Бунт на «Баунти»

Глава XIX. Сэр Джозеф Банкс

На всех судах, стоявших в Портсмутской гавани, было известно о приходе «Горгоны», равно как и о том, что на ее борту находится несколько мятежников со знаменитого «Баунти». 21 июня 1792 года нас перевели на стоявший в гавани военный корабль «Гектор», где мы должны были ожидать суда. День стоял обычный, собирался дождь, короткие волны разбивались о нос шлюпки. Мы двигались мимо кораблей, вдоль бортов которых толпились матросы, желавшие на нас поглазеть.

На борту «Гектора» нас приняли весьма торжественно. По обеим сторонам трапа стояли моряки, держа в руках мушкеты с примкнутыми штыками. В глубоком молчании мы прошли сквозь строй и спустились на пушечную палубу. Нас провели на корму, в кают-компанию младших офицеров, и мы с облегчением увидели, что больше с нами не собираются обращаться так, как делал это капитан Эдвардс. Никаких кандалов, приличная пища, подвесные койки, короче говоря, большего в нашем положении и ожидать было нельзя.

Не прошло и часа, как меня вызвали в каюту командира корабля, капитана Монтагью. Отпустив часового он весьма учтиво предложил мне сесть. О бунте не было сказано ни слова. Минут пятнадцать мы весьма мило болтали, словно я был офицером, которого капитан пригласил к себе отобедать. Он расспросил меня о крушении «Пандоры» и о нашем переходе на Тимор. Наконец он открыл ящик стола и протянул мне небольшой пакет.

— Здесь несколько писем для вас, мистер Байэм. Я оставлю вас одного, можете пробыть здесь, сколько вам нужно. Когда будете готовы возвратиться, просто отворите дверь и скажите об этом часовому.

Он ушел. Дрожащими руками я вскрыл пакет. Там лежало письмо от сэра Джозефа Банкса, в котором он сообщал, что полтора месяца назад моя матушка скончалась. В пакете находилось и матушкино письмо ко мне, написанное накануне кончины…

Через несколько дней сэр Джозеф пришел меня навестить. Родной отец не мог быть ко мне добрее. Он повидал мою мать за несколько недель до ее смерти и подробнейшим образом рассказал мне об этом посещении. Он хорошо помнил все, что она говорила; я расспрашивал его, пока сердце мое немного не успокоилось. Я почувствовал, что, силы во мне прибывают. Избавив меня от отчаяния, сэр Джозеф с интересом принялся расспрашивать меня о таитянском словаре и грамматике. Я рассказал, что рукопись спас доктор Гамильтон.

— Прекрасно, Байэм, прекрасно! — воскликнул он. — Какая-то польза от путешествия «Баунти» уже есть. Я встречусь с доктором Гамильтоном, как только он прибудет в Англию. Но хватит об этом. Сейчас я хочу услышать все о бунте, вплоть до мельчайших подробностей.

— Вы слышали показания капитана Блая, сэр? Если да, то вы знаете, что он меня выставил в черном цвете.

— Знаю, — серьезно ответил сэр Джозеф. — Капитан Блай мой друг, и я прекрасно знаю как его достоинства, так и недостатки. Он искренне верит в вашу причастность к делу, но будьте уверены, я ни секунды не сомневался в вашей невиновности.

— Капитан Блай сейчас в Англии, сэр?

— Нет. Его снова послали на Таити за саженцами хлебного дерева. На этот раз, надеюсь, все пройдет удачно.

Это известие меня не порадовало. Я был уверен, что, встретившись с Блаем, сумею убедить его в моей невиновности, заставлю его признать, что он сделал неверные выводы из моего разговора с Кристианом. Теперь же, поскольку он в плавании, Адмиралтейство будет располагать только его письменными показаниями.

— Не надо думать об этом, Байэм, — проговорил сэр Джозеф. — Все равно тут уж ничего не поделаешь. Рассказывайте и помните, что я совершенно ничего не знаю о вашей роли в этом деле.

Я подробно рассказал ему о мятеже и обо всем, что последовало за ним. Он меня почти не прерывал. Я кончил и С нетерпением стал ждать, что он скажет.

— Байэм, мы должны смотреть фактам в лицо: вы находитесь в серьезной опасности. Мистер Нельсон, знавший о вашем желании уйти вместе с Блаем, умер. Рулевой Нортон, который был в курсе намерений Кристиана убежать с корабля, тоже.

— Я знаю, сэр. Мне сообщил об этом доктор Гамильтон.

— Доказать вашу невиновность можно, лишь представив показания одного человека, вашего друга Роберта Тинклера.

— Но ведь он же благополучно вернулся в Англию!

— Да, но где он теперь? Его нужно отыскать как можно скорее. Вы упоминали, кажется, что он родственник Фрайера, штурмана с «Баунти»?

— Да, сэр.

— В таком случае я, видимо, смогу его найти. В Адмиралтействе я узнаю, на каком корабле он теперь.

До этой минуты я считал само собой разумеющимся, что Тинклер знает, что как только я вернусь в Англию, он мне понадобится, но сэр Джозеф полагал, что это вовсе не так.

— Я считаю маловероятным, что он знает о показаниях, которые дал в Адмиралтействе капитан Блай. Ему может и в голову не прийти, что ваш разговор с Кристианом используют против вас. Вполне возможно, что Тинклер просто забыл, что Блай подслушал этот разговор, поэтому не беспокоится о вашей судьбе. Его следует разыскать немедля.

— Как скоро состоится суд, сэр? — поинтересовался я.

— Все зависит от Адмиралтейства. Но это дело так долго оставалось открытым, что они захотят покончить с ним как можно скорее. Им только придется дождаться прибытия остальных людей с «Пандоры», но это должно произойти со дня на день.

Сэр Джозеф поднялся, ему нужно было спешно возвращаться в Лондон.

— Я скоро вам напишу, — сказал он. — Будьте уверены, что если ваш друг Тинклер в Англии, я его разыщу.

Вернувшись к товарищам по несчастью, я пересказал им свой разговор с сэром Джозефом Банксом, обойдя лишь молчанием его мнение об участи, которая ждет Миллворда, Беркитта, Эллисона и Маспратта. Он считал, что эти люди обречены, за исключением разве что Маспратта.

Благодаря доброте сэра Джозефа, нас всех снабдили приличной одеждой, чтобы мы не выглядели на суде оборванцами. Через десять дней я получил от него письмо, которое хранится у меня до сих пор, хотя бумага давно пожелтела, а чернила выцвели. Вот оно:

Нетрудно представить, какие чувства охватили меня, когда я прочитал это письмо. Сэр Джозеф сделал все возможное, чтобы смягчить удар, однако я прекрасно понимал всю серьезность моего положения. Без показаний Тинклера мое дело безнадежно даже с самым умелым адвокатом. И тем не менее я решил бороться за свою жизнь до конца.

Как говорил мне сэр Джозеф, морские офицеры терпеть не могут судейских. Поэтому я был рад, что меня будет защищать мистер Грэхем, сам морской офицер. Моррисон решил защитника себе не брать. Коулман, Макинтош, Норман и Берн, надеявшиеся, что смогут легко оправдаться, наняли для этой цели морского офицера в отставке, капитана Мэнли, а офицер из Адмиралтейства капитан Бентам был назначен защищать интересы остальных.

На следующей неделе эти джентльмены побывали у нас; первым пришел мистер Грэхем. Это был высокий сухощавый человек лет шестидесяти, с безупречной осанкой, спокойным голосом и внушающими доверие манерами. Поскольку никто из нас не знал, как происходит судебное разбирательство, мистер Грэхем согласился рассеять волновавшие нас сомнения.

— Я решил обойтись без защитника, сэр, — начал Моррисон, — поэтому мне хотелось бы знать, как точно звучит та статья устава, в нарушении которой нас обвиняют.

— Я знаю ее на память, — ответил мистер Грэхем. — Статья девятнадцатая морского дисциплинарного устава гласит: «Если служащий военно-морского флота поднимет или попытается поднять бунт под каким бы то ни было предлогом, то признанный морским судом виновным, он должен быть предан смертной казни».

— А нет ли у суда другого выхода? — спросил я.

— Нет. Он должен либо оправдать, либо признать виновным и приговорить к смертной казни.

— Но если есть смягчающие обстоятельства? — продолжал Моррисон. — Предположим, на корабле вспыхнул бунт, но, как в нашем случае, часть экипажа не знала о предстоящем захвате корабля и участия в нем не принимала.

— Если эти люди остались на корабле вместе с мятежниками, закон считает их виновными наравне с мятежниками. Наши военные законы весьма суровы в этом отношении.

— Но ведь среди нас, сэр, — вмешался Коулман, — есть такие, кто с радостью покинул бы корабль вместе с капитаном Блаем. Бунтовщики задержали нас насильно, потому что нуждались в наших услугах.

— Этот вопрос суд будет рассматривать отдельно, — отозвался Грэхем. — Если люди, насильно оставленные на корабле, смогут доказать свою невиновность, никакая опасность им не грозит.

— Можно задать вам вопрос, сэр? — проговорил Эллисон.

— Разумеется, молодой человек.

— Я — один из бунтовщиков. Сначала я ни о чем таком не знал, но, как и прочие, капитана Блая я не люблю и поэтому присоединился к бунтовщикам. Есть ли у меня хоть маленькая надежда?

Мистер Грэхем несколько секунд мрачно смотрел на Эллисона.

— Предпочитаю не высказывать своего мнения на этот счет, — проговорил он. — Пусть этот вопрос решит суд.

— Я не боюсь правды, сэр. Если, по-вашему, рассчитывать мне не на что, мне бы хотелось услышать это от вас.

Однако мистер Грэхем был непреклонен:

— Позвольте мне посоветовать всем вам не делать скоропалительных выводов. Я присутствовал на многих судебных заседаниях и знаю, что нельзя предугадать решение суда до того, как не выслушаны все свидетели.

Дни тянулись мучительно медленно. Прошел июль, за ним август, а мы все ждали.