его четырех спутников. Он спросил, как и где разместить только что привезенные съестные припасы. Эрик несколько раздраженно ответил, что Алэн достаточно опытный моряк, чтобы разрешить этот вопрос самостоятельно, и с жаром продолжал оспаривать мое замечание относительно его теории. В дверь снова постучали. На этот раз вошел коллекционер автографов. Он забыл свою ручку и книгу, но все же попросил Эрика дать автограф. Почти одновременно появились остальные три члена экипажа. Они пришли посоветоваться с капитаном по какому-то важному делу. Я быстро попрощался с Эриком и с его вахине, которая по-прежнему любезно улыбалась мне, и отправился укладывать свои вещи.

Через две недели после нашей беседы состоялось отплытие. Это был настоящий народный праздник. Подобное зрелище можно было увидеть на Таити во время ежегодных состязаний на каноэ по случаю национального дня Франции 14 июля. Все европейские обитатели Таити и тысячи островитян, во главе с губернатором и католическим епископом, торжественно прошествовали к пристани. Многие прибыли на парусных каноэ и, медленно подгребая веслами, нетерпеливо кружили вокруг обвешанного венками плота. Всюду стоял гомон, раздавался смех, звучали песни. Вдруг послышалась барабанная дробь. Шум стих, и все начали смотреть в ту сторону, откуда она доносилась. Через секунду из прибрежных зарослей показалась толпа таитянок-танцовщиц "хула-хула" в юбках из лыка. Ритмично покачиваясь, они приближались к Эрику и его спутникам. Затем они станцевали зажигательный "упаупа", спели сочиненную по случаю отплытия плота прощальную песню, сняли с себя венки из белых цветов, "тиары", и надели их на шеи путешественников. Это были типичные таитянские проводы, какие местное население устраивало в древние времена выдающимся вождям, отправлявшимся в дальние и неведомые края.

Явно взволнованные Эрик и его товарищи сошли на борт "Таити-Нуи" и забрались на крышу каюты. Ожидавший их буксир потянул плот в море. Я провожал взглядом эти два столь отличавшиеся друг от друга судна, пока они не скрылись за Оутумаро, мысом Прощания душ. Пятеро мужчин - маленький, сухой человек в белой рубашке и коротких штанах и четверо богатырей в набедренных повязках - до последней минуты стояли на крыше и весело махали оставшимся на берегу.

Два года спустя почти такая же толпа снова собралась на пристани в Папеэте, встречая возвращавшихся путешественников. Но на этот раз не было ни шуток, ни смеха, ни песен, девушки-танцовщицы, одетые в белые праздничные платья, стояли вместе со всеми.

За несколько дней до возвращения путешественников жителям Таити стало известно, что путешествие на плоту закончилось трагически: Эрик де Бишоп погиб.

Французская канонерка, высланная за оставшимися в живых, с приспущенным флагом медленно подходила к пристани. Офицеры и матросы выстроились в почетном карауле; под громкие рыдания женщин и мужчин матросы подняли из трюма судна простой деревянный гроб и установили его на прицеп военного автомобиля. Только через некоторое время после того, как автомобиль уехал, появились остальные участники путешествия. Товарищи Эрика медленно шли по сходням. Они были сдержанны, молчаливы и, казалось, все еще находились под влиянием пережитого. Их короткие ответы тонули в гуле толпы. Из того немногого, что я услышал, было не трудно понять, что все тяготы экспедиции легли на плечи Алэна Брэна. Опасное путешествие наверняка окончилось бы еще более трагично, если бы он не сдержал слово, данное Эрику, и не сопровождал его и на обратном пути от Чили до Полинезии.

Несколько дней спустя по счастливой случайности Алэн оказался моим соседом в Паэа, местечке на западном побережье Таити. И мы часто встречались. Вначале Алэну было, видимо, тяжело говорить о неприятных и вызывающих горькие воспоминания переживаниях. Но однажды вечером лед тронулся. Неторопливо, будто исповедуясь передо мной, он обстоятельно рассказал все, что произошло за эти два долгих года, начиная с того радостного дня, когда в ноябре 1958 года они отправились в путешествие с острова Таити, до печального возвращения в сентябре 1958 года.

Вот этот рассказ, просмотренный Алэном до того, как я получил разрешение на издание его в форме книги. Алэн был последним и самым близким другом Эрика де Бишоп, его достойным преемником по руководству экспедицией, и поэтому я позволю себе начать рассказ с него, то есть с тех странных обстоятельств, которые привели Алэна к первой встрече с Эриком.

Итак, слово предоставляется Алэну.

Загрузка...