Александр Белов БРИГАДА - 12 Штурм вулкана

Пролог

Особняк цыгана Дамиана в городе Красносибирске знали все. Расположенный на берегу местного водохранилища, он еще издали поражал воображение своей показной роскошью, начиная от черных завитков на кованых решетках окон и кончая золоченым флюгером в форме Мефистофеля на Крыше. Особенно подчеркивали богатство цыганского дома царившие вокруг него разруха и запустение.

Покосившиеся деревянные домишки местных жителей, притулившиеся к высокому кирпичному забору, напоминали оборванных нищих у парадного подъезда роскошного дворца.

Джип «лексус», на котором подъезжали к особняку со стороны центра города Саша Белов и Злобин, то плавно взмывал вверх на ухабах грунтовой дороги, то зарывался бампером в глубокие лужи… В эти моменты Витек, сидевший за рулем, тихо и со знанием дела матерился.

Витек начал сигналить еще до того, как они остановились перед черными металлическими воротами, украшенными золотым орнаментом. В воротах приоткрылась узкая калитка, из нее выглянул молодой чернявый цыган и тут же скрылся. Видно, побежал куда-то докладывать о прибытии гостей.

— Саша, ты точно решил один идти? — спросил Витек. — Может, все-таки я с тобой? От этого табора чего угодно можно ожидать, лучше подстраховаться…

— Жди меня здесь, — не терпящим возражений тоном приказал Белов, — я с ними не драться приехал, а поговорить…

Калитка снова открылась, из, нее вышел кудрявый цыган средних лет. Сияя золотыми зубами, он развел руки в стороны, показывая, как рад видеть «дорогого гостя», и отступил назад, приглашая войти. Белов вылез из машины, направился к воротам.

Цыган пропустил его вперед, а сам пошел рядом, показывая дорогу. За забором оказался мощенный гранитной плитой двор, чистый и ухоженный. Но Саша знал, что за каждый этот камень и за каждый кирпич в стене дома заплачено не только деньгами, но и жизнями наркоманов и слезами их родных и близких.

Они подошли к дому. Со двора наверх, прямо в кабинет наркобарона, вела наружная лестница под черепичной крышей. Цыган остался внизу, а Белов поднялся наверх, потянул на себя покрытую резьбой дверь и оказался в просторной комнате, увешанной коврами и картинами.

Прямо напротив входа в антикварном кресле за массивным столом сидел широкоплечий мужчина с седыми усами и такой же седой шевелюрой. На нем был расшитый золотыми нитями малиновый жилет, на шее сверкала толстая золотая цепь. В унизанной перстнями руке он держал тяжелую дымящуюся трубку…

За его спиной мгновенно возникла пара крепких, похожих друг на друга парней в одинаковых черных куртках. У обоих темные волосы, как и у Белова, были собраны на затылке в хвост. Крепыши застыли за спиной у хозяина, скрестив руки на груди.

Не дождавшись приглашения садиться, Саша сделал несколько шагов вперед и опустился в кресло напротив хозяина. Некоторое время Белов и цыган молча смотрели друг на друга через разделявший их стол, потом Дамиан отложил трубку и сказал:

— Ну, зачем звонил? Говори, что хотел сказать, или уходи. У меня нет времени на пустяки.

— Я пришел сказать тебе только одно, — сразу перешел к делу Белов, — я хочу, чтобы ты перестал торговать наркотой в этом городе. Руководству комбината, на котором я сейчас работаю, нужны здоровые молодые люди, а не подсаженные тобой на иглу наркоманы. Которые будут гробить оборудование и тащить с комбината все, что не прибито, лишь бы продать и купить у тебя новую дозу отравы.

Охранники за спиной Дамиана не смогли удержаться от пренебрежительных улыбок: мол, горяч их гость, не знает, с кем имеет дело… Но сам старик остался невозмутим — только едва заметно поднял брови. Цыган не торопясь выбил серый пепел из трубки и снова принялся набивать ее табаком. Закончив это ритуальное действо, задумчиво посмотрел на Белова:

— И давно ты работаешь на комбинате начальником службы безопасности? — спросил он его.

— Два месяца, — ответил Саша.

— Два месяца? — с притворным удивлением протянул наркобарон, закуривая трубку. — О тебе ходят слухи, что это ты вытащил Рыкова из чеченского плена… Это правда?

— Да, — коротко ответил Белов, не вдаваясь в подробности.

— И еще я знаю, — продолжил цыган, — что ты и есть тот самый московский бандитский авторитет Саша Белый, которого уже несколько раз убивали, а ты все еще живой ходишь по земле… Вот видишь, Александр Николаевич, я все про тебя знаю, а ты про меня не знаешь ничего. А ведь пришел мне угрожать…

— Я не угрожаю, — ответил Белов, — пока я просто прошу переменить твою сферу деятельности с нелегальной на легальную. Обойтись без наркоты, иначе мне придется принять меры.

Барон был недоволен этим разговором и продолжать его не видел смысла, потому что был уверен — все останется на своих местах. Белов думает, что если он известный московский бандит, то тут на периферии все лапки перед ним вверх поднимут. Но ненависти к парню не испытывал — решил поучить, пояснить, как обстоят дела на этой кухне. Поэтому Барон помолчал немного и сказал:

— В этом городе я живу давно, Ты еще в детский сад ходил в своей Москве, а я тут жил. Много при мне сменилось его хозяев и директоров комбината, даже начальник милиции три раза менялся, но я как был здесь, так и остался. А ты всего два месяца в городе, а думаешь, что можешь мне говорить такие слова. Я знаю, что Рыков дал тебе очень большую власть, практически карт-бланш, и поэтому ты такой смелый. Согласен, Рыков теперь в нашем городе царь и Бог. Его поддерживает президент Батин. Но и над Рыковым люди есть, повыше его. И если уж я тут сижу и никто меня не трогает, то сам подумай, значит, есть кому за меня слово замолвить. Может, тебе в Москве места не хватает и ты хочешь здесь под себя все подгрести? Так что ли, Белый?

— Ты не понял, цыган, — ответил Саша, — того Саши Белого уже нет… Он убит и похоронен на свалке, сгорел в. куче мусора… А мое дело теперь — очищать землю от такой сволочи, как ты и…

— Ну, тогда ты вообще никто и звать тебя никак, — грубо перебил Александра барон, даже не дослушав его, — и нечего мне тут из себя корчить Робин Гуда. Послушай совета, сынок, я тебе скажу так. Если попал на хлебное место, пользуйся этим, как все вокруг. Греби в свой карман, строй себе дом-крепость, открывай счета в швейцарском банке. Будь как все! А пойдешь против шерсти, против тех, кто живет по понятиям, по правилам, перемелем тебя, как кость в мясорубке, и…

— Пошел ты со своими советами, — в свою очередь перебил его Белов, вставая с места, — мое дело предупредить. Узнаю, что наркотой продолжаешь заниматься, несмотря на мою просьбу, — пожалеешь!

— Покажите ему, где тут выход, — устало сказал барон охранникам.

— Сам справлюсь, — ответил Белов, повернулся и быстрым шагом пошел к двери.

Но Дамиан окликнул его, пряча ухмылку в усы:

— Как жена себя чувствует?

Саша резко обернулся и ответил:

— Нормально. А что?

— Ничего, так, просто спросил, — цыган поднял руки, словно хотел показать — нет у меня против тебя оружия, сдаюсь.

Саша вышел и хлопнул дверью.

Часть первая ПЛОЩАДЬ ТРЕХ ВОКЗАЛОВ

I

Два месяца назад Белов решил принять предложение Рыкова и перебрался из Москвы в Красносибирск. Ярославу, жившую у него на старой квартире, он взял с собой, а дед Афанасий еще раньше вернулся в свои родные места.

После плена и издевательств Омара Ярослава похудела, осунулась… Первое время после переезда она сидела дома и никуда не хотела выходить. Плакала по ночам. Саша не лез ей в душу. Спали они в разных комнатах… Белов, как мог, старался успокоить ее и думал, что время сотрет воспоминания о плене, все забудется и они станут жить как муж и жена. И детей еще нарожают.

Однажды он пришел с работы, видит — она плачет на кухне, стал успокаивать, обнял, но не совладал с собой — все же живой человек, здоровый мужик, возбудился от близости любимой женщины, стал расстегивать пуговицы на блузке. И тут с Ярославой случился нервный припадок — она упала на пол и стала просить прощения у Белова: Саша никак не мог понять, в чем же она перед ним виновата…

Он взял ее на руки, отнес в спальню и положил на кровать. Сам сел рядом, попросил рассказать о том, что ее угнетает. Ярослава и сама была готова это сделать, тем более что Саша всегда вел себя как разумный человек, располагающий к открытости.

Оказалось, Омар взял ее силой, как только они прибыли в Хасавьюрт. Несмотря на ее сопротивление, несмотря на то, что она сломала ему при этом руку! А потом он велел приковать ее цепью к железной кровати и каждый день приходил к ней в подвал, бил ее и насиловал, пользуясь ее беспомощностью.

Саша догадывался о том, что заставляет Ярославу так часто плакать, особенно по ночам, но не спешил лезть с расспросами и бередить еще не зажившую рану.

Он сам себя винил в том, что Омару удалось похитить Ярославу, и раз уж так произошло, делать нечего. Поэтому рассказ Ярославы его не удивил:

— Я тебя люблю, и то, что было с тобой в плену, для меня не имеет значения, — сказал он, погладив ее по голове. — Омар наказан, он мертв, и чем быстрее ты забудешь то, что с тобой произошло, тем быстрее мы сможем жить нормально, как муж и жена.

— Это еще не все, — сказала Ярослава, утирая слезы.

«Что еще? — с тревогой подумал Александр. — Неужели она полюбила Омара? Она же еще девчонка, а он был ее первым мужчиной, и, может быть, она не может его забыть?» Эта мысль вызвала у Белова всплеск ревности, он едва сдержался и принялся уговаривать себя, что его любимая женщина ни при чем, Омар мертв — злиться не на кого, только на самого себя за то, что дал арабу возможность похитить ее. Ярослава подняла на него полные слез глаза.

— Если выгонишь меня, помни, что мне идти некуда, — сказала она.

— Что ты говоришь такое? — Он вскочил и принялся ходить по комнате. — Я тебя люблю, как я могу тебя выгнать?

— Я беременна… — тихо произнесла Ярослава.

Виктор Петрович Зорин принимал Рыкова в своем шикарно обставленном кремлевском кабинете. Его опала завершилась, как он и предполагал, триумфальным возвращением в Москву. Друзья из администрации президента сумели уверить Батина, что госчиновники такого уровня на дороге не валяются, что он больше пользы принесет Отечеству в Москве, нежели на Дальнем Востоке. Но перед возвращением Зорину пришлось помотаться по европам, естественно, по делам государственной важности.

Поэтому, хотя со дня освобождения Рыкова из плена минуло уже два с половиной месяца, встретиться им все никак не удавалось. Виктор Петрович колесил по Евросоюзу, обремененный делами, а Рыков в Красносибирске снова брал бразды правления в свои руки. Но Зорин понимал, что в нынешней ситуации худой мир с Рыковым важнее доброй ссоры с ним же, и встреча с красносибирским олигархом состоялась по инициативе Зорина. Формальным поводом послужило желание лично поздравить Рыкова с удачным освобождением из чеченского плена.

Зорин, честно говоря, догадывался, что тот не только подозревает его в причастности к своему похищению, но может иметь прямые доказательства его к этой авантюре отношения. Если принять во внимание, что во время захвата Рыкова погибла его жена Татьяна, то нетрудно предположить, какой оборот может принять эта встреча. Но будучи опытным игроком и сведущим человеком, Зорин решил перехватить инициативу и убедить Рыкова, что его роль в похищении и отстранении Олега Алексеевича от должности директора алюминиевого комбината сильно преувеличена.

Однако Рыков с самого начала их встречи повел себя очень сдержанно, никаких обвинений Зорину не предъявил, поэтому Виктор Петрович избрал для общения панибратски-дружеский тон.

— Ты налегай на икорочку, — указывал он вилкой на открытую банку с черной икрой после того, как они выпили за встречу по рюмочке коньяка, — восстанавливай силы. Небось, в зиндане тебя чеченцы икрой-то не кормили?

Он расхохотался, но заметив отсутствие реакции со стороны собеседника, внезапно погрустнел, нахмурился и покачал головой. Потом вздохнул, дружески похлопал Рыкова по плечу.

— Вот ведь как бывает в жизни-то. Какие испытания она нам посылает… — сказал он с таким видом, будто и он вместе с Рыковым сидел в холодном зиндане, переносил тяготы и лишения плена.

Оказалось, что подлец Рыков умеет держать паузу не хуже Станиславского. Он безмолвствовал, а Зорину приходилось выкручиваться и придумывать темы для разговоров. Чтобы скрыть замешательство, Виктор Петрович с озабоченным видом встал, прошелся по кабинету туда-сюда и сказал:

— Ты молодец, Рыков, что, вернувшись из плена, вот так, — он сжал свой большой кулак, — за комбинат взялся. Без тебя шалтай-болтай все шло. Хоть и пытался, как мог, твой младший братец Матвей Алексеевич, которого мы посадили временно исполнять твои обязанности, старался не ударить в грязь лицом, да опыта маловато у него пока и хватка не такая твердая, как у тебя. Приходилось ему постоянно все подсказывать, помогать. Меня он постоянно отвлекал по пустякам. Смешно подумать — звонил мне по три раза на дню. Конечно, как твой зам по социальным вопросам и быту он еще тянет, но без тебя как без рук. Нету у тебя надежного помощника, чтобы комбинат можно было на него оставить, даже на банальный случай твоей командировки или отпуска. Нету…

— Теперь есть, — сказал нейтральным тоном Рыков.

— Уж не Белова ли ты имеешь в виду? — нахмурился Зорин, резко обернувшись. — Учти, эти твои самовольные перестановки на ключевых постах в комбинате совету директоров не слишком нравятся. И мне лично тоже не нравятся, потому что Белова этого я знаю уже достаточно давно и не с лучшей стороны.

Рыков счел за лучшее промолчать, не вступать в полемику с Зориным. Все равно Виктор Петрович не может приказать ему убрать Белова с должности, может только порекомендовать, а эти рекомендации чиновника, хоть и владеющего солидным пакетом акций алюминиевого комбината, Рыков все-таки может пропустить мимо ушей.

— И опять же, хочу заметить, — продолжил Зорин, ступая по кабинету, — ты продвигаешь Белова наверх, а своего родного брата Матвея сместил с должности директора по социальным вопросам и быту, отправил его работать на унизительную должность директора Дворца Культуры. Да, я согласен, за время твоего отсутствия он там накуролесил, убытки большие понес комбинат от его руководства. Понятно, что он по своим организаторским способностям не способен управлять даже баней, но все же даже это не дает тебе права так с ним поступать. Запомни, кто в. нашу колоду попал, тому пути вниз "уже нет, путь даже рухнет и развалится все, чем он командовал, ему путь или наверх, или на параллельную по статусу должность. А твой поступок всю нашу номенклатурную систему ценностей подрывает. Я заставить тебя не могу, но прошу, верни Матвея на место, дай ему толкового зама и пусть он сидит, руководит соцкультбытом. Это несложно. Да и на этом месте он вреда большого не причинит.

— Хорошо, я сделаю это, — согласился Рыков.

Он понимал, что этой уступкой Виктору Петровичу на некоторое время отвлечет его "внимание от персоны Белова, так ему ненавистной. Рыкову крайне неприятно было общаться с Виктором Петровичем, но приходилось. Он, конечно, уже не такой вельможа, как раньше, но напакостить при желании может, и даже очень.

Младший брат Рыкова, Матвей, о котором говорил Зорин, пока Рыков-старший сидел в плену, ничего не предпринял для того, чтобы спасти брата, потому что давно мечтал занять его место в руководстве комбината. Рыков хорошо знал своего брата — хоть и одной с ним крови, а. полная противоположность ему — завистливый, жадный, трусливый и тупой. Вытащил его Рыков буквально за уши из рядовых инженеров, устроил на хорошее место, но младший брат его только позорит да за спиной пакости готовит.

Поэтому Рыков и решил отправить Матвея туда, где ему и место было — во Дворец Культуры директором, но вызвал этим поступком недовольство Зорина. Виктор Петрович явно младшего Рыкова приучил к хозяйской своей ноге, не давал в обиду.

Они поговорили еще какое-то время о делах на комбинате, после чего Зорин стал с намеком поглядывать на часы. А потом открытым текстом сообщил, что его ждет сегодня Сам, Батин то есть, нужно, мол, подготовиться. Рыков с плохо скрытой иронической улыбкой откланялся и вышел из кабинета Зорина.

Хотя билет на самолет у него был на завтрашний день, засиживаться в Москве Рыкову было некогда. Он сел в машину и велел водителю ехать в аэропорт. Столько у него идей накопилось, столько своих ошибок хотел он исправить, которые осознал только в чеченском плену, в зиндане, что не сиделось на месте…

Семен — смотрящий за Красносибирском, посаженный на это место от столичных воров, выглядел интеллигентно, как профессор математики — тонкие очки в дорогой оправе и хороший дорогой костюм французского пошива. Аккуратную стрижку и идеально ровные усики его припорошила легкая седина, говорящая о том, что обладателю когда-то черных, как смоль волос, в жизни иногда приходилось нелегко.

Хотя кличка у него была Семен, но звали его Сергеем, и смотрящий очень не любил, когда в глаза его называли по кличке. Для всех своих бойцов и для людей посторонних он был Сергеем Сергеевичем. Водки смотрящий не — пил, сигарет не курил. В своей организации он поддерживал четкую иерархию и железный порядок.

Иначе и нельзя было, потому что теснили местных бандитов приезжие уголовники во главе с криминальным автритетом по кличке Грот, который был тоже посажен в Красносибирск от блатных, но на другое дело — контролировать цепочку переправки оружия из Сибири на Кавказ. Но Гроту места было мало — он хотел взять под свой контроль весь Красносибирск. А Семен ему в этом препятствовал.

Случались стычки, в которых не было победителей, и все оставалось на своих местах, пока вдруг Грот внезапно не исчез. Поговаривали, что за ним из столицы приехали фээсбэшники и смыли его в унитаз. Остатки команды Грота разбежались, кое-кто примкнул к братве Семена, но уже на вторые роли. Таким образом, остался Семен в городе один от бандитов посаженный, и не было у него конкурентов, если не считать милицию, которая то и дело прищемляла его пацанам хвосты, а то и другие места.

Сам Семен очень любил волейбол, оттого заставлял своих бандитов по пятницам проводить товарищеские матчи между бригадами различных районов города. Поначалу бандиты, привыкшие пятницы проводить с пивом и телками в бане, тихо роптали, но потом втянулись и стали даже получать удовольствие от игры. Играли они. в спортзале одной из городских школ, когда уроки уже заканчивались и школьники покидали помещение.

Саша Белов после встречи с наркобароном подъехал на «лексусе» к школе и услышал доносящиеся сверху из спортзала удары по мячу и веселые, задорные крики с легким матерком. Он вышел из машины и, на этот раз взяв Витька с собой, прошел в школьные двери, криво исписанные отнюдь не законами физики, а словами, которые приличные людей не говорят вслух.

Они прошли по длинному пустому коридору, где гулким эхом отдавались их шаги, и остановились у двери спортзала.

— Эй, пацаны, кого ищем? — спросил громким голосом детина из раздевалки.

Он был и в ширину, и в высоту примерно одинаков и в школьной раздевалке смотрелся, как патиссон, засунутый в банку из-под шпрот. Громила переодевался после игры, поигрывая накачанными мышцами. Рядом с ним переодевался второй мужчина лет тридцати — с татуированными руками и внешностью бойца Коза Ностры — итальянский нос, близко посаженные глаза и смуглая кожа. Типичный гангстер из Голливудских фильмов.

— Нам Семен нужен, — сказал Витек.

— По поводу? — насторожился громила.

— Мы договаривались с ним в волейбол поиграть, — ответил Белов.

— А кто такие будете? — деловито спросил громила.

— Саша Белый, — ответил за Александра Витек, как будто это он был Саша Белый.

Тот из бойцов Семена, который был похож на гангстера, услышав ответ, безмолвно вышел из раздевалки в спортзал и через минуту вернулся, вертя на своем татуированном изображением перстня пальце связку ключей. Настороженность на его лице сменилась благодушием.

— Побудем пока минут десять в каморке физрука, — предложил он, — у братвы сейчас полуфинал, а Семен судит, он отойти не может, иначе они все там раздерутся. А минут через десять они закончат играть, вся братва свалит по домам, никого не останется, кроме нас, Семена и вас. Чтобы чисто поговорить. Заодно Семен передал, что с тобой, Саша Белый, хочет один на один в волейбол сыграть. Как ты?

— Нормально, — ответил Белов и еле заметно улыбнулся.

Манера разговора похожего на гангстера бойца Семена напомнила Саше его погибших друзей Космоса и Пчелу. Они любили вот так же «чисто по-пацански базарить». Сначала дурачились, а потом прилипло — не оторвешь.

— Меня вообще-то Дуба кличут, — представился «гангстер», протягивая Саше татуированную руку, — а этого кинг-конга — Герман.

Белов и Витек пожали ему руку, потом подошел и Герман. Его пожатие похоже было на давление стотонного пресса. Вообще местные бандиты выглядели добрейшими людьми, но Белов-то знал, что это впечатление обманчиво — как-никак сам эту школу прошел.

Это сейчас они тише воды, ниже травы, а начни с ними чего делить, превратятся в волков. Приставят ствол к голове, скажут, извини, мол, братан, ничего личного, мне самому ты очень симпатичен, но, понимаешь, так сложились обстоятельства! И нажмут на спуск.

— Как насчет чифиря? — спросил Дуба, отворяя двери с нацарапанной по краске надписью «физрук, тупой мудак», которые находились как раз напротив спортивного зала. — У меня кипятило из бритв тут есть, банка закипит через десять секунд.

— Я бы попил, — сказал Витек, который на свалке пристрастился к чефиру.

Дуба обернулся, пристально посмотрел на него и спросил:

— Слышь, братан, ты на Ревде в девяносто пятом на строгаче не чалился? А то я гляжу, физиономия у тебя знакомая?

— Не чалился я на Ревде, — ответил Витек, — в девяносто пятом я в танке горел на площади Минутка в Грозном.

— Обознался я, значит, — сказал Дуба, крутя ключ в раздолбанном замке каморки физрука, и тут до него дошел смысл сказанного. — Так ты, чего, братан, с чеченами воевал, что ли?

— С боевиками я воевал, — ответил Виктор, — а не с чеченцами. Чеченцы это народ такой, а боевики — они национальности не имеют — просто уроды.

— Тебе видней, — сказал Дуба и отступил, приглашая войти.

Белов зашел в тесную каморку, заставленную спортивным инвентарем и кубками, с маленьким столом, узким окошком и одним стулом. За ним зашел Виктор. Герман тоже хотел зайти, но Дуба поймал его за рукав и сказал:

— Слышь, ты бы побыл пока снаружи. Ну куда ты при своих габаритах лезешь? Ты в. гараж заходишь, плюнуть некуда, а. тут и так тесно.

Герман сжал кулак, похожий на крупный арбуз, и занес его над головой Дубы. Тот моментально признался, что совершил ошибку, понял, раскаивается и даже сам готов побыть пока в коридоре. В каморке они поместились с трудом, но веселый балагур Дуба не давал им скучать, рассказывая забавные истории из своей богатой событиями уголовной жизни, оттого сидели они в тесноте, да не в обиде.

Белов чифирь пить не стал, дождался, когда братва, которая играла в спортзале, начнет расходиться. Из спортзала вышел одетый в адидасовский костюм седой мужчина, в котором по уверенному взгляду Саша угадал Семена. Белов попросил у Дубы его кроссовки на игру и направился вслед за местным смотрящим в спортзал.

II

— О тебе, Белый, легенды ходили, — сказал Семен, сделав первый удар по мячу.

Крученый мяч перелетел через сетку, как пуля, Саша едва успел его отбить. Вообще-то он не слишком волейболом увлекался, но отступать было не в его правилах. Он ничего не ответил Семену. Ну, ходили Легенды — и хорошо, развенчивать «культ личности Белова» он не собирался. И так уже совершил ошибку, сказав цыганскому Барону, что того Саши Белого больше нет, и ничего хорошего из этого не вышло. Для него самого тот человек — Саша Белый — умер, а для окружающих он еще жив, и пусть так оно и будет пока.

Семен играл хорошо, Саша едва поспевал отбивать его мячи — ему не до атаки было, лишь бы удержаться. Да и видно было, что Красносибирский авторитет решил загонять Белова, играл со злостью, бил без пощады, чтобы Саша не мог мяч поймать. Если бы Семен сейчас выиграл, то психологически одержал бы победу над Беловым и тогда в предстоящем разговоре все преимущества оказались бы на стороне Семена. Понимая это, Александр не сдавался — на него работал тот факт, что Семен перед встречей с ним провел уже три игры и подустал.

Закончили вничью, присели рядышком на лавочке, тяжело дыша. Семен достал из сумки бутылку минеральной воды, открыл ее и протянул Белову. Тот с удовольствием отхлебнул — пить хотелось страшно.

— Наша вода, красносибирская, — пояснил смотрящий, внимательно отслеживая реакцию гостя, — не то что в Москве — водопроводного розлива. Эта точно подземная. Скважина триста метров глубиной. Теперь вот выпускаем минералку, в бутылках.

— Сам бурил или с братвой? — пошутил Белов, но Семен на шутку не отреагировал.

Было видно, что местный авторитет совсем не рад встрече с Белым. Наверняка он почувствовал угрозу своему положению среди уголовников Красносибирска — у Саши Белого все-таки авторитет был о-го-го даже по московским меркам, не говоря уже о провинции. А Красносибирск был территорией Семена, на которой он кормился и с которой только что вытеснил Грота. И «ни пяди своей земли» он никому отдавать не собирался. А Белов, по его представлениям, именно за этим приехал в Красносибирск!

— Что в наши края привело? — спросил Семен, открывая еще одну бутылку с местной минералкой для себя. В Москве, что ли, тесно стало?

Белов и не надеялся, что его примут тут, в Сибири, с распростертыми объятиями — варягов на Руси со времен Рюрика не любят! И на комбинате тоже косились на него всякие там директора по снабжению, помы по кадрам и прочие заместители — все, кто в местной номенклатурной колоде давно был тасован-перетасован. Естественно, никто из них Белова в свою игру принимать не хотел. В лицо, конечно, улыбались радушно, рады, мол, безумно вас лицезреть, а на самом деле все затаились пока и ждали, на чем же можно будет его подловить да набок завалить. Так и Семен себя вел. С виду вроде радушный, минералочкой угощает, а в глазах ненависть — сожрал бы.

— Мне с тобой, Сергей Сергеич, делить нечего, — ответил Белов, — я на твой кусок не зарюсь. Вы же тут на золоте сидите, а из деревянных плошек жидкие щи хлебаете. Самому не надоело, что в городе беспредел и нищета? У тебя же две дочки растут, я знаю, за них тебе не страшно?

— Тому, кто моих девочек тронет, — хмуро произнес Семен, — я лично башку снесу. Это все в Красносибирске хорошо знают. А вырастут мои дочки, у меня денег хватит, чтобы их отсюда отправить на ПМЖ в столицу или в Питер. А то и вообще за границу отправлю учиться.

— Так значит, Красносибирск для тебя — охотничьи угодья? — поинтересовался Белов. — Сам охотишься, а другим фиг с маслиной?

— А ты сам-то не такой, что ли? — усмехнулся смотрящий. — Ангел белокрылый? Я-то знаю, что ты деньгу хочешь поиметь на нашем алюминии, ты же на нем в Москве и поднялся. Не так, что ли? Что ты мне тут сказки рассказываешь о собственном бескорыстии?

Конечно, все было не так просто, как казалось Семену, Да, когда-то поднялся он, Саша Белый, на самый верх, зато потом скатился вниз по наклонной плоскости на самое дно. И богат был, от баксов прикуривал, и чифирек с бомжами на свалке пивал… Так что все у него уже в жизни было. Недавно еще ходил по людям, да что там по людям — по трупам… Да еще поплевывал на них сверху… А теперь понял, что трижды прав Борис Гребенщиков, когда поет: «Если хочешь стоять, нужно держаться корней». А разве корни не те люди, по которым он раньше ходил и которые не глядя топтал? Но говорить об этом, объяснять, по полочкам раскладывать Саша не стал. Просто ответил:

— Нет, не так. Деньги меня не интересуют…

Для первого знакомства достаточно информации. Да и Семен Саше понравился — не обычное быдло отмороженное, мужик с головой, видимо, тоже его судьба не в ту сторону закинула в свое время, как, впрочем, и самого Белова. Повернись дело по-другому да будь Россия родная нормальной страной — может, стал бы тогда красносибирский авторитет учителем в школе или тренером по волейболу.

— Слышь, Белый, ходят слухи, это по твоей наводке Грота менты скрутили? — за-дал вопрос Семен. — Типа откат это за то, что он тебя убить хотел и чеченцам сдал?

Белов усмехнулся… Ему было ясно, как рассуждает Семен, расклад простой: Грот наехал на Белова, тот вывернулся и в свою сторону накатил на Грота. Вывод — Грота сдал Белов. Саша не стал ни отпираться, ни кивать головой, мол, я Грота наказал. Не было еще случая, чтобы он кого-то сдал Введенскому, а тем более ментам. Руками фээсбэшников устранил несколько криминальных авторитетов, что было, то было. А вот до мелкого стукачества не опускался. Но какой смысл оправдываться? Он просто поинтересовался:

— А сам-то ты как относишься к тому, что какие-то уроды продают ваххабитам оружие и потом из этого оружия наших парней в Чечне убивают?

— Мне до этого дела нет, — сказал Семен, — у Грота был свой бизнес, у меня свой, и мы не пересекались.

— Ой, не звезди, братан, — покачал головой Саша, — будто я не знаю, что Грот хотел тебя из города выдавить. А насчет того, что тебе дела нет, тоже не прав. У тебя две дочки, их в армию не возьмут, а были бы у тебя два сына, ты бы по-другому рассуждал.

— Никак бы не рассуждал, — возразил Семен, — отмазал бы их от армии и все…

Как бы ни юлил Семен, Саша видел, что мужик он нормальный и промысел Грота не одобряет, но привык — это твой огород, это мой, ты в мой не лезь, и я в твой не полезу. А где-то в глубине души благодарен он был Белову за то, что Грота из города выдернули, хотя никогда в этом не признается.

— Пошли, что ли? — предложил Саша. — Наигрались вроде.

Семен согласился и поднялся с низкой лавки, которая была рассчитана на учеников младших классов.

Семен негласно подчинялся самому большому человеку в городе — директору комбината Рыкову, стало быть, Белов теперь для него был вроде коллеги. Но Семен подчинялся Рыкову не напрямую, а косвенно — через больших московских паханов, которые с общероссийскими паханами были на короткой ноге. А выпади Рыков из Зоринской колоды, что, собственно, сейчас и происходило, Семену сразу же из Москвы последовала бы команда — поддержки Рыкову не давать, а то и наоборот — вызвать беспорядки.

Рыков до плена хорошо подкармливал братву Семена. Расчет был прост и безотказно работал почти во всех промышленных городках России. Ведь лучше было досыта кормить И давать жировать двум десятым населения — как раз столько было бойцов у Семена, — чем всех оставшихся работяг обеспечить нормальной зарплатой и пропитанием.

Бригада Семена играла роль овчарок при стаде овец. Помимо мелких разборок с матереющими юнцами, Жаждавшими урвать свой кусок, и наведения порядка в мелко-уголовной среде, братва Семена исполняла функции политической полиции.

Например, когда по указке Зорина, который мечтал занять место Рыкова, в городе устраивались демонстрации типа «Рыкова долой» или «Рыков, вали домой», то тогда приезжали Дуба с Германом и еще пара человек и демонстрацию разгоняли. Со стороны складывалось впечатление, что довольные жизнью бьют недовольных. Прямо-таки классовая борьба. Но это были вынужденные меры.

По-другому поставить дела на комбинате Рыков до своего чеченского плена не имел возможности, ведь большая часть прибыли уходила в Москву в карманы нескольких человек, именуемых ныне олигархами, а значительно меньшая оставалась в городе и. дробилась на крохи — зарплату рабочим, на социальные нужды, на закупку оборудования для производства. Честно говоря, самого Рыкова такой дисбаланс вполне устраивал, ведь он и сам относился к числу олигархов и из прибыли комбината в карман не капало даже, а рекой текло.

А оттого и Семен оставался при своей должности «главной овчарки», сдерживающей народный гнев. Он же контролировал и другие испытанные временем способы, позволявшие народный гнев сильно смягчить. Он контролировал продажу дешевой водки и оборот наркотиков, прикрывая Барона, на этом имел свою «копейку» и тоже ничего менять не собирался.

А поскольку теперь Рыков решил ломать сложившийся порядок вещей — не только самому жировать, но дать народу жить нормально, то Семен с братвой мог остаться без привычной работы и встать в оппозицию к грядущим переменам во главе своей серьезной боевой силы, а непререкаемым авторитетом подсоединить к этой силе не слишком разбирающихся в политических перипетиях работяг.

Для первого раза результат их встречи все-таки был положительным. Хоть вопросов никаких и не решали, но и не стали друг другу омерзительны, а это уже неплохо. Белов вышел из спортзала и увидел, что Дуба что-то убежденно доказывает Витьку.

— Я тебе говорю, что в чифирь надо добавлять щепотку соли, — говорил он, сдержанно жестикулируя, — проверено сто раз. Крепость заварки просто отличная.

Витек не спорил. Белов, выйдя из спортзала, отдал Дубе кроссовки, надел свои ботинки, кивнул Виктору и пошел по коридору по направлению к выходу. Витек, хромая, поспешил за ним.

— Слышь, Витек, ну ты все понял? — крикнул вслед Дуба. — Если кто в этом городе на тебя наедет, звони, не стесняйся, я ему кишки отобью.

— Договорились, — сказал Витек и пояснил Белову: — Дуба с Германом ребята-то нормальные.

Белов нехотя кивнул. Нормальные, только когда ты с ними заодно. Но встанешь в оппозицию, станут другими.

Александр Белов и Диктор Злобин поздно вечером приехали в трехкомнатную квартиру, которую Рыков предоставил Саше и Ярославе. Ярослава ждала Сашу с работы и как обычно нервничала. Маленький животик стыдливо скрывала под просторным халатом.

После того разговора с Сашей она попросила найти для нее врача, который согласился бы сделать аборт. Она поздно поняла, что беременна, а теперь кто сделает аборт на таком сроке? Только если уговорить за деньги.

Но Белов был категоричен — ребенок будет жить, он не виноват в том, что его отец террорист Омар. У него уже маленькие ножки и ручки есть, и сердце бьется — Белов видел во время УЗИ эту «фасолину». И к тому же это была первая беременность Ярославы — сделай она аборт, еще неизвестно, будут ли у нее потом дети.

Нельзя сказать, что решение это далось Белову легко. Бывало, ночами ему хотелось выть от досады, что не уберег, он тогда свою любимую, что похитил ее Омар, как Черномор Людмилу у Руслана, первым воспользовался ее красотой. Но Черномор был старым и немощным, потому с Людмилой ничего не случилось, а Ярослава вот забеременела.

Разум ему подсказывал, что ревновать нельзя — это мерзко и грешно, Ярослава не виновата ни в чем, а эмоции душили его. Бывало, любуется ею, как она на кухне управляется, а потом вспомнит Омара, и комок в горле. Дал сама Ярослава забыть не могла — для нее близость с мужчиной была связана с болью и отвращением. Пытался Белов все наладить, но видя, что причиняет любимой только страдания, отстал. Вот так и жил — вроде мужик здоровый, а никакой интимной жизни. Изменять же Ярославе не мог, потому что любил ее. Оставался для него один выход — с головой погрузиться в работу, что он и сделал.

Витек, проводив Сашу до двери, хотел сразу же уйти — он поселился этажом ниже в такой же квартире, как и у Саши, тоже предоставленной всей компании Рыковым. Только жили они в той квартире втроем — все друзья Белова.

Доктор Ватсон, который тоже теперь работал в структуре Белова его замом по кадрам, Витек, совмещавший обязанности водителя и личного телохранителя Белова, и Федор, который работать не хотел, лежал на диване, размышлял и читал толстые книги. Он отпустил длинную бороду и ходил в домотканой рубахе, подпоясанной бечевой.

Друзья Федора не осуждали, на работу не гнали, позволяли заниматься философией по той причине, что после плена и Чечни он резко бросил пить: Друзья боялись спугнуть его трезвость, как синичку, случайно севшую на открытую форточку, потому потакали его безделью и о работе даже не заикались. К тому же расходов от Федора почти не было — мяса, рыбы, масла и другой нормальной человеческой пищи он теперь не ел — стал вегетарианцем. Кушал только пророщенное зерно и перемолотый в миксере овес, запивая несладким чаем.

Арсений Степаныч Власов с ними в Красносибирск не поехал, остался в Москве заниматься бизнесом, но наказал Белову, если освободится должность не меньше замминистра — немедленно ему звонить и приглашать.

В этом же подъезде Рыков предоставил квартиру и чеченцу Шамилю с семейством, благодаря дочери которого Зареме им удалось бежать из зиндана. После того как чеченская девочка помогла бежать из плена русским, всей их семье оставаться на территории Ичкерии стало небезопасно, вот Рыков с Беловым и перетащили их в Красносибирск.

Ярослава к возвращению Белова приготовила цыпленка в духовке и пригласила их с Виктором к столу. Только они сели, как в дверях появился Федор. На нем была коричневая ряса с капюшоном, похожая на одеяние монахов-бенедектинцев, за плечами холщовый вещевой мешок, в руках посох, увенчанный крестом. Видимо, куда-то собрался философ далеко и надолго.

— Ухожу я от вас, братья и сестры, — с печалью в голосе сказал он, — нет в вашем бытие истины и веры. Занимаетесь мышиной возней, а о душе и думать забыли.

— Ну вот, начитался своих дурацких книжек, — сказал Витек, — хотел же я их выбросить, но не успел.

Федор пропустил замечание Виктора мимо ушей, потому что взгляд его был устремлен в вечность.

— И куда же ты направляешься? — спросил Белов.

— Поеду в Москву собирать заблудших, — ответил Федор, — потом с ними уйду в леса, будем строить скиты и жить

далеко от цивилизации. Как мы с вами жили когда-то на свалке и были свободными. А теперь вы опять влезли в этот суетный мир, устроились в нем поудобнее и цепляетесь лапками за блага, как пауки за паутинку! Мерзко мне с вами, поэтому я ухожу!

— Погоди, Федор! — Белов попытался удержать его.

— Бесполезно, Саша, — махнул рукой Витек, — он если чего в голову втемяшит, уже ничем не выбьешь. Лучше бы, правда, он водку пил, чем занудничал у меня над душой целыми днями. Пусть идет куда хочет, комнату его я пока занимать не буду. Поскитается голодный и вернется, не денется никуда. Взрослый мужик, а дурью мается. Тут на днях деревянный меч себе строгал, так я его выбросил.

Федор вздохнул с горечью и обидой за выброшенный меч — символ своего новорожденного христианского братства, повернулся и ушел, плотно затворив — за собой дверь. Саша сказал, что все-таки надо было его остановить, попытаться отговорить от глупой и опасной затеи, а Виктор ответил, мол, не связывать же его, взрослый человек, а в психушку сдавать товарища своего не совсем хорошо. Оказалось, что Федор давно собирался скиты какие-то строить, жить, как в Древней Руси, общиной, охотой и собирательством, а назвать все это — «Братство Деревянного Меча». Тренировался спать на голом полу, чем сильно раздражал Витька, когда тот об него спотыкался.

Ватсон и Витек идеи Федора о жизни в ските от Саши скрывали, чтобы не забивать ему голову пустяками — у него на комбинате было дел не разгрести: Пока Рыков в Чечне в зиндане сидел, столько было своровано и поломано, что на год работы хватило бы, а года у Саши не было, надо было уложиться максимум в месяц.

После ужина Саша Белов прошел в свой кабинет — маленькую комнату со столом и компьютером — скопилась уйма бумаг, которые требовали досконального просмотра. Только он уселся поудобнее в кресло, как в прихожей раздался звонок. Ярослава открыла дверь, Саша прислушался и узнал голос Рыкова. Оказалось, что тот прямо с самолета и сразу к нему. Ярослава предложила поужинать, и Рыков не отказался. Прошли на кухню, Саша рассказал о своем визите к Барону и разговоре с Семеном, а Рыков вкратце рассказал о своем разговоре с Зориным. Стали пить чай. Ярослава ушла смотреть телевизор — ей были скучны их производственные дела.

Белов отхлебнул крупнолистовой чай, заваренный прямо в чашке и спросил:

— Олег Алексеевич, а расскажи мне подробно, как ты на место генерального директора алюминиевого комбината попал, ты же вроде из рабочей семьи, не блатной? В общих чертах ты рассказывал, а поподробнее? Мне для работы это нужно знать.

Рыков усмехнулся, залпом выпил еще не остывший чай, поставил чашку на стол и ответил:

— Отец с матерью на этом комбинате с самого первого камня работали. Я выучился в институте в Москве, тоже вернулся сюда. Сначала мастером был, потом начальником литейного цеха стал. Это ты знаешь. В Советское время комбинат крепко на ногах стоял, а как началась перестройка, так и пошла свистопляска. Генеральный директор был мужиком старой закалки, растерялся в новых рыночных условиях, привык ведь, что производство и сбыт налажены, все работает, как часы, а тут вдруг — бац! Все поломалось. Да и не мог он ничего сделать — все в стране летело в тартарары. А он еще и в пенсионном возрасте был, кондовый такой производственник. Руки опустил, стал на пенсию проситься. На его место хотели из Москвы директора сунуть, да никто не шел сюда — в тех условиях в кресло директора садиться — что голову на плаху класть.

— А ты не испугался? — спросил Белов.

— А чего мне было терять? — ответил Рыков. — Ниже, чем я был, я бы в любом случае не упал, а народ честным путем меня выбрал генеральным директором. Знаешь, это я потом уже, гораздо позже узнал, что Зорин с компанией крест на комбинате поставили, решили своего старого директора, который комбинат не смог на плаву удержать, спасли от позора, а мне дать повластвовать пару лет, списать на меня все грехи и смыть, в унитаз. Устроили якобы демократические выборы, дали народу почувствовать либеральность руководства. Зоринской компании все равно было кого выберут — они были стопроцентно уверены, что комбинат не вырулит уже, сдохнет и развалится. Я знал это, потому из кожи вон лез, чтобы комбинат на ноги поднять. Вот этим кулаком самолично прикладывался в морду, если саботировали или воровали. Но все равно дело было гиблое — будущего я не видел, комбинат медленно умирал. Акции ничего не стоили вообще, но я их скупал сколько мог и у кого мог. И знаешь, что мне помогло?

— «Черный» четверг августа девяносто восьмого, ты говорил, — ответил Белов.

— Да, — кивнул Рыков, — «четверг» тоже помог, но я тебе скажу, что никакой «четверг» не спас бы комбинат, не будь я сам цепким, как клещ! Продукция нашего комбината в основном шла за рубеж за доллары, а доллар вдруг стал стоить в пять раз дороже. А зарплаты-то остались в рублях, налоги в рублях, все в рублях, кроме нашей продукции, которая уходила теперь в пять раз дороже. Дышать стало легче, акции подскочили в цене, мне в карман деньги стали течь рекой. Зорин и компания зашевелились, стали проявлять интерес.

— И ты стал олигархом, — подсказал Белов, — вошел в их круг.

— Да, я вошел в их круг, — ответил Рыков, — но все равно остался для них чужим, непонятным со своими «дурацкими», на их взгляд, идеями. Я-то думал — раз мне Бог дает деньги, то я должен помогать тем, кто в них нуждается, стал заниматься благотворительностью, но мне в Москве намекнули, что «общепринято» более одного процента прибыли на благотворительность не давать, а я, как в Библии написано, делился десятиной. Пришлось урезать финансирование «благих дел» под давлением сверху. Потом я хотел зарплату рабочим поднять раза в два, прибыль это позволяла, так Зорин мне сказал, что это «ударит по карманам акционеров», а Красносибирское «быдло», мол, и за миску супа работать будет, ему деваться некуда, так что нечего рабочих баловать. Мои экологические программы совет директоров не утвердил, мне прямым текстом сказали, что безработных в Красносибирске много, если часть народа от плохой экологии подохнет, проблем будет меньше. Но я не сдавался, продолжал город обустраивать, в-спорт, в культуру деньги вкладывал. Я здесь родился, я пацаном здесь бегал, я каждому новому зданию радовался и фонтаны все в городе, которые в моем детстве били, восстановил. Хотел в Красносибирске создать оазис благополучия.

— И вот тогда-то тебя похитили, и ты попал в Чечню, — догадался Белов, — и к этому Зорин причастен.

— Жена моя погибла, когда меня захватывали, — ответил Рыков, — а я даже и не хоронил ее. Вот приехал, памятник поставил, оградку заказал. Любил я свою Татьяну, Саша, сильно любил, хоть прожили мы вместе почти двадцать лет, все равно любил как в первый день. Вот как ты Ярославу любишь.

— А дети? — осторожно спросил Саша. — Почему нет?

— Бог не дал, — коротко ответил Рыков и продолжил: — Так что хоть и знаю, что мое похищение Зорин организовал, а что я с ним сделаю? Не в суд же мне идти. И вендетту по-корсикански затевать я тоже не могу. Время пройдет, Бог рассудит и всех накажет, кого положено. А кого положено наградит, так ведь Федя говорил?

— Так, — согласился Белов и припомнил, что Федор пустился в странствие.

Хотел сказать об этом Рыкову, да тот поднялся из-за стола и засобирался домой. Белов решил не грузить Олега Алексеевича — у того и так забот полон рот — целый комбинат на плечах.

III

Утром субботнего дня за чашкой кофе Шмидт развернул газету и сказал Ольге, которая красилась у зеркала:

— Ты смотри-ка, Белов опять на первой полосе. Спас директора Красносибирского комбината из чеченского плена. Два с лишним месяца назад это случилось, а только сейчас напечатали.

— Не бог весть какое событие, чтобы торопиться! — сказала Ольга, резко нагнулась через стол, выхватила у Шмидта газету и, пробежав заметку глазами, добавила: — Вот гад этот Белов, всегда умудрится выкрутиться из любой ситуации и оказаться наверху. Орден Мужества получил вместо того, чтобы сгнить в тюрьме. И сейчас на первой полосе. Никакой справедливости нет в жизни! Когда же ему воздастся по заслугам?

Ольга отбросила газету и увидела стоящего в дверях кухни Ивана, одетого по-уличному — он как раз собирался покататься на скейте во дворе. Иван смотрел на мать с нескрываемой детской ненавистью, сдвинув брови к переносице.

— Ты что, Ваня? — удивилась Ольга.

— Не смей так про папу говорить! — хмуро буркнул Иван. — Он хороший!

— А ты откуда можешь знать, хороший он или плохой? — взорвалась она. — Часто ты его видел? Он вон жив-здоров, а до тебя ему никакого дела нет! Не заботится о тебе!

— Он обо мне не заботится, зато ты меня уже достала, вот тут сидишь! — сказал Ваня, проведя ребром ладони по горлу, повернулся и быстро пошел к двери.

— Я тебя достала? — в сердцах крикнула Ольга. — Мать тебя достала! Ну и убирайся, звереныш неблагодарный, тогда к своему папаше!

— И уйду, — буркнул Ваня.

Выходя из квартиры, он сильно хлопнул дверью. Наверняка мать думает, что он вернется с повинной толовой и будет просить прощения. Нет, не вернется. Он-то знает, что отец носа не кажет, потому что мама ему запретила с ним видеться. А если так, то Ваня сам отца найдет. Москва не такой уж большой город. Время есть — каникулы, до сентября он не вернется в интернат для детей российской элиты. Так что, если даже в Москве отца нет, то поедет туда, где он сейчас находится.

Иван прыгнул в стоявший на остановке троллейбус и поехал в сторону метро. По пути думал о том, что мать все еще считает его маленьким, помыкает им, а у него отцовский характер уже проявился, самостоятельный, сильный, независимый. А мать признавать этого не хотела, пыталась выбить из него беловскую натуру.

А как выбьешь, если она в генах сидит и никаким воспитанием этого не переделать?

Еще она сильно задолбала Ваню со своей скрипкой. Из самой ни фига скрипачки не получилось, так надо сына мучить, заставлять смычком струны шлифовать. Ну накой она ему сдалась, эта скрипка? Не нравится Ивану на ней играть. То ли дело, когда он с отцом оставался, папка ему давал из Пистолета пострелять. Шмидт, конечно, тоже мужик неплохой, Ваню не обижает, старается с ним на равных, но папка-то в сто раз круче был.

«Почему был? — сам у себя спросил Иван. — Отец где-то в Москве, надо только найти где». И тут до него дошло, что нужно купить газету, которую Шмидт утром читал, и узнать, где сейчас отец. Может быть, в редакцию съездить. Он выпрыгнул из троллейбуса и подбежал к киоску с газетами, по дороге продолжая накручивать себя.

Вот она говорит, что это отец их бросил, а на самом деле это она, не дождавшись даже, когда отец объявится живой или мертвый, спуталась со Шмидтом. Она думает, сын маленький был и ничего не помнит, а он все хорошо помнит.

Иван купил в киоске нужную ему газету, сел на лавочку и быстро прочитал статью. В ней не было ни слова о том, где искать отца. Рыков этот — директор Красно-сибирского алюминиевого комбината, наверняка к себе и поехал. А отец куда делся? В Москву вернулся или тоже подался в Красносибирск?

Все-таки Москва очень большой город — попробуй найди в нем человека. Иван прочитал фамилию автора статьи, потом нашел на обороте адрес редакции. Нужно было ехать туда, попытаться что-то выяснить у автора статьи про отца, раз он с ним в Чечне встречался. Конечно, сегодня суббота, редакция может быть закрыта, но попытка не пытка.

Редакция газеты находилась недалеко от площади трех вокзалов. Но, как и следовало ожидать, в редакции его даже на порог не пустили. А когда Иван пытался объяснять, что ему очень нужно увидеть автора статьи про своего отца, то здоровый охранник, которого он оторвал от поглощения бутерброда с ветчиной, схватил его за шиворот, как котенка, и выбросил вон.

Разозлившись, Иван запустил в окно редакции камень и вдребезги разбил стекло. Здоровенный охранник выскочил на крыльцо и кинулся за ним, но споткнулся о торчавшую из земли проволоку и с грохотом растянулся на земле на глазах у прохожих.

Иван остановился, увидев, что его преследователь упал, обернулся и, тяжело дыша от быстрого бега, крикнул:

— Ну, что, догнал меня, бегемот неуклюжий?

И тут его за шиворот крепко схватил какой-то толстый дядя, похожий на арбуз, и приподнял так, что Ивану пришлось вытянуться на носочках. Охранник, увидев, что ему помогли поймать нахаленка, ухмыльнулся и стал подниматься. Толстяк держал

Ваню, что-то нравоучительно вещая про манеры поведения. У Ивана сердце в пятки ушло — намерения охранника редакции, который медленно приближался, были явно не дружескими. Парню ничего не оставалось, как повернуться к толстом} дяде и со всей силы впиться своими зубами в его волосатую руку.

— А-а-а-а! — закричал тот, отпустив Ванин загривок.

Иван пнул толстяка под колено, чтобы у того не возникло намерения его преследовать, вырвался из захвата и стремглав бросился бежать между домами вдоль длинного забора. Охранник был уже близко, и бегал он тоже неплохо — наверняка бывший десантник или пехотинец. Иван понял, что сейчас его схватят и будут крепко бить.

Но тут одна из досок забора отодвинулась и оттуда высунулась чумазая морда паренька — ровесника Вани.

— Эй, шустрик, давай сюда! — крикнул чумазый.

Иван нырнул в дыру в заборе, за которым оказались трое пацанов его возраста или чуть постарше, грязных, но шибко веселых. Оказавшись по другую сторону забора, Ваня упал, перекатился по земле и хотел бежать дальше, спасаясь от преследователя, но тот паренек, что позвал его сюда — чернявый, с голубыми, как небо, глазами, удержат его за рукав.

— Куда ты бежишь, блин? — деловито спросил он, попивая пиво из банки. — Этот боров все равно сюда не пролезет.

И правда, охранник засунул голову и пытался продраться сквозь забор, пыхтя и матюгаясь. Лицо его было зверским. Казалось, попади ему сейчас Ваня в руки, он порвет его, как Ельцин свой партбилет.

— Иди сюда, гаденыш! — хрипел охранник. — Я тебе уши оборву!

— Ага, сейчас! издевательским тоном ответил ему чернявый паренек. — Ему уши еще пригодятся!

Он сделал последний глоток из банки, размахнулся и со всего маху запустил ее прямо в лоб охраннику. Звонкий шлепок алюминиевой банки о лоб мужика вызвал у мальчишек дружный смех. Второй и третий пацаны тоже пили пиво. Они размахнулись один за другим и запустили свои банки в ту же цель.

— А вот теперь тикай, — сказал чернявый Ване и дернул его за рукав.

Охранник редакции, от гнева красный, как рак, разломал доски забора и прорвался сквозь препятствие. Он без проблем догнал бы пацанят, но они слишком хорошо ориентировались на этой местности, поэтому сразу же нырнули в какую-то узкую трубу и выскочили уже с другой стороны строящегося дома. Опозоренный охранник кричал, что всех их найдет, поймает и всем- уши надерет.

— Ага, сперва тараканов потренируйся у себя на кухне ловить! — ответил ему чернявый.

Иван был в шоке. Ему раньше никогда не приходилось сталкиваться с беспризорниками. Они в открытую пили пиво, курили, никого не стесняясь, и отпускали крепкие выражения. В школе Ивана звали хулиганом, но рядом с этими мальчишками он был просто пай-мальчик,

— На, затянись папироской, — предложил ему чернявый, протягивая сигарету, — полегчает.

— Я не курю, — ответил Ваня.

— Извини, пива не могу предложить, — сказал чернявый, — кончилось.

— Я пива не пью.

— Ага, я на скрипке играю и мамкины трусы ношу, — сострил чернявый, и все засмеялись.

Ивану эта шутка не понравилась, и он сильно толкнул чернявого кулаком в плечо.

— Ты че толкаешься? — рассердился тот.

— Следи за словами, — хмуро посоветовал ему Иван, — а то можно и в глаз схлопотать.

Но чернявый, наученный жизненным опытом, не стал ждать, когда Иван даст ему в глаз, а набросился на него первым. Они повалились в пыль и стали мутузить друг друга кулаками, катаясь по земле и отчаянно ругаясь. Через пять минут Иван уже ничем не отличался от беспризорников — одежда и лицо его стали грязными, а под глазом сиял большой фонарь. Но и чернявому тоже здорово попало — у него был разбит нос и оторван рукав у куртки.

— А ты ниче махаешься, — сказал невысокий, плотный огненно-рыжий парнишка Ивану, помогая ему вставать, — хоть и домашний…

Больше всего Иван боялся, что они все трое набросятся на него и тогда ему уже будет с ними не справиться. Но друзья чернявого в драку не вмешались, оставив драчунов разбираться один на один. Это было по-честному.

Так Иван оказался в компании беспризорников с площади трех вокзалов. Жили они в люке коммуникационных систем на теплых трубах парового отопления. Называли они свое обиталище танком из-за сходства канализационного люка с люком боевой машины, а ее бетонного основания с башней. После драки, когда Иван подобрал на месте схватки выпавшую из кармана газету с заметкой про отца, оказалось, что рыжий родом из Красносибирска, а в Москву приехал в поисках приключений.

— Жаль, что сейчас не восемнадцатый век, — сказал он, на ходу покуривая дорогую сигарету, вытащенную из новенькой пачки, — я бы на парусник пошел плавать. К пиратам бы подался, грабил бы корабли торговые. Море вокруг теплое, соленое, чайки, и я у штурвала. Я из Красносибирска уехал потому, что там моря нет и вообще холодно.

Беспризорники поражали его все больше и больше. Он считал, что питаются они на помойках, а курят окурки, выброшенные в урну. Но пацаны подошли на вокзале к палатке шаурмой и заказали себе и Ивану по порции. Иван вытащил деньги, хотел расплатиться, но рыжий отвел его руку.

— Ты наш гость, я тебя угощаю. Думаешь, у нас денег нет? Мы тут, брат, такие дела проворачиваем, правда, Ботаник?

Третий, невзрачный и маленький пацан в круглых очках, кивнул, торопливо кусая горячую шаурму. Он и правда мало был похож на беспризорника — типичный отличник средней школы, только очень грязный.

— Кстати, меня Лоцман зовут, — представился рыжий, протянув Ивану пятерню, перемазанную кетчупом и майонезом, — этого, которому ты нос разбил, зовут Тимоха, а Ботаника ты уже знаешь. Вот так мы и живем, шустрим помаленьку, сами себе хозяева, никто над душой не стоит и не говорит, что можно делать, а чего нельзя. Жить можно, если голова на плечах есть.

Мысль о том, что ему не придется питаться из помойки, Ивана успокоила, а возможность жить с пацанами в танке на теплых трубах показалось ему романтичной. И он решил, что домой не пойдет, останется с беспризорниками и будет продолжать искать отца. А мать пусть подумает над своим поведением.

На вопрос Вани, можно ли ему остаться, Лоцман вытер салфеткой испачканные соком шаурмы руки и ответил:

— Оставайся, если хочешь. У нас как в монастыре. Мы нуждающихся не гоним. Но и халявщиков не терпим. У нас общак. Все, что мы втроем заработали, вкладываем в общий котел. Так легче выжить.

Иван про себя отметил, что его ровесник Лоцман рассуждает и держится совсем по-взрослому, не то что дочки и сыночки элиты, с которыми ему приходилось учиться и жить рядом. Те от мамкиной соски до самой взрослости не оторвутся, а эти мальчишки уже сами себе хозяева, и никто им не нужен, кроме них самих.

Иван вытащил из кармана имеющиеся у него деньги и протянул Лоцману для общака. Тот деловито пересчитал их и сунул за пазуху. Потом махнул рукой Ботанику и Тимохе, и они вчетвером отправились к танку. Так сын обеспеченных родителей стал бродягой. И эта жизнь ему несказанно нравилась.

IV

Ольга впала в отчаяние — Ивана не было дома уже три дня. Шмидт сидел мрачнее туча, зажав кулаки между коленями, а Ольга металась по огромной квартире и громила все, что попадалось ей под руку.

— Может быть, его уже и в живых нет! — кричала она. — Он же еще совсем ребенок, а вокруг в этом городе одни маньяки и подонки.

— Я тебе уже в сотый раз говорю, что он живой, — пробурчал Шмидт, — его видели ребята из нашей службы безопасности сегодня у площади трех вокзалов в компании таких же, как он, сорванцов.

— Это меня нисколько не утешает! — остановилась Ольга. — Меня совершенно не утешает, что Ваня попал в компанию беспризорников и шляется в районе трех вокзалов, в этом рассаднике всякой заразы, а твои «ребята из спецслужбы» не могут поймать мальчишку. Как он мог от них убежать, ну как?

— Наши мужики за ним побежали, а Иван. вместе с компанией юркнули в трубу, а наш за ними полез и застрял, — невнятно ответил Шмидт. — Эти беспризорники, они же все ходы и выходы в округе знают. Еще и джипу колесо прокололи.

— Ну и службу охраны ты набрал! — насмешливо сказала Ольга. — Кретины какие-то тупоголовые, детей не могут поймать. А что милиция привокзальная, не знает, где их искать?

— Знает, — ответил Шмидт, — и уже ищут. Я пообещал сто долларов заплатить тому милиционеру, который Ваню поймает.

— Ну ты и жмот, — возмутилась Ольга, — ты сына моего в сто долларов оценил?

— У ментов зарплаты маленькие, — пояснил Шмидт, — сто долларов для них большие деньги. Нечего их баловать. Они итак сделали облаву на то место, где Ваня со своими новыми дружками прятался. В танке каком-то, что ли. Но там никого уже не было. Там, мне местный капитан объяснил, у этой шантрапы целая система подземных ходов.

— В каком танке? — в отчаянии спросила Ольга. — Что еще за танк такой? Откуда танк на вокзале?

Шмидт ничего не ответил — он танка этого в глаза не видел. Ольга рухнула в кресло и сказала:

— Это точно Белова кровь в Ваньке кипит и тащит его в помойку, к бандитам малолетним. Чисто Беловские гены! Я из интеллигентной семьи, и все гены у меня хорошие. Но почему же не мои гены в Ваньке побеждают, а Беловские?

— А может быть, это твои гены как раз и побеждают, — ответил Шмидт, — тебя-то тоже на каком-то этапе жизни не к скрипачу-однокурснику, а к Белову потянуло…

— Я об этом уже сто раз пожалела! — вскипела Ольга. — И не смей меня подкалывать! Лучше бы не сидел тут, а поехал Ваньку искать! Давай, давай!

Шмидт поднялся и поплелся к выходу. Он знал, что спорить бесполезно — Ольга все равно настоит на своем или устроит грандиозный скандал, участвовать в котором Шмидту не хотелось. Поэтому он вышел за дверь и стал спускаться по лестнице. Он думал о том, что теперь придется впустую болтаться на вокзалах, где и без него уже дежурят люди и все менты имеют в кармане по фотографии Ивана.

Шмидт давно уже жалел, что когда-то в прошлом допустил непозволительную слабость и сошелся с женой своего бывшего босса. Бросился он тогда в ее объятья, как в омут с головой, не подумав, что из этого романа может получиться в дальнейшем. Ведь когда Ольга жила с Беловым, она была для Шмидта недостижима, как звезда на небе, он мог только издалека любоваться ею, как картиной в Третьяковке, но даже мечтать не мог, что эта «картина» когда-то окажется у него-дома.

Поэтому, когда Шмидт вдруг смог обладать ею, он посчитал это наградой божьей. Теперь он уже сомневался, что правильно поставил положительный знак в оценке этого события. Скорее Ольга была для него не наградой, а карой. Ольга, словно самка богомола, пожирала его, но от себя не отпускала. Как паучиха, сковывала его движения, то отталкивая от себя, то притягивая. И Шмидт вырваться из этого порочного круга никак не мог. Разорвать отношения

было уже невозможно — слишком многое их теперь связывало, в том числе и общий бизнес.

На входе в здание Ярославского вокзала Шмидт лицом к лицу столкнулся с выходящим оттуда Кабаном. Бывалый бандит шествовал в сопровождении двух охранников, выпятив вперед пивной живот, на который Шмидт едва не налетел. Кабан узнал его, остановился и протянул для приветствия руку. Шмидт поинтересовался, что тот делает на вокзале ночью, ведь уже, небось, отвык на поезде ездить — все, больше на самолете да в автомобиле? Кабан громко засмеялся в ответ, а потом сказал, что, мол, тещу в Воронеж провожал. Сам Кабан у Шмидта ничего не спросил, а сделал вид, что очень спешит, и удалился.

Расставшись с Кабаном, Шмидт поднялся наверх в зал ожидания, прошелся вдоль кресел, осмотрел сидевших в зале людей. Все это он проделал только для успокоения совести — надеяться на то, что Иван будет сидеть в Зале ожидания, было глупо — милиционеры Ярославского вокзала были в курсе поисков и быстро поймали бы пацана.

Потом Шмидт пошел на Ленинградский вокзал, где прямиком отправился к начальнику отделения вокзальной милиции,

— Суету вы устроили с этим Иваном Беловым, — сказал усталый майор, перекладывая бумаги на столе, — то один придет, то другой. Ищем мы его, ищем в меру сил. Все мои постовые в курсе, у всех есть фотографии парня.

— Погоди, — прервал майора Шмидт, — а кто еще приходил насчет Ивана, кроме меня?

— Только что заходил такой здоровый, — ответил майор, — похожий на кабана. Я подумал, что эта твой человек: Не твой, что ли?

— Не мой, — ответил Шмидт.

Он понял, что встреча era с бандитом на Ярославском вокзале была не случайной — Кабан откуда-то узнал об исчезновении младшего Белова и подключился к поискам. Конечно, какую тещу он мог провожать в Воронеж, если у него нет никакой тещи, он вроде бы и не женат вовсе? Да и ходят ли поезда с Ярославского в Воронеж? У майора он выяснил, что в Воронеж поезда идут с Павелецкого вокзала.

— Кстати, — добавил майор, — ваш Иван может и на Павелецкий со своими новыми друзьями перебраться. Вокзалов в Москве много, мест, где спрятаться, тоже немало. Честно говоря, не думаю я, что они будут маячить на площади трех вокзалов, раз их тут уже один раз видели и чуть не поймали.

Шмидт понимал, что поиски его в целом бесполезны, но возвращаться домой ему, тоже не хотелось. Решил прошвырнуться до Павелецкого вокзала. Но сначала зашел в стекляшку около билетных касс, чтобы чего-нибудь перекусить — шашлыков, например, с пивом. Он уселся за столиком в самом углу забегаловки и, жуя хорошо прожаренное мясо, стал смотреть на улицу, где вдоль светящихся витрин привокзальных ларьков туда-сюда ходили люди. Он надеялся все-таки увидеть Ивана и положить конец этим бессонным ночам и истерикам Ольги.

Шмидт заметил маленького, примерно возраста Ивана, чернявого беспризорника с голубыми глазами, который деловито прохаживался вдоль витрин, иногда утыкаясь в них прямо носом и рассматривая блестящие китайские игрушки или еще какую-нибудь мелочь.

Шмидту захотелось подойти к пацану и поспрашивать насчет Вани. Он уже собрался встать из-за стола, но пацаненок вдруг исчез так же быстро, как и появился — растворился в толпе. Шмидт стал вглядываться напряженнее — может быть, и Иван бродит где-то рядом?

Но взгляд его внезапно выхватил из толпы другое знакомое лицо, и Шмидт едва не подавился шашлыком. Мимо него со стороны улицы проходил не кто иной, как Саша Белов. Лицо его было сосредоточенным, брови нахмуренными. Шмидт втянул голову в плечи и отвернулся, чтобы Белый не заметил его, и когда тот миновал стекляшку, выскочил на улицу, бросив недоеденный шашлык, и прижался к стене, наблюдая за Беловым. Тот шел прямым ходом туда, откуда только что вышел сам Шмидт в милицию.

Значит, Белов в курсе насчет исчезновения Ивана, или у него другое дело к вокзальным милиционерам? Шмидт усмехнулся — какое дело может быть у Белова на вокзале, кроме поисков сына? Но кто же сообщил ему о том, что Иван пропал? Может быть, Ольга? Втайне от него позвонила своему бывшему мужу, не надеясь на то, что Шмидт найдет Ивана?

Эта версия была шаткой — вряд ли Ольга будет звонить Белову. Тем более, газетная статья стала причиной того, что Ваня поссорился с матерью и убежал из дому.

А насчет того, что Белов теперь является начальником службы безопасности Красносибирского алюминиевого комбината, они с Ольгой узнали только сегодня утром. А что могло помешать Ольге, пока Шмидта не было дома, узнать телефон этого Красносибирского комбината, найти Белова и попросить его приехать искать Ваню? Ничего не могло, кроме ее ненависти к бывшему мужу. А если эта ненависть показная?

Белов тем временем зашел в милицию, а Шмидт уже верил в то, что это Ольга вызвала Белова из Красносибирска. И тут он вспомнил про Кабана. Тот тоже на вокзале пасся не случайно — искал Ивана. Он тоже мог вызвать Белова из Красносибирска.

Но ему-то зачем это нужно? С этим предстоит разобраться. Шмидт знал, что Кабан человек Зорина, хотя ни один из них — ни Зорин, ни Кабан — никогда не признаются в том, что они связаны друг с другом. Кроме того, Шмидту было известно, что Белов, вызволив директора комбината Рыкова из чеченского плена, дорожку Зорину опять перешел. Все эти факты складывались в нехорошую детективную историю, которая могла, по его разумению, кончиться стрельбой и трупами. Поэтому Шмидт машинально поправил пистолет в кобуре под мышкой, решил, что Белова ему незачем ждать, повернулся и потрусил к своему автомобилю.

Рыжий беспризорник Лоцман залез на чердак многоэтажного дома, где прятались пацаны, и высыпал из пакета на деревянный ящик продукты, купленные в магазине, — пару батонов хлеба, колбасу, консервы, бутылку пепси-колы, сладости и сигареты. Ребята стали хватать еду грязными руками и торопливо запихивать в рот.

Ивану есть не хотелось — его мучила тоска. Где-то, в глубине души его терзала мысль о том, что его, наверное, ищут, что мать ночей не спит — мучается, но пойти на попятную, самому заявиться домой не позволяла гордость, и стыдно было перед пацанами — засмеют. Одного дня без мамкиной юбки не продержался. Если бы он вернулся домой, мать бы точно решила, что он сдался, проиграл и стала бы его гнобить. Да и отца Иван пока так и не нашел. Похоже, его вообще не было в Москве.

— Ты ешь-ешь, — сказал Лоцман Ивану, — вообще ничего не жрешь, так скоро с ног свалишься и ходить не сможешь.

— Не хочу я есть, — ответил Иван, отвернулся и забился подальше в угол.

Ребята не стали упрашивать Ивана, сами навалились на еду.

— Я был сегодня почти весь день на Комсомольской, — сказал Тимоха, жуя бутерброд, — меня мент знакомый спрашивал о тебе, Иван, фотку показывал твою, выяснял — знаю ли я тебя. Я сказал, что не знаю. Говорил мне милиционер этот, что такой шухер поднялся! Тебя родители ищут. И еще какой-то здоровый, как кабан, бандос за тебя штуку баксов обещал тому, кто тебя отловит и ему позвонит.

— Какой еще здоровый? — спросил Иван. — Меня только мать может искать и отчим.

— Я не знаю, — ответил Тимоха, — мне мой знакомый мент так сказал, а он мент правильный, не врет.

— А твой мент откуда это может знать? — спросил Иван.

— Э, братан, всякая полезная информация денег стоит, — деловито ответил Тимоха, — а зарплата у него маленькая, надо халтурить. Вот он и халтурит. Допустим, он поймает тебя и, думаешь, поведет в обезьянник? Фигу с маслом! Он позвонит крутому, который больше всех денег отваливает, тебя и сдаст!

— Фиг он меня поймает, — хмуро буркнул Иван.

— А отец-то твой за тебя всего сто баксов обещал, — добавил Тимоха, — мне мент по секрету это сказал. Сечешь разницу?

— Он мне не отец! — обиженно буркнул Иван.

— А может быть, этот здоровый кабан, который тебя ищет, и есть твой родной отец? — спросил Ботаник. — А мы туг голову морочим, как тебе его найти?

— Не, у меня отец не здоровый кабан, — помотал головой Иван, — вы же видели на фотографии в газете.

— Да-а, запутанное дело, — сказал Ботаник.

— Кстати, насчет денег, — вставил Лоцман, допив пепси из бутылки, — денег у нас нет. Те, что Иван дал в общак, я только что потратил. Нужно что-то решать насчет денег, иначе завтра жрать будет нечего.

— А давайте Ивана продавать тем, кто его ищет, — робко предложил Ботаник, разворачивая конфету.

— Ты чего, в натуре, Ботан? — возмутился Лоцман. — Братана предлагаешь продать? Друга продать за бабки паршивые?

Тимоха привстал даже, чтобы двинуть Ботанику за эту предательскую идею.

— Ничего вы не поняли! — съежился Ботаник, отползая в угол от рассерженных Тимохи и Лоцмана. — Мы этих крутых кинем. Деньги возьмем, а Ивана им не отдадим.

Лоцман остановился и почесал голову. Идея в общем ему понравилась. Но согласится ли Иван? Сидит вон в углу и ни слова не говорит ни за, ни против. Конечно, тяжело скитаться по подвалам и чердакам пацану, который привык спать на беленькой простыни, кушать серебряной вилочкой с помощью серебряного ножичка и мыться в джакузи. Это ему, Лоцману, что дома в Красносибирске в грязи вошкаться полуголодным и немытым, что в Москве — один хрен. Отец у него алкаш с буйным помешательством, мать, отцом забитая, всего боится, старший брат — наркоман конченый.

А вот у Лоцмана какая-то страсть к путешествиям с самого раннего детства. Дома никакой жизненной перспективы нет — а тут, в Москве, сколько интересного можно увидеть. А надоело, сел в электричку и езжай хоть до Сочи с пересадками на узловых станциях. Интересно жить. А если уж совсем тяжело станет, можно сдаться, отсидеться в приемнике-распределителе, откормиться там и помыться, а потом снова убежать.

Ботаник был детдомовским, приехал откуда-то из Архангельска, сбежав из приюта. Он круглым сиротой стал в один день — не повезло парню — родители погибли, а ведь еще недавно жил в семье, а теперь один. У него отец и мать пошли к кому-то на юбилей в ресторан, там поддали хорошенько, а обратно решили напрямую через реку пройти по льду. Какая у них там река в Архангельске? Северная Двина вроде. Дело было ранней весной, лед был тонкий, оба провалились и утонули. А ведь были интеллигенты — мать учительница, отец инженер, а вот как обернулось дело.

Так и оказался Ботан в детдоме, а оттуда убежал, понятно почему — издевались над ним там. Но Лоцман Ботаника уважает — светлая у парнишки голова. Если бы не трагедия, то, может быть, Ботан бы ученым стал, а теперь — из детдома какая ему дорога — только в рабочие в лучшем случае. Какая бы у тебя голова ни была золотая, за образование нужно платить, а кто за сироту заплатит?

Тимоха с Крыма сбежал в Москву. Вот этого Лоцман не понимал — в Крыму ведь море, солнце, фрукты почти что круглый год — живи-радуйся. «Скучно там у нас на хуторе, — отвечал Тимоха, — я большой город люблю». Дома его родители заставляли работать на грядках, присматривать за скотиной, но Тимохе с рождения всякий физический труд был противен, оттого он из дома и сбежал.

— Что скажешь, Иван? — спросил Лоцман. — Мы же сможем так кучу денег заработать и все вместе поехать в Красносибирск, отца твоего искать. Как тебе идея Ботаника?

После статьи об отце Иван просматривал все газеты, но больше ничего, никакой информации не нашел. Но с помощью своих новых «братьев» ему удалось вычислить журналиста, который написал ту статью, и, когда мужчина садился в машину возле редакции, Иван успел у него кое-что выяснить. Журналист увидел, что Иван похож на Белова, поверил ему и сказал, что вроде бы его отец должен был поехать в Красносибирск, потому что Рыков там предложил ему работу. Вот теперь Лоцман и подбивал Ивана совершить путешествие на свою родину, поискать его отца.

Иван пожал плечами на вопрос Лоцмана и ответил:

— Не знаю я. Я вообще даже не представляю, кто меня может еще искать, кроме матери и отчима. Но маму и Шмидта кидать с деньгами не будем. И так они, наверное, переживают. А кто еще меня ищет, это мне самому интересно. Этих можно «кинуть».

— А ты позвони своей мамаше, скажи, мол, что с тобой все в порядке, чтобы не искали тебя, — предложил Тимоха.

— У меня не мамаша, а Мама, — поправил его Иван.

— А какая разница? — спросил Тимоха.

— Разница большая, — ответил Иван, — я правда бы им позвонил, чтобы не волновались. Только откуда?

— Внизу на проспекте Оксана-Пылесос работает, — сказал Лоцман, — я ее видел, когда в магазин ходил. У нее мобила есть. Она даст по своему телефону позвонить, если попросить хорошо.

Иван поинтересовался, что за Оксана-Пылесос такая, и Лоцман ответил, что она их знакомая проститутка, землячка Тимохи, тоже из Крыма. Ей всего четырнадцать, но выглядит на все двадцать. Промышляет самым дешевым способом — уличным. Они как-то ее от ментовской облавы спрятали на чердаке, а потом и от клиента, которого она обула, и который ее хотел убить, так что Оксана-Пылесос у них в долгу — позвонить даст. Решили этого дела не откладывать.

— Так чего насчет нашего плана кинуть крутых? — спросил Ботаник.

— А он есть, этот план? — поинтересовался у него Лоцман. — Как мы все это дело проворачивать будем?

— Уже есть, слушайте, — произнес Ботаник, поправив на носу очки.

— Ты пока продумай свой план досконально, — перебил его Лоцман, — а мы с Ванькой пойдем к Оксане спустимся и, если она не занята сейчас, позвоним его родителям, а ты подготовь доклад по всей форме.

Ботаник кивнул, Тимоха растянулся на дощатом настиле, загаженном голубями, а Иван и Лоцман вылезли в щель в двери и стали спускаться вниз на проспект, где рядком выстроились в ожидании клиентов уличные проститутки.

V

Семен Александра Белова не обманул — через неделю теннисный корт был готов. Стены были свежевыкрашенными, кое-где остались явные следы недавно законченного ремонта. Этот корт, конечно, сильно отличался от московских, на которых играла российская политэлита, но для игры полупрофессионалов, каковыми являлись Белов и Семен, и такой корт был вполне пригоден.

Соперники разошлись в разные стороны и стали с упоением гонять мячик через сетку. В этот раз Семен старался не уступать, хотя Белов очевидно превосходил его по мастерству. Дуба, Герман и Витек попивали пиво, поглядывая на то, как их шефы гоняют мячик по корту. Дуба все время бухтел, что если Семен заставит его играть, кроме волейбола, еще и в «это», то он лучше снова сядет в зону, чем будет бегать по корту в «позорных белых трусах с пионерскими носочками».

Сыграв два или три сета, игроки решили передохнуть, отошли к приготовленному для них столику с деликатесами и запотевшей бутылкой водки. Семен на правах хозяина налил Белову рюмку и рюмку себе. Выпили, закусили бутербродами с икрой и поджаренными с луком мидиями.

— Как наш корт? — спросил Семен. — По столичным меркам?

— Нормально, — ответил Белов, — похуже, конечно, чем у Бориса Николаевича, но для нашего уровня игры в самый раз. А что тут раньше было?

— Детский спортивный клуб «Юниор», — ответил Семен, — я в детстве сюда ходил играть в мини-футбол, боролись мы тут, в волейбол играли. А до того как я это здание купил, тут азербайджанцы свои овощи хранили. Трудно было за неделю все это вычистить, но я тебе ляпнул, что за неделю сделаю, нужно было слово держать. Да и надоело в школе играть с братвой в волейбол, теперь своя площадка будет.

— И детей, наверное, будешь сюда пускать, — сказал Саша, — можно и название оставить прежнее — «Юниор».

— А зачем мне тут какие-то дети? — удивился смотрящий. — Чтобы они мне все тут поломали? Нет, никаких детей тут не будет. Я сюда свои личные бабки вложил.

— Зря, — сказал Белов, — тебе же самому выгодно, чтобы в городе нормальные люди подрастали, а не быдло беспризорное. Если бы подросткам было куда пойти поиграть в футбол или волейбол, они бы меньше по подъездам терлись, воровали, да грабили прохожих вечерами, да к Барону за дозой бегали.

— А зачем мне все это? — спросил Семен. — Как говорится, в мутной водичке легче рыбку ловить. Не будет бытовухи и подросткового хулиганства в городе, мне некого будет разводить и свою копейку не на чем будет зарабатывать. А так сосед соседу морду набил — идут ко мне за правдой. В милиции долго будут возиться, а я, как Соломон, сразу рассужу и с обоих за эту правду денежек поимею. А что касается Барона, так я с его бизнеса тоже свой доход имею. И немалый, заметь. Да что я тебе прописные истины втолковываю? Тебе, Саше Белому, который в этом деле не одну собаку съел…

— Так ты Барона крышуешь? — спросил Белов.

— В городе я его крышую, и ментам он тоже платит, по моим сведениям, — ответил Семен, — но многие вопросы менты решать не могут, да и у меня бригада оперативнее действует. Мне бумажной волокиты не надо. Вот вопрос — а вот его решение. А вообще, у Барона в Москве есть покровители, они его сюда и подсадили. Барон — это только часть реки, один из ее рукавов. Тебе его не свернуть, Белый. Да и сам посуди, ну зачем нам его трогать? Мне лично выгодно, что он есть, ведь я на этом имею свою долю. Если человек подсажен на иглу, он квартиру и все свои вещи продаст за бесценок. Я таких опустившихся пасу, а потом квартиру забираю по дешевке, делаю ремонт и перепродаю. Это моя нива. Барон мусор убирает, как хищник в лесу, жрет больных и слабых. Так и у нас, у людей. Кто наркоманами становится? Только хилые, неприспособленные к жизни, которые ищут в уколах забвения.

— Я сам еще недавно так думал и такими же словами себя оправдывал, — сказал Белов.

— И что же твое мнение так круто изменило?

— Жизнь, — ответил Саша.

— А мне жизнь ничего не меняла, — ответил Семен, — так что мне до наркоманов дела нет, пусть дохнут. Дерьма не жалко.

— Пусть дохнут? — переспросил. Саша. — Тогда сегодня, когда придешь домой, посмотри у своей младшей дочери руки на локтевых сгибах. По моим сведениям, там у нее должны быть следы от уколов.

До Семена не сразу дошло, что ему сказал собеседник. Белов следил, как добродушно-настороженное выражение его лица сменилось на зверски-растерянное.

— Что ты сказал? — вскочил Семен, так, что пластмассовый стул из-под него отлетел к стене. — Ты на что намекаешь? Намекаешь, что моя младшая наркоманка?

— Я не намекаю, я это знаю с точностью до ста процентов, — невозмутимо ответил Саша. — Я привык за свои слова отвечать, поэтому на ветер их не бросаю.

— Да я же Барона предупреждал, что если, не дай бог, он моих детей зацепит, то я его за органы подвешу! — вспылил Семен.

— А Барон об этом ничего и не знает, — спокойно ответил Белов, наколов маленькую мидию на вилку, — твоя дочь у него ничего ни разу не покупала. Для нее наркоту берут или ее подруги, или вообще случайные люди за премиальные.

— Откуда ты-то все это знаешь? — спросил Семен, нервно дергая желваками. — Ты в городе-то всего ничего и уже знаешь то, чего я не знаю!

Белов не стал отвечать на этот вопрос и раскрывать эту тайну. Потому что бывший уголовный авторитет Белый в новой своей жизни не растерял способность работать быстро, хватко или гибко, если это требовалось. Он моментально после назначения на должность начальника службы безопасности опутал город Красносибирск агентурной сетью, которой заведовал у него Доктор Ватсон.

А Ватсон, в свою очередь, как человек бывалый, жизнью наученный, прошедший Афган и бомжовую жизнь на помойке, умел налаживать контакт в любых сферах, начиная с самых низших и заканчивая заоблачными. А пропуском в компанию везде служило одно и то же — бутылка водки. Только разнилась по качеству, в зависимости от статуса компании.

— А старшая моя дочь тоже колется? — осторожно спросил Семен.

— Не знаю, — честно ответил Белов, — у меня информация есть только по твоей младшей.

— Ей же всего двенадцать лет, — заскрипел зубами смотрящий, — она же ребенок еще совсем. Ей в куклы играть, а ее к наркоте потянуло. Но я же не даю ей много денег, откуда же она их берет?

— Может быть, Барон дозу ей в долг дает?

— Урою цыгана! — окончательно рассвирепел Семен.

— Посеешь ветер, пожнешь бурю, — сказал Белов, проглотив мидию, — я уже пожал плоды того, что посеял. Только с тем отличием, что сеял я бурю, а пожал ураган.

Цыганский наркобарон увидел на пороге своего кабинета Семена, о неожиданном визите которого ему доложили, раскинул руки и широко улыбнулся, демонстрируя ряд золотых зубов:

— О, чавэла, дорогой! Какими судьбами! — но радушное приветствие его споткнулось о ледяной взгляд смотрящего и ходившие ходуном желваки.

— Что такое, Сергей Сергеевич? — спросил цыган, назвав его, как и положено, по имени, а не по кличке. — Что случилось?

Но Семен ничего не ответил, приблизился еще на шаг, коротко размахнулся и врезал цыгану прямо по золотым зубам так, что тот перелетел через свой широкий стол и свалился с другой стороны. Сразу же в кабинет Барона заскочили два черноволосых крепыша, а за спиной Семена возникли Дуба и Герман, с нетерпением переминающиеся на месте.

Поскольку ситуация была очень нетипичной — Барона ударил авторитетный блатной, то цыганские чхаворалэ Барона застыли на месте и ждали указаний от своего цыганского папы. Он медленно поднимался с пола, утирая рукавом шелковой рубашки разбитые в кровь губы. Барон уперся ладонью в стол и спросил:

— Надеюсь, у тебя, Сергей Сергеевич, были достаточные причины, чтобы так поступить?

— Более чем, — коротко ответил Семен, — сегодня я увидел на руке своей младшей дочери следы от наркотических уколов.

— Я клянусь тебе, что никто из моих ребят не продавал ей ничего, — ответил Барон, — но даже если бы и так, то это не дает тебе права в моем собственном доме…

— Лучше замолкни! — сжав кулаки, посоветовал Семен. — Пока меня это все не касалось, мне самому было все равно, кому и что ты продаешь! Но теперь оказалось, что моя младшая дочь запустила свою исколотую ручонку в наш общак и вытащила оттуда больше трех штук баксов! Моя дочь украла общаковские деньга для того, чтобы купить себе и своим друзьям у тебя дозу!

Барон окончательно пришел в себя после удара, присел за стол и хмуро ответил:

— Это ты сам не воспитал в своей дочери уважения к себе. А теперь за это хочешь переложить всю ответственность на меня! Я не колол ее насильно, не заставлял курить траву и воровать деньги из общака, она сама пришла к этому. Теперь я могу помочь тебе только одним — посоветовать хорошую лечебницу….

— Слушай ты, мурло, — надвигаясь, сказал Семен, — лучше заткнись, а то тебе самому лечебница понадобится!

Телохранители Барона нерешительно и преградили ему дорогу. Дуба и Герман шагнули вслед за своим начальником, готовые порвать, если последует приказ, и самого Барона, и его охранников.

Но приказа не последовало. Семен остановился, исподлобья посмотрел на Барона и сказал:

— Запомни, золотозубый, в моем городе ты больше торговать наркотой не будешь!

Цыган не стал вступать в дискуссию. Он был человеком благоразумным и знал, что решит этот вопрос на другом, более высоком, уровне чуть позже, а если сейчас начнет перечить, то ему и его телохранителям набьют морду и переломают дорогую мебель.

Еще он знал, что Семен ничуть не лучше его самого, тоже не чист, рыльце тоже в пушку, поэтому бить его по лицу и выставлять какие-то требования он не имеет права. А за этот удар он еще ответит.

Семен отвернулся и быстро вышел из кабинета наркобарона. Дуба и Герман поспешили за ним.

Начальник милиции города Красносибирска полковник Басовитый наотрез отказывался встречаться с Семеном, как Белов ни пытался его уговорить. Полковник полностью соответствовал своей фамилии — говорил он тихо, но могучим басом. В широкой его фигуре угадывался бывший борец или боксер, располневший от сидячего образа жизни. При упоминании о Семене Басовитый багровел от гнева и глаза его наливались кровью.

— Я бы всю эту бригаду семеновскую под корень! — басил он, с неприязнью косясь на нового начальника службы безопасности комбината и широкой ладонью рубя воздух. — Но к ним не подкопаешься. Потерпевшие заявлений не подают, боятся, а как иначе, этих бандитов прищучить?

Белов хорошо понимал начальника милиции. Недалеко ушли те времена, когда нищая и деморализованная милиция ничем не могла противостоять хорошо вооруженным и славимым народам бандитам. У милиции не было бензина, чтобы ездить на своих уазиках на задержание, зарплата копеечная, а бандиты щеголяли дорогими иномарками и шикарной жизнью, ежедневными возлияниями в ресторанах.

И косился с неприязнью Басовитый на Белова потому, что знал: он тоже бандитский авторитет по кличке Белый и ни к чему хорошему скоропалительное назначение Рыковым Белого на высокий пост в городе не приведет. Начнется передел сфер влияния, будет стрельба, новые трупы и милиции лишний геморрой.

Белов что-то пытался говорить полковнику о новом подходе, о переустройстве города в лучшую сторону, о том, что жизнь Белова попрессовала и теперь он решил круто изменить свое отношение к ней. Но Басовитый слушал его вполуха и в сладких речах видел совсем другое. Видел он, что новый волк хочет урвать свой кусок, а Басовитому сказки рассказывает, чтобы притупить его бдительность. Но не пройдет — Басовитый не дурачок, он сотни раз видел, как с предвыборной трибуны говорили одно, а делали совсем другое.

— Я войны не хочу, — сказал Белов, — но проблем много и их надо решать. И худой мир лучше доброй ссоры. Кстати, я сегодня хочу отметить свое назначение на должность в кругу людей, с которыми мне предстоит работать. В семь вечера в ресторане «Престиж», уже столики заказаны. Приходите, товарищ полковник, посидим в неформальной обстановке, выпьем, поговорим.

Басовитый нахмурился, пробурчал: «Не знаю, не знаю», но про себя решил, что сходит. Ресторан «Престиж» название свое

оправдывал, готовили там хорошо, обстановка была просто-таки столичной, цены кусались, как пчелы, но поскольку полковника приглашали поесть и выпить на халяву, то отказываться ему резона не было. Это его ни к чему не обязывало, своих решений он из-за бутерброда с икрой не меняет.

Белову и Семена-то еле-еле удалось уговорить присоединиться к компании, собирающейся в ресторане «Престиж» — смотрящий наотрез отказывался за один стол с ментом садиться. Но Белов умел людей убеждать, и Семен согласился.

Теперь осталось только разговор в ресторане направить в нужное русло.

VI

Кабан кушал в ресторане лазанью с моцареллой, когда его мобильник, лежавший на столе, засверкал различными цветами, стал вибрировать и громко заиграл мелодию из бандитского сериала. Определитель номера не сработал, это Кабану не понравилось — он не любил, когда ему звонили чужие. Одно только его грело — это могли быть менты с вокзала с вестью, что поймали Ивана.

На младшем Белове Кабан хотел убить двух зайцев одним выстрелом. Во-первых, поймав пацаненка, его можно было перепродать мамаше и Шмидту за хорошую сумму. Но даже не это было основной причиной, подвигнувшей Кабана ввязаться в поиски Ивана.

Причина была в том, что Зорину сильно мешал Белов. Поэтому он встретился на нейтральной территории с Кабаном и недвусмысленно намекнул ему, что если Кабан позаботится о том, чтобы Белов больше никогда Зорину дорогу не переходил, то Зорин Кабана отблагодарит и, быть может, даже выдвинет на государственную службу, возможно даже, в депутаты Госдумы. Кабан спал и видел себя на телеэкране в ладном костюме, как он рассуждает о пути России в мировой историй и деньги хапает уже не мешками, а товарными вагонами.

Но как Кабану добраться до Белова? Соваться в Красносибирск самому? Его там вычислят в две секунды. Засылать туда киллеров? Так найди попробуй того, кто согласится Белова устранить. Хоть и бродит море безработных снайперов, которым все равно в кого и где палить, да голова у них на плечах есть — к Белову подступиться трудно, он калач тертый, да и охраняют его. Кроме того, площадка незнакомая — Красносибирск, каждый прибывший из Москвы человек там наверняка попадает под колпак беловской службы безопасности. Чтобы. Белова устранить, киллерам нужно несколько месяцев подготовки, чтобы все просчитать и не засветиться. А времени у Кабана не было, Зорин сказал, что нужно ликвидировать Белого как можно быстрее.

«Вот если бы Белова в Москву как-то выманить, — рассуждал Кабан, — и не по командировочным комбинатовским делам, когда он прикрыт со всех сторон и сам на стреме постоянно, а так выманить, чтобы он где попало болтался, о своей безопасности не думая».

Такой шанс завалить Белова представлялся Кабану мечтами из области несбыточной фантастики, поэтому на него он не особо и полагался, а гляди-ка, судьба ему как раз такой шанс и подкинула. Поэтому когда Кабан узнал от братвы, что Шмидт рыскает по всей Москве в поисках мелкого Белова, то сразу тоже подключился к поискам, незаметно следя за Шмидтом, и в тот же вечер послал анонимный факс в кабинет Белова в Красносибирске о том, что его сын сбежал и рыскает с голодранцами-беспризорниками в районе трех вокзалов. Белов не замедлил прибыть в Москву, и теперь у Кабана появился конкретный шанс его завалить.

Телефон все продолжал трезвонить, а Кабан не брал трубку, потому что он кушал и не хотел ни с кем говорить. С соседних столиков стали оборачиваться, но Кабану было на это начхать. Пусть только попробуют ему что-то сказать — сразу даст в рыло. Но, видимо, окружающие чувствовали, что делать замечания громиле с бандитской мордой опасно, поэтому все молчали. Когда мобильник в двадцатый раз проиграл мелодию, а Кабан закончил жевать, он взял телефон, откинул крышку и поднес аппарат к уху.

— Че надо? — спросил он, громко чавкая прямо в телефон.

Неожиданно для Кабана из трубки раздался писк, бандит даже не сразу понял, что с ним говорит ребенок, думал, над ним просто кто-то издевается.

— Дядя, это вы Ивана Белова ищете? — спросил ребенок.

— Че? — в первый момент Кабан даже не поинтересовался, откуда у этих сопляков номер его телефона.

— Сколько вы нам денег дадите, если мы вам скажем, где Ивана Белова искать? — спросил мальчишка в трубку.

— Каких денег? — все еще не доходило до Кабана.

— Если вы, дядя, будете тормозить мозгами, — продолжил нахаленок, — то, мы продадим информацию об Иване кому-то другому, а вы останетесь с фигой в кармане. Так что, мне класть трубку или как?

— Это… ты… — растерялся Кабан. — А откуда у вас моя мобила?

— От верблюда, — ответил мальчишка.

Звонивший Кабану беспризорник Ботаник отчасти был прав — вокзального милиционера, который продал им за тридцать долларов телефон Кабана, звали Верблюдом за постоянную привычку жевать и сплевывать. Тридцать долларов беспризорникам пришлось занять в счет будущего кидалова у Оксаны-Пылесоса. И милиционер по кличке Верблюд, получив в качестве предоплаты десять долларов, выкрал у своего начальства телефоны крутых, по которым следовало звонить в случае поимки Ивана, и передал номера Тимохе, получив от него еще двадцать зеленых по окончании операции.

Но всего этого Кабан пока не знал и не мог знать.

— Ну и сколько ты хочешь бабла поиметь? — насмешливо спросил Кабан.

— Штуку баксов, — серьезно ответил пацаненок.

— Га-га-га! — громко заржал на весь ресторан Кабан. — А ключ от квартиры?

— Ладно, дядя, бывай, — сказал мальчишка, — у нас есть кому эту информацию продать, они нам точно заплатят.

— Э-э, стой, не отключайся, — закричал Кабан.

Он испугался, что если выгодная сделка с беспризорниками сорвется, с ней соскочит и шанс поймать на крючок старшего Белова.

— А вы родителям Ивана еще не звонили? — поинтересовался Кабан.

— Нет, не звонили, — ответил мальчишка, — мы же не думали, что ты, дядя, такой жмот. Сейчас будем звонить.

— Не звоните! — торопливо произнес в трубку Кабан. — Считайте, пацаны, что мы добазарились. Тысяча, так тысяча, нет проблем. Где встречаемся?

Мальчишка назвал ему адрес и быстро отключился. Кабан сунул телефон в карман и пробурчал: «Штуку они захотели». Ничего Никому он платить не собирался. Если надо — возьмет так. Задаром.

Кабан подъехал на условленное место на своем джипе «тойота» и огляделся. Вроде бы он ничего не перепутал. Справа от дороги тянулись рельсы, за ними жилые дома, слева какие-то пустынные склады, конца которым не видать. Кабан остановил свой джип, вышел и огляделся. Из-за одного из складов выглянул невысокий мальчишка и, спрыгнув с деревянного настила, деловитой походкой севастопольского моряка пошел в его направлении. Кабан с самого своего голопузого детства не имел дел с шантрапой, оттого его разбирал смех, когда он наблюдал, с каким деловым видом шагает к нему пацан.

Типа они на равных.

Парнишка подошел к нему и остановился метрах в трех, чтобы можно было в случае чего дать деру. Пацан — голубоглазый черноволосый чертенок, весь чумазый, осмотрел Кабана с головы до ног, потом достал из-за уха сигарету, из кармана зажигалку, закурил и спросил:

— Ты что ли Кабан будешь?

— Ну, я, — усмехнулся деловитости беспризорника бандит, — ты мне звонил?

— Не-а, — ответил тот, — звонил другой, но базарить с тобой буду я. Деньги принес?

У Кабана в кармане лежала тысяча долларов, но расставаться с ними он не собирался — хотел беспризорников кинуть. Но этого он пока не показывал и ответил, что деньги, мол, принес и хотелось бы увидеть предмет торга — Ивана Белова.

— Деньги покажи, а то знаю я вас, крутых, — деловито сказал паренек, — думаешь, я малой, так можно меня и обдурить.

Кабан хохотнул, достал из кармана десять купюр но сто долларов и раскрыл их веером.

— Клево! — радостно улыбнулся пацаненок, вытащил изо рта сигарету и пронзительно свистнул.

Тут же за его спиной двое таких же чумазых мальчишек вывели на помост третьего, у которого на голове был надет холщовый мешок, руки связаны за спиной, а ноги возле колен тоже перетянуты бечевкой. Вытолкав его, один из мальчишек — рыжий крепыш, стянул мешок с его головы, и Кабан с удовольствием убедился, что перед ним на помосте не кто иной, как Ваня Белов собственной персоной. Кабан радостно ухмыльнулся такой удаче, автоматически сунул деньги обратно себе в карман и шагнул вперед по направлению к Белову-младшему, которому беспризорники уже натянули на голову мешок.

— Эй, — окликнул Кабана чернявый, — деньги сначала отдай.

Кабан остановился. Денег ему было жалко. Гораздо легче снова поймать этого голубоглазого пацаненка и потом обменять его на Белова у его же друзей. Но они могли на такой обмен и не согласиться. Хрен, знает их отношения.

Или второй вариант — сейчас рвануть вперед и попытаться схватить Ивана Белова. Далеко он не уйдет со связанными руками-ногами и мешком на голове. Кабан остановился в задумчивости, размышляя, что же ему предпринять, чтобы и Белова-младшего поймать и деньги свои сохранить в целости. Беспризорник это заметил.

— За складами есть щель в заборе, — насмешливо произнес чернявый, держась на таком расстоянии от Кабана, чтобы можно было сбежать, если бандит на него кинется, — в эту щель ты точно не пролезешь. А пацаны пролезут и Белова успеют утащить.

Сказав это, он достал из-за пазухи банку из-под кофе и кинул ее Кабану. Тот банку автоматически поймал.

— Положи в нее деньги по одной купюре, чтобы я видел, и кинь банку мне обратно, — сказал он, — тогда пацаны столкнут тебе Ивана.

Кабан понял, что беспризорники его обложили — умные черти. Ну да ладно, черт с ней с тысячей. Тут ситуация такая сложилась — сэкономишь копейку — потеряешь рубль. Если Иван окажется в руках у Кабана, то он сможет его использовать как наживку для старшего Белова и завалить его. А тогда Зорин осыплет его тысячами таких тысяч.

Кабан открутил крышку у банки, засунул туда все деньги по очереди и кинул банку пацану. Тот схватил ее и бросился наутек. Те двое, что держали Ивана, Кабана не обманули — они толкнули Белова-младшего с помоста, а сами развернулись и бросились за склад.

Кабан возликовал, правда, — радость его была недолгой. Иван в полете скинул с себя путы и мешок с головы и оказался свободен. До него было метров пять, Кабан рванул вперед в надежде схватить сорванца.

Иван нырнул под помост, Кабан за ним и едва не ухватил Белова за шиворот, но мальчишка успел юркнуть в дыру в помосте, похожую на большую крысиную нору. Кабану с его габаритами в нее никак не пролезть, но он по инерции залетел туда и все же схватил Ивана за ногу. Младший Белов упал на землю и стал отбиваться от Кабана второй ногой. Но совладать с громилой ему было трудно. Кабан кряхтел и как рак пятился назад, таща из норы Ивана. И тут вдруг он увидел, как что-то мелькнуло в темноте и ржавая лопата плашмя опустилась ему на голову.

— Ай, е! — вскрикнул Кабан и ногу Ивана выпустил.

Гнилой черенок ржавой лопаты хрустнул и переломился пополам. Лоцман отбросил обломки в сторону, схватил Белова за шиворот и потащил под полом склада к дыре в заборе. Рассвирепевший Кабан, вымазанный в грязи и собачьих фекалиях, задом выполз из-под помоста. На лбу его алело- огромное пятно от удара лопатой: Он вскочил на ноги и бросился вслед за пацанами за склад, на ходу вытаскивая из кобуры пистолет.

Его, бандита с большой буквы, авторитета и кидалу, так позорно сделали какие-то беспризорные пацаны — отобрали тысячу, а Ивана не отдали. Хорошо еще, что он никого из братвы с собой не взял — позору бы было, не отмыться! Кабан забежал за склад и увидел щель в заборе — одной доски в ровном ряду не хватало. Он понял, что пацанка сбежала как раз сюда и с ходу сунул туда голову.

— Мало тебе? — услышал он детский голос, хриплый из-за сигарет и непроходящей простуды.

И тут же получил сильный удар камнем в лоб, как раз в то место, куда ему ударили лопатой. Лоцман кидал метко, а Тимоха был его учеником. Поэтому второй камень попал Кабану прямо в глаз.

— А-а-а! — заорал застрявший в заборе бандит и стал палить из пистолета куда ни попадя.

Пацаны, увидев, что. дело дрянь, стайкой порхнули за угол какого-то производственного здания и бросились наутек. Когда патроны в обойме кончились, Кабан вылез из дырки, рухнул на задницу и завыл от обиды. Вот же опустили его по самое некуда! Ниже плинтуса!

И тут завыла сигнализация у его джипа. Он бросился туда, где припарковал машину. У автомобиля крутились какие-то подростки, постарше тех, что только что зафинтилили ему под глаз камнем. Увидев разъяренного громилу, они моментально бросились через рельсы к жилым домам.

— Перестреляю гадов! — закричал Кабан и нажал на спусковой крючок.

Но затворная рама уже стояла в заднем положении и патронов не было. Подойдя к машине, Кабан увидел, что стекло на дверце разбито и его любимый магнитофон, который воспроизводил все форматы аудиозаписей, вытащили, да еще и порезали зачем-то кожаную обивку кресел его машины, которая обошлась ему в кучу баксов. Этого Кабан уже снести не мог. Он уперся дрожащими руками о капот и тихо зарычал рыком, переходящим в вой.

Шмидт медленно ехал на старых ржавых «Жигулях» по проспекту мимо пестрого ряда уличных проституток. Он специально выбрал для этого дела убогую и побитую машину, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей персоне. Представительницы древнейшей профессии, видя непрестижный «жигуль», неохотно подходили к открытому окошку и лениво предлагали развлечься. Но Шмидту было не до развлечений — он отказывал проституткам, причем в грубой форме. За сегодняшний день он так замотался, что был выжат, как лимон, и крайне зол. Проехав метров пять, он притормаживал и нажимал на кнопку на своем сотовом телефоне, набирая один и тот же номер.,

И вот набранный им номер отозвался трелью на мобильном телефоне одной из девчонок. Оксана-Пылесос полезла в сумочку, достала мобильник, но как только она поднесла его к уху и произнесла: «Але?», звонивший отключился. Оксана возмутилась и пожаловалась подруге:

— Целый день сегодня какой-то козел звонит и ничего не говорит! Замучил уже.

Шмидт понял, что в руках у пышнотелой невысокой проститутки и находится как раз тот телефон, хозяйку которого он весь день сегодня искал и с которого вчера звонил домой Иван. Ему стоило больших трудов и денег, чтобы в офисе провайдера сотовой связи согласились указать местонахождение данного телефона. Но дело того стоило. Чтобы не ошибиться, Шмидт набрал номер снова, и опять молоденькая проститутка полезла в сумочку. Схватив трубку, она крикнула:

— Задолбал ты уже звонить, козел!

И в тот же миг рядом с ней появился Шмидт. Оксана, увидев рядом потенциального клиента, изобразила смущение на лице, скромно потупила взор и, застенчиво

улыбаясь, засунула трубку телефона обратно в сумочку. Шмидт молчал, разглядывая девушку На вид лет семнадцать-восемнадцать, а глаза совсем детские. Оксана решила проявить инициативу — мало ли, лысик в первый раз на точке, такое тоже бывает, сбежал от жены и не знает, с чего начать разговор с проституткой.

— Расслабиться желаете? — спросила она, искоса поглядывая на клиента.

— А ты что, слабительным торгуешь? — усмехнулся Шмидт и спросил: — Где Иван?

— Какой Иван? — не поняла Оксана.

— Который с твоего телефона звонил вчера к себе домой, — ответил Шмидт, хватая девушку за руку выше локтя.

Подружка Оксаны, которая паслась рядом, поняла, что дело пахнет керосином, и бочком, бочком незаметно засеменила в сторону, где стояла мамка — двадцатисемилетняя уроженка Молдовы Галя-Конь.

— Никакого Ивана я не знаю, — ответила Оксана, — чего ты ко мне привязался? Какой еще Иван?

— Вот этот, — ответил Шмидт.

Он вытащил из кармана и сунул девушке под нос фотографию Вани. Оксана скосилась на фото, а потом замотала головой и ответила:

— Не видела я его никогда. И отпусти руку, больно,

— Ладно, поехали, — сказал Шмидт, — разберемся в другом месте…

И он потащил слабо сопротивлявшуюся Оксану к своему автомобилю. Но тут вмешалась мамка Галя-Конь. Она встала на пути у Шмидта и сказала:

— Хочешь девочку забрать — плати!

— Я тебе сейчас заплачу так, что есть нечем будет! — пригрозил уставший за сегодняшний день Шмидт.

Но Галя-Конь была тертым калачом, недаром местные сутенеры ее мамкой над здешними проститутками поставили. Она и не думала отступать. Тем более, что она только что вызвала охрану девочек по мобильному и теперь нужно было потянуть время.

— Это беспредел, — сказала она, — отпусти девчонку!

Шмидт, не обращая внимания на Галю, тащил Оксану в машину. Она сначала упиралась, но Шмидт нажал пальцем на болевую точку на руке и заставил подчиниться. Затолкав девушку на заднее сиденье «Жигулей», он собрался сесть за руль.

В этот момент, визжа тормозами, перед ним выскочил новенький «опель» и преградил ему дорогу. Из машины немедленно высыпали на тротуар, как горох из стручка, четыре мордоворота.

— Эй, лысый, — окликнул Шмидта один из- них — высокий, сухощавый, с изъеденным оспинами лицом, — ты куда собрался ехать с нашей девкой?

Шмидт подумал, что, может быть, и вправду было легче заплатить мамке и забрать Оксану, чем разбираться с сутенерами. Теперь ему придется идти на попятную. Охранники девушек тем временем окружали его, и в руках у них появилось оружие уличного боя — дубинки и цепи.

— Ладно, братва, — сказал Шмидт, — давайте разбежимся по-мирному. Сколько я

вам за нее должен? Говорите, я плачу и увожу ее.

— Нет, чувачок, — произнес щербатый, — теперь ты попал конкретно, ста баксами не отделаешься!

— А сколькими отделаюсь? — поинтересовался Шмидт, которого щербатый стал уже раздражать.

— Тачку свою мне оставишь, лох, — нагло ухмыльнулся сутенер, кивнув на «Жигули» Шмидта, — и можешь валить на все четыре стороны.

«Жигули», доставшиеся Шмидту в наследство от отца, отдать бандитам он никак не мог — все-таки это была память об отце, о детстве, когда они ездили на этой машине на рыбалку и за грибами. К тому же Шмидт был сильно раздражен — весь день в поисках Ивана ему пришлось общаться с подонками, сталкиваться с неприятными типами, которые вызывали у него сплошь отрицательные эмоции.

Случись подобная ситуация с сутенерами в другой день, может быть, Шмидт, имевший огромный опыт стрелочных разборок, попытался бы перевести все в шутку, но сейчас накопившаяся внутри злость рвалась наружу.

Кроме того, щербатый допустил огромную ошибку. Он резко выдернул из-за пазухи газовый револьвер, очевидно, посчитав Шмидта за лоха — а кто еще ездит на таких старых «Жигулях», если не лох? Вот он и решил попугать Шмидта газовым пистолетом, не подозревая, что у того под мышкой в кобуре настоящая итальянская «Беретта» с полной обоймой.

Шмидт сначала даже не заметил, что в руках у сутенера револьвер газовый, а не боевой, нервы у него сдали, «предохранитель перегорел». Шмидт выхватил из кобуры свой пистолет и с ходу прострелил сутенеру плечо. Тот вскрикнул, выронил свою газовую пукалку и сам завалился на спину на асфальт. Девки завизжали и бросились врассыпную, а три дружка щербатого присели от неожиданности. Один из них сдуру кинулся на Шмидта, размахивая кастетом, но получил в лоб тяжелой рукоятью «Беретты» и скорчился возле колес «Жигулей». Оставшиеся двое, похоже, нападать уже не собирались. Шмидт быстро прыгнул за руль своей машины, сдал назад, развернулся и помчался по проспекту.

— Вы меня тоже убьете? — испуганно пролепетала Оксана.

— Ничего плохого я тебе не сделаю, — сказал Шмидт, поняв, что пора от политики кнута переходить к политике пряника, иначе от девчонки ничего не добьешься, — ты ужинала сегодня?

— А что, вы меня резать собираетесь? — еще более испуганно спросила Оксана.

— Хочу пригласить тебя поужинать, дурочка, — пояснил Шмидт, — сам сегодня замотался, ничего за весь день не ел.

— Я не ужинала, — сказала Оксана.

— Тогда вместе поужинаем, если ты не против, — сказал Шмидт.

Она явно была не против, и Шмидт добавил:

— Если ты поможешь мне Ивана найти, я тебе хорошие деньги заплачу. Иван из дома убежал, я его отчим, а мать вообще вся на нервах, места себе не находит. А он бегает по Москве, и ему дела нет до того, что мы как на иголках.

— Неправда, он ведь вам звонил вчера, — сказала Оксана, — значит, тоже переживает. Сами подумайте, из-за чего он от вас убежал, может быть, вы сами в этом виноваты. Просто так дети из дома не бегают.

— Тебе сколько лет? — спросил Шмидт, глянув на Оксану в зеркало заднего вида.

— Восемнадцать, — ответила та.

— Неправда, — помотал головой Шмидт, — ты несовершеннолетняя, я же вижу. И в офисе МТС мне договор с тобой показали на твой телефон, тебе еще пятнадцати нет.

— Так ты меня через МТС вычислил? — поняла Оксана. — А как это ты меня нашел по телефону, все равно не пойму?

— Твое местоположение можно определить с точностью до ста метров, — пояснил Шмидт, — это, конечно, если твой телефон включен.

— А ты что, из ментовки, что ли? — поинтересовалась Оксана. — Смотри, ведь паши ребята тебе то, что ты сутенера подстрелил, не простят, просто так это тебе с рук не сойдет.

Шмидт ответил, что он совсем не из органов, а скорее наоборот. Поэтому, когда их хозяин узнает, кто именно их сутенера подстрелил, то, скорее всего, сутенер сам ему заплатит.

— Я и смотрю, — сказала Оксана, достав из сумочки сигарету, — машина у тебя фиговая, а морда холеная. Несоответствие получается. А наш сутенер этого дела не про-

сек, за что и получил пулю. Можно в машине курить?

— Кури, если хочешь, — кивнул Шмидт, притормаживая, — только мы уже приехали. Зайдем, перекусим? Составишь мне компанию?

— Здесь? — выпучив глаза от удивления, спросила Оксана..

Перед ними сиял огнями один из лучших и старейших ресторанов Москвы.

VII

В лучшем Красносибирском ресторане «Престиж» Белов сделал все возможное, чтобы полковник Басовитый и смотрящий оказались рядышком с ним за столом. Получилось это не сразу. Сперва начальник милиции и Семен сели подальше друг от друга — Басовитый в компании мэра города и представителей администрации, а Сергей Сергеевич подсел в тусовку городских бизнесменов. И смотрели друг на друга волками. Белову этот банкет влетел в копеечку, компания была чисто мужской, и сидели они в VIP-зале, который располагался в отдельном помещении за основной сценой. На сцене гремел вокально-инструментальный ансамбль, состоявший из длинноволосых музыкантов, которые исполняли веселые хиты.

Сначала все шло чинно-благородно, но через пару часов приглашенные выпили халяв-ной водки, хорошенько поели и расслабились. Они стали произносить длинные тосты, которые никто не слушал, и лезть с объятиями к Белову. Некоторые пошли плясать в большой зал, где сегодня по странному стечению обстоятельств находилось множество молодых, красивых девушек, которые с удовольствием танцевали со старичками и отдавались их движениям в медленном танце. Белов намеренно пригласил проституток из соседнего областного центра, а не вызвал своих — красносибирских.

Во-первых, своих местных путан отцы города уже хорошо знали в лицо и вряд ли бы стали за ними ухаживать. А кто такие эти особы, рассевшиеся по всему залу небольшими компаниями, из приглашенных на банкет никто не догадывался. И оттого приглашенные считали, что они кадрят порядочных женщин. А проститутки быстро таяли в объятьях отцов города, подчеркивая тем самым их мужскую неотразимость и значительно улучшая атмосферу праздника. Ангажемент соседских путан тоже влетел в копеечку Белову, но расходы были оправданы — вечер удался на славу, приглашенные были довольны.

В конце вечера Белов ненавязчиво подсадил около себя с одной стороны Басовитого, а с другой — Семена. И подвыпивший полковник сразу пошел в атаку, на которую абсолютно трезвый Семен реагировал вполне спокойно.

— Все дерьмо в городе от тебя! — сказал Басовитый, грозя кривым пальцем смотрящему. — Развел наркоту!

— А не ты ее развел, полковник? — скривив лицо, спросил Семен. — Ты же Барона крышуешь, деньги с него стрижешь?

— Я деньги с Барона беру? — возмутился Басовитый. — Я, офицер милиции, деньги беру у преступников? Ты говори, да не заговаривайся!

— Ну, ты лично может и не берешь, — парировал Семен, — а твои холуи точно берут.,

— Не сметь! — стукнул по столу ладонью Басовитый. — Распоясались воровские подпевалы!

Белов понял, что если он сейчас не вмешается, то полковник и смотрящий просто подерутся. Этого еще не хватало.

— Погодите вы, — примирительно сказал он, — что вы, как дети в детском саду, ей-богу!

Басовитый замолчал, Семен тоже.

— С Бароном надо кончать, — сказал Белов, — мы все в этом кровно заинтересованы. А скажи, товарищ полковник, как представитель карающей власти, почему Барон спокойно сидит на своей вилле и наркотой торгует до сих пор? Его что, не за что арестовать?

— Было бы за что, он бы у меня давно гнил в камере, — угрюмо ответил Басовитый, — но доказательств нет. Мне к нему не подкопаться. Мы арестовываем только его мелких дилеров — наших же красносибирских мужиков и баб. Сам Барон и никто из его табора напрямую наркотиками не торгуют. За руку их поймать практически невозможно. Пробовали делать облавы на их жилища, но у меня в отделе есть стукач, никак его не вычислю — все наши операции проваливаются.

Сказав это, он покосился на Семена, потому что знал, правду говорил смотрящий — есть в его милицейском стаде паршивые овцы, работают они на Барона, получают из его рук денежки. И вычисляет таких оборотней Басовитый, и гонит их со службы. Да только одного вычислишь, выкинешь из органов, цыгане быстро ему замену вербуют.

— И Сергей Сергеич тоже Барона неплохо прикрывает, — раздосадованно продолжил Басовитый. — Однажды матери и отцы умерших наркоманов, было это год назад, хотели сжечь дом Барона, так Семен со своей братвой за него вступился. Выставил своих головорезов, они народ и разогнали. Что, скажешь не было такого?

— Было, — согласился Семен.

— Сейчас ситуация изменилась, — сказал Белов, — у Сергея Сергеевича Барон дочь на шприц подсадил. Младшую. Ей всего двенадцать лет.

«Поделом, — подумал полковник, — за что боролся, на то и напоролся». Но вслух ничего не сказал, изобразил на лице сочувствие и закончил свою мысль:

— По закону мне с Бароном не справиться, у цыгана покровители есть наверху. Даже если удастся мне его посадить, через месяц он снова будет на свободе.

— А что если народ поднять? — предложил Белов. — В этот раз Сергей Сергеевич, я Думаю, на нашу сторону встанет. Как ты? — он обернулся к смотрящему, и тот молча кивнул. — Тебе народ поднять — раз плюнуть, да и не старики у тебя в команде, а здоровые ребята. Пусть громят дом Барона, только чтобы без жертв. А милиция пусть запоздает на часок. Если Барон

поймет, что мы против него все объединились, то вылетит из города, как пробка из бутылки шампанского. Как вы, согласны?

Семен подумал, и сказал:

— Еще вчера я бы послал тебя подальше, но теперь понимаю, что если Барон в городе останется, я и старшую дочь от этой заразы не уберегу. Я согласен.

— Я тоже согласен, — сказал Басовитый, — только учти, Сергей Сергеевич, этот наш союз временный. Я твоих головорезов, особенно Дубу и Германа, все равно посажу за то, что они людей калечат!

Сказав это, полковник махнул еще рюмку беленькой, тяжело поднялся из-за стола и пошел в зал. Танцевать с девочками он не. стал, а залез на сцену к ансамблю, взял в руки микрофон и стал петь песню: «Наша служба и опасна и трудна!».

— А что? — спросил Белов у Семена. — Твои бойцы часто людей калечат?

— Если бы людей, — ответил тот, — скотов конченых. Не стоит даже говорить об этом.

— Но все-таки? — поинтересовался Белов.

— Тут недавно моя школьная учительница в больницу попала, — неохотно рассказал Семен, — ей за семьдесят уже, старенькая. Какие-то уроды вечером ударили ее трубой по голове и сумку отобрали с пенсией. Я стал землю рыть и узнал все-таки, кто это сделал. Ты же понимаешь, я в милицию не пошел, а взял Дубу, Германа и поехал к этим скотам на хату. А там человек шесть старушкину пенсию пропивают, ублюдки безмозглые. Короче, в реанимации

мест в этот день стало мало. Басовитый обрадовался, думал меня возьмет на этот раз — я же обычно сам в таких делах не участвую. Но терпилы-то все показания давать отказались, говорят, что неудачно свалились во время распития водки со стульев. И сами заявления написали с явкой с повинной по поводу ограбления старушки.

Кто-то положил руку на плечо Белова сзади. Саша оглянулся и увидел Витька. Напряженное лицо его говорило о том, что что-то случилось.

— Что? — спросил Белов.

Витек нагнулся к его уху и сказал негромко:

— Факс пришел в нам контору из Москвы. Анонимный. — Ванька пропал, уже три дня дома не ночует.

Белов хотел немедленно лететь в Москву. Но самолет летал только один раз в день ближе к вечеру, и на него Саша уже опоздал. Тогда он позвонил Ольге, но та разговаривать с ним не захотела, назвала подлецом, сказала, что никакого сына у него нет, и бросила трубку.

У Саши был еще и анонимный факс, в котором указывалось, что Ивана видели в компании беспризорников у трех вокзалов. Он решил, что этот факс втайне от Ольги послал ему Шмидт. Он бы позвонил ему на мобильный, но ношера не знал.

Поэтому, прилетев в Москву поздно вечером, он сразу же направился к начальнику отделения милиции вокзала. Показал фотографию Иваша, тот буркнул, что, мол, задолбали уже с этим мальчишкой. То, мол, отец приходит, то еще какой-то здоровяк.

Белов, в отличие от Кабана и Шмидта, свой телефон оставлять неприветливому милиционеру не стал, не слишком надеясь, что нерасторопный мент будет искать его сына, и сделал тем самым большую ошибку. Если бы он все-таки оставил номер своего мобильного, то его телефон через милиционера по кличке Верблюд попал бы в руки Ивана и тот бы немедленно ему позвонил. Но Белов такого исхода ситуации и предположить не мог, поэтому не стал объяснять начальнику привокзального отделения милиции, что настоящий отец это он, а просто повернулся и ушел.

Он понимал, что должен отыскать Шмидта, который, как он предполагал, послал ему факс, и поэтому собирался съездить в офис Фонда Реставрация. Но поскольку время было уже позднее, он понимал, что там с ним разговаривать будет некому, поэтому решил отложить свой визит на завтра на раннее утро. Он попытался еще раз позвонить Ольге на домашний, выяснить, нет ли каких-то новостей от Ивана? Но бывшая жена в очередной раз назвала его подлецом, заявила, что разговаривать с ним не хочет, и бросила трубку.

Еще у Белова в Москве был незабвенный Арсений Степанович Власов, который, когда Саша ему позвонил из Красносибирска и сообщил, что приезжает, встретил его в аэропорту. Он сменил свой «Москвич» на новую «девятку». И хотя мог бы себе позволить уже и иномарку, но принципиально купил отечественную машину, чтобы, как он выразился, поддерживать отечественного производителя. Эта поддержка давалась ему с большим трудом, потому что по дороге из аэропорта машина несколько раз глохла. Но Степаныч не унывал.

— Ничего, — бодренько говорил он, копаясь в моторе, — автомобиль, он как лошадь, его приручить надо, объездить, дать привыкнуть к хозяину, а потом уже можно наслаждаться скоростью.

Саша не спорил, хотя не мог понять — почему на Западе продают уже «объезженных» коней, а у нас их еще надо «объезжать» и лечить. Из-за поломок к трем вокзалам и добрались так поздно.

Посетив старшего милиционера на трех вокзалах, Саша вышел на площадь, где парковался Степаныч, подсел к нему в машину и на его немой вопрос о результатах так же безмолвно развел руки в стороны. Степаныч неодобрительно покрутил головой и, довольный собой, доложил:

— Пока ты с представителями власти общался, я тут у низших слоев населения кое-что выяснил. Пришлось, конечно, смотаться до магазина за бутылкой, но зато кое-какую полезную информацию я выудил. Пацана твоего тут видали, но вряд ли он еще сюда сунется, потому что знает, что его ищут. Тут же «радио» работает — дай Бог. Кто-то пообещал за Ивана тысячу долларов заплатить, так что каждый бомж теперь схватит твоего Ваньку, как только он на горизонте появится.

— Кто-то? — переспросил Белов. — Наверное, Шмидт…

— Нет, — помотал головой Степаныч. — Тут один абориген есть, он в курсе всех событий. Он сказал, что отец Ивана, уж извини, он мне так сказал, дает сто баксов, а какой-то тип тысячу.

— Что за тип? — встревожился Белов.

— Вот этого я не знаю, — ответил Сте-,паныч. — Давай-ка проедемся по бомжовским точкам, я их помню наизусть еще с того времени, когда мы с тобой на свалке счастливо жили, и порасспрашиваем народ. Только для начала заедем в магазин, купим жратвы и водки, чтобы бродяги поразговорчивее были.

Саша согласился. Он готов был не спать и не есть, лишь бы отыскать Ивана.

На вокзале Кабан заметил Белова, выходившего от начальника милиции, и довольно хрюкнул. Все получилось именно так, как он и предполагал. Белов примчался спасать сыночка, как только получил факс. Кабан спрятался за ларьком с шаурмой и, выглядывая из-за него, наблюдал за своим давнишним и злейшим врагом. Он мешал народу покупать восточное кушанье, и одна девушка, отчаявшись обойти массивную фигуру Кабана, перекрывавшую ей доступ к прилавку, возмущенно воскликнула:

— Ну вы будете брать или нет?

Кабан грозно взглянул на нее и так резко дернул головой в ее сторону, что очкастая пигалица вздрогнула, попятилась и наступила на ногу своему долговязому кавалеру, прижимавшему к груди тубус.

— Я щас возьму! — процедил сквозь зубы Кабан. — Я тебя так возьму, что ты неделю на задницу не сядешь!

Пигалица с кавалером поспешили ретироваться, а продавец шаурмы благоразумно промолчал. Кабан своим видом напоминал ему скинхедов, которые месяц назад гоняли продавца шаурмы по Воробьевым горам, куда он поехал с девушкой погулять, никак не рассчитывая, что ему придется сдавать норматив по бегу по пересеченной местности.

Кабан, отвлекшись на наглую пигалицу, едва не выпустил Белова из виду. И только природная зоркость и наблюдательность позволили ему снова отыскать в толпе знакомую фигуру. Кабан, стараясь оставаться незамеченным, последовал за Беловым, автоматически проверяя ладонью наличие под курткой в кобуре пистолета Стечкина, а в кармане глушителя к нему. По его расчетам, самое большее, сколько оставалось жить Белову, это сутки.

Кабан мог бы прямо сейчас подойти к Белову сзади и пальнуть ему в спину. Но в этом случае был шанс, и не маленький, что его увидят, а может быть, и сразу скрутят. А ломать свою будущую карьеру депутата Государственной Думы, обещанную ему Зориным в случае удачного оборота дела, ему не хотелось.

Но и упустить шанс самому покончить с Беловым он не мог, хотя и понимал в глубине души, что сильно рискует. Он бы мог, конечно, нанять киллера, посадить его на чердак или еще куда, и тот бы из снайперской винтовки прикончил былого авторитета одним выстрелом в лоб. Кабан заплатил бы ему и сам остался бы вне подозрения.

Но в этом как раз и был камень преткновения. Кабану хотелось самому засадить пули в Белова, смотреть, как он будет корчиться в предсмертных муках, и отравлять ему последние минуты жизни словами:

Что, гаденыш, получил от Кабана? Ты мразь, ничтожество, растение!

Он представлял, как будет пинать умирающего Белого в живот, по лицу, разбрызгивая кровь, и от этих мечтаний у него на душе становилось тепло-тепло, как в сауне. Поэтому Кабан решил завалить Белова собственноручно. Потом, когда Зорин спросит, мол, кто так безжалостно изуродовал Белова, Кабан ему ответит скромно — это, мол, я постарался. И Зорин его зауважает.

И еще Кабану не хотелось терять лишних денег на оплату работы киллера. Эти деньги ему даются нелегко — трудом и риском, так ради чего он будет делиться с каким-то заезжим снайпером, если может и сам сделать эту грязную работу.

Кабан проследил за тем, как Белов сел в белую «девятку», быстро запрыгнул в свой джип «тойота», где его ждал молодой здоровенный браток с низким, высотой в полтора сантиметра, лбом по кличке Боб, и приказал ему:

— Давай за той белой машиной. Но только держи расстояние, чтобы нас не просекли.

— Сделаю, шеф, — пробасил детина, — без базара, все будет окейно.

Кабан скривился от этой неумелой смеси блатного жаргона и англоязычного сленга слюнявых тусовщиков дискотек, но ничего не сказал. Боб его уважал и во всем подражал ему, был верным, как собака — так зачем делать незначительные замечания?

«Девятка» влилась в поток машин, а джип Кабана последовал за ней.

Шмидт появился на пороге дома, где он проживал с Ольгой, в компании черноволосой, ярко накрашенной девушки с крепеньким, торчащим вперед бюстом-и коротенькой, почти под самые ягодицы, юбочке. Дополняли картинку высокие, вызывающе блестящие сапоги и дерзкая ярко-красная лента в волосах. Ольга перевела гневный взгляд с лица жующей жвачку девицы на невозмутимое лицо Шмидта, но он никак не среагировал, шагнул за порог. Но Ольга преградила ему дорогу.

— Это что? — спросила она, не поведя даже подбородком в сторону гостьи.

И так было ясно, о ком она говорит.

— Не что, а кто, — устало ответил Шмидт, слегка отстраняя Ольгу с дороги. — Это Оксана, она сегодня у нас переночует, а завтра что-нибудь придумаем.

— Ни за, что! — безапелляционно заявила Ольга. — Мне тут только СПИДа не хватало.

— Тетенька, СПИД передается или половым путем, — продемонстрировала медицинские познания девица, — или через кровь. А я с вами ни трахаться, ни брататься индейским, способом не собираюсь. Мне просто переночевать где-то нужно. А если вы меня не пустите, я уйду и не скажу вам, где можно Ивана найти.

Она даже развернулась, чтобы осуществить свое намерение, но Шмидт удержал ее за локоть. Ольга поняла, в чем дело, и решила пойти на попятную.

— Ну я же не. знала, — сказала она растерянно, — просто не ожидала…

— С порога сразу на человека накинулась! — сердито буркнула Оксана, снимая в прихожей сапоги. — У меня это, на лице написано, что я проститутка?

— Нет, что ты, у тебя просто ангельское лицо, — ответила Ольга.

Получилось как издевательство. Когда Оксана залезла в душ, Ольга спросила Шмидта:

— Это с ее телефона Ванька звонил? — и получив утвердительный ответ, обхватила щеки ладонями. — Какой ужас! Как он мог с ней познакомиться?

— А что, вполне приличная девушка, — ответил, зевая, Шмидт, — отмыть, приодеть и будет конфетка.

— Я после твоей конфетки вызову санэпидемстанцию ванную дезинфицировать, — зло бросила Ольга, — от блох и трихомоноза. Зачем ты ее сюда притащил?

— А куда я ее дену ночью? — спросил Шмидт. — Там такая заварушка приключилась, мне пришлось ее сутенера подстрелить. Теперь ей в квартиру, где она с компанией своих коллег по ремеслу жила, ходу нет, там ее убить могут.

— Она-то тут при чем? — спросила Ольга. — Ты же сутенера подстрелил.

Шмидт решил ничего не отвечать на этот глупый, с его точки зрения, вопрос. Ольга не знала жизни с ее изнаночной стороны, только с лицевой, где блестело и было мягко, поэтому что-то втолковывать ей, объяснять было бесполезной тратой времени. Даже если Оксана ни в чем не виновата, бандитов, которые «крышевали» точку, это не остановит. Им надо будет на ком-то выместить злость за подстреленного братка, и, если Оксана попадется под горячую руку, ей несдобровать. А завтра Шмидт этот вопрос решит на более высоком уровне с «папой» всей этой «пехоты», которая эту панель сторожит. Скажет, чтобы Оксану не трогали.

— А в гостиницу ее нельзя определить? — спросила Ольга.

— Нельзя, — терпеливо ответил Шмидт, — у нее паспорта нет.

Он не стал уточнять, что паспорта у Оксаны нет вообще, потому что живет она по свидетельству о рождении, которое у нее отобрали по приезде в Москву и поступлении на «работу» путаной.

— А чем она нам может помочь в поисках Ивана? — никак не могла успокоиться Ольга.

— Мы с ней уже съездили на чердак, где они ночевали, — путано ответил Шмидт, которому ужасно хотелось спасть, — но их гам не было…

— Кого не было и как вы съездили на чердак? На машине?

— Почему на машине? — зевнул в ответ Шмидт. — На лифте. Но не было там Ивана с компанией. Видимо, что-то их спугнуло и они перебрались в другое место.

— Слушай, а ты сам с этой девкой тоже того? — с ехидным прищуром спросила Ольга. — На чердаке?

— Дура ты, — рассердился Шмидт, — твоего же сына ищу, по чердакам лазаю, не сплю уже больше трех суток!

— Ладно, пошутила я, — жестко сказала Ольга, — и что теперь ты думаешь делать с этой Оксаной?

— Завтра верну ее на точку, — ответил Шмидт, — если Иван появится, она нам позвонит. Я ей денег заплачу, если она поможет нам Ивана найти.

— Сто долларов? — усмехнулась Ольга. — Как ментам на вокзале?

— Побольше, — ответил Шмидт.

Но не сказал, сколько именно. Он не стал сообщать, что хочет- заплатить Оксане три тысячи долларов, которые она копит на покупку квартиры в Крыму. Заплатить, чтобы она уехала и больше не возвращалась в Москву на панель. Он сам себе не мог объяснить, зачем собрался отваливать такие деньги первой встречной. Но ему страшно не хотелось, чтобы Оксана возвращалась на панель. И он мог себе это позволить.

VIII

Иван с компанией недолго радовались тысяче долларов. Только они разменяли сотку, купили в магазине сосисок и расположились у костра рядом с мусорными баками, чтобы их поджарить, как их окружила компания парней постарше — как раз тех, что украли из джипа Кабана проигрыватель и порезали ему кожаную обивку сидений. Это были тоже беспризорники, которыми руководил тощий и мелкий паренек со злыми глазами по кличке, или ж по фамилии, Тихно.

Компания промышляла грабежами и кражами, не брезговала ничем, настоящие беспредельщики. Состав банды постоянно менялся, неизменным оставался только предводитель Тихно да еще пара человек. Поговаривали, что Тихно работает на ментов и безжалостно стучит на подельников, да и на всех остальных, за это его милиция и не трогает. Но доказательств не было, а кто начинал ими интересоваться — исчезал бесследно.

Парни Тихно напали внезапно и быстро скрутили мелюзгу. Обшарив все карманы, вытащили у Тимохи девятьсот долларов, а также рубли, которые остались после покупки сосисок. Лоцман попытался сопротивляться наглому грабежу, пнул того, кто его держал под коленку, но ему ударили под дых, а потом кулаком в лицо.

Глупо было пытаться противостоять шестерым здоровым пацанам-беспризорникам, которые были года на три-четыре постарше компании Ивана. Тихно, отняв деньги, еще и пригрозил им, чтобы они больше ему не попадались, пообещав в следующий раз сдать в институт пересадки органов, намекнув, что там у него большие связи. Столкнув Лоцмана, Ивана, Тимоху и Ботаника в мусорную яму, банда Тихно с гоготом и свистом удалилась, оставив дымиться на костре почерневшие и обгорелые сосиски.

Вот так приобретенные хитростью, умом и необыкновенным риском доллары стали добычей бессовестных грабителей. Тимохе было так обидно, что, выбравшись из ямы, он сел на ее край и горько заплакал. Лоцман утирал рукавом разбитый нос и грозился жестокой расправой, которую они все равно осуществить не могли, потому что были еще слишком малы и хилы по сравнению с той компанией, которая так бессовестно их ограбила.

— Ничего, — утешал всех Ботаник, — заработали тысячу, заработаем еще. Главное, знать принцип.

— Надо ножи делать, — сказал Лоцман, — мы бы их порезали на куски и деньги бы наши не отдали.

— У них у самих ножи есть, — мудро заметил Иван, — они бы нас и порезали, потому что старше и сильнее. Пистолет бы нам хоть один или ружье на крайний случай.

— Можно подумать, ты с пистолетом умеешь обращаться, — заметил всхлипывающий Тимоха.

— Умею, — ответил Иван, — и неплохо. Я из разных пистолетов стрелял и даже из автомата. Меня отец учил стрелять и разбирать оружие. А вообще мы просто не ожидали, что они на нас нападут, потому так и получилось. А если бы мы были готовы, нас бы они просто так не взяли.

— Если бы да кабы, — пробурчал Лоцман, — теперь вот и Оксане-Пылесосу нечего отдавать. А я у нее до сегодня тридцать долларов занимал.

— Нельзя оставлять их безнаказанными, — сказал Иван, — иначе нас тут все будут за чмо держать и все отбирать. Нужно забрать обратно у них наши деньга.

— Ага, это ты сейчас такой смелый, — сказал Лоцман, — а когда они меня били, ты и не пискнул!

— А зачем зазря голову подставлять, когда их больше? — спросил Иван. — Начали бы мы все сопротивляться, нас бы отделали, как отбивные, и что толку?

— Ну, а ты-то что предлагаешь? — спросил Ботаник. — Как мы с ними справимся?

— Слушайте! — зашептал Иван, предлагая друзьям подвинуться к нему поближе.

Кабан проявлял чудеса изобретательности в слежке за Беловым. Поколесив за ним какое-то время и поняв, что привязавшийся джип Белый может засечь, Кабан пересел в такси и стал ездить за «девяткой» Степаныча по ночной Москве, то и дело меняя машины, когда Степан ыч с Беловым где-нибудь останавливались и уходили. В основном это случалось возле вокзалов и заброшенных зданий — в местах, где кучковались бомжи. Но Кабану надо было знать, где остановится Белов, где будет жить. Тогда Кабан сможет начать готовится к покушению.

Почти до рассвета уставший и злой Кабан таскался за белой «девяткой», и, наконец, Белый и его пожилой товарищ остановились у панельного дома в спальном районе, поставили «девятку» под окна и зашли в подъезд. Кабан выяснил таким образом две вещи. Во-первых, что Белов сына своего так и не нашел, а во-вторых, где будет жить Белов. Оставалось его только подкараулить и пристрелить при выходе ИЗ: подъезда. Кабан решил не откладывать.

Он позвонил с мобильного своему низколобому охраннику Бобу, чтобы тот приехал на старом потрепанном автомобиле — «Жигулях»-шестерке с заляпанными грязью номерами, и далее решил действовать по такому плану. Он поспит пока в джипе, а его боец последит за домом. Когда Белов выйдет из подъезда и двинется к «девятке», Кабан скомандует своему помощнику, его «жигуль» рванет с места, подъедет к Белову, и тут Кабан, наденет белые перчатки и застрелит его. А пистолет с пустой обоймой картинно бросит сверху на труп.

Кабан был уверен, что сделает все стремительно и скроется с места преступления моментально. Возможно, если даже кто-то из окон заметит марку и цвет машины, даже если милиция объявит план «Перехват», это ничего им не даст. Похожих «Жигулей» в Москве, как блох у дворняги.

Кабан устроился поудобнее на заднем сиденье «Жигулей», которые Боб поставил так, чтобы из окон дома их видно не было, зато из их машины «девятка» и подъезд были, как на ладони. Боб должен был глаз не смыкать, следить за «девяткой», а как только Белов выйдет, разбудить шефа. Кабан приготовил пистолет, навернул на него глушитель, потом надел белые перчатки и стер с вороненой стали оружия все свои отпечатки. Пистолет положил рядом с собой. Ничего, что стрелять придется спросонья. По Белову он даже с похмелья не промажет.

Проспав всего три часа на диване в квартире Степаныча, Александр открыл глаза и быстро сел. Отсыпаться ему было некогда. Мало того, что нужно было найти Ивана, в Красносибирске его ждала только что начатая работа и запущенное дело по ликвидации в городе наркотиков.

Он щелкнул пультом телевизора и стал одеваться. Шли новости, которые Саша привык слушать. Так или иначе при его работе все, что происходило в стране, его косвенно касалось. Он слушал вполуха из ванной, бреясь электрической бритвой перед зеркалом. Арсений Степанович тоже поднялся и тер сонные глаза, широко зевая.

— Ты-то чего поднялся так рано? — спросил Белов Степаныча.

— Как чего, — ответил тот, — за руль. Поедем в фонд «Реставрация».

— Нет, мне такой сонный водитель ни к чему, — ответил Саша, — иди спи до обеда, а я пока на такси съезжу, а потом тебе позвоню.

— Справишься сам? — спросил Степаныч, который и правда чувствовал себя, как сомнамбула.

Белов сказал, что справится и в одиночку, и тогда Степаныч ушел досыпать, и тут диктор новостей по телевизору произнес фразу: «Беспорядки в городе Красносибирске», которая заставила Сашу выскочить из ванной. Он увидел город, который ему недавнего времени стал родным, увидев особняк Барона и толпу людей вокруг него за забор летели камни, бутылки и металлические прутья. Молоденькая корреспондент ка, перекрикивая орущую толпу, рассказывала о том, что терпение жителей Красносибирска, доведенных до отчаяния развернувшейся в городе наркоторговлей, лопнуло и народ стал громить виллы цыганских наркоторговцев.

— Простые люди, матери и отцы наркоманов, затянутых в сети наркозависимости; местным наркобароном, — красиво говорила корреспондентка, — братья и сестры, умирающих от уколов людей вышли на улицы и стали громить особняк цыганской мафий, крепко обосновавшейся в Красносибирске. Спросим же у них, что заставило их выйти на улицы и взять в руки оружие.

Камера скользнула вбок, и на экране появились Дуба и Герман. Они, видимо, олицетворяли тех самых «братьев и сестер, отцов и матерей красносибирских наркоманов».

— Доколе? — воскликнул Дуба, потрясая бейсбольной битой. — По городу не пройти, везде шприцы валяются!

— Народ голодает, а они жируют! — добавил Герман, кивнув на громимый особняк.

На этом сюжет закончился. Белов раздосадовано покачал головой. Не дождались его Семен и Басовитый, решили действовать сами. Хотели показать Саше, что они и сами могут проблемы решать? Хорошо, что нашли общий язык. Только чем этот погром закончился? Надо позвонить в Красносибирск, узнать.

Александр быстро оделся, наскоро перекусил, вышел из подъезда и кинул взгляд па новую машину Степаныча. Она спокойно стояла на своем месте справа от подъезда. Было еще прохладно, Саша поднял воротник куртки и, чтобы срезать путь, пошел налево вдоль окон за низкорослыми кустиками по направлению к трассе, чтобы остановить такси.

Иван с юрким Тимохой перелезли через забор охраняемой дачи, расположенной в престижном районе Подмосковья, и оказались за большой оранжереей. Вокруг было темно, хоть глаз коли, приближалась полночь. По верху забора тянулась колючая проволока, но в том месте, где перелезли Тимоха и Иван, она была незаметно перекушена. Взрослый человек тут бы не пролез, а для пацана этой дырки было достаточно. Иван и Тимоха спрятались за стенкой оранжереи, чтобы отдышаться.

— Это я специально лаз сделал, чтобы с дачи убегать, — пояснил Иван, — меня мать оставит наверху в комнате на скрипке играть, а я пару пассажей на магнитофон запишу и включаю. Пленку специально короткую сделал, чтобы она туда-сюда ездила, воспроизводилась. Мать думает, я играю, а я через забор и в футбол.

— И что, она не догадывалась? — спросил Тимоха.

— Догадывалась, конечно, но я за эт время уже успевал сбежать, — ответа Иван.

— У вас тут охрана? — спросил Тимоха.

— Еще какая, — ответил Иван, — камеры везде понаставлены. Но ты не дрейфь, я знаю, где они стоят.

— Я не дрейфлю, — ответил Тимоха, выглянул из-за оранжереи и сказал: — Ни фига себе, ты тут жил! Настоящий новый русский. Денег, небось, у родителей немерено.

— Не в деньгах счастье, — мудро заметил Иван.

— А в чем же? — грустно спросил Тимоха, вспоминая, как мать перешивала ему рубахи из старых, отцовских, как грустно считала в ладони последние копейки на буханку хлеба, как летом не давала надевать обувь — целее будет.

Но Иван на его вопрос не ответил, дернул Тимоху за рукав, чтобы тот носа не высовывал. Потом вытащил одно из стекол в оранжерее и нырнул туда. Тимоха полез вслед за ним. Внутри было светло — лампочки включены, поэтому приходилось передвигаться по полу ползком. Иван дополз до стоящего особняком высокого южноамериканского кактуса в большой кадке и присел около него. Тимоха уселся рядом.

— Прости, друг, — сказал Иван и перевернул кадку.

Кактус вместе с землей вывалился на пол. Иван сунул в кадку руку, покопался там и вытащил что-то тяжелое, завернутое в грязную, промасленную тряпку.

— На месте, — сказал Иван, пряча это «что-то» за пазуху, — уходим быстро.

Только собрались ползти обратно, как входная, дверь в оранжерее стукнула и послышались тяжелые шаги. Это вошел охранник, почуяв неладное. Иван прибавил ходу, чтобы скорее юркнуть в дырку, Тимоха поспешил за ним и второпях задел ногой полку. Горшок с цветами пошатнулся и с грохотом свалился на пол.

— Кто здесь? — крикнул охранник.

Иван явственно представил, как он выхватил из кобуры пистолет.

— Бежим! — крикнул он Тимохе и сам рванул вперед.

Оказавшись у дырки, он первым подтолкнул Тимоху к выходу. Если его поймают, это не страшно, это все-таки его дом, а если поймают Тимоху, то ему не поздоровится. Беспризорник юркнул в отверстие, и в эту секунду ворвался охранник с пистолетом наголо. Увидев не грабителей, а Ивана, он растерялся и остановился как вкопанный.

— Здрасте, дядя Юра! — приветливо сказал Ваня, медленно передвигаясь поближе к дырке.

— Здравствуй, — удивленно кивнул тот, — а ты разве не?..

— Не, дядя Юра, не, — ответил Иван, повернулся и нырнул в отверстие, где его уже ждал Тимоха.

Охранник кинулся за ним, пытаясь поймать. С ходу влетел головой в стекло и разбил его, порезав себе лицо. А Иван и Тимоха в это время уже перемахнули через забор и бежали по негустому лесочку в сторону железнодорожных путей, где их ждали Лоцман и Ботаник.

На месте они были минут через двадцать. Лоцман и Ботаник уже нервничали, ожидая их. Запыхавшиеся Тимоха и Иван появились в будке путейца, где был устроен штаб операции, и с ходу рухнули на пол, не чувствуя ног. Кирпичная будка путейца, похожая на большую собачью конуру, давно пустовала, стекол в окнах не было, отсутствовали и двери. В этом домике Иван частенько устраивал штаб, играя в войнушку с соседскими пацанами, когда убегал от мамки и от занятий скрипкой.

— Ну что, удалось? — с нетерпением спросил Лоцман, чиркнув зажигалкой, и лица ребят осветились мягким мерцающим светом.

— Еще как, — ответил Иван, вытаскивая из-за пазухи то, ради чего они с Тимохой совершили набег на любимую оранжерею Ольги Беловой и малость разорили ее.

Сверток тяжело стукнулся о пол. Лоцман поднес зажигалку поближе, Иван развернул тряпку, под которой оказался прозрачный полиэтиленовый пакет, и вздох восхищения вырвался у всех троих пацанов, окруживших его плотным кольцом. В пакете просматривались контуры большого черного пистолета. Иван вытащил его, обтер тряпкой бока, обильно смазанные маслом, и деловито выщелкнул обойму.

— Съемный магазин на девятнадцать патронов, — пояснил он, — полная обойма.

— Ух, ты, — заерзал на месте Тимоха, — дай мне подержать!

— Да не лезь ты! — сердито оттолкнул его Лоцман. — Это тебе не игрушка какая-нибудь, настоящее боевое оружие! Это «Макаров», Ваня, или ТТ?

Белов младший снисходительно улыбнулся скудности познаний Лоцмана в области оружия.

— Это австрийский пистолет «Штайр» GB, — пояснил он, — калибр девять на девятнадцать «Парабеллум».

— «Парабеллум», — восхищенно повторил знакомое слово Тимоха, — дай подержать!

— Да погоди ты! — рассердился Лоцман. — Чего ты все время лезешь? Я тоже хочу подержать.

— Я за ним лазил через забор с колючей проволокой, — обиделся Тимоха, — меня чуть охрана не сцапала…

— Ладно, подержи, — согласился Иван, выщелкнул обойму и протянул пистолет Тимохе.

Тот взял пистолет в руки, и лицо его преобразилось. Тяжелый металл оттягивал руку вниз, а все тело как будто наполнила новая сила.

— Это что, раньше твой пистолет был? — спросил Тимоха.

— Нет, — помотал головой Иван — это отчима моего пистолет, Шмидта. Я случайно увидел, как он его в оранжерее в кактус спрятал. И видишь, теперь пригодилось.

По очереди пистолет подержали все. Лоцман сделал вид, что ему безразлично, обиделся, что Иван первому дал «ствол» Тимохе, а не ему.

— А что это он такой тяжелый? — спросил Ботаник, безуспешно пытаясь удержать пистолет на вытянутой руке.

— Это он еще без обоймы, с обоймой он больше килограмма весит. Ничего, это дело привычки, — ответил Ваня, забирая пистолет и спросил, сощурив по-отцовски глаза: — Ну, что, братва, теперь мы покажем Тихно, где раки зимуют?

Боб, помощник Кабана, стал толкать его как раз в тот момент, когда он почему-то в общественной бане подошел к большегрудой красавице и начал хватать ее за все места. Красавица призывно хохотала и сама с себя снимала белье. Кабан возбудился и хрипел, но вдруг девушка голосом Боба, больно толкнув его в бок, сказала:

— Проснись, Кабан, он вышел!

Кабан открыл глаза и никак не мог понять, куда делась красавица и почему он не в бане, а в холодном автомобиле. Но сориентировался быстро, схватил с сиденья пистолет с глушителем, быстро открыл окно и приготовился стрелять. Около белой «девятки» толкался пожилой деловитый дядька, похожий на директора фабрики по производству игрушек. Он протирал лобовое стекло мокрой тряпкой. В салоне машины никого не было и возле машины тоже.

— Это че? — растерялся Кабан. — А где Белый?

— Этот один вышел, — ответил Боб, — больше никого не было. Может быть; тот позже выйдет?

Кабана эта версия немного успокоила, и он приготовился ждать. Но владелец «девятки», почистив стекло, быстро прыгнул за руль, завел мотор и проскочил мимо них в сторону проспекта. Кабан был ошарашен. Белов опять его провел.

— Ты, блин, за подъездом следил? — злясь, спросил Кабан у своего помощника.

— Ну, — испуганно ответил тот.

— Баранки гну, — рассвирепел Кабан, — Белов выходил из подъезда?

— Я за машиной следил, ты же сказал, — обиженно пробубнил Боб, — а на подъезд я и не смотрел…

— Эх, — раздосадовано произнес Кабан, бросив пистолет на сиденье.

В этот момент он понял, что в таком деле помощников себе надо выбирать не по силе удара по боксерской груше, а по тесту на интеллект. Где теперь Белова искать? В доме он остался или же еще раньше вышел? Но этот тупой низколобый каратист ни хрена не видел, уставился на «девятку», а про подъезд забыл. Такое дело у Кабана сорвалось! Ну все, все нужно делать самому, чтобы хоть что-то получилось! Надо было вчера Белова валить прямо на вокзале, а теперь попробуй, сядь ему на хвост!

— Че делать-то, че теперь делать-то? — жалобно поскуливал Боб.

— Че делать? — переспросил Кабан. — Я тебе скажу, что делать. Давай, быстро догоняй его!

IX

Вход в подвал, где собиралась банда Тихно, охранял вечно шмыгающий носом недоросток по кличке Дохлый. Когда Лоцман вразвалочку подошел к нему, втянув голову в плечи, Дохлый сначала испугался, но потом взял себя в руки — стоило ему бояться какого-то салагу. Он демонстративно сплюнул в сторону, достал из пачки «Kent» сигарету и закурил.

— Наши сигаретки куришь, — заметил Лоцман.

— Чего это ваши? — растерялся поначалу Дохлый, но быстро сориентировался и грубо наехал на Лоцмана: — А ну, вали отсюда, а то сейчас свистну, костей не соберешь!

— Да ухожу уже, ухожу, — миролюбиво произнес Лоцман, отступая назад.

И в этот же момент сзади на тонкую шею Дохлого Тимоха накинул удавку и натянул сзади. Лоцман моментально подскочил к нему и двумя ударами в живот вырубил часового банды Тихно. Появились Иван и Ботаник. Тимоха к тому времени уже закончил связывать руки Дохлого за спиной и оттащил его в сторонку. Иван шагнул в подвал первым, за ним по бокам ступали Лоцман и Тимоха, а позади плелся Ботаник.

В подвале, оборудованном под некое подобие жилого помещения, расположилась вся компания Тихно. На столе посреди комнаты стояла плитка, на ней кипела кастрюля, в которой варилось килограммов пять креветок, а рядом с креветками стояли рядком три бутылки водки и несколько литров пива. Видать, компания Тихно широко гуляла, пропивая деньги, которые отобрали у Ивана с пацанами. Ваня остановился на пороге, засунув руки в карманы. Пистолет был спрятан у него за поясом под курткой. Лоцман и Тимоха

встали рядом, Ботаник прятался за спинами товарищей.

— Ха, это че, блин, за комедия? — спросил слишком высокий для своего возраста детина по кличке Дурилка, который вчера бил Лоцмана. — Явление плевков народу!

Тихно, который стоял возле креветок и самолично помешивал их деревянной ложкой, снисходительно усмехнулся. Дурилка вразвалочку, словно танцуя цыганочку, двинулся в сторону Ивана и компании. Он поднялся по ступенькам, вплотную подошел к Лоцману и спросил:

— Че, мало вчера по роже получил? Че сегодня приперся?

— Сдачу отдать, — ответил Лоцман и коротко снизу вверх залепил Дурилке, который был выше его на голову, прямо в челюсть.

Дурилка отшатнулся, отступил назад, но сзади были ступеньки, и он покатился вниз. Вся банда Тихно вскочила, готовая броситься на малолеток и разорвать их на клочки.

Но в этот момент Иван выдернул из-за пояса пистолет, направил его на Тихно и закричал:

— Всем лечь, мордами в пол, иначе перестреляю!

Подростки струхнули, увидев оружие в руках у Ивана, даже сам Тихно слегка побледнел. Но он быстро пришел в себя, скривился в презрительной усмешке и сказал:

— Че вы, пацаны, это же у него зажигалка. Мочите его.

С пола, пошатываясь, поднялся Дурилка, с гневом посмотрев на Лоцмана, прошипел: «Урою гада!» и бросился было наверх.

Но тут Иван нажал на спусковой крючок. Не просто нажал, а выстрелил прицельно прямо по кипящей кастрюле с креветками. Положил пулю так, как учил отец — по касательной, чтобы никого не задеть. Но кастрюлю с кипятком он перевернул прямо на брюхо Тихно. Кипяток залил его штаны ниже пупка. От грохота выстрела все присели, но Тихно, казалось, заорал еще громче, чем выстрелил пистолет. Он катался по полу, вопя, как пожарная сирена. К нему бросились двое из его банды. Дурилка испуганно застыл на месте.

— Руки за голову, мордой в пол! — с торжеством приказал Иван.

Руки его уже устали держать тяжелый пистолет.

Арсений Степанович Власов уже допивал чай, сидя на кухне в своей квартире, когда ему позвонил Белов и сказал, что ждет его возле фонда «Реставрация» через сорок минут. Власов отставил чашку с недопитым чаем, быстро собрался, вышел из дому, сел в свою белую «девятку», выскочил на шоссе и влился в поток машин. Он не заметил, что сзади к нему пристроились «Жигули» с заляпанными грязью номерами, в которых сидели две здоровые бандитские морды.

Проехав почти полпути, Степаныч остановился на перекрестке на красный свет, и вдруг сзади послышался лязг металла и автомобиль сильно толкнуло вперед. Было ясно, что в его новую «девятку» кто-то въехал. Степаныч сразу же глянул в зеркало заднего вида и заметил, что протаранили его старые «Жигули» — шестерка.

— Хорошо, что хоть не «мерседес» в меня въехал, — успокоенно сказал Власов, — у этих «мерседесов» в любой аварии ты виноват…

Он вылез, из машины, чтобы обсудить случившееся. И тут же из боднувших его «Жигулей» выскочил высокий широкоплечий низколобый детина и кинулся к Степанычу. Вообще-то Степаныч должен был бы орать, ведь это в него въехали сзади, но он не хотел скандалить, когда можно было решить все миром. Поэтому Степаныч только открыл рот, чтобы сказать что-то, и тут же получил от Боба хлесткий удар ногой сбоку прямо по подбородку. Степаныч завалился на багажник собственной машины, скользнул по нему и рухнул на асфальт.

— Ты как тормозишь, старый козел? — заорал он. — Ты чего, специально подставляешься?

У Степаныча и в мыслях не было никуда специально подставляться — он спешил на встречу с Беловым, а затормозил он, как всегда, осторожно и правильно. Да и все сигнальные фонари у него были исправны — Степаныч точно знал, что в этом столкновении он не виноват. Но неожиданный удар в челюсть сильно тряхнул его мозг, лишил возможности мыслить оперативно и подавил волю. Никому из водителей проезжающих машин не было никакого дела до столкновения — все проезжали мимо, торопясь по своим делам.

— Ну ты «попал», старый пень! — буйствовал, нагнувшись над ним, детина. — Готовь бабки!

— Чего это я попал? — спросил Степаныч, с трудом поднимаясь. — Ты в меня въехал сзади, ты и виноват!

— Я виноват? — вскипел низколобый, и его затрясло, как в лихорадке.

Степаныч даже зажмурился и вздрогнул, испугавшись этого бандита с неустойчивой психикой — ему не хотелось второй раз получать в лицо. Но детина второй раз бить не стал — он схватил Власова за грудки, повалил на капот своей машины и стал сильно трясти, стукая его затылком.

— Давайте вызовем ГАИ! — прерывисто от ударов кричал Степаныч. — Пусть они разбираются!

Но детина был не согласен на вызов ГАИ, он упрямо твердил, что Степаныч ему должен за материальный и моральный ущерб три штуки баксов. И если Степаныч не достанет к вечеру денег, то он отберет у него его «девятку».

К вечеру Степаныч должен привезти деньги. В этом случае он получит обратно ключи и свой автомобиль. А если опоздает хотя бы на минуту — лишится машины. Краем глаза избиваемый Власов заметил, что в машине, которая в него врезалась, еще кто-то сидит, но он видел только здоровенную морду, а из машины второй не выходил. Закончив трясти Власова, низколобый отобрал у него ключи от автомобиля, права, бумажник и мобильный телефон.

— Перезвонишь на свой номер через час! — сказал он, потрясая зажатым в кулаке сотовым Степаныча, — Я скажу тебе, куда бабло привезти.

С этими словами он уселся в «девятку» Власова и завел мотор, Степаныч попытался сунуться к нему, защищая свою собственность, но получил сильный удар кулаком в лоб и вывалился из машины. Низколобый бандит пригрозил Степанычу, что если тот только сунется в милицию, то он его найдет и оторвет голову. Напоследок он назвал адрес дома, где жил Степаныч, показав, что он хорошо информирован. Но Степаныч пребывал в состоянии шока средней степени тяжести, чтобы начать размышлять по поводу того, откуда «случайно» толкнувшему его бандиту известен его домашний адрес.

«Ласточка» Степаныча — белая «девятка», которую он любил больше, чем женщину уехала от него с чужаком за рулем. А тот «жигуль», что в него врезался, тоже рванул с-места. Бандит, который оставался в машине, перелез за руль и пристроился сзади за «девяткой» Степаныча. Обе машины были на ходу, и Власов никак не мог понять, почему он должен отдавать кому-то три тысячи долларов.

Когда бандиты уехали, понурый Степаныч остался стоять один посреди дороги. Позвонить он тоже не мог — мобильник забрал низколобый. Где-то поблизости, конечно, мог быть телефон-автомат, но беда в том, что номер сотового Белова Степаныч наизусть не помнил, да и дома он записан не был — только в его собственном мобильнике. Выход был один — садиться в такси, ехать к Фонду «Реставрация» и рассказывать все Белову. Но у него не было ни копейки денег — его бумажник с двумястами долларами и двумя тысячами рублей перекочевал в карман к бандиту.

G таким наглым наездом на дороге Степанычу еще никогда не приходилось сталкиваться. Его просто трясло от возмущения. Потому, поймав такси, он стал взахлеб рассказывать водителю о том, что с ним только что произошло. Таксист внимательно выслушал его, кивая в знак согласия, и посоветовал искать деньги и платить отморозкам. Сказал, что если уж попал в такую передрягу, то лучше, мол, с бандитами разбираться, платить им, в милицию не соваться.

В довершение всего он рассказал, как однажды летом, уже поздно вечером, стоял на светофоре, ждал зеленого сигнала. И тут с тротуара вылетела пьяная женщина, с ходу врезалась в его машину, упала и потеряла сознание.

Он из такси вылез, и пока пытался привести ее в чувство, приехала милиция. Они сразу стали его допрашивать, а женщина тем временем пришла в себя, села в такси и укатила. Ни свидетелей, ни потерпевшей не оказалось, но все равно уголовное дело на него завели и закрывать никак не хотели, пока он следователю не дал триста баксов, все таскали на допросы, грозили тюрьмой.

— Так что в ментовку не ходи! — посоветовал таксист, подъезжая к Фонду «Реставрация». — Себе дороже. Лучше к бандитам обратись.

Тут таксист увидел стоящего на крыльце Белова. Степаныч приоткрыл дверь и крикнул Саше, что это он приехал и что денег у него нет, Белов сразу же сунул руку в карман, достал пухлый бумажник и, не спрашивая ни о чем, протянул его Власову. Пока Степаныч расплачивался, таксист шепотом спросил:

— А чего ты жалуешься на жизнь, если ты с самим Сашей Белым корешуешься?. Он же тебе любую проблему враз решит!

Степаныч вкратце пересказал Саше суть происшедшего с ним. Белов слушал молча, нахмурившись. История была банальной, но только тогда, когда она не относилась к его друзьям. Было понятно, что в этой истории со Степанычем сработали какие-то беспредельщики.

Наверняка залетные, а не московские. Это был наглый наезд отморозков в надежде на то, что Власов струсит и деньги им принесет. Сто процентов у этих отморозков и крыши никакой Нет. «Тем они и опасней, — решил Белов, — ведь если бы были московские бандиты, то по старым связям можно было бы эту проблему решить, а так — чего от них ждать, непонятно». И тут Белов припомнил сказанную низколобым бандитом фразу, о которой упоминал Степаныч.

— Так, ты говоришь, он твой адрес знал? — спросил Белов.

— Назвал номер дома и улицу, — ответил Власов.

— Это значит, что он тебя от самого дома вел, — понял Белов, — значит, тебя они наметили кинуть и охотились за тобой.

Где-то ты, Степаныч, деньги засветил, что с тебя бандиты хотят куш снять,

— Я ж работаю, как вол, — надулся Власов, — у меня деньги всегда водятся.

— Ничего страшного, — похлопал его но плечу Белов, — поверь мне, с этой проблемой мы как-нибудь справимся и машину твою вернем!

— Я верю, — грустно кивнул Степаныч и спросил: — А у тебя как дела?

— У меня дела, как сажа бела, — с улыбкой ответил Белов, — пойдем-ка вон в то кафе, перекусим, и я тебе все расскажу.

Белов-младший со своей компанией здорово напугали банду Тихно. После выстрела по кастрюле с креветками те вернули им часть денег — шестьсот долларов, остальные, по их словам, они успели потратить на еду, выпивку и сигареты. Но Иван был неумолим. Его не волновало, куда они дели их деньги — он сказал, и все до цента должно было быть возвращено, иначе стрелять он будет уже не в кастрюлю. Под дулом австрийского пистолета Дурилка, морщась от страха, пообещал найти и возвратить им еще четыреста баксов. Тихно был выведен из строя — у него случился серьезный ожог нижней части туловища, а остальные бойцы его банды были подавлены и напуганы.

Зато Иван и три его новых друга, когда взобрались на недавно освоенный ими чердак — новое свое место жительства, никак не могли справиться с охватившим их возбуждением и ликованием. Тимоха, стоя у низкой чердачной двери, изображал Ивана, держа в руках разряженный пистолет и потрясая им, как супермен из американских боевиков.

— Я вам сказал, чуваки, — подражая интонации Ивана, произносил он, обращаясь к невидимым врагам, — послезавтра крайний срок. Если денег не будет, то я вас всех перестреляю, а мне за это ничего не будет, потому что я еще не достиг того возраста, когда… возраста… как ты сказал-то?

— Я сказал, что еще не достиг возраста уголовной ответственности, — подсказал Иван.

— Точно, — кивнул Тимоха, — но я так мудро не могу выражаться. Я по-простому.

Иван подошел к Тимохе, забрал из его рук оружие, всунул обойму на месте и сел возле деревянной опоры, поддерживающей крышу. Тимоха никак не мог остановиться.

— Теперь у нас «ствол» есть, можно банк ограбить. А? Правда, братва? Давайте банк ограбим, купим себе нормальную квартиру и будем в ней жить!

— Дурак ты, Тимоха, — глухо отозвался Лоцман, — кто ж тебе позволит квартиру купить? Ты же еще несовершеннолетний.

Лоцман в последнее время откровенно терял позиции лидера, поделать с этим ничего не мог и оттого злился на Ивана. Он столько времени подчинял себе Тимоху и Ботаника, а пришел Иван, и они слушаются его, как отца родного. Но не осознавая этого, он и сам шел за Иваном, как Петька за Чапаем, словно загипнотизированный.

Потому что Иван был настоящим, лидером. Он был смелым, но не до безрассудства, и хитрым, когда надо, умел принимать решения и отвечать за них. Выражался Иван грамотно и логично строил свою речь, что было немаловажно, когда нужно было вести переговоры. Никто из них троих такими качествами не обладал.

И еще Иван знал другую, богатую жизнь, которая маленьким бродягам была неизвестна. А после сегодняшнего случая, когда Иван хладнокровно и прицельно перевернул кастрюлю с креветками, как будто это был обычный эпизод в его жизни, Лоцман понял — бразды правления лучше отдать Ивану. Потому что с Иваном они будут над всеми победителями — это и коню ясно.

Тимоха расстроился, что ему не позволят даже с деньгами купить квартиру, вздохнул и высунулся в чердачное окно, где по краю крыши ходили голуби.

— Грабить банк мы не будем, — сказал Иван, — я не для этого пистолет у Шмидта позаимствовал. Мне и деньги эти были нужны только, чтобы к отцу съездить в Красносибирск. Вот заберем у Дурилки оставшиеся четыреста долларов, я возьму свою часть, остальное вам, куплю билет на поезд и поеду к отцу.

— Как ты себе билет купишь, если у тебя нет документов? — спросил Лоцман. — Надо будет добираться на электричках с пересадками и на товарняках, как я сюда приехал.

— Поеду тогда с пересадками, — ответил Иван, — и на товарняках.

— А я думал, что мы бригада, — со вздохом сказал Тимоха, — как в кино. А ты, оказывается, уезжать собрался…

— Какая к черту бригада, — махнул рукой Иван, — вы что, собираетесь вот так всю жизнь болтаться по вокзалам и помойкам? Учиться надо, жить нормально…

— Да, Иван, разочаровал ты меня, — вздохнул и Лоцман, — я думал ты с нами, а ты…

Ивану нечего было на это ответить. Честно говоря, ему уже очень хотелось домой. Но возвращаться к матери гордость не позволяла. Надо было как-то добраться до отца. Пусть на электричках, пусть в товарняках, лишь бы увидеть его, чтобы он на руки его поднял и обнял крепко-крепко.

Часть вторая НАС НЕ ДОГОНЯТ

I

Виктор Петрович Зорин был уверен, что это Белов так отвратительно влияет на когда-то покорного и во всем согласного с зоринской командой Рыкова. Поэтому, воспользовавшись отсутствием Белова в городе, Виктор Петрович отправился в Красносибирск по формальному поводу: вроде бы для выяснения обстоятельств, связанных с наркомафией, а также подготовкой к грядущему юбилею градообразующего предприятия, который на этот раз решили отпраздновать с помпой — с массовыми гуляниями на стадионе, спортивными состязаниями и приглашением звезд.

Инициатива Рыкова устроить народные гуляния не вызвала у Зорина восторга слишком много денег тратилось, по его мнению, впустую, но и противостоять Рыкову в сложившейся ситуации Виктор Петрович не хотел. Наоборот, он сделал вид, что одобряет его инициативу и лично приедет на собрание по подготовке празднования. Ему хотелось, пока рядом, нет Белова, как-то повлиять на Рыкова и отговорить его от планов построения социализма в отдельно взятом регионе.

Нет, Зорин не был против социализма, наоборот, он врос и пустил корни как раз на неудавшемся строительстве этого самого социализма. Но как политик государственного общероссийского масштаба, он полагал, что если вдруг в Красносибирске люди станут жить хорошо, словно в Швеции, то в соседних с ними регионах, где нет алюминиевого комбината и нет возможности богатеть, население станет завидовать Красносибирску и злиться на нерасторопность своих нерадивых хозяев.

А это может привести к дисбалансу, который закончится беспорядками. Кроме того, в благополучный регион к Рыкову в поисках работы потянутся люди из соседних областей, и это, опять же, чревато конфликтами «местных» с «пришлыми». Зорин мыслил государственно, а Рыков, по его, Зорина, мнению, местечково, и Виктор Петрович хотел его переубедить по-доброму

Надо было торопиться, ведь Рыков придумал хитрый ход — он скупал у населения акций комбината. А население Красносибирска, которое доверяло Рыкову, охотно ему их продавало. Вообще, разрозненный и раздробленный на мелкие части пакет акций алюминиевого комбината, который находился в руках у ветеранов производства, сам по себе не представлял ничего — крохи. Но влившись в пакет Рыкова, он давал ему возможность заиметь контрольный пакет и уже на совете директоров посылать Зорина куда подальше.

Виктор Петрович, конечно, принял ответные меры и срочно заслал в Красносибирск своих людей, которые наскоро сколотили фирмочку и стали тоже скупать акции комбината даже по более высокой цене, чем давал Рыков. Но почему-то пришлым народ акции продавать никак не хотел. Зорин терял контроль над Красносибирским алюминиевым комбинатом прямо на глазах. Это его злило, потому что он был не сторонник радикальных мер, но понимал, что честную битву за комбинат он уже почти проиграл.

Правда, при удачном устранении Кабаном Белова, можно будет попытаться взять Рыкова за горло. А этот вопрос как раз решался сейчас в Москве. И чтобы поиметь некое алиби на время убийства Белова, Зорин и отправился в Красносибирск.

Он вышел из самолета на ветреную взлетную полосу. Внизу его встречали сам Рыков и его опальный брат Матвей Алексеевич — холеный типчик с черными усами и лакейскими манерами. За ними в ряд выстроились ангажированные из местного Дворца культуры девицы в русских народных костюмах, которые уже больше часа простояли на взлетной полосе в ожидании высокого гостя, оттого замерзли и были похожи на синих куриц из универсама советской поры. Одна из девиц шагнула вперед и протянула Зорину на подносе румяный каравай с воткнутой в него сверху солонкой.

— Добро пожаловать в Красносибирск! — пропищала она, дрожа от холода.

Зорин приличия ради отщипнул хлеба, обмакнул кусочек в солонку и отправил в рот. Потом поздоровался с Рыковым и его братом и поспешил в пригнанный на полосу джип генерального директора алюминиевого комбината. Его свита расселась по другим машинам, и колонна дорогих автомобилей помчалась из аэропорта в город.

Александр Белов встретился с Дмитрием Шмидтом в кафе. Они поздоровались, пожали друг другу руки и присели за столик друг против друга. Степаныч расположился неподалеку, чтобы не мешать их разговору. Белов, разумеется, начал с вопроса об Иване. Шмидт только плечами пожал и рассказал, что облазил все чердаки и подвалы, но все его поиски оказались тщетными, И проститутка Оксана, с которой он договорился о том, что она ему просигнализирует, если Иван появится в ее поле зрения, тоже пока ничего нового сказать не может.

— Он что, с проституткой связался? — удивленно вскинул брови Белов. — Иван же еще совсем ребенок!

— Ничего предосудительного не случилось, — ответил Шмидт, — я ее расспросил об их отношениях. Все нормально. Он тридцать долларов у нее занимал вместе со своими друзьями на какое-то беспроигрышное дело. Но после этого больше не появлялся. Но это еще не самое страшное.

Белов оторвал взгляд от чашки кофе капуччино и посмотрел на Шмидта. Во время разговора они оба откровенно избегали встречаться взглядами, потому что понимали — по жизненному раскладу они должны были стать друг для друга злейшими врагами, но здравый смысл подсказывал обоим, что они еще друг другу пригодятся.

— Прошедшей ночью, — продолжил Шмидт, — Иван пробрался в оранжерею на даче и из-под носа охранников выкрал мой пистолет, который я спрятал в горшок от кактуса. Ольга все в истерике…

— Что, злится, что Ваня не скрипку из футляра выкрал, а оружие? — усмехнулся Белов.

— Зря ты так, — покачал головой Шмидт, — это же австрийский «Штайр», серьезная машинка…

— А что же ты так оружие прячешь, если о том, где оно хранится, даже ребенок знает? — задал резонный вопрос Белов.

Шмидту нечего было ответить, поэтому он постарался перевести разговор на другую тему и сказал:

— Еще я узнал, что Иван приезжал в редакцию той газеты, где было опубликовано интервью с тобой и с Рыковым после вашего освобождения из плена. Иван разговаривал с автором статьи, и тот ему сказал, что ты уехал в Красносибирск. С его слов, Иван к тебе в гости в Красносибирск ехать собирался. И компания у него была соответствующая — маленькие бродяги. Я у Оксаны, той девушки которой они тридцать долларов должны, все про эту пацанку выяснил.

— Я вижу, ты с ней здорово подружился? — спросил Белов, заметив, что Шмидт назвал Оксану «девушкой», а не проституткой, как в первый раз.

Щеки Шмидта подернулись легким румянцем, и он ответил, как можно более безразлично:

— Ну, не то чтобы подружился, а обещал ее с панели вытащить. Ей нужно-то всего три тысячи долларов, чтобы она это ремесло бросила. Ей всего четырнадцать лет. Зато она мне обещала, что, если Иван появится, она мне сразу же позвонит.

— Так ты говоришь, Иван меня ищет? — спросил Белов.

— Тебя, — кивнул Шмидт, — из-за этой статьи про тебя и Рыкова он и с матерью сцепился. Она что-то там про тебя сказала, он возразил, поругались, Ванька за дверь и выскочил.

— Нужно, чтобы он узнал, что я уже в Москве, — сказал Белов, — чтобы он мог меня найти; Но как это сделать? Когда ты мне факс прислал, я сразу же…

— Какой еще факс? — перебил Белова Шмидт. — Я никакого факса тебе не посылал.

— Ну, тот факс, что Иван сбежал из дома, — напомнил Белов, — разве не ты мне его в офис послал?

А я думал, что это Ольга тебе втайне от меня позвонила, — ответил Шмидт, — поэтому ты и приехал. А факса я не посылал сто процентов. Слушай, Белый, тут вот какой дело. На вокзале я встретил Кабана, и он сказал, что к теще едет, а тещи у него нет.

А при чем тут теща Кабана? — не понял Белов.

Тогда Шмидт вкратце обрисовал Белову сложившуюся ситуацию. Все говорило о том, что послал этот злополучный факс Кабан или кто-то из его помощников, чтобы, воспользовавшись побегом Ивана, выманить Белова на время из Красносибирска или, наоборот, заманить его в Москву. А скорее всего, и то и другое вместе.

Иван со своей компанией вышли на насыпь возле железнодорожного полотна. Лоцман специально привел их сюда, чтобы показать Ивану, в какую электричку нужно садиться и как прятаться, чтобы благополучно добраться от- конечной до конечной. Все трое друзей Ивана выглядели подавленными — им не хотелось, чтобы Ванька куда-то уезжал, да и он сам не хотел расставаться с новыми своими товарищами, но если он дал себе слово, что найдет отца, то должен слово сдержать.

Он хотел предложить друзьям поехать с ним — ведь деньги были, Дурилка притащил им сегодня долг и сказал, что Тихно попал с ожогом в больницу, но Иван не думал, что Лоцман, Ботаник и Тимоха согласятся покинуть Москву. Им нравилось бродяжничать, и другой жизни для себя они не хотели.

Пацанята спустились по насыпи и увидели за трансформаторной будкой в кустах, как три здоровых мужика бандитского вида, прижав к стенке четвертого, одетого в какую-то старинную долгополую одежду и похожего на монаха, избивают его.

Мальчишки незаметно спрятались за высокой ржавой трубой. Оказалось, что Лоцман этих бандитов знает. Он шепотом сказал, что эти мужики контролируют нищих на этом направлении электричек и собирают с них дань.

Тем временем «монаху» приходилось худо. Двое стояли чуть поодаль, а третий с широкими замахами лупил длиннобородого так, что тот отлетал к стене, ударялся об нее и снова налетал на бандита, который не давал ему падать, мутузил то по ребрам, то по лицу. Когда «монах» все же рухнул на землю, один из троицы — самый здоровый, подошел к нему, поставил сверху ногу и спросил:

— Ты, сука, мы тебе говорили не соваться на нашу электричку?

— Но я же не деньги собирал, я хотел людей призвать в «Братство Деревянного Меча», — попытался оправдаться окровавленными губами «монах».

— А в братство «деревянной елды» тебя не записать? — спросил главный бандит, сильно надавив ногой «монаху» на горло, так что тот стал задыхаться и кашлять. — Я тебе сказал, если ты на нашем направлений ходишь, то ты должен деньги сдавать! Где бабло? Я тебя спрашиваю — где бабло?

— Нету, — хрипел «монах», — у меня нет денег.

— Да чего с этим додиком церемониться? — спросил третий, который до того молча курил. — Кончить его, да и все. За-долбал он уже. Если по-человечески не понимает, что с ним Делать?

Тот, который бил длиннобородого, с готовностью достал длинный нож и шагнул к «монаху».

— Сейчас они убьют его! — испуганно прошептал Ботаник.

— А ты что думал? — негромко спросил его Лоцман. — У них там порядки знаешь какие строгие? Не дай бог, кто чужой в электричку сунется подаяние просить или на гитаре играть. Они быстро его или налогом обложат, или вообще убьют, как этого бородатого.

— А мы что, вот так и будем смотреть, как человека убивают? — спросил Ботаник, глянув на Ивана.

Белов-младший стал подниматься, но Лоцман удержал его за рукав.

— Ты что, совсем спятил? — громко зашептал он. Это же не Тихно, эти мужики страшные, это мафия!

Но было поздно — бандиты Ивана уже заметили. Слишком громко пацаны спорили. Один из бандитов повернулся в их сторону и, сощурив глаза, крикнул:

— Эй, кто там?

Иван поднялся во весь рост. Его друзья так и остались сидеть, не решаясь даже высунуть голов. Они гораздо дольше Ивана варились в этой каше, они знали, что занимают самую низшую ступеньку в бродяжническо-вокзальной иерархии, и четко осознавали свою ценность для этого мира. Им любой мог дать пинка — от грязного бомжа до проезжего пассажира, а жизнь их, бездомных, никому не нужных детей, для бандитов, контролирующих электрички, была не дороже плевка. Они это прекрасно знали, поэтому, напуганные, как мышата дворовым котом, зажались за трубу, придавленные страхом, как трехтонным прессом.

В отличие от беспризорников, Иван оценивал свою жизнь иначе; Он знал, что если не дай бог что с ним случится — за него есть кому заступиться. Это и отец, которого он ищет, и отчим, который в Москве контролирует целый огромный район.

— А-а, бомжонок, — усмехнулся бандит, увидев Ивана, — чего тебе надо тут, дефективный? А ну быстро пошел отсюда, пока бошку не открутил!

Но Иван и не думал двигаться с места.

— Сколько этот человек вам должен денег? — спросил он.

Деньги у Ивана были, и он хотел откупиться от бандитов, спасти длиннобородого от смерти. Но бандиты, скроив недоуменно-презрительные физиономии, переглянулись. Видимо, появление свидетеля убийства не входило в их планы, но, с другой стороны, маленького бомжонка они за свидетеля и не считали.

— А ну вали отсюда, я кому сказал! — сквозь зубы процедил тот, что бил «монаха», и быстро пошел в сторону Ивана, поигрывая ножичком. — Бегом, чтобы подметки сверкали!

И тут Иван выхватил пистолет и, направив его прямо на бандитов, выстрелил. Пуля просвистела над их головами, бандиты опешили и все трое дружно присели.

— На землю, мордами вниз! — скомандовал Иван. — Второй раз стреляю на поражение!

Как ему хотелось, чтобы в этот момент его видел отец! Как он, Иван, маленький пацан, придавил, к земле троих здоровых бандитов. Наверное, отец гордился бы им, ведь Иван хорошо усвоил его школу.

— Ты чего, сопля, оборзел? — заорал главный и стал подниматься. — А ну давай сюда ствол!

— Лежать! — приказал ему Иван.

Но голос его прозвучал смешно и тонко, потому что лодыжки затряслись от страха. Первая бравада прошла, и незваный страх хлынул в ноги, лишая их устойчивости. В это время главный бандит вдруг быстро сунул руку себе за пазуху.

Скорее от страха, чем от смелости, Иван не дождался, когда тот выхватит оружие, выстрелил и попал бандиту в плечо. Его откинуло назад, а выпущенный из руки пистолет Макарова отлетел в сторону и провалился в люк канализации. Двое остальных, увидев, что Иван стреляет метко, упали на землю и уткнулись носами в грязь. Бородатый «монах», поняв, что сегодня он уже, скорее всего, не умрет, поднялся на ноги прихрамывая, побежал в сторону ребят.

— Ты все-таки придурок, — отчитывал Боба Кабан, — зачем ты ляпнул, что знаешь его адрес? Теперь Белов заподозрит что-то. А нам нужно было, чтобы он считал нас лохами залетными.

— Ну я… ну я… — мычал Боб, не находя слов в свое оправдание.

По его мнению, операция прошла лучше некуда, но Кабан вечно был недоволен.

— Ладно, — сказал Кабан, прохаживаясь туда-сюда в тесном VIP-зале одного из московских ресторанов, — все будет нормально. У этого старого хрыча, у которого мы машину отобрали, крыши никакой нет, я проверял. Он никого из местных не подтянет. И у Белова в Москве тоже больше никого нет. В ментовку он не сунется, ему западло к ментам обращаться, а к братве тем более обращаться не будет, сто процентов захочет нас в одиночку развести. И тут мы его и завалим. Ты договорился, чтобы они подъехали к девяти часам в Измайловский парк?

— Ага, — подтвердил Боб, — место подробно описал. Все будет окейно.

— Да забудь ты это гнилое слово! — рассердился Кабан. — Базаришь, как баклан какой-то недоразвитый! Как рэпер какой-то негроидный лепечешь. По-правильному будет сказать: «Все будет чики-пуки!» или на крайняк «Звездато!».

Боб понуро опустил голову. Он понимал, что ему еще учиться и учиться, чтобы стать, таким, как Кабан.

— Ладно, — по-отечески похлопал его по плечу Кабан, — давай собираться на стрелку, по дороге объясню, как будем действовать.

Через полчаса они уже подъезжали к Измайловскому парку. Место для встречи идеальное — вечером по темным аллеям особенно никто не шастает, лишних свидетелей не будет. Въехав в парк, „Кабан вместе с низколобым вышел из машины — тех самых старых «Жигулей», подошел к багажнику, достал оттуда автомат Калашникова и протянул его низколобому, а сам вооружился «Береттой 92F» с глушителем, на всякий случай.

— Короче, действуем следующим образом, — сказал он, — я сажусь за руль, ты рядом, и подъезжаем на место. Будь готов к стрельбе, окно открой. Подъедем, там будут стоять Белов и этот старый хрен. Ты вали сразу обоих, нечего с ними разговоры говорить. Я потом выйду по-быстрому и добью. Понятно?

— Ага! — ответил тот.

— Тогда по местам и поехали! — приказал Кабан и хлопнул крышкой багажника.

Когда их старый «жигуль» ворвался на обговоренную полянку, Кабан не увидел одиноких фигур Белова и его товарища. Вместо них он увидел мощный джип с потушенными фарами. Кабан развернулся правым боком к джипу, чтобы низколобому было удобнее стрелять, и тот схватился за автомат.

— Да погоди ты! — остановил его Кабан. — Не видишь, что ли, Белова нет! Хрен знает, что это за джипяра?

Боб был растерян — он привык действовать строго в рамках приказа, поэтому и смог дослужиться в армии до старшины разведроты спецназа, но любые неожиданные вводные сбивали его с толку. По правде говоря, и сам Кабан был растерян — он-то не ожидал, что тут будет стоять джип. Думал, все будет просто, а вон оно как оказалось! И тут мобильник, отобранный у Степаныча, зазвонил в кармане у Кабана. Вытащив сотовый, Кабан поднес его к уху.

— Где моя машина? — спросил Степаныч. — Я ее не вижу!

— Отдашь бабки, получишь машину! — ответил Кабан. — Бабки привез?

Это был нормальный ход — сразу переходить в атаку, наезжать, переть буром, независимо от обстоятельств.

«Ладно, — подумал Кабан, — сейчас со старым побазарю, выясню, что вообще происходит». Но тут яркий свет фар-на джипе включился на всю мощь и осветил их машину, как фонарик воришку на чужом огороде. Мотор джипа взревел, грязь и дерн полетели из-под его колес, и тяжелая машина понеслась прямо на их «Жигули».

— Мочи по стеклам, — заорал Кабан, предусмотрительно приоткрыв дверь со своей стороны.

Боб моментально высунул дуло автомата в окно и нажал на спусковой крючок. Пули со свистом вылетели из автомата и, как дикие пчелы, врезались в лобовое стекло джипа, стараясь разорвать его на части. Но не тут-то было — они просто рикошетили, не пробивая стекла.

— А-а-а! — закричал Боб, поняв, что стекла джипа пуленепробиваемые, а до столкновения осталась всего пара секунд.

Предусмотрительный Кабан уже вывалился из машины, перекатился по траве, вскочил и побежал в сторону темнеющих кустов. Боб выкинул в окно автомат и стал перелезать через рычаг переключения скоростей, но не успел. Удар укрепленным ка-

потом джипа пришелся как раз с его стороны, машину сильно тряхнуло, бандита откинуло назад, и он сильно ударился затылком, а потом отдачей его оттолкнуло, и он сломал себе правую руку. Джип отъехал назад, из него выскочили люди.

Сильные руки схватили Боба за шиворот, вытащили наружу, и он получил мощный удар головой прямо в нос, от чего окончательно потерял самообладание.

— Где «девятка» Степаныча и ключи от нее? — не давая ему опомниться и тряся, как грушу, кричал ему в лицо лысый, крепкого сложения человек.

— Ключи в кармане, — торопливо ответил Боб, — а «девятку» я на стоянку поставил, вот жетон.

Шмидт выхватил у него из рук ключи от машины и жетон, на котором указан был адрес автостоянки. Низколобый упал и на заднице попятился назад. Шмидт выхватил пистолет, нацелился ему в голову и щелкнул курком.

— Не надо, не убивай! — взмолился Боб.

— Ты кто такой? — спросил Шмидт. — Ты чего на моей территории беспредельни-чаешь?

— Это не я, — бормотал низколобый, шмыгая носом, — я больше не буду…

К Шмидту подошел Белов и опустил его руку с пистолетом, не давая убить бандита.

Низколобый был новобранцем в бригаде Кабана, этой операцией Кабан хотел обкатать новичка, посмотреть на него в деле. Все-таки тот был десантником, в Чечне воевал, врагов убивать приходилось. Если бы на месте Боба оказался кто-то из старой гвардии Кабана, то Шмидт бы точно узнал, откуда ветер дует, но он не знал в лицо этого низколобого.

Бандит, воспользовавшись тем, что Белов отвел от него дуло пистолета Шмидта, вскочил на ноги и опрометью бросился наутек в кусты. Шмидт вскинул руку, чтобы застрелить его, но Саша опять не дал ему этого сделать — снизу резко поднял его руку вверх. Выстрел грохнул в воздух, низколобый подпрыгнул на месте и ломанулся сквозь кусты, как раненый лось.

— Зачем ты? — спросил Шмидт. — Надо было прикончить гада.

— Кому это надо? — спросил Белов. — Тебе надо? Мало ты в жизни людей убивал?

А-А-а, — отмахнулся Шмидт, засовывая «Беретту» в кобуру, — семь бед — один ответ. Одним отморозком в Москве меньше стало бы.

Из-за руля джипа вылез довольный успешным тараном Степаныч.

— Не машина, а танк, — сказал он, хлопнув джип по бронированному боку, — по правде говоря, когда он прямо в меня из автомата пульнул, я чуть в штаны не наделал, голову под руль спрятал. Хоть вы, Дима, и говорили, что лобовое стекло пулеметную очередь выдержит, все равно мне страшно было.

— Надо уезжать отсюда, — поторопил Шмидт. — Джип, конечно, прочный, но броня сильно на его скоростные качества влияет. Если милиция на хвост сядет, не уйдем.

Они запрыгнули в машину и помчались по темной аллее парка, освещая ее мощными фарами.

Минутой раньше убегающий Кабан зацепился за проволоку торчавшую из земли, упал и, судя по дьявольской боли, растянул себе лодыжку. Он слышал выстрел и подумал, что Боб уже мертв. Нужно было уползать отсюда, пока его не догнали. Кабан покрепче сжал в руках пистолет, попытался встать и прислонился к дереву. Но тут послышался треск ломаемых кустов — преследователи бежали прямо на него. Кабан вскинул руку и на звук сделал три выстрела почти в упор, один за другим, пока не послышался крик боли и из кустов не вывалился… Боб. Его помощник и верный пес, которого он собственноручно только что застрелил. Боб упал на спину и задергался в предсмертных судорогах. Все три пули попали в него.

— Черт! — выругался Кабан.

И от этой нелепой ошибки злость на подонка Белова, который опять провел его, опять растоптал и унизил, стала в десять раз сильнее. Кабан узнал этот бронированный джип, потому что знал его хозяина. Но как же Кабан раньше не догадался, что Белов может обратиться к Шмидту? Такого исхода этой стрелки Кабан себе и представить не мог. Он-то думал, что Белов и Шмидт друг друга ненавидят.

Вот тебе и депутатская карьера. Накрылась медным тазом. Как теперь на глаза Зорину показываться? Хоть опять в Эмираты убегай…

II

Зорин любил приезжать в регионы. В Москве таких, как он, был целый пучок и маленькая связочка, а были даже по-круче его во всех отношениях шишки. Иногда и ему приходилось стоять в пробках, когда проезжал кто-то по-главнее его. Но в маленьких городках, далеких от Москвы, ему доставляло наслаждение наблюдать, как все приводится в порядок, как все прогибаются, стараясь ему угодить.

Приехав в. какой-нибудь очередной Кировск или Ленинск, он знал, что еще пару дней назад на главной площади города асфальт бороздили трещины, а скамейки в центральном парке были не то что выкрашены — их просто вообще не было. Он полагал, что своими визитами помогает простым людям жить лучше, потому что к его приезду в городах устанавливают фонтаны и открывают новые кафе.

Правда, половина всего этого сразу после его отъезда в Москву прекращала работать до следующего его визита, но кое-что все-таки функционировало. Что же касается народа, то до него местному начальству дела нет, а когда Зорин едет, местечковые князьки пыжатся показать московскому гостю, что не зря они свой хлеб жрут и о народе пекутся с утра до ночи, поэтому начинают лампочки в фонари вворачивать и город озеленять.

Пребывание в Красносибирске с первых же минут Зорина сильно удивило. Начать с того, что генеральный директор Рыков не стал лизать ему ягодицы, а, сославшись на занятость, сразу же из аэропорта уехал. Удивительные открытия вообще преследовали Зорина весь день. Из окна машины он увидел работающий на центральной площади фонтан и с усмешкой сказал:

— Небось вчера подключили?

— Не, — ответил водитель, — давно. Как Рыков вернулся, так фонтан и заработал.

Зорин не поверил, остановил машину и спросил у мамаш, гуляющих с колясками. Они подтвердили слова шофера. Зорин обиделся. Значит, не к его визиту фонтан сделали и горожане не ему благодарны за это. И сразу ему показалось, что фонтан — это пустая трата денег, которые могли бы пойти к нему в карман.

Второе потрясение ждало его на алюминиевом комбинате. Обычно, когда он с делегацией приезжал куда-нибудь на завод или на фабрику, то его встречали рабочие в абсолютно новой, только что со склада униформе. Даже дураку было видно, что напялили на рабочих это все полчаса назад по случаю его визита.

И на алюминиевом комбинате Красносибирска рабочие тоже были в новой униформе, но сидела она на них как-то слишком хорошо. На некоторых даже была подшита и подогнана под размер. Зорина это обстоятельство удивило. Он вскользь поинтересовался у народа и выведал, что с униформой проблем нет — выдают как положено, а не к приезду большого начальства.

Но Зорина обидело не это. Он заметил, что вокруг его визита не было суеты, на фасаде не висел сверкающей новой краской транспарант. А ведь обычно, когда он приезжал на какой-нибудь завод, местные начальники старались приурочить какое-то событие к его появлению. Например, запустить новый цех. Зорин приезжал, нажимал бутафорскую кнопку, инженер дергал рубильником, моторы начинали гудеть, все аплодировали, а Зорин говорил речь.

А на Красносибирском комбинате в его честь не сыграли туш. Несколько инженеров поприветствовали его у входа, дали провожатого и разошлись по рабочим местам. Зорин счел это неуважением и оттого был раздражен и непомерно зол. Экскурсия по цехам его мало интересовала.

И только один человек в Красносибирске суетился возле Виктора Петровича, преданно заглядывал ему в глаза и, будь у него хвост, непременно бы им вилял. Этим человеком был младший брат Рыкова — Матвей Алексеевич.

— Вот так, вот так, — тараторил он, холуйски стряхивая специально прихваченной из дома щеточкой прицепившуюся к пиджаку Зорина пыль, — никакого понятия о субординации. Обнаглели все.

А Зорину как раз нужно было сорвать на ком-то злость, поэтому Матвей оказался под рукой очень кстати.

— А ты чего тут трешься? — с гневом спросил Зорин. — У тебя что — дел никаких нет? Вон, все работают, а ты тут с этой щеточкой трешься!

Он выхватил у директора по соцкультбыту его щеточку и зашвырнул ее куда-то за работающие станки. Младшего Рыкова едва кондратий не хватил. Он от страха присел и втянул голову в плечи, как черепаха. Он же хотел как лучше! Теперь прощай карьера — Зорин на него разозлился!

Но ведь дел у младшего Рыкова и правда никаких особенных не было. Не было, потому что старший брат, вернув по желанию Зорина его на должность директора по социальным вопросам и быту, запретил ему свой нос совать в производственные дела. А назначил ему толкового заместителя из молодежи, который всю работу за младшего Рыкова делая, а Матвей просто место занимал, потому что от его кипучей деятельности вреда было всегда больше, чем пользы.

Сорвав гнев на невинном Матвее, Зорин смягчился и в сопровождении свиты направился в столовую, где по случаю его приезда был организован небольшой банкет. Но и там Виктора Петровича опять, как ему показалось, унизили. Вместо того, чтобы на время его визита полностью закрыть столовую от рабочих и дать ему спокойно поесть, отвели какой-то угол и там накрыли столы. Зорин в такой обстановке кушать не стал — от рабочих воняло даже через стенку.

Он понял, что надо ему срочно браться за дело, потому что Рыков пошел совсем не тем путем, который представлял себе Зорин. И в его голове моментально созрел идеальный план, осуществив который, он сделает ход конем и поставит все, что его окружает сейчас, обратно с головы на ноги. Стремительной походкой, злой, как острый кетчуп, он вышел из столовки и, отойдя в сторону от делегации, достал свой мобильный телефон и набрал номер Кабана.

Матвей Рыков и свита, прибывшая с Зориным, терпеливо переминались с ноги на ногу, пока Виктор Петрович разговаривал по телефону. Что именно он говорил и с кем, им слышно не было, потому что неподалеку работал какой-то механизм, похожий на компрессор и страшно грохочущий. И лишь по напряженному лицу Зорина можно было понять, что решает он очень серьезные вопросы.

Иван со своей компанией и спасенный ими длиннобородый «монах» спрятались в брошенном плацкартном вагоне недалеко от Казанского вокзала. Через разбитые стекла вагона доносились, объявления об отправлении поездов и шум колес проходящих электричек.

— Ну, все, нам каюк! — никак не мог успокоиться Лоцман. — Нас всех поймают и убьют! Я этих мафиозников хорошо знаю. Я про них такое слышал, пацаны рассказывали. Они людей живьем в землю закапывают!

— Ты что, хотел, чтобы мы его бросили? — спросил Иван, кивнув на Федора, который еще не отошел от пережитого шока и пребывал в молчании. — Пусть бы они его резали насмерть?

Лоцман покосился на бородатого «монаха» и ответил:

— Тебе-то хорошо, ты в Красносибирск уедешь отсюда сегодня. А мафиозники нас искать начнут и, если найдут, убьют.

А я жить хочу, я еще никогда на море не был.

— Никого из вас мафиозники не видели, — сказал Иван, — они видели только меня. Меня и будут искать. Так что вам бояться нечего..

— Тебе хорошо говорить, — сказал Ботаник, — ты в крайнем случае можешь и домой, тебя твой Шмидт защитит, а нам тут как жить? Думаешь до мафиозников не дойдет от тихновских пацанов, у кого пистолет был?

— Дойдет, — кивнул Тимоха, — им Дурилка расскажет.

Иван понял, что своим поступком, своим геройством он втравил пацанов в нехорошую историю. Сидели они на своем месте, перепадали им крохи, а они и рады были. А теперь из-за Ивана их могут убить. Но с другой стороны, ведь мафиозники собирались зарезать этого убогого длиннобородого «монаха», а Иван спас ему жизнь. И что он молчит-то все время? Молчит и смотрит. Онемел, что ли, от страха?

Иван встал с полки, кивнул пацанам, и они все ушли в соседнее купе.

— Кто-нибудь знает, кто у этих мафиозников главный? — спросил Иван.

— Шаман у них главный, — ответил Лоцман, — я его видел. Он страшный такой, ездит на «БМВ». Говорят, он беспризорника, такого же, как мы, взял за ноги и на две части разорвал.

А где его найти можно? — спросил Иван.

— А зачем тебе его искать? — сверкнул испуганными глазами Ботаник.

— Я с ним поговорить хочу, чтобы он вас не трогал, — ответил Иван.

Самого Ивана, конечно, трясло от страха при одной мысли о новой встрече с бандитами, но показать себя слабым перед пацанами — нет, это было не в его характере. К тому же Иван понял, что выбраться из этой ситуации без Шмидта вряд ли возможно.

Нужно возвращаться домой.

— Ты что, Ваня, с ума сбрендил? — вскочил с места Лоцман, — Тебе жить надоело? Тебя же на куски порубят и в консервы закатают! Это же мафия, ты что не понимаешь, что ты для них пустое место. Был ты и нет тебя — вот и все!

— Это мы еще посмотрим, — упрямо сказал Иван, выхватив из-за пояса пистолет, — я все-таки Саши Белого сын, а не размазня! Мой отец не отступил бы никогда!

— Я тоже не размазня! — сказал Лоцман. — Я с тобой пойду! Не боюсь я этого Шамана!

— И я! И я! — в один голос воскликнули Тимоха и Ботаник.

Иван помолчал, обдумывая, как начать, и потом сказал:

— Ладно, слушайте, пацаны. Только поймите меня правильно. Нам вместе нельзя. Могут стрелять по мне, а зацепят вас. Я этого не хочу…

— Ваня, но это наше общее дело, — тихо напомнил Ботаник.

— Мы были там вместе, — добавил Тимоха, — и в подвале у Тихно были тоже все вместе.

— И за все, что мы делаем, отвечаем тоже вместе, — поставил точку Лоцман, — поэтому один ты к Шаману не пойдешь. Вместе пойдем. Это я тебе сказал! Я тебя не брошу!

— Они нас искать будут, а мы им стрелку забьем, — с восторгом, словно речь шла о детской игре, воскликнул Тимоха, а игра-то была уже взрослой, но они по молодости этого недопонимали. — Только пистолет бы нам хоть еще один!

— Слушайте, пацаны, — вскочил Лоцман, — у мафиозника этого вывалился в канализацию ствол, когда Иван в него выстрелил. Там вода, воняет, вряд ли они его доставать стали.

— Я могу нырнуть! — предложил Тимоха. — И будет у нас два ствола! Мы будем тогда уже сила! Бригада!

— Бригада, — усмехнулся Иван, — малолетние бандиты…

— Мы не бандиты, Мы за справедливость, — сказал свое слово Ботаник.

В это время из-за перегородки купе появилась голова спасенного ими «монаха». Он пристально посмотрел на Ивана и спросил:

— Мальчик, это ты сказал, что твой отец Саша Белый?

— Ну я, — ответил Иван, — а что?

— Но этого не может быть, — сказал «монах», — сын Саши Белова не может бегать в таком виде с пистолетом по окрестностям трех вокзалов…

— В каком таком виде? — вступился за Ивана Лоцман. — Ты на себя посмотри! Очнулся, бородатый, и никакой благодарности! Мы тебя, дядя, спасли от мафиозников, а теперь ты бери ноги в руки и чеши куда подальше отседова. Или ты думаешь, мы тебя в свою компанию возьмем?

Но Федор не обратил внимания ни на тон, ни на слова Лоцмана. Его глаза изучающе и не отрываясь смотрели на Ивана.

— Ладно, братва, уходим, — сказал Иван, поднимаясь с полки, и обратился к «монаху»: — А вам лучше уехать из Москвы. Если они вас еще раз поймают, то точно убьют.

— Похож, очень похож, — не отрывая взгляда от Ивана, полушепотом произнес «монах», — но этого быть не может, чтобы сын Белова и вот так…

— Ну, не может и не может, отцепись от нас, — сказал ему Лоцман, — пацаны, пошли отсюда!

Он повернулся и, цепляясь за поручни, быстро пошел к выходу из вагона. Остальные один за другим спрыгнули с подножки и побрели вдоль рельсов. Иван молчал и думал о том, зачем этот «монах» расспрашивал его об отце. И как будто он папку его лично знает. Но ведь когда-то, не так давно, по всей Москве висели предвыборные плакаты, на которых был изображен Иван вместе с отцом и мамой. И в газетах их печатали. Многие эти плакаты помнили. Может, и «монах» этот плакат тоже видел.

Как только Шмидт, Белов и Степаныч после «перестрелки» на броневике-джипе выехали из Измайловского парка, — чтобы заехать на стоянку и забрать оттуда «девятку» Власова, у Шмидта на поясе запищал мобильник. Тот глянул-на дисплей и сказал:

— Оксана SMS прислала, значит Иван где-то рядом с ней! Нужно нам поспешить.

Он резко вывернул руль автомобиля и свернул направо, педаль газа вдавив практически в пол. Но как он ни старался набрать скорость — тяжелый джип, двигался как асфальтоукладочный каток — его бронебойные качества полностью нейтрализовали скоростные.

Когда они приехали минут через сорок на место и Шмидт выглянул из джипа, Оксана сразу же подбежала к нему. Белов оценил девушку — она была хороша во всех отношениях — стройная фигурка, высокая грудь и сама кровь с молоком.

— Вы опоздали, — сказала Оксана, — ехали целый час! Я же написала — скорее! Ребята отдали мне долг — тридцать долларов и сразу же исчезли. Я пыталась их задержать — вон девчонки видели, уговаривала сходить в кафе, но пацаны куда-то спешили, не согласились.

— Мы сделали глупость, — сказал Шмидт, хлопнув себя по лбу, — надо было мне догадаться сразу же после того, как SMS получили, Океане перезвонить и сказать, что ты, Саша, здесь в Москве. Оксана бы сказала об этом Ивану, и он наверняка бы дождался нас. Но голова не работает после этих прогулок по вечернему парку.

— Ребята, кажись, в какой-то Красносибирск собираются, — добавила Оксана, — серьезные такие стали из себя, деловые, прямо бригада.

— Бригада сопливая, — натянуто усмехнулся Белов.

Ему стало нехорошо. Очень ему не хотелось, чтобы единственный сын пошел по его кривой дорожке.

— А еще, — тут Оксана перешла на тревожный шепот, — мне тут по секрету девчонки рассказали, что Иван со своей бригадой людей Шамана постреляли.

Шмидт и Белов переглянулись. Каждый вспомнил о злополучном австрийском пистолете, выкраденном Ванькой из оранжереи. В оружии была полная обойма, а значит, Иван мог натворить беды. Белов пожалел, что учил сына стрелять в тире. Уж лучше бы Иван на скрипке играл! За это хоть не убивают. «Убивают, но не так часто», — поправился Белов.

— Какого Шамана людей они постреляли? — спросил Шмидт. — Этого, что ли, делового с трех вокзалов, что нищенский рынок курирует?

— Да, — кивнула Оксана, — того самого, ну, он типа смотрящего над инвалидами N и другими нищими, которые в электричках попрошайничают.

— Серьезный пацан, — покачал головой Шмидт, — на голову сильно отмороженный, и пацаны у него все такие же.

— Мне сказали, что люди Шамана теперь Ваньку ищут, — продолжила Оксана, — хотят его убить. Но я то не будь дура пустила слух, что Иван Белов это того самого Шмидта приемный сын, а настоящий его отец — известный авторитет Саша Белый. Теперь люди Шамана подумает, прежде чем по нему стрелять.

— А ты сообразительная, — сказал Белов, — а откуда ты про меня и про Шмидта знаешь, кто мы такие?

— Я ей рассказал, — пояснил Шмидт.

— Да, я сообразительная, — кивнула Оксана, — родись такая умная девушка, как я, в пределах Садового Кольца, так она бы уже и школу экстерном закончила, и в МГИМО училась бы. А у меня пять классов образования украинской школы, и «мои университеты» на Тверской.

— Ладно, хватит болтать, прощайся с девочками, залезай в машину, ты больше сюда не вернешься, — сказал ей Шмидт.

Белов заметил, что между молоденькой проституткой и Шмидтом больно уж доверительные отношения. Не то чтобы это его волновало сильно, но все-таки тог жил с его бывшей женой и воспитывал его сына, поэтому за его моральным обликом Белов считал себя обязанным следить.

— Ты не подумай ничего, Саша, — словно почувствовал его мысли Шмидт, — просто хочу помочь девчонке выбраться из грязи.

Белов пожал плечами — мол, мне нет никакого дела да твоих с Оксаной отношений. И все-таки ему было непонятно — неужели и Шмидту Ольга уже надоела?

— Полагаю, нам надо двигать к Шаману, — предложил Шмидт, — прямо сейчас, не откладывая этого дела в долгий ящик. Я этих прохиндеев вокзальных знаю. Сплошь одни отморозки. Если они Ваньку раньше нас найдут… даже говорить об этом не хочется.

— А ты знаешь, где его искать? — спросил Белов,

— Я знаю, — неожиданно вмешалась в разговор Оксана; — была пару раз у него на выезде. Поезжай прямо, а там покажу.

Скулы у Шмидта заходили ходуном. Белов заметил, что хоть тот и отпирается, что к Оксане неравнодушен, а все-таки ему неприятно, что девчонка к Шаману в берлогу ездила.

Шмидт завел мотор и выехал на проспект.

Услышав в трубке голос самого Зорина, Кабан покрылся холодным потом. Приехав домой, он закрылся на все ключи и заперся в туалете. Его бил озноб. Ему казалось, что в дверь сейчас позвонят и придет сам Белов, вырежет замок в металлической двери «болгаркой», а потом пристрелит его.

Но потом до него дошло, что за этот промах накажет его не Белов, а Зорин, который сделал ставку на Кабана, а выпало опять зеро, на которое поставил везунчик Белов. И теперь Кабана, как ненужную фишку, выбросят. В туалете Кабан провел чуть ли не полсуток, но к нему так никто и не пришел. Он уже начал было успокаиваться, как вдруг зазвонил его сотовый и на дисплее четко высветилась надпись «Зорин В. П.».

— А-а-а, а-а-а, — сказал Кабан, прежде чем выдавил «Алле».

Глупо было прятаться от Зорина — все равно найдет, из-под земли достанет, так лучше уж прямо посмотреть смерти в лицо, и Кабан взял трубку. Но первые же слова, сказанные Виктором Петровичем, развеяли его опасения, и камень с души с грохотом рухнул, едва не разбив унитаз на котором Кабан просидел пол суток.

— Рома, ты что в туалете? — спросил Зорин.

Кабан опешил от его проницательности и оттого, что в кои-то веки Зорин назвал его по имени.

— Да, а откуда вы знаете? — спросил удивленный-Кабан.

У него сразу же закралось подозрение, что Зорин вмонтировал по всей его квартире жучки, но разгадка была проще.

— Звук какой-то туалетный, — пояснил Виктор Петрович, — или это из-за роуминга?

— Ага, — согласился Кабан, сославшись на неведомый ему роуминг.

Он решил сразу же чистосердечно раскаяться и признаться, что проработанное и сто раз выверенное покушение на Белова провалилось из-за того, что в дело неожиданно вмешался Шмидт. Но только лишь он произнес фамилию Белова, как Зорин прервал его и сказал буквально следующее:

— Оставь в покое этого малька, нам нужна сейчас более крупная рыба и важно ее не спугнуть. Сейчас же езжай в аэропорт и чтобы в течение суток был в Красносибирске. Инкогнито, по чужому паспорту. У меня к тебе очень серьезное дело.

— Хорошо, — с готовностью согласился Кабан, — уже еду.

— И легенду придумай себе на всякий случай, — подсказал ему Зорин, — зачем ты едешь в Красносибирск.

— Так с вами встретиться… — не подумав, ляпнул Кабан.

— Ты еще на телевидение сходи и рекламу дай, что это я тебя вызвал, — сердито ответил Зорин, — запомни — ты московский бизнесмен, едешь в Сибирь разведать рынок для продвижения своего товара. Сейчас тут Рыков людям зарплату поднял, бизнесменов много толпится, так что твой приезд не вызовет подозрений. Понял?

— Ага, — ответил Кабан, — а какой товар я буду продвигать?

— Хоть что-то ты можешь придумать сам? — вконец разозлился Зорин и отключился.

Кабан не был таким тупым, каким мог бы показаться стороннему слушателю разговора. Просто звонок Виктора Петровича был очень неожиданным, и Кабан еще не успел прийти в себя после перенесенного потрясения. Да и не было никакого стороннего слушателя у их разговора. А если и был, то об этом никто не узнал.

После беседы c Зориным у Кабана полегчало на душе. Он даже посмеялся над тем, что пол суток безвылазно просидел в туалете. Зорин знает, что говорит. Недаром он столько лет у власти — и вашим, и нашим угодит, кого надо подсидит. При старом президенте процветал и при новом ко двору пришелся, потому что нюх имеет, как у собаки, всегда чувствует, откуда и куда ветер дует.

Кабан вылез наконец из туалета, умылся холодной водой, тряхнул головой и громко запел. Теперь он чувствовал себя легко и свободно, перспектива стать народным избранником и заседать в Госдуме снова замаячила перед ним, и он старался не вспоминать, что буквально несколько часов назад собственноручно завалил из пистолета своего лучшего и первейшего помощника.

III

Закончив говорить по мобильному телефону возле проходной Красносибирского алюминиевого комбината, Виктор Петрович засунул свой телефон в карман пиджака стоимостью в две тысячи долларов, на лице его отразилось благодушие, и он поманил к себе пальцем Матвея Рыкова. Тот с готовностью подбежал и встал в позу: «Чего изволите-с?».

— А скажи, Матвей Алексеевич, готов ли ты возглавить комбинат?

У Рыкова-младшего от этого вопроса в зобу дыхание сперло. Он-то грешным делом подумал, что его, несчастного неудачника, и с директоров по социальной культуре и быту скоро снимут, а ему предлагали повышение, да еще какое! Впрочем то, что его на комбинате за умного человека не считали, он приписывал не собственной нерадивости и тупости, а проискам брата, который, по его мнению, боялся, что Матвей займет его место и оттого всячески его гнобил.

— Я всегда готов! — заорал он, как юный пионер, только что руку в салюте не вскинул.

Зорин по-отечески взял Рыкова под локоток и повел вдоль фасада главного цеха алюминиевого комбината.

— Понимаешь, Матвей Алексеевич, — назидательно произнес Зорин, — мне и другим московским товарищам кажется, что твой старший брат пошел по пути не созидания, а разрушения. А тебе как кажется?

— Мне тоже так кажется! — захлебываясь от переполняющих его чувств, закричал Матвей. — Всем рабочим зарплату поднял, а мне нет!

— Да-да, — согласился Зорин, — то, что он совершенно не думает о близких ему людях, о людях, которые его подняли — все эти факты налицо. Мне кажется даже, что чеченский плен подействовал на его психику не в лучшую сторону. Поэтому нами принято решение отстранить господина Рыкова от руководства комбинатом и назначить тебя временно исполняющим обязанности генерального директора.

Матвей даже зажмурился от удовольствия, как домашний, откормленный китекэтом котяра. Он представил, как сидит в просторном кабинете генерального директора, вызывает к себе на ковер своего старшего брата и начинает его разносить при всех: замах, а Олег только молчит и униженно смотрит себе под нош.

— А скажи, — продолжил Зорин, — у твоего старшего брата ведь ты единственный родственник? Детей, жены у него нет?

Жена его Татьяна погибла при захвате Олега похитителями, — ответил Матвей, — а детей у них не было…

Зорин на мгновение задумался и произнес туманную фразу:

— Выходит, что ты единственный наследник своего брата…

И тут до Матвея дошел истинный смысл слов, произнесенных Зориным. Понял, что фраза «отстранить от руководства комбинатом» имеет другой, более короткий смысл. Она означала не отстранить от руководства, а просто устранить, устранить физически. От этого открытия Матвея сначала бросило в жар, а потом тело покрылось холодным, липким потом, по спине забегали мурашки.

Но самообладание быстро вернулось к нему. Столько бессонных ночей провел он, ворочаясь в постели и размышляя о том, как бы ему завладеть всеми богатствами брата, а не влачить жалкое существование на мизерную зарплату в три тысячи долларов, унижаясь и заискивая перед старшим братом, которого он ненавидел сильнее, чем злейшего врага. Теперь-то он, имея такого могущественного покровителя, ему за все отомстит!

И Рыкову-младшему представились пальмы Канарских островов, обнаженные мулатки, разминающие ему натруженную спину на солнечном берегу бирюзового моря, соленые волны которого лижут ему пятки.

— Но пока молчок! — строго сказал Зорин. — Нужно сделать так, чтобы твой брат ни о чем не догадывался, потерял бдительность. Он пока; слишком озабочен перестройкой на комбинате и обустройством Красносибирска, чтобы следить еще и за подковерными интригами.

— Но этот Белов, — от гнева стиснул зубы Матвей, — я его ненавижу! Он как раз следит за подковерными интригами!

— За Белова не беспокойся, — уверенно пообещал Зорин, — из Москвы он

пока не вернется. Какой бы он ни был патриот комбината, а собственный сын ему дороже. И я сделаю так, чтобы Белов еще долго оставался в Москве. А потом, когда ты займешь место генерального директора, останется только дернуть за ручку и смыть Белова со всей его компанией в унитаз.

— Да, но ведь мой брат очень популярен среди народа, — начал уже сомневаться Рыков-младший, — его поддерживает" полковник Басовитый и наши местные бандиты с Семеном во главе.

— Вот это мне вообще не понятно, — всплеснул руками Зорин, — столько сил было положено, чтобы Басовитый и этот смотрящий не пересекались и друг друга грызли. Как говорится — разделяй и властвуй. А тут вдруг они объединились и выкинули из города Барона. Как такое вообще могло случиться?

— Это все Белов! — прошипел Матвей. — Это он смог их помирить!

— Время работает на нас, — успокоил Матвея Зорин, — так что нам волноваться не о чем, все вскоре станет на свои места. А пока поехали в управление и как будто этого нашего разговора не было.

— Слушаюсь, — полушепотом ответил Рыков-младший, преданно глядя Виктору Петровичу прямо в глаза.

В районе трех вокзалов ржавели брошенные пассажирские вагоны. От них уходили в сторону бурлящего города трое мальчишек. Из вагона выпрыгнул бородатый мужчина в длиннополой одежде и поспешил вслед за ними.

— Ребята, погодите! — окликнул он Ивана и его друзей, догнав их между двумя заборами, где они собирались присесть на траве.

— Вот привязался, черт бородатый! — тихо сказал Лоцман. — Чего ему надо?

Тем временем «монах» подошел к Ивану, усевшемуся на поваленное высохшее дерево и сказал:

— Если ты действительно сын Александра Белова, то я тебе хочу сказать, что очень хорошо знаю твоего отца. Можно сказать, я его друг.

— Друг? — с сомнением переспросил Иван и усмехнулся.

Он знал друзей своего отца — Космоса, Фила, Пчелу, и они были совсем не похожи на этого бородача в коричневой рясе, напоминавшего беглого монаха, выгнанного из монастыря за склонность к вранью. Космос, Фил и Пчела были всегда хорошо одеты, ездили на дорогих иномарках, а уж в сегодняшней ситуации, если бы каждого из них прижали к стенке хоть трое, хоть пятеро бандитов, они бы не повели себя так, как этот монах — они бы раскидали мафиозников, как щенков. Вот какими были друзья отца, а этот — смотри-ка ты, тоже примазывается.

— Меня зовут Федор Лукин, — представился «монах», протянув Ивану руку, — но для вас просто дядя Федя.

— Дядя Федя съел медведя, — выпалил Тимоха, и все громко рассмеялись.

Но бородатый не обиделся, рассмеялся вместе с ними и сказал, что именно так его в детстве и дразнили. А потом присел на дерево рядом с Иваном и рассказал ему всю историю от начала до конца. Как он, Витек и Степаныч нашли на свалке тяжелораненого Александра Белова, как выходили его, как потом сражались за свою свалку, как после чеченского плена отец Ивана уехал в Красносибирск и стал там начальником службы безопасности комбината.

Пацаны слушали молча. Похоже, бородатый, которого они сегодня спасли от смерти, не врал и действительно хорошо знал Ваниного отца.

— Так вы знаете, где в Красносибирске живет мой папа? — спросил Иван. — Адрес его знаете?

— Конечно, — ответил Федор, — я жил этажом ниже, а потом уехал оттуда.

— А зачем же вы оттуда уехали? — спросил Лоцман, перейдя на «вы».

После рассказанной Федором истории он проникся к нему уважением и решил больше бородатому не тыкать.

— Мне там было тесно, — ответил Федор, — смотрел я на эту мышиную возню и думал — есть ведь где-то другие города и страны, есть люди, которые живут не так, которым не надо горбатиться с утра до ночи, чтобы заработать себе на кусок хлеба. Да дай бы бог, чтобы на кусок хлеба, а то ведь на совершенно не нужные человеку вещи — видики, телевизоры, компьютеры, автомобили!

— Ну, не скажите, — возразил Тимоха, — от компьютера я бы не отказался…

— Надо жить на лоне природы, заниматься охотой, рыболовством, разведением скота, — продолжил Федор, — вместо телевизора по вечерам любоваться закатом, вместо магнитофона слушать пение птиц, вместо того чтобы сражаться с компьютерными монстрами виртуальным мечом, нужно иметь настоящий меч и уметь им владеть.

— От настоящего меча я бы тоже не отказался, — сказал Тимоха, — а лучше пистолет, как у Ивана.

Федор нахмурился, глянул на сына Белова, который невозмутимо сидел на дереве, качая ногой, и спросил:

— Откуда у тебя пистолет?

— Взял у отчима на время, — ответил Иван.

— Дай его мне, — предложил Федор и протянул руку

— Вот еще, — возмутился Иван, — надо вам пистолет, лезьте в канализацию и доставайте оттуда. А это мой!

— Ты не понял меня, — помотал головой Федор, — мне твой пистолет не нужен, но и тебе не нужен, ведь вы все еще дети. Вы должны учиться, постигать мудрое, доброе, вечное. Твой отец не одобрил бы того, что у тебя в таком юном возрасте есть свой пистолет и ты из него стреляешь в людей!

— Не в людей, а в мафиозников, — поправил его Лоцман, — а вы не забывайте, что мы вас спасли от смерти. Если бы у Ивана не было пистолета, то и вас бы уже не было в живых!

— Так-то оно так, — согласился Федор, — да не все так просто, как на первый взгляд кажется. А почему, Иван, ты дома не живешь, а бродяжничаешь по Москве с пистолетом за пазухой?

Иван, которого Лукин сумел расположить к себе, рассказал Федору о том, как поссорился с матерью из-за отца, ушел из дому и теперь хочет поехать в Красносибирск. Сказал, что хочет жить с отцом, а не с матерью и Шмидтом. Федор расспросил и ребят, как они оказались на улице. Слушая, только кивал головой, и лицо его становилось все серьезнее.

Шмидт и Белов, оставив в бронированном джипе на улице Оксану со Степанычем, поднялись на высокое крыльцо зала игровых автоматов «Лови удачу». Они прошли вдоль длинного, двухстороннего ряда пиликающих и визжащих одноруких бандитов и прочих агрегатов и остановились у металлической двери, возле которой угрюмый охранник нес свою службу. Там, за металлической дверью, находилась штаб-квартира Шамана.

Охранник пропустил их, Шмидт и Белов прошли по узкому коридору в комнату, освещенную ярким красным светом, откуда доносилась громкая музыка. Шаман был мужиком лет тридцати, худощавым и смуглым. На малолетке лет в четырнадцать ему выкололи ножом глаз, и теперь на его месте был стеклянный протез, который всегда смотрел куда-то вбок, придавая лицу жуткое выражение. Своей кличкой Шаман был обязан бурятскому происхождению, нрав имел свирепый и несдержанный.

Он жестом предложил Шмидту и Белову присесть на кожаный диван, а потом так же жестом приказал своей охране приглушить музыку и убраться вон.

— Есть к тебе разговор… — начал Шмидт, но Шаман поднял руку.

— Я знаю, о чем будет базар, — хриплым голосом произнес он, — так что давай не будем тратить времяг на предисловия. Это кто? — спросил он, кивнув на Белова.

Сомнительно было, чтобы Шаман не знал, кто такой Белов, видимо, он напоказ понтовался, и Шмидт, который по московским уголовным меркам весил тяжелее Шамана раз в двадцать, как «Белаз» по отношению к «Запорожцу», понял, что в этой стычке за спиной «вокзального потрошителя» встал кто-то из серьезных, оттого Шаман и позволяет себе его перебивать.

— Это Саша Белый, — иронично ответил Шмидт, — тебе б его не знать. Когда ты еще в шестерках бегал, он уже тут в Москве масть в двух руках держал.

Шмидт сразу же не преминул напомнить зарвавшемуся Шаману, по каким ступенькам тот наверх поднялся. На зоне Шаман «шестерил» для воров — носочки им стирал, чефирчик готовил и таким образом приблизился к блатным, вошел в круг их доверия. А поскольку закаленных и проверенных кадров у воров на воле не хватало — многих перешли молодые беспредельщики и спортсмены, то Шамана и двинули на это хлебное место, которое издавна считалось чисто воровской кормушкой.

Шаман не любил упоминания о шестерочном периоде своей жизни. Если бы кто-то из своих сказал ему такое, он сразу же заточкой в сердце заткнул бы ему пасть, но на Шмидта он даже гавкнуть не посмел, потому что воровским своим чутьем понял, что перегнул палку, перепонтовался. Оттого он лишь злобно заскрипел металлическими зубами и сжал кулаки. Но промолчал.

— Тут на твоей территории парнишка мой набедокурил, — перешел к делу Александр Белов, — говорят, подстрелил кого-то. Надеюсь, не насмерть?

— Не кого-то, а братана моего, — скривился в злобной гримасе Шаман, — кореша моего зоновского прострелил насквозь, дырку сделал в плече.

— Давай договоримся, — предложил Белов, — я тебе денег дам на лечение кореша и за моральный ущерб. А ты, в свою очередь, парнишку моего трогать не будешь. И если поймают все-таки его твои орлы, то ты мне его в целости и невредимости доставишь. Как ты на это смотришь?

Шаман выдержал паузу, зло усмехнулся и истерично заорал:

— Если твоего пацаненка мои орлы поймают, то до смерти: заклюют. Понял? Это моя территория, и я тут устанавливаю порядки! И за этот беспредел твой пацан ответит по полной программе!

— Ты чего, Шаман, — спокойно спросил Белов, — Иван же еще ребенок, сам не ведает, что творит. Ты чего, с детьми воевать собрался?

Шаман не знал, что ему на это ответить, но правду сказать он не мог.

А правда заключалась в том, что к нему сегодня, за пару часов до появления Шмидта с Беловым, приходили неприметные люди. Они сообщили, что пришли с просьбой от высокого московского чиновника, имени которого не назвали, но зато передали Шаману поклон от известного московского «пахана», слово которого для него было незыблемым законом. А просьба сводилась к тому, чтобы Шаман любыми способами пытался удержать в столице Белова.

— Лучшим вариантом, — сказали эти люди, — было бы поймать Белова-младше-го с его разбойной компанией и посадить под замок. Одновременно пустить слух среди привокзальной публики, что, мол, видели Ивана то там, то сям. Пусть Белов-старший носится по Москве, ищет своего сыночка и других забот пока не знает.

Но даже если не удастся Ивана поймать, то все равно, сказали люди, Шаман должен показать, что настроен решительно — намерен мальчишку убить! Тогда Белов точно никуда из Москвы не уедет, пока сына не найдет.

Шаман испугался поначалу, ведь противостоять придется не каким-то гопникам с рынка, а серьезным ребятам — Шмидту и Белому, для которых Шаман вша блошиная. Но визитёры намекнули, что за ними стоят тоже не профессора консерватории, а люди в России не последние. Так что если в сложившейся ситуации Шаман поведет себя правильно, то о его «шестерочной» юности никто никогда больше не вспомнит, а это значило для Шамана гораздо больше, чем деньги, которые ему предлагал Белов.

Кабан прилетел в Красносибирск по чужому паспорту и даже ехал в город не на такси, а на автобусе. Стараясь соблюдать конспирацию, одет он был, как простой рабочий с завода в тряпки, купленные на Черкизовском рынке. Ему было некомфортно в автобусе — его все толкали, а одна старушка даже выговорила ему, что он разожрал морду, как кабан, убивать, мол, таких надо. Кабан даже испугался поначалу, что она его узнала и ему не удастся явиться в город инкогнито. Но потом понял, что это есть суть общения автобусных пассажиров между собой.

Он приехал в Красносибирск всего на одни сутки, на завтра у него был обратный билет на самолет. Ему нужно было встретиться с Зориным, который пребывал тут с визитом, встретиться с глазу на глаз, обсудить его предложение и разведать обстановку для последующего проведения операции, сулящей ему депутатское кресло и карман, набитый евро-американскими купюрами. Спешка, с которой Зорин вызвал его в Красносибирск, говорила о том, что Виктору Петровичу не терпится покончить с той самой «крупной рыбешкой», о которой он? говорил с Кабаном по телефону. Кроме того, как выяснилось, Зорин после визита в Красносибирск сразу же улетал куда-то в Европу для каких-то правительственных переговоров, а из Европы, даже не заезжая в Москву, обратно в Красносибирск на празднование юбилея комбината, которое должно было состояться меньше, чем через две недели.

— Две недели на подготовку такого серьезного дела? — изумился Кабан, когда Зорин во время тайной встречи ночью в одной из местных бань сказал ему о готовящемся празднике на городском стадионе.

— А что тут сложного? — нахмурился Зорин. — Нужен хороший снайпер, который во время выступления Рыкова на стадионе с башни освещения метко засадит ему пулю в лоб, а потом смешается с толпой! Народу на стадионе будет пять-шесть тысяч, а то и больше, все будут пьяные, затеряться киллеру проще простого.

— Да-а, а охрана, — усомнился Кабан, — такие мероприятия всегда хорошо охраняются!

— У милиции и без этого будет дел, — уверенно махнул рукой Зорин, — народ перепьется, начнутся драки, беспорядки. В такой обстановке залезть на башню освещения, достать винтовку, выстрелить и незаметно уйти — проще простого!

— А нельзя этого Рыкова как-то по-тихому убрать, — предложил Кабан, — в подъезде дома, например, или из автомата расстрелять в машине?

— Зорин разозлился — желваки на его, скулах заходили ходуном.

— В подъезде ты к нему не подберешься, — прошипел он, — тут твой друг Белов такую охрану наладил, что будь здоров!

— Он мне не друг, вставил Кабан, но Виктор Петрович не. обратил на это внимания.

— И устранить Рыкова нам нужно показательно, принародно, чтобы можно было списать это убийство на Белова, — пояснил детали Зорин, — мол, криминальный авторитет втерся в доверие к Рыкову и, борясь за прибыль, устранил его.

— А поверят? — с сомнением спросил Кабан.

— Пока суть да дело, наш человек сядет в кресло генерального и мы пустим такой слух, — объяснил Зорин. — Газета местная «Красносибирский вестник» будет в наших руках, а народ печатному слову верит. Вот тогда Белову несдобровать. Все приходится тебе разжевывать, прямо как младенцу. И смотри, чтобы в этот раз без промахов, а то слить придется тебя, а не Белова. Я-то выкручусь, ежели что, а вот твоя голова точно с плеч слетит.

— Да я… да чтобы я… — захрюкал Кабан, но Зорин остановил его.

— Все, тебе пора уходить, — сказал Виктор Петрович, — сейчас сюда Рыков должен подъехать. А ты в городе не мелькай особо. Больно уж морда у тебя приметная, И смотри мне!

Кабан все понял. Сколько раз в жизни он уже ходил по лезвию ножа — не перечесть. Был и бедным, и богатым, и гонимым, и сам догонял не раз. Казалось иногда — ну, все, кранты, гнить на дне пруда с камнем на шее или простреленной головой, ан нет — проносило, да не только проносило, а выносило на самый верх, откуда потом в очередной раз Кабан снова падал вниз. Вот такой у него был жизненный виндсерфинг.

Выйдя из элитной бани, расположенной на окраине города, через черный ход, Кабан подумал — вот уж хрен вам. Идти сейчас в

гостиницу, сидеть взаперти в своем номере и всю ночь напролет смотреть телек? Нет уж! У Кабана была традиция — если приехал в какой город, то ему в нем обязательно нужно какую-нибудь девку трахнуть, а иначе поездка не считалась совершенной и законченной.

Кабан вышел на пустынную трассу городской окраины и стал ловить такси. Но никто не останавливался, видя его внушительную фигуру и бандитскую физиономию.

Тогда Кабан решил бросить затею с такси и пошел пешком в ту сторону, где виднелись строения. Шел он долго, матерясь и пытаясь остановить хотя бы грузовик. Но никто не хотел рисковать и везти такого громилу ночью. Да и рисковать-то особенно было некому — вскоре машин и вовсе не стало.

Изрядно избив ноги, Кабан доплелся до города, и первое, что он увидел, была сверкающая огнями вывеска диско-бара «Лагуна». Как раз то, что ему нужно. Диско-бар провинциального города, в котором можно было нажраться, подснять какую-нибудь клевую телку и с ней оторваться от души на серых гостиничных простынях. Воодушевленный мыслями о грядущих удовольствиях, Кабан толкнул двери диско-бара и вошел внутрь.

IV

Матвея Рыкова всю ночь мучили кошмары. Сначала ему снилось, что он уже генеральный директор алюминиевого комбината и все, кто раньше с пренебрежением относились к нему, теперь кланяются и заискивают перед ним. А он их по мордасам, по мордасам кулаком бьет и гонит взашей. От чувства неограниченной власти душа спящего Матвея переполнялась торжеством и сладкой истомой счастья, но тут в его снах появлялся старший Рыков. Голова его была разбита, лицо обезображено, и крупные капли густой, как шоколадный сироп, крови медленно капали на таджикский ковер, расстеленный под ногами.

— Как же так, Тима? — вопрошал старший брат замогильным голосом. — За что же ты меня убил, братишка?

— Это не я, — испуганно лепетал. Матвей, — это не я…

Он просыпался в холодном поту и вскакивал на кровати. Рядом ворчала недовольная жена, которую Рыков-младший, ворочаясь и брыкаясь в своих ночных кошмарах, едва не спихивал на пол. Матвей снова ложился и долго не мог заснуть. Он ненавидел брата за то, что тот был более удачливым и сильным, и за то, что, как казалось Матвею с самого детства бил его и унижал.

Еще в детстве родители заставляли Матвея донашивать за братом вещи, оттого ему всегда казалось, что родительская любовь распределена неравномерно и большая ее доля достается старшему брату, а не ему Наверное, от этого, а может быть, по какой-то другой причине в его характере выработались и доминировали над всем прочим завистливость и непомерная жадность. Сочетаясь с природной тупостью и врожденной хитростью, завистливость и жадность делали из Матвея существо беспринципное, злобное, но трусливое.

Жадность толкала Матвея на легкий путь движения наверх, предложенный Зориным, а трусливость удерживала его от этого дьявольского сговора, направленного против родного брата. В душе у Матвея остались еще какие-то зачатки совести, которые, тем не менее, позволяли ему, сидя, на месте директора по социальным вопросам и быту, бессовестно воровать все, что не было приколочено гвоздями.

Но когда дело коснулось убийства, хоть и сулящего Матвею быструю карьеру, но все-таки убийства, остатки совести вместе с природной трусливостью возбудили в душе младшего Рыкова взрывной коктейль, который и не позволял ему спать по ночам.

Но самое главное заключалось в том, что тупое и злобное существо, каковым являлся Матвей, обладало невероятно развитой интуицией и она подсказывала ему, что после того как его брата уберут, он и сам проживет недолго. И еще при всей своей жажде власти он абсолютно не понимал, как будет управлять огромным комбинатом, если даже в сфере соцкультбыта все, за что бы он ни взялся, шло наперекосяк.

Раньше Матвей мечтал сесть в кресло генерального и управлять комбинатом, но теперь, когда такая возможность появилась, он начал понимать, что не потянуть ему. Авторитета у него нет, опыта нет, да и желания большого чему-то учиться тоже нет. Он хотел сидеть в кресле и получать деньги, а не отвечать за весь комбинат. И ему стало страшно. И сказать Зорину, что он не готов согласиться на его предложение, он тоже не мог. В таких высших сферах согласия уже не спрашивали — сказали надо, так будь добр и не ломайся!

И еще Матвей очень боялся Белова. До спазмов в горле и паралича в ногах. Да, Зорину хорошо говорить, он со всех сторон прикрыт, а несчастный Матвей останется один в этом городе. Если его брата устранят, а Белова оставят в живых, то не ровен час Белов догадается, что младший Рыков связан с теми, кто убил старшего Рыкова, и самого Матвея найдут где-нибудь в лесу с перерезанным горлом.

— Мама-мама, — пробормотал в полусне Матвей.

Да спи ты уже, — толкнула его локтем в бок жена, — хватит стонать и пихаться! Мне на работу завтра в восемь вставать!

Матвею захотелось подняться и вдарить по этой наглой, намазанной дорогущими кремами морде кулаком. На работу ей вставать, гадине! Да знает ли она, что такое работа? Это он, Матвей, не без помощи старшего брата устроил своей благоверной синекуру, где она, сидя в отдельном кабинете, красила ногти, читала журналы, болтала по телефону, сплетничала с женами других начальников комбината и получала зарплату. Их отдел назывался что-то типа по работе с клиентами, с этого отдела никто ничего не спрашивал — типичные трутни в пчелином улье.

Не знает она, что Рыков в рамках задуманной им перестройки это гнездо трутней в юбках решил разогнать. Заместители директора, чьи жены там трудятся, конечно, недовольны, но помалкивают, потому что за свою задницу уже боятся.

Во-первых, потому что Рыков с помощью скупленных им у рабочих акций стал обладателем контрольного пакета и настоящим хозяином комбината, а во-вторых, сами замы понимали, что надвигается кадровая перестановка и их кресла могут из-под них укатиться в сторону более молодых и не столь вороватых новых людей Рыкова. Поэтому им было уже не до спасения жен, когда самим светит место в картотеке на бирже труда.

Рыков рубил сплеча, если увольнял кого из проштрафившихся хозяйственников, то не устраивал их на другое место, как было принято раньше — из начальников швейной фабрики в начальники домоуправления, а просто давал пинка под зад. Брал циркуль, чертил круг на карте с центром в Красносибирске, и уволенный собирал вещички, зная, что в границах этого круга его больше нигде на работу не возьмут даже дворником.

Таким образом Рыков наживал себе злейших врагов среди управленцев, но зато в народе его популярность росла, как на дрожжах. И вот оттого младший Рыков метался, не зная, к какому лагерю примкнуть, оттого плохо спал ночами и даже один раз подумал о самоубийстве.

Иван с ребятами и их новый старший друг Федор временно обустроились на свалке за городом, чтобы не попасться на глаза людям Шамана, которые, по слухам, искали их в районе трех вокзалов так, что землю рыли. За МКАД власть Шамана не простиралась, да и вряд ли ему пришло бы в голову их здесь искать. Ребятам пришлось заплатить тысячу рубликов местным обитателям за то, чтобы они не прогнали их, позволили развести костер и набрать ящиков для строительства крыш над головой. Надолго задерживаться на свалке ребята не собирались, но какое-то время им нужно было переждать в этом безопасном месте.

Иван от Федора не отходил, все время расспрашивал об отце. А Лукин охотно рассказывал ему о том, как они с Беловым жили на свалке, как подружились — не разлей вода, как потом попали в Чечню, как освобождали Ярославу и сами очутились в зиндане.

Иван, узнав, что у отца появилась любимая женщина, сначала расстроился, заревновал, подумал, что теперь-то он отцу и вовсе не будет нужен, но Федор, постарался успокоить его, сказав, что отец его любит и не было дня, когда бы Белов-старший не вспоминал об Иване.

Многое в своих рассказах в силу своего характера Федор привирал, но ребята слушали его, открыв рты, потому что рассказчик Лукин был великолепный.

И самое главное, идеи и жизненные принципы, которые он внушал ребятам, полностью соответствовали их пониманию жизни, только в силу своего юного возраста и отсутствия даже начального образования они не могли их так убедительно сформулировать. А Федор впервые в жизни нашел себе благодарных слушателей, которые, забыв обо всем на свете, с открытыми ртами внимали ею словам и не издевались над ним, как Витек, Степаныч и Доктор Ватсон.

Зато миссионерская деятельность Лукина в подмосковных электричках чуть было не завершилась смертью проповедника. Его неоднократно били хулиганы, потом взяли в оборот бандиты Шамана и потребовали отступного за крышу. А чем было платить, если Федор не собирал милостыню, а, напротив, старался любыми способами избавляться от денег? В них он видел корень зла и слабости человеческой.

— Пока существуют деньги, люди не духовной пищей будут окормляться, а грабить и убивать друг друга, — вещал он с блаженной улыбкой усталым и равнодушным пассажирам электричек, — избавляйтесь от денег и ненужных вещей, которые вас порабощают и лишают воли! Посмотрите, сколько вокруг нас молодых волков, которые возомнили, что право имеют грабить и убивать тварей дрожащих! Молодых волков, которые встали на путь насилия и насилием же погибают… Насилие — это грязь! Надо стремиться к внутренней чистоте! Выметайте мусор из себя!

Бандиты, однако, не вняли его увещеваниям, и он бы закончил свою жизнь в канализации с перерезанным горлом, если бы не Иван со своим пистолетом. Пришлось ему ограничить круг слушателей беспризорниками. Здесь он нашел благодатную почву для своего учения. Несмотря на юный возраст, они были так нашпигованы отрицательным опытом, как и не снилось многим взрослым, а душами все-таки тянулись к добру и свету.

— Дьявол и Бог — как два полюса магнита, — с энтузиазмом втолковывал Федор ребятам, — мы все, люди то есть, одновременно находимся под воздействием двух: полей — поля зла и поля добра. Всепроникающие силовые линии проходят через нас и сквозь нас. Они и есть наши дороги жизни! Есть пути направо — к Богу, и пути налево — к аду! Вспомните Евангелие от Матфея, глава двадцать пятая, — Он поднял вверх указательный палец ж торжественно, как диктор Левитан, произнес: — Когда придет Сын Человеческий, Христос то есть, отделит он правильных людей от неправильных, как пастырь отделяет овец от козлов, и пустит овец направо от себя, а козлов налево. Значит, все кто служит дьяволу, а значит лжи и насилию — козлы! Вы что, хотите быть козлами?

— Нет, — дружно кричали ребята

— Я и сам жил грешно, — сокрушался Федор, — пил и сквернословил. А потам сказал себе — все! Хватит! И уехал из Красносибирска. Я твоего Ваня отца с собой звал и наших общих друзей, но им хочется сидеть в удобных креслах, тратить свою жизнь на пустую погоню за деньгами, наживать имущество, от которого только одни проблемы! Помните, как говорили древние римляне? Нихиль хабео — нихиль куро! Нет имущества — нет забот!

Ребята не помнили, как говорили древние римляне, Боцман и Тимоха вообще не слышали об их существовании, но все равно дядя Федя казался им самым умным человеком во вселенной — он знал забытый старославянский, а иногда переходил и на банальный английский.

— И что же теперь на помойке что ли жить? — задавал самые каверзные вопросы наиболее сообразительный из всех ребят Иван. — Без имущества?

— Зачем же на помойке? — размахивая руками, вещал Федор. — Нам с вами необычайно повезло! У нас огромная страна, в ней осталось еще множество девственных лесов и чистых рек. Можно найти место на берегу, где есть источник пресной воды, построить деревянные дома, большие парусные корабли, как у викингов, сторожевые башни. Ловить рыбу и охотиться. Только без огнестрельного оружия! Из лука! Мы вернемся к истокам цивилизации. В нашей деревне не будет зависти и злобы, потому что не будет денег и все будут между собой равны.

— Здорово, — сказал Лоцман, — я бы хотел быть капитаном на парусном корабле, таком, как у викингов.

— Будешь! — пообещал Федор так, как будто ладья уже стояла у причала и ждала только назначения капитана.

Через три дня жизни на свалке идея построения собственного деревянного поселка на берегу мощной реки среди густых сибирских лесов настолько охватила ребят, что разговоров ни о чем другом у них просто не было. Федор был счастлив, обретя статус наставника. Он мог передавать свои знания и жизненный опыт, которые считал бесценными, и это все принималось ребятами, которым не хватало в жизни отеческой заботы старшего человека, с благодарностью и вниманием. Только Иван не выказывал восторга. Время уходило, а он так и не. собрался к отцу.

И все чаще вспоминал маму, которую, как ему теперь казалось, обидел он совершенно, незаслуженно. Но вернуться домой он пока не считал для себя возможным. Он не мог бросить и предать только что приобретенных настоящих друзей, не мог оставить их бродяжничать по вокзалам и помойкам, превращаться в вонючих маленьких воришек, юных алкоголиков или наркоманов.,

А пригласить их к себе в московский дом, в эти хоромы, где им всем хватит места, он тоже не мог — все-таки он не "был пока еще хозяином своей судьбы и своего имущества. — Да и мама никогда не поймет его, если он приведет в дом беспризорников. А отец должен его понять. Ведь у отца тоже были когда-то его верные друзья, его бригада, которой он очень дорожил.

Отец должен его понять, принять вместе с пацанами, только нужно как-то до него добраться всем вместе. А как это сделать, если по всей Москве люди Шамана ищут их, если с электрички стопроцентно их стайку сразу же ссадят первые попавшиеся милиционеры и отправят всех в приемник-распределитель. Иван думал-думал, но решение никак не приходило в его голову

Когда страсти в «офисе» Шамана накалились до предела, за его спиной появились четырё типа, словно только что сошедшие с привокзального щита «Их разыскивет милиция». Они сжимали в руках биты и цепи и угрожающе ими поигрывали. Но Саше Белову, когда он понял, что переговоры с лидером привокзальных рэкетиров зашли в тупик, было на это наплевать — он думал только о сыне.

— Я тебя предупреждаю на полном серьезе, Шаман, — произнес он, — если хотя бы волос упадет с головы моего ребенка, я тебя урою!

Шаман Белого не боялся. Те люди, которые приходили к нему от высокого чиновника и авторитетного пахана, дали ему разрешение в случае, если Белов поимеет глупость заявиться один или с какой-ни-будь мелкой сошкой, без разговоров отправить его на тот свет. Но Белый пришел не один, а Шмидт не был мелкой сошкой, и такая расстановка сил поставила Шамана в тупик.

Он ничего не ответил Белову на его угрозу. В данный момент сила была на его стороне — он играл на своем поле, поэтому Белов, а за ним и Шмидт поднялись с дивана и вышли сначала из офиса Шамана, а потом и из игрового зала, в котором слышался шум падающих в лоток монет.

— Наконец-то я услышал настоящего Сашу Белого — сказал Шмидт, — а то я уже думал, что это не ты, а какой-то другой человек с твоей внешностью…

— После того, как я умер и снова воскрес, я и стал абсолютно другим человеком, — ответил Белов, — я уже и сам не рад, что сорвался…

— Ты, может быть, и стал другим человеком, но мир вокруг тебя не изменился, — сказал Шмидт, — нельзя в волчьей стае

стать овцой и наивно рассчитывать, что тебя не съедят. Если мы сейчас не уничтожим Шамана, то он убьет Ваньку. Так что война неизбежна.

— Есть и другой способ, — сказал Белов.

— Какой?

— Найти Ивана раньше, чем его найдет Шаман, — ответил Белый, — тогда и проблема будет снята.

Они спустились с высокого крыльца игрового клуба и сели в бронированный джип, где их ждали Степаныч и Оксана.

Кабан толкнул двери красносибирского диско-бара «Лагуна» и вошел внутрь. Дизайн интерьера его приятно порадовал — светились неоном нарисованные на стенах звезды, в полумраке гуляли по помещению цветные лучи, освещая тела танцующих молоденьких девушек. Кабан представил, как он жмет своими огромными лапами худенькие ножки нимфеток, и приток крови ко всем органам взбудоражил его воображение еще больше.

Кабан подошел к стойке бара и заказал себе коктейль подороже, чтобы произвести впечатление на сидящих поблизости девчонок, которые не без интереса поглядывали на здорового, высокого, явно нездешнего мужчину, похожего на сбежавшего питомца свинофермы. Но даже в его свиноподобии было какое-то обаяние, когда Кабан был в хорошем настроении и улыбался. Он заказал от себя такой же коктейль двум девушкам, которые смотрели на него, а потом присел за свободный столик.

Он не привык сразу же бросаться на добычу, предпочитал сначала осмотреться, выбрать себе жертву. Он любил, чтобы она его возбуждала при одном взгляде на нее. Это было гарантией того, что при интиме он не потерпит фиаско, а будет чудо-богатырем и доставит радость и себе, и ей.

Из группы танцующих в круге девушек выделялась одна. Она была явным лидером, и Кабан заметил, что ее сторонятся даже в танце, чтобы случайно не толкнуть или не наступить на ногу. Она не была красивее всех, но эта вызывающая смелость в ее поведении импонировала Кабану — он любил забавляться не с тихими покорными амебами, а вот с такими дерзкими и самоуверенными красавицами. Хотя назвать ее красавицей было трудно — из-под короткой юбки выглядывали малость кривоватые ноги и туловище было непропорционально длинное. Но именно эта кривизна произвела на Кабана особое впечатление — его просто заколотило от вожделения.

Он встал из-за столика, подошел к бару и попросил самого дорогого вина, какое только есть в заведении. Девушка, поначалу не обращавшая на него внимания, все-таки задержала на нем свой взгляд. Бармен поставил на стойку бутылку вина, и Кабан, даже не взглянув на этикетку, сказал, что берет бутылку. А потом повернулся к девушке и предложил составить ему компанию, потому что ему, одинокому московскому бизнесмену, не с кем даже выпить вина в этом замечательном городе.

— А ты что, правда из Москвы? — спросила девушка, без особых церемоний обращаясь к Кабану на «ты». — То-то я гляжу тебя тут раньше никогда не видела.

Фамильярное в обращении Кабану понравилось. Обычно эта фамильярность в устах девицы означала ее легкодоступность.

— Да, я из Москвы, — небрежно ответил Кабан, — приехал разведать, как тут у вас что. Хочу товар сюда возить.

— Не люблю я вас, москвичей! — грубо сказала девушка. — Деловые все, на понтах, а чего понтоваться-то?

— А я и не понтуюсь, — сказал Кабан.

— А вино тогда зачем самое дорогое берешь? — с подколкой спросила девица. — Ведь даже не знаешь, что это за вино такое. По роже видно, что водки любишь выпить, а выпендриваешься! Ладно, я пошла.

И она повернулась на тонких каблучках, собираясь уйти. Но Кабан слегка удержал ее за локоток — ему девушка импонировала, даже очень.

— Но-но, без рук! — сказала она.

— Погоди, — вежливо попросил Кабан, понимая, что с этой мегеркой по-другому не получится, — не уходи. Удели мне минут пять, поговорим. Я тебя угощу, чем захочешь. Заказывай.

— Ты, москвич, не бедный, я вижу, — сказала девушка, — возьми моим девчонкам-подружкам по коктейлю и мне тоже. И покушать чего-нибудь.

Подружек оказалось пятеро, кроме нее самой, но Кабану пришлось пойти на траты, потому что красносибирская нимфетка тянула его к себе, как промышленный магнит канцелярскую кнопку. И кроме того, Кабан оказался в компании шестерых молоденьких девушек, пересев за их столик.

Он видел, что на него неодобрительно косятся местные парни из всех углов заведения, но на это ему было откровенно начхать, потому что он даже любил такие вот остренькие ситуации, когда приходилось брать крепость с боем, отбиваясь от наступающих врагов, а не просто покупать эту крепость с открытыми уже воротами на Тверской.

Кабан сыпал анекдотами, отчего девчонки дико хохотали, строя ему глазки, и поражал провинциалок широтой души, заказывая все, что они хотели. По московским меркам цены в этом диско-баре было не слишком высокими; а провинциалки не такими наглыми пылесосами, как москвички, которым сколько ни дай — все мало, так что можно было расщедриться.

Сам Кабан хлестал немецкое разливное пиво, закусывая его жаренными в соевом соусе креветками. Он уже выяснил, что предмет его вожделений зовут Диана, но на всякий случай присматривал себе из ее компании еще парочку запасных — больно уж независимо Диана продолжала себя вести, как бы с ней не вышел облом и динамо. Хотя она, нагнувшись губами к самому его уху, сказала фразу, которая его обнадежила:

— А ты не такой уж говнюк, как все москвичи. Нормальный пацан.

Пацан зарделся от удовольствия, почувствовав ее горячее дыхание возле своего уха. Он решил, что пора отлучиться в туалет, заодно посмотреть на себя в зеркало — не торчат ли волоски из носа и вообще как он выглядит. Кабан извинился, сказав, что сейчас вернется, и ушел в туалет.

Отхожее место диско-бара, куда зашел Кабан, не сверкало чистотой, а сантехника оставляла желать лучшего, но для провинции уровень санитарии был вполне сносным. К тому же не сантехника заботила сейчас возбудившегося Кабана. Только он закончил свои дела у писсуара, как дверь открылась и в туалет ввалились три пацана достаточно крепкого сложения. Они так и остались стоять у двери, и Кабан понял, что пришли они сюда не пописать.

— Т-ты, м-мудак, — заикаясь, начал один, — отвали от н-наших девочек и в-вали, отсюда.

Кабан стоял у крайнего писсуара возле- стены, почти в углу, в котором уборщица оставляла орудия своего труда — хорошую швабру с металлической ручкой и цинковое ведро. Ведро скорее всего Кабану не понадобится, а вот швабра может пригодиться. «Парламентер» явно побаивался Кабана, отчего его природное заикание приняло патологическую форму.

— А чего, ребята? — добродушно спросил Кабан, застегивая ширинку. — Я сижу, пью пиво, вас не трогаю. Чего вам надо-то?

— Чтобы т-ты, м-мудак, с-свалил отсюдова, — пояснил «парламентер», — иначе м-мы тебя завалим.

— М-м, к-как с-страшно, — передразнил его Кабан, — я счас описаюсь от с-страха.

Лицо у заики вытянулось и позеленело от злости. Он дернул рукой, и из нее выскочила, раскрываясь, телескопическая металлическая дубинка. Парень кинулся на Кабана, но тот резко развернул корпус, схватил швабру и концом ее, как копьем, ударил нападающего прямо в лоб еще до того, как он сделал полный замах своим оружием. Парня перевернуло в воздухе — ноги его еще бежали вперед, а голова полетела назад. Он рухнул на кафель и выронил свой телескоп.

Второго нападавшего Кабан ударил другим концом швабры с тряпкой. Она обмоталась вокруг головы противника, Кабан дернул, парень полетел в сторону кабинок, выбил спиной дверь и рухнул на унитаз. Третий хотел сбежать, но Кабан зацепил его ногу планкой швабры и дернул на себя. Тот упал на грязный пол лицом вниз, а Кабан придавил его коленом к кафелю и за волосы оттянул назад голову.

— Очнетесь, сваливайте отсюда через кухню! — посоветовал он. — Увижу вас в зале, порву на кусочки и отдам повару поджарить. Понял?. -

— Да… — прохрипел парень.

Кабан резко нагнул его голову вниз, ударив в пол носом, и парень под его коленом обмяк. Кабан встал, посмотрелся в зеркало, поправил одежду и направился в зал.

Выйдя на танцпол, он увидел, что Диану под руки тащат к выходу два мужика, а девушка сопротивляется и пытается вырваться, нещадно ругаясь и пиная своих обидчиков по ногам. Кабан быстро догнал их и поинтересовался, в чем дело.

Один из мужиков, похожий на итальянского гангстера, сухощавый, с близко посаженными глазами, повернулся к Кабану и спросил:

— Чего тебе надо, жирный? В табло давно не получал?

Кабан не любил, когда его обзывали «жирным», поэтому он схватил, сухощавого за плечо, намереваясь кинуть его под столы. Но тот оказался весьма быстрым, от захвата Кабана ушел и коротким тычком влепил ему кулаком прямо в нос. Кабан пошатнулся, отступил назад, но устоял.

— Чего, мало тебе? — спросил гангстер. — Сейчас добавлю!

И он ринулся на Кабана, замахнулся, ударил, но в этот раз Кабан перехватил его руку, врезал ему в челюсть своим пудовым кулаком справа, а слева дал по ребрам так, что того согнуло пополам. И тогда вмешался второй — здоровенный, под стать Кабану детина. Он легонько толкнул Диану на кресло у входа, а сам бросился на Кабана. Если бы в чистом поле столкнулись два трактора, шуму было бы меньше.

Кабан понял, что перед ним не просто хулиганы, каковых он только что размазал по кафелю в туалете, а настоящие бойцы. И первый — сухощавый, и второй — бугай были явно тренированными и побывали не в одной драке. Ему приходилось туго — на каждый свой удар он получал в ответ такой зубодробительный тычок от бугая, что едва удерживался на ногах.

Но все же Кабану удалось поймать на обманный прием местного громилу, бросить его через себя прямо на столик спиной. Но в это время очнулся сухощавый и бросился на Кабана. Он запрыгнул ему на спину, как обезьяна, и сжал горло железным захватом. Кабан, как ни крутился, скинуть его с себя не мог. В это время с разломанного вдребезги столика поднялся здоровяк.

— Мочи его, Герман! — крикнул сухощавый.

— Мочу Дуба! — крикнул бугай, и Кабан получил такой сильный удар в солнечное сплетение, что перед глазами его поплыли круги, а дыхание сперло.

Дальнейшее он вспоминал уже с трудом. Его повалили и стали бить ногами. Он пытался подняться, но получил стулом по голове и снова упал. К его избиению, по-видимому, подключились парни из туалета. Кабан попытался уползти, спрятаться под столом, но не получилось. Он катался по полу, получая сильные удары по корпусу и голове, пока визг и крики, стоявшие у него в ушах, не стали растянутыми и низкими, как в магнитофоне, потерявшем скорость. Сознание его отключилось, и он провалился в глубокую черную яму.

V

Когда Ольга увидела своего бывшего мужа Александра Белова и Шмидта вместе, она взбесилась. По ее мнению, они должны были избегать друг друга, а при встрече бить друг другу морду до кровавой пены. Но они мирно сидели за столиком в кафе недалеко от Фонда «Реставрация» и что-то обсуждали. Ольга обнаружила их не случайно. Она следила за Шмидтом. Тот, конечно, заметил эту неумелую слежку, но показывать этого не стал — ждал, чем кончатся первые опыты новоявленной мисс Марпл.

Они с Беловым сидели в кафе и обсуждали дальнейшие планы поиска Ивана. Информация была разрозненной. Откуда-то приходили известия, что Ивана видели в районе трех вокзалов, а кто-то говорил, что Иван исчез из города.

Найти маленького Человека в огромном мегаполисе, да еще того, который не хочет, чтобы его находили, весьма трудно. Прошло уже больше недели после того, как Иван подстрелил человека Шамана. Белов нервничал — Рыков ему звонил каждый день, и Саша знал, что генеральному на комбинате сейчас он очень нужен, но Рыков даже словом не обмолвился о возвращении Белова в Красносибирск — он понимал, что сын для Александра важнее комбината. Понимал и не упрекал.

Ольга появилась перед Беловым и Шмидтом, как Конек-Горбунок перед сказочным Иваном, ноздри у неё раздувались, как у вислоухого героя сказки, только что копытом не била.

— О, Ольга! — изобразил на лице удивление Шмидт. — А ты как здесь?

— Проездом, — ответила она, бросая гневный взгляд в сторону Белова.

— Присаживайся, пообедай с нами, предложил Шмидт, — тут хорошее меню и неплохо готовят.

— С вами? — гневно вопросила Ольга, т-Так вы, я погляжу, лучшие друзья?

— Оля, а в чем дело? — подал голос Белов. — Я не понимаю причину твоей злости!

— Ты не понимаешь? — переспросила она, подвинула стул и села рядом со Шмидтом. — Ты не понимаешь, а я тебе объясню! Я считаю, что это ты, ты, ты виноват в том, что Иван убежал из дома.

— Ну, я-то тут при чем? — удивился Белов. — Меня и вовсе рядом не было…

— Не было, это точно, — согласилась Ольга, — тебя никогда не было рядом с нами, когда ты был нам нужен. У тебя всегда были более важные дела, чем я или Иван. Зачем ты сейчас приехал? Кто тебя позвал? Ты, Дмитрий, позвал его?

Но за Шмидта ответил Белов:

— Мне пришел факс в офис, что Иван пропал, я тоже думал, что его послали Дмитрий или ты, но оказалось, что ни ты, ни он его не отправляли.

— А кто же его отправил? — усмехнулась Ольга. — Сам Иван?

— Возможно, факс послал Кабан, — вставил Шмидт, — я подозреваю, он тоже занят поисками Ивана.

— А я подозреваю, что Ивана украл сам Белов, — сказала Ольга, — и он знает, где сейчас находится Ваня, а нас водит за нос, издевается над нами и ухмыляется еще!

Ольга кричала на все кафе и стучала сумкой прямо по столу.

— Оля, ты не права, — сказал Шмидт, прижимая рукой ее сумку, — Саша не похищал Ваньку, мы вместе ищем его, но пока безуспешно.

— А ты, Шмидт, ты ведь до сих пор его боишься! — выпалила Ольга прямо в лицо

Дмитрию. — Ты ведь никак не отделаешься от ощущения, что он твой шеф, твой начальник! А знаешь почему? Потому что ты вечный зам, ты никогда не будешь первым ты всегда будешь замом!

— Ну хватит уже! — вспылил Шмидт, но сказал это негромко. — Несешь околесицу!

— А ты ударь меня! — издевательским;, тоном предложила Ольга. — Белов бы ударил, не задумался! Он однажды чуть меня не изнасиловал! Вы же, мужики, привыкли решать проблемы с помощью силы! Ну, ударь, ударь!

— Чего ты добиваешься, Оля? как можно; спокойнее спросил Белов.

— Чтобы ты уехал и никогда больше ни в моей жизни, ни в жизни Ивана не появлялся! — ответила она.

— Это невозможно, — помотал головой Белов. — Ванька мой сын, мой единственный сын, я его люблю и не собираюсь от него отказываться.

— От тебя только зло! — громко сказала Ольга. — Ты приносишь сыну только зло! Ты ему не нужен!

— Это неправда, — попытался вставить свое слово Белов, но, похоже, она его не слушала.

Ольга поднялась со своего места и быстро пошла к выходу. Оба мужика переглянулись.

«Тяжело тебе, наверное, с ней приходится», — подумал Белов.

«А тебе легче, что ли, было?» — в ответ подумал Шмидт.

И никто не подумал о том, что в этот момент происходило в голове у Ольги.

Иван придумал способ, как им всем уехать в Красносибирск. Нужно было достать поддельные свидетельства о рождении, купить билеты, и Федор мог бы их отвезти на поезде куда угодно как сопровождающий детского лагеря. На дворе было лето, и такой расклад не вызвал бы ни у кого никакого подозрения.

Но были определенные трудности в осуществлении этого плана. Иван не знал, где достать поддельные свидетельства о рождении, но это точно знали Тимоха и Лоцман. И вторая трудность заключалась в том, что практически все деньги, отнятые ими у Кабана, они уже потратили. Как-то очень быстро они закончились.

У Лоцмана совсем порвались кроссовки — купили новые, у Ботаника очки сваливались с носа — купили новые, Тимохе купили куртку, ну и еще по мелочи — кушали сладко, пепси-колы пили вдоволь, в «Макдоналдс» сходили пару раз. Дядю Федора опять же приходилось содержать. Короче, денег не было, но была идея, а это уже полдела.

Но Ванькин план лопнул, как мыльный пузырь, как только он начал рассказывать его своей компании. Оказалось, что паспорта у дяди Феди нет — его у него отобрали бандиты Шамана, когда собирались заставить его просить для них милостыню. То есть документов не было не только у ребят, но и у старшего. Это был полный облом.

— Так что, нам тут теперь и сидеть все время на свалке? — сердился Иван. — Я скоро уже вонять буду, как мусорный бачок! Деньги кончились, надо что-то делать!

— Давайте поселковый магазин ограбим, — предложил Тимоха, — пистолет у нас есть. Эх, жаль, я тогда так и не слазил в канализацию за вторым стволом!

— Нет-нет, — замотал головой Федор, — грабить мы не будем. Я все-таки старший, ребята, я и буду думать, где деньги достать!

— Ну и где? — спросил Иван.

Но дядя Федя тем и отличался от всех остальных людей, что он был теоретик, а не практик. Теоретически он мог предложить, где взять деньги, но практически все его идеи не выдерживали никакой критики. Это он и сам понимал, потому промолчал, чтобы лишний раз не позориться перед ребятами.

— Давайте сейчас спать, — предложил он, — как говорится, утро вечера мудренее. Завтра что-нибудь придумаем.

Ивану не спалось под картонными ящиками, из которых был сделан потолок их общего дома. Он думал о том, что слишком далеко уже зашел в своих приключениях, что наверняка мама уже сообщила отцу о том, что он пропал. А если она не сообщила, то сообщил Шмидт.

Федор лежал и думал о том, как же ему помочь этим мирно храпящим пацанятам, которые так неожиданно появились в его неприкаянной жизни. Само собой, и у него надежда была только на Белова — нужно было как-то добраться к нему в Красносибирск или хотя бы позвонить откуда-то. Но, ведь он даже номера телефона с собой не взял — думал все, прошлое вычеркнуто и начинается новая жизнь. А нет — прошлое не отпускало.

И тут Федора осенило! Как же, он совсем забыл о замечательном Арсении Степановиче Власове, который был «старостой» их поселка на свалке до того, как произошла вся эта история с нефтеперерабатывающим заводом и со свалки им пришлось уйти. Степаныч заправлял своей конторой ООО «Дистрибуторъ», Федор знал, где находится его квартира, помнил адрес неточно, но разве это помеха?

Во-первых, Степаныч никогда не выгонит их из дома — все-таки не на свалке жить. Это сейчас погода хорошая, а вдруг дожди зарядят — долго ли они под картонными коробками протянут? Во-вторых, от Степаны-ча можно позвонить Белову в Красносибирск. Если даже Власов и не знает нового номера телефона Белова, то уж из дома через справочную можно будет его отыскать.

Федору настолько понравилась эта идея, что он не мог заснуть практически до утра, ждал рассвета, чтобы поведать свою идею ребятам, ворочаясь на импровизированном матрасе из старых пластиковых мешков, набитых ветошью. Под самое утро он заснул и проснулся как обычно от пронизывающего утреннего холода, который не давал спать дальше.

Обычно вся их компания поднималась с рассветом, разводила костер, у которого грелись и спали до полудня. Первым встал Ваня и начал возиться с картоном и бумагой, выкладывая кучу для костра. Федор подошел к нему и рассказал свою идею относительно того, что он съездит к Арсению Степановичу Власову — их общему с отцом другу, а там что-нибудь придумают.

Эта идея была уже вполне разумной, а не из области фантастики, как те, что предлагал дядя Федя раньше. Костер разгорелся, полусонные ребята подползли к нему поближе, а из утреннего тумана вышел «староста» здешней свалки — маленький круглый бомж по кличке Бобер. Торчащие изо рта передние зубы и сутулая округлая спина делали бомжа очень похожим на этого зверька.

— Сидите? — вместо приветствия спросил он, разглядывая ребят.

Что-то в его взгляде было хитрое и хищное. Федор понял, что Бобер хочет с них поиметь еще денег за проживание на своей территории, и поэтому сказал, что, Возможно, они поживут на свалке до вечера и сегодня же уедут.

— Да живите-живите, — неожиданно радушно улыбнулся Бобер, оголяя выпирающие зубы, — что мне, места мало?

Он развел руками, показав сколько у него места. Места действительно было много — от края до края простиралось поле, сплошь покрытое продуктами человеческой жизнедеятельности. Бобер ушел, а Федор стал собираться в дальний путь — ему нужно было застать Власова дома, пока тот не ушел на работу, а то потом лови его по всему городу — он же на колесах, или жди у подъезда до вечера. Для этого визита Федор сбрил бороду, постригся ножом и переоделся в более-менее приличную одежду, чтобы бандиты Шамана при встрече не могли его сразу узнать. Но вероятность его встречи с ними была ничтожно мала — В город он будет добираться по железнодорожной ветке, где работает другая «бригада», не шамановская.

Ребята проводили Лукина, до дороги, что вела через поселок к железнодорожной станции, и вернулись к своему жилищу, которое называли дачей. Ближе к полудню потеплело, ребята поймали и зажарили на костре чайку. Только собрались есть, как на горизонте появилась машина. Нездешний транспорт — все грузовики и легковушки, которые приезжали на свалку, ребята знали назубок, а тут какой-то джип. Пацаны стали всматриваться.

— Может быть, это дядя Федя уже возвращается? — предположил Лоцман. — Со своим другом?

Рано ему еще… — ответил Иван. — Он, наверное, еще до города-то только добрался…

— Давайте от греха подальше спрячемся, — предложил Тимоха.

В этот момент из-за ближайшего склада картонных коробок выскочили люди Бобра — местные бомжи. Они повалили ребят и прижали к земле. Тимохе и Лоцману удалось вырваться и отбежать в сторону, а вот Ивана и Ботаника скрутили крепко и не отпускали.

Джип тем временем подъехал совсем близко. Бобер залез Ивану за пазуху и вытащил пистолет. Из джипа выпрыгнул человек со зверской физиономией, за ним еще несколько типов в черных водолазках, вооруженные пистолетами. Главарь быстро подошел к прижатому к земле Ивану и поставил ему грязный ботинок на голову.

— Не тронь его, ты, а то башку расшибу! — крикнул Лоцман, размахнулся и запустил камнем прямо в предводителя бандитов.

Но, видимо, сказалось волнение — он и попал. Камень пролетел мимо и упал на. землю. Бомжи попытались поймать Лоцман на и Тимоху, но главарь бандитов жестом, остановил их — ему не нужны были беспризорники, он приехал только за одним — за младшим Беловым. Он приказал бомжам тащить Ваню в машину, а Ботаника отпустить.

Бомжи выполнили его приказ и, наградив Ботаника сильным пинком, всем гуртом потащили Белова к джипу, возле которого, стояли бандиты. Бобер отдал бандитам пистолет, который вытащил у Вани. Главарь оглядел пистолет, ухмыльнулся и спрятал его к себе за пояс. Затем приказал своим бандитам вытащить из багажника джипа два ящика водки, несколько пакетов с едой и отдать все это Бобру в качестве оплаты за то, что тот разыскал для него Ивана.

На свалке, как на необитаемом острове, деньги цены не имеют; натура — вот, что имеет цену: еда, питье, одежда. Увидев выпивку и жрачку, бомжи оживились, загалдели. Два резвых помощника Бобра, которые и смогли поймать верткого Белова-младшего, потащили ящики в сторону своего жилья.

Пацаны не знали, что делать — стояли поодаль. Им, троим малолетним бродягам, не справиться даже с горсткой бомжей, не говоря уже о вооруженных и накачанных людях у джипа, им никак не помочь Им ну, не вытащить его из беды. Тем временем Ивана затолкали в джип, дверцы захлопнулись, и машина, развернувшись, укатила в сторону города.

Кабан очнулся в каком-то подвале среди водосточных труб, с которых капал осевший конденсат. Он был прикован наручниками к крюку в стене и лишен возможности двигаться. Тело побаливало, очевидно, досталось ему основательно. Напротив него восседал на стуле человек средних лет, седой, в очках в золоченой оправе, и наблюдал за тем, как Кабан приходит в себя. G двух сторон от него стояли те самые мужики, с которыми он сцепился в баре «Лагуна» — сухощавый и здоровяк. Кабан пошевелился, напряг мускулы, чтобы проверить прочность своего прикрепления к стене.

— Сиди, не дергайся, кабан, — прикрикнул на него сухощавый.

Кабан сначала удивился — откуда им известна его кличка, а потом испугался — его раскололи. Это люди Белова — они вычислили его и сейчас начнут пытать!

— Ты кто такой по жизни? — спросил седой, вертя в руках поддельный паспорт Кабана.

— Просто человек, — осторожно ответил Кабан, — бизнесмен…

— Чего делаешь в этом городе?

— А сам-то ты кто будешь, чтобы мне вопросы задавать? Прокурор или следак ментовский?

Эта вспышка самоутверждения не прошла для Кабана бесследно. К нему подскочил сухощавый, которого здоровяк в баре назвал Дубой, и с размаху несколько раз врезал Кабану кулаком под дых. Дыхание у Кабана сперло, он закашлялся и понял, что сейчас не время качать права. Нужно играть в придуманную Зориным легенду, что он московский бизнесмен, приехавший в Красносибирск для продвижения товара. Но тут он вспомнил, что они знают его кличку. Ну и что? Он будет стоять на своем: никакой он не Кабан и знать такого не знает.

— Я приехал в Красносибирск по делам… хочу товар сюда возить… конфеты… — отдышавшись, промямлил Кабан.

— Какие конфеты, ты чего тут гонишь? — снова подскочил к нему Дуба.

— «Белочка» и «Мишка на Севере», — ответил Кабан, — хорошие конфеты… отечественные…

Дуба замахнулся, чтобы снова врезать ему, но седой только кашлянул и тот отскочил от Кабана.

— Я смотрящий за Красносибирском, — представился седой, — кличка моя Семен. И в том баре, где ты мебель развалил и пацанов моих оскорбил действием, тоже моя территория.

— Мне с седьмого класса синяков никто не ставил, — прогудел Герман, прикладывая тряпку к глазу, — я за этот синяк тебя «Мишка на Севере», самого в синяк превращу!

— А что, мне под вас ложиться надо было? — . рассердился Кабан. — Не на того напали!

Дуба снова подскочил, чтобы двинуть Кабану, но в этот момент дверь в подвале скрипнула и девичий голос крикнул:

— Не трогай его!

Кабан приоткрыл глаза и увидел Диану. Она шла прямо к нему.

— Как ты нас нашла? вскочил с места Семен. — Я же приказал тебе сидеть дома!

Кабана и вовсе оторопь взяла — неужели он запал на молоденькую любовницу смотрящего? Недаром же она и вела себя в баре так независимо. Хорошо, еще не дошло у них до гостиничных утех — иначе бы точно не сносить Кабану головы.

— Этот, — Диана ткнула пальцем в Кабана, — ни в чем не виноват! Он поступил, как настоящий мужчина. Увидел, что меня Дуба с Германом тащат, а я упираюсь, и за меня заступился! Не бросил меня, не спрятался, а заступился!

— Он молодых наших троих в туалете положил! — вставил Дуба — Я их туда отправил, чтобы они его задержали, чтобы без проблем все было! Мы Диану нашли, а она домой ехать не хотела, и этот жирный еще пасся рядом. Что было делать?

Не называй меня жирным! — рассердился Кабан.

Дуба подскочил и врезал ему в челюсть.

— Папа! — закричала Диана.

«Так это отец ее! — понял Кабан. — Все-таки это лучше, чем если бы Семен оказался ее любовником».

— Хватит его бить, — спокойно произнес Семен, — отцепите его!

Дуба и Герман подчинились. Опасаясь получить тычка, отцепили Кабана. Тот встал со стула, разминая руки. Драться не полез.

— Так, говоришь, конфеты хочешь возить? — спросил Семен и, не дождавшись, ответа, сказал: — Конфеты это хорошо. Конфеты детям нужны, особенно «Белочка» и «Мишка на Севере». Но нужно обсудить наш сладкий процент с этого дела.

— Давай обсудим, — согласился Кабан, — но не здесь же…

Когда они выходили из подвала, Дуба, уже понявший, что конфликт исчерпан, подошел к Кабану и сказал:

— А ты ничего машешься. Тебе бы не конфетами, а делом заниматься.

И тут Диана оттеснила Дубу от Кабана, взяла его под руку и сказала Дубе:

— А ты не подлизывайся. Получил, за дело, нечего было лезть. Не дал мне спокойно посидеть, поговорить, потанцевать.

— Все претензии высказывай своему отцу, — хмуро буркнул Дуба и отошел в сторону.

VI

Утром Белов собирался вместе со Степанычем на его возвращенной «девятке» проехаться по вокзалам. В дверь власовской квартиры неожиданно позвонили. «Слишком рано для гостей», — подумал Белов и осторожно глянул в глазок. В первый момент он не узнал Федора без бороды, а когда узнал — не поверил, что «блудный сын не в лесу строит скиты» а все еще в Москве. Саша распахнул дверь, и тут настал черед Лукина удивляться.

— Александр? — воскликнул он, не веря своим глазам, — Ты здесь? А мы тебя ищем]

— Кто это мы? — усмехнулся Белов, пропуская странника в квартиру — Или ты как Николай Второй?

Федор только открыл рот, чтобы все прояснить, как в дверях прихожей появился Власов. Он увидел давнего товарища, всплеснул руками и бросился обнимать его, крича:

— А где борода твоя? Где патлы? Ты что, имидж сменил?

— Прячусь я от злых людей, — пояснял Федор, стараясь вырваться из жестких объятий Арсения Степановича, — поэтому вынужден прибегнуть к конспирации.

Власов потащил Лукина на кухню, где по старой памяти предложил товарищу по свалке стаканчик водки, которую Федор с негодованием отверг, что крайне удивило и заинтересовало Власова. Тогда он предложил ему омлет и чашку чая, от чего Федор не отказался. Белов потянул носом аромат, исходивший от одежды и волос Лукина. Запах был слишком характерным, чтобы Белов не узнал его.

— Никак ты на свалке опять прописался? — спросил он.

— Временно, друг мой, — ответил Федор, — только чтобы переждать опасные времена. А ты что в Москве делаешь?

— А я, друг мой, — ответил Саша, передразнив философа, — тоже в столице по делам нерадостным.

И он вкратце пересказал ему историю бегства Ивана из дому и их безуспешных поисков. Федор слушал молча, едва заметно улыбаясь. Он явно оттягивал ту приятную минуту, когда скажет Белову, что его сын вместе с ним и с друзьями тоже живут на свалке.

— Вот, Федя, такие дела нехорошие, — закончил Белов, — на Красносибирском комбинате дел невпроворот, а я тут в Москве задержался. Не могу я уехать, пока Ивана не найду.

— Ну, найдешь ты его, — спросил Федор, — и что дальше?

— Домой отвезу к матери, — ответил Белов.

— А если он не захочет к матери ехать? Если он с тобой захочет ехать в Красносибирск? — спросил Федор.

Белов развел руками и покачал головой — мол, найти бы сорванца сначала, а потом уже эти все проблемы отпадут сами собой.

— Считай, что ты Ивана уже нашел!

с гордостью произнес Федор, задрав вверх плохо выбритый подбородок. — Твой сын меня, между прочим, от людей Шамана спас!

— Так это из-за тебя он человека подстрелил? — догадался Белов, которому эта история была известна, неизвестны только действующие лица, кроме, разумеется, Ивана.

— Не человека, а скотину настоящую, — ответил философ, — они меня зарезать собирались, а Иван спас меня.

— А где, где он сейчас? — засуетился Белов. — На свалке? Так поехали скорее, чего же мы тут сидим!

— Погоди ты, — пробасил Власов, — дай человеку омлета поесть, а потом сразу же и поедем. Теперь уж Иван никуда от нас не денется.

Бобер неожиданно побежал прямо на ребят, и они бросились от него врассыпную. Но здоровье бомжа, подорванное бесконечными возлияниями, не позволяло ему бегать без одышки, да и сейчас он не хотел никого поймать — только пугануть пацанов, чтобы убирались со свалки.

— Ну, блин, черт беззубый, — ругнулся на него Лоцман, поняв, что Бобер не будет его преследовать, — погоди, найду отчима Ивана, он приедет, с тебя три шкуры спустит.

— Если не уберетесь отсюда, — пригрозил Бобер, — велю мужикам вас поймать, а вечером зажарим и съедим!

Но уйти со свалки ребята не могли, ведь должен был приехать Федор, его нужно было предупредить, чтобы не ходил на то место, где они жили — «подпевалы» Бобра могли его избить и даже убить. Поэтому ребята отправились к дороге, ведущей на свалку от города, и стали ждать своего старшего друга.

Прошло около часа, прежде чем с трассы в направлении свалки свернула белая «девятка» — тоже не здешняя. Лоцман встал на пригорке, чтобы из машины его было видно — если это Федор едет, то он увидит его и машину остановит, а если кто другой, так проедет мимо,

«Девятка» тормознула, дверцы открылись, и из нее выскочили сначала Федор, а потом еще один мужчина, которого все трое сразу узнали по фотографии в газете, которую Иван носил с собой — это был отец Ваньки собственной персоной. Пацаны сорвались с места и побежали к машине.

— А где Иван? — спросил Белов, разглядывая ребят.

И они, перебивая друг друга, стали рассказывать о том, что с ними случилось, когда Федор уехал в город. Белов, слушая, мрачнел все больше и больше, а Федор пенял на Власова — вот, мол, пристал со своим омлетом, теперь опоздали. Степаныч не оправдывался, хотя понимал, что омлет тут ни при чем — они бы все равно не успели вовремя.

Из рассказа пацанят Белов сделал вывод, что главарь бандитов, приезжавший за Иваном, скорее всего, Шаман. Его предположение подтвердил и Тимоха, сказав:

— Он косил, как будто у него стеклянный глаз.

Как бы там ни. было, нужно было знать наверняка, кто увез Ивана, а для этого стоило бы расспросить предводителя помоечного братства.

— Ладно, — хмуро сказал Белов пацанам, — ждите нас здесь, никуда не уходите. Мы минут через двадцать вернемся и вас заберем с собой в город.

Он повернулся и решительно пошел в сторону машины.

— Вы куда, дядя Саша, их же там много? — крикнул ему вслед Лоцман.

Белов повернулся и посмотрел на рыжего мальчугана. Тот назвал его дядей, как будто был его племянником. Крепкий парнишка, похож на Фила в детстве, только тот рыжим таким не был, зато второй, чернявый, даже чертами лица напоминает Космоса, а вот третий, в очках — ну, никак на Пчелу не тянет. Это друзья его сына, а не его, так чего же он хочет — ведь ничего в жизни не повторяется, в одну реку дважды не войдешь. Главное, чтобы с этими ребятами не случилось того же, что случилось с его друзьями.

— Ничего, — ответил он, улыбнувшись, — где наша не пропадала…

И он сел в машину Федор поспешил за ним, а Власов уже давно достал из багажника бейсбольную биту, которую после случая столкновения всегда теперь возил в багажнике своей «девятки», v Бобер и его компания в количестве пяти особ, приближенных к «императору помойки», устроились на солнечной «поляночке», расстелив подстилку и выставив стройный ряд бутылок с водкой на боковой стенке поваленного старого шкафа. Остальные жители помойного поселка стояли поодаль, ожидая милостивого разрешения Бобра приложиться к пластмассовому стаканчику. Возлияния шли уже вовсю, поэтому Бобер и его приближенные были изрядно навеселе и на приближение белой «девятки» среагировали бахвальством и матерными выкриками.

Бобер был рад, что подслушал позавчера вечером разговор ребят у костра, что, мол, ищет Ивана Шаман, с которым командир бомжей был знаком не понаслышке — одно время работал под его крышей в электричке под видом отставного офицера-десантника. Бобер, почуяв носом запах легких денег, немедленно послал в район трех вокзалов своего гонца, чтобы тот сообщил, что Иван Белов, которого Шаман ищет по всей Москве, находится на подведомственной ему свалке.

У Бобра было два подпевалы, которые и поймали Ивана. Мужики лет под тридцать, вполне еще резвые и сильные, сами откуда-то из СНГ приехали на заработки в столицу — оказались на помойке. Если Бобер прикажет этим своим подпевалам поймать пацанов, то точно поймают — ведь удалось им Ивана скрутить, а тот шустрый, как мышь. И правда ведь съедят гады!

«Девятка» Власова, остановилась неподалеку от полянки, где пировали бомжи. Из машины вышел Белов, а за ним и Федор… Увидев тщедушного философа, Бобер расслабился и с усмешкой посмотрел на Белова, который стоял, сцепив руки за единой. У Бобра и раньше была мысль надавать философу по мозгам за то, что тот приставал к нему со своим учением о мусоре, но раньше для Бобра Федя и его малолеткй были источником наживы — он сдавал им землю на помойке. А теперь, когда более выгодная сделка уже состоялась, Федор не представлял никакой ценности.

— Эй, философ, ты чего бороду сбрил? — пьяным голосом закричал ему Бобер. — Жениться собрался?

Вся компания дружно загоготала, а один из Бобровских подпевал крикнул, указав грязным пальцем на Белова:

— Конечно, жениться! Не видишь, что ли, он даже с невестой сюда приперся!

Эта шутка развеселила пьяную компанию еще больше. Белов, которого представили невестой, и бровью не повел — что ему обращать внимание на брехню каких-то отбросов. Хотя — стоп? Давно ли он сам был таким же? Так же пил с Федором и Витьком на горочке водку из пластмассовых стаканчиков и любовался на закате стаей черных ворон.

— Бобер! — смело выкрикнул Лукин. — Ты этот балаган заканчивай! Ты куда мальчишку дел, кому продал? За ним его отец приехал.

Федор кивнул на Белова. Саша все еще стоял молча, раздумывая, как ему поступить в сложившейся ситуации. По-христиански поступить или же чуток отступить от данного самому себе слова — больше крови не проливать.

— Это отец? — деланно удивился Бобер. А мы подумали, что это твоя невеста! Мать твою так!

Шутка, повторенная дважды, не смешна, но компанию она развеселила еще больше.

— Тащи сюда философа, приказал Бобер одному из подпевал, — я ему стакан налью, чтобы выпил. А потом дам в рог за то, что посмел на мою землю ступить без разрешения.

Подпевалы бросились вдвоем выполнять приказ главного. Федя отступил назад, испуганно оглядываясь на Белова и бормоча: «Я не пью водки, я больше не пью водки». Но подпевалы, весело гогоча тянули к нему руки, не обращая внимания на стоявшего рядом Белова и сидевшего в машине Власова. Один из подпевал толкнул Сашу, мол, отвали, придурок, чего встал, и тут Белый не выдержал.

Рука его вылетела из-за спины, и в ней провернулась бейсбольная бита, которую он и прятал за спиной. Первый удар пришелся подпевале, который его толкнул, прямо по лбу. Того развернуло, и он рухнул на землю. Другой опомнился и кинулся на Сашу, но ударом по ребрам Белов заставил его согнуться, а потом рубанул сверху.

Бобер выпучил глаза, выхватил из кармана нож-выкидуху и закричал диким голосом взволнованной истерички:

— Попишу, как порисую, не подходи!

И тогда Власов нажал на газ, рванул вперед и въехал колесом «девятки» прямо на поляну со снедью, подавив бутерброды с колбасой и пластиковые стаканчики, наполненные водкой. Трое остававшихся еще на ногах бомжей бросились врассыпную, а сам предводитель упал возле дверцы водителя. Стал подниматься, но Власов, резко открыв дверь, ударил ею Бобра прямо по голове. Тот пошатнулся и покатился вниз, прямо к месту, где стоял Белов. Нож-выкидуха потерялся.

Гвардейцы Бобра, увидев, как ловко Белов разделался бейсбольной битой с подпевалами, которые считались местными громилами, ретировались на безопасное расстояние и залегли там. Саша отбросил биту, схватил за грудки Бобра, подтянул к себе и спросил:

— Кто приезжал за моим сыном сюда, отвечай?

— Шаман, это Шаман был, — испуганно ответил тот, — он давно искал Ваню, я об этом узнал и сказал ему, что он у меня, Я хотел народ поддержать, выпить всем…

— Да не всем, — кивнул Белов на стоящих поодаль жителей поселка, — а только своих холуев прикормить ты хотел.

И тут Бобер решил вырваться и, изловчившись, пнул Сашу под колено ногой. Белов сморщился от боли и боднул Бобра головой. Да так неудачно, что выбил ему оба торчавших зуба.

В это время, шатаясь, стал подниматься один из подпевал Бобра. Очнулся, полез в карман, вытащил оттуда длинный нож и замахнулся, намереваясь ударить Белова в спину. Федор бросился вперед, схватил с земли биту, отброшенную Сашей, размахнулся и со всей силы врезал подпевале прямо по макушке. Тот рухнул как подкошенный. Белов оглянулся. В это время Лукин, держа биту, как православный стяг, вознес глаза к небу и сказал негромко:

— Прости меня, господи, за грех мой, как простил того разбойника, что висел рядом с тобой на кресте. Раскаиваюсь я в содеянном, да сам видишь — иначе поступить я не мог.

Часть третья ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

I

Зорин чувствовал себя капитаном на попавшем в шторм судне. Как только он преодолевал одну волну, тут же под килем бушевала вторая, стараясь потопить его корабль. Но он был опытным мореплавателем в океане большой политики, поэтому штурвал держал крепко и из любых штормов умел выруливать. Только что Зорину доложили о том, что Шаману удалось успешно разыскать и захватить Белова-младшего. Он строго-настрого приказал парнишку беречь, чтобы ни один волос не упал с его головы — ведь мальчишка был той самой кнопкой, на которую нужно будет нажать в том случае, если обстоятельства повернуться не так, как задумано Зориным.

Через своих людей в Москве Зорин при-казал передать Шаману, что Белого и дальше нужно держать в неведении, чтобы он пытался найти сына на вокзалах, в ночлежках, но чтобы в Красносибирск и носа не показывал, Разрулив эту проблему и потирая руки в предвкушении сладкой мести и скорого обогащения, Зорин ожидал появления Рыкова-младшего, который приехал якобы купить звуковую аппаратуру для предстоящего празднования юбилея предприятия, а на самом деле для последнего перед покушением на брата разговора с Зориным.

Виктор Петрович был в чудесном настроений, напевал песни своей молодости, помешивая ложечкой чай с лимоном, когда к нему в кабинет буквально вполз Матвей Рыков. Он шел так, будто ему вставили клизму и забыли ее вытащить. Природная смуглость директора по социальным вопросами, быту Красносибирского комбината словно смылась в ванной — Матвей был бледнее сметаны, усы топорщились в разные стороны, а на макушке торчал забавный хохолок, который говорил о том, что младший Рыков давно не гляделся в зеркало и о своей внешности не заботился.

Когда он приблизился к столу, Зорин четко уловил устойчивый запах перегара и заметил, что руки Матвея Алексеевича, в которых он сжимал пухлую папочку, сильно трясутся то ли от волнения, то ли от выпитого вчера зелья. Зорин поморщился от неприятного запаха и предложил младшему Рыкову опохмелиться. Тот отказываться от такого предложения не стал, махнул принесенную секретаршей Зорина рюмку коньяка, закусил лимоном.

— Что, опять вчера переусердствовал в сауне с девочками? — поинтересовался Зорин, который уже заметил, что последнее время у Рыкова-младшего обострилась тяга к алкоголю и изменам жене.

— Да… ну… это… м-м… — нечленораздельно промычал Матвей.

Зорин уже давно утвердился во мнении, что не на ту лошадку поставил — Рыков- младший был, образно говоря, не скаковой лошадью, а клячей, дело которой плестись на скачках в хвосте или того хуже — возить навоз в колхозе из деревни в деревню. Но дело было уже сделано, махина запущена и останавливать ее сейчас, меняя детали, значило погубить с таким трудом скроенное дело.

Приходилось мириться и с алкоголизмом Рыкова-младшего, и с его тягой к девочкам, и с тем, что он мог спьяну перепутать день с ночью, заявиться в подведомственный ему Дворец культуры или спорткомплекс и требовать у вахтера при-гласить к нему в кабинет балетмейстера или тренера по гимнастике, с которыми у него был роман. Зорину обо всех этих про-ступках докладывали из Красносибирска свои люди, но остановить разгул Рыкова- младшего Зорин никак не мог. Приближалась дата праздника на стадионе, когда — пуля снайпера должна была свалить Рыкова-старшего, а поскольку праздником формально заведовал Матвей, то менять его было нельзя.

«Коней на переправе не меняют», — подумал Зорин. Что-то он сегодня зациклился на этих лошадях.

Матвей тем временем раскладывал перед Виктором Петровичем план проведения празднования юбилей и схему расположения аппаратуры и зрителей на стадионе. Он что-то бормотал, рассказывая о том, как полетят в нёбо шары, как дети запустят голубей и праздничная колонна будет шествовать от памятника Ленину, но Зорин слушал его вполуха, потому что наметанным глазом сразу же увидел место в праздновании, когда реальнее всего будет сделать выстрел.

Сразу после выступления заезжей московской звезды будет дан салют. Рыков в это время будет стоять на VIP-трибуне стадиона среди гостей. Зорин недаром побывал в Красносибирске — он походил по стадиону туда-сюда совсем не для того, чтобы взглянуть, где будет стоять сцена и куда поставить надувные батуты для детей, — он решал, куда лучше всего засунуть снайпера. И нашел это место.

И тут Зорина опять охватила злость. Он подумал о том, что совершил ошибку, доверив такое серьезное дело какому-то Кабану, который разваливал все, за что ни брался. Но злость его быстро сошла на нет, когда он подумал о том, что Кабана можно и бортануть, а на его место ввести сто раз проверенного и верного бывшего офицера ФСБ Андрея Литвиненко.

Тем более, что Кабан вообще не давал о себе знать, да и могла ли эта жирная туша провести операцию с той филигранной точностью, как того требовалось Зорину. Нет, на это место годится только Литвиненко. Ему нужно будет всего лишь приехать в день празднования, залезть на башню освещения стадиона и, пока все будут глазеть на салют, всадить пулю в голову Рыкову-старшему. Обдумывая свой план, Зорин не заметил, что Матвей уже закончил говорить и совсем сник в своем кресле.

— Ну что, дорогой друг, — встал из-за стола Зорин и дружески похлопал Рыкова- младшего по плечу, — скоро станешь генеральным директором одного из крупнейших в России предприятий. Или ты не рад?

— Рад, — хмуро произнес Матвей и добавил: — Однажды в детстве Олег меня на спине нес пять километров. Я ногу на рыбалке проколол, и он меня нес всю дорогу. А я… а мы…

«Ну вот! — недовольно подумал Зорин. — Еще этих розовых соплей мне тут не хватало! Вспомнил черт знает что. Как бы он не раскололся братцу о предстоящей операции. С кем приходится работать — одни шизики и слюнтяи. Нет кадров Брежневской эпохи. Зубры повымерли, а новых не выросло».

Зорину приходилось судорожно придумывать какие-то слова, чтобы убедить Матвея, в том, что он поступает правильно и что совесть его не должна мучить. Чтобы младший Рыков не расклеился и не провалил все дело.

— Понимаешь, Матвей, — подсел рядом с ним Зорин, — в жизни, если хочешь чего- то достичь, нужно чем-то и жертвовать, иногда переступать через себя, иногда через свою совесть. Вот, например когда ты новенький экскаватор украл с производства, тебя совесть не мучила? Этот экскаватор, между прочим, стоит около миллиона долларов. Но дело даже не в этом — ты лишил рабочих возможности работать на нормальной технике.

— А вы… откуда вы знаете? — испуган;- но залепетал Рыков-младший. — По доку-ментам этого экскаватора не существовало. Его грех было не… присвоить.

— И не продать в соседнюю область, — ласково добавил Зорин, — и ничего, украл чужое имущество, продал, и совесть тебя не мучила. Хотя этому твоему деянию можно присвоить статус хищения в особо крупных размерах, а это уже статья и срок, я думаю, лет до десяти. Я уже не говорю о том, чего ты наделал на комбинате, пока твой старший брат был в плену. Кто купил дом в Сочи на берегу моря с гаражом под яхту?

— Я люблю море, — заныл Матвей, — я люблю яхту… я не хочу в тюрьму…

— Ты не попадешь в тюрьму, если будешь меня слушаться, — ободрил впавшего в отчаяние Матвея Зорин, — и дом на берегу моря купишь ни в каком-то Сочи, а в Ницце на Лазурном берегу. Будешь на белоснежной яхте рассекать лазоревое море. Нужно чем-то жертвовать, Тима. У тебя обратной дороги нет. Я-то выкручусь, ты же знаешь, с меня все, как с гуся вода. А вот тебя посадят далеко и надолго. А в тюрьме таких, как ты, бывших богатеньких, очень не любят.

Матвея затрясло от страха. И хотя Зорин лукавил — сам он очень побаивался огласки этой истории, времена изменились, Виктор Петрович подрастерял свое бывшее влияние, но Рыков-младший ведь этого не знал. Для Матвея Виктор Петрович был небожителем, которого не может коснуться ни перст Господень, ни указ Президента. А кто он такой, Матвей Алексеевич Рыков?

Жалкий человечишка, для сильных мира сего букашка неразумная.

Я все сделаю, как скажете, — пробормотал он, — я все сделаю…

— Вот и хорошо, вот и славненько, — успокаивал рыдающего Матвея Зорин, по-отечески поглаживая по спине, — все у тебя будет. И вилла на берегу Средиземного моря, и яхта, и жена новая — фотомодель, а не твоя мымра конопатая.

Зорин думал о том, что для такой жал-кой вши, как младший Рыков, и на пулю тратиться не нужно будет — сам себя удавит от отчаяния. Этого в принципе Зорину и надо было. Допустим, Рыков-старший погибнет, а назавтра Зорин доведет до от-чаяния Матвея, запугает, тот и сиганет с крыши вниз головой. На него можно будет списать, что он в паре с Беловым в погоне за богатством заказал своего родного брата.

Все шло как нельзя лучше, до выполнения зловещего плана оставался один шаг.

II

Кабан тем временем сел в самолет Красносибирск — Москва и задумался. А на фига ему вообще нужно валить Рыкова? Во-первых, он вообще не знал, как это сделать. Ну, допустим, у него будет пистолет с глушителем, но к Рыкову же не подо-браться — вокруг него охрана не хуже, чем у президента. Можно, конечно, вальнуть хозяина из снайперской винтовки, но сам. он этим оружием не владел, а привлекать кого-то со стороны тоже рискованно. Связи с киллерами он подрастерял, многих профессионалов за последние год-два скрутили и-посадили, искать новых опасно — можно нарваться на фээсбэшника под прикрытием и запросто сесть еще до выполнения задуманной операции.

Глупо, конечно, но ему понравилось в Красносибирске. Они так посчитали с Семеном, что если организовать оптовые поставки конфет в город, то Кабану можно получить нормальный доход для того, что-бы жить по-человечески. Конечно, не такой большой, как у нефтяных королей, но все же и работа не пыльная — наладил поставки и лежи, отдыхай. Тем более, что с местными братками после совместно выпитого ящика водки он сдружился и даже, забыв обиды, боролся с Германом на руках. В Москве вся братва над ним подсмеивается, и подтрунивает, считает неудачником. Да и как иначе? А вот наберется он сил в Сибири и как даст железным, кулаком по тем, кто над ним смеялся.

Соседство с Беловым его, правда, не радовало. Но можно же не сидеть в Красносибирске, а расширять сеть по продаже конфет. Вот как оно случилось — ляпнул про «Мишку на Севере», чтобы отмазаться, а оказалось, что как раз этот товар в Красносибирске дефицитный. А Кабан неспроста ляпнул — у него на кондитерской фабрике были свои люди. Так что все сложилось нормально для конкретных пацанов.

А что касается Зорина с его заданием, так пошел он на фиг! Кабан нутром чуял, что Виктору Петровичу — старому вожу — лишние свидетели ни к чему. Если Кабан уберет Рыкова-старшего, то не пройдет и полгода, как его самого уберут, и нигде не спрячешься, даже в Арабских Эмиратах.

В Эмиратах ему нравилось. Там осталась его первая настоящая любовь Надежда — бывшая жена профессора Холмогорова, отца Космоса. Но к великому разочарованию Кабана Надежда своего имени не оправдала, не стала для Кабана светлым лучом в его жизни. Он позванивал ей в Эмираты — первое время она плакала в трубку, говорила, что скучает, а потом голос ее становился все тверже и тверже, как рыба, которая вялится под солнцем и приобретает сухость, вбирая соль.

Оказалось, что завелся у Надежды ка-кой-то араб, который навещал ее втайне, дарил цветы и драгоценности. В Эмиратах Кабан никогда бы не сравнялся в достатке и статусе с арабами — там любой приезжий на ПМЖ навсегда останется вторым сортом. Это туристов облизывают, а попробуй, открой свое дело — обязательно нужно наполовину с местным, такие законы.

Вот так Надежда его предала, отдалась богатому арабу. И не просто отдалась, а дала Кабану от ворот поворот, жадная стерва! Кабан помучился, а потом махнул рукой, плюнул и растер. Мало кругом девок, что ли? И помоложе, и поинтересней, и не таких жадных тварей!

Да и не все так уж хорошо в Эмиратах — жарко, потел он сильно, дышал тяжело, даже кондиционеры не спасали. Водки нигде не купить, а если и купишь — выпить в парке на травке нельзя. Дома выпьешь — на улицу не суйся, а с проститутками вообще проблема — их просто нет. Арабы сидят под навесами и курят свой кальян — ни поговорить с ними по душам, ни оттянуться по-человечески! Такая Жизнь отвязного Кабана вообще не устраивала.

И тут пришла в голову Кабану светлая мысль о том, как закрепиться в Красносибирске, поиметь уважение хозяина, местной братвы и даже Белова. Он же мог предотвратить готовящееся покушение на Рыкова- старшего! Но не прийти к Белову или к самому Рыкову, не расколоться — нет! В этом случае Белый мог бы заподозрить подвох, не поверить, ведь Кабан никогда не давал повода усомниться в своей непорядочности. Нет, действовать нужно было по-другому.

Кабан больше не выйдет на связь с Зориным, Виктор Петрович наверняка задуманное убийство отменять не станет, найдет нового исполнителя. Кабан вернется в Красносибирск на праздник, который состоится уже через пару дней, будет прогуливаться в толпе, вычислит киллера и самолично повяжет его, не даст выстрелить — и вот тут честь и хвала Кабану — спасителю Рыкова. И зауважает его спасенный Рыков, и Белов не будет пытаться его. придавить, хозяин не даст.

— Вот это хорошо, — громко на весь салон сказал довольный собой Кабан.

— Что вы хотите? — подбежала заботливая стюардесса.

— Виски! — весело крикнул Кабан. — Я хочу виски!

Шаман возлежал на тахте, в полудреме почесывая волосатую грудь. В душевой слышался плеск воды, а из-за двери доносился звон и писк игровых автоматов. На экране телевизора по-обезьяньи прыгали рэперы в мешковатых штанах, Шаман потягивался и зевал в предвкушении удовольствия. Какой он все-таки значительный мужчина — настоящий самец, если даже проститутки, которых мужики имеют по десять раз в день, приходят к нему и предлагают бесплатно провести с ним время.

Оксана-Пылесос что-то очень уж долго мылась. Шаман от нетерпения даже заерзал на месте. Наконец, дверь открылась и Оксана вышла. Отчего-то она была не обнаженной и не мокрой, как любил Шаман, а в одежде и руки прятала за спиной.

— Ты чего это, а? — в недоумении спросил Шаман. — Ты че не голая-то, а, шалава?

Оксана вскинула руки и направила на него маленький револьвер с длинным глушителем. Она быстро взвела курок, целясь прямо в лоб бандиту. Шаман опешил. Он всю, жизнь занимался разбоем, поэтому без труда мог отличить боевое оружие от зажигалки и увидел, что в руках у малолетней проститутки именно боевой револьвер.

— Э, ты чего? — снова спросил он, пытаясь улыбаться и отползти поближе к тумбочке, где у него лежал ствол. — Че это ты, а?

— Не двигайся, или я тебе башку прострелю! — приказала Оксана.

Шаман до сей поры не раз пользовался услугами этой хохлушки, поэтому, зная ее характер, решил не рисковать. Девка — дура малолетняя, пальнет ведь. В сложившихся обстоятельствах нужно было действовать лаской и убеждением.

— Оксана, я разве тебя обижал? — спросил Шаман как можно мягче. — Денег не давал, в чем дело?

Оксана усмехнулась, и Шаман сразу же вспомнил, как он взял ее на; точке одну, типа, для себя, а потом поддал и подарил ее своим пацанам на субботник, а те три дня над ней измывались — сигаретами прижигали, заставляли голой танцевать.

— Так ты что, за тот раз на меня обиделась? — понял Шаман. — Слышь, Оксана, я ж тогда не знал, что они так! Я не виноват. Хочешь, я тебе денег дам? Сколько тебе нужно?

И потянулся к тумбочке. Оксана сжала губы, вытянула руки и прицелилась прямо в лоб бандиту. Тот отдернул руку, отполз по тахте и прижался к стене.

— Ты думаешь, я тряпка, подстилка для козлов? — со злостью спросила она.

— Я так не думаю…

— Заткнись, — топнула ногой девушка, — я, может быть, жить хотела, как все люди, приехала сюда в Москву в училище поступать по росписи тканей. Я батиком увлекалась! У меня тут тетка жила, мамина сестра с мужем. Так этот козел меня на третий день изнасиловал. И знаешь, что мне тетка на это сказала?

— Нет… — помотал головой Шаман, косясь на подрагивающее дуло револьвера в руках Оксаны.

Ему была совершенно не интересна биография малолетней проститутки, но в сложившихся обстоятельствах он вынужден был слушать.

— Она мне сказала, мол, ерунда все это, — продолжила Оксана. — Выйдешь, сказала, замуж, тебя каждый день будут насиловать и придется терпеть. И я тогда для себя решила — чем мне терпеть бес-платно, я лучше за это деньги буду брать, накоплю достаточно и вообще замуж не выйду! Правильно я решила?

— Не знаю… — испуганно озирался Шаман.

И что охрана там снаружи делает, почему не входят? Ах, да, он же сам запретил им входить, пока он будет с малолеткой развлекаться!

— Но я-то тут при чем? — спросил Шаман. — Я-то в чем виноват, если тебя дядька изнасиловал? Его и застрели!

— Уже! — сверкнула глазами Оксана. — Я уже застрелила его самого и его жену! Родную тетю — пиф-паф! Теперь твоя очередь, гад!

Напуганный Шаман понял, что настали его последние минуты. Он дико заорал, вскочил и бросился на Оксану. От испуга девушка нажала на курок. Глухо бахнул выстрел, и Шамана отбросило к стенке. В следующую минуту время дверь открылась, и влетел Белов, а за ним Шмидт.

— Зачем ты стреляла? — спросил Шмидт, увидев, как корчится на полу Шаман. — Я же просил тебя только подержать его на мушке!

— Вас долго не было, — испуганно оправдывалась Оксана, — я заигралась, вошла в роль, сказала ему, что застрелила своего дядю и тетю, он испугался, бросился на меня, я и выстрелила. Сами чего так долго-то, а?

Шаман тем временем, свалив красный торшер и перехватив здоровой рукой простреленное кровоточащее плечо, бросился к тумбочке, где у него был спрятан пистолет. Он уже успел открыть ее, уже увидел никелированный бок оружия, как вдруг получил по позвоночнику в районе лопаток чем-то твердым и свалился на пол. Это Белов ударил его локтем по спине, Саша вытащил пистолет из тумбочки, проверил обойму, потом быстро подошел к раненому Шаману, взвел курок, нагнулся и приставил дуло к его виску.

— Ты че? За че? — завизжал, как свинья на бойне, Шаман.

— Где Иван? — спросил Белов.

Для того, чтобы незамеченными пройти в логово Шамана, Белову с друзьями пришлось разыграть «комедию» еще и в игровом зале, который охраняли два вооруженных охранника. Если бы они просто вломились в игровой зал с пистолетами в руках, охрана Шамана тоже достала бы оружие, началась бы стрельба и погибли люди, которые играли у автоматов. Да и милиция была бы тут уже через десять минут. А появление стражей порядка в планы Белова не входило.?

Поэтому Власов и Федор зашли раньше, сели около одноруких бандитов, начали игру. В назначенное и обговоренное с Оксаной время начали ссориться, сцепились. Охранники отвлеклись на них, брились разнимать, а в это время за их спинами проскользнули в логово Шамана Белов и

Шмидт. Но они никак не могли подумать, что Оксана выстрелит.

— Где Иван? — повторил свой — вопрос Белов.

— Какой Иван? — испуганно озираясь, спросил Шаман. — Я ранен, вызови «скорую»…

— Не валяй дурака, — сказал Белов. — Говори побыстрее, или я выстрелю, и тебе не «скорую» нужно будет вызывать, а катафалк!

Шаман, которому в висок дышал металлический ствол оружия, был весь в со-мнениях. Расскажи он Белову, что Ивана сразу же забрали у него люди Зорина, Белов кинется искать мальчишку и всем станет известно, что Шаман Ссучился, испугался и сдал все, что знал, Белому. И тогда Шамана свои паханы не похвалят, слабости и поражения не простят — опять заставят шестерить. А этого Шаман никак снести не мог. Но если он не скажет Белову сейчас про Ваню, тот его пристрелит — это точно, пристрелит, как расстрелял Каверина, Макса и остальных на стройке — он же не человек, он киборг-убийца, именно таким его и описали знакомые уголовники, когда Шаман обратился к ним за разъяснением, кто такой Саша Белый по жизни.

Поэтому смерть, которая смотрела в его висок в данную минуту, показалась Шаману реальнее, чем то, что может с ним произойти потом, когда Белов уйдет. Но уйдет ли он, не захочет ли пристрелить Шамана после того, как он скажет, где Ваня.

— Не убивай меня, я все скажу, только не убивай! — взмолился Шаман. — Я все расскажу, только обещай не стрелять!

— Обещаю, — коротко ответил Белов, — говори…

Бандиту деваться было некуда.

— Люди Зорина приходили ко мне, — прохрипел Шаман, — забрали мальчишку… сразу после того, как я его со свалки при-вез… денег мне дали… мамой клянусь…

Похоже было, что Шаман не врал. Не в том он положении, чтобы врать.

— Где паспорт Федора Лукина, который- твои гаврики у него отобрали?:— спросил Саша.

Шаман не понял, о каком Лукине идет речь, но кивнул на тумбочку, ту, в которой хранился пистолет, только на нижний ящик. Шмидт вытащил оттуда пачку паспортов и засунул их себе в разные карманы. Белов понял, что от Шамана ничего им больше не добиться.

— Пошли отсюда, — сказал он Шмидту и Оксане.

Он знал, где искать Зорина, поэтому допрашивать Шамана больше не было смысла. Белов вытащил обойму из пистолета, бросил ее в гигантский аквариум у стены, а сам пистолет зашвырнул под тахту. Потом распахнул дверь, чтобы выйти, но на пороге обнаружил толстую морду охранника, который преградил ему путь. Охранник только что выбросил из игрового зала Власова и вернулся на свое место — сторожить двери хозяина.

— А че это? А кто это? — удивленно спросил он, и рука его скользнула к кобуре.

Белов резко дернул головой, боднув охранника лбом в нос, а коленом ударил про-меж ног. Тот стал заваливаться, а Саша вы-дернул у него пистолет из кобуры, выщелкнул обойму, бросил ее себе в карман, а пистолет сунул обратно — охраннику в ко-буру. Шмидт и Оксана в это время про-шмыгнули мимо и пошли через зал по на-правлению к выходу из игрового зала.

Федор Лукин выполнил свою задачу на сто процентов. Когда охранник вытолкал его за дверь, он стал приставать к нему с извинениями, хватал за рукав, тот задержался на улице и только хотел вернуться в зал, как увидел перед собой Шмидта, которого узнал и которого Шаман велел своей охране и на сто метров не подпускать к заведению и в случае его появления тут же предупредить Шамана.

— А ну стой! — приказал охранник, и рука его скользнула к кобуре.

Шмидт резко дернул головой вперед, в точности повторив прием Белова. Охранник завалился на спину, а Шмидт, Оксана, Белов, Власов и Федя прыгнули в белую «девятку».

Матвей Рыков вернулся в Красносибирск накануне большого праздника на стадионе. В его секторе соцкультбыта работа кипела, как горячий ключ на Камчатке, но Матвей Алексеевич в этом кипении участия не принимал — его волновал только тот роковой выстрел, который должен будет прозвучать на стадионе и унести жизнь его брата.

Матвей сидел в кабинете и вполуха слушал доклад директора спорткомплекса, который рассказывал, что машина с досками не дошла до пункта назначения в том виде, в котором ее отправляли. Шофер остановился возле дома на обед, там выпил рюмочку и решил на работу больше не ходить, За ночь все доски из открытого кузова разворовали, и нечем теперь крыть сиденья на стадионе.

Матвей молча кивал и думал — ну какие на фиг доски, при чем тут доски, когда брата моего убьют? Но сказать этого директору спорткомплекса по понятным причинам не мог. Потом пришел директор Дворца культуры со своими ничтожными проблемами, потом потянулись просители — всякие замы из управления, чтобы Матвей выделил им пропуски на VIP-трибуну, где будет лучше видно столичную звезду, которую (Пригласили порадовать местное население. Затем пришел главный пиротехник — инженер, которого назначили ответственным за фейерверк, и сказал, что весь материал для салюта в подвале залило водой, он отсырел и теперь вряд ли загорится, а если загорится, то может взорваться.

Этот салют был последней каплей — младший Рыков выгнал всех из своего кабинета и заперся изнутри. Он твердо решил — сейчас пойдет и все расскажет брату! Пусть он не станет директором комбината, пусть будет получать свою нищенскую зарплату в той тысячи долларов, но пойти на братоубийство он не может!

С этим решением через полчаса он вышел из своего кабинета, прошел мимо очереди ожидающих его просителей и твердым шагом отправился наверх, где размещался кабинет генерального директора комбината. Там он сам оказался в такой N же очереди, что сидела у его кабинета. Но когда секретарша доложила, что пришел Матвей Алексеевич, Рыков-старший приказал пригласить его немедленно.

Тон, которым он это сказал в переговорник, услышали все. Этот тон не оставлял сомнений, что сейчас директору по социальным вопросам и быту что-то будет вставлено по самое некуда. Понял это и сам Рыков-младший и осознал, что нашел не самое подходящее время для объяснений. Но отступать было уже некуда, и он шагнул за порог кабинета генерального на мягкий ковер.

Брат был не один — вокруг него за сто-лом сидели те, от кого зависело, чтобы праздник прошел на ура: директор по финансовым, вопросам, директор по кадрам и начальник милиции города полковник Басовитый, в общем, люди, в присутствии которых Матвей по понятным причинам не мог и рта открыть относительно предстоящего покушения. Разговор с глазу на глаз не состоялся.

Решимость Матвея сознаться в предательстве исчезла без следа, а брат, увидев его, сразу же стукнул кулаком по столу и спросил раздраженно:

— Ты когда-нибудь что-нибудь научишься делать нормально или хотя бы на троечку?

— А что я? — испуганно захлопал глазами Матвей. — Что не так сделал?

После краткой, но выразительной речи, произнесенной братом, оказалось, что звуковая и световая аппаратура, которую при-вез Матвей из Москвы для праздника на стадионе, не годится для этих целей и место ее на свалке, а не на сцене. Закупку аппаратуры в столице Матвей пустил на самотек — он-то занимался переговорами с Зориным, ему некогда было копаться в тон-костях оснащения шоу-бизнеса, поэтому хитрые москвичи и подсунули лоху вместо оплаченной аппаратуры третий сорт и брак, наварив на провинциальном простачке немало денег. Из-за этого праздник оказался под угрозой срыва.

— Я все исправлю, — пролёпетал Мат-вей, — я поеду и все исправлю!

— Нет уж, не надо никуда ездить! — взорвался Олег Алексеевич. — Хватит! Все, за что ты берешься, разваливается, ломается и делается не так, как надо! Не пойму, как у нас с тобой могли быть общие мать и отец? В кого ты такой осел получился?

Полковник Басовитый гулко загоготал могучим басом, словно заводился колхозный трактор, остальные тоже разулыбались, глядя на униженного директора по социальным вопросам и быту. Словно сами все и всегда делали только на пять с плюсом! — Это как в сказках, Олег Алексеевич, — со смешком в голосе произнес директор по финансам, — младший брат всегда дурак, так что не огорчайся. Исправишь ситуацию. Возьмем аппаратуру в аренду в соседней области. Привезти еще успеем.

Матвея выгнали из кабинета оплеванного и униженного. Это же надо — какой-то директор по финансам назвал его дураком, а брат даже не вступи лея, не одернул за-рвавшегося холуя, не сказал, мол, ты говори, да не заговаривайся, это же мой родной брат. О том, что своей неудачной командировкой он нанес предприятию убыток и поставил под угрозу срыва все мероприятие, Матвей в этот миг не думал — в нем кипела злость. И он решил, что поделом будет Рыкову-старшему, если его пристрелят на стадионе. А когда это все свершится, он станет хозяином предприятия и тогда заставит директора по финансам ползать перед ним на коленях, пока, штаны не протрет, а затем Матвей его уволит. Нет, увольнять не будет — переведет простым бухгалтером во Дворец культуры, пусть себе локти кусает!

Ободренный мыслями о мести, Матвей разогнал из приемной просителей, закрылся в кабинете и в одиночку выпил целую бутылку армянского коньяка.

III

Поздно вечером Белову на мобильный телефон пришло короткое сообщение без обратного адреса, скорее всего отправленное из Интернета. Содержание его было таким: «На Олега Рыкова готовится покушение. Его планируют убить на праздновании юбилея комбината в Красносибирске в то время, когда будет произведен салют». На этом сообщение заканчивалось — ни подписи, ни каких-либо других данных, из которых можно было бы понять, кто именно послал это сообщение.

Дурацкая шутка? Но первое апреля дав-но уже позади, и с такими вещами не шутят. Тем более, если принять во внимание, что врагов у Олега Алексеевича хоть отбавляй, то вполне могло произойти и такое, что Рыкова захотят убить, чтобы избавиться от ненужного реформатора. И нити заказа этого покушения стопроцентно тянутся к Зорину — он давно уже облизывается на Красносибирский алюминиевый комбинат и хочет стать его хозяином. А в это время начальник службы безопасности этого самого комбината мотается по Москве в поисках своего сына. Конечно, в Красносибирске остались доктор Вонсовский и Витек, которые тоже не лыком шиты, но все- таки Белову самому нужно быть там, чтобы предотвратить покушение. Иначе, какой же из него начальник службы безопасности?

Но кто же послал это сообщение? Очевидно, это сделал тот, кто хорошо осведомлен в комбинатовских делах — приближен к самому Рыкову и работал или же работает на заказчика убийства. Но почему он решил предать хозяина и сообщить Белову о готовящемся покушении?

Александр стал перебирать в голове скрытых и явных неприятелей Рыкова, которые крутились вокруг него в системе комбината. Белов сел за стол на кухне в квартире Власова и стал рисовать портреты тех, кто мог отправить сообщение на его телефон. А таковым мог оказаться кто угодно — директор по финансам, по кадрам, Матвей Рыков, даже полковник Басовитый.

Стоп, пожалуй, Рыков-младший — наиболее вероятная кандидатура для предательства. В Матвее зависть жила рядышком с патологической трусостью. Рыков-младший мог влезть в авантюру с убийством брата, а потом испугаться собственного предательства, не решиться рассказать об этом старшему брату, а послать анонимку Белову Но на сто процентов быть уверенным, что это был именно Матвей, Белов, конечно, не мог. И он стал перебирать в уме других, сидящих в высоких креслах в Красносибирске, кому Рыков перешел дорогу. Их оказалось больше, чем страниц в блокноте, в котором он рисовал.

Белов понял, что как ни крути, а ехать ему в Красносибирск придется. Если он приедет заранее, до праздника, то у него будет время вычислить киллера и защитить Рыкова, а посему ехать нужно сейчас.

На кухню зашел попить водички Федор. Он и трое мальчишек жили теперь в квартире Власова, ожидая решения своей судьбы. Белов поговорил с ними, предложил переехать в Красносибирск. Зимой учиться в школе, жить интернате, а летом с Федором строить скита на берегу реки, как они и собирались. Лоцман почесал голову и согласился — все равно в Москве им оставаться было опасно — Шаман и его бригада-подождут, пока уедет Ванин отец, а потом найдут их и зарежут. Белов кивнул — мол, гак и будет. Пришлось и Тимохе с Ботаником согласиться.

— Что рисуешь? — спросил Лукин.

— Да так, размышляю, — ответил Белов.

— Ты прямо как Штирлиц, — сказал Федор, взглянув на рисунки. — Вот этот на Матвея Лукина похож, такая же мерзкая трусливая рожа с оттопыренными усами.

— Это он и есть, — ответил Белов и добавил: — Знаешь, обстоятельства сложились так, что мне придется уехать в Красносибирск.

— А как же Иван? Кто его вырвет из лап Зорина?

Белов и сам не знал ответа на этот вопрос. Но разорваться на двух Беловых он не МОЕ. В конце концов в Москве остается Шмидт, которого в поисках Ивана подгоняет Ольга. Белов знал, где искать Зорина, но подобраться к нему было непросто. Ведь следовало подобраться к нему так, чтобы припереть к стенке, чтобы не мог чиновник отвертеться от своей причастности к похищению Ивана. А как это сделать?

Шмидт предлагал взять бойцов, блокировать Зорина на дороге, вытащить из машины, надавать по ушам и заставить со-знаться, где спрятан Иван. Но это была уже неприкрытая война со стрельбой и прочими противозаконными действиями. У Зорина тоже была охрана, и неплохая к тому же, так что даже в случае «партизанского» нападения на его машину могли быть жертвы с обеих сторон, а Белов этого не хотел. А чтобы разработать его по сценарию спецслужб и прижать к той самой стенке без лишних жертв, требовалось время, которого У Белова уже не было.

Был еще план взять за жабры Шамана и отволочь его к старому знакомому Белова — генералу ФСБ Введенскому, рассказать, мол, так и так, вот свидетель, что Зорин организовал похищение моего сына, Введенский давно ищет, за какое место ему ухватить бы заскорузлого чиновника да стащить его с государственной должности, где от него вреда больше, чем пользы. Этот план показался и Белову, и Шмидту самым привлекательным. Они поехали за Шаманом, а того и след простыл — исчез, как Снегурочка над костром, даже облачка от него не осталось.

— Надо было сразу его крутить и тащить к Введенскому, — с досадой сказал Шмидт, садясь в свой бронированный джип.

— Умная мысля приходит опосля, — за-метил Арсений Степанович Власов — человек с большим жизненным опытом.

Белов согласился с ним. Так и не пришлось повидаться с генералом Введенским. Решили вместе со Шмидтом напрямую заявиться к Зорину и тряхнуть старика в переносном смысле, пригрозить, если понадобится, но оказалось, что самого Виктора Петровича в первопрестольной нет, он где-то в Европе, а в Москве остались только его невидимые помощники, которых чиновник менял, как перчатки. Зацепиться было не за что. Но Белов знал, что Зорину нужен совсем не Иван, а он сам, поэтому Александр ждал, что похититель сына рано или поздно объявится на горизонте со своими требованиями, а сейчас нужно было немедленно лететь в Красносибирск, чтобы предотвратить покушение.

По дороге в аэропорт Белов засомневался: а вдруг сообщение, пришедшее к нему на мобильный телефон — всего лишь уловка, чтобы заставить его уехать из Москвы. Но зачем и кому это нужно? Или наоборот, чтобы заставить его приехать в Красносибирск? Может быть, покушение готовят не на Рыкова, а на самого Белова? Так Витек предупрежден — Белова будут встречать. Вспомнив о Витьке, Белов вспомнил и о том, что сегодня не позвонил Ярославе.

Он звонил ей каждый день, спрашивал, как она себя чувствует — все-таки женщина была беременна. И все-таки что-то в их отношениях разладилось, и виноват в этом был не Белов. Ярослава стала какой-то не-живой, каменной — куда девалась веселая внучка таежника, с которой Белов по-встречался в поезде Москва — Владивосток? Саша и так уже делал все, что мог, чтобы Ярослава забыла о том, что с ней произошло.,

Пытался хорошего психотерапевта найти для нее, выписать из Москвы — отказалась, предлагал поехать отдохнуть на Карибы, на Гавайи, в Ниццу, наконец, но Ярослава наотрез отказалась, никуда не поехала. Где-то в глубине души Сашу тер-зала мысль о том, что его любимая женщина принадлежала какому-то арабу Омару — террористу, убийце и просто маньяку. Но Белов с головой погружался в работу, старался не думать о плохом и убедить себя в том, что Ярослава носит его ребенка. Хотя как он мог там оказаться, если у них толком ничего и не было — жили, как брат с сестрой в одной квартире. Ему бы рядом с ней сейчас быть; потому что нельзя человеку в депрессии одному оставаться, но не мог Саша сына бросить, так и разрывался между родными людьми.

Он набрал свой домашний номер в Красносибирске — телефон не отвечал. Саша глянул на часы — поздно уже, спит, наверное, девочка. Не стал больше звонить, перезвонил Витьку на мобильный. Тот обрадовался, что шеф наконец-то воз-вращается. Саша спросил у него о Ярославе — Витек ее сегодня не видел и не заходил к ней.

Тут такая запара с этим праздником, прокричал он в трубку, — Рыков- младший какую-то не ту аппаратуру привез, так мы мотались в соседнюю область. Я сам сейчас за рулем, только к дому подъезжаю. Могу зайти к тебе, привет от тебя передать Ярославе, сказать, чтобы перезвонила.

— Не надо, — ответил Белов, — спит она уже, наверное, зачем будить?

Отключился, и стало у него тревожно на душе. Где Ванька, жив ли он, не издеваются ли над ним. Было бы время, помчался бы в Европу, нашел бы там Зорина и окунул головой в Средиземное море или в Ла-Манш, чтобы признался, куда сына спрятал. И тут раздался звонок мобильного. Белов посмотрел на дисплей, Звонили из Красносибирска, на этот раз Вонсовский, который стал замом Белова по безопасности на комбинате. Справлялся доктор со своими обязанностями отлично. Недаром же говорят, что талантливый человек талантлив во всем.

— Александр Николаевич, — официально начал Вонсовский вполголоса, — хочу сообщить тебе важную вещь. В Красносибирске замечен человек Зорина — Сергей Литвиненко. Я тут узнал из своих источников, что он появлялся тут как раз перед тем, как Рыкова похитили, газету какую-то организовывал в пику Рыкову, демонстрации протеста проплачивал. Потом имел не-продолжительные романы с местными женщинами легкого поведения, одна из которых была подругой жены Рыкова и которая заманила нашего Олега Алексеевича на тот самый пресловутый пикник, где на него напали похитители, а обе женщины — и жена Рыкова и сама проститутка — погибли. И хотя Литвиненко маскируется, как хамелеон, чуть ли не в женское платье переодевается и живет под чужой фамилией, мы его вычислили все равно — опыт не пропьешь. Так что, думаю, его сегодняшнее появление связано с какой-то очередной пакостью.

Появление в Красносибирске верного пса Зорина Литвиненко только подтверждало версию о том, что на Рыкова готовится покушение, но говорить об этом по мобильному Белов не стал — у него еще было время приехать и рассказать все лично с глазу на глаз. А потом обезвредить Литвиненко, не дать ему выполнить задание Зорина.

В самолете ТУ-154 Белов уселся в кресло пассажира первого класса и сразу, еще до взлета, закрыл глаза, стараясь заснуть. Время перелета из Москвы в Красносибирск он хотел использовать с наибольшей пользой — выспаться. Жаль, засыпать по команде так и не научился. Чтобы расслабиться, Саша еще до вылета позволил себе опрокинуть в буфете рюмочку коньяку, закусить лимоном.

Убаюкивающе звучал мягкий голос стюардессы, она попросила всех пристегнуть ремни, и Саша, не открывая глаз, сделал это. Самолет побежал по взлетной полосе, оторвался от земли и взмыл в воздух. Теперь нужно было заснуть, не отвлекаться на мысли, которые лезли в голову со всех сторон. Белов приоткрыл глаза, взглянул в иллюминатор — внизу оставалась Москва с ее многочисленными домами, дорогами, машинами, людьми, которых уже совсем не видно.

Чем дальше от Москвы, тем становится меньше городов, а в Сибири и вовсе среди лесов и тайги промелькнет поселочек или городок и снова пустота — ни машин, ни людей, ни дорог.

Салон первого класса был заполнен пассажирами, только одно кресло перед Сашей пустовало. Сосед Белова, крупный бородатый мужчина, моментально заснул, уткнувшись подбородком в свой перламутровый галстук. Саша где-то видел этого мужчину, но не мог вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах. Таращиться на соседа, вспоминая, было признаком дурного тона, оттого Белов снова уставился в иллюминатор, где под крылом проплывали густые кучевые облака.

Саше никак не спалось. То гул самолета мешал, то терзали мысли о Ване, о Ярославе, о погибших братьях — Космосе, Пчеле и Филе, об Ольге со Шмидтом, о Феде с его новым выводком пацанят — Ваниных друзей. Федор как курица-наседка с ними — читает, рассказывает им что-то, а они слушают.

Мысли, все какие-то тревожные —. спать не дают. Стал Саша думать о своей жизни. Ведь могла она пройти и иначе, родись он в другое время. Просто привык быть первым, никому спуску не давать. Может быть, в тридцатые годы стал бы стахановцем, получил бы медаль из рук товарища Сталина, а потом бы в лагерь сослали. Нет, уж лучше в эпоху Брежнева жить. Поехал бы строить БАМ. Телогреечка, кирзовые сапоги, кирка и лом. А потом БАМ забросили, и жил бы Саша в деревянном сарае до сих пор. Куда ни кинь — везде клин.

Уж что ни говори, а Александру по его характеру, как это ни кощунственно звучит, года бы сорок первый — сорок пятый. Воевал бы, как его дед Сергей. Хотя, как дед маленькому Сашке рассказывал, и на его долю досталось перца. Когда немцы поперли, вместе с беспорядочной лавиной Красной армии отступал, теряя однополчан, от Харькова к Сталинграду, но Фрицы на мотоциклах и танках быстрее были, чем советская пехота в старых ботинках и рваных обмотках. Замкнули их в кольцо, и попал дед Сергей в фашистский плен.

Уже повели на расстрел деда Саши Белого, как он сам об этом рассказывал. И все — попрощался он с жизнью, стал Бога молить, хоть и был убежденным Атеистом, чтобы спас Господь его. И то ли на небе его

мольбу услышали, то ли просто жизнь так повернулась — повезло ему: среди прихвостней немецких он встретил своего старого друга по таганскому двору Борьку, по кличке Красный» Тот спас от расстрела деда Саши Белого.

Но с одним условием — Сергей Белов будет работать на врагов. «Жизнь дороже, — сказал тогда Красный, — а с фрицами сможем расквитаться, только если в живых останемся». Поскольку дед хорошо знал немецкий — образование получил от-личное, ведь был сыном партийного советского чиновника, впоследствии арестованного, то стал переводчиком у фашистов.

Потом дед и Красный бежали из плена, положив трупами чуть ли не роту фашистов, но для своих вместо героев стали изменниками, оба попали в штрафбат. А там встретили еще двух своих приятелей с одного московского двора. Редко такое бывало — из сотни тех, кто на фронте оказался в первые дни войны, только один-два вы-жили, а тут вчетвером уцелели, да еще вместе судьба свела…

И тут увидел Белов себя в оборванной гимнастерке без погон, с петлицами только, как в начале войны носили. И винтовка у него времен Первой мировой, а рядом дед Сергей прячется за болотистой кочкой и жестом показывает, мол, пригни голову, внучек, видать тебя фашистам, не дай Бог заметят, все погибнем. Саша оглядывается и видит друзей деда Сергея, только они какие-то желтые, как на потрескавшейся фотографии, которую хранил Саша как память о своем героическом деде до сей поры.

А за друзьями деда его друзья — Фил, Космос и Пчела, но не с винтовками, а с современными «Калашниковыми», а там дальше пробираются сквозь кусты Витек, Ватсон, Арсений Власов, Федор, Шмидт.

Поворачивается Белов к деду Сергею и говорит ему, мол, смотри, дед, какие орлы к вам на подмогу пришли! Фиг мы теперь фашистов пропустим. И тут из-за кочки выскакивает Зорин в эссесовском кителе да как заорет:

— Всем сидеть на месте, суки, а то взорву на хер самолет! Подохнете все, как собаки!

«Ой, е-мое», — подумал Белов.

— Кому сказано сидеть, б…! — орет стоящий в проходе между креслами спиной к Белову мужик. В правой руке, повисшей, как плеть, вдоль тела он держит что-то типа мобильного телефона или маленькой рации, а левой сдавил горло стюардессе.

«Наверное, еще не проснулся», — поду-мал Белов и попытался открыть глаза второй раз. Но не получилось — все, что про-исходило, имело место на самом деле. Толстяк в кресле рядом с Беловым сопел, как паровоз, и пытался проморгаться. И тут террорист повернулся, и Саша узнал его — это был Шаман собственной персоной! Он тоже узнал Белова и на секунду замер от удивления, но быстро пришел в себя и стал снова тыкать острым ножом в горло бортпроводницы так, что по ее шее потекла тоненькая струйка крови.

— Отпусти девушку, — спокойно предложил Белов, — поговорим.

— Поговорим, сука? — прошипел Шаман, еще сильнее сдавливая шею стюардессе. — Это из-за тебя мне пришлось бежать из Москвы таким образом! У меня блатные на хвосте сидят за то, что я Зорина тебе сдал! Я тебя убью, гнида!

На самом деле ни Белов, ни Шмидт ни-каких таких решительных действий пока не предпринимали, чтобы на Шамана с претензиями насели блатные или люди Зори-на. Скорее всего, у него просто сдали нервы. Вот он и решился на этот идиотизм с захватом самолета.

— Убивай, у тебя же нож, — сказал Саша, приподнимаясь в кресле, но ремень, который он забыл отстегнуть, не дал ему подняться с места.

— Сидеть! — заорал Шаман. — Взорву всех к чертовой матери. В багаже пластид, у меня в руках пульт, нажму на кнопку, все полетим к ангелам, мне терять нечего!

— А ты не блефуешь? — спросил Белов.

— Хочешь проверить? — спросил. Шаман, нервно кусая губы. — А это ты видел?

Он отдернул полу легкой куртки, и Бе-лов увидел на поясе у бандита две лимонки. Шаман сморщился от боли в плече, которое ему прострелила Оксана и которое было перевязано грязным бинтом. Похоже, Шаман был настроен решительно. Если ему удалось пронести на борт самолета гранаты, то где гарантия, что он не пронес в багаже взрывчатку.

— И чего ты теперь хочешь? — спросил у него Белов.

— Чего я хочу? — со злорадной усмешкой переспросил Шаман и сильно тряхнул испуганную бортпроводницу. — Ты тоже слушай, лярва, потом передашь летчикам мои требования! Я хочу, чтобы самолет летел в Пакистан!

— У — нас не хватит топлива… — робко пролепетала стюардесса.

— Я знаю! — нервно вскрикнул Шаман. — Не дурак, в школе учился! Пойдешь в кабину и скажешь, чтобы передали всем в самолете, что я не шучу! Чтобы все сидели смирно и выполняли все мои указания, если хотят жить! И чтобы летчики сели где-нибудь ближе для дозаправки и еще… пусть, когда мы сядем, привезут мне… или я взорву самолет… три миллиона долларов…

— Почему не четыре? — спросил Белов.

— Молчать! — заорал Шаман и толкнул стюардессу к кабине. — Ты, Белый, первый кандидат в покойники, поэтому лучше не шути!

И тут толстяк медленно приподнялся в кресле и, невнятно произнося слова, сказал:

— Я полпред, ням-ням, президента, в ням-ням округе…

— Сидеть! — заорал Шаман и наотмашь резанул ножом толстого полпреда по лицу.

Толстяк с рассеченной щекой упал обратно в кресло, едва не придавив Белова. Саша протянул ему платок, чтобы приложил к порезу. Так вот где он его видел — по телевизору Полпред президента в ка-ком-то из округов. Похоже, сказанное до-шло и до Шамана, он схватил толстяка за отворот пиджака и сильно тряхнул.

— Ты, жирный полпред, будешь моим главным заложником! — прошипел он ему прямо в ухо.

И ударил ногой назад, где в креслах си-дела, судя по виду, состоятельная парочка — моложавый мужчина в дорогих очках и ухоженная дама средних лет. Удар пришелся мужчине в плечо, и тот прижался к своей даме, которая от испуга чуть не вы-била стекло иллюминатора.

— Вы, два урода, валите отсюда в эконом-класс! — предложил им Шаман. — А вы, — это было уже обращение к Белову и полпреду, — ремни пристегните и помни-те — одно лишнее движение, я взрываю самолет!

Состоятельная парочка, прижимаясь к креслам, выскользнула из салона первого класса, и бандит плюхнулся на их места, вальяжно раскинувшись, В это время стюардесса сообщила, пассажирам, что самолет захвачен, попросила оставаться на своих местах и так далее, и тому подобное.

Шаман слушал сообщение с выражением крайнего удовольствия на лице. Пассажиры первого класса сидели ни живы, ни мертвы, в салонах остальных классов послышались голоса. Люди явно заволновались, но с мест не вставали, опасаясь непредсказуемых действий со стороны террориста.

IV

Виктор Петрович Зорин вернулся из Европы посвежевшим, отдохнувшим и бодрым. Ему предстояло теперь лететь на празднование юбилея Красносибирского алюминиевого комбината, но поездка эта его не вдохновляла. Из просвещенной благоухающей Европы в российскую глухомань кормить комаров — не слишком радужная перспектива.

Поездка была чисто имиджевой, необходимой для поддержания делового статуса. Кроме того, Зорин собирался стоять на трибуне рядом с Рыковым, когда того достанет пуля киллера, и тем самым отвести от себя подозрения в организации убийства.

Стоять рядышком с потенциальным покойником было занятием рискованным, ведь пуля, как говаривал генералиссимус Суворов, — дура, а штыком колоть Рыкова не представлялось возможным. Но Виктору Петровичу на карьерном пути приходи-лось не раз рисковать не только жизнью, но и честью, и богатством. Тут уж — кто не рискует, тот не пьет шампанского. Приходилось надеяться на верный глаз и твердую руку Сергея Литвиненко, которого уж не какие-то болваны обучали стрелять из снайперской винтовки, а самые настоящие спецы.

Тем более, уж совсем рядом с Рыковым он стоять не будет — поставит Матвея, потом можно сунуть директора по финансам, а слева полковника Басовитого да мэра Красносибирска на тот случай, если вдруг дрогнет рука у Литвиненко, чтобы пуля даром не пропала. Но это уж будет совсем промашка. Не такой все-таки Сергей Литвиненко мазила, чтобы с маленького расстояния не попасть в освещенную фигуру.

Кортеж машин Зорина подъехал к его загородному дому, обнесенному двухметровым забором с колючей проволокой по верху, расположенному на Рублево-Успенском шоссе, и въехал в распахнувшиеся ворота. Виктор Петрович вылез из машины, поздоровался с охраной и пошел в дом. Времени совсем не было — только принять душ, переодеться, доужинать и отправляться снова в аэропорт на самолет, летящий в Красносибирск.

У него был билет в первый класс, в Красносибирске его должен был встретить лично Матвей Рыков и проводить в апартаменты, поэтому Виктор Петрович постарался настроить себя на веселый лад, поднимаясь по лестнице, пропел: «Все выше, и выше, и выше», зашел в свою спальню, чтобы повесить в шкаф костюм, предназначенный для поездок в Европу, а взять оттуда один из сотни, пред-назначенных для поездок по России — поскромнее. Европа была поменьше Рос-сии, потому и костюмов для ее посещения у Зорина было меньше — всего около пяти десятков.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, — пел Виктор Петрович, снимая пиджак, брюки, рубашку и галстук и бросая их на кровать — прислуга все приведет в порядок и повесит в шкаф.

Сначала он решил выбрать костюм для поездки в Красносибирск, а уж потом принимать душ и облачаться в него. В черных носках, в майке и в семейных трусах Зорин подошел к высокому шкафу и раскрыл створки, напевая:

— А вместо сердца каменный топор, — он любил иногда извратить слова песни, чтобы было смешно.

Но то, что он увидел в шкафу, было гораздо «смешнее» того, что он только что придумал. В его шкафу сидел мужчина. Ладно бы у Зорина была жена, тогда бы этот факт хоть как-то можно было объяснить, но ведь жены-то у Виктора Петровича не было. Лицо обитателя шкафа скрывала черная маска с прорезями для глаз и рта, а весь он был облачен в такую же черную водолазку и черные брюки, оттого даже Зорин в собственном шкафу его не сразу заметил.

— Ты кто? — спросил удивленный Виктор Петрович.

— Я моль, — вполголоса ответил незваный гость.

— Остроумно, — кивнул Зорин, чувствуя, как ноги его становятся ватными, — как ты проник в мой дом, кругом охрана.

— Ты забыл, я же моль, — ответил чело-век в шкафу,

— А-а, понятливо протянул Виктор Петрович, отступая.

Но уйти ему не удалось — человек-моль тренированным движением выхватил из-за спины пистолет с глушителем и ткнул его в лоб Зорину. Виктор Петрович представил, как нелицеприятно будет выглядеть его труп в семейных трусах с простреленной головой, лежащий в луже густой и черной крови.

— Тебе не уйти отсюда, — онемевшими губами произнес Зорин, косясь на рук, сжимавшую пистолет.

— Ты забыл кое-что, — с усмешкой сказал киллер.

— Ах, да… — обреченно произнес Зорин. — Ты же человек-моль…

Но убийца не спешил стрелять, и Виктор Петрович тонким чутьем политика понял, что киллер пришел сюда не за его- смертью. Иначе к чему эти разговоры про, моль? Эта театральная пауза с приставленным ко лбу пистолетом?

— Что тебе нужно? — спросил Зорин.

— Не что, а кто, — поправил его киллер, — мне нужен Иван Белов, которого ты похитил.

— Вы ошибаетесь, — стараясь быть естественным, произнес Зорин, — як похищению i Ивана Белова не имею никакого отноше…

Договорить он не успел — резкий удар спецназовским ботинком человека-моли в пах прервал его речь. Киллер подхватил под мышки сгибающегося в конвульсиях Зорина, чтобы тот не упал на пол и не на-делал лишнего шума, удержал его, развернул и усадил в шкаф под висящие костюмы. Побледневший чиновник хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.

— Врать нехорошо, — поучающе произнес человек-моль, — разве вас не учили в вашем пионерском детстве, что врать нехорошо, а, Виктор Петрович?

Зорин не мог ответить — от такой дьявольской боли он потерял дар речи. Киллер нагнулся к нему.

— Я еще могу дать по шее, — шепотом предложил он, — тоже ощущение не из приятных. Отнимаются обе руки, и происходит непроизвольное…..

— Не надо!.. — умоляюще прохрипел Зорин. — Не надо непроизвольного… Я все вам расскажу…

Он хлюпнул носом и сообщил, что Иван находится в одном из поселков недалеко от подмосковного города Пушкино. Сидит в подвале обычного деревянного дома, и его охраняют двое ребят из местной бригады, которым Зорин за это заплатил. Потом сказал, что без него этот дом ни за что не найти, потому что улицы там нет никакой и номера дома тоже нет. Только визуально можно запомнить.

Сказав это, Виктор Петрович испуганно посмотрел на своего мучителя — вдруг тот его сейчас пристрелит, не поняв, что Зорин для поисков дома нужен живым. Но похоже, человек-моль все понял. Он потер кончиком глушителя затылок и сказал:

— Собирайся, едем…

— Но как же мы выйдем, ведь везде ох-рана? — осторожно спросил Зорин.

— А это уже твоя забота, барин, — ответил киллер, определенно не лишенный чувства юмора, — я, например, никогда не поверю, чтобы у такого жучилы, как ты, не было потайного выхода прямо из спальни куда-нибудь на берег пруда.

Как в воду глядел человек-моль, сразу видно — профессионал. Был такой ход у Виктора Петровича, сделанный на случай непредвиденного визита ФСБ или кредиторов. Ни разу пока им Зорин не пользовался, видно, придется обновить.

По требованию человека-моли Зорин позвонил своему камергеру и сказал, что решил сегодня поспать, а в Красносибирск лететь завтра утром — как раз с утреннего рейса попадет на праздник. Дисциплинированный персонал принял указание хозяина к сведению, пообещав его до утра не тревожить.

За плитами стены оказалась потайная дверь, которая открывалась с помощью электронного ключа. Ход был узким, человек-моль затолкал туда Зорина и сам, прикрыв за собой дверь, пошел сзади, подталкивая для скорости уважаемого чиновника пинками. Метров через двадцать пройденного пути Зорин вдруг почувствовал озноб и осознал, что ступает он по бетонному полу подземного хода практически босыми ногами, на которых были надеты лишь тонкие итальянские носки. Кроме того, на нем были только семейные трусы, белая майка и эксклюзивные часы «Ролекс», которые стоили как автомобиль среднего класса.

— Ты прям как спортсмен, — усмехнулся позади киллер.

Но Виктору Петровичу было не до смеха.

Иван Белов сидел в тесной комнате в темном подвале и крошил маленькой серой мышке на пол кусочки хлеба. Мышка высовывала носик из норки и, когда корочка падала, стремглав бросалась за своей добычей, хватала ее и тащила к себе в домик. А потом снова высовывала свой любопытный нос, ожидая угощения. Иван смотрел на ее черные глазки-бусинки и думал о том, что если бы ему предстояло сидеть в этом подвале много лет, как человеку в железной маске, то он бы приручил мышь и она сна-

чала брала бы хлеб у него из рук, а потом сидела бы у него на плече и, держа корочку в своих маленьких лапках, грызла бы ее желтыми зубками.

И хоть сидеть много лёт в подвале Ива-ну не хотелось, но иного выхода он для себя не видел. Он уже обследовал каждый сантиметр пола и стен, пробовал открыть дверь, но все было бесполезно. Из-за того, что дневной свет не проникал в подвал, а помещение освещала только маленькая лампочка, Иван потерял счет времени — сколько он уже сидит в подвале, он не знал.

Его запихнули сюда и, казалось, забыли р нем. Хорошо еще хоть еду и питье не за-бывали приносить. Кормили хорошо. Судя по его меню, состоявшему в основном из закусок, а также глухим ударам басов, на-верху день и ночь веселились. Сторожить пацаненка — не велика задача. Раз в два- три часа окошко в двери приоткрывалось, в него заглядывал косой от пьянства глаз и, обнаружив Ваню на месте, окошко вновь закрывали.

Туалетом служило, ведро, которое раз в день Иван подавал в маленькую дверцу внизу большой двери, и его выносили. Своих сторожей он не видел, не помнил, и как оказался здесь. Очевидно, те бандиты, которым сдал его Бобер н свалке, накачали его какими-то наркотиками. Ему дали попить из бутылки с лимонадом, и он вырубился, словно упал в огромную яму, а очнулся уже здесь, в тесной комнатке.

Обстановка в подвале была убогой — железная кровать с грязным матрацем, ка-

кой-то огромный допотопный шкаф, высотой почти под самый потолок, и железный стул с высокой спинкой. В старом шкафу Иван отыскал кипу подшивок журналов за 1975 год, от скуки читая их, Иван узнал для себя много нового. Оказывается, раньше-то все люди жили очень-очень хорошо. Дети были веселы и здоровы, родители их ходили на работу, как на праздник, и жили богато, а квартиры им доставались в порядке очереди за успехи на производстве. Страна СССР была впереди планеты всей и в науке, и в производстве, и в вооружении, а не тащилась где-то за Африкой и другими странами третьего мира.

Вот только бумага у журналов была ужасного качества, не похоже было, что ее выпускали самые лучшие фабрики в мире, да и у счастливо улыбающихся на черно- белых фотографиях советских людей были очень печальные глаза. Это несоответствие Иван решил разъяснить у отца, когда его увидит.

Мышка пискнула в углу, и Иван посмотрел на нее. Нахалка уже не боялась мальчишки и, набив свой животик хлебом, бес-церемонно бегала по каморке.

— Погоди-погоди, — вполголоса сказал Иван, — сейчас я тебя поймаю.

И он ловко спрыгнул с кровати прямо на мышку, чтобы прижать ее ладонью к полу. Но серая бестия оказалась гораздо сообразительнее и быстрее Ивана, шмыгнула за шкаф. Между ним и стеной было пространство, Иван схватил с кровати матрас и закрыл щель с одной: стороны. Мышке некуда было деваться. Он перебежал на другую сторону и стал ждать когда она вылезет, но мышь не вылезла.

Ждал-ждал, ждал-ждал, надоело. Надо было как-то отодвинуть шкаф, посмотреть, где спряталась мышь. Но шкаф был очень тяжелым — здоровому мужику с места не сдвинуть. Но недаром Иван учился в престижном учебном заведении, законы Архимеда знал. Поэтому он сначала разгрузил шкаф от старых журналов, а потом засунул металлическую спинку стула в щель и воспользовался ею как рычагом. Шкаф поддался и поехал. Иван даже вспотел от напряжения, но был доволен. Мышь так и не появилась, зато Ваня совершил открытие в духе Архимеда.

За шкафом под самым потолком находилось заколоченное досками окошко. Наверное, его сторожам и в голову не пришло, что мальчишка повытаскивает из шкафа журналы, будет их читать, а потом сдвинет его с места с помощью рычага и обнаружит лаз. Мышь запищала и бросилась в норку, но Ивану до нее уже не было дела.

Оторвать доски было всего лишь делом техники — Иван воспользовался ножкой стула как гвоздодером. Устал, как черт, но надо было спешить — его давно не проверяли сторожа, могли заглянуть в окошко в любую минуту. Успокаивало только то, что наверху орала музыка, видимо, разгул был на полную катушку и об Иване просто напросто позабыли.

За досками оказалось стеклянное окошко, через которое Ивану вылезти было раз плюнуть — нужно только выбить стекла и разломать прогнившую деревянную раму.

С этим заданием Ваня справился вообще без труда, вылез в образовавшееся отверстие и оказался в густых зарослях крапивы.

На улице было уже темно. Куда идти, в какую сторону, Иван не знал, но это было уже и не важно — главное, что он на свободе. Иван привстал на завалинку, осторожно заглянул в дом и увидел здорового парня, который сидел за столом, заваленным едой, банками с пивом и бутылками с водкой, а перед ним танцевала полуголая девица.

Иван спрыгнул и, пробежав вдоль дома, выскочил в калитку. Он прижался к забору и вдруг увидел в тусклом свете, проникавшем из окон, что к дому, где его держа-ли, подъехал автомобиль с выключенными фарами. Из него вышел мужчина в черной шапочке-маске с пистолетом в руке, осторожно прикрыл дверь, подошел к багажнику и открыл его. Оттуда высунулась голова с заткнутым тряпкой ртом.

— Этот? — спросил мужчина с пистоле-том, кивнув в сторону дома.

— М-м-м, — кивнул тот, что лежал в багажнике.

Мужчина с пистолетом резко закрыл багажник, придавив своего пленника, потом постучал по багажнику и вполголоса сказал:

— Лежи тихо, останешься жив. В багажнике — это все-таки не в гробу, согласись?

Голос показался Ване знакомым, но он решил больше не искушать судьбу, повернулся и стремглав через кусты кинулся туда, откуда доносились звуки проходящей электрички.

Человек-моль остановил свои старые «Жигули», вышел из машины, вытащил с заднего сиденья связанного Зорина с заткнутым ртом и переместил его в багажник. Виктор Петрович не сопротивлялся — он был очень напуган и подавлен. Где-то в вышине послышался рев турбин самолета. Возможно, это был тот самый самолет, на котором он должен был улететь в Красносибирск.

Зорин представил себе теплые, просторные и уютные места для пассажиров первого класса, и по щеке его скатилась слеза. Киллер проехал несколько метров до указанного ранее Зориным деревенского дома, потом открыл багажник, чтобы пленник подтвердил, что они прибыли в нужное место. Закрыв Виктора Петровича в узком неудобном пространстве, еще и поиздевавшись над ним, намекнув, что багажник — все-таки не гроб, киллер осторожно приблизился к дому.

Но похоже, осторожность была совсем ни к чему — два. бандита местной группировки не проявляли чудеса бдительности и осмотрительности. Входная дверь была приоткрыта, оттуда доносилась веселая музыка и женский визг. Киллер заглянул в окошко и увидел, что один из охранников — узкоглазый, похожий на монгола здоровяк, носится по комнате за полуголой девицей, роняя на пол мебель, а она визжит от восторга, по пути скидывая с себя остатки одежды. Из второй комнаты вышел, щурясь от света, второй охранник со щербатым оскалом..

Щербатый хохотнул, увидев эти гонки половозрелого самца за самкой, и направился к выходу, по-видимому, в туалет, который находился во дворе. Когда он вышел на крыльцо в темноту улицы и только- только потянулся к ширинке, сильная рука схватила его за шею и толкнула прямиком на толстую яблоню, растущую у крыльца. Он ударился головой о дерево, ему кулаком врезали по почкам, а когда он от удара отшатнулся назад, тут же получил удар носком ботинка в солнечное сплетение, согнулся, заработал по шее ребром ладони, свалился на землю, получил несколько сильных пинков по уязвимым местам и потерял сознание.

Монгол тем временем уже ухватил свою пассию за руку и тянул в сторону спальни. Та сопротивлялась, но не сильно, и когда они оба закрылись внутри, человек-моль поднял с земли Щербатого и попытался привести его в чувство, чтобы спросить, где они прячут мальчишку Но, очевидно, он перестарался, когда дубасил его — бандит растекся, как желе, и приходить в себя никак не хотел.

Пришлось человеку-моли нарушить уединение Монгола с его пассией. Он влетел в спальню, как ураган, выбив ногой дверь, с пистолетом наготове. Две девки — одна, которая убегала от Монгола, и вторая, которая отдыхала после Щербатого, завизжали, как две сирены. Обнаженный Монгол смотрелся уморительно и растерянно прикрывался рукой, щурясь от света.

— Где мальчишка? — спросил человек- моль.

— Он в. подвале, — сразу же понял, о чем идет речь. Монгол.

— Сидите тихо, и вас не тронут, — сказал человек-моль, явно блефуя, ведь он был один, — а ты, — обратился он к Монголу, надень штаны и веди меня к Ивану

Когда дверь в комнатке, в которой сидел Ваня, открылась, Монгол первый увидел, что внутри никого нет — шкаф отодвинут, доски от окошка отодраны, стекло выбито. Монгол забежал внутрь, огляделся и растерянно всплеснул руками. Человек, который пришел за Иваном, понял, что мальчишка сбежал, а охранник ему больше не нужен, размахнулся и рукоятью пистолета ударил Монгола по голове. Тот обмяк и повалился на подшивки журналов, разбросанные на полу.

Человек-моль вышел на улицу и стянул маску-шапочку с головы. В падающем из окна свете блеснула его лысина. Он- вытер шапочкой вспотевшее лицо и снова натянул ее на голову. Это был Дмитрий Шмидт.

Виктор Петрович Зорин пролежал в багажнике целую вечность, прежде чем машина завелась и снова поехала. Руки и ноги затекли, его бил озноб, он весь перемазался; в каком-то мазуте и задыхался от неприятной смеси запахов бензина, машинного масла и вонючих тряпок. «Жигули» трясло на ухабах, избивая бока важного чиновника, кляп во рту не давал нормально дышать. Наконец, машина остановилась, багажник открылся, «человек-моль» вытащил его и грубо бросил на дорогу.

— Пристрелить бы тебя, гнида, — сказал он напоследок, — да руки марать неохота…

И пнул его ногой в живот с такой силой, что у Виктора Петровича помутнело в глазах. Человек-моль вытащил у него изо рта кляп, освободил от пут руки и ноги. Потом схватил за шею, отволок к кювету и сбросил вниз. Зорин покатился по крутому склону ломая ветки кустарника и больно ударяясь о камни и кочки. Остановиться он не мох; пока не наткнулся на большое дерево, не треснулся об него головой и не потерял сознание. Он не слышал, как на дороге завелся мотор «Жигулей» и они уехали.

Виктор Петрович очнулся, когда уже совсем стемнело, хоть глаз коли. Он с трудом осознал, где находится, голова трещала в затылке, и его сильно тошнило. Зорин сел на мокрую траву и с трудом вспомнил все, что с ним произошло.

Виктор Петрович выкарабкался из кювета на дорогу и присел на обочине в надежде поймать хоть какую-то попутную машину. Но была поздняя ночь, и редкие автомобили безучастно проносились мимо голосующего Зорина. Он с трудом поднимался на ноги и махал рукой, завидев свет фар, но ни одна машина не останавливалась — слишком уж непрезентабельно вы-глядел пожилой побитый и исцарапанный мужчина в трусах, носках и рваной майке ночью на дороге вдалеке от Москвы.

Виктор Петрович не знал, в какую сторону идти, становилось все прохладней и прохладней, он побрел по дороге куда глаза глядят, прошло около часа, но так ни одна машина и не затормозила возле него. И вдруг, о, удача, когда он совсем потерял надежду, около него остановилась старая ржавая иномарка, из которой неслась громкая музыка.

Зорин бросился к водителю.

— Товарищ, мне надо в город, — обрадованный такой удаче, воскликнул он, подвезете?

Толстомордый водитель нагло высунул свою небритую, грязную, пахнущую алкоголем и чесноком физиономию в окошко, оглядел потрепанную фигуру, остановил взгляд на часах, эксклюзивных часах «Ролекс», а потом гаркнул двусмысленно:

— Отвезем, старичок, отвезем! Погоди немного!

Задние двери машины громко хлопнули, и из них показались два дюжих зловещих силуэта, которые угрожающе двинулись к Зорину. Недобрые намерения их не вызывали сомнений. Кроме того, эти намерения подчеркивали большие бейсбольные биты, которыми силуэты многозначительно покачивали.

Виктор Петрович понял, что его сейчас будут бить, и, развернувшись, несмотря на боль во всем теле, попытался пуститься наутек. Но через мгновение после старта его настиг удар тяжелой палкой по спине между лопаток. Зорин споткнулся, задохнулся от боли и, падая, прохрипел:

— Я… я… я лично знаком с президентом…

Ответом ему был нестройный зловещий хохот. Его тут же ударили под ребра, тяжелым сапогом, скинув на обочину Из машины выскочили еще двое, кроме тех, что уже пинали Зорина, и они вместе еще долго- долго били по почкам, до тех пор, пока он не потерял способность передвигаться. Затем злоумышленники сняли у него часы «Ролекс», а самого Зорина опять скинули в кювет, прямо на свалку мусора.

В кювете Зорин пролежал почти до- утра. Он не мог передвигаться и мелко дрожал, укрывшись картонной коробкой. С восходом солнца он отогрелся и вылез из кювета. Грязный и окровавленный, босой, покрытый тряпьем, найденным на свалке; Зорин двинулся по дороге.

Он пытался взывать к милосердию людей и останавливать проезжающие машины. Но никто не хотел оказать помощи грязному, полуголому, окровавленному старику, укрытому, словно пончо, ветхой тряпкой. Наконец, губернатор заметил, что по трассе навстречу ему мчится автомобиль ГИБДД.

Зорин, собрав последние силы, выскочил ему наперерез.

— Помогите! — завопил он. — Меня ограбили!

Автомобиль гаишников резко затормозил. Машину занесло, она едва не сбила Зорина. Из автомобиля выскочил разгневанный водитель и, подбежав, с ходу, не разбираясь, в чем дело, залепил Виктору Петровичу в зубы, которые и так едва держались.

— Куда ты, рожа бомжовская, лезешь? — заорал он. — Из-за тебя, отброса, я в тюрьму садиться не хочу!

— Я Виктор Петрович Зорин, — проце-дил несчастный, выплевывая выбитый зуб, — меня ограбили. Мне срочно нужно в город!

— Да мне плевать, кто ты! — сказал рассерженный милиционер и снова ударил Зорина, но уже носком сапога под колено, от-чего несчастный чиновник завалился на дорогу

Зорин завыл от той бездны унижения; в которую он свалился! Еще вчера эти гаишники вытягивались в струнку, когда его машина проезжала мимо, а он их в упор не видел. Теперь же они избивают его, глумятся над ним. Зорин заплакал от боли и обиды.

— Ты чего, не видишь, сержант, — за-кричал из машины второй милиционер, — это же стопроцентный клиент психушки. Давай, волоки его сюда, отвезем по назначению.

— Да ну его, пусть валяется, — сказал в ответ сержант, — он нам машину всю за-пачкает.

— Сдохнет ведь, — крикнул милиционер, который был явно старше по званию, — тащи, повезем.

— Сдохнет, так одним куском дерьма будет меньше, — пробормотал сержант.

Как оскорбительно и жутко было высокопоставленному чиновнику слышать эти слова.

— Вставай, падаль! — прикрикнул сержант. — И благодари бога, что у нас лейтенант такой добрый!

Зорин поднялся на ноги и, хромая, по-ковылял к машине. Сев на заднее сиденье, потерял сознание. Очнулся, когда его под руки вели по белому коридору два огромных санитара. Врач шел впереди, размахивая руками.

— Доктор, — тихонько позвал Зорин, — помогите мне.

— Поможем, поможем, — не оборачиваясь, ответил доктор.

— Я высокопоставленный чиновник, моя фамилия Зорин, — сказал Виктор Петрович,

— Так-так, — ответил доктор, не оборачиваясь, — это любопытно. — И где же вы служите? В Кремле?

— Вы что, мне не верите? — закричал потерявший самообладание Зорин и стал вырываться из рук санитаров.

Но они держали очень крепко — это была их профессия — держать крепко.

— Так-так, хорошо, тихо-тихо, так-так, допустим, я вам верю, — успокаивающим тоном ответил доктор, — тогда объясните, что же вы делали на дороге рано утром, в старом одеяле?

— Меня ограбили и избили неизвестные, — ответил Зорин, — мне нужно срочно позвонить! Дайте мне позвонить!

— Дайте ему позвонить, — сказал доктор.

Санитар полез в карман, достал и про-тянул на ладони Зорину маленький никелированный колокольчик, каким обычно приманивают рыбу.

— А-а, — заорал Виктор Петрович, схватил колокольчик с ладони санитара и метнул им в доктора, — вы издеваетесь надо мной!

Колокольчик попал доктору прямо в глаз, и тот вскрикнул от боли. Тут же два амбала профессионально скрутили бедного чиновника и повалили на пол.

— Помыть его, одеть в фиксирующую рубашку и к буйным, — приказал доктор,

потирая ушибленную бровь, — будем оформлять.

— Не-е-ет! — завопил Зорин так, что все больные в психдиспансере вздрогнули…

V

Сообщив о захвате самолета, в салон первого класса вернулась смертельно бледная, стюардесса, Ее шея в месте пореза была перевязана белым бинтом. Она протянула аптечку с медикаментами полпреду, чтобы тот мог обработать рану на щеке. Шаман выхватил аптечку из ее рук, проверил, чтобы там не было ничего лишнего, и отдал ее полпреду.

— Ты, крыса, — обратился Шаман к стюардессе, — сейчас пройдешь по салону, соберешь у всех мобильники и отдашь мне. Начнешь с этих двух! — он ткнул пальцем в Белова и полпреда. — А если кто чего пискнет, скажи, я подойду и самолично горло перережу! Вон у Белого спроси — он меня знает, я не остановлюсь ни перед чем!

Стюардесса сразу же подчинилась террористу — сходила за мешком для мусора и начала собирать телефоны. Полпред пытался возражать, что, мол, у него канал правительственной связи, но Шаман подскочил к нему, взмахнул ножом, выхватил телефон, бросил на пол и растоптал его каблуком. А потом сразу же протянул руку за мобильником Белова, подцепив пальцем кольцо на лимонке — мол, только дернись — взорву Пришлось отдать.

За стеклом иллюминатора внизу мирно проплывали белые облака. Самолет накренился набок и поворачивал. Шаман сунул мобильник Белова себе в карман, завалился на кресла, вытянул ноги, достал из внутреннего кармана куртки пачку сигарет и за-курил, пуская густые клубы дыма. Полпред и Белов покосились на него.

— Чего вытаращились, недоумки? — спросил террорист и с наглой усмешкой пояснил: — Я всю жизнь об этом мечтал. А то достали меня уже в самолетах — «не курить, пристегнуть ремни»! Хочу и курю, поняли?

Белов и полпред одновременно отвернулись к иллюминатору. Шаман накурился, затушил сигарету об обшивку самолета и сказал пассажирам первого класса:

— Ну че, буржуи, сидите смирно, я пойду проверю наших стюардесс. Пощиплю их за упругие ягодицы. А ты, Белый, и ты, полпред, сидите тихо, иначе кого-нибудь из вас я точно зарежу!

Сказав это, он удалился. Полпред покосился на Сашу и осторожно спросил:

— А вы случайно не депутат Госдумы Александр Белов?

— Я был депутатом Госдумы, теперь я начальник службы безопасности на Красно- сибирском алюминиевом комбинате, — ответил Саша.

— Именно к вам на юбилей я и летел, — печально вздохнул полпред, — должен был лететь еще один человек, — полпред кивнул на пустующее кресло, — да, наверное, к своему счастью опоздал на самолет…

— Что за человек? — скорее из стремления поддержать разговор, чем из любопытства поинтересовался Белов.

— Виктор Петрович Зорин, — ответил полпред, — он был в Европе, наверное, не успел вернуться…

— Зорин? — переспросил Белов.

Оказывается, человек, которого он искал в Москве, должен был сегодня сесть перед ним в самолете. Вот это был бы сюрприз! Бывают же такие совпадения. Значит, Зорин остался в Москве надо срочно звонить Шмидту. Черт, как позвонишь, если Шаман сломал все телефоны?

— А вы и Зорина знаете? — по реакции Белова понял полпред. — Ну это-то меня не так удивляет, как то, что вы и с бандитом, который захватил самолет, тоже знакомы…

Белов не стал рассказывать полпреду, где и при каких обстоятельствах судьба свела их с Шаманом, сказал только:

В одном вы можете быть стопроцентно уверены, что я с ним не заодно.

— Я понимаю, — пронямкал толстяк, покачал головой и замолчал, обреченно уставившись на свои ботинки крокодиловой кожи.

Белов же в это время судорожно соображал— что же делать, что предпринять?

Напасть, попробовать вырубить Шамана, когда он вернется в их салон? Вероятность удачного исхода этой операции примерно пятьдесят на пятьдесят. В случае неудачи самолет взорвется. Если Шаману удается дернуть за кольцо лимонки и гранат взорвется, последствия будут плачевными. Может, выбить иллюминатор, пробить обшивку, самолет разгерметизируется, погибнув люди.

Нет-нет, все-таки торопиться не стоит. Если понадобится посадка для дозаправки — они все-таки будут на земле, наверняка подтянут спецназ — можно будет;, что-то предпринять, чтобы обезвредить маньяка. И тут Белов вдруг вспомнил о- своих делах, по которым он и полетел в Красносибирск. Праздник на стадионе состоится уже завтра — он не предупредил никого о том, что на Рыкова будет совершено покушение! А теперь он вряд ли успеет предупредить хотя бы Ватсона или Витька о том, что Олега Алексеевича хотят убить.

Нужно во что бы то ни стало позвонить по мобильному! Но не будет же он тут прямо при всех говорить о планирующемся убийстве. Хотя, похоже, другого выхода нет. Саша повернулся к Шаману и попросил у него свой телефон, чтобы сделать только один звонок. Он сказал бандиту, что нужно предупредить человека, на которого готовят покушение. На что Шаман расхохотался и заявил:

— Мне наплевать на того человека и на всех остальных людей! Меня волную только я сам!

Он вытащил из кармана телефон Белова и поступил с ним так же, как и с телег фоном толстяка — раздавил его на полу каблуком. Белов в бешенстве попытался вскочить, но полпред удержал его и шепотом попросил:

— Успокойтесь, или он взорвет нас всех!

Тем временем стюардесса вернулась с мешком сотовых и отдала его террористу Спросила — можно ли подавать ужин пассажирам. Шаман подумал и согласился, ушел со стюардессой и вернулся уже без мешка. Довольный собой, сказал, что никто не сможет никуда позвонить. Зачем он это все делал, было непонятно.

После того, как все в самолете поели, стюардесса подошла к Шаману и передала ему, что с земли предлагают посадить самолет на военном аэродроме между Москвой и Красносибирском. Там их ТУ-154 дозаправят и туда же привезут требуемые Шаманом три миллиона долларов. А потом ТУ-154 направится в Пакистан. Но взамен его просят освободить в пункте пересадки женщин и детей, выпустить их из самолета.

— А если я скажу нет, что тогда? — за-орал Шаман. — Спецназ пустят меня брать? Я взорву на хрен этот самолет, если хоть кто-то к нему приблизится на расстояние прямой видимости!

Белый видел, что у Шаман сильно нервничает. Нет у него самообладания для того, чтобы довести начатое дело до конца — он распсиховался, руки дрожат, весь пятнами пошел, да еще и к алкоголю прикладывается. Того и гляди предохранитель в голове перегорит, Шаман сорвется и нажмет на кнопку своего взрывателя или дернет за кольцо лимонки.

Чтобы угонять самолет, нужно иметь холодный ум и здоровую психику — бывший обиратель нищих попрошаек на эту роль не годился. Но его нервный срыв можно было направить в нужное русло — попробовать отговорить его от этой затеи с Пакистаном и тремя миллионами долларов, уговорить сдаться властям. Но сначала нужно было удачно приземлиться.

Испуганная стюардесса сбежала, самолет тем временем пошел на снижение, Шаман засуетился, стал бегать взад-вперед по салону и угрожать смертью и без того напуганным пассажирам. Потом бросился на свое место и пристегнулся.

Стали садиться, самолет коснулся земли, сильно стукнулся и начал трястись, словно перфоратор. Женщины громко визжали, не-которые мужчины тоже, полпред усиленно крестился. Пилот активно тормозил, видимо, взлетная полоса была слишком короткой для ТУ-154. Наконец самолет остановился и затих. Выбежала стюардесса и стала успокаивать всех, что ничего страшного не случилось, просто полоса не предназначена для ТУ-154 и не освещена, оттого приземление на ней было рискованным, но все обошлось.

— Суки, вы другого аэродрома найти не могли! — бушевал Шаман. — Чуть меня не угробили!

Белов выглянул в иллюминатор. Вокруг ни строений, ни огней — в иллюминатор ничего не видать, на часах уже далеко за полночь, но в самолете никто не спит — мужчины в напряжении, женщины тоже, дети, хоть и не слишком хорошо понимают, что происходит, но многие, чувствуя настроение родителей, хнычут, или плачут.

— Только бы не пустили спецназ, — прошептал Белову полпред, — этот сумасшедший взорвет самолет!

Полпред был прав — дураков много и в армии, и в ФСБ, дадут приказ брать ТУ-154 штурмом. Пока вломятся в самолет, Шаман успеет дернуть за кольцо гранаты. Саша искоса наблюдал за террористом и в какой- то момент увидел, что ему здорово не хватает мужества и ума в принятии решений. Раньше у него все шло по накатанной — на место смотрящего за попрошайками его посадили, когда прежнего убили в пьяной драке. Поэтому схема по отъему денег у попрошаек уже отлажено работала — Шаману не приходилось вносить никакого ноу- хау, только следить, чтобы механизм не сломался.

А оказавшись в непривычной для себя ситуации, он растерялся. И напарника у него не было, чтобы посоветоваться. Это все Белов уловил и посоветовал негромко, когда террорист оказался рядом с его креслом:

— Детей и женщин лучше отпустить, за-чем зря злить федералов?

— Что? — обернулся Шаман. — Ты что мне тут советы даешь? Ты подставить меня хочешь?

— Тебе хватит в качестве заложников членов экипажа и нас с полпредом, — спокойно продолжил Белов, — за всем самолетом трудно уследить, ведь ты один. Да и зачем тебе лишние люди — воющий детский сад женщины, которые могут сорваться и броситься на тебя? Отпусти их всех от греха подальше.

Шаман понимал, что Белов говорит верные дела, но показать, что он следует его советам, сразу не мог. Поэтому замахнулся ножом. Пришла стюардесса и позвала его в кабину пилотов для переговоров. Белов напряженно всматривался в темноту, стараясь разглядеть, что же происходит там, за стеклом иллюминатора. Но тьма такая, хоть глаз коли — ничего не видно. Минут через десять вернулся Шаман. Он выглядел успокоенным.

— Поменяю баб и сопляков на фээсбэшного генерала, — усмехнулся Шаман, — и полетим дальше. Сначала получу деньги, потому уже выпущу пассажиров.

Он приказал стюардессе открыть двери, а сам забился в угол, вытащил свой взрыватель и сказал демонстративно громко:.

— Я их предупредил — если будет по-пытка захватить самолет, то я взрываю! На том свете скажете спасибо ментам!

Минут через пять по подкатившему трапу взошел человек с большой сумкой в руке и появился в проходе. Белов обомлел — это был генерал Введенский, его старый знакомый, на которого он работал когда-то и который его не раз вытаскивал из неприятных ситуаций. Генерал узнал Белова, но ни один мускул на его лице не дрогнул, Саша тоже благоразумно про-молчал — ни к чему Шаману знать, что они знакомы.

— Полпред, возьми у генерала сумку и передай мне! — приказал террорист, держа большой палец правой руки на кольце лимонки. — И пусть он руки поднимет и не опускает!

Полпред подчинился, генерал тоже, и когда сумка оказалась у Шамана, тот быстро открыл молнию и, увидев внутри нее плотные пачки долларов, нервно захохотал. Пересчитывать деньги он не имел возможности, потому что постоянно оглядывался на стоявшего в проходе с поднятыми вверх руками генерала.

— Повернись! — приказал Шаман. — Сними куртку! Задери брюки!

Введенский повернулся, снял куртку, задрал брючины, показав, что он без оружия, и тогда Шаман велел ему сесть перед Беловым.

— Выпусти женщин и детей, — сказал Введенский, — как обещал…

— Без тебя знаю, тварь ментовская! — сердито ответил Шаман и приказал стюардессе выводить людей.

Когда последняя женщина сошла с трапа, стюардесса закрыла дверь. Белов судорожно, думал что же предпримет Введенский, ведь не даст он Шаману угнать само-лет в Пакистан.

— Ну что, полетели? — повернулся к террористу генерал.

За иллюминатором полная чернота, только звезды в небе, словно летит самолет в космическом пространстве, а не над землей к границе с Пакистаном. Белов поворачивается, а рядом с ним вместо полпреда сидит Космос с лицом важными и суровым. В руках у него фляжка с коньяком, из которой он изредка пригубляет.

— Ты как здесь, Кос? — удивляется Белов.

Тот поворачивается к нему и кивает на соседний ряд кресел — там нет Шамана, сидят Пчела и Фил. Фил дремлет, а Пчела читает книгу Дубова «Большая пайка»!

— Вот этого быть не может, — понимает Белов, — чтобы Пчела добровольно что-то читал, да еще олигарха Дубова — этого; быть не может. Это сон!

— Нет, это не сон, Саша, — отвечает ему Космос, — мы теперь вместе, и что это значит?

«Что это значит? — думает Белов. — Мы вместе, что это значит?».

Загадка кажется ему неразрешимой» словно Космос предложил ему решить теорему Пифагора, решение которой Саша за был сразу же после окончания школы. Он мучительно думает и не находит ответа Космос и Пчела посмеиваются над ним, что он не может решить такой простой задачи. Фил просыпается и подсказывает Саше:

— Ты теперь там, где и мы…

Страшная догадка пронзает мозг Саши — он теперь там же, где и они, значит, он тоже умер. Но когда, как? Он начинает вспоминать, что с ним случилось перед смертью. Шаман, захват самолета, полпред с заклеенной пластырем щекой и напуганная стюардесса. Дальше появился Введенский с сумкой, набитой долларами. Он повернулся и спросил: «Ну что, поехали?»

А что было дальше? Может быть, нервы Шамана не выдержали, и он-таки дернул за кольцо гранаты? Но ведь взрыва не было? Хотя недаром говорят — своя пуля не свистит. Возможно, осколок, гранаты пробил его голову раньше, чем он смог услышать взрыв. Вот оно как оказалось — умирать-то легко!

А почему тогда он в самолете? Где же райские кущи? Хотя какие райские кущи такому грешнику, как он, скорее всего он попадет в ад. Но почему тогда он летит на самолете, разве в загробной жизни есть самолеты? Он осмотрелся и увидел, что он вовсе и не в самолете, а в какой-то темной пещере совсем один сидит на камне. Друзья куда-то исчезли, а со всех сторон его окружают люди, и он их узнает — с одной стороны покойная мама с печальным лицом, родители Пчелы, его первая любовь Ленка, а с другой убитый Муха, Каверин, Макс…

Белову становится не по себе — он не ждал этой встречи. И вдруг появляется Олег Алексеевич Рыков, качает окровавленной головой с простреленным точно посередине лбом и говорит укоризненно:

— Что же ты, Саша, не предупредил о том, что меня хотят убить? Как же нам теперь с тобой быть, ведь комбинат беспризорный остался?

Саша чувствует, как на сердце его со всех сторон что-то давит. Если бы только комбинат остался беспризорным — фиг с ним, с комбинатом, на него охотников много. А вот Ванька остался беспризорным — этого уже не исправить! Хорошо еще, что хоть среди покойников его нет значит, жив мальчишка. А Ярослава? Как же она без него теперь, ведь она беременна? Кто о ней позаботится? А Витек, Ватсон, Федор и Власов? Нет, не время еще Белову умирать! Никак не время! Появится перед ним архангел, попросится он у бога вернутся обратно на землю. Ведь нельзя ему умирать теперь, никак нельзя! И так страшно захотелось Белову жить, что он проснулся!

Вокруг больничная палата, белый потолок, голова болит, как после затянувшегося банкета. На койке рядом спит похрапывающий полпред, а у окна на кровати сиди? Введенский. Генерал читает газету. Он увидел, что Белов очнулся, встал, пошатнулся, удержался за спинку кровати и улыбнулся.

«Так что это, я не умер, или меня архангел воскресил?» — подумал Белов, оглядываясь вокруг.

Скосил глаза на свое тело, накрытое одеялом, чуть-чуть пошевелился — никаких ранений вроде бы нет, голова только сильно болит. Потрогал голову — ни бинтов, ни ссадин. Введенский тоже цел-целехонек, да и на похрапывающем полпреде не видно окровавленных бинтов.

Генерал тем временем подсел к Саше на кровать. Белова терзал вопрос — что же случилось, что это было перед тем, как проснуться — обычный сон или же он все-таки умер и побывал в загробной жизни. Братья, враги, мама…

— Ну с добрым утром, — улыбнулся Введенский, — голова не бо-бо?

— Как с перепою, — хрипло ответил Белов, — а что вообще произошло?

— Спецоперация по освобождению заложников, — хитро ответил Введенский, — могу тебе сказать, что все нормально, вое пассажиры и экипаж живы.

— А Шаман?

— Шаман там, где ему и положено быть, — ответил генерал, нахмурившись, — в следственном изоляторе в Москве.

— А мы?

— А мы с тобой в госпитале летной военной части, — поясню: Введенский.

— Что случилось-то? — спросил Белов. — Я ни фига не помню!

Он никак не мог понять, каким таинственным образом из салона самолета он переместился в госпиталь.

— С сумке с долларами была специальная емкость с усыпляющим газом, — ответил Введенский, — она действует моментально. Тысячной доли в воздухе хватает, чтобы вырубить человека на несколько часов. Когда все женщины и дети покинули самолет, я нажал на устройстве управления, вмонтированном в часы специальную кнопочку, и газ пошел, Шамана и вас с полпредом сильно окатило, а я подальше сидел, потому и очнулся раньше. Кстати, гранаты на поясе у Шамана оказались пластмассовыми учебными, а в багажном салоне вообще никакой взрывчатки не было.

— Значит, зря весь этот сыр-бор, — понял Белов, садясь на кровати, — надо было мне скрутить его, надавать по шее и все бы закончилось.

— Нет, — помотал головой Введенский, — рисковать нельзя было, ты правильно сделал, что не полез. Никто ведь не знал, что гранаты учебные, а в багаже нет пластида. Тем более, Шаман человек с больной психикой, с ним нужно быть предельно осторожными. Но вы с полпредом держались молодцами.

— Да уж, — усмехнулся Белов, — слетали в Красносибирск…

Введенский нахмурился еще больше и сказал:

— Саша, у меня для тебя не слишком хорошая новость. Произошло несчастье. Олега Рыкова застрелили из снайперской винтовки на празднике в Красносибирске.

— Как застрелили? — подскочил на кровати Белов. — Когда? Праздник же сегодня только должен был состояться!

Введенский покачал головой.

— Мы с тобой лежали без сознания почти двое суток, — объяснил он, — газ так действует. Нам снотворное кололи, иначе бы мы от головной боли сдохли просто. Так что праздник в Красносибирске ты проспал, да и не праздник там получился, а — сам понимаешь…

Белов в отчаянии стиснул зубы, обхватил голову руками и склонился над своими коленями. Это он виноват в смерти Олега Алексеевича, это он понадеялся на авось и не предупредил охрану Рыкова и его самого о готовящемся покушении! Осознание этого тяжелым грузом легло на совесть Белова. Но время было потеряно — ошибку никак уже было не исправить.

Олег Алексеевич Рыков был уже мертв.

VI

Матвей Алексеевич Рыков всегда отличался тупостью, но когда ему грозила опасность, у него автоматически включались какие-то дополнительные резервы защиты, вынуждавшие заработать еще пару-тройку извилин его убогого мозга.

Обидевшись на брата и его окружение, Матвей решил сначала не препятствовать покушению — пусть оно идет как идет. Но затем он вернулся домой, выпил две бутылочки немецкого пива, злость его прошла, и ему стало страшно. Жена, как обычно, не обратила внимания на угнетенное состояние мужа — ее больше волновал приближающийся юбилей комбината и извечный женский вопрос — что надеть, когда надеть нечего?

Матвей попытался заговорить с ней, чтобы она его утешила, но жене было не до того, нужно было договориться с парикмахером о покраске и укладке волос. Тогда Матвей закрылся в своем кабинете и решил ночевать на диване. Жену, похоже, это не расстроило. Он включил телевизор и стал смотреть криминальные новости, в которых рассказывали о задержании заказчиков убийства некоего бизнесмена. Их волокли за шиворот с закованными за спи-ной руками в милицейский козелок. Матвей представил себя на их месте, представил, как его заталкивают в камеру к уголовникам, как они окружают его, он кричит, что, мол, я, директор по социальным вопросам и быту Красносибирского алюминиевого комбината, а волосатый па-хан с наколками на груди говорит ему: а здесь ты будешь директором параши.

Матвей Алексеевич торопливо выключил телевизор, чтобы не травмировать себя, сел за компьютер и решил выйти в Интернет, побродить. Он никогда не освоил бы компьютера, если бы в сети не было порно сайтов, которые манили к себе директору по соцвопросам и быту, как магнит. Пришлось изучать компьютер, ходить на курсы по освоению Интернета. Еще Матвей Алексеевич посылал посредством всемирном? паутины сообщения своим молодым любовницам — хореографу Дворца культуры тренеру по плаванию, назначал им свидания.

И вот он решил сначала написать или письма, а потом уже зайти на любимый порносайт. Первой загрузилась страница с новостями, и Матвей опять увидел материал о том самом задержании заказчиков, убийства бизнесмена, который только что: давали по телевизору. Ему показалось, что за спиной его появился полковник Басовитый, положил ему руку на плечо и сказал своим негромким басом:

— Пройдемте со мной, гражданин Рыков! Место под нарами для вас уже освободили…

Матвей Алексеевич вздрогнул и обернулся. Никакого полковника за его спиной не было. Он облегченно вздохнул. Что-то внутри мучило и мучило его, не давало забыться. Совесть? Но ведь когда он бессовестно воровал на комбинате все, что плохо лежит, никакая совесть его не мучила! Может быть, это происходит оттого, что люди, достигшие уровня Матвея Алексеевича, не видят никакого иного способа обогащения, кроме воровства и взяток, оттого и совесть их спокойна. Кроме того, возможно, совесть Матвея молчала бы, если бы ему предстояло участвовать в покушении на того же гада Белова или директора по финансовым вопросам — а тут все-таки родной брат!

Он собирался написать любовницам, что после празднования юбилея на стадионе поедет с ними в сауну, но вспомнил, что его брата убьют и поэтому его поездка с девочками будет выглядеть не слишком красиво.

«Мерзкий братоубийца!» — шептала неугомонная совесть, и Матвей просто на автопилоте набрал одним пальцем на клавиатуре следующее: «На Олега Рыкова готовится покушение. Его планируют убить на праздновании юбилея комбината в Красносибирске в то время, когда будет произведен салют». Потом ввел телефон Белова и нажал на кнопку «Отправить».

Сообщение ушло. Где-то в далекой Москве Белов его получит, но никогда не узнает, кто его ему послал. Теперь совесть Рыкова-младшего немножко успокоилась — он уравновесил шансы, и теперь уже от него ничего не зависит. Белов сможет защитить его брата, а Зорин никогда не узнает о том, кто предупредил Белова.

Сначала Кабан хотел рассказать Семену о готовящемся на Рыкова покушении и таким образом попасть в число приближенных к директору комбината. Но пока он самым первым утренним рейсом в день праздника на стадионе летел из Москвы в Красносибирск, в голову ему пришла другая мысль. Если Рыков останется на своем посту, то рядом с ним всегда будет Белов, который не слишком-то благоволит. Кабану.

А стало быть, удачное продвижение Кабана на рынок Красносибирска окажется под угрозой, его просто выдавят из региона. А ведь он так хорошо начал — договорился о поставках конфет из Москвы, и первые две фуры уже вышли.

То есть, чтобы закрепиться в Красносибирске, нужно было как-то отстранить Белова от влияния на ситуацию в городе. И самый простой способ, пришедший Кабану в голову, — просто не мешать убийству Рыкова, которое затеял Зорин. После смерти Рыкова начнется передел собственности, водичка замутится, а Кабан знал, что в мутной водичке легко рыбку ловить. На. место директора встанет Зоринский выдвиженец — младший Рыков и тогда…

Вот тут Кабан опять попал впросак. Зорин окажется негласным правителем Красносибирска, а проштрафившийся Кабан будет для него, как бельмо на глазу, которое Виктор Петрович несомненно постарается убрать.

Ситуация показалась Кабану безвыходной, и он почти уже впал в отчаяние, но тут ему в голову пришла новая мысль, А что если он сможет вычислить киллера, которого Зорин заслал вместо него самого, и скрутить его еще до убийства? Тогда Рыков старший будет благодарен ему и не даст Белову Кабана гнобить.

А что может служить доказательством того, что киллер хотел убить Рыкова. А если он пойдет в отказ и скажет, что снайперскую винтовку притащил на стадион, чтобы присоединиться к салюту? Нет, надо дать киллеру произвести свой выстрел, а потом уже догнать его и пристрелить.

Тут у Кабана опять получалась нестыковка! Ведь в случае смерти Рыкова Зорин займет место негласного руководителя, и тогда Кабана просто живьем закопают в землю. Недолго ему ходить в героях. А что если киллера попытаться взять живым? Тут Кабан чуть не подпрыгнул в кресле!

Класс! Гениальная мысль!

После выстрела и убийства Рыкова он поймает киллера, а потом сдаст его властям. Таким образом он станет героем не только Красносибирского региона, но и всей России. О нем будут говорить новостях, возможно, ему даже дадут медаль «За отвагу». Киллера в ментовке станут бить по почкам, и он сдаст заказчика покушения — Зорина Виктора Петровича, которого ФСБ, давно подбирающаяся к высокому чиновнику, с удовольствием засадит в кутузку после признания убийцы Рыкова.

Таким образом все, кто претендуют на главенство в комбинате, окажутся или в тюрьме, или в могиле. В Красносибирске начнется полная анархия, в которой Кабан не только сможет закрепиться как «конфетный король», но и, возможно, столкнуть самого Семена с его места смотрящего. А Белов в этом раскладе вообще окажется не у дел — его номер станет «шесть», об него вытрут ноги и выкинут из края.

Скорее всего Зорин, прижатый ментами, начнет давать показания, что он нанимал Кабана для убийства Рыкова, но кто ему поверит — ведь Кабан будет уже героем, он скажет только коротко — клевета, мол, Зорин старается свести со мной счеты! И ему поверят.

Благость и спокойствие разлились в душе Кабана, ему все стало казаться прекрасным — и самолет с его неудобными креслами, и вид внизу с его озерами и непролазной тайгой. Кабан нажал кнопку вызова стюардессы, заказал порцию коньяку. Предложил выпить соседу по креслу — тощему очкарику с ноутбуком. Тот не отказался и после двух выпитых рюмок доверительно прошептал Кабану на ухо:

— Говорят, что вчерашний самолет «Москва — Красносибирск» захватил террорист!

— Да ты что! — удивился Кабан. — От-куда знаешь?

— В новостях говорили, — гордо ответил сосед, — и в газете писали.

Кабану некогда было читать газеты и смотреть телевизор. Он усмехнулся. А что журналюги напишут завтра, когда опять в сводках замелькает Красносибирск? Будут писать, что на праздновании юбилея комбината был убит его директор и фактический владелец Олег Алексеевич Рыков, а смелый прохожий задержал и обезвредил киллера. Само собой, всего этого Кабан тощему очкарику говорить не стал.

Ему предстояло еще обдумать, как именно в толпе народа он вычислит убийцу. Но некоторые наметки в этом деле у него были, ведь он же и сам считал себя профессионалом, поэтому попробует вычислить киллера, представив, как бы действовал он сам в этой ситуации, где выбрал бы точку для стрельбы и пути для отхода. Именно этом пути он и подстережет убийцу, завалит его и сдаст ментам.

Тощий очкарик, возбужденный халявный коньяком, все никак не мог угомониться и что-то трещал на ухо Кабану, мешая сосредоточиться. Очевидно, он подумал, что они уже теперь друзья навек.

— Слушай, заткнись, — попросил его Кабан, — надоел ты мне…

Очкарик осекся, извинился и замолчал. Кабан прикрыл веки и углубился в свои мысли.

Ивану Белову стоило больших трудов добраться до дома — денег у него не было ни копейки, выглядел он как беспризорник со стажем. Помог кое-какой опыт его короткой бродяжнической жизни.

Двор охранялся, но Иван знал, как пробраться незамеченным. Спрятался в деревянном домике на детской площадке посреди двора. Знал, что мать наверняка дома, но не мог себя заставить подняться в квартиру. Не знал, что сказать матери после того, как он своим бродяжничеством так долго заставлял ее страдать. Злость и обида на маму прошли, отца он так и не нашел, друзей потерял и не знал, где они теперь. Может быть, их вместе с Федором убили люди Бобра, может, они опять скитаются по площади трех вокзалов, рискуя попасться в руки людям Шамана

Иван вернулся домой еще и для того, чтобы попросить Шмидта найти друзей и помочь им выбраться из этой бродяжнической жизни. Но заставить себя войти в

подъезд, подняться на лифте на свой этаж и нажать на кнопку звонка он никак не мой Машина Шмидта возле подъезда не стояла, а значит, и его самого дома не было. Иван, решил подождать отчима, чтобы войти вместе с ним, чтобы не оказаться с матерью один на один.

Было темно, Ивану страшно хотелось есть, да и замерз он, но ожидания его оправь дались. В ворота въехал бронированный джип Шмидта и остановился напротив подъезда. Шмидт вышел из машины, захлопнув тяжелую дверь, направился в сторону подъезда. Ваня окликнул его и осекся:

— Папа…

Шмидт даже не оглянулся, ведь он не был папой и Ваня никогда его так не называл. Мало ли во дворе детей, которые кричат, окликают своих пап. Его окликать таким образом некому

— Дядя Дима, — послышался детский, голос, и Шмидт остановился как вкопанный.

Медленно, словно боясь вспугнуть видение, повернулся и увидел Ивана, стоявшего рядом с детским домиком Бабы Яги. Мальчишка был с ног до головы грязный, оборванный и худой. Стоял и боялся подойти. Шмидт сам перешагнул невысокое ограждение детской площадки, подошел к Ивану протянул ему руку:

— Ну, здравствуй. Вернулся насовсем или так, за гитарой зашел?

— За какой гитарой? — не понял Иван,

— Это анекдот такой, — пояснил Шмидт, — муж приходит домой под утро жена встречает его со скалкой, типа, явил

с я черт? А он говорит, спокойно, жена, я за гитарой!

— Я не за гитарой, я совсем, — ответил Иван, вздохнув.

— Молодец, что надумал вернуться, — сказал Шмидт, присаживаясь на лавочку, — а то мы с твоим папой с ног сбились, тебя разыскивая.

— Папа здесь?

— Нет, он уехал в Красносибирск, — ответил Шмидт, — как раз сегодня и уехал. Наверное, сейчас летит в самолете. Слушай, давай ему позвоним, а то он места себе не находит, наверное, как и мама твоя, впрочем.

Шмидт вытащил сотовый, набрал номер, ждал долго, — но никто не ответил.

— Спит, может быть, или телефон про-сто не берет в самолете, — сказал Иван, — потом позвоним, еще успеем. Дядя Дима, а мама на меня очень сердится?

— Сам-то как считаешь?

Ивану нечего было ответить на этот вопрос — понятно, что мама его по головке не погладит. Он повернул голову и внимательно посмотрел на Шмидта.

— Дядя Дима, а это ведь ты был возле дома, в котором меня держали, с пистоле-том и человеком в багажнике? — спросил он.

— А ты меня видел и не признался? — удивился Шмидт. — Мне пришлось там громить все, добрался до подвала, а ты сбежал уже!

— Я боялся, что ошибся, — ответил Иван, — не хотел рисковать. Мне нужно было домой добраться, у меня друзья в беде — Лоцман, Тимоха, Ботаник. Дядю Федю могут убить и Оксанку, ты ее не знаешь, наверное, тоже могут убить за то, что она нам помогала. Надо им помочь, мы же можем что-то сделать?

— Твои друзья живут у товарища твоего отца Арсения Степановича вместе с Федором Лукиным, — ответил Шмидт, — ты всех их завтра увидишь. Мы же с отцом твоим за тобой на свалку ездили, да не ус-пели чуток. А что касается Оксаны, — хитро улыбнулся он, — так я с ней познакомился, когда тебя искал. Оксана уехала на Украину, я ее только что проводил. Денег ей дал, чтобы она могла себе квартиру купить, там квартиры недорогие, и продолжать учиться. Не-знаю, потратит ли она эти деньги по назначению, но все, что мог, я для нее сделал. Пойдем домой, бродяга, небось, есть хочешь, а не мыться уже привык?

Иван помотал головой и сказал, что с удовольствием залезет в джакузи. Шмидт положил свою тяжелую руку на худенькое плечо мальчишки, и они вместе зашагали к подъезду.

Сергей Литвиненко прибыл в Красносибирск инкогнито по чужому паспорту с расхожей фамилией Иванов. Летел он до соседнего областного города, а оттуда, заплатив таксисту триста долларов — сумму для этих краев солидную, прибыл в Красносибирск. Поселился в захудалой гостинице и сразу же начал исследовать объект и способы подступа к нему. У него на руках был план мероприятия, в нем он сразу же нашел удачное для выстрела время — праздничный салют, во время которого Рыков должен будет произносить пятиминутную поздравительную речь со сцены.

Осталось найти место, с которого можно будет выстрелить господину Рыкову прямо в лоб. И такое место Литвиненко сразу же нашел. Стадион освещали мощные прожектора, а стояли они на металлических опорах. Ему ничего не стоит залезть на опору, пока все будут глазеть на салют, быстро собрать винтовку и сделать один- единственный выстрел. Потом спрыгнуть вниз и скрыться в толпе. Еще до того, как Рыков упадет с продырявленной головой, Литвиненко, уже будет далеко, и вряд ли кто-то сможет его задержать.

Чтобы быть в курсе всех тонкостей про-ведения праздника, за который отвечал персонал местного ДК, Сергею пришлось пойти старым проверенным путем — закрутить роман с одной из работниц местного Дворца культуры, вхожей в кабинеты высокого начальства.

Это была хореограф молодежной студии, звали ее Анджела, она пробивала себе путь на большую сцену определенным местом и так увлеклась получением спонсорской помощи, что времени собственно на искусство у нее не оставалось. Потому всякие знаки внимания, касающиеся ее таланта, она принимала с восторгом и готова была отдаться тому, кто осыпал ее комплиментами, даже бесплатно.

А когда к ней в студию принесли не по-местному огромный букет роз с запиской

«Восхищен вашим талантом» и визиткой московского бизнесмена Иванова, то в тот, N же вечер Анджела оказалась в одной посте-ли с Литвиненко. Он рассказал ей сказку о том, что он, крупный воротила бизнеса, ищет в провинции свою половинку, потому что в Москве все женщины избалованы и смотрят только на твои деньги, а не на душу. А душа у него широкая и жаждет любви. Анджела тут же воскликнула, что она, мол, не такая, что она. тоже хочет любви, и едва не проговорилась, что мечтает о московской сцене.

Она понимала, что этот Иванов, может быть, и женат, что рассказывает ей сказки, но если есть хоть один шанс из тысячи, то его нужно использовать, и Анджела старалась как могла, тем более, что она была разведенной и никаких грехов, кувыркаясь с Литвиненко, не совершала. Много раз за ночь на ее сотовый приходили сообщения, а когда она в очередной раз под утро ушла под душ, то Сергей быстренько прочитал, кто и что ей пишет.

Оказалось, что большое количество котиков желает видеть свою кошечку в своих объятиях. Котики не подписывались, вероятно, считали себя единственными и неповторимыми, и Литвиненко задумался — как лее Анджела угадывает, кто именно при-слал ей сообщение. Глупо было предполагать, что это один и тот же безумец всю ночь забрасывает хореографа любовными посланиями. Но ответ на этот вопрос Литвиненко так и не получил, потому что у него к Анджеле были другие, более интересные вопросы.

И он постарался на славу — Анджела сходила на свидание с заместителем полковника Басовитого, и через день у Литвиненко уже был план расстановки милицейских постов на стадионе, а благодаря тому, что одним из котиков оказался сам Матвей Рыков, Литвиненко оказался в курсе всех, даже незначительных изменений в сценарии праздника. Днем Анджела работала с красносибирскими начальниками, а ночью расслаблялась с Литвиненко.

В свою очередь, Сергей во время их ночных утех полоскал мозги доверчивой, но бездарной балетмейстерши рассказами о том, как к нему на дачу в гости приезжает Алла Пухова и как он выделил на новые костюмы для балета «Модес» сто тысяч долларов,

— Сто тысяч? — изумилась Анджела.

Сергей начал убеждать ее, что это не-много, что он видел номера Анджелы и они на две головы выше, чем у Пуховой, что ей здесь в этом Мухосранске не место, что ее ждет и зовет большая столичная сцена. Анджела млела от восторга и вытворяла такое, что Сергей думал: девочке с ее способностями нужно вовсе не танцами заниматься.

Трудность исполнения заказа Зорина состояла в том, что, судя по карте, у башни освещения был выставлен милицейский пост для того, чтобы никто не Залезал на опору. Но отвлечь милиционера — дело плевое, когда он вернется на свой пост, киллера уже и след простынет, — а Рыков будет мертв.

Под утро Анджела ушла, окрыленная предложением любовника после гулянья на стадионе уехать вместе с ним в Москву. Праздник должен был состояться сегодня, а Зорин с его руководящими указаниями куда-то пропал. На звонки не отвечал и сам не звонил. Поскольку никакой отмены заказа не поступило, Литвиненко решил действовать по заранее согласованному плану, подготовил оружие и прилег вздремнуть, зная, что в назначенное время его тренированный организм проснется, он встанет, возьмет в правую руку футляр для скрипки, в котором спрятана в разобранном виде снайперская винтовка, и поедет на стадион.

VII

Сержант Коцуба дежурил возле опоры освещения — это был его пост на сегодняшний праздник. Он охранял башню, чтобы на нее не лезли пьяные — сами, не дай бог, свалятся, да и ржавую опору завалят. Коцуба был зол оттого, что все гуляют и пьют, слушают на стадионе музыку, а ему этот юбилей, что лошади свадьба — весь в мыле, начальство дрючит — лично полков-ник Басовитый погрозил ему под носом кулаком и сказал, мол, если что — дам в рыло.

Как назло, попыток залезть на башню освещения совсем не было, а Коцубе хотелось сорвать на ком-то свою трезвую злость за испорченный день, приложить кому-нибудь дубиной по почкам, но приходилось просто стоять, помахивая дубинкой, и хмуро из-под козырька форменной фуражки осматривать толпу.

Поэтому, когда перед самым салютом к нему подошел мужчина средних лет со скрипкой в футляре и смешных роговых очках и сказал, что за углом большая драка, Коцуба, не раздумывая, оставил свой пост и помчался на место происшествия, на ходу вызывая к месту драки подкрепление с других постов.

Как только сержант умчался, «скрипач» забрался на опору освещения, пристроился на высоте метров четырех, откуда было хорошо видно сцену и входящего на нее Олега Алексеевича Рыкова. Вместе с Рыковым вышли начальник милиции Басовитый, директор комбината по финансовым вопросам, но Матвея Рыкова, официального организатора сего действа, отчего-то видно не было.

На сцене скакала нынешняя пассия Литвиненко Анджела. Видимо, обещание увезти ее в Москву она восприняла серьезно, оттого старалась как в последний раз — не только активно двигала низким, толстоватым для хореографа задом, но и что-то выкрикивала в микрофон своим писклявым голосом.

Место, выбранное Литвиненко для выстрела, было идеальным — вдали от основного потока проходящих на стадион людей и палаток с едой и выпивкой. Он сидел на башне, и свет на него вообще не падал снизу практически не было видно, что происходит наверху. Можно было спокойно произвести выстрел и незаметно уйти.

Наконец, отобрав микрофон у Анджелы, слово взял директор комбината, которого толпа встретила бурными и продолжительными овациями. Они не смолкали минут пять, а время шло. Стрелять нужно было во время салюта, иначе его выстрел услышат, даже несмотря на громкую музыку, эта рака, на которую он отправил сержанта могла и закончиться, Литвиненко понимал что за две бутылки водки, за которые ж нанял местных пацанов изобразить пота& совку, ребята сильно друг другу морды битв не будут.

Он расчехлил винтовку, занял удобную. — позицию, слушая краем уха, как Рыков поздравляет трудящихся с праздником, говорит что-то о достижениях комбината светлом будущем его работников. Он поймал его голову в прицел и позади, за спиной Олега Алексеевича увидел за сценой младшего Рыкова. Того выворачивало прямо на автобус артистов, и стоявшие неподалеку демонстративно отворачивались, все уже привыкли, что Матвей Алексеевич всегда напивается вусмерть в самый неподходящий момент, а потом ходит, шатаясь от стенки к стенке, вываливая из кармана бутылочные пробки и фантики от конфет.

Но в этот раз Матвея тошнило не из-за пьянки — его бил озноб. Белов так и не появился, поговаривали, что он оказался в захваченном террористом самолете вместе с приглашенным полпредом. Но хуже всего было то, что и Зорин пропал. Напрасно Матвей раз за разом пытался дозвониться ему — никто не брал трубку. Матвей Алексеевич надеялся, что все обойдется, что никто не будет стрелять в брата, он даже потерял интерес к Анджеле, которая пыталась увлечь его в автобусе на заднее сиденье за висящие костюмы. Его рвало от волнения так, словно его должны были запустить в открытый космос без скафандра.

— К радости Литвиненко, Рыков в своей речи оказался лаконичным — говорил только то, что было нужно говорить, не мямлил, не путался в словах и, закончив, в пляс на сцене не пустился, как управленцы Ельцинской эпохи.

— С праздником, дорогие красносибирцы! — воскликнул он в микрофон, и в колонках зазвучал написанный специально для этого случая гимн предприятия.

Литвиненко приготовился, и в это время кто-то снизу дернул его за штанину. Литвиненко глянул вниз и увидел толстую пьяную морду местного жителя, который тоже пытался влезть на опору. Он не про-сто пытался, он нагло спихивал его с дороги, смачно сдобряя свою речь отборным матерком. Между тем первый залп фейерверка уже был дан — сначала в небе рассыпались разноцветные огни, а потом послышался сильный хлопок. Вот в этот хлопок Сергею и нужно было попасть в следующий раз, но наглый нетрезвый абориген не давал ему этого сделать.

— Колюня, ты где, я тебя не вижу, — перекрикивая громкую музыку со сцены, несся снизу пьяный женский голос.

— Я тут, — ответил Колюня, с трудом удерживаясь за ребра опоры, — тут какой- то фраер залез, сейчас я его скину и буду наверху. Зырь, как я лезу!

— Я не вижу, темно, — кричала в ответ его пассия.

Литвиненко, которого Колюня уже изрядно потеснил и пытался столкнуть, понял, что выполнение операции под угрозой, и несколькими короткими ударами скинул его. Колюня полетел вниз, стукаясь и переворачиваясь, а звук его падения заглушала музыка.

Литвиненко быстро поймал в прицел улыбающегося, освещенного софитами Рыкова, дождался залпа салюта и нажал на спусковой крючок. Раскатами грома посыпался с неба звук лопнувших фейерверков, и все небо осветилось разноцветными огня-ми. Рыков отступил назад и, как подкошенный, рухнул на сцену. Все, кто стояли, рядом с директором, бросились к нему.

Полковник Басовитый присел на колени и повернул голову Олега Алексеевича к себе. Во лбу у него появилась маленькая круглая рана, а глаза застыли, и в них отражались огни фейерверка. Заглянувшая поверх голов начальства Анджела завизжала диким визгом, который заглушил даже вой толпы, громко восторгавшейся салютом.

— Врача, врача! — закричал Басовитый, хотя прекрасно понимал, что врач тут уже не поможет.

Литвиненко тем временем, оставив винтовку наверху, словно Маугли по лианам, соскочил с опоры освещения, спрыгнул прямо на неподвижное тело Колюни, которого безуспешно звала его пассия, нагнул голову, чтобы вылезти под профилем опоры, и тут его срубил на землю страшный удар по шее, которого даже тренированный Литвиненко не вынес и потерял сознание.

Кабан пришел на стадион заранее — за несколько часов до начала празднования юбилея. Он внимательно осмотрел все под-ходы и отходы, и теперь ему оставалось выяснить, с какой из четырех опор будет стрелять нанятый Зориным киллер.

Две башни сразу отпадали, потому что находились позади сцены, а крученых пуль пока еще не изобрели. Оставалось две, одну из которых путем простых логических рассуждений Кабан сразу же отверг. Она стояла возле самого входа на стадион, метрах в пяти от нее расположился ряд палаток с выпивкой и едой, жарились шашлыки. Сомнительно было, чтобы киллер выбрал позицию для стрельбы с таким неудобным отходом.

Вот другая башня — самое подходящее место, чтобы произвести выстрел и уйти незамеченным. Шанс, что Кабан ошибся в своих расчетах, все-таки был, но разорваться на сто маленьких Кабанов и стоять во всех предполагаемых точках, откуда, мог стрелять киллер, он тоже не мог, а посвящать в это дело кого-либо, само собой, тоже не входило в его планы.

Кабан нашел для себя удобную позицию на камне возле торца стадиона, присел с бутылочкой пива и стал ждать. Мимо него проходили слегка поддатые и веселые жители Красносибирска, девушки призывно поглядывали на внушительную фигуру явно не местного богатыря, но Кабан не был сегодня настроен на флирт — у него было дело, которое, возможно, изменит всю его жизнь.

У опоры появился сердитый милиционер, помахивающий дубинкой, и Кабан

было подумал, что совершил прокол» Как же киллер залезет наверх, если внизу стоит пост? Но менять диспозицию было уже поздно, и Кабан продолжал ждать. Тем временем стемнело. На сцене изгалялась местная красносибирская самодеятельность, на-роду она была по фигу, поэтому все напивались возле палаток, ожидая появления московской «звезды», после которой будет дан салют.

Кабан разминался, гуляя неподалеку от опоры и наблюдая за хмурым сержантом. Пока пела столичная звезда, уже стемнело и Кабану пришлось подкрасться почти вплотную к башне. И он увидел то, что ждал — к милиционеру, охраняющему опору, подошел странный типчик, крепко сбитый, но со скрипкой в руках. Зачем ему скрипка на стадионе, что он играть собрался? В самодеятельности его не было. — скрипка не играла, а после салюта — дискотека. И слишком уж у него спортивная фигура и военная выправка для скрипача.

Кабан подполз поближе, а скрипач тем временем показал сержанту куда-то в сторону, и тот убежал, на ходу сообщая по рации, что неподалеку происходит драка. Вот был ответ на вопрос, который самому Кабану не пришел в голову мента-то можно было отвлечь!

Скрипач со сноровкой обезьяны забрался наверх и потерялся в темноте. Кабан радостно потер ладони — попался в силки во-робей. Тоже мне скрипач на крыше, засветился, как пацан.

Но Кабан не торопился — рядом с опорой росли кусты, там он и засел. Место для наблюдения было не самое лучшее, туалетов на всех не хватало, поэтому ему то и дело приходилось вполголоса гонять прохожих, пытавшихся посягнуть на его территорию.

И тут еще одно непредвиденное обстоятельство — на опору полез какой-то пьяный мужик, оставив свою еле-еле державшуюся на ногах подругу смотреть, как он с самого верха помашет, ей рукой. Кабан поначалу заподозрил, что это ментовский оперативник таким вот образом хочет обезвредить киллера. Но когда пьянчуга почти бесшумно свалился вниз, Кабан понял это все-таки случайность, и на всякий случай пощупал спрятанный в рукаве тяжелый металлический профиль в форме тупого палаша. Кабан знал, что, находясь вблизи башни, выстрел он услышит, но вот определить, попал киллер в цель или нет, не сможет — сцену ему заслоняла толпа.

— Колюня, ты где? — жалобно скулила оставленная пьяная женщина. — Я писать хочу, слезай!

А Колюня недвижимо лежал под опо-рой. Грянул второй залп, и Кабан отчетливо услышал, что в грохот, доносящийся с неба, отчетливо вписался короткий хлопок снайперской винтовки.

— Есть! — вполголоса воскликнул Кабан и выдернул из рукава свой «палаш».

И тут же он услышал со сцены пронзи-тельный женский визг, заглушивший даже исполнение новоиспеченного гимна пред-приятия. Очевидно, убийца все-таки не промахнулся. Кабан бросился к опоре, на ходу делая замах своим орудием, и когда

из-под секции башни высунулась голова, он с ходу рубанул по ней наискось: шея — спина, с таким расчетом, чтобы не убить киллера, но отключить надолго.

— А ну, стой на месте! — раздался сзади крик. — А то стрелять буду!

Кабан обернулся и увидел сержанта Коцубу, которому стрелять было не из чего, а против вооруженного «палашом» Кабана он был как пигмей против игрока сборной по баскетболу. Но Кабан сразу же отбросил свое оружие, по команде сержанта повернулся спиной, руками уперся в опору и дал себя обыскать. И тут сержанту по рации сообщили, что. Рыков убит. Тот растерялся, схватился за рацию, но не знал, что сказать,

— Передай своим, — попросил Кабан, — что киллера задержали. Вот он! Только что с опоры стрелял. Я отлить пошел, услышал выстрел, потом крик, гляжу, этот спускается. Я с земли железяку схватил и ему по шее. врезал.

— Ты кто такой сам-то? — волнуясь от причастности к раскрытию жуткого преступления спросил сержант.

— Я просто прохожий, — гордо ответил Кабан.

— Ты это… руки-то опусти… — промямлил Коцуба. — Я сейчас сообщу, но ты по-том скажешь, что мы его вместе задержали. Ладно?

— Нет проблем, — кивнул Кабан.

Хотя, если честно, делиться будущей популярностью с тщеславным милиционером ему не хотелось — Кабан все сам продумал и рассчитал, а этот хлюпик тут же примазался. Но выхода у Кабана не было, не будет же он спорить и кричать, что самолично завалил киллера. А довольный Коцуба тем временем передавал сообщение, что киллер обезврежен.

Виктор Петрович пустым взглядом смотрел в экран телевизора. Несколько первых дней пребывания в дурдоме он пытался бунтовать и доказывать свою право-ту, но тогда санитары кололи ему болезненный укол, после которого Зорин некоторое время находился в прострации и впрямь походил на умалишенного.

Главврач психбольницы после завтрака усаживал своих подопечных для утреннего просмотра теленовостей, и хотя большей половине контингента вообще было непонятно, о чем идет речь, но сидели все смирно, потому что боялись дюжих санитаров, которые любой бунт подавляли при помощи смирительных рубашек и болезненных уколов.

Зорин сидел на скрипучем стуле между спившимся пенсионером, который видел инопланетян, и молодым дауном, что-то постоянно бубнившим себе под нос. Главврач прохаживался позади выставленных в ряд стульев и с довольным видом оглядывал смиренных «овец» своего стада.

Зорин, чтобы отвлечься от тяжких мыс-лей, решил послушать новости, и первое же сообщение его крайне заинтересовало. Дик-тор рассказал подробности о захвате само-лета, следовавшего по маршруту «Москва — Красносибирск» такого-то числа во столько-то часов.

Виктор Петрович отметил про себя, что это как раз тот самолет, которым он собирался лететь на празднование юбилея комбината. Хорошо, что он на него не попал.

— Зато попал в дурдом, — громко сказал Зорин, и пенсионер, видевший инопланетян, на него зашипел, тихо, мол, не мешай приобщаться к кипению жизни за стенами психбольницы.

Диктор поведал о том, что самолет удалось освободить благодаря слаженным и продуманным действиям сотрудников ФСБ. Никто из пассажиров и экипажа не пострадал, а террористом оказался мелко-уголовный элемент, известный в Москве и Подмосковье под кличкой Шаман. Зорин напряг мозговые извилины, стараясь вспомнить, что было в его жизни связано с этим уголовником и, наверное, вспомнил бы, если бы не следующий сюжет.

— И опять о Красносибирске, — с тяжелым вздохом начал телеведущий, как будто его лично это все тоже касалось.

Зорин-внимательно приник к экрану. В сюжете показали нарядный, украшенный разноцветными шарами стадион, веселящихся людей, салют, и вдруг в кадре возник лежащий на сцене с простреленной головой человек. Виктор Петрович его сразу узнал — это был Рыков.

«Ага! — обрадовался Зорин; — Значит, Литвиненко все-таки выполнил задание, уложил упрямца Рыкова! Все, комбинат в моих руках».

Он попытался скрыть свое возбуждение, но это ему с трудом удавалось. Пенсионер,

видевший инопланетян, опять зашипел на Зорина, но тот просто послал его куда подальше и опять прильнул к экрану. Но радость Зорина была недолгой.

— Эта история с покушением на генерального директора и фактического владельца Красносибирского алюминиевого комбината нетипична тем, — продолжал вещать из телевизора диктор, — что киллера сотрудникам правоохранительных органов удалось обезвредить и задержать. И немалую роль в этом задержании сыграл простой прохожий, обративший внимание постового сержанта на подозрительного человека, слезающего с опоры освещения стадиона после выстрела.

Зорин оцепенел. Литвиненко взяли? Не может быть, он же профи! Какой прохожий может его задержать? И тут на экране появился и сам «прохожий» вместе с героем- постовым. "Виктор Петрович обомлел — это был Кабан.

— Я проходил мимо, — вещал Кабан, — зашел в кусты. Гляжу — опускается медленно…

Психи заржали от двусмысленности сказанной Кабаном фразы, и Зорин окончания ее не услышал. Потом что-то говорил сержант, а Виктор Петрович поплыл словно от укола. Может быть, накладка, может быть, взяли не Литвиненко?

Но на его мысленный вопрос тут же был получен визуальный ответ. Сергей Литвиненко с подбитым глазом покорно поворачивался перед камерой направо-налево, диктор говорил, что если кто еще пострадал от этого человека, мол, звоните.

— А-а, а-а, — тихо произнес Зорин, готовый свалиться со стула.

И тут же на экране появился он сам собственной персоной, вернее его фотография.

— Никакой ясности пока нет в деле исчезновения крупного государственного чиновника Зорина Виктора Петровича, — сказал диктор, — он исчез из собственного дома при таинственных обстоятельствах, не оставив никаких следов…

«Конечно! — захотелось закричать Виктору Петровичу. — Какие следы, если о существовании этого подземного хода знал только я один во всем доме!»

Мало кто мог бы узнать в исцарапанном, избитом" и взлохмаченном психе холеного чиновника с телеэкрана, но главврач узнал, и его охватил столбняк. Он не мог ни вдох-нуть, ни выдохнуть и не знал, что ему теперь предпринять.

— Это его инопланетяне украли, — про-шамкал сосед-пенсионер Зорину на ухо, — и увезли на Марс для опытов. Будут его оплодотворять.

Зорин не сдержался, схватил надоевшего психа за грудки и стал трясти. Даун вскочил со своего места, крепкими ладонями обхватил шею Зорина, пытаясь оторвать ему голову. С места сорвались санитары, растащили драчунов, повалили и стали их избивать. Главврач в один миг вышел из состояния оцепенения, влетел в самую гущу событий, извлек оттуда Зорина с раз-битым носом и увлек его в свой кабинет.

Разговор их за закрытыми дверьми продолжался почти три: часа.

В вечерней Москве идет снег. Падает на мокрые тротуары, освещаемые фонарями и фарами автомашин. В кабинете генерала Введенского тепло и сухо, горячий чай с лимоном медленно остывает на столе. Сам генерал сидит не за своим рабочим столом, а за столиком возле стены, что говорит о том, что с человеком, который у него сегодня в кабинете, он на дружеской ноге. А сидит напротив него Александр Белов. Импозантный, в шикарно пошитом костюме, волосы, как в прежние времена, уложены гелем и убраны назад.

— Ну, что, Саша, можно тебя поздравить? — спрашивает генерал. — Такое предприятие возглавить, это тебе не на кобылу сесть. Одно непонятно — зачем ты в Красносибирске все эти демократические выборы устроил, ведь покойный Рыков тебе все свои акции завещал? Ты и так фактический владелец комбината, без всяких выборов мог выбить зоринского ставленника Матвея Рыкова из кресла генерального директора.

— Мне важно было понять, что народ мне доверяет больше, чем ему, — ответил Белов, — теперь, имея поддержку людей, я могу горы свернуть. А Матвей из Красносибирска уехал. Он, еще пока мы с его бра-том в плену были, себе домик построил в Сочи на берегу моря. Вот сюда и переехал.

— Дай-то бог, — сказал Введенский, — он на комбинате только мешался. А как V тебя дела с Ярославой? Как беременность протекает? Скоро рожать?

Белов нахмурился, и Введенский понял, что в точку попал — просто так к нему бы Белов на чай не зашел. Саша помолчал и рассказал Введенскому, что вернувшись после убийства Рыкова в Красносибирск, он застал пустую квартиру с запиской от Ярославы: мол, прости, не могу да тебя вешать чужого ребенка, хоть и люблю тебя больше жизни. А сама Ярослава как в воду канула. Искал ее Белов везде — ездил к ней на родину — не появлялась, мать с отцом разыскал за границей, тоже ни слуху ни духу! Страна огромная — попробуй разыщи в ней маленькую женщину.

— Хочу к тебе обратиться, Игорь Леонидович, — закончил Саша свой рассказ, — у тебя агентурная сеть огромная, помоги найти Ярославу. Я век за тебя молиться буду.

— Что-то ты набожный очень стал, — усмехнулся Введенский, — со своим Лукиным часто общаешься?

— А что Лукин? — пожал плечами Белов. — Хорошее дело сделал, беспризорных пацанов собрал вокруг себя, построил скиты на берегу реки недалеко от Красносибирска, увлек людей — из города в поселок переезжают. Зимой им, правда, трудновато, холода все-таки. Детей в школу определили, а так бы в жизни я их оттуда не вытащил. Федор там остался скиты сторожить, да ладьи задумал строить. Витек Злобин, знаешь, рассчитался ведь с комбината и к нему уехал. А все над Федором посмеивался. А Ватсон, доктор Вонсовский, тоже ушел с комбината, я его главврачом поставил в местном профилактории, а то от старого главврача пользы было как от козла молока — только вред и воровство. Так что все хорошо, только вот Ярославу найти не могу Прячется она от меня. Я ведь ее не виню, что было, то было. Омар же изнасиловал ее, а ребенок тут вообще ни при чем.

— Попробую тебе помочь, — ответил Введенский, — фото ее у тебя имеется?

Саша порылся в бумажнике, достал фотографию, отдал ее генералу.

— Красивая, — сказал тот, взглянув на фото, — найдем твою таежницу, не переживай. Сегодня же дам приказ. А как родной твой сын поживает?

— Вот сейчас прямо от вас к нему поеду, — ответил Белов, — посидим в каком-нибудь ресторане, поговорим по душам.

— А как жена твоя? — спросил Введенский. — Что-то я-слышал, у вас вроде бы как-то отношения не очень. Что-то там в Фонде не могли поделить.

— Наладились отношения, — ответил Белов, — все нормально. Я на Ваньку пере-писал имущество Фонда, а Ольга — его опекун до совершеннолетия. Но и после совершеннолетия ей тоже кусок достанется, так что свое она получила и перестала на меня кидаться. С сыном разрешила встречаться.

Белов видел, что Введенский что-то хочет сказать или спросить, ищет подходящую ситуацию или поворот разговора, но пока не может найти. Зачем-то начал поливать цветы на окне из пестренькой лейки.

— Так ты, выходит, остался без денег Фонда? — спросил Введенский, переходя от фикуса к гортензии.

— У меня теперь есть акции алюминиевого комбината, а они подороже стоят, — усмехнулся Белов.

Генерал напомнил ему, что, мол, когда он Фонд сыну и Ольге отдавал, то еще не в курсе был, что Рыков ему акции завещал, да и на самом комбинате положение было неопределенным.

На что Саша рассмеялся и сказал:

— Игорь Леонидович, голова на месте, на здоровье, слава Богу, тоже не жалуюсь, друзья есть надежные. Что же я себе денег не заработаю, что ли?

— Да-да, — согласился Введенский, — вот и я об этом же хотел поговорить..

Он уселся на свое место, отхлебнул Остывший чай и сказал:

— Понимаешь, Александр Николаевич, в результате того десятилетнего бардака, который именуется строительством демократии в России, практически все стратегические запасы и предприятия страны оказались в частных руках. Слава богу, не додумались приватизировать производство атомных бомб. Но, допустим, те же сталь, алюминий, уголь, нефть — это же материалы, которые должны находиться в одних руках — в руках государства, иначе возник-нет хаос. Что мне тебе говорить, ты сам знаешь, новоявленные олигархи хотят только хапнуть побольше и сбежать на Запад. Нефтяные месторождения бросают на половине, сливки сняли и дальше. Да что я тебе говорю, ты ведь и сам все знаешь.

— Я знаю, Игорь Леонидович, — кивнул Белов, — телевизор смотрю. Не все олигархи так ведут свои дела, а точнее никто, они ведь не самоубийцы, чтобы себе во вред поступать, а фанаты своего дела. Да и сами месторождения отличаются друг от друга. Нефть везде имеет разную себестоимость, это зависит от глубины залегания, от геологии. Нерентабельные скважины нельзя не закрывать, таковы элементарные законы рынка. Поэтому конкретно надо смотреть, где и кем нарушаются законы, если они нарушаются. И потом, на Западе никакого хаоса в экономике не наблюдается, хотя там почти все в частных руках находится. К чему вы, клоните?

— Заставить я тебя не могу, — развел руками Введенский, расстроенный его со-противлением, — но неплохо было бы, если бы те акции, которые тебе Рыков оставил, ты передал государству. Само собой, директором комбината ты останешься, могу тебе посодействовать в выдвижении твоей кандидатуры в Совет Федерации, — подкинул сахарную косточку генерал. — Согласен?

— С чем? — лукаво улыбнулся Белов. — Что олигархов надо прижать или что лучше сделать их членами Совета Федерации?

— Я тебя не тороплю, — продолжал Введенский, игнорируя иронию в словах Белова, — подумай, поразмысли пару месяцев…

— А что, Зорин так и не объявился? спросил Белов. — У него ведь тоже есть акции комбината.

— Нет, — вздохнул Введенский, — пока не удалось его найти. Он бежал из собственного дома, как удалось выяснить, как раз накануне того дня, когда киллер застрелил Олега Алексеевича Рыкова. Вовремя улизнул, а то сидеть бы ему на нарах вместе с этой мразью Литвиненко.

Белов взглянул на часы и понял, что ему пора прощаться с генералом. Через полчаса встреча с Иваном, а потом самолет на Красносибирск. На прощание Введенский еще раз попросил его подумать относительно передачи акций комбината государству, намекнул, что президенту Батину такое решение пришлось бы по душе, а потом рассказал как бы невзначай про олигарха Берестовского, которого в результате операции ФСБ удалось вытащить из-за границы. Государство уже предоставило ему комфортабельный номер с телевизором и холодильником в Бутырке.

Белов намек понял, однако отнюдь не печальная необходимость расстаться со своим капиталом его расстроила. Ему стало обидно за свое дело, за людей, за рабочих, которые доверили ему свою судьбу. Ведь государствённый чиновник никогда не сможет вести свое дело так, как хозяин-предприниматель, без оглядки на выше стоящих. А значит, по большому счету, от этой повторной национализации в перспективе потеряют все — и рабочие, и государство, которое недополучит налогов на несколько миллиардов рублей.

Но бороться с Батиным, если он стоит за этим предложением, было бы бессмысленно. У государства тяжелая прокурорская задница, сядет и придушит ненароком. Белов обещал подумать, поразмыслить, но конкретного ответа не дал…,

После его ухода Введенский долго сидел и размышлял об их непростых отношениях. Когда-то, в начале их знакомства, Белов казался ему моральным уродом, патологическим типом с врожденной, склонностью к убийству и насилию. Он работал с ним, потому что получил задание от выше стоящих по служебной лестнице и как дельный и исполнительный офицер приказы обсуждать не собирался. Потом, общаясь с Александром плотнее, он узнал его лучше, и понял, что Белов в криминальной среде — человек посторонний, что судьба готовила ему совсем другой путь. Не потому ли руководство ФСБ именно его выбрало на роль агента влияния из сотен и тысяч российских братков? Там ведь, наверху, не дураки сидели! Вот только с управляемостью у Белова, как всегда, плохо. Очень плохо…

Совсем недавно Игорь Леонидович по-лучил доступ к закрытой информации, которая заставила его многое пересмотреть в своей жизни. Оказалось, он сам, как и Белов, вошел в число избранных, которым волей государства суждено было стать теми, кем они стали. В последние годы существования социализма, предвидя его крах, группа генералов от КГБ решила подобрать в среде молодежи талантливых руководителей. То есть, заменить в перспективе бездарных партийных боссов людьми новой генерации, полностью под-контрольных им, внедрить их во все сферы жизни и таким образом снова захватить утраченные командные высоты. Самое интересное, в самом начале этого списка, перед фамилией Белова, фигурировал сам Батин! А следующим после Белова был Введенский…

Кабан припарковал свой автомобиль на охраняемой стоянке, каких в столице разве-лось немало, и направился к подъезду своего дома. Он шел в прекрасном настроении, насвистывая и слушая, как хрустит снег под ногами. Стоянка, конечно, была далековато от дома, Кабан подумывал купить квартиру в какой-нибудь новостройке, чтобы гараж был в подвале. Загнал машину, поставил, на лифте поднялся — и ты в квартире. Никаких заморочек.

Дела у него шли хорошо. Конфеты, поставляемые в Красносибирск, приносили прибыль, а благодаря ловкости и оборотистости он все. увеличивал ассортимент поставляемой продукции— начал возить в город и другие продукты, оттого прибыль его росла. Сам жил на два города — то в Москве дела делал, то в Красносибирске. И там, и там прикупил себе по квартире.

После убийства Рыкова и задержании Кабаном киллера о нем писали газеты и рассказывали в телепередачах. Благодаря этому обстоятельству Белов, который все больше и больше становился лидером общественной жизни в Красносибирске, проникся к Кабану уважением и не стал выпихивать его из города. У них состоялся длительный разговор, в результате которого Кабан поклялся больше не вступать на тропу войны, заниматься только бизнесом, Белов ему поверил и оставил в покое. А сам занялся руководством комбината, фактический руководитель которого, Матвей Рыков, был деморализован и никакого авторитета на комбинате не имел.

А когда открылось, что все свои акции старший Рыков успел завещать Белову, то Матвей и вовсе потерял веру в себя и стал потихоньку спиваться. Но все завершилось хорошо — в результате выборов выиграл Белов, приспешники младшего Рыкова и старой Зоринской колоды стали спешно покидать город, освобождая место для предпринимательской деятельности Кабана. А уж он развернулся!

Была, правда, трудность. Благодаря своей внешности, изворотливости и силе, Кабан приобретал все больший вес в уголовной среде Красносибирска, Дуба и Герман проводили с ним время, а Семен ревновал и опасался, что он может занять его место. И сколько Кабан ни убеждал его, что он за-вязал, смотрящий ему не верил. Но эта проблема была разрешима.

Кабан уже подошел к подъезду, когда вдруг из-за угла пристройки, где дворник хранил свой инвентарь, вышел человек и преградил ему дорогу Рука Кабана автоматически рванулась к. пистолету, но не обнаружила под мышкой кобуры — последнее время Кабан оружия не носил.

Но человек не спешил стрелять, и Кабан вздохнул облегченно — может быть, местный бомж хочет стрельнуть закурить, а у него уже нервы сдали — за пистолет хватается. И тут лицо человека попало в полоску света от фар. проезжавшей позади машины, Кабан узнал его и отступил на шаг на-зад.

— Боб? — пробормотал он. — Откуда ты?..

— С того света, — хмуро пошутил низколобый помощник Кабана, — черти за то-бой прислали…

— Так ты живой, дружбан, — воскликнул Кабан, стараясь показать, как он рад этой неожиданной встрече, — а я-то думал…

— А чего ты радуешься? — хмуро спросил Боб, достал из кармана пистолет и от-дернул назад затворную раму. — Это ведь ты в меня три пули всадил, я еле-еле вы-карабкался с того света…

— Слышь, кореш, все произошло случайно, ты же видел, — попытался решить проблему миром Кабан, косясь на ТТ в руках Боба, — я же не видел, что это ты бежишь, я думал — они…

— Я тебя уважал, как старшего брата, — сказал Боб, направляя ствол в грудь Кабана, — а ты меня предал!

— Не предавал я тебя, клянусь в рот мне ноги, не хотел я, чтобы так оно вышло, — бормотал Кабан, отступая, — бля буду, не хотел.

— Это уже не важно, — сказал Боб, де-лая шаг вперед.

— Слушай, ты чего… Чего? — пытался разговорить Боба Кабан, пятясь назад. — Давай я тебя директором своего филиала в Красносибирске сделаю? Или в Москве? Где ты хочешь?

Но Боб молчал, и тогда Кабан решил бежать. Он резво развернулся и рванул на-утек. Боб не побежал за ним, прицелился и спустил курок.

Эпилог

Саша Белов встретился с сыном в кафе. Если бы было лето — пошли бы в парк, покатались на аттракционах. Но с другой стороны, Александр знал — его сына никакими аттракционами не удивишь — как-никак наследник огромного состояния. Ивана привез Шмидт, но сам в кафе не пошел, проводил мальчишку до крыльца заведения и залез обратно в свой бронированный джип. Белов заметил в руках сына футляр со скрипкой. Улыбнулся — вот, нарочно парень взял свой инструмент из машины, чтобы показаться отцу… Ведь не собирается же он в кафе играть, и в школу музыкальную ему не надо идти после их встречи — поздно уже.

Иван подошел к отцу, деловито пожал руку. Белов смотрел на сына и любовался — мужчина растет, чувствуется уверенность в каждом жесте, в каждом взгляде. И это не от сознания физической силы, а от силы внутренней, это она его распирает, Ваня присел за столик, положил скрипку на стул рядом с собой.

— Мама тебе привет передает, — сказал он, листая меню, — спрашивает, почему не приходишь в гости?

Белов был несколько обескуражен: давно ли Ольга гнала его, даже по телефону с ним говорить не хотела, а тут вдруг зовет в дом.

— В следующий раз зайду, — пообещал Саша, — я теперь в Москве часто бываю по делам комбината.

— Как там ребята — Лоцман, Тимоха, Ботаник? — с легкой ностальгией в голосе спросил Ваня. — Или ты их не видишь, занят своими делами?

— Почему же не вижу? Я к ним в интернат часто наведываюсь. Вот недавно мы три компьютера им подарили, ремонт делаем с перестройкой, чтобы у каждого была своя комната. Ну, не совсем у каждого, а чтобы жили по двое. Твои уже втроем живут.

— Компьютеры? — оживился Ваня. — А ты им Интернет подключи, чтобы я мог с ними переписываться и в чате зависать.

Белов не совсем понял последнюю фразу, но подумал, что зазорного ничего его сын предложить не может, поэтому кивнул в знак согласия и спросил:

— А что это Дмитрий такой смурной, не зашел даже?

— У него проблемы. Оксана, помнишь ее, бывшая проститутка, вернулась в Москву. Ее на родине с деньгами кинули. Она квартиру хотела купить, а ее обманули. Вот она обратно и приехала. Но дядя Дима только на вид такой озабоченный, а на самом деле он рад, что она вернулась. Я думаю, у него с ней роман…

— А как же мама? — спросил Белов, не-сколько обескураженный взрослыми рас-суждениями сына.

— А что мама? — удивился Иван. — Мама давно живет сама по себе, ей никто не нужен, кроме меня… И, пожалуй, денег… Дядя Дима у нее как мебель в квартире, а ему же хочется человеческих отношений!

Белов никак не мог привыкнуть, что сын уже все понимает и свободно говорит на такие темы, поэтому перевел разговор на скрипку.

— А что это ты с инструментом?

— Это мамин Адометти. Она мне его по-дарила, — пояснил Иван. Я хотел тебе сыграть из Генделя… Сложная вещь…

Он аккуратно положил футляр на край стола и достал скрипку.

— Раньше ты не слишком жаловал музыку, — напомнил Саша.

— Потому что дурак был, — признался Ваня. — Время теперь пришло другое. Не понтово быть бандитом! Все эти черные пистолеты, блатная романтика, радио «Шансон» — фигня это. Учиться надо! Не для того, чтобы кем-то стать, а для того, чтобы стать собой. Древние греки вот не считали человека образованным, если он не умел плавать. То же самое с музыкой…

Он коснулся смычком струн, подстроил скрипку. Привычным жестом прижал ее щекой к плечу и… И она заплакала, заговорила под его смычком человеческим голо-сом. Белов так и не научился понимать серьезную музыку, но ему показалось, что сын отлично владеет инструментом. Это оценили и другие посетители кафе, повернули головы и замерли, слушая пассажи Ивана. В это время мобильник Белова зазвонил, он, не глядя, включил его и поднес трубку к уху.

Звонил Введенский — нашлась Ярослава!..

Загрузка...