ГЛАВА 12

Хайтин был из той породы людей, которые все, что происходит в этом мире, стремятся обратить себе на пользу. Пока еще не зная, каким образом похищение бриллианта можно использовать для себя лично, но спинным мозгом ощущал, что с этого можно поживиться, главное — стать незаменимым в большой игре Тихона. Ему еще раз стоило о себе напомнить.

Никуда звонить Хайтин не стал, знал, что при желании Тихона можно найти в городе. Старые люди редко изменяют привычкам. Ювелир зашел в небольшое кафе, бывшее раньше рюмочной. Кафе давно сменило название и хозяина, но Тихон по привычке часто в нем появлялся, примерно в одно и то же время. Гарантий найти его именно здесь у Хайтина не было, как, впрочем, и особого выбора.

В английском синем костюме двадцатилетней давности ювелир выглядел импозантно. Язва, заработанная ювелиром на зоне, не позволяла ему предаваться гастрономическим удовольствиям, поэтому Хайтину удалось сохранить стройную фигуру.

Несколько бывалых девушек повернули головы в его сторону, сразу почувствовав в Хайтине человека с деньгами. Он подмигнул одной из них и тут же отрицательно качнул головой, мол, в таких услугах я не нуждаюсь, во всяком случае, пока. Бармен смутно припомнил, что когда-то видел этого мужчину на улице: люди неординарные всегда запоминаются. Ювелир положил на стойку деньги и попросил:

— Сто граммов столичной, — и заметив, как рука бармена потянулась к бутылке, стоявшей под стойкой, добавил: — Из холодильничка, пожалуйста.

— Со льдом?

— Нет, просто холодной.

Бармен нехотя исполнил просьбу Хайтина. Откупорил новую бутылку, и, не пользуясь мерным стаканом, налил ледяную сорокаградусную в небольшой стаканчик. Ювелир отодвинул сдачу, сделал это не навязчиво, со всем уважением к служителю стойки. Тот недоумевал, кто же перед ним. На блатного Хайтин не походил, на бизнесмена тоже. Чувствовалось, — человек он независимый и живет трудом своих рук.

— Тихон к вам сегодня уже заходил? — почти шепотом спросил Хайтин. Заподозрить в Хайтине мента казалось нелепым. Бармен улыбнулся:

— Вы его друг?

— У таких, как Тихон, друзей не бывает, — покачал головой ювелир. — Скажем так: очень хороший и давний знакомый.

Бармен все еще колебался, стоит ли быть откровенным. Он знал, Тихон, на расправу бывает крут.

— Если мы говорим об одном и том же человеке, — уклончиво ответил бармен, — то ваш давний знакомый может прийти сюда минут через сорок. Он любит здесь ужинать.

— Именно потому я и пришел сюда, — и Хайтин поудобнее устроился на высоком вертящемся табурете, всем своим взглядом показывая, что готов ждать до второго пришествия.

Бармен, продолжая обслуживать клиентов, незаметно наблюдал за ювелиром. Подобные клиенты попадались редко. Хайтин умудрился растянуть сто граммов водки на час двадцать минут. «И как это ему удается? — изумлялся бармен. — Выдержка у мужика просто зверская».

На дне бокала оставалось еще граммов десять, когда звякнул колокольчик над входной дверью и в бар вошел Тихон. Следом за ним шел Фагот. Хайтин продемонстрировал еще одно завидное умение: он не дернулся, не заспешил и, что уж совсем удивительно, не стал допивать десять граммов. Отставив стаканчик, он с достоинством соскользнул с высокого табурета и, стоя, следил за Тихоном взглядом.

Вор помедлил всего секунду, затем махнул ювелиру рукой и проследовал к своему любимому столику. Этот столик к приходу Тихона всегда был свободен — так было договорено с барменом. Еще ни разу матерому карманнику не приходилось ждать ни секунды. Фагот сел, прислонив футляр с музыкальными инструментами к ноге.

— Разрешите? — спросил ювелир, появляясь за спиной Тихона.

— Садись, — небрежно бросил вор.

Он не спешил начинать разговор. Годы жизни приучили его к тому, что минуты меняют мало, спешить следует лишь в том случае, если на тебя нацелено оружие или ты уходишь от погони. Разговор всегда может подождать.

— Как обычно: легкую закуску, лангет и водку? — официант склонился над Тихоном.

Тихон всегда испытывал неприязнь к мужчинам, работающим барменами и официантами. Его раздражала их угодливость, способность за деньги жертвовать собственным достоинством. Поэтому он смотрел мимо официанта, когда делал заказ.

— Водку из холодильничка или потеплее?

— Как всегда, — бесстрастно произнес Тихон.

Чем меньше вопросов задает официант, чем точнее ориентируется в обстановке, в настроении посетителя, тем дороже он стоит. Желание Тихона и его гостей бармен, вышедший обслужить гостя, угадал безошибочно. По легкой страдальческой гримасе на лице Хайтина он вмиг догадался, что тот болен язвой, а водку без закуски пил потому, что нервничал.

Фагот давно привык к чудесам, которые происходили при появлении Тихона. Их столик накрыли белоснежной крахмальной скатертью, хотя на остальных лежали лишь маленькие матерчатые салфетки. Большую тарелку бутербродов пришлось ждать не больше пяти минут, их резали на кухне в шесть рук. Намазаны икрой они были густо. Бармен поставил перед гостями три рюмки и три бокала для минеральной воды.

— "Боржоми", — сказал он, демонстрируя этикетку на стеклянной бутылке, и бросил короткий взгляд на Хайтина.

— Для твоей язвы подойдет, — усмехнулся Тихон и знаком показал бармену, что разливать водку не надо и лучше не надоедать гостям своим присутствием.

— Горячее для всех?

— Да. Но немного позже.

Хайтин пару раз кашлянул и покосился на Фагота. Он чисто интуитивно не доверял людям молодым, пусть даже за них ручались такие многоопытные, как Тихон. Вор заметил взгляд ювелира.

— Пусть он тебя не беспокоит, это мой человек, он не узнает тебя, если вы встретитесь в ментовке.

Тихий отломал узкую корочку свежего батона и принялся соскребать ею с бутерброда масло. В баре к чудачествам Тихона привыкли.

— Тихон, — вздохнул ювелир, — ты показал мне такую вещь, что я до сих пор не могу уснуть ночами.

— Извини, я думал, это искусная подделка.

— Не знаю, сколько ты потратил на то, чтобы заполучить эту вещь в свои руки, но сбыть ее тебе не удастся. — Тихон спокойно слушал ювелира. — Хватают всех подряд, — шептал Хайтин, — ювелиров, блатных. Менты словно с цепи сорвались.

— Знаю, — спокойно отвечал Тихон.

— Такого беспредела давно не было. Ты никому камень не продашь.

— Даже тебе? — усмехнулся карманник-щипач.

— Даже мне. Я не сумасшедший.

— И ты пришел мне дать дельный совет?

— Единственный реальный путь — распилить камешек, иного нет.

— Ты возьмешься за это? — ни один мускул на лице старого карманника не дрогнул.

— Нет, рука не поднимется. Я же говорил — это как мать родную зарезать.

— Тогда, как звучит твой совет? — глядя в глаза ювелиру, спросил Тихон и вновь принялся жевать корочку хлеба.

— Нет у меня совета, — отвечал Соломон Ильич таким тоном, будто бы речь шла о спасении человеческой жизни.

— Безвыходных ситуаций не бывает, — напомнил Фагот. Ювелир нервно оглянулся и тяжело вздохнул:

— Мне все мерещится, что за нами следят.

— Конечно, следят.

По спине Хайтина побежали мурашки. — Только не всегда, — уточнил Тихон, — и уж тем более не в этом месте.

— Ты, Тихон, можешь считать меня старым кретином, выжившим из ума стариком, но единственный совет, который я могу тебе дать — расстанься с камнем.

— Каким образом?

— Лучше всего вернуть его на место.

— Пойти на почту и отправить его ценной бандеролью? — усмехнулся вор.

— Только тогда они успокоятся и всех оставят в покое.

— И это говоришь мне ты, через чьи руки прошли килограммы бриллиантов? Вот так запросто расстаться с тем, что стоит миллионы зеленых?

— Но ведь это все равно, что... украсть луну с неба, — сказал ювелир, — украсть можно, но продать нельзя.

— Я не собираюсь делать государству такие подарки.

— Я знал, ты не согласишься.

— Ты только ешь, а почему не пьешь?

— Здоровье берегу, — ответил ювелир, но все-таки пригубил рюмку с водкой.

Тихон одним махом опрокинул спиртное в широко раскрытый рот и с удовольствием проглотил его.

— Постарел ты, Хайтин, и не только телом, но и душой. Если есть вещь, которая стоит денег, то всегда найдется способ ее продать.

— Сгоришь, Тихон.

— Я пока еще не знаю, как, но я толкну камень. Фагот просиял лицом.

— Кажется, я знаю выход, — сказал он. Тихон удивленно посмотрел на парня. К Фаготу он относился снисходительно.

— Ты знаешь выход? — улыбнулся вор.

— Еще в Писании сказано: «Слепец слепца водит, и оба падают в яму», — сказал ювелир.

— Я уже вспоминал Писание, эту же фразу.

— Выигрывает тот, кто опережает противника хотя бы на один шаг. Ты же сам меня этому учил? — вставил Никита.

Тихон, склонив голову на бок, посмотрел на Фагота. Вор наперед знал, что паренек ничего толкового предложить не сможет. «Ну, пусть себе немного пофантазирует».

— Пока ты, Тихон, идешь на шаг впереди. Но если будешь ждать, тебя догонят.

— Твой друг ювелир прав, от камня необходимо избавиться так же быстро, как ты избавляешься от документов, вытащенных вместе с портмоне. Камень нужно превратить в деньги.

— Это мы и без вас, молодой человек, знаем, — не выдержал ювелир.

— Погодите, — не очень-то любезно оборвал его Никита. — Представьте себя на месте ментов.

— Мне это западло. У них сейчас крыша едет, начальство требует вернуть камень в кратчайшие сроки.

— Найти его невозможно, ни просеешь же всю Москву через сито!

— Они пытаются просеять, — вставил Тихон.

— Думаю, уже завтра они сменят тактику. Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. На их месте я организовал бы подставу. Покупателя на камень нет, значит, нужно его придумать. Осторожно пустят слух, что какой-нибудь сумасшедший миллионер желает купить бриллиант. Поселят его в крутой гостинице, выдадут под расписку из банка миллион баксов наличными, и будут ждать, когда продавец выйдет на него сам.

— Наверное, так оно и будет, — согласился вор. Чувствовалось, что он нервничает, хотя лицо его было спокойным, взгляд не бегал.

— Надо заранее придумать ход и развести ментов на деньги, — Фагот подался вперед. — Тихон, надо что-то придумать!

— Хочешь сказать, если мы придумаем ход, вновь окажемся на шаг впереди?

— Именно!

— Я в такие игры не играю, — забеспокоился Соломон Ильич. — Я ничего не слышал, вас не видел. Я в азартные игры с государством не играю.

Тихон сделался задумчивым. Он понимал, что Фагот правильно спрогнозировал поведение ментов, и, скорее всего, завтра пойдут слухи, что покупатель на бриллиант есть.

— Если надумаешь пилить камень, — неуверенным голосом сказал ювелир, — ко мне не обращайся.

— Даже если одна из половинок останется тебе? Глаза старого Хайтина зажглись:

— Ты это серьезно?

— Как крайний случай.

— Пожалей мое сердце, — попросил Соломон Ильич, поднимаясь из-за стола. — В таком случае я согласен. Тихон не стал его провожать. За столом воцарилось тягостное молчание.

— Странно, — проговорил Фагот, — я уже ни о чем не могу думать, кроме камня.

— Это магия больших денег. Я тоже сижу и задаю себе вопрос за вопросом: зачем мне камень? От него одни неприятности, того и гляди, загремишь на зону.

— Возвращать его нельзя, — сказал Никита.

— Лучше я его в Москву-реку выброшу или в землю закопаю. Но, с другой стороны, возможно, это последний шанс в моей жизни, — сказал Тихон, — только я до сих пор не знаю, как им распорядиться. Все, — сказал Тихон и положил на стол бензиновую зажигалку. — Забудь о камне, Никита. Так тебе будет спокойнее. Я слушаю тебя, и мне явно не нравится, что ты замышляешь.

— Ученик всегда должен превзойти своего учителя, иначе он плохой ученик.

— Или у него плохой учитель. Иди домой, позвони своей милой студентке, она от тебя без ума. Она тебе и ужин приготовит, и в постели согреет, и еще будет думать, что осталась тебе должна.

— А ты? — поинтересовался Фагот.

— Я пройдусь по братве, узнаю, кто тот идиот, любитель «Боже, царя храни», что сумел украсть камень.

— Если он сумел украсть, то он не идиот, — засомневался Фагот.

— Нет, Никита, только идиотам может так отчаянно фартить. Только идиоту может прийти в голову сдавать бриллиант в камеру хранения на вокзале. Никита нехотя поднялся. Он чувствовал себя усталым и разбитым.

— Тихон, ты подумай над тем, что я тебе сказал о подставе.

— Они предложат не только реальные деньги, но и реальные сроки, — он улыбнулся. — Для настоящего вора оказаться в тюрьме — честь, если только попал туда— не по глупости.

Тихон в кафе не задержался, оставил недопитую водку, что делал редко, не дождался лангета и вышел на улицу. Сделал пару коротких звонков. О деле по телефону не говорил, лишь назначил встречу. Тихому отказать не могли, даже если бы ему вздумалось встретиться в четыре часа утра на сто первом километре Симферопольского шоссе. Поздно вечером, когда Фагот безмятежно спал, Тихон уже многое знал о похитителе бриллианта. Знал о том, что того до сих пор держат во внутренней тюрьме ФСБ, что Князев вообразил себя российским императором и что авторитетнейшие российские психиатры дали предварительное заключение: Николай Николаевич Князев сумасшедший.

«Ну и что мне со всем этим делать?» — думал Тихон, идя в толпе гуляющей по Тверской.

Он настолько увлекся бриллиантом, что, увидев у мужика, стоявшего у киоска, торчащий из заднего кармана брюк бумажник, не соблазнился, даже пальцы не шевельнулись,

Прошлая жизнь казалась Тихону мелкой и почти бесцветной. Даже мысль о том, что сыскарям, разыскивающим бриллиант, приходится часами слушать бред сумасшедшего, вообразившего себя императором, не грела его душу. Отчаянно хотелось напиться, загулять, чтобы хотя бы на время не думать о драгоценном камне.

Однако Тихон не сделал ни того, ни другого. Он вернулся домой, сел за видавший виды кухонный столик и уставился на пол-литровую банку, до половины налитую водой. Время от времени он запускал в горловину тонкие ловкие пальцы, чтобы убедиться, что камень существует и лишь на время стал невидимым.

Не было покоя этим вечером и старому ювелиру Хайтину. Вернувшись домой, он едва успел повесить костюм в гардероб и сунуть ноги в любимые растоптанные домашние тапочки, как зазвонил телефон. Трубку ювелир поднимал всегда, независимо от того, в какое время звонили. Любой звонок мог принести деньги. Хайтин бросил взгляд на определитель номера: он был ему не знаком.

— Алло, слушаю, — стараясь не волноваться, произнес он.

— Извините, что так поздно, но я звонил, вас не было дома, — говорили очень любезно.

— Я хоть и старый человек, но временем своим дорожу, — пробурчал Соломон Ильич.

— Мне рекомендовал обратиться к вам Гусовский, сказал, что вы тонкий ценитель ювелирных изделий и отличный специалист.

Фамилия Гусовского подействовала на Хайтина магически. Сытое самодовольное лицо олигарха уже года три не сходило со страниц газет и экранов телевизоров. В этой стране от него зависело многое, и Хайтин гордился тем, что Гусовский — один из его клиентов.

— Какого Гусовского? — уточнил ювелир, заранее зная ответ. «Это Толстых в России может быть несколько, а Гусовский один», — подумал он.

— Конечно, того самого — Ефима Аркадьевича.

— Какой вопрос вас интересует?

— Я не хотел бы говорить об этом по телефону. Если можно, приеду к вам.

— Если вы приедете до одиннадцати вечера, это будет просто замечательно, — предупредил Хайтин.

— Всего пятнадцать минут. Я неподалеку и на машине.

— Жду, — Хайтин даже не поинтересовался, знает ли звонивший его адрес. Раз узнал телефон, то и адресок у него есть.

Ювелир сел за письменный стол, выдвинул ящик. За годы работы у него накопилась солидная коллекция визиток клиентов. Люди бедные, мало значащие, драгоценностями не интересуются, настоящие камни — удел богатых и влиятельных. Четыре толстые стопки картонных прямоугольников, перетянутых резинкой, лежали в углу ящика, но визитка Гусовского покоилась отдельно. И Хайтин знал: свои визитки Ефим Аркадьевич налево и направо не раздает. На ней значился номер личного мобильного телефона олигарха. Набери цифры и услышишь высоковатый, знакомый всей стране голос Ефима Аркадьевича.

Гусовского Хайтин знал давно, еще с советских времен. Финансовый гений будущего олигарха и в застойные времена нашел себе применение. В Подмосковье Ефим Аркадьевич умудрился наладить подпольное производство джинсов, причем всю фурнитуру — от молний до заклепок, изготавливали тут же, в Союзе. Цех оборудовали в доме инвалидов по зрению. Памятуя о расстрельном деле валютчиков, мудрый Гусовский опасался переводить деньги в доллары, но, как человек опытный, понимал, что советские рубли на грани обесценивания. И сконцентрировал внимание на драгоценностях, называл их денежным концентратом. Один камешек всегда весит меньше, чем те деньги, которые он стоит. Камень легче прятать, он не портится, его не сгрызут крысы.

Хайтин, как мог, конечно, не бескорыстно, помогал будущему олигарху. Подыскивал ювелирные украшения, оценивал их, передавал из рук в руки. Гусовского взяли незадолго до перестройки. Наверное, именно поэтому и получил он небольшой срок — всего пять лет. Ефим Аркадьевич предусмотрительно разделил накопленные богатства на несколько частей. Дома держал лишь то, что Хайтин называл ломом. О том, где находилась остальная часть сокровищ, было известно лишь самому Ефиму Аркадьевичу, с этой тайной он не желал расстаться, даже находясь под следствием. «Больше у меня ничего нет», — упрямо твердил он московским следователям.

Те понимали, что «цеховик» лукавит. Но и им было выгоднее считать, что найдено все золото, все камни. На Гусовского махнули рукой и быстренько провели суд. Ефима Аркадьевича Хайтин уважал — за время следствия он ни в чем не признался.

После освобождения, а отсидел Гусовский четыре года, Хайтин встретил его как родного. Знал, человек с его способностями в этой жизни не потеряется, снова всплывет, а потом и вскарабкается по социальной лестнице на самый ее верх, благо, время располагало к этому. И старый ювелир не ошибся.

Гусовский с легкостью менял род занятий. Из производителя фальшивых джинсов он переквалифицировался в торговца автомобилями. Когда же сверхприбыли в этом секторе показались Гусовскому недостаточными, он перебросился в те сферы, где Хайтин уже ничего не понимал: ценные бумаги, приватизация, торговля недвижимостью. Олигарх продвигался вверх с завидным постоянством. Поговаривали, что он вхож к самому президенту, а уж министры, так те сами ездят к нему на прием и могут часами просиживать под дверью кабинета.

По старой памяти Гусовский не раз обращался к Хайтину за консультацией, даже если предварительную экспертизу проводили виднейшие эксперты западных ювелирных фирм. И это льстило старому ювелиру. И вот теперь прозвучал этот странный звонок.

«Нет ничего проще, — подумал Хайтин, — набрать номер и напрямую спросить у Ефима Аркадьевича, давал ли он кому-нибудь рекомендации. Но к таким людям, как Ефим Аркадьевич, обращаться по пустякам не следует. Если он и дал номер собственного мобильника, то не для того, чтобы его тревожили по мелочам». И, тяжело вздохнув, Хайтин вновь спрятал визитку в ящик письменного стола. «Посмотрим, с чем ты ко мне приедешь».

Молодой человек, позвонивший в дверь, Хайтину сразу не понравился, хотя оптика дверного глазка могла превратить и мисс мира в страшную уродину. Люди в глазок выглядели как отраженные в елочном шаре: огромные распухшие носы, суженные остроконечные головы и выпученные, как у рыб, глаза.

Заслышав движение за дверью, молодой человек, облаченный в костюм, белую рубашку и золотистый галстук, вежливо напомнил:

— Я вам звонил, Соломон Ильич.

Взгляд у ювелира был наметанный. Молодой человек ему не понравился, но это не означило, что тот пришел его грабить. Звякнула цепочка, и ювелир открыл дверь.

— Проходите, — холодно произнес он, — просьба Ефима Аркадьевича для меня свята, — произнеся эти слова, он в упор посмотрел на визитера. Молодой человек взгляд выдержал, даже бровью не повел.

— Проходите в комнату, — Хайтин указал молодому человеку на стул, сам сел напротив него.

— Вы неправильно меня поняли, — начал визитер разговор, — я не по просьбе Ефима Аркадьевича, а по рекомендации.

— Я все правильно понял. Какое у вас ко мне дело?

— Не у меня, — чуть заметная улыбка тронула тонкие губы мужчины, — я лишь представляю интересы своего хозяина.

— Хозяина? Это звучит. Редко кто теперь осмеливается так говорить, обычно говорят «наниматель», «босс», «владелец фирмы».

— Нет, именно хозяина.

— Кто он? — напрямую спросил ювелир.

— Он хотел бы остаться неизвестным.

— Большие деньги?

— И это тоже. Но главное, вопрос щекотливый.

— Вы принесли оценить украшение? — Хайтин специально не настаивал на том, чтобы молодой человек представился.

— Вы, Соломон Ильич, человек в мире ювелиров видный, пользуетесь авторитетом, и все мало-мальски ценное, так или иначе, проходит через ваши руки.

— Я польщен.

— Мой хозяин хотел бы купить бриллиант, недавно похищенный с выставки. Соломон Ильич не стал разыгрывать из себя несведущего.

— Да, ваш хозяин поставил высокую планку.

— Вы сможете вывести его на бриллиант?

— Мне хотелось бы, — притворно вздохнул Хайтин, — но беда в том, что никто ко мне с этим не обращался и вряд ли обратится.

— Я не тороплю вас с ответом, можете подумать. Десять процентов комиссионных вас устроит?

— Смотря, какова вся сумма.

— Он готов выложить за него семьсот тысяч.

— Камень стоит больше.

— Чистый камень, — поправил его молодой человек, — а краденый, паленый продать сложно.

— Извините, но я не смогу вам помочь. Передайте своему хозяину, чтобы он не сердился на вас за то, что вы не справились с поручением. Камень наверняка похищали под заказ.

— Вот вам мой номер телефона, звоните в любое время дня.

— И ночи? — вскинул брови Хайтин.

— Если вы поможете, я ваш должник.

— Ваш хозяин в Москве?

— Да. Он специально приехал, чтобы купить камень.

— Я приготовлю кофе, подождите немного.

Хайтин, изображая из себя более немощного, чем на самом деле, шаркая, вышел в коридор и по дороге на кухню прихватил телефонный аппарат. Включил воду, вытяжку, воткнул разъем аппарата в розетку на кухне и набрал номер милицейского лейтенанта. Тот схватил трубку тотчас же.

— Это вас ювелир Хайтин беспокоит. Ко мне один парнишка зашел, говорит, его хозяин хочет купить тот самый бриллиант, о котором вы говорили. Я его минут пять еще у себя подержу, но потом буду вынужден выпустить. Это у вас людей могут годами без вины держать.

— Спасибо вам, — особого энтузиазма в голосе лейтенанта не чувствовалось.

— До свидания, — Хайтин повесил трубку. «Так я и знал, — подумал он. — Подстава. Парнишка, с которым Тихон ходит, был прав».

Все, что Соломон Ильич делал, он делал на совесть. Кофе сварил крепкий, вкусный. Себе налил лишь половину чашки и разбавил сливками. Гостю же принес не разбавленный.

— Вы уже подумали? — осведомился молодой человек.

— Я не думал, я мечтал, — рассмеялся Хайтин. — Мечтал, будто бриллиант у меня и я получу за него семьсот тысяч долларов. Мечтать не вредно?

— Полезно.

— Ну, так и хозяину своему передайте, что владельцем камня он будет только в мечтах. Предложить вам что-нибудь менее ценное? Антиквариатом, быть может, увлекаетесь?

— У вас есть интересные вещи?

— Я не для хозяина вашего предлагаю, у него запросы повыше, а для вас или для супруги.

Не дожидаясь согласия, Хайтин ушел в кабинет и вернулся с большой коробкой, похожей на шахматную доску. Открыл ее перед посетителем. В ячейках лежали перстни, сережки. Приличному человеку Хайтин это показывать не стал бы. Это был его «неликвид», купленный за бесценок. Но иногда находился лох, способный клюнуть и на это.

— Вот отличный мужской перстень, солидный, очень подойдет к вашему галстуку.

"Небось, и галстук не твой, — подумал Хайтин. — Вы, менты, любите ходить в конфискованном. И костюмчик не с твоего плеча. Он не купленный, а шитый. Кто же шьет на размер меньше? Эх, менты, менты, когда же вы, наконец, хоть немного поумнеете?

— Наверное, это для меня слишком дорого, — сказал молодой человек, глаза его зажглись при виде драгоценностей.

— Тогда могу предложить что-нибудь попроще. Сережки для. супруги...

— Я еще не женат.

— Значит, для девушки. Хотя рискованное это мероприятие: подарите, а она потом за вас замуж не выйдет. Визитер допил кофе и напомнил:

— Жду вашего звонка.

— Нет у меня камня, и не слыхал я о нем ничего.

Соломон Ильич проводил гостя до двери, распрощался и вернулся в комнату. Погасил свет, стал у окна.

Молодой человек вышел из подъезда, сел в «жигули» девятой модели и преспокойно укатил. Никто не поехал за ним следом.

«Никаких сомнений: менты с эфэсбэшниками подставу организовали, думают, кто-нибудь на их деньги клюнет. А парнишка-то у Тихона смышленый, раньше меня додумался».

И тут шальная мысль пронзила мозг Хайтина: а не предложить ли камень Гусовскому? К драгоценностям он не равнодушен, летает высоко, кому, как не ему, обладать камнем, достойным российского императора?

«Нет, — покачал он головой, — и Ефим Аркадьевич его не купит. Человек он осторожный, без лишних амбиций. Ему неприятности с властями не нужны».


***

Генерал Потапчук, заложив руки за спину и глядя себе под ноги, топтался на автобусной остановке. На часы не смотрел, понимая, что до встречи осталось минут семь. Он специально вышел из кабинета пораньше, чтобы хоть немного побыть на воздухе. Чувствовалась усталость. «Когда же, наконец, все это кончится!» — думал генерал, остановившись у киоска и рассматривая обложки журналов.

Глядя на него со стороны, вряд ли можно было предположить, что этот пожилой мужчина с седыми висками, бледным, изможденным лицом — генерал ФСБ. Да и сам генерал Потапчук, краем глаза поймав свое отражение в витрине, чертыхнулся. «Тень какая-то, а не человек», — подумал он сам о себе.

У киоска толпились подростки. Они покупали кроссворды, о чем-то оживленно спорили. Потапчук посмотрел на дорогу. Он чувствовал, что вот-вот должен появиться Сиверов. На какой машине приедет Глеб, генерал не знал, но то, что тот приедет на машине, было ясно, как дважды два.

Генерал стоял и смотрел на проносящиеся автомобили, на троллейбусы, медленно подъезжающие к остановке и выпускающие пассажиров. Его толкнули. Женщина с тяжелой сумкой в сером пальто-букле виновато взглянула на Потапчука:

— Извините, пожалуйста, — произнесла она, — я нечаянно. Я не хотела.

— Да ну что вы! — генерал взглянул на женщину и улыбнулся. Женщина тоже улыбнулась, поставила тяжеленную сумку к ногам.

— Книги везу, — сказала она. — Никогда не думала, что книги такие тяжелые. Вот, переезжаю. Тут подошел троллейбус. Женщина наклонилась к сумке.

— Давайте я вам помогу, — Потапчук молодцевато схватил сумку за ручки. Та действительно была тяжелая.

— Как это такая хрупкая женщина такую тяжесть поднимает?

Он донес сумку до троллейбуса, поставил в салон и успел выскочить. Женщина с благодарностью улыбнулась и помахала Потапчуку рукой.

«Симпатичная, — подумал он. — Наверное, преподаватель литературы, больно уж лицо интеллигентное».

Тут Потапчук вспомнил, зачем он на этой остановке. «Тойота» Глеба уже стояла, уткнувшись правым колесом в бордюр, дверца была приоткрыта. Потапчук сел на переднее сиденье.

— Добрый день, — сказал он, взглянув на сосредоточенное лицо Сиверова. Тот наивно, по-детски рассмеялся:

— А я видел, — сказал Глеб, — как генерал ФСБ дамочке тяжелую сумку помог в троллейбус занести.

— Все-то ты видишь, — в сердцах пробормотал генерал.

— Наверное, в сумке книги были.

— Откуда ты знаешь? — уже с недоверием, но абсолютно не враждебно взглянул на Глеба генерал.

— Ну а что еще может быть таким тяжелым, кроме бумаги? Не чугунные же болванки и не деньги в таких сумках перевозят!

— Ты, как всегда, прав, Глеб. Они поздоровались за руку. И тут троллейбус закрыл Глебу выезд.

— Вот так, — сказал Слепой, — придется ждать. А вы, наверное, спешите?

— Нет, не спешу, — сказал генерал. — Дай сигарету.

— Не надо, Федор Филиппович, в вашем возрасте курить и тяжести поднимать опасно.

— Сволочь ты, Сиверов! Что ты все о моем возрасте беспокоишься?

— Жалко вас, Федор Филиппович.

— Жалко у пчелки, — отрезал генерал, — а пчелка на елке.

— А елка в лесу, — сказал Глеб, — а лес далеко. И они оба рассмеялись. Глеб повернул ключ в замке зажигания, резко подал машину назад, объехал троллейбус.

— Ты мне такие задачки вечно задаешь, что у меня начинается головная боль.

— Ну, если бы не головная боль, Федор Филиппович, так я бы вас и не беспокоил. Все-таки я к пожилым людям отношусь с уважением, но служба, знаете ли, работа...

— Опять взялся подначивать старика?

— Ну вот, вы же сами говорите, что старик? Потапчук запустил руку во внутренний карман пиджака и подал Глебу диск:

— Держи, здесь все на Стаса Камнева, все, что я смог раздобыть. Здесь его личное дело, просмотришь и сразу же уничтожь. Все под грифом «Совершенно секретно», информация, закрытая даже для меня.

— Ясное дело, — сказал Глеб, как будто он уже знал эту информацию. — Куда вас, Федор Филиппович, подбросить?

— На Лубянку давай, — сказал генерал.

Пока они ехали, он подробно рассказал Сиверову о том, как ведутся поиски похищенного алмаза. Глеб не задал ни единого вопроса, словно судьба алмаза его абсолютно не занимала.

— И ты чтобы никуда не лез, понял? Обо всех своих шагах сообщай мне. В общем, держи меня в курсе, звони в любое время.

— Понял, — сказал Сиверов. — Именно так, товарищ генерал, я и буду поступать.

Потапчук скривился, понимая, что все его уговоры для Сиверова в данный момент абсолютно ничего не значат, что у того в голове уже существует какой-то план, по которому он и станет действовать, выполняя его пункт за пунктом, а генерал узнает о результатах, как всегда, в самый последний момент.

— Знаешь что, Сиверов, — сказал генерал, когда машина остановилась на Лубянской площади, — ты, пожалуйста, не придуривайся. Ты мне очень дорог.

— В прямом или переносном смысле, генерал? — спросил Глеб.

— Во всех смыслах. Дорог. Так что, пожалуйста, ради меня будь осторожен.

— Я всегда осторожен, стараюсь на рожон не лезть.

— Вот и правильно делаешь.

Генерал устало выбрался из машины и двинулся к зданию, известному на весь мир. А Глеб газанул, и его «тойота» помчалась вперед.

Загрузка...