Бык в загоне

Глава 8

Сергей проснулся от птичьего щебета за окном.

Он долго не мог понять, где находится, и лишь окончательно проснувшись и взглянув на Вику, наконец-то понял — то, что происходит с ним все эти дни, — не выдумка, не сладкий сон и не наваждение…

Все это происходит наяву, и с ним.

Накинув домашний халат, он прошел в ванную.

В квартире все еще спали. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Вику, Сергей открыл гардероб.

Дверь предательски скрипнула, и за спиной раздался сонный голос:

— Я уже не сплю, поэтому можешь шуметь.

Никитин подошел к кровати и склонился над девушкой, нежно коснувшись губами ее щеки:

— С добрым утром…

— Какие планы на сегодняшний день? — потягиваясь в постели и широко разбросав руки на пуховых подушках, поинтересовалась девушка.

— Сегодня я полностью твой.

— Куда пойдем?

— Куда пожелаешь, — Сергей нежно погладил ее волосы, — можно в ресторан, а можно сделать легкий шопинг.

— А можно и то, и другое? — на лице Вики играла лучезарная улыбка.

— Прежде всего поднимайся, — ответил Сергей, — лежа в постели, далеко не разбежишься. А вообще-то можно все.

Отбросив решительным жестом одеяло, девушка встала лицом к окну, подставляя себя утренним лучам солнца.

Сергей невольно залюбовался совершенством ее форм. Завороженный, он следил за тем, как она привычным жестом забросила за спину копну светлых волос.

Заметив обращенный на себя взгляд. Вика засмеялась:

— Иди одевайся, а то, судя по твоим глазам, нам сегодня не вырваться дальше этой постели, — она слегка подтолкнула его в плечо, — сексуальный маньяк.

— Ну, это не самое плохое, что бывает с пацаном, — отшутился тот.

Тахир, легонько подтолкнув Пантелея в сторону огромного аэродромного стола, произнес:

— Вот этот человек…

Самид, оторвав взгляд от бумаг, пристально, не мигая смотрел на Императора. Он рассматривал уголовника долго, пытаясь понять, ошибся Тахир в выборе или нет.

Видимо, донельзя колоритная внешность приведенного уголовника свидетельствовала в его пользу, но Самид немного побаивался — кто их знает, этих урок? Еще застрелит, еще зарежет, еще… как это у них говорится? «На пику посадит»…

По спине его пробежали мурашки — чтобы подавить в себе это мерзкое чувство, он напустил на себя начальственный вид и сказал:

— Хоть бы отмыл его, что ли… Знаешь, загони его в ванную и помой щеточкой для унитаза. У меня там собачий шампунь есть — сгодится?

После этого Самид с явным неудовольствием посмотрел на плешивую голову гостя — воротник грязной помойной рубашки был засыпан крупной желтоватой перхотью.

Несмотря на свое пидарское прошлое, Звездинский был человеком неглупым — в этом ему нельзя было отказать.

Еще в метро он прекрасно понял, что азербайджанец, который подозвал его, — обыкновенный лох, не только не имеющий мало-мальских понятий, но и далекий от того мира, который принято именовать «криминальным». Роскошный «бимер» лоха, строгий костюм, купленный не на дешевой распродаже, а где-нибудь в «Гучи», начальственный вид — все это не оставляло никаких сомнений в том, что и его самого, и его патрона можно будет раскрутить на сумму куда большую, чем просто «косарь» марок.

Звездинский уже вошел в роль — раскинув пальцы веером, как не всякий павлин способен раскинуть цветастый хвост, пидар произнес, почмокивая:

— Ты, в натуре, фраерок, заточечку не криви, чай не из Версаля гость пожаловал. Я здоровье на лесоповале оставил. Пока ты тут жопу разъедал, я на «хозяина» горбатил. От воров оскорблений не терпел, строил, бля, а тебя, барыгана, вмиг рассчитаю…

Мирза коротко кивнул Тахиру — в затылок самозваного урки уперся ствол револьвера.

— Ты кого сюда привел! — брызжа слюной, закричал азербайджанец. Рэкетира, уголовника, бандита с большой дороги!

У Звездинского екнуло сердце — он понял, что взял слишком уж круто.

— Да ты, кочумай, брателло, не в падлу сказано, блатная жизнь — она ведь какая? Как и «блатная музыка», феня, с кровью и потом въедается! И никаким одеколончиком ее из меня уже не вытравить!

У Мирзы немного отлегло на сердце — он мало что понял из сказанного, но по дружелюбному тону определил: этот страшный человек, наверняка крутой вор в законе, не будет ему больше угрожать.

А Звездинский между тем изо всех сил старался поддержать нужный эффект.

— Я почему такой грязный и вонючий, — выдохнул он, с трудом подавляя в себе желание взять из мирзоевской пепельницы окурок, — эти гнусные фашисты нашу русскую масть воровскую не ценят.

Да будь я сейчас в России, в Москве, я бы на «роллс-ройсе» разъезжал бы, у Кардена бы одевался!

Да я… Да ты не ссы, — он весело подмигнул побледневшему Самиду, — я тя не обижу…

И вновь раскинул пальцы веером, демонстрируя татуировки, — частично закрашенные ромбы и квадраты.

Тем временем Мирза, вызвав по селектору секретаршу Валю, распорядился накрыть стол для дорогого гостя.

— А теперь поговорим, — деланно радушно подмигнул он, когда стол был накрыт…

Прошло чуть больше часа, и Вика с Сергеем в ярко-красном спортивном автомобиле влились в поток машин на оживленных улицах Москвы.

Первым местом, которое они посетили в это утро, стал «Ирландский дом» на Калининском проспекте, известный в столице тем, что стал, пожалуй, первым магазином, при упоминании о котором москвичи, как правило, добавляли немудреный эпитет «крутой».

Переходя от прилавка к прилавку, молодые люди рассматривали товар, выставленный на витринах, шумно обсуждали возможные варианты покупок.

Никогда в жизни Сергею так не хотелось тратить деньги, как сейчас. Продавцы, глядя на эту счастливую пару, улыбались от всего сердца.

В дверях на выходе Сергей неожиданно столкнулся со своими недавними знакомыми, безуспешно пытавшимися отнять у него автомобиль.

Слегка расстерявшись, они потупили взор, а затем один из них нашелся:

— Привет.

— Здорово, — беззлобно улыбаясь, ответил Никитин; ссориться в такой замечательный день ему явно не хотелось.

— Володя, — представился один из них, — а это Сергей, — он указал на своего товарища.

— Антон, — Писарь протянул ему руку.

— А что же ты меня не представляешь? — вмешалась в разговор Вика.

Достав из карамана ключи от машины, Сергей протянул их девушке:

— Вика, иди в машину, я сейчас приду.

Она как-то странно взглянула на его новых знакомых, но тем не менее не противилась — послушно взяла ключи и пошла в машину.

— Ну, как живете? — спокойно обратился Сергей к незадачливым угонщикам.

— У нас все о'кей, — ответил тот, который представился Володей.

— Мы тут подумали, — несмело начал второй, — хотим обратиться к тебе с просьбой.

— Валяй, — лицо Сергея озарила открытая улыбка, но его глаза при этом сохраняли холодность.

— Антон, нам показалось, что у тебя какая-то группировка, — приятели мялись, — хотим вот проситься к тебе, не возьмешь?

— Вот так-так, — присвистнул удивленный Никитин, — вам не кажется это слегка странным: сначала вы идете на отъем, ставите на меня ствол, а получив по соплям, лезете с дружбой и засосами.

Переглянувшись друг с другом, приятели замолчали и как-то сникли.

Видя их замешательство, Сергей поспешил прийти им на помощь.

— Ладно, я пошутил. Давайте свой номер телефона, я вам позвоню, но ничего не обещаю.

Записав их телефон, Сергей пробурчал на прощание какое-то приветствие и отправился к своей машине.

Промотавшись весь день по городу, они к вечеру окончательно проголодались и решили поужинать в ресторане. Сергей повез Вику в роскошный, мало кому известный в Москве ресторан клубного типа под идиллически-церковным названием «Благовест».

Он был славен прежде всего тем, что там работали повара, в свое время готовившие для Брежнева.

Расслабленные качественной едой, дорогим вином и легкой музыкой тапера, они развалились в креслах.

— Сережа, а ты всегда незнакомым людям представляешься Антоном? спросила вдруг Вика.

— Во-первых, они не незнакомые, а, скорее, малознакомые, а во-вторых, почти всегда, — сказал Писарь, затушив окурок в хрустальной пепельнице; пепельницу тут же ненавязчиво унес услужливый официант, поставив на место прежней чистую, — а тебя это нервирует?

— Да нет, — улыбнулась Виктория, — даже есть в этом нечто интригующее. Я тоже, пожалуй, придумаю себе имя для малознакомых людей.

Сергей расхохотался:

— Удивляюсь — сколько в тебе наивности и непосредственности!..

— Да, вот такая, — откровенно кокетничала Вика, — а у тебя много малознакомых? — видимо, этот вопрос не давал ей покоя.

— Ты, как я понимаю, имеешь в виду девушек? — спросил Сергей и, не дожидаясь ответа, признался:

— У меня было много женщин, но пусть тебя это не смущает, я никогда никого не любил. Ты первая.

— Меня не беспокоит твое прошлое, — голос ее предательски доказывал обратное, — но коль скоро ты сам об этом заговорил, я с удовольствием послушаю.

— Никогда ты об этом не услышишь, — проникновенно пообещал Сергей.

— А эти парни, что поздоровались с тобой около ирландского магазина, они кто?

— Так, был небольшой инцидент, они неосторожно пытались отнять у меня машину, — сказал Сергей таким тоном, как будто речь шла о том, что они просили у него закурить.

— Я вижу, что у них ничего не вышло?

— Все это ерунда, — отмахнулся Сергей, — давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Например…

— Например о нас, — предложил он.

Лицо девушки тронула легкая тень печали:

— Сережка, я так за тебя волнуюсь. Неужели у тебя недостаточно денег для спокойной жизни?

— Не в этом дело, — взгляд Никитина стал серьезным, — просто я не представляю себя греющим ноги у камина. В моей жизни очень много впечатлений, азарт — вот что движет мной. Хотя последнее время благодаря тебе, — он бросил в ее сторону благодарный взгляд, — я готов пересмотреть свою точку зрения. Однако это будет не раньше, чем я доведу до конца дело, которым сейчас занимаюсь.

— Как бы я хотела, чтобы это так было, — из ее груди вырвался протяжный вздох.

— Еще я хочу, чтобы ты знала, что у меня в жизни есть друзья, как бы они ни были тебе неприятны, никогда не становись между мною и ими.

И еще я хочу тебя попросить не вмешиваться в мои дела. Помни, что я взрослый, самостоятельный человек, и все, что я делаю, вызвано либо моим желанием на то, либо обстоятельствами, не оставляющими мне другого выхода.

— Я люблю тебя, Сергей, — прошептала Вика, и слова эти прозвучали просто и безыскусно, — и никогда не осужу тебя ни за что, но я боюсь именно обстоятельств.

— Что-то грустный получается у нас вечер, — Сергей потянулся за очередной сигаретой, — давай не будем об этом сегодня говорить. Все может произойти, меня могут посадить, убить, покалечить.

Обещай мне, что если подобное случится, ты начнешь новую жизнь. Я не хочу, чтобы ты меня ждала из зоны, пожизненно носила по мне траур или была сиделкой у постели инвалида.

— Перестань, — у Вики на глаза навернулись слезы.

Сергей быстро вышел из-за стола и, протянув ей руку, сказал:

— Пойдем потанцуем.

Контраст между его приглашением потанцевать и предыдущей тирадой был столь велик, что Вика усмотрела в этом нечто веселое и, засмеявшись, послушно отдала себя в объятия любимого человека.

Больше за этот вечер не было сказано ни одного грустного слова. Они пили вино, танцевали, рассказывали друг другу старые анекдоты и, счастливые, вернулись домой.

— Сережа, вам звонили из Киева, — вместо приветствия сказала Вера Львовна, — Кроменский Николай.

— Спасибо, — поблагодарил ее Никитин и, не «откладывая в долгий ящик, набрал номер Крытого.

— У нас есть новости, — сообщил киевский авторитет, — приехали гости, Лысый их встретил радушно, как и должно быть. Они сообщили, что их родственники затерялись в Одессе. Те, которые гостили в Крыму, может, помнишь?

— Помню, — переваривая услышанное, протянул Сергей, — а кто их там встретит?

— Лысый сам поедет в Одессу к нашему другу, — Никитин понял, что под «другом» Крытый имеет в виду Соловья, — они вместе поищут гостей. С Божьей помощью не дадут им пропасть.

— Надеюсь, что все пройдет удачно, — сказал Сергей, — может, мне тоже выехать?

— Не надо, там его нет, — Кроменский имел в виду Мирзу, — кстати, с его адресом тоже проблемы.

— Постараюсь найти, — пообещал Никитин.

— Пока не забыл, запиши адрес Германа, он окажет тебе посильную помощь Крытый продиктовал адрес и несколько телефонов своего приятеля в Берлине.

Как только Киев дал отбой, Сергей тут же позвонил Васе Доктору и договорился с ним о встрече назавтра.

— Я к тебе завтра заеду, — пообещал он, — с будущей женой.

На следующий день в назначенное время Сергей с Викой пришли к Василию Григорьевичу Корину.

Василий Григорьевич и его жена Галина Никаноровна по случаю предстоящего знакомства принарядились: сутулая фигура Доктора, облаченная в серый шерстяной костюм, застыла на пороге; Никитину почему-то бросился в глаза старомодный галстук. Зрелище было несколько комичным — Корин никогда не носил костюмов, а уж тем более галстуков. Пиджак сидел на нем мешковато, нелепо застегнутый на все пуговицы, а галстук явно мешал дышать, от чего Доктор беспрерывно дергал головой из стороны в сторону, как бы желая избавиться от обременительной детали туалета.

Сергей откровенно рассмеялся:

— Ну ты даешь, Григорьич, ничего не видел более потешного!..

— Хватит тебе потешаться, — рассердился Доктор, — давай уж, знакомь.

Сквозь смех Сергеей с трудом выдавил из себя:

— Это… Вика, моя будущая… жена, — и утирая выступившие слезы, указал на Доктора и его жену, — а это… Василий Григорьевич… ох, не могу, — и каким-то образом совладав с приступом смеха, закончил:

— а это Галина Никаноровна.

— Ладно, поржал и будет, жеребец, — Доктор резким движением сорвал с шеи галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Затем, обращаясь к жене, бросил:

— Все ты, надень галстук, надень галстук, тьфу — посмешище.

Теперь уже смеялись все.

— Ну ты даешь, Григорьич, — не унимался Сергей, — прикинься соответственно положению и сними свой дурацкий балахон.

— Тоже скажешь, «балахон»! Это французский костюм, от Диора, проворчал Корин, тем не менее скидывая с себя пиджак и вешая его на плечики.

— А на вешалке-то клифт клево смотрится, — продолжал незлобливо издеваться Никитин.

— Ладно, хватит тебе зубоскалить…

Доктор всем видом производил впечатление рассерженного человека, однако из-под косматых бровей лукаво поглядывали смеющиеся глаза. Наверняка эта сцена повеселила и его.

— Ну ладно, проходите в комнату.

Сергей, слегка подталкивая Вику, проследовал в столовую вслед за Галиной Никаноровной.

Здесь был накрыт роскошный стол.

Хозяйка, усадив гостей, выносила из кухни и расставляла на столе, покрытом белоснежной скатертью, блюда. Вика, несмотря на упорное сопротивление со стороны Галины Никаноровны, вызвалась ей помочь.

Воспользовавшись тем, что женщины задержались на кухне, Василий Григорьич признался Сергею:

— Ну, Писарь, ну, бродяга, не думал, что ты на такое способен, — он имел в виду предстоящую женитьбу, — вообще-то ладная деваха, дай Бог, чтобы все у вас было хорошо.

— Будет, Григорьич, — заверил Сергей, — все будет хорошо.

За столом во время обеда разговор поддерживали в основном женщины, мужчины лишь тихо улыбались, наблюдая за ними. Посчитав официальную часть знакомства и связанной с ним трапезы оконченной, Писарь с Доктором удалились на кухню.

— Григорьич, мне Крытый звонил, — сообщил Сергей, наблюдая за тем, как старик раскуривает папиросу, — Лысый с пацанами в Киеве взяли черных.

— И что?

— Те сдали своих подельщиков в Одессе и Крыму.

— Тех, которые Абрашку завалили?

— Подробностей не знаю, но думаю, что да.

Корин открыл холодильник и вытащил оттуда две запотевшие бутылки пива, продолжая при этом внимательно слушать Сергея.

— Коля сказал, что отправляет Лысого к Соловью в Одессу. Дал мне концы в «бундесе».

— Когда собираешься отваливать? — спокойно спросил Доктор.

— Визу еще надо дождаться, — сказал Сергей, протягивая руку к телефонной трубке, — сейчас заодно и позвоню.

— Добрый день, — приветствовала его секретарь фирмы, услугами которой он пользовался для поездки на отдых в Пальма-де-Майорку.

Сергей попросил соединить его с Леной.

— Сережка, здравствуй! — заверещала она радостно. — Опять куда-то пропал. Наверняка звонишь по делу или все же соскучился на этот раз?

— К сожалению, по делу, — Сергей притворно вздохнул, — мне срочно нужна виза в Германию.

— Как срочно? — Елена слегка расстроилась.

— Дня за два, за три, — Сергей сделал вид, что не заметил, как изменились интонации в голосе девушки.

— Все, что я могу сделать, это-неделя.

Но Сергей не отступал:

— Мне действительно нужно срочно.

— Вообще-то есть один вариант, — сказала Лена, — но это при условии, что в Германии ты долго не задержишься. Я могу за день сделать тебе визу в Швейцарию, а ты купишь билет на поезд и обратишься в немецкое посольство за транзитной визой.

Как правило, немцы делают ее где-то за час.

— О'кей, — согласился Сергей, — а если я все же полечу самолетом?

— Объяснишь, что опоздал на поезд, — как вариант предложила Елена.

— Тогда я сегодня же к тебе заеду?

— Давай ближе к вечеру, — согласилась она, — часов в пять, сможешь?

— Буду, — пообещал Сергей.

Доктор, внимательно следивший за разговором, дождавшись, когда Никитин положил трубку, спросил:

— Ну что?

— Думаю, что послезавтра буду топтать немецкую землю, — охотно пояснил Писарь.

— Ладно, пойдем к дамам, — сказал Василий Григорьевич и встал из-за стола.

— Подожди, Григорьич, — остановил его Никитин, — есть еще один разговорчик. Помнишь, я тебе рассказывал про двух пацанов, которые хотели отмести мою тачку?

— Ну, — Доктор поморщился, прикрывая один глаз от едкого табачного дыма.

— Я вчера их встретил, им пошел на пользу мой урок, — Сергей не сдержал самодовольной улыбки, — просятся в дело. Ты сам говорил, что отмороженную молодежь нужно приобщать к воровским канонам.

Корин ничего не сказал, подошел к окну, приоткрыл форточку и долго смотрел на весенний пейзаж московских новостроек. Серые бетонные коробки, рвущиеся в голубое небо ажурные башенные краны, фигурки строителей в оранжевых касках…

Когда он наконец обернулся и в упор уставился в глаза Никитину, от радушного хозяина не осталось и следа: на Сергея смотрел матерый уголовник.

— Что-то не так? — спросил Сергей, выдержав тяжелый взгляд старого авторитета.

— А ты не боишься, что не ты их, а они тебя обратят в свою веру, сказал Василий Григорьевич, словно не слыша Сергея.

— Доктор, ты знаешь, что блатной может скурвиться, ссучиться, — лицо Сергея тоже стало жестким, — но никогда не станет беспредельничать.

— Я не о том, — отмахнулся Корин, — а если это мусорская подставка… Можно, конечно, их проверить…

— Григорьич, — прервал собеседника Сергей, — если это постава, то я сам вальну негодяев. Слово!

Старик продолжал размышлять вслух:

— Устроим им обкатку мусорами. Это я возьму на себя, — и приняв окончательное решение, распорядился:

— Завтра позвонишь им и забьешь стрелку на вечер, в Строгино около автосервиса. А там посмотрим…

— Идет, — согласился Сергей.

Через пару часов, раскланявшись с гостеприимными хозяевами, Никитин отвез Вику домой и отправился на встречу с Леной.

Яркие блики весеннего заката причудливо играли на полированной поверхности капота автомобиля, отражаясь в окнах двухэтажного здания офиса туристической фирмы.

Лена впорхнула в салон спортивного «опеля», благоухая французскими духами.

— Привет, — девушка склонилась для поцелуя.

— Привет, — отозвался Сергей.

— Ну, куда поедем? — весело прощебетала она, удобнее усаживаясь в кресле.

— Домой, — кратко ответил Никитин.

— К тебе?

— Нет, к тебе.

На минуту зависла пауза. Лена все продолжала улыбаться, затем, нарушив молчание, спросила:

— Ты что, сегодня занят?

— И сегодня, и завтра, и всегда, — Сергей отвечал рассеянно: его не отпускали слова Доктора о возможной провокации со стороны его новых знакомых.

Улыбка медленно растворилась — теперь Лена была серьезна как никогда.

— Все дело в том, что я женюсь.

— Понятно, — спокойно ответила она, как будто речь шла о чем-то обыденном.

— Извини, — Писарь смутился.

— А ты ни в чем передо мной не провинился. Я никогда никаких прав на тебя не имела, — она старалась, чтобы ее голос звучал беззаботно, когда-нибудь это должно было произойти. Надеюсь, мы останемся добрыми друзьями, быть может, я еще стану другом семьи.

— Не хочу тебя расстраивать, — тихо произнес Сергей, — но скорее просто друзьями.

Весь оставшийся путь они проехали молча.

Лишь у подъезда своего дома она сказала:

— Паспорт-то привез?

Никитин протянул документ.

— До завтра, — попрощался он.

— Пока, — по ее щекам катились предательские слезы.

Сергей сделал вид, что не заметил этого.

К автосервису в Строгине Никитин подъехал без опоздания.

Заметив парней, ожидающих его рядом с черной «девяткой», он подал им знак следовать за собой.

Две машины двинулись в сторону кольцевой автострады. Немного не доехав до нее, Сергей остановился и вышел навстречу недавним знакомым.

Сергей с Володей приветствовали его широкими улыбками.

Едва они успели пожать друг другу руки, как с двух сторон дороги выскочили три белых «жигуленка». Из распахнувшихся дверей вновь прибывших машин к ним устремились несколько человек в гражданской одежде со вскинутыми стволами пистолетов.

Один из бегущих, на ходу доставая красную корку удостоверения, выкрикнул:

— Стоять, руки на машины, милиция!

Никитин послушно уперся о крышу своего автомобиля. К нему подскочили двое оперативников, один из которых приставил к нему пистолет, а второй быстрыми, но точными движениями ощупал задержанного с ног до головы в поисках возможного оружия.

Сергей с Володей, по-видимому, оказались в такой ситуации впервые, поэтому не сумели отреагировать должным образом, из-за чего были сбиты профессиональными ударами на землю, лицом вниз. На их запястьях защелкнулись наручники.

В результате осмотра у Володи из-за пояса был извлечен пистолет «ТТ».

Старший из группы, спокойно повертев оружие в руках, сказал:

— Этого в отделение, — и пальцем указал на Никитина, — а этих, — он кивнул в сторону распластавшихся на земле парней, — на явочную квартиру.

Ребят посадили в разные машины, доставили в одну из квартир еще не заселенной новостройки и развели по разным комнатам.

Войдя в помещение, где на полу, покрытом пестрым линолеумом, лежал Володя с заведенными за спину руками и где не было никакой мебели, кроме единственного табурета, старший представился:

— Старший оперуполномоченный Московского уголовного розыска майор Петрило.

Он выдержал небольшую паузу, а затем начал допрос:

— Фамилия, имя, отчество, год рождения?

Володя, еще не до конца осознавая происходящее, молчал.

— Молодой человек, настоятельно советую вам отвечать на вопросы. Двести восемнадцатая статья у тебя уже в кармане, будешь ерепениться, припишем и наркоту, — сказал майор, доставая из кармана пакетик с зеленой травкой.

Задержанный угрюмо насупился, обдумывая услышанное. В тюрьму ему, разумеется, не хотелось.

За считанные секунды перед ним возникла перспектива: или вольготная жизнь с кабаками, пьянками, шлюхами, или унылые деревянные нары в серой камере, которую он видел по телевизору.

Опер не торопил его с ответом.

— Шпырин Владимир Петрович, семьдесят первого года рождения, пробурчал парень.

— Так-то лучше, — оскалился Петрило, — а фамилию дружка?

— Пусть он сам вам скажет, — огрызнулся Володя.

— А ты не можешь?

— Могу, но не хочу.

Майор опустился на табурет.

— Не строй из себя блатюка. Ты «первоход», зелень неученая, — майор намеренно использовал блатной жаргон, — будешь оказывать содействие, глядишь, и условным сроком отделаешься.

— Больше ничего не скажу, — отрезал Володя.

Майор пристально посмотрел в лицо парня, лежащего на полу, и зловеще произнес:

— Жаль, думал, с тобой договоримся. Столбенко с Бесовским, — обратился он к кому-то в коридоре, — клиент созрел.

На призыв старшего в комнату ввалились два здоровенных детины с тупыми садисткими рожами и выжидательно замерли около пленника.

— Смотрите, чтоб не сдох, — предупредил майор, — ему еще суд предстоит, — и Петрило скрылся за дверью.

В комнате, где находился Сергей, произошла похожая сцена, но при этом допрашиваемый не проронил ни слова — даже не назвал себя.

Тогда за него принялся сам майор.

Двое оперов поставили на ноги упорно молчавшего молодого человека, крепко держа его за руки.

Вялая улыбка сползла с лица майора, и, подойдя вплотную к задержанному, он нанес пацану сильный удар в солнечное сплетение. Дыхание у Сергея остановилось, он тут же обмяк на руках ментов, при этом от боли на глаза его навернулись слезы, но он не издал ни звука.

— Ну-ка, слегка отпустите, — распорядился Петрило, обращаясь к своим подручным.

Те послушно исполнили приказ. Молодой человек вот-вот был готов упасть. Воспользовавшись этим, майор нанес ему резкий удар коленом в челюсть голова жертвы откинулась назад, словно это был не человек, а тряпичная кукла. Сжав пальцы на горле Сергея, старший опер спросил:

— Теперь будем говорить?

Переведя дыхание, тот процедил сквозь зубы:

— Не вечно тебе боговать, мусорская рожа.

Прежде чем сдохнуть, я успею посмотреть на твои киш…

Майор не дал ему договорить, оборвав фразу резким ударом в нос:

— Заткнись, падла!

В дверном проеме показалась потная физиономия Столбенко.

— Товарищ майор, молчит, — посетовал он.

В голосе Столбенко прозвучало такое неподдельное уныние, что старший решил ему помочь.

— Пойдем разговорим, — отозвался он, отходя от поверженного Сергея.

Забившись в угол и беспрестанно отплевываясь кровью, Володя с ненавистью посмотрел на майора.

Тот, не замечая его взгляда, взял парня за подбородок и приподнял голову, собираясь нанести ему удар в лицо.

В этот момент в комнату вошел Вася Доктор.

— Хватит, Плошка, оставь пацанов в покое, — жестко распорядился он, обращаясь к майору.

На этот раз Володя Шпырин обалдел по-настоящему. В вошедшем можно было бы узнать кого угодно, но никак не работника милиции. Татуированные пальцы Доктора подсказали ему ответ: перед ним тот, кого в милицейских протоколах характеризуют как «уголовный авторитет».

— Отведите его в ванную, приведите в божеский вид, — продолжал распоряжаться Корин. — Не забудьте снять браслеты.

На этот раз бывшие «оперативники» улыбались искренне; видимо, им самим разыгравшаяся сцена была не очень-то приятна.

Спустя несколько минут оба приятеля сидели перед Доктором, а бывший «майором» прикурил им по сигарете.

— Толковые пацаны, без гнилинки, — сказал он.

— Значит, Писарь не ошибся, — констатировал Василий Григорьевич, мальцы, вы на меня зла не держите, не забавы ради вам вывески немного попортили. Просто в своих людях нужно быть уверенным. Более подробно побеседуем с вами завтра. А пока Плошка свозит вас в баньку, — он обернулся в сторону «майора». — Приведешь врача, попаришь косточки, можешь побаловать телками и пивком. А завтра они должны быть у меня.

Растоптав окурок, Доктор не торопясь вышел.

У подъезда его ждал Никитин.

— Ну как? — поинтересовался Сергей, пытаясь по его глазам прочесть ответ.

Тот откашлялся.

— Честные фраера.

— И что дальше?

— А дальше смотреть будем.

— Не перестарались твои «быки»?

— Все в норме. Могло бы быть и хуже, — честно признался Вася.

— Ну что, Григорьич, тогда встретимся после «бундеса»? — вместо прощания сказал Писарь и двинулся в сторону своего автомобиля.

В самый последний момент Доктор окликнул его.

— Ты… это… Береги себя — понял?

Никитин в ответ только улыбнулся.

Когда все поданное секретаршей Валей было съедено без остатка, Император протер тарелку хлебной горбушкой и, понюхав ее, отправил в беззубый рот.

— Зоновская привычка, — пояснил он Самиду, который недоумевающе смотрел, как он ест. — Я как с зоны откинулся, потом три года тюремной пайкой отрыгивался…

Звездинский, выпив несколько рюмок дорогого шнапса, порядком захмелел. Он то и дело посматривал на дешевые гонконговские часы, словно боясь куда-то опоздать, и этот характерный жест не укрылся от внимания наблюдательного Мирзоева.

— Что такое? Спешишь?

— Да там хавчик халявн… — начал было пидар, но тут же осекся. Извини, дорогой, у нас, у воров, каждая минута на учете.

Само собой, обзови себя пидар вором где-нибудь в Бутырке — его бы как минимум убили. Но тут, с «этими лохами», можно было бы позволить себе и не такое.

А чем плохо?

Сиди королем — жратвы, выпивона на дармовщинку до отвала, куражься, сколько хочешь, и за это еще денег дадут.

Хорошо быть при понятиях!

Правда, Пантелей немного переживал из-за того, что не успевал к бесплатной раздаче ужина, организуемой благотворительным обществом для бродяг и бездомных, однако разносолы хозяина-лоха говорили в пользу того, что сегодня можно и не спешить.

— Так что, брателло, чем тебе помочь? — дружелюбно подмигнул Звездинский Мирзоеву.

Тот откашлялся.

— Мне бы татуировочку…

— Ха! Делов-то!

И тут слово взял Тахир.

Он еще раз повторил, что Самид — очень уважаемый человек, но чтобы быть уважаемым еще больше, хочет нанести себе несколько татуировочек — сродни тем, какими наколот блатной гость.

Неожиданно пьяно икнув, Император произнес:

— Такие — не надо!

И потянулся к бутылке со шнапсом.

Пока гость наливал себе полный стакан водки, Мирза тихо сказал Тахиру:

— Ну, сука, смотри, наверняка очень уважаемый вор… Не хочет меня колоть теми же, что и у него.

Жадный…

— Ничего, — Тахир сделал успокаивающий жест. — Воры — они ведь тоже деньги любят!

— А какие у тебя татуировки есть? — поинтересовался Самид.

Пантелей с готовностью стащил с себя рубашку, цветом и запахом более напоминавшую половую тряпку в общественном туалете.

— Вот!

Да, Самид был поражен, восхищен и обескуражен одновременно.

— Что это значит? — азербайджанец ткнул толстым пальцем в изображение женщины с гигиенической надписью «Чистота — залог здоровья».

— На преступление толкнула женщина, — не моргнув глазом, ответил пидар.

— А это? — волосатый палец уперся в изображение бубнового короля.

— Король всех мастей…

— Ва! Авторитетно! — присвистнул азербайджанец. — А мне можешь такую нарисовать?

— Нет вопроса!

Спустя полчаса они уже договорились обо всем или почти обо всем…

— Значит, так, — в руках Звездинского появился калькулятор, также наверняка подобранный на помойке, — «Бубновый король» — тысяча марок, «Чистота — залог здоровья» — семьсот марок, «Перстни» — по сто за палец… его грязные ногти стучали по потертым кнопкам калькулятора. — Ну а черта, так и быть, бесплатно нарисую… Да, чуть не забыл: «один в четырех стенах»… Триста марок.

И тут Мирзоев кстати или некстати вспомнил разговор с бакинским родственником и статью в «Московском комсомольце» о том, что «коронацию на вора» якобы можно купить за деньги.

— Послушай, а если ты меня так наколешь…

Получается, что я как бы и вор?

— Для настоящего, патентованного вора нужно еще и купола нарисовать, авторитетно заявил Пантелей.

— Хрен с тобой, гулять так гулять! — воскликнул Самид. — Рисуй, братан…

Одесский вокзал знаменит многим. Любитель одесско-еврейского фольклора сразу же вспомнит известный шлягер «Семь-сорок»; репатриант, проживающий ныне в каком-нибудь кибуце под Хайфой, — толпы страждущих уехать на Землю Обетованную, которые стояли тут в семидесятые годы, а обыватели и воры — как лихо исчезают тут сумки, чемоданы и баулы.

Скрипнули тормоза; проводница, пройдясь по купе, объявила на каком-то жутком диалекте:

— Кгаджане, Одесса-мама подошла до перрона…

Выходьте.

Вещей у Анатолия Сопко было немного: закинув на плечо спортивную сумку, он привычно огляделся по сторонам. Вроде бы все нормально — никакой опасности.

А навстречу ему уже шел Соловей — он широко улыбался, глядя на Лысого.

Рядом с Владимиром Юрьевичем следовали три «торпеды», нагло тесня от пахана встречных прохожих.

— Привет, как доехал? — Соловьев действительно был рад Толику.

— Вашими молитвами, — последовал ответ.

— Как Крытый?

— Велел кланяться.

На этом процедура встречи была закончена: Толика усадили в роскошную «БМВ», и автомобиль, описав правильный полукруг, помчался в сторону Пушкинской.

Особняк Соловья стоял в двух кварталах от всемирно известного оперного театра. Яркое южное солнце отражалось в лужицах воды — не в пример Москве, в Одессе-маме регулярно мыли мостовые. Радужная бензиновая пленка поигрывала на поверхности луж, и у Лысого от всего этого поднялось настроение.

Оглядев придирчивым взглядом жилище одесского авторитета, Толик удовлетворенно присвистнул.

— Губа не дура…

Явно польщенный такой оценкой Соловей, как и подобает людям его ранга, скромно опустил глаза:

— Не мое.

— Как это?

— Взял в аренду… Ненадолго, только на пятьдесят лет.

— А чего это у вас власти такие жадные? Взял бы сразу Оперный театр и памятник гражданину Ришелье в придачу…

— Братве не понравился, — хмыкнул тот в ответ.

Да, жилище авторитета действительно впечатляло: роскошная комната, больше похожая на конференц-зал в пятизвездочной гостинице, была обставлена мебелью в стиле а-ля Людовик XIV, тяжелая бронза, явно не ереванского производства, зеркала, сделавшие бы честь дворцу Воронцовых…

Несмотря на теплую погоду, в камине, отделанном мореным дубом, потрескивали сосновые поленья — яркие огоньки радовали взор. Во всей необъятной комнате витал запах смолы: все это пробуждало в памяти картины мирные и благодатные.

Однако предстоящий разговор был весьма далек от благодатных и мирных тем…

— Звери, которых мы прихватили, — начал Толик без всякой подготовки, дали нам пару адресов…

— Где?

— Да тут, у тебя.

С этими словами Сопко протянул хозяину дома листок, исписанный мелким почерком.

— Чайник, — коротко позвал Соловей.

Один из телохранителей подошел к пахану.

— Где это? — спросил Владимир Юрьевич, указывая на один из адресов.

— Сухой Фонтан, — ответил охранник.

— А это?

— Улица Черноморской дороги, — удивленно уставился Чайник на Соловьева. — Тут же написано…

— Сам вижу, — хозяин поджал губы. — Позвони Штуке, пусть подтянется со своими «быками»…

Лысый, подавшись корпусом вперед, настороженно поинтересовался:

— Хочешь взять их прямо сейчас?

— А чего их брать? Глушить, паскуд гнилых, и весь базар…

— Я хочу, чтобы они повякали. Писарю нужен адрес Мирзы, — объяснил гость свою заинтересованность.

Соловей задумчиво почесал за ухом.

— Для этого Штука не подойдет… Чайник, — он остановил охранника, отмени приказ. Штука умеет только разрывать и калечить, — пояснил он Анатолию.

Телохранитель ждал новых указаний и стоял на месте, пока Соловей думал. Молчание продолжалось достаточно долго. Наконец Лысый первым нарушил его:

— Дай мне человек пять со стволами и три тачки.

Я разберусь сам.

— Ты гость, — запротестовал хозяин, — не дай Бог чего… Крытый на меня зверем смотреть будет по жизни.

— Ну ты даешь, Соловей, — улыбнулся Лысый, стараясь вложить в свою улыбку максимум предупредительности, — я, в натуре, не институтка… И не нам с тобой свои потроха беречь.

— Как хочешь, — согласился Соловей. — Чайник, ты слышал наш базар? Поедешь с гостем. А людей все-таки у Штуки возьмешь. Они побойчей других будут.

Ехали на трех машинах: два скоростных «бимера» и «восьмерка». По адресу на Сухом Фонтане никого не оказалось — Лысый даже приуныл. На всякий случай оставить засаду и двигаться дальше, на улицу Черноморской дороги…

Старая «хрущевка», заплеванные, пахнущие прокисшими щами и половиками подъезды, помойные коты, то и дело снующие по лестницам, — человеку, который родился и вырос в подобных трущобах, нельзя было рассчитывать на что-нибудь стоящее в жизни.

Двое людей Штуки стали на лестнице, третий — у самой двери.

— Чайник, как будем их выкуривать? — тихо спросил Лысый у «торпеды».

— А чего их выкуривать? — удивился тот. — Дверь высадим, и все дела…

— А соседи?

— Если стреляют не в них, они хавальник не раскроют.

— Ладно, — после непродолжительной, но выразительной паузы сказал Сопко, — принимаю! Спрячьтесь за угол, я сам позвоню.

Подельники быстро и четко выполнили приказ.

Толик с силой вдавил кнопку звонка.

За дверью послышались осторожные шаги.

— Кто там? — голос был с явно кавказским акцентом.

— Здравствуйте, мне Расул нужен, — откашлявшись, произнес Лысый.

Именно это имя называл ему в Киеве Руслан. По его словам, Расул должен быть старшим в их бригаде.

— А ты кто такой?

— Я от Руслана, — все так же спокойно ответил гость.

Послышался щелчок открываемого дверного замка. Как только между дверью и косяком образовалась минимальная щель, Сопко с силой ударил по ней ногой, выхватывая на ходу пистолет.

Хозяин «хрущевки» явно не ожидал такого поворота событий: он был буквально отброшен в противоположный конец прихожей.

Лысый с людьми Соловья замешкался буквально на какое-то мгновение, но этого вполне хватило, чтобы поверженный азербайджанец успел выстрелить. Стоявший рядом с Лысым «бык», схватившись за плечо, свалился на заплеванную лестничную площадку, взвыв от боли.

Автоматически, не вспоминая о том, что хотел взять кавказцев живыми, Толик несколько раз выстрелил в голову противника. Третьего выстрела он мог и не делать — тот был мертв.

— Прошмонайте хату, — коротко бросил он.

«Быки» бросились выполнять распоряжение.

— Никого, — послышался через несколько минут голос Чайника — он был в самой дальней комнате.

В этот самый момент снизу послышались крики — Лысый, нервы которого были взвинчены до предела, невольно вздрогнул. Вслед за криком раздались беспорядочные выстрелы.

Бросившись вниз и увлекая за собой бойцов, Сопко выскочил на улицу.

Взгляду его предстала достаточно неожиданная картина: из подъехавшего, пока они были наверху, «Москвича» со стороны водителя вывалилось тело бородатого детины. Легкая спортивная куртка еще недавно белого цвета была сплошь залита кровью.

Из-за угла соседнего дома вел беспорядочный огонь третий и последний оставшийся из группы Расула.

Сопко со своими людьми, используя всевозможные прикрытия — от тонкого ствола тополя до сваленной под окнами дома кучи отходов, вяло отстреливались.

Вдруг Чайник резко вскочил из-за мусорного бака и, петляя, бросился в противоположную от стрелявшего сторону. Обежав вокруг дома, он оказался за спиной кавказца и что было силы заорал:

— Брось волыну, мразь.

Услышав неожиданный окрик, тот развернулся на сто восемьдесят градусов, явно намереваясь убить Чайника, но тот опередил кавказца. Громко тявкнув, короткий ствол импортного револьвера выплюнул сноп огня. Пуля пробила голову азербайджанца, и тот, отброшенный силой выстрела, медленно сполз по стене дома.

В этот момент подбежал Лысый. Уставившись на то, что еще несколько минут назад было головой человека, он в сердцах сплюнул:

— Тьфу… бля… скопытился!

— Угу… — уныло пробурчал Чайник.

— Ладно, уходим, — распорядился Сопко.

Через час, сидя на мягком антикварном диване в доме Соловьева, Анатолий рассказывал ему о происшедших событиях.

Видя, как расстроился киевский гость. Владимир Юрьевич ободряюще произнес:

— Да будет тебе киснуть, ну пошмаляли зверей, и ладно:

— Крытый очень рассердится, — грустно протянул Лысый.

— С Колей я сам поговорю, — предложил Соловей, набирая номер киевского «авторитета».

— Спасибо, Соловей, за поддержку, только я «косяк» запорол, мне и на правилке ответ держать, — мрачно поблагодарил Анатолий одесского пахана.

— Тоже мне, «косяк» нашел! — возразил Соловьев. — Так масть легла, твоей вины здесь нет.

— Давай трубку, — Сопко протянул руку, поднес телефон к уху и, услышав голос Крытого, сказал:

— Коля, это я. Лажа вышла, мой бок…

Во второй раз за вечер Лысый рассказывал о происшедшем, он старательно подбирал слова, пытаясь зашифровать текст:

–..гости обожрались, и все пьяные. Что делать?

В динамике зависла пауза, после чего Кроменский произнес:

— Домой езжай, — и повесил трубку.