Цена жизни

Глава 3. Семья

Небо всегда разное. Раньше, в прошлой жизни, Грин часто слышал это утверждение, но смысл его понял только сейчас. Он лежал на крыше дома, который когда-то был торговым центром, и смотрел в небо. Небо было голубое, и в этой бездонной голубизне плыли белые облака. Он мог часами смотреть, как они меняют очертания, сливаются, чтобы вновь разойтись, но уже другими. Смотреть в небо было интересно. Было интересно видеть вокруг не своды туннеля, а настоящие дома, и настоящую гору вдали. И пусть гора не была зеленой, как когда-то, пусть умер лес, и вокруг вместо чистеньких нарядных домиков стояли заброшенные руины. Все это значения не имело. Главное — было небо, было солнце, и ласкающий теплый ветерок.

На крыше Грин был один. Остальных детей, которых вывезли из туннеля, небо интересовало не до такой степени, чтобы валяться на крыше. Тем более, что детей в бывшем торговом центре, где жила Семья Сергея, осталось не так и много. Взрослых разместили в одном из зданий за перекрестком у туннеля. Там все были вперемешку, и «рабы», и «чистая публика» из второго туннеля. Коцюба и остальные его все-таки взяли. Верхушка, кроме Гельмана, сбежала через южный выход, а остальные попали в плен. Часть охранников сидела отдельно, под охраной, а остальные — на общих основаниях, вперемешку со своими бывшими подданными. Многие дети во втором туннеле, особенно маленькие, оказалась отобранными у родителей, и теперь люди Коцюбы понемногу разбирались с бумагами, выясняя, кто чей сын или дочь. Когда разобрались, большую часть детей из торгового центра увезли к родителям. Уехала и Лена, ее мама с папой благополучно пережили два года заточения и рабского труда. Остальные, у кого родителей не было, остались. Остался и Эрик.

Заботливые женщины, при виде отощавших сироток в тряпье, расчувствовались, и первое время Грину казалось, что он попал в рай. Всех вымыли, переодели в чистое, и кормили точно на убой, не жалея разносолов. Работать было не надо, и Грин, покушав, уединялся на крыше. Заместитель Сергея, Леха, подарил ему темные очки, Грин затащил на крышу матрац, и проводил дни в безделье, смотря в небо. Вниз он спускался только на ночь, и на обед. Он ценил этот недолгий отдых. Жена Сергея обмолвилась, что вскоре ребят начнут разбирать по Семьям. Привольной жизни оставалось всего ничего. Насколько Грин разобрался в обстановке, бездельников в Семьях не водилось по определению. Все, в том числе и дети, приносили пользу.

— Грин, там пришли в Семью отбирать, — мысли Грина оборвал какой-то малыш. Он высунул голову в люк, и тут же исчез: понесся оповещать остальных. Грин оторвался от созерцания облаков, потянулся, разминая затекшие плечи, и пошел вниз. Там, в окружении детей, сидела женщина средних лет, и рассказывала:

— Семья у нас хорошая. Места много, еды хватает. Что главное — люди золотые, хорошие, прямо скажу, люди. А вот деток у нас не очень много…

— Почему? — встрял вездесущий Эрик.

— Понимаешь, деточка, так получилось, что у нас не все в Семье с самого начала. Наш глава Семьи, он много людей спас, погибающих от холода. Меня вот спас. У всех нас кто-то близкий погиб. У меня тоже сыночек был, — голос женщины прервался. Грину стало ее жаль. — Вот так получилось, что у нас на восемнадцать взрослых только шестеро детей. Вы много пережили, но теперь худшее позади. У нас вы найдете теплый дом и заботливых родителей…

Слова женщины звучали до того притягательно, что Грин и сам не заметил, как оказался в первых рядах слушателей.

— А как зовут главу вашей Семьи? — спросил он у женщины.

— Илья. Илья Вишневецкий, — ответила женщина. В ее голосе прозвучали нотки гордости. Грина точно холодной водой окатили. Он пару мгновений постоял, моргая, затем развернулся к женщине спиной, и стал проталкиваться наружу. Женщина непонимающе смотрела ему вслед.

— Что, старый знакомый? — вслед за Грином вынырнул Эрик.

— Типа того, — не стал вдаваться в подробности Грин.

— Что, не хочешь к Илье в Семью? — спросил женский голос за спиной у Грина. Он развернулся. Женщину, что стояла перед ним, он ни разу не видел, она точно была не из Семьи Сергея. У нее были каштановые волосы и зеленые глаза. Чуть полноватая, не толстая, а именно что полноватая, с мужскими ухватками и волевым лицом, она сразу ему понравилось. С ее плеча свисала винтовка. Она стояла, расставив ноги в высоких мужских сапогах, и твердо смотрела ему в лицо.

— Не хочу, — пожал плечами Грин.

— Что так? — женщина, не отрывая взгляд, смотрела ему в лицо.

— Просто не хочу, и все, — еще раз пожал он плечами, в надежде, что она отстанет.

— Ну, дело твое… — надежда Грина не оправдалась, женщина продолжила расспрашивать: — Как тебя зовут?

— Шимон… Шимон Грин.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Родители живы?

— Нет.

— Вот что, Шимон. Не хочешь к нам пойти? — перешла к главному женщина.

— Хочу, — без промедления ответил Грин.

— Что, вот так просто? Даже не хочешь спросить, кто у нас глава Семьи, какие условия? — прищурилась женщина.

— Мне все равно, — ответил Грин. — Хуже, чем в туннеле, точно не будет.

— Ну, смотри. Выбор твой. Легкой жизни не обещаю. У нас тебе не как у Ильи, задницу вытирать никто тебе не будет. Работать придется много и тяжело. Годятся тебе такие условия?

— Годятся, — кивнул Грин. Еще несколько минут назад он не собирался никуда идти, ни в какую Семью. Он и сам не понял, почему вдруг согласился на предложение этой женщины. За язык его никто не тянул, на улицу тоже никто не гнал. Он мог вернуться на свою крышу. Мог, он не стал. Что-то подсказывало ему, что сейчас, как тогда, перед туннелем, решается его судьба. Он смотрел на женщину, ожидая окончательного вердикта.

— Ну, раз годится, будем знакомы, — женщина протянула ему руку, и представилась: Марина.

— Грин, — пожал ее руку Грин. Рука у женщины была твердая, пожатие мужское.

— Стоп, погодите, — Эрик наблюдал за этой сценой, вытаращив глаза. — А кто у вас в Семье за главного?

— Виктор Коцюба, — ответила женщина.

— Так он же…?

— Он жив. И будет жить! — отрубила женщина. Она повернулась, и гаркнула так, что не ожидавший этого Грин аж присел: — Вайнштейн!

На крик женщины из соседней комнаты вышел странный тип. Куртка висела на нем, как на вешалке, до того худой он был. Острый кадык на худой шее постоянно двигался, точно человек все время что-то жевал. Седые волосы были всклокочены, на лице трехдневная щетина. Спадающие с носа очки с толстыми линзами, и перемотанной изолентой дужкой, из-под которых на мир смотрели огромные глаза, дополняли ходульный образ городского сумасшедшего.

— Чего? — спросил Вайнштейн. Он подошел ближе, и Грин унюхал запах перегара.

— Ты там закончил? — строго спросила Марина.

— Закончил, — кивнул Вайнштейн.

— Тогда поехали, — Марина пошла к выходу, Грин за ней. У пандуса, ведущего на верхнюю стоянку торгового центра, гостей ждали квадроциклы. Это транспортное средство было очень популярно в Республике, такие были почти у всех. На засыпанных обломками, местами подмытых паводком улицах промзоны лучшего транспорта не было. Машины не перенесли долгой зимы — разорвало радиаторы и блоки цилиндров. А вот квадроциклы, с их двигателями с воздушным охлаждением, остались целыми и невредимыми.

Грину квадроциклы понравились. Ехать, держась за ремень Марины, и смотреть по сторонам оказалось интересно. Впрочем, ехали они недолго. Одна улица, другая — не успел Грин опомниться, как они уже приехали.

— Вот он, дом! — Марина притормозила, и показала рукой на здание впереди. Перед ними, метрах в ста, стоял обнесенный забором склад. Здание отчего-то показалось Грину знакомым. Над складом развевался флаг Республики. Их приближение заметили, и одна створка огромных ворот стала открываться. Квадроциклы въехали в ворота, и остановились.

— Привет! — помахал рукой от ворот незнакомый мужчина, и налег на створку, возвращая ее на место. Закрыв ворота, он подошел, и обнял Марину.

— Мой муж Эли, Шимон Грин, — познакомила их Марина. — Шимон будет у нас жить.

— Вливайся, — пожал руку Грину Эли. Грин с трудом удержал вскрик боли — шершавая, черная от въевшегося масла ладонь Эли сжала его руку, точно тиски.

Внутри склад казался огромным, еще больше, чем снаружи. Потолок терялся вверху, до него было не меньше пятнадцати метров. До самого потолка высились штабеля мешков с провизией.

— Сколько тут всего… — восхищенно протянул Грин.

— Тут запасов на годы хватит. Раньше с этого склада оптом торговали крупами. Рис, фасоль, гречка, картофельный порошок, орехи. Нам очень повезло, что мужики нашли этот склад. Представляешь, мы же раньше в Городе жили. Когда выпал снег, Вайнштейн с Коцюбой пошли сюда на снегоступах. Они чудом нашли этот склад под снегом. Сами на обратном пути чуть не погибли. Потом понемногу утеплили офисы, и мы все сюда переселились, когда в Городе стало неуютно.

— А куда делись те, что до вас тут были? — Грин, наконец-то, вспомнил этот склад. Именно сюда, на улицу Сварщиков посылал их с Борькой Илья. И уже тогда на этом складе кто-то сидел.

— А, так ты в курсе? — Марина задумчиво посмотрела на Грина. Тот пожал плечами. — Были тут какие-то. Они замерзли. Не утеплили склад как следует, а потом, когда морозы ударили, было уже поздно. Наши мужики знаешь, сколько труда положили тут, пока утеплили стены?

В левой части склада когда-то был офис. На первом этаже рабочие помещения, на втором сидели клерки, и управляющий. Теперь все это превратили в жилую зону. Марина провела Грина на второй этаж.

— Вот здесь будешь спать, — они прошли через гостиную, Марина открыла одну из дверей, и вошла внутрь. — Выбирай любую незанятую кровать. За бельем зайдешь ко мне, это дальше по коридору.

Марина ушла, Грин сел на кровать, и окинул комнату взглядом. В комнате стояли четыре двухъярусные кровати, шкафчики, стол, и несколько стульев. На столе мигал заставкой компьютер. На стене висела карта мира с непонятными пометками. Полки над столом были завалены инструментами и железным хламом.

Грин прошелся по комнате, вышел за дверь и пошел по коридору. Дверь в одну из комнат была приоткрыта, Грин постоял возле нее, прислушиваясь, потом толкнул ее рукой. Дверь скрипнула, и распахнулась. Внутри царил полумрак, сквозь опущенные жалюзи почти не проникал свет с улицы. В комнате стояли две кровати, на одной, под одеялом, кто-то лежал. Обмотанная бинтами рука лежала поверх одеяла. На стуле у постели, точно часовой, изваянием застыл кот. Свет из коридора отразился в его зрачках, и они загорелись зеленым демоническим огнем.

— Ты кто? — лежащий в постели мужчина поднял голову, Грин узнал Коцюбу. Он слышал, что случилось с Коцюбой, эта история была у всех на устах. Когда охранники и начальство из второго туннеля смазывали салом пятки, они не взяли с собой Гельмана. Тот спрятался в каком-то закутке, надеясь пересидеть зачистку. В закуток заглянул один из солдат Республики. Солдат был молодой и неопытный, и Гельману удалось застать его врасплох. Он задушил солдата, переоделся в его одежду, взял его винтовку, и пошел к выходу, смешавшись с остальными. У него почти получилось ускользнуть, но судьба в тот день была не на его стороне: он наткнулся на Коцюбу. Коцюба видел Гельмана, когда проник в туннель — Коцюба и был тем шпионом, что просочился в туннель, а потом сбежал с одним из рабов. Эта история уже стала легендой в Республике: рассказывали, что Коцюба плюнул в лицо самому Фрайману, а потом сбежал. Коцюба узнал переодетого Гельмана, и попытался задержать. Зажатый в угол Гельман всадил в Коцюбу очередь из винтовки, практически в упор. Никто не верил, что он выживет, но он выжил. А Гельмана люди Коцюбы скинули с эстакады в ущелье. Он долго умирал на камнях с перебитым позвоночником, и никто не пришел ему на помощь. — Ты кто? — хриплым голосом повторил Коцюба.

— Я Шими… Шимон Грин, — ответил Грин. Кот соскочил со стула, подошел к Грину, задрав хвост, обнюхал. Решив, что Грин ему по душе, кот потерся о его ноги, и коротко мявкнул.

— Тебе чего?

— Он будет с нами жить. Помнишь, мы говорили про сирот? — Марина отодвинула Грина, и вошла в комнату.

— А, понятно, — откинулся на подушки Коцюба. Лицо у него могло соперничать по белизне с простыней. — Ну, добро пожаловать, Шимон.

— Так, а ну-ка оставили больного в покое! — подошла женщина в белом халате, и накинулась на Марину. Она вытолкала Грина с Мариной за дверь.

— С медициной разве поспоришь, — вздохнула Марина. — Это Алина, наш врач.

Грин быстро освоился в Семье Коцюбы. Семья была не из больших, всего десять человек. Трое мужчин: Вайнштейн, Эли и сам Коцюба, и женщины — Марина, Алина, и Сарит. Были еще дети — дочь Марины Эден, ангелочек восьми лет от роду, Голан и Боаз, сыновья Сарит, и Мишка, сын Алины. Голану было четырнадцать лет, Мишке пятнадцать. Боазу всего четыре, Грин его в расчет не принимал.

Еще живя у Сергея, Грин слышал о Коцюбе самые невероятные слухи. Якобы, еще до наступления холодов, он и Вайнштейн сожгли чуть ли не сотню сарацин из огнемета. Впрочем, в это почти никто не верил. Гораздо более достоверной, хоть и невероятной, казалась история о том, как он спустился в технические туннели под Городом, чтобы отбить у людоедов Мишку. Когда ударили морозы, многие жители Города ушли под землю. В туннели, по которым были проложены городские коммуникации. В туннелях было теплее, чем на поверхности, но совершенно нечего есть. Спустя год осталась в живых едва ли десятая часть тех, кто ушел под землю. Без еды и элементарных удобств они быстро одичали, превратившись в людоедов. В то время Семья Коцюбы жила в самом сердце Города. Они и не подозревали, что буквально рядом с ними под землей живут стаи кровожадных людоедов. В один прекрасный день эти людоеды похитили Мишку, и утащили в туннели. Коцюба один спустился туда, блуждал там целые сутки, пока не нашел Мишку и не отбил его у людоедов. Грин никогда бы в такое не поверил, но Марина подтвердила: все так и было. Из-за этих людоедов Семья и перебралась в промзону.

Именно Коцюбе принадлежал план разгрома Фраймана — побывав в туннеле, он разведал обстановку, и вывел Профессора, одного из обитателей барака для чернорабочих. Коцюба придумал, как спровоцировать Фраймана, и заставить его послать войска для подавления Республики. Его план сработал: колонну удалось заманить в ловушку, и уничтожить, хоть и дорогой ценой. Коцюба лично командовал разгромом колонны, а потом и штурмом туннеля. Поговаривали, что он лично расстрелял нескольких пленных, захваченных в уличном бою. По этим рассказам у Грина сложилось впечатление о Коцюбе как о человеке жестоком, и беспощадном, к себе и другим.

Вайнштейн и Коцюба знали друг друга задолго до Катастрофы. Пока Грин не узнал Вайнштейна ближе, он никак не мог понять, что у них общего — один человек действия, спортсмен, другой — полусумасшедший пьяница. Внешний вид оказался обманчив. Вайнштейн был очень умен, ходячая энциклопедия, он знал все и обо всем, и был прекрасным аналитиком. Способность видеть суть вещей и спасла его, когда мир рухнул. Они с Коцюбой были соседями, и друзьями. Будто предчувствуя грядущую катастрофу, они стали готовиться заранее. В первые же дни Вайнштейн понял, чем все кончится, и они с Коцюбой стали готовиться. Тогда же к ним присоединилась Сарит с детьми, она жила в том же доме, и Эли с Мариной и Эден, жившие по соседству. Вместе они отбили нападение сарацинских погромщиков. До наступления холодов, успели утеплить дом, и запастись продуктами. Потом, просидев месяц в заваленном снегом городе, устроили вылазку в промзону, и нашли этот склад. Случайно наткнувшись на замерзающих и голодных Алину и Мишку, они взяли их к себе. Эли до катастрофы работал автомехаником. В том, что касалось механизмов, ему равных не было. Его золотые руки оживили не одну машину. Они были прекрасной командой, все трое.

Рассказывая о Семье Коцюбы, нельзя обойти вниманием женщин. Марина, твердостью характера и напором не уступала Коцюбе. Ее беспрекословно слушалась Сарит, и побаивалась Алина, тот еще орешек. Алина по профессии была операционной сестрой. Ее так все и звали — Сестра, это был ее позывной. Ее знали и уважали все в Республике. Многие были обязаны ей жизнью… как, впрочем, и детям-индиго. Сарит занималась хозяйством, и детьми. Уют в доме был ее заслугой. Может быть, занавесочки на окнах и не имели никакого отношения к выживанию, но без них дом стал бы сараем. Трое мужчин, три женщины, и у каждого своя функция — Семья была идеально работающим механизмом. Только благодаря этому они смогли пережить страшную зиму.

Большинство Семей были такие — какая-то больше, какая-то меньше. Слово Республика звучало очень громко, но на деле, всей Республики было от силы шестьсот человек, около тридцати Семей, разбросанных по промзоне, Городкам и окраинам Города. Там, где когда-то жили сотни тысяч, осталась жалкая горстка выживших. Были еще людоеды в Городе, но их за людей никто не считал. Если бы не Летун, бывший до катастрофы офицером ВВС, объединивший эти разрозненные группки в единое целое, они бы так и остались разобщенными. Именно он всю долгую зиму налаживал связи между выжившими. Неисправимый оптимист, он сделал Республику чем-то реальным. Когда сошел снег, и вопрос встал ребром: или Республика, или Фрайман, Летун кинул клич, и простые люди из разных Семей пришли с оружием, чтобы биться за свое право жить так, как они пожелают, без указки сверху.

Буквально на второй день своей жизни в Семье, Грин увидел легендарного Летуна. Алина никого к Коцюбе не пускала, даже свои, домашние, возле двери в комнату, где тот лежал, ходили на цыпочках. О гостях и речи не было, единственный, кого пускали в дом, был Габи, индиго. Грин видел его в туннеле, когда тот лечил раненых. Он же занимался и лечением Коцюбы. Тем не менее, Летун как-то просочился. Грин ожидал увидеть эмигранта, как Вайнштейн или Коцюба, а оказалось, что Летун — смуглый «восточный» мужчина, черноволосый и черноглазый. При виде Летуна все тут же заулыбались, Вайнштейн встал, и пожал ему руку. Было видно, что Летуна любят. С видом заговорщика он достал из папки какой-то листок, и вошел к Коцюбе.

— Поздравляю! Вчера мы провели выборы. Временный Комитет реорганизован в постоянный. Меня избрали председателем, ты — второй в списке! Нас избрали на год. Читай, — услышал Грин. Дверь Летун не закрыл, и разговор слышали все в гостиной.

— А кто такой этот Ли? — спросил Коцюба.

— Ли сменил Чена, — ответил Летун, — наш человек.

— Ясно… а Вайнштейн? Почему его не избрали?

— Да как тебе сказать…, - понизил голос Летун, — его за психа посчитали, он в своих теориях иногда перегибает палку. Да и потом, насчет тебя все ясно, насчет Медведя или Алины тоже, все вас знают, вы на виду, как и я. Вишневецкий и Райво просто уважаемые люди, Семьи у них большие. Сергею припомнили его пьянство, в день боя его многие видели в совершенно непотребном виде. За Ли проголосовали все его соплеменники, как один. — При этих словах Летуна Вайнштейн пьяно вздохнул.

— Неудивительно… — проворчал Коцюба, — развели демократию.

— Ну, вот, поэтому за Вайнштейна почти никто не проголосовал. Он обиделся, никуда не ходит, сидит в обнимку с бутылкой. Алина к тебе его не пускает.

— И правильно делает, нечего больного тревожить! — это Алина поднялась снизу, увидела, что дверь в комнату открыта, и фурией рванулась туда.

— Ладно, ты выздоравливай побыстрее. Работы полно, ты нам нужен! Масса нерешенных вопросов! — Летун стушевался, и выскочил из комнаты. Проходя мимо Грина, он поймал его любопытный взгляд, и подмигнул. Листок, который Летун принес Коцюбе, оказался листовкой. В листовке говорилось:

С Мишкой, единственным из всей Семьи, Грин не нашел общего языка. Казалось бы, почти сверстники — год разницы, по всем правилам должны были бы подружиться, но — не срослось. Мишка невзлюбил Грина с первого взгляда. Бывает так — только посмотришь на человека, и понимаешь, что перед тобой друг. А тут все произошло с точностью до наоборот. Мишка, только ему представили Грина, буркнул что-то неразборчивое, и ушел. Спустя пару дней, когда Марина привела еще троих сирот, он сорвался. Кроме Антошки, мальчика на два года младше Грина, Марина привела двух девочек, Свету и Эфрат, тринадцати лет. Мишка, увидев их, скривился, и громко сказал:

— Полный дом вонючек, теперь не продохнуть будет, — «вонючками» он называл всех из туннеля.

— Миша! — подскочила Алина. — Немедленно извинись!

— Жаль, что Коцюба лежит, он бы ни за что этих не привел в дом! — набычился Мишка. — И зачем их только спасали?

— Между прочим, это его идея, — оторвался от книги сидящий в своем любимом кресле Вайнштейн. — Нам нужна свежая кровь.

Мишка схватил свою винтовку — «укорот» имперской, и кинулся прочь из комнаты. Марина вдохнула, и успокоила Грина и новеньких:

— Не переживайте, он не со зла. Он привыкнет.

Вечером того же дня, после ужина, когда мальчики уже готовились спать, Мишка подошел к кровати Грина.

— Ну ты, вонючка, — ударил он по ножке кровати. Грин встал. Он был на пол головы выше Мишки.

— Чего? — спросил Грин, не очень волнуясь. Ему казалось, что он легко справится с Мишкой.

— Ничего! Я тут раньше тебя был, понял?! Будешь меня слушаться, а то плохо будет.

— Не буду, — ответил Грин.

— Что?! Получи! — Мишка ударил Грина в живот. Он не становился в стойку, вообще не готовился, просто поднял руку к поясу, и шагнул вперед, одновременно с этим разворачивая корпус. Весь свой вес он вложил в удар. От внезапно вспыхнувшей боли Грин согнулся. Мишка, решив, то с него хватит, больше не бил. Он шагнул назад, и смотрел на Грина. Грин быстро справился с болью. Жизнь в туннеле научила его терпеть. Он разогнулся, и бросился на Мишку. Не ожидавший этого Мишка не успел среагировать, и Грин широким «рабоче-крестьянским» замахом въехал ему по уху. Они сцепились, и покатились на пол. Остальные мальчишки наблюдали за ними. Никто не вмешивался. В этот момент, привлеченная грохотом, вбежала Марина.

— Ну-ка, прекратить! — закричала она. Мальчишки ее не услышали, продолжая мутузить друг друга. Марина, не долго думая, ухватила оказавшегося сверху Мишку за шиворот, и без видимых усилий оторвала от Грина. Грин привстал, и воротник его куртки тут же оказался в другой руке Марины. Она держала их обои, как нашкодивших котят.

— Значит так, орлы. Тебя, Мишка, касается особенно, ты у нас старожил. Вообще, ты нашел, с кем связываться. Парня после туннеля ветром качает, а ты накинулся. Чтобы никаких мне драк! Мир-дружба-жвачка. А кто не понял, я тому объясню. Ясно? — встряхнула она Мишку. Мишка промычал что-то утвердительное, Грин тоже. Марина отпустила их, и вышла из комнаты. Мишка с Грином еще постояли, растрепанные, буравя друг друга злыми взглядами, потом разошлись по углам. Мишка прошипел напоследок: «Сочтемся».

В комнате был еще один человек, Габи-индиго. Он, единственный, остался безучастным к драке. Как сидел на своей кровати, сложив руки на коленях, так и остался сидеть, как истукан, даже головы не повернул.

— Чего это он? — шепотом спросил Грин у Голана, с которым, в отличие от Мишки, подружился. Ему хотелось отвлечься от того, что только что произошло, и он решил поболтать.

— Габи? Он так часто отрубается. Ходит-ходит, потом сядет, и втыкает. Ноль на массу. Гляди! — Голан подскочил к Габи, и провел ладонью у того перед лицом. Габи и глазом не повел.

— Они все такие, индиго? — спросил Грин.

— Не, они разные бывают. Некоторые нормальные… ну так, с виду. Главный ихний, Джек, вот тот странный.

Действительно, индиго были странные, другого слова не подобрать. Жили они отдельно, и Джек, которому едва исполнилось восемнадцать, был у них за старшего. Остальные, которых было около двадцати, были еще младше, некоторые совсем маленькие, дошкольного возраста. С обычными людьми они практически не общались. Помогать — помогали, лечили, причем от таких болезней, которые и до катастрофы были официальной медицине не по зубам. Но не разговаривали, и по непроницаемым лицам было трудно понять, что они думают. Кроме способности к лечению, у них были другие способности, о которых ходили слухи, один невероятнее другого. Грин не знал, можно ли этим слухам верить. Фактом оставалось то, что и Коцюба, и Летун, и вообще все, кто в присутствии Грина упоминал индиго, все как один говорили о них только хорошее, и в очень уважительном тоне.

Через несколько дней Мишка вызвал Грина на задний двор. Никого из взрослых дома не было, кроме лежащего в постели Коцюбы. Помешать им никто не мог.

— Ну что, вонючка, тебе хана, — сплюнул Мишка. — Не хотел по хорошему, будет по плохому.

— Я тебя не боюсь, — Грин поднял руки, и стал в стойку. По губам Мишки скользнула ухмылка. Грин решил не ждать, и первым кинулся в атаку. Много позже он понял, что совершил тогда все возможные ошибки. Он потерял равновесие, завалив корпус вперед, ударил слишком широко и размашисто. Вообще, начинать бой с кругового «рабоче-крестьянского» удара было глупо — слишком велика траектория такого удара. Мишка, который понял, что Грин драться не умеет, еще когда увидел подобие стойки, которую изобразил Грин, поступил проще. Когда Грин рванулся вперед, Мишка, как учили, шагнул вперед, выбросив вперед от бедра кулак правой руки. Левая рука Мишки сблокировала удар Грина, но за мгновение до того правая ударила Грина в нос. Грин отшатнулся, из глаз брызнули слезы. Он снова рванулся вперед, беспорядочно молотя перед собой кулаками, практически вслепую. Мишке только и оставалось, что отшагнуть вбок и подсечкой сбить Грина на землю.

Удар о землю выбил из легких Грина весь воздух. Он на мгновение потерял ориентировку в пространстве, а когда пришел в себя, обнаружил, что лежит на левом боку. Правая рука была вытянута, а на ребра что-то давило. Грин попытался шевельнуться, но боль в вывернутой руке заставила его отказаться от этой затеи.

— Драться надо уметь, вонючка, — прилетел откуда-то сверху голос Мишки. Грин понял, что тот присел за его спиной. Колено Мишки давило сверху на ребра Грина, а руками он держал в воздухе распрямленную руку Грина, заломив запястье так, что Грин не мог ее согнуть. — Сдавайся!

— Нет! — крикнул Грин. Мишка надавил коленом сильнее, у Грина поплыли перед глазами черные пятна. Вывернутая рука немилосердно болела.

— Сдавайся!

— Сдаюсь, — прохрипел Грин. Тот психологический надлом, что он вынес из туннеля, дал о себе знать. Он остро чувствовал свою беспомощность, свою неполноценность: Мишка был младше, а валял его, как хотел. Сил сопротивляться не было. Сейчас Грин был готов на все, лишь бы его отпустили.

— Будешь делать все, как скажу? — спросил Мишка.

— Буду! Буду!

— Вот и хорошо, — Мишка отпустил Грина. Кое-как, тот поднялся на ноги. Рукой он боялся шевелить, ему казалось, что она сломана. — Сегодня вымоешь всю комнату, чтоб блестела. Понял?

— Да, — опустил глаза Грин.

— И готовься, с завтрашнего дня начинаем тренироваться. Будешь со всеми на зарядку ходить. Тебя тоже касается, мелкий, — посмотрел Мишка на Антошку.

Грин вымыл комнату. Ничего нового в этом для него не было. Кошмар туннеля возвращался, он опять зависел от чьей-то злой воли. Он уже жалел, что попросился в Семью Коцюбы, но обратной дороги не было.

Побив Грина, Мишка восстановил свою власть — после показательного урока Антошка безропотно выполнял все его приказы. Он даже стал, было, мыть сортир, когда была очередь Мишки, но Марина, державшая руку на пульсе, тут же это пресекла. Мишка получил затрещину, и отправился мыть, как сказала Марина «с тряпкой в зубах». Это, впрочем, не отменяло тех мелких издевательств, которым Мишка постоянно подвергал свою «команду». Он «пробивал фанеру» — бил в грудь кулаком. Мог, походя, ударить в солнечное сплетение, или ногой в сгиб колена. По утрам, когда все делали зарядку, он метался от одного к другому, отвешивая пинки. Чем-то он напомнил Грину Янива — ему нравилось унижать. Мишка наслаждался властью. При старших, особенно при Коцюбе, он вел себя как пай-мальчик.

Тренировки по рукопашному бою устраивались три раза в неделю. Обычно тренировку вел Коцюба, иногда его подменяли ребята Летуна — Ариэль и Томер. На первой же тренировке Мишка побил Грина еще раз. Коцюба, наверное, решил посмотреть, что может Грин, и поэтому не остановил Мишку сразу. Мишка гонял Грина ударами по двору. Грин отвечал как мог, пару раз даже задел Мишку. В конце концов, Мишке надоело, он взял Грина на «мельницу», и воткнул головой в землю. От удара Грин потерял сознание. Очнулся он в комнате, на своей кровати. Напротив него сидели Коцюба и Габи. Грин сел в кровати, держась рукой за стенку. Удивительное дело, но ничего не болело. Наверняка, Габи постарался.

— Зря я вас вместе поставил, — извиняясь, сказал Коцюба. — Тебе надо тренироваться, ты не в форме. — Грин ничего не ответил. Коцюба встал, опираясь на палку, прошелся по комнате. Обращаясь к Габи, сказал: — Габи, сходи там, погуляй. — Габи вышел. Коцюба сел напротив Грина. Левой рукой, на которой после ранения не хватало двух пальцев, он задумчиво поскреб подбородок.

— Я вижу, что на душе у тебя неспокойно. С Мишкой вы так и не подружились, пусть. Дело ваше. Но кроме этого, разве тебе плохо у нас? Что не так?

Вместо ответа Грин промолчал. Он не знал, что сказать Коцюбе. Тот сидел напротив него, смотрел на Грина в упор, и тот внезапно понял, что Коцюба совсем не злой. Врут слухи, все врут. Казалось бы, ну кто ему Грин? Так, мальчишка-сирота, которого подобрали из жалости. Он мог бы вообще не заметить его, и заниматься своими делами, которых у него было выше головы. Но он пришел, и ждал ответа на свой вопрос. Ему было важно знать, что с Грином все в порядке, Грин это видел. От этого неожиданного участия на глаза Грина навернулись слезы. Он затрясся в беззвучных рыданиях.

— Ты вот что, Шимон… Ты не принимай все это близко к сердцу. Тебе многому предстоит научиться. Жизнь у нас нелегкая, и чтобы выжить, надо много знать и уметь, понимаешь? Будет трудно, будет много шишек. — Коцюба понял реакцию Грина по-своему.

— Вам легко говорит, вон вы какой. А я… — всхлипнул Грин.

— Во-первых, давай на «ты». Мы же Семья! — наклонился вперед Коцюба. — А во-вторых, ты думаешь, я родился таким? Ошибаешься. У меня был свой путь, мне тоже было нелегко. До всего этого я был обычным обывателем. Служил в армии, потом в офисе работал. Как все, ничего особенного. У меня и семьи-то не было, потому что я не хотел ни за кого отвечать. А потом пришел Песец, и у меня не осталось выбора, пришлось брать на себя ответственность за жизни других людей. Понимаешь? Нет? Ладно… Давай я объясню проще. То, кто ты по жизни, ты сам себе определяешь. Это просто роль. И все это в тебе есть, это в каждом есть. Трус ты, или храбрец, умный, или глупый, воин, или овца — все это твой выбор. Ты можешь быть кем угодно, если захочешь. Захоти, Шимон. Нас ждет еще немало испытаний, жизнь тяжелая. И Семья наша нуждается в тебе. Ты больше не один, запомни это. Найди в себе нужные качества, и развивай. Учись, тренируйся, работай над собой. Расти! Теперь понял?

— Кажется, — пробормотал Грин.

— Ну, вот и славно. Помни о том, что я сказал, Шимон. Если тебе что-то понадобится, не стесняйся, приходи сразу ко мне. — Они поговорили еще немного, потом Коцюба похлопал его по плечу, и ушел. Грин стал думать о его словах. Попытался найти в себе те качества, о которых говорил Коцюба, но не преуспел. Чувствовал он себя гораздо лучше, чем до того. Слова Коцюбы ободрили его. Трещина, тот надлом, из-за которого он сдался Мишке, как до того — коменданту, никуда не исчез, но теперь у Грина появилась цель. Он будет учиться, будет тренироваться, решил Грин. Когда-нибудь он станет таким, как Коцюба.

— Вайнштейн, а что такое — Песец? — спросил Грин за ужином, когда они все сидели в гостиной вокруг стола. Коцюба хрюкнул, и подавился супом. Марина привстала и хлопнула его по спине. Он откашлялся, и загоготал, запрокинув покрасневшее лицо. Часть супа пролилась на белоснежную скатерть, которую расстилали только на обед и на ужин — это была традиция. Грин смутился.

— Песец, это такой северный пушной зверек, — объяснил Вайнштейн. Его глаза за толстыми линзами смеялись.

— Понятно… — протянул Грин, хотя на самом деле ничего не понял: казалось бы, причем какой-то зверек к постигшей мир катастрофе. Он вспомнил, что Сергей тоже как-то упоминал это слово, в таком же контексте. Почему-то ответ Грина развеселил всех еще больше. Даже пришедший в гости Летун тоже смеялся. Смеялись не обидно, по-доброму, и Грин, чуть помедлив, присоединился к общему смеху. Наверное, именно в это момент он понял, что Коцюба не покривил душой, сказав, что Грин — часть Семьи. Так оно и было, и все это именно так и ощущали, даже Мишка.

Над проектом конституции работали только Коцюба и Летун, остальные члены Комитета под разными предлогами отказались. К Коцюбе и Летуну присоединился Вайнштейн. Как оказалось, обойтись без него было невозможно, и он, поломавшись для виду, согласился помочь. Грин, вставая ночью по нужде, видел их сидящими в гостиной. На огромном дубовом столе с толстыми ножками они раскладывали бумаги, тут же, у Вайнштейна под рукой, стоял портативный компьютер. В пепельницах — горы окурков. Они старались говорить негромко, чтобы не мешать спать домашним. Старинные ходики на стене отсчитывали минуты, и отбивали часы, а они все сидели. От Грина они не таились, иногда он сидел в сторонке, слушая, как они спорят. Он быстро понял, что у них не было единого мнения по поводу будущего устройства Республики. Коцюба выступал за федерацию самоуправляющихся общин, Летун за какой-то непонятный «демократический централизм». Вайнштейн находился где-то посередине. Подход Коцюбы показался Грину ближе к реальности.

— Только это и пойдет! Это то, что уже существует де-факто, нам остается только закрепить это на бумаге. Ваша идея с обобществлением всего и отменой частной собственности обречена на провал, — настаивал Коцюба.

— Почему? — одновременно спросили Вайнштейн и Летун.

— Да потому, что никто нам ничего не отдаст. Я же сказал, нет у нас рычагов влияния. Нас и избрали-то только потому, что у всех еще голова после победы кружится. А ты попробуй, скажи кому-нибудь, что надо за просто так отдать…да хотя бы мешок гречки. Не дадут, а попробуешь взять силой, получишь пулю. Пока народ своей выгоды не увидит, никто и пальцем не пошевелит, даже из наших, я уж не говорю про тех, кто даже не пришел нам помогать бить фашистов, — Коцюба перевел дыхание, и продолжил, — вы тут планы строите, как будто Республика это что-то реальное. А ее нет, во всяком случае, пока нет. И, даже когда она будет, единственным местом, где она будет существовать, будут головы людей.

— Ну, мы поговорим со всеми, убедим! — Вайнштейна было не так-то легко сбить с толку.

— Ага, щас. А они уши развесят, и дружными рядами в светлое будущее… Да они же зарубят ваш проект конституции на корню, чуть только почуют, что вы хотите ограничить их свободы! Старые способы вообще не заработают, надо изобретать новые! — выпалил Коцюба. Повисла тишина, Летун с Вайнштейном осмысливали сказанное.

— Ты откуда это взял? — наконец, спросил Вайнштейн.

— Книжек почитал, пока в постели валялся. Твоя же библиотека под кроватью осталась, — хмыкнул Коцюба.

— Ладно, Коцюба, изложи свою схему, подумаем, — заинтересовался Летун.

— Значит, так. Во-первых, Республику определяем как федерацию самоуправляющихся общин. Равноправными субъектами делаем и отдельного человека, и Семью, но с упором на Семью. То есть, мы будем работать с главными в Семьях, а они там, у себя, пусть живут как хотят. Что важно, так это четко прописать правила, по которым Семьи функционируют…

— Стоп, — остановил Коцюбу Летун, — ты сам только что сказал, что у нас нет возможности заставить их соблюдать эти правила. Какой в них тогда смысл?

— Правила не будут регламентировать внутреннюю жизнь Семей. Разве что только в том смысле, чтобы избежать рабовладения, насильственного удержания и всего такого. Правила, это будут, скорее, критерии. Соответствует Семья критериям, принимает наши принципы, она будет в составе Республики, не соответствует — никого насильно не держим, вот как-то так. И мы должны эти принципы так прописать, чтобы народ их принял. Если он их примет, как свои, то со временем в нас отпадет нужда. Система будет саморегулирующейся.

— А как же контроль? Кто будет осуществлять контроль? — запальчиво спросил Вайнштейн.

— Да не нужно ничего контролировать, — Коцюба поморщился. — Контроль штука заведомо порочная. Если в обществе перекос, если кто-то слишком корыто на себя наклонил, возникает потребность в контроле. Контроль, если говорить простым человеческим языком, а не эвфемизмами, это усилие, требуемое для удержания системы в нестабильном состоянии. Стабильная система, это система саморегулирующаяся, сама себя уравновешивающая.

— Софистика! — подпрыгнул Вайнштейн.

— Практика! Не будет паразитов, не потребуется контроль!

— А почему паразитов не будет? — спросил Летун, нахмурив лоб.

— Паразитов не будет, потому что мы выведем их за скобки. Если в какой-то Семье заведутся паразиты, это будет проблема Семьи, а не Республики. А в самой Республике паразиты не заведутся, потому что не будет управленческого аппарата.

— Ну, а что с частной собственностью? — спросил Вайнштейн запальчиво. — Я против частной собственности на землю!

— Я тоже, максимум, это пожизненная аренда, и то при условии, что Семья работает на земле, — согласился Коцюба.

— Поддерживаю. Поддерживаю однозначно. Предлагаю отдельно прописать, что если Семья перестает обрабатывать землю, она теряет на нее право, — поддержал Летун.

— А как с индивидуалистами быть? — спросил Вайнштейн, — вот мы говорим, Семья, Семья. А если человек сам по себе живет?

— Очень просто. Всякий человек, живущий вне Семьи, это Семья, состоящая из одного человека.

— Так, с этим понятно, идея интересная, — Летун взял блокнот, и стал записывать. — А вот что делать с деньгами? До Песца экономика была построена на ссудном проценте. В результате, все вокруг были в долгах, как в шелках, проценты на проценты. С этого кормилась куча чмуликов. Раз уж ты предлагаешь нам построить такое общество, где роль государства сведена к минимуму, надо придумать защитный механизм. А то торгаши опять верх возьмут, глазом моргнуть не успеем, опять все у чмуликов под сапогом окажемся.

— Вот! — Коцюба многозначительно поднял палец, — вот об этом и надо думать! Все упирается в деньги. От финансов и надо плясать. А вы тут мне про плановую экономику рассказываете, когда по факту у нас сейчас вообще никакой экономики нет. Натуральный обмен. Нам надо придумать, как наладить товарооборот без того, чтобы у нас завелись паразиты! Вот и думайте. Ты, Вайнштейн, тыщу книг по этому вопросу прочел, вот и думай. И не смотри на меня, как на врага народа.

— Хорошо, товарищи, — Летун оторвался от блокнота, и встал. — Время позднее, из-за нас вон ребенок не спит, — кивнул он на Грина. Все пошли спать. Летун, по обыкновению, остался на ночь. Грин заснул не сразу. Многое в разговорах его новых знакомых было ему непонятно. Почему они называют друг друга «товарищи»? И что это за «чмулики», которые не сходят у Вайнштейна с языка? И зачем они обсуждают теоретические вопросы, когда есть масса более насущных дел?

После долгих споров, подготовили два проекта: один по схеме Коцюбы, другой по схеме Летуна. Конституции получились коротенькие, не чета конституциям старых времен. Впрочем, для государства в без малого семьсот граждан другой и не требовалось.

Сам Грин сомневался, что конституция вообще нужна. Его, впрочем, никто не спрашивал. Ни по возрасту, ни по статусу голосовать он не мог. Людям из туннеля гражданство не дали, установив испытательный срок в год. Хотели вообще не давать, но Коцюба был против:

— Они и так за нас проголосуют, особенно бывшие кацетники, — «кацетниками» Коцюба называл бывших рабов. — А вот если мы им гражданство не дадим, найдутся те, кто затаит злобу. Раздуть из обиды ненависть — раз плюнуть, технология обкатанная. Зачем нам эта мина под нашим сообществом?

— Их втрое больше, чем наших. Рискованно, очень рискованно… Кроме того, там много непонятных личностей, с которыми еще разбираться надо. Я не про тех, кто у нас под замком сидит, с теми все ясно. Я о тех, кто сейчас кушает наш тушняк в центре временного размещения. Они там все варятся в своем соку, и один бог знает, что у них на уме, — Летун был не в восторге от идеи Коцюбы.

— Ни черта им, это, не давать! Там чмулик на чмулике, тьфу. Мой Рома не затем свою голову сложил, чтобы мы им все наработанное вот так отдали! — прогудел Медведь, и сжал пудовые кулаки. Его сын погиб от руки Гельмана при штурме туннеля, в самом конце. Медведь, простой мужик, до катастрофы работавший сварщиком, говорил открыто и недипломатично. — Хрен им по всей морде, а не гражданство!

— Ну, давайте тогда их вообще прогоним на все четыре! — Коцюба вышел из себя, и встал, сверкая глазами. Кот, дремавший у него на коленях, полетел на пол, приземлился на лапы, и ушел, укоризненно дернув хвостом.

— Погодите, — вклинился Вайнштейн. Он присутствовал на всех заседаниях Комитета с правом совещательного голоса. — Нельзя пороть горячку. Нам нужны люди, нас слишком мало.

— Да, — неожиданно поддержал Вайнштейна Вишневецкий. Он сидел спиной к примостившемуся в уголке Грину, и периодически на того оглядывался. Грин делал вид, что не замечает, как ерзает Илья. — Нас едва-едва хватает для поддержания нормального уровня воспроизводства.

— О чем это ты? — не понял Летун.

— Да выродимся к черту за три-четыре поколения, вот о чем, — бросил Вайнштейн.

— Да, об этом я не подумал, — протянул Летун. — А что делать?

— Дать гражданство, — Коцюба успокоился, и сел на место.

— Да хрен им, а не гражданство! — гаркнул Медведь. Сидящая возле него Алина поморщилась. Райво сохранял спокойствие. Голубоглазый блондин, он был воплощением идеального северянина, и вел себя соответствующе. Разговаривал вежливо, негромко, но твердо, и всегда держал дистанцию

— У меня есть мысль, — сказал Летун. — Введем испытательный срок, скажем, в год. Через год адекватным дадим гражданство, остальных к черту.

— Ну, и что это даст? — Коцюба откинулся, и забарабанил пальцами по столу. — То же самое, только в профиль.

— Голосуем, — сказал Летун, и поднял руку: — Я за. — Тут же поднялось еще пять рук, и только Коцюбина не поднялась. — Принято, — подвел итог Летун.

Ответственным за проведение всеобщего голосования оказался, как ни странно, Вайнштейн. Грин напросился к нему в помощники. Он готов был на все, лишь бы оказаться вне досягаемости для Мишки. Впрочем, ничего неприятного в новой должности не было. Грин всюду сопровождал Вайнштейна, терпеливо ждал в сторонке, пока Вайнштейн разговаривал с людьми, собирал подписи. Вскоре они подружились, и Грину даже стали нравиться их совместные поездки. Вайнштейн оказался очень интересным собеседником, во всяком случае, пока был трезв. Когда голосование завершилось, и подавляющим большинством голосов был принят вариант Коцюбы, Грин так и остался при Вайнштейне. В конце концов, кто-то же должен был отвозить его, пьяного, домой. Обязательных занятий с Коцюбой и помощи по дому это не отменяло, и цели своей Грин добился вполне: он целый день был занят, целый день у всех на виду, и значит — в безопасном удалении от Мишки.

Порой, Грин ловил себя на том, что завидует Мишке. Сравнивая себя с Мишкой, он все время ощущал собственную неполноценность в сравнении с ним. Мишка опережал его по всем показателям. Он лучше дрался, лучше стрелял, быстрее бегал, даже соображал лучше. Коцюба тренировал у младших членов Семьи не только мускулы и скорость — он часто давал логические задачки. Мишка решал их намного быстрее Грина… быстрее всех. Но если бы только это — самым болезненным для Грина оказалось то, что Мишку выделял Коцюба. Мишка был фаворитом, Коцюба не скрывал, что именно его хотел бы видеть во главе Семьи, когда отойдет от дел. Мишка был звездой, и этим все сказано. В сиянии его талантов терялся и Грин, и остальные пацаны. Того, как Мишка издевается над своими товарищами, Коцюба не замечал. Грину казалось, что, даже если бы он и был в курсе дела, он бы только пожал плечами, и сказа: «дети». Но Коцюба ни о чем не догадывался, тем более, что дел у него было по горло.

— Ты знаешь такого — Эрика? — спросил он как-то у Грина. — Это такой белобрысый паренек.

— Ну… знаю, — ответил Грин.

— Что можешь о нем сказать? Он адекватный?

— Ммм… — Грин задумался, говорить об Эрике правду или нет, потом все-таки решился: — Думаю, нет.

— Что так?

Грин рассказал Коцюбе о Стасике. О том, как Эрик подбивал всех на бунт. О том, какую роль Эрик сыграл в убийстве охранников.

— Н-да, буйный паренек, — заметил Коцюба. — Вот что, Шимон, вы же с Вайнштейном у Сергея сегодня будете? Передай Эрику, если он там, что я приглашаю его на ужин. Тут недалеко, пешком дойдет. Хорошо?

— А что случилось? Есть проблема? — спросил Вайнштейн. Он стоял рядом, и терпеливо ждал, пока отпустят его оруженосца.

— Этот Эрик, и еще шестеро мальчишек, решили создать свою Семью. Сами, без старших. Прикинь, уже дом нашли, и начали его оборудовать.

— Ну и что? — Вайнштейн не понял, в чем проблема: — Это же отлично, как раз то, чего мы хотели.

— Да, вот только родители этих пацанов мне покоя не дают. Вчера я ездил туда, ну, в тот супер, где мы их поместили. Так меня там чуть не загрызли: возвращай им детишек. Ты власть, ты обязан, говорят

— Ну, а ты что?

— Ну, а что я им скажу? Обещал разобраться… — Коцюба поморщился.

Грин поймал Эрика выходящим с базы Сергея, и передал ему приглашение Коцюбы.

— Что, Грин, нашел себе хозяина? — прищурился Эрик. — Ты всегда был размазней. Ну и как оно — в шестерках бегать?

— Они мои друзья! — вспыхнул Грин. — Семья, ты это понимаешь, урод? — он толкнул Эрика, и тот отлетел.

— Дети, не ссорьтесь, — тут же возник рядом с ними охраняющий вход Леха. Эрик злобно на него посмотрел, что-то прошипел сквозь зубы, и ушел. Грин был уверен, что он не придет на ужин, но, к его удивлению, Эрик появился. Он сменил одежду, и вместо добротных, но неброских вещей, что выдал ему Сергей, надел ярко-красную туристическую куртку с множеством карманов, джинсы от известного кутюрье, и остроносые ботинки на высоких каблуках. На поясе у него висел пистолет. Пистолет был огромный, и рядом с тощим бедром Эрика смотрелся нелепо. Всем своим видом Эрик как бы говорил: «я уже не мальчик, извольте со мной считаться». Держался он так же: вызывающе, и немного нервно. Впрочем, Коцюба был с ним отменно вежлив, встретил у дверей, проводил в гостиную, где уже был накрыт стол. Эрик, если и хотел что-то сказать, при виде такого обращения растерялся, и вел себя спокойно.

Готовила Марина превосходно. Отвыкший от хорошей домашней еды Эрик ел так, что за ушами трещало. Остальные от него не отставали, и за столом было тихо. Наконец, когда и первое, и вторе, и третье было благополучно съедено, из-за стола встали женщины, дети, кроме Грина и Мишки, ушли к себе. Коцюба, откинувшись на стуле, ковырял в зубах спичкой. Эрик смотрел на него. Шел молчаливый поединок — кто кого переглядит. Первым не выдержал Эрик.

— Зачем позвали меня? — буркнул он, и принялся рассматривать потолок.

— Ладно, Эрик, не буду ходить вокруг да около, — ответил Коцюба. — Мы тебя позвали, потому что на тебя поступили жалобы. Ты увел с собой детей…

— А, кролики уже настучали, — кивнул Эрик. — Я никого не уводил, они сами со мной ушли. Ведь вы же сказали, что все, кто хочет, может создать свою Семью, вот я и создал.

— Насчет кроликов ты зря, — покачал головой Коцюба. — Люди о своих детях беспокоятся.

— Как же, беспокоятся, — фыркнул Эрик. — Скоро месяц, как мы не в туннеле, а они сидят. Ваш Райво им по три раза на день в оба уха кричит: создавайте свои Семьи, готовьтесь к зиме! А они сидят. И всех разговоров у них — когда дадут пожрать, и что будет, каша или макароны.

— Ну, а ты что предлагаешь? — спросил Летун.

— Я хочу, как нормальные люди жить! Как те, что уже отделились! — ответил Эрик. Коцюба с Летуном переглянулись. В словах Эрика был резон. Адекватные люди из бывших обитателей туннеля уже таки делали: объединялись в группы по десять-двадцать человек, и занимали пустые дома в промзоне, и в Городках. Вокруг было полно всего, и еды, и техники. Там, где когда-то жили и работали больше, чем полмиллиона человек, осталось много всего. Надо было только не лениться, и отыскать нужное. Грин знал, что Республика отделившимся помогала, выделяла и оружие, и продовольствие на первое время, снабжала горючим из бывших запасов Фраймана.

— А сможешь ты так жить? Извини, конечно, но ты же совсем пацан, — заметил Летун.

— А что?! — покраснел Эрик.

— А то, что ты сам рискуешь, и ребят своих подставляешь. А они еще совсем дети, как и ты. Родители жалуются…

— Я не ребенок! — запальчиво крикнул Эрик. — И вы не имеете права указывать мне, как жить!

— Мальчик, — мягко заметил Коцюба. Он улыбнулся, и посмотрел на Эрика. Эрик опустил глаза. — Мальчик, ты нас с кем-то путаешь. Мы не соцработники. Права остались в прошлой жизни. Если мы решим, что ты представляешь угрозу, мы тебя уберем. И ничего ты не сделаешь, потому что мы сильнее.

— Ах, так! — вскочил Эрик, обвел собравшихся диким взглядом, и схватился за пистолет. Грин с ужасом ждал, что сейчас он начнет стрелять. Зная Эрика, он в этом не сомневался. Эрик, меж тем, пистолет не достал. Коцюба, все так же откинувшись на спинку стула, спокойно смотрел на него, и под этим взглядом Эрик обмяк, и плюхнулся назад на свое место.

— Эх вы, — устало произнес он. — Я думал, что вы другие, что вы лучше. А вы такие же гады, как те…

— Лучше, чем Фрайман?

— Да при чем тут Фрайман, — махнул рукой Эрик. — Вы такие же, как и прежние. Вот почему такие как вы всегда уверены, что можете указывать другим, как жить? Только потому, что вы сильнее?

— Мы не указываем тебе, как жить. Будь ты старше, никто бы тебе слова не сказал, — заметил Летун. — Ты не прав, мы не такие, как прежние правители. Мы вообще не правители. Народ, люди, такие же, как ты, выбрали нас, чтобы мы защищали их интересы, защищали порядок. Именно поэтому ты здесь — мы должны убедиться, что от тебя не будет вреда. Ведь речь идет о детях. Твои необдуманные действия уже стоили жизни ребенку… Как там его звали? Стасик? Я говорил с его мамой. И родители твоих друзей с ней говорили, они боятся за своих детей.

— Послушайте, вы! — Эрик снова вскочил, красный как рак. — Вы не будете решать за меня, и за других. Да, мне нет восемнадцати, но это не значит, что я вас должен слушаться. Вы не сможете меня заставить, можете вообще убить, я плевать на вас хотел! Я вам ничего не должен, и остальные пацаны тоже.

— Как же не должен? — подал голос Вайнштейн. — Общество дало тебе все: тебя учили, лечили, тебя защищали. Наши друзья погибли, вытаскивая тебя и остальных из туннеля. Ты думаешь, что ничего нам не должен? Отнюдь, мальчик, ты можешь не признавать своих обязательств перед обществом, но они есть.

— Ошибаешься, старик! — повернулся к Вайнштейну Эрик. — Вы всегда были против меня! Ваше государство, и ваша полиция, посадили меня в тюрьму. Ты знаешь, каково это — сидеть в тюрьме для детей? Знаешь? — Эрик кричал. — Знаешь, каково смотреть, как каждую ночь приходят старшие, и имеют младших? А персонал делает вид, что ничего не видит? Ты хоть раз лежал в темноте, и молился по себя: «только не меня, только не сегодня?» А? Нет, не знаешь! Ты книжек умных начитался, и думаешь, что там все написано. Так я тоже книжки читал, вот хоть вашего тихоню Грина спроси. Читал еще как! Только не написано в тех книжках главных слов! Общество, порядок, интересы… — Эрик, как лев в клетке, прошелся из угла в угол.

— Эрик, а за что ты в тюрьму попал? — спросил ошеломленный Грин.

— Ты спрашиваешь, как я попал в тюрьму, — Эрик сел напротив Грина. Стул он развернул наоборот, спинкой к себе. Положив подбородок на скрещенные руки, он уставился на Грина. — Ну, так слушай. Когда мне было двенадцать, я узнал, что мои родители — на самом деле мне не родные, что меня усыновили. — Грин слушал историю Эрика, и не верил своим ушам. Коцюба с Летуном сидели, открыв от удивления рты. Все началось с того, что к Эрику в супермаркете подошел мужчина в форме охранника, и обратился на языке, которого Эрик не знал. Увидев, что Эрик его не понимает, мужчина перешел на государственный язык Земли Отцов, и с жутким акцентом сказал ему, что знал его отца, и хотел бы с ним встретиться. Он назвал Эрику имя. Эрик ответил мужчине, что тот, наверное, ошибся, и что его отца зовут по-другому. Мужчина очень удивился, и принялся расспрашивать Эрика о том, кто его родители, и где он живет. Расспросы прекратила «мама», которая утащила Эрика из магазина. Эрик пытался ее расспросить, но она нервно ответила, что мужчина сумасшедший, и что не надо об этом думать. При других обстоятельствах Эрик бы об этом забыл, но нервное поведение «мамы» заронило в его душу зерно сомнения. Эрик стал рассматривать семейный альбом, и обнаружил две странности. Во-первых, не было его фотографий в младенческом возрасте, все начинались с двух лет. Во-вторых, внешне он разительно отличался от всех без исключения «родственников». На следующий день Эрик ушел с занятий, и на автобусе поехал в тот супермаркет. Охранника не было, но был его сменщик, который дал Эрику адрес. Эрик поехал по указанному адресу и нашел того охранника. Охранник очень удивился визиту Эрика, но впустил его к себе домой, и напоил чаем с конфетами. Он рассказал Эрику, что у него был друг, но потом пути их разошлись. Эрик, по словам охранника, был точной копией того человека, и он подумал, что Эрик — его сын. Охранник сказал Эрику, как звали его друга. Узнав имя, Эрик за пару вечеров через сеть нашел адрес, по которому был зарегистрирован тот человек. Утром вместо школы он поехал туда. В ужасном трущобном районе, каких Эрик ни разу до того не видел, он с трудом нашел нужный дом. В квартире, адрес которой значился в базе данных, жили другие люди. О тех, кто там жил до этого, они ничего не знали. Дверь захлопнулась перед носом у Эрика, и он уже было собирался уйти, как вдруг соседняя дверь открылась.

— Мальчик, ты кого-то ищешь? — на лестничную клетку вышла сгорбленная старуха.

— Да, ищу, — Эрик назвал имя.

— Эва, так они уж давно тут не живут, — покачала головой старуха.

— А где их можно найти, вы не знаете? — с надеждой спросил Эрик.

— А нет их, совсем нет. Муж, тот покончил с собой, а жена уехала назад, откуда приехала. Ребенка у них забрали, вот и…

— Ребенка?

— Зайди, я расскажу, — пригласила Эрика в дом старуха. Она рассказала Эрику историю молодой пары, что когда-то жила по соседству. История была простая, и незамысловатая: молодая пара, эмигранты с ребенком. Она мыла полы в поликлинике, он работал охранником. И был у них сын. Когда грянул кризис, мужа с работы уволили, и они стали жить на копеечную зарплату жены. Денег стало не хватать, и муж с горя запил. Семьей заинтересовались социальные службы, и ребенка у них забрали, под предлогом неспособности родителей его содержать.

— И что, он не пытались бороться? — спросил у старухи Эрик.

— Пытались, муж и адвоката нашел, и жаловались они, пороги оббивали, да все без толку. Говорят, сыночка-то ихнего богатеи какие-то усыновили. Известное дело, тем закон не писан, нажали на кнопки, и все. Так и остались они ни с чем. Даже не узнали, где их ребеночек оказался. А потом муж полез в петлю. Аккурат в соседней комнате и повесился. А она уехала назад, к родным.

Эрик ушел от старухи ошеломленный. Подозрения переросли в уверенность. Приехав домой, он с ходу накинулся с вопросами на «маму», которая пыталась отругать его за то, что он прогулял школу. «Мама» не выдержала, и раскололась: все было так, как рассказала старуха. Эрик был не родным, а усыновленным.

С того дня он сорвался: стал прогуливать школу, связался с уличной компанией, воровал. «Мама» и «папа» ничего с ним поделать не могли. На все попытки его приструнить, он отвечал одно: «вы мне не родные, идите в ж…». Он даже перестал откликаться на имя, что дали ему «родители». Настоящее так и не смог узнать, поэтому придумал сам, и стал звать себя Эрик. В тринадцать он попал в тюрьму за убийство — в глупой уличной ссоре толкнул соперника, тот упал, и разбил голову о камень. Вместо того, чтобы позвать взрослых, Эрик ушел. Травма оказалась серьезной, и мальчик умер. Эрика признали виновным в убийстве по неосторожности, и в неоказании помощи, и посадили в тюрьму. Официально это заведение называлось иначе, но, по сути, было именно тюрьмой.

— Вот так все и было, — сказал Эрик, и усмехнулся. — Ваше общество сначала лишило меня родителей, а потом и свободы. Я ничего, совершенно ничего вам не должен! Класть я хотел на ваше общество, пусть провалится к черту ваше общество! Оно мне ничего не дало! Если хотите знать, я даже рад, что весь ваш мир рухнул. Вы это заслужили!

— Вот это да, — присвистнул Коцюба. Грин тоже сидел, открыв рот. То, что рассказал Эрик, многое объясняло.

— Да ты понимаешь, что несешь, сопляк! — Летун, против обыкновения, повысил голос, но Коцюба не дал ему продолжить:

— Погоди, Летун. Я думаю, пацан прав, — вот тут пришел черед Летуна и Вайнштейна удивляться. Вайнштейн открыл рот, чтобы что-то сказать, но ничего не сказал, так и остался сидеть с открытым ртом. А Коцюба продолжал: — Он, и правда, нам ничего не должен. Мы же не наследники старой Земли Отцов. Государства у нас нет, и принуждать кого-то мы не имеем права — люди нам этого не разрешали. У нас другое общество. Мы свободные люди, и этим отличаемся от тех. кто был до нас.

— Ты хочешь отдать ему детей? — не поверил своим ушам Летун.

— Дети не вещь, чтобы их давать или не давать. Тут он прав, а мы нет. Они люди, свободные люди, такие же, как ты, или я. Если они хотят идти с Эриком, пусть идут. Все, то мы можем сделать, это помочь им. Я сам лично помогу им наладить отопление. Мы можем одну из наших резервных печек отдать, например. Надо будет подкинуть еды и горючки. Стволы они себе сами раздобудут — вон, пистолет уже есть. Так я думаю…

— Что, правда поможете? — прошептал Эрик, и Грин увидел, что на самом деле он отчаянно трусит, прикрывая это маской злости.

— Ну а что, это вариант, — хлопнул по столу Летун. — Решено. Завтра же сходим к Эрику, и посмотрим, что там к чему.

Когда окрыленный надеждой Эрик ушел, ничего не понимающий Вайнштейн накинулся на Коцюбу:

— Ты вообще понимаешь, что сейчас сделал? Он же буйный, как можно ему детей доверять?

— Конечно, понимаю. Вон, спроси Летуна, он, хоть и не сразу, но сообразил, — улыбнулся Коцюба.

— Смотри, Вайнштейн, — кивнул Коцюбе Летун. — Запугать его не получилось — как ты уже заметил, он буйный. Если б мы стали на него давить, он бы собрал свою банду, и слинял подальше. Остановить его мы не в силах. Не убивать же нам его, в самом-то деле? Значит, надо, чтобы он был у нас под присмотром, рядом. Что мы и сделали. Да и дети целее будут, всяко мы их в беде не оставим. Теперь понял?

— В опасные игры изволите играть, товарищи, — покачал головой Вайнштейн. — Ведь совершенно непредсказуемый персонаж. Когда он вырастет, управы на него мы не найдем.

— Это наш человек, — хлопнул Вайнштейна по плечу Коцюба. — Сам хочет жить, своим умом, за свой счет. Такие пацаны — наше будущее. Точно не все эти так называемые взрослые, что пальцем о палец ради самих себя не ударят. Пацан-то прав, это проблема. Нам еще предстоит решать, что делать с теми, кто не сможет создать Семью. А ведь там у многих дети, этих на все четыре не пошлешь.

— Он враг любого порядка, этот Эрик. И он по-своему прав, если, конечно, сказал правду насчет тюрьмы, — вздохнул Вайнштейн.

— Все-таки мне кажется, что он с нами. Мы ведь тоже для старого мира были изгоями… ну, может, не изгоями, но уж точно не большими его поклонниками. Вспомни, как тебя от всего тошнило, и ты сидел у меня на кухне и глаза заливал, — поддел Вайнштейна Коцюба.

— Ну, я-то взрослый. А этот же совсем дикий.

— Как и все дети, Вайнштейн. Все же, я думаю, мы справимся. Он теперь будет часто заходить, вот и наладь с ним контакт, — Коцюба хитро глянул на Вайнштейна. Тот вместо ответа страдальчески закатил глаза.

— Конечно, справимся. И волчонка этого приручим. Теперь, когда Фраймана нет, все время — наше, — поддержал Коцюбу Летун.

Грин выслушал этот разговор, и подумал, что Вайнштейн-то прав. Эрик непредсказуем, и опасен. А со временем, как подрастет, станет еще опаснее. Летун и остальные мужики серьезные, но вряд ли представляют, с чем столкнулись. Грин помнил, как Эрик превратил пацанов из туннеля в единое, жаждущее крови, существо. И где гарантия, что он не повторит этого снова? Впрочем, свои мысли он оставил при себе. Во-первых, его никто бы не послушал. Во-вторых, он и сам стал понемногу разделять почти религиозную уверенность Коцюбы, Летуна и остальных активистов Республики в успехе нового мира. Они верили, что смогут создать новое общество, без насилия и принуждения, и вера эта была настолько сильна, что мир вокруг них не выдерживал, и менялся. Замкнутый, нелюдимый после всего, что с ним произошло, Грин, и сам не заметил, как стал горячим сторонником этих идей. Похожая метаморфоза произошла и с Эриком. Лед недоверия был сломан.

Мечтой всех мальчишек Республики было иметь свой пистолет. Винтовки были у многих. После краткого инструктажа по безопасности, получил винтовку и Грин, такую же, как у Мишки: имперский укорот. Каждый день они тренировались в стрельбе вместе с мальчишками из других Семей. Но это было не то: винтовка оставалась собственностью Семьи. Иметь свой, не выданный, а собственноручно добытый, пистолет, стало престижно, как в старые времена иметь навороченный сотовый телефон. Тот же Эрик, козырявший пистолетом, вызывал жгучую зависть многих пацанов. Сам факт обладания своим оружием подымал его на недосягаемую высоту. Мечтал о своем пистолете и Мишка.

— Вот что Грин, ты пистолет иметь хочешь? — подкатил как-то Мишка к Грину. Видно, ему и правда, нужна была помощь, раз он опустил свое неизменное «вонючка», с которым всегда обращался к Грину.

— Конечно, хочу, — заинтересовался Грин.

— Ну, тогда слушай, — Мишка рассказал, что Денис, из Семьи Райво, их ровесник, знает, где можно достать пистолет. До катастрофы он знал одного мужика, который коллекционировал оружие. Наверняка в его квартире можно поживиться. Мишка бы сходил и сам, но уж больно место опасное. Поэтому ему нужна помощь Грина.

— А где это? — просил Грин.

— Это в Городе, — Мишка назвал улицу.

— Но ведь нам же строго-настрого запрещено туда ходить! — воскликнул Грин. — Там же людоеды, дикие чмулики!

— А ты че, зассал? — презрительно усмехнулся Мишка. — Я так и знал, что ты задний ход включишь, вонючка. Забудь, что я сказал.

— Погоди, — засуетился Грин. Обвинение в трусости резануло его, как ножом. — Я не против. Только надо все продумать.

— Все уже продумано без тебя. В общем, так. Завтра у нас выходной, скажем, что идем в гости, а сами туда. Возьми рюкзак, патронов побольше. Утром встречаемся у перекрестка под туннелем. Не придешь, уходим без тебя. Понял?

— Понял, — обреченно кивнул Грин. Что-то подсказывало ему, что он влезает в авантюру. Он уже пожалел о том, что согласился, но гордость не позволяла ему отказаться.

Вышли утром, чуть свет. Перекресток у туннеля был пуст. Над землей стелился туман, скрывая эстакады и вход в туннель. Это было Грину на руку, он подозревал, что если часовые у входа увидят, как и они уходят в Город, то им не поздоровтся. Грин пришел раньше всех. Он прождал с полчаса, никого не было. Все это время он боролся с желанием развернуться и уйти. «Они же просто над тобой прикололись», убеждал он себя, представляя, как хихикает сейчас Мишка. Он уже было почти поверил в это, и даже было сделал несколько шагов назад, в промзону, как вдруг услышал голоса. Грин застыл, вслушиваясь. Из тумана вынырнул Мишка с незнакомым длинным пареньком.

— Денис, — протянул руку паренек. Он был на голову выше Грина, из-за чего казался очень худым. С его плеча на ремне свисала винтовка последней модификации, местного производства. Короткая, сделанная по схеме «булл-пап», с пластиковым корпусом и встроенным коллиматорным прицелом, да еще и новенькая. Грин завистливо покосился на винтовку.

— Так, Грин, это себе в рюкзак сложи, — Мишка сунул Грину тяжелый пакет. Грин переложил себе в рюкзак содержимое пакета: магазины к винтовке, пару двухлитровых бутылок с водой, консервы. Мишка остался налегке, с двумя магазинами в подсумках на поясе. По губам Дениса скользнула улыбка, но он ничего не сказал, и свой рюкзак перевешивать на Грина не стал.

Путь вел в гору, шли они неторопливо, чтобы сохранить силы.

— Мы правильно идем? — спросил Грин у Мишки, когда они свернули влево, и углубились в лабиринт городских кварталов.

— Правильно, — кивнул Мишка.

— А карта у нас есть?

— Зачем нам карта? Денис знает дорогу. Я тоже в Городе жил, — бросил Мишка презрительно. Грин часто ловил его оценивающий взгляд, он точно ожидал момента, когда Грин скуксится. Мишкиным ожиданиям не суждено было сбыться. Грин потел, сгибаясь под тяжестью рюкзака, и старался не отстать. Сдаваться он и не думал. Может, ему не хватало физической выносливости, но два года в туннеле научили его терпеть.

Взошло солнце. Туман развеялся. Вокруг было тихо, очень тихо, и только эхо шагов разносилось по пустым улицам. Пустой город угнетал. Таращились пустыми глазницами окон дома, у многих под весом снега провалились крыши. Размытый после таяния снегов асфальт улиц зиял провалами. Местами по улицам было не пройти из-за завалов и нагромождений искореженных машин. Много было сгоревших домов, причем сгоревших не так давно, уже после того, как сошел снег. Еще был запах. Тяжелая, тошнотворная вонь гниющего мяса. Тела тех. кто жил в Городе до катастрофы, законсервированные морозом, оттаяли, и разлагались, наполняя зловонием улицы.

Грину было страшно. Про людоедов, единственное население когда-то многолюдного города, ходили самые невероятные слухи. Те, кто дорожил своей жизнью, сюда не совались. Решившие помародерствовать в пустом городе очень часто пропадали с концами. Не зря пацанов не один и не два раза предостерегали от походов даже на окраины Города. А они не то, что на окраины — те остались далеко позади, они шли в самый центр. Давящая атмосфера руин подействовала на всех. Они старались лишний раз не шуметь, и даже переговаривались шепотом. Казалось, что из каждого окна за ними кто-то наблюдает. Не сговариваясь, все зарядили винтовки, и сняли с предохранителя. Денис уверенно вел их, сворачивая то влево, то вправо, проходя какими-то кошачьими тропами в обход широких улиц.

— Что это? — нервно дернулся Денис, услышав, как громыхнуло что-то в руинах. Все замерли, поводя стволами винтовок. У Грина вспотели ладони, он судорожно сжал рукоять, и прикоснулся пальцем к спусковому крючку.

— Это кошка, — выдохнул Мишка, и напряжение сразу отпустило. Улыбаясь, они смотрели, как по навесу из жести, грациозно переступая, пробирается грязно-белая кошка. Жесть больше не гремела, кошка двигалась бесшумно. Они подошли ближе, кошка, дойдя до края навеса, увидела их, и зашипела, выгнув спину.

— Ничего себе… — протянул Мишка. — Как же она выжила?

— Кошки очень умные, — сказал Денис. — И потом, им проще выжить, чем людям.

Встреча с кошкой подняла ребятам настроение, и они зашагали быстрее. Время подошло к полудню, когда они, наконец, пришли.

— Вот этот дом, — Денис показал рукой на дом-высотку. В прошлом, до катастрофы, квартиры в таком стоили недешево. — На восьмом этаже.

Как и многие дома в Городе, этот стоял на склоне горы. Главный вход находился на уровне шестого этажа. С улицы в дом вел бетонный мостик с металлическими перилами, длиной метров пятнадцать-двадцать. Окна нижних этажей, обращенные к склону, упирались в облицованную камнем вертикальную стенку. Метрах в ста перед домом от улицы отходил съезд на стоянку. Грин думал, что Денис поведет их туда, но он пошел выше, к мостику.

— У меня нет ключа от двери внизу, — пояснил он. — Придется идти по мостику.

— Мы тут пройдем? — засомневался Грин. После землетрясения мостик треснул и перекосился, он висел под углом. Один из углов повис на арматуре, отделившись от стены здания.

— Зассал, вонючка? — осклабился Мишка и подтолкнул Грина в спину. Грин оглянулся на Мишку и Дениса. Денис улыбался, Мишка смотрел в упор, не отводя взгляд. Деваться было некуда, и Грин вступил на мостик. Переступая по перилам, он перешел на другую сторону. Мостик даже не шелохнулся, но Грин все равно задержал дыхание, и выдохнул, только оказавшись в подъезде. За ним перешли остальные. Они поднялись на три этажа выше.

— Пройдем через нашу квартиру, — сказал Денис, и достал из кармана ключ. Ключом он открыл дверь, и они вошли. В квартире все стояло на своих местах. Окна выдержали зимние ветры. Только на потолке расплылось покрытое плесенью пятно, видно, ставни у соседей выше оказались не такими прочными. Денис снял с плеч рюкзак, и достал из него моток веревки, и альпинистскую сбрую. Они закрепили веревку на балконе, и Денис, как заправский альпинист, спустился на балкон этажом ниже. Грин смотрел на это широко раскрытыми глазами.

— Круто, — позавидовал он вслух.

— А ты думал, мы лаптем щи хлебаем? — хмыкнул Мишка. Грин узнал любимую поговорку Коцюбы.

— Сматывайте репшнур! — донесся снизу голос Дениса. Мишка смотал веревку, и мотнул головой в сторону выхода. Они спустились на этаж ниже. Денис открыл изнутри дверь, и они вошли в квартиру.

Сейф они нашли быстро, но тут же уперлись в новую проблему: он был закрыт.

— Черт, что же делать? — почесал в затылке Денис. — Он никогда его не закрывал, я же помню.

— Щас я его открою, — отодвинул Дениса Мишка и приставил к замочной скважине ствол винтовки.

— Нет! — в один голос закричали Денис и Грин. — Не надо шуметь!

— Ну, а что делать? — Мишка опустил винтовку.

— Надо найти ключ! — осенило Грина.

— Да, где-то должен быть запасной, — согласился Денис. Битый час они искали ключ, перевернули квартиру вверх дном, но так и не нашли.

— И что теперь? — хмыкнул Мишка.

— Надо взять сейф с собой. Оторвем его от стены, и заберем собой. Дома откроем, — предложил Денис.

— Он же весит килограмм пятьдесят, — с сомнением произнес Мишка. Сейф — узкий металлический ящик длиной больше метра, казался очень тяжелым.

— Возьмем телегу, я в кладовке видел, — развеял сомнения Денис. Так они и поступили. Найденным среди инструментов хозяина ломиком оторвали сейф от стены — прикручен он был чисто формально. Потом, чертыхаясь, снесли его вниз, к выходу на мостик. Грин перешел первым, перенес тележку, рюкзаки. С задней части сейфа, обращенной к стене, кто-то приварил крепления, уши с отверстиями. Денис продел в эти отверстия веревку, чтобы было легче нести. Мишка с Денисом взяли сейф, и стали, осторожно переступая, переходить на другую сторону. Когда они были на середине мостика, раздался вопль. Грин испуганно присел, поворачиваясь в сторону кричащего, и увидел, что метрах в пятидесяти выше по улице стоят две черные фигуры. Одна из этих фигур издавала этот вопль, гортанный, переходящий в вой вопль, в котором не было ничего человеческого. Тут же из-за домов донеслись ответные вопли. Грин похолодел: их выследили людоеды.

— Чмулики! — взвизгнул Мишка. Грин оглянулся. Мишка, вытаращив глаза, смотрел на виднеющиеся вдалеке фигуры. Его лицо перекосила гримаса страха, он разжал руку, и выпустил веревку. Сейф упал одной стороной на край перил, и соскользнул вниз. Денис мгновение балансировал, пытаясь его удержать, но это ему не удалось. Коротко вскрикнув, он улетел вниз, увлекаемый тяжестью сейфа. Мишка глянул на Грина дикими глазами, развернулся, и кинулся бежать вниз по улице. Грин медленно, точно во сне, подошел к краю, и посмотрел вниз. Двумя этажами ниже, на верхней парковке, лежало распростертое тело Дениса. Вопли приблизились, черные фигуры вдали пришли в движение. Грин затравленно оглянулся. Вокруг никого не было, и от этого стало еще страшнее. Волна страха захлестнула его, и он со всех ног побежал по улице вслед за Мишкой.

Сердце выпрыгивало из груди, кровь стучала в висках. Грин несся, не разбирая дороги. Винтовка с прикрепленным «по штурмовому» ремнем болталась впереди. Грин придерживал ее рукой, чтобы не мешала бежать. После двух лет в туннеле он был еще слаб, и очень быстро выдохся. Ему показалось, что прошло совсем немного времени, буквально полминуты, но, когда он остановился, оказалось, что он успел порядочно отбежать. Тяжело дыша, Грин привалился спиной к стене дома. Только в этот момент он понял, что так и не скинул рюкзак.

— Да что же это, — кашляя, выдохнул Грин, и сполз по стене на асфальт. Вокруг все было тихо, и он понемногу пришел в себя. Страх ушел, и откуда-то из глубины сознания всплыла мысль: «а как там Денис?». Мысль резанула по сердцу, но еще больнее ранила вторая: «что я скажу Коцюбе?». Грин представил себе, как он стоит перед Коцюбой, и объясняет ему, почему он бросил Дениса на съедение людоедам, и его замутило. Грин понял, что после такого не сможет смотреть в глаза людям. Страх снова оказаться в одиночестве был даже сильнее страха смерти. Была и другая мысль, подленькая: Денис упал с высоты, и наверняка погиб. А если и не погиб, те черные фигуры это исправят. Можно будет что-то придумать, соврать: мол, спустился, проверил, а потом ушел. Все равно никто его на лжи не поймает. Никто, кроме него самого. Ведь он, по сути. Поступил сейчас с Денисом так же, как с ним поступил Илья: бросил на произвол судьбы. Эта мысль обожгла Грина, и он застонал, схватившись за голову. Противоречивые желания раздирали его на части, но одно, главное, победило, и отодвинуло на задний план все, даже инстинкт самосохранения.

— А вот хрен вам, суки! Хрен вам! — прохрипел Грин, встал, и зашагал туда, откуда только что прибежал. Подгоняемый злой решимостью, он перешел на легкий бег. На бегу он успевал смотреть по сторонам, четко фиксировал обстановку. Его никто этому не учил, Коцюба что-то такое объяснял, но специально они это не отрабатывали. Грин и сам не понял, откуда у него взялась эта способность. Еще недавно, когда бежал вниз по улице, он был ошалевшим от страха мальчишкой. Вверх подымался боец. Может быть, случилось то, о чем говорил Коцюба — в Грине это было, и сейчас он это нашел.

Когда впереди показались знакомые дома, Грин с бега перешел на медленный шаг. Прижимаясь к стенам домов, он стал осторожно приближаться, подняв винтовку. Впереди никого не было. Грин несколько минут просидел под стеной, рассматривая дом, откуда они вынесли сейф, но никакого движения не заметил. Пока он осматривал окрестности, у него возник план. Он свернул направо, на ведущий к парковке съезд, и пошел по нему вниз. Дорога в этом месте изгибалась, и Грин не видел, что творится на стоянке, куда упал Денис.

Впереди послышался стон. Грин замер, и осторожно выглянул из-за поворота. До лежащего Дениса было метров двадцать-двадцать пять. Вокруг него стояли черные фигуры, восемь или девять, точнее сосчитать Грин не смог. Прищурившись, он смог разглядеть детали. Оружия не было видно. Людоеды были заняты Денисом. Рюкзак Дениса, который Грин бросил наверху, лежал перед самым большим людоедом, которого Грин сразу окрестил про себя Вожаком. Вожак копался в нем, издавая довольное уханье. Другие стояли вокруг него, переговариваясь. Грин уловил обрывки фраз, но ничего не понял, как будто они говорили на чужом языке. Сами звуки речи людоедов, посторенние фраз, тональность, звучали чужеродно.

Вожак оторвался от рюкзака, встал, подошел к Денису и пнул того ногой в бок. Денис застонал. Вожак прорычал что-то, указывая на сейф, лежащий рядом. Веревка по-прежнему охватывала запястье Дениса. Денис еще раз застонал, и ответил отрицательно. Вожак снова пнул его в бок, вызвав новый стон. Грин понял, что медлить нельзя, и прицелился.

Раньше он никогда не стрелял в людей. Он и на рыбалку-то не ездил, до того ему было жаль рыбу. Сейчас у него на прицеле были люди — неправильные, злые люди, но люди. Грин заколебался. Кровь стучала в ушах, темные фигуры расплывались. Надо было стрелять, но сделать одно простое движение указательным пальцем стало вдруг очень сложно. Судьба решила за Грина — вожак людоедов каким-то звериным чутьем почувствовал опасность, и закричал. От вопля у Грина все внутри похолодело, он чудом удержал винтовку в трясущихся руках. Вожак зарычал, и в сторону Грина развернулось сразу трое людоедов. Они кинулись к Грину. Увидев, как к нему приближаются три фигуры, Грин неожиданно успокоился. Винтовка больше не дрожала в руках. Волна зловония накатила на него, передний из бегущих людоедов заполнил собой прицел, и Грин нажал на спуск. Грохнул выстрел, винтовка толкнула его в плечо. Он тут же подкорректировал прицел, и нажал на спуск еще раз, как учили, выстрелив в уже падающую фигуру. Остальные людоеды завыли, но Грин уже их не слышал, он целиком отдался процессу стрельбы. Следующие два выстрела прозвучали один за другим, с интервалом в три удара сердца. Второй людоед сложился пополам и осел. Еще пара выстрелов — и на земле оказался третий. Грин перевел прицел на вожака. Неожиданно обострившимся зрением он увидел, как на покрытом коркой грязи лице вожака сверкают лихорадочным блеском безумные глаза. Вожак что-то каркнул, и перемахнул через ограждение стоянки. Его подручные последовали за ним. Грин услышал дробный топот удаляющихся шагов на нижнем уровне.

— Денис, ты жив? — убедившись, что людоеды убрались, Грин кинулся к распростертому Денису. Склонился, заглядывая в лицо.

— Кто…? — прохрипел Денис, вглядываясь в Грина. — А, это ты…

— Денис, надо уходить! Ты можешь идти? — засуетился Грин.

— Нога… я сломал ногу. И в груди болит… — слабым голосом ответил Денис. Он попытался приподняться, и тут же откинулся назад. Грин понял, что у него сломаны ребра. Рука, привязанная к сейфу, была вывернута в запястье и посинела.

— Давай, я тебе помогу встать, — предложил Грин.

— Уходи, брось меня, — Денис смотрел не на Грина, а в сторону. — Уходи, они вернутся… Убей меня, и уходи, слышишь?!

— Я тебя не брошу! Если умрем, то вместе! — казалось, что это сказал не Грин, а кто-то другой, как будто он поменялся местами с Коцюбой. О том, что он только что убил трех человек, он даже не вспомнил. Сложись все иначе, он бы, наверное, переживал. Все-таки убивать — не его стихия. Во всяком случае, так он думал. Но в сложившихся обстоятельствах переживать было просто некогда — нужно было действовать. От того, как он себя поведет, зависела не только его жизнь, но и жизнь раненого Дениса.

— Ну и дурак, — прохрипел Денис. — Ладно. В моем рюкзаке, там в боковом кармашке, пакет. В пакете шприц. Это стимулятор. Вколи его мне.

— Это точно стимулятор? — подозрительно спросил Грин.

— Точно. Военный, мне Райво дал, на всякий случай.

Грин порылся в рюкзаке Дениса, и нашел одноразовый шприц с военной маркировкой.

— Чего ждешь? Давай! — слабеющим голосом произнес Денис. Грин сорвал колпачок, и с размаху всадил иглу в бедро Дениса. Он давил на поршень, пока не убедился, что шприц пуст. — Хорошо, теперь ждем две минуты, пока не подействует.

Две минуты показались Грину вечностью. Он тревожно оглядывался, и прислушивался к каждому шороху. Все его мысли были заняты тем, что делать. Он лихорадочно искал выход. Сосредоточившись на задаче, он не обращал уже внимания на валяющиеся трупы людоедов. Одного взгляда на них хватило ему с лихвой. Одетые в неописуемое тряпье, грязные, небритые, со свалявшимися волосами, людоеды не были похожи на людей. Они источали зловоние до того сильное, что Грина даже на расстоянии подташнивало, когда ветерок доносил до него их запах. О том, чтобы проверить их карманы, не было и речи.

— Мне лучше, стимулятор начал действовать, — поднял голову Денис. — Что делаем?

— Я знаю, что делать! — воскликнул Грин, и добавил, как будто Денис мог куда-то деться: — Жди здесь.

Грин прошел по парков, пока не увидел справа подъезд. Дверь была закрыта. Грин осмотрел замок, и приставил к нему ствол винтовки, но не выстрелил. Он вдруг подумал, что может получить свою же пулю рикошетом. Отойдя метров на десять от двери, Грин тщательно прицелился, и выстрелил. В замок он попал со второго раза. Для верности выстрелил еще, чтобы уж наверняка.

— Что там такое? — услышал Грин встревоженный голос Дениса.

— Я дверь открываю, — крикнул в ответ Грин, и ударил в дверь ногой. В замке заскрипело, дверь зашаталась. Грин налег плечом, и влетел в подъезд. Путь в дом был открыт. Грин вернулся к Денису.

— Ну что, пробуем? — спроси он. Денис кивнул, и повел вокруг блестящими глазами. Выглядел он намного бодрее, стимулятор свое дело сделал.

— Репшнур подбери, и ствол мой не забудь, — напомнил Денис Грину. Грин засунул в рюкзак веревку, оставив остальное содержимое на земле, подобрал винтовку, и повесил на плечо. Грин понял, что Денис уже и сам сообразил, что тот задумал — подняться в дом, и забаррикадироваться в квартире Дениса. План простой, не без изъянов, конечно, но ничего другого не оставалось: Денис в таком состоянии далеко бы не ушел.

— Ну, пробуем, — Грин подошел к Денису, и ухватил того за здоровую руку. С огромным трудом Денис смог встать на здоровую ногу. Грин перекинул руку Дениса себе за плечи, и тот повис на Грине, так, что Грин покачнулся.

— Больно, ччерррт! — скривился Денис.

— Все, идем. Вот так, осторожно, шажками… — ковыляя, они преодолели расстояние до подъезда. Когда они вошли внутрь, с улицы долетел многоголосый вой. Людоеды вернулись.

— Быстрее! — поторопил Грина Денис. Впрочем, Грина подгонять было не надо. Со всей возможной скоростью они стали подниматься вверх по лестнице. Один этаж. два… Грин сопел, обливаясь потом, под тяжестью навалившегося на него Дениса. Денис стонал и матерился. Они шли, упорно, шаг за шагом. Третий этаж. Четвертый. Вот и пятый. Снизу, с самого первого этажа по лестнице уже катилось эхо шагов людоедов.

— Ключ, быстрее! — прохрипел Грин. Он прислонил Дениса к стене, и стоял, тяжело дыша.

— В правом кармане штанов, — ответил Денис. Грин достал ключ, и вставил его в замочную скважину. Дверь открылась. Грин подхватил Дениса подмышки, и затащил в квартиру.

— Дверь! Дверь! — напомнил Денис. Грин выпустил Дениса, отчего тот со стоном упал на спину. и прыжком метнулся к двери. Он успел: когда он, выдернув торчащий снаружи ключ, захлопнул дверь, и задвинул защелку, шаги людоедов звучали уже совсем рядом. — Теперь на ключ!

Грин вставил ключ с внутренне стороны двери, и повернул. Он знал эти двери, у них с теткой стояла точно такая же. Дверь была не простая: стальная, и с особым замком. Поворот ключа не просто выдвигал язычок. Сверху, снизу, со всех четырех сторон двери выдвигались стальные штыри, намертво фиксируя ее в проеме. Поэтому оставшимся снаружи людоедам осталось только разочарованно взвыть: добраться до Грина и Дениса они уже не могли. Во всяком случае, пока.

— Слушай, а на кой черт мы поперлись сюда? Могли же этажом ниже, к коллекционеру войти? — спросил с пола Денис.

— Не знаю… Не подумал… — ответил Грин.

— Вот и я тоже… не подумал, — Денис кашлянул. — Ой, больно смеяться. Какие же мы долдоны!

— Ага, — кивнул Грин, и сполз на пол. В этот момент в дверь сильно ударили с той стороны. Грин дернулся, поднял винтовку, но дверь выдержала. Раздалось еще несколько ударов, дверь держала. Грин подошел к двери, глянул в глазок. На площадке толпились людоеды, Грин заметил Вожака. Вожак на его глазах отошел к двери напротив, и с разгона врезался плечом в дверь. Глазок потемнел, дверь снова затряслась.

— Что, съели?! Вот вам, ублюдки, сосите, твари! — заорал Грин. Адреналин бушевал у него в крови, и он кричал во всю глотку, осыпая людоедов площадной бранью. С той стороны двери доносилось рычание и вой — людоеды, услышав крики Грина, обезумели, и остервенело бросались на дверь.

— Кончай, — тихим голосом попросил по-прежнему лежащий на полу Денис. Грин опомнился, и подошел к нему.

— Ты как? — спросил он.

— Хреново, — ответил Денис. — Пить хочу.

Грин перенес Дениса на кровать. Дал ему попить, вознеся хвалу Мишкиной лени: если бы не Мишка, сидели бы они сейчас без капли воды. Впрочем, тут же напомнил Грину внутренний голос, без Мишки их бы вообще здесь не было.

— Наши приедут. За нами приедут, ты только держись, — Грин попытался приободрить Дениса.

— Думаешь? — одними губами прошептал Денис.

— Конечно! — с деланной уверенностью воскликнул Грин. Он и сам сомневался в том, что кто-то придет. Коцюба, конечно, не тот человек, чтобы их вот так бросить, да и остальные не хуже. Тот же Райво… Это если они узнают. А если нет?

— Думаешь, твой приятель Мишка расскажет, что мы здесь? — Дениса грызли те же сомнения. Куда они ушли, никто не знал. Мишка мог спокойно вернуться, и сделать вид, что ничего не случилось. Рано или поздно людоеды бы до них добрались, и все было бы шито-крыто. Вызвать помощь они не могли. В падении Денис разбил свою рацию-пятиваттку. Даже если бы она и осталась целой, связаться с кем-то в промзоне было невозможно: они находились за гребнем горы.

— Не знаю, — пожал плечами Грин.

— Вот и я не знаю. Оказался гнидой твой Мишка, — с горечью прохрипел Денис. Грин не стал с ним спорить, и доказывать, что Мишка вовсе не его приятель.

Грин сидел на балконе, и смотрел, как удлиняются тени. Солнце садилось за гору. Внизу, на улице перед домом, туда-сюда сновали десятки людоедов. Несмотря на кажущуюся хаотичность их перемещений, они не спускали глаз с окон квартиры, и с балкона. Стоило Грину выглянуть, как они принимались выть и рычать. Поэтому он сидел в глубине, и не высовывался. У него была мысль пострелять по ним, но он отказался от этой затеи. Незачем тратить патроны. Они еще могут пригодиться. На душе скребли кошки: Денису становилось все хуже. Грин давно перенес его на кровать. Поначалу он бодрился, просил воды, потом стал понемногу затихать. Каждый раз, наведываясь в комнату, где лежал Денис, Грин с затаенным страхом ожидал увидеть, что тот умер. Грин ходил туда-сюда: то на балконе посидит, то в комнату наведается, проверить, дышит ли Денис. Пока Денис дышал, но что будет дальше, Грин не знал. Дверь он забаррикадировал, вытащил из кухни холодильник и подпер, уперев в стену. Набросал стульев, чтобы людоеды, даже если ворвутся, ноги переломали.

На балкон он ходил, чтобы не пропустить помощь. Несмотря на то, что с каждой минутой уходящего дня надежды на благополучный исход было все меньше, Грин старался не унывать. Вскоре совсем стемнело. Закат в Земле Отцов короткий, полчаса — и уже темно. Людоеды с наступлением темноты приободрились. На дверь обрушились новые удары. Похоже, что они приволокли кувалду. Квартира наполнилась звоном. Грин нашел у Дениса в кладовке поминальную свечу, ту, что горит ровно семь дней, зажег ее и поставил в коридоре. Был у него еще импровизированный факел, из намотанной на ручку швабры тряпки, пропитанной машинным маслом, но его Грин оставил на самый крайний случай. Он занял позицию у входа в спальню, держа под прицелом дверь. Времени оставалось немного, еще полчаса, от силы, и людоеды ворвутся. Парадоксально, но с пониманием того, что все кончено, на Грина снизошло спокойствие. Он без суеты приготовился, разложил на полу магазины, рядом факел — тоже оружие, если вдуматься. Надлом, не дававший ему покоя после приключений в туннеле, исчез. Надвигающаяся опасность сделала Грина цельным. Он больше не боялся, и не сомневался. Все стало кристально ясно. За дверью бесновались враги, и все, что надо было сделать Грину, это продать свою жизнь подороже.

Удары следовали один за другим, и дверь стала понемногу прогибаться. Появилась щель, крики людоедов стали слышны гораздо лучше. Ничего человеческого в этих криках не было, за дверью бесновались хищные звери. Грин несколько раз выстрелил в щель. Запахло порохом, выстрелы в закрытом пространстве больно ударили по ушам, заглушив вопли людоедов. Удары на мгновение прекратились, потом возобновились с новой силой.

Внезапно к какофонии звуков добавился новый звук. Грин, поначалу, не обратил на него внимания, но звук становился все сильнее.

— Это же… — пробормотал Грин, и забыв про все, бросился на балкон. Слух его не обманул. Совсем рядом, буквально в паре кварталов ниже, по улице ехало что-то тяжелое и гусеничное. Рев мотора и лязг гусениц приближался. Между домов мелькал свет фар. Грин кинулся назад, схватил факел, и стал поджигать его. Факел загорелся и Грин кинулся назад.

— Мы здесь, мы здесь! — закричал он что было сил, и замахал факелом над головой. — Сюда!

Грин схватил винтовку, и несколько раз выстрелил в небо. Его заметили: свет фар мазнул по домам, машина развернулась и поехала к дому. Грин прикрыл глаза рукой, до того сильно светили фары. Машина остановилась перед домом, и заглушила мотор. Стало тихо. Грин увидел, что это «Жестокая», тяжелый гусеничный бронетранспортер. На броне сидели люди.

— Кто там? — спросил голос, усиленный громкоговорителем.

— Здесь Грин, и Денис! — закричал Грин, и выкинул ненужный больше факел.

— С вами все в порядке? — снова спросил голос.

— Денис ранен! Я в порядке! — ответил Грин.

— Хорошо, сиди там. Мы идем к вам.

Вскоре на лестнице загрохотали шаги. Грин разбирал баррикаду. С заклинившей дверью пришлось повозиться, но, с помощью принесенных инструментов, и эта преграда пала.

— Где раненый? — первой влетела Алина, и кинулась в спальню. За ней точно тень, следовал Габи, а за ними еще люди. В квартире разу стало тесно.

— Больше никого с вами не было? — Грин хотел посмотреть, что там с Денисом, но ему не дали. Огромная фигура, выросшая на пороге, властно развернула его к себе. Грин узнал Медведя.

— Мишка был, — пробормотал он.

— Про Мишку я знаю. Кроме него точно больше никого не было?

— Нет…

— Тогда собирай свою хурду, и марш вниз, в машину! — с этими словами Медведь отвесил Грину подзатыльник. У Грина зашумело в голове. На подзатыльник он не обиделся — понимал, что Медведь прав. Прыгая через две ступеньки, Грин сбежал вниз.

— Живой! Ах ты, засранец! — облапил его стоящий у бронетранспортера Вайнштейн.

Вынесли на носилках Дениса. Был он белее простыни, но глазами хлопал, и даже пытался что-то сказать.

— С ним все будет в порядке? — спросил Грин у идущей рядом с носилками Алины.

— Да, — Алина глянула на Грина неприязненно. — Ты погоди, дома тебя еще головомойка ждет. Еще пожалеешь, что целым вернулся. Такой переполох из-за вас, дурачков.

Алина оказалась неправа. Никакой головомойки Грину не устроили. Когда они вернулись, Коцюбы дома не было. Марина сказала, что они вышли на связь, и сказали, чтобы к ужину их не ждали. Грин в компании Вайнштейна сидел в гостиной, уписывал за обе щеки ужин, когда появились Коцюба в сопровождении Райво, и Ли. Ли тоже состоял в Комитете, и представлял бывших гастарбайтеров, переживших зиму.

— Вайнштейн, ты не поверишь! — сказал Коцюба, зайдя в гостиную.

— Что случилось? — Вайнштейн отложил книгу, и встал со своего любимого кресла в углу.

Коцюба и Райво, похохатывая, рассказали, что толпа бывших рабов пошла громить полицейский участок. Участок в Республике использовался как тюрьма, там сидели наиболее отличившиеся персонажи из окружения Фраймана. Была там и охрана, несколько человек.

— Представляешь, приезжаем мы туда, а там — чуть ли не сто человек у входа. С дубьем, со стволами — полный комплект. И требуют, значит, выдать им преступников, — посмеиваясь, рассказывал Коцюба.

— И ты выдал? — охнул Вайнштейн.

— Нет, конечно. Пришлось встать там, и пообещать, что повесим ублюдков.

— Я думал, они нас на кусочки порвут, — улыбнулся Райво. — А этот отморозок, — кивнул он на Коцюбу. — Встал там с пистолетом, как чертов шериф на Диком Западе, и сказал им, что они пройдут только через его труп.

— Да… — протянул Вайнштейн, и задумался. Потом поднял голову, и сказал, глядя Коцюбе в глаза: — А ведь нам придется это сделать.

— Что именно? — не понял Коцюба.

— Повесить тех людей, вот что.

— М-да, а ведь верно, — посерьезнел Коцюба. — Ну и пусть! И так у нас люди вместо того, чтобы делом заниматься, эту сволоту охраняют.

— Что, без суда? — прищурился Вайнштейн.

— В чем проблема, устроим суд. Материалов у нас, благодаря Профессору, на каждого вагон. И растление малолетних, и убийства, и рабовладение. Даже людоеды настоящие есть.

— Это плохой карма, начинать новое дело с казней, — заметил Ли. В его речи чувствовался акцент. Говорил он медленно и не всегда правильно.

— Мы соберем Комитет, и решим, — ответил Коцюба. — У нас Республика, а не банда. Все будет по закону.

Вышел Мишка, сверкая свежим синяком под глазом. Вайнштейн еще по дороге домой рассказал Грину, что Мишка появился под вечер, грязный, встрепанный и злой. Поначалу он ничего не хотел рассказывать, юркнул в комнату и сидел там тише мыши. Алина, поняв, что с сыном что-то не так, пошла туда, и вытянула из него всю правду — солгать матери Мишка не смог. Когда она услышала, что он бросил в Городе Грина и Дениса — точнее, по версии Мишки, на них напали людоеды, и они разделились, она не сдержалась, и двинула его кулаком по лицу. Ну, а дальше все было просто — она сказала Вайнштейну, Вайнштейн вышел на аварийную частоту, и попросил помощи. Откликнулся Медведь и еще несколько человек. Они сели на бронетранспортер, и поехали на поиски в указанный Мишкой район.

— А вот и наш герой, победитель диких чмуликов, — поприветствовал Мишку Коцюба. — Вам везет, засранцы, что вы уже взрослые, а то б я вас от души выдрал. Пистолетов им захотелось, героям.

— Ну, я со своим разберусь, как выздоровеет. Мало ему не покажется, — поддержал Коцюбу Райво. Грин не знал, куда деваться от стыда. Спасла его Марина.

— Первый час ночи, мужики. Шли бы вы спать, — с этими словами Марина выгнала всех из гостиной, и народ разошелся.

Грин ждал, что на следующий день ему таки устроят головомойку, но случилось то, чего он никак не ожидал. Утром, перед завтраком, заявился Райво. Был он не один, а со своим старшим сыном Робертом. Райво на глазах у всех подошел к Грину, и пожал ему руку.

— Денис нам все рассказал. Молодец, мужик! Теперь ты наш брат. Если захочешь сменить Семью, только скажи. У нас для тебя всегда найдется место.

— Спасибо, — Грин покраснел, и оглянулся на Коцюбу. Коцюба смотрел так, будто впервые увидел Грина. — У меня уже есть Семья.

— Вот, держи, — Райво потянул Грину сумку. Грин полез внутрь, и достал… пистолет. Настоящий, пятнадцатизарядный, сверкающий новизной. О таком он мог только мечтать. К пистолету прилагалась кожаная кобура и ремень. — Заслужил!

Потом Грина отозвал в сторонку Роберт, и сказал:

— Знаешь боулинг в конце Промышленной? Зайди туда как-нибудь вечерком. У нас там клуб. Будем рады. — Про клуб — место, где собиралась молодежь, Грин слышал, но раньше никогда там не был. Кого попало туда не пускали. Слова Роберта означали, что Грина официально признали частью Республики — теперь и сверстники тоже.

Жизнь Грина снова сделала крутой поворот. Теперь он был не один, у него была Семья, и друзья. Больше того — у него была Республика. Психологического надлома больше не было. Переступив через страх, он стал другим человеком. Впервые за многие годы он смотрел в будущее с оптимизмом. Как бы ни повернулись события, больше он не будет щепкой, плывущей по течению. Отныне все было в его руках.

— Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем, — пропел Вайнштейн невесело. Был он трезв и сосредоточен. — Думаю, Ли был прав. Начинать с такого — плохая карма…

Грин с Вайнштейном шли вместе со всеми за грузовиком. Вайнштейн, как истинный социопат, держался в стороне от толпы. Грин шел рядом с ним. Вернее было бы сказать, что толпа шла за грузовиком, а Вайнштейн и Грин — за толпой. В кузове грузовика с мешками на голове стояли приговоренные. Задний борт был откинут. Грузовик остановился под фонарем. Когда-то оживленная междугородная трасса освещалась. Фонари были высокие, как раз то, что надо. С фонарей свисали заранее приготовленные веревки с петлей на конце. Предвкушая зрелище, люди в толпе засвистели и заулюлюкали. Славик, младший сын Медведя, габаритами не уступавший отцу, за связанные за спиной руки поднял одного из приговоренных. Медведь накинул ему петлю на шею. Стоящий рядом Коцюба нашел в кожаной папке бумагу, поднял на уровень глаз, и стал зачитывать громким голосом:

«Именем Республики! В соответствии с решением суда присяжных, Шмуэль Аронович, тридцати восьми лет, был признан виновным по следующим пунктам обвинения: рабовладение, убийство и соучастие в убийстве, растление малолетних, и прочие поступки. Суд определил вышеупомянутому Шмуэлю Ароновичу наказание в виде смертной казни через повешение. Приговор будет приведен в исполнение сегодня, на ваших глазах, дабы показать силу и справедливость закона Республики. Да здравствует свобода, да здравствует справедливость, да здравствует Республика!». Речь Коцюбы толпа встретила одобрительным гулом. Приговоренный стал извиваться, пытаясь сбросить петлю, но Медведь не дал. Коцюба махнул рукой, сидящий у кабины Славик хлопнул ладонью по крыше, и грузовик тронулся с места. Приговоренный шагнул, пытаясь удержаться на ускользающей поверхности, но без толку — ноги соскользнули, и тело заплясало в воздухе. Толпа разразилась свистом и улюлюканьем, наблюдая, как сучит ногами в воздухе повешенный.

Грузовик двинулся дальше, толпа потекла за ним. Люди старательно обходили повешенного, тело которого все еще дергалось в агонии. Грин с содроганием увидел, как Эрик, проходя мимо, с наслаждением плюнул в висящего. Не он один — по ногам повешенного стекали десятки плевков. У следующего столба все повторилось. На этот раз вешали какого-то клерка из администрации Фраймана. Тот пытался что-то сказать, но толстая ткань мешков заглушала его слова, превращая речь в невнятное бормотание. Увидев перекошено в радостной гримасе лицо Эрика, Вайнштейн вздохнул. Эрик часто заходил в гости к Вайнштейну, они много разговаривали о политике, о планах на будущее. Вайнштейну Эрик нравился, но как-то, изрядно выпив, признался Грину, что иногда Эрик пугает его до дрожи в коленках.

— Вот она — новая справедливость нового мира, — иронически заметил кто-то у Грина за спиной. Он обернулся, и увидел Бени. Тот стоял, одетый в парадную форму, в начищенных до блеска ботинках. В ботинках отражалось солнце. Знаки различия старшего лейтенанта на плечах сверкали.

— Ты должен быть благодарен, танкист, что не болтаешься сейчас там, — ощетинился Вайнштейн. Правда в его словах была. Бени отстояли с трудом — Грин просил за него, Лена просила, целую депутацию девочек привела. Даже Эрик, и тот, когда его спросили, буркнул: «пусть живет». Зная Эрика, все это восприняли как комплимент. Тем не менее, было время, когда судьба Бени висела на волоске. Даже после того, как Коцюба официально объявил, что претензий к нему нет, люди сторонились Бени. Из центра временного размещения он ушел сразу же, как смог ходить. Насколько было известно Грину, он с женой и детьми вернулся домой.

— Я благодарен, — кивнул Бени. — От всей души благодарен вашей справедливой власти, и лично Коцюбе.

— Ты думаешь, Коцюбе это нравится? — Вайнштейн уловил издевку в словах Бени.

— Мне сказали, что это Коцюба моих ребят расстрелял. Они сдались, из танка вылезли, руки подняли. А он их расстрелял. Наверное, ему это понравилось, — Бени произнес эти слова спокойным голосом, но было видно, что в душе у него все кипит. — Может, и это ему нравится, откуда мне знать?

— Знаешь, танкист, в чем-то ты прав, — ответил Вайнштейн. Грин удивленно вытаращился на него. — Пленных убивать не стоило. Коцюба просто сорвался, такое может случиться с каждым. В любом случае, не тебе его судить.

— Они молодые совсем были, — глядя в сторону, произнес Бени. — Арику, мехводу, и двадцати не было, он до катастрофы добровольцем в армию пошел, в семнадцать.

— Послушай, танкист! Ты хоть знаешь, сколько детей ваши каратели сиротами оставили? У нашего друга Чена — трое детей осталось. Не тебе нас судить! — побагровел Вайнштейн.

— Я не сужу. Просто… ваш новый мир очень похож на старый.

— Ничего ты не понимаешь, танкист! — разволновался Вайнштейн. — Нам дали шанс. Шанс построить общество нового типа, свободное и справедливое. Чмулики, во главе с Фрайманом, хотели нас этого лишить. На штыках твоих карателей они несли нам фашизм. Тебя тот вариант общественного устройства устраивал, потому что ты в нем был не последний человек. А какая участь ждала вот его? — Вайнштейн указал на Грина.

— По моему, это все игра слов, — ответил Бени. — Ты не понимаешь, о чем говоришь. Какой фашизм? Нормальное государство, где есть закон и порядок.

— Все очень просто, бронированный твой лоб, — пустился в объяснения Вайнштейн. — Когда интересы государства ставятся выше интересов личности, это и есть фашизм. Кучка ублюдков захватывает власть, низводит народ до уровня бессловесной скотины, и паразитирует на нем, высасывая все соки. А для баранов, чтобы верили, что в это ни на самом деле управляют государством, выборы. Клоунада раз в четыре года. И сладкие розовые помои с телеэкранов, чтобы поменьше думали. Такое государство построил бы твой Фрайман. Такой порядок. А вы, вояки дубовые, ему бы служили. Уж он бы вам паек отсыпал…

— Так ведь под такое определение подпадает любое государство, — хмыкнул Бени.

— Все ваши государства, по сути, фашистские. Государство — значит, фашизм. Все, кроме нашего! У нас все иначе, нет принуждения, нет власти! Мы не зря назвали его Республикой. Республика означает — общее дело. Мы все вместе строим новое справедливое общество, без паразитов-чмуликов.

— Утопия какая-то получается, — покачал головой Бени. — Не выйдет у вас ничего. Вы идеалисты, в вашем Комитете, а люди у вас обычные. И этих твоих… чмуликов среди ваших полно, просто они до поры себя никак не проявляют. Я успел разобраться в том, как у вас все устроено. Вы — просто кучка хомяков. Отсиделись по норам, на ящиках с тушенкой. Такие новое общество не построят, не тот тип. Слишком вы себя любите. У Фраймана и то больше шансов было. Пока что я не вижу ничего нового — все старое. — Бени кивнул на повешенного. — Да еще под этим флагом… Прекрасный новый мир, и новые люди. Слышишь, как они кричат? — Вайнштейн, услышав из уст Бени свои же мысли, которые только что излагал Грину, крякнул от досады, и промолчал.

За разговором они не заметили, как толпа ушла вперед. Грузовик, тем временем, развернулся и уехал. В кузове остались только Медведь с сыном. Коцюба стоял среди людей, что-то объяснял. Вайнштейн замолчал, отвернулся от Бени, и направился туда. Бени с Грином последовали за ним. Коцюба заметил их приближение, закончил разговор, и протолкался им навстречу.

— Что, Вайнштейн, неприятное зрелище? Ничего, еще одна партия, и все. Медведь за ними поехал. Покончим с этим, и займемся делом, — подбодрил он Вайнштейна, заметив его кислую физиономию. — А, танкист! — Коцюба протянул руку Бени. Бени пожимать руку не стал, и Коцюба опустил ее. — Ну, как знаешь, — пробормотал он, и отвернулся.

— Мы пойдем, Коцюба, — помявшись, сказа Вайнштейн. — Избавь меня от дальнейшего созерцания этой картины.

— Идите, — махнул рукой Коцюба. Вайнштейн широкими шагами направился назад, туда, где они оставили свой квадроцикл. Грин чуть поотстал. Бени поравнялся с ним.

— Ну что, Шими, как жизнь? — спросил Бени.

— Нормально, — ответил Грин.

— Не обижают тебя там? Впрочем, вижу, что не обижают. Смотришься орлом, при оружии. Я за тебя рад. — Какое-то время они шли молча, потом Бени, видимо, собиравшийся с духом, сказал: — Будь осторожен там. Эти люди, у которых ты сейчас живешь, они… В общем, лучше бы тебе от них держаться подальше. Для тебя же лучше.

— Они моя Семья, — ответил Грин, и посмотрел в глаза Бени.

— Быстро же они тебя обработали…

— Меня никто не обрабатывал! — повысил голос Грин. — Они просто приняли меня к себе. Теперь они моя Семья. И другой мне не надо! Они лучше всех! Я никогда… — Грин замолчал, подыскивая слова. — Там я дома, понимаешь? Дома… Я уже и забыл, что такое — дом. — Грин почувствовал, что на глаза у него навернулись слезы. — А теперь я его нашел.

— Ладно, ладно, — Бени махнул рукой. — Ты, главное, знай, что мы тебя примем, если что. С продуктами у нас не очень, но как-нибудь проживем. Нора против не будет. Адрес ты знаешь. Можешь приходить в любое время дня и ночи.

— Спасибо, я запомню, — кивнул Грин. Они дошли до квадроцикла. Бени сел на свой старенький велосипед, и покатил по дороге в сторону Городков. Грин уселся на сиденье квадроцикла за спиной у Вайнштейна. Тот не спешил поворачивать ключ в замке, смотрел вдаль, туда, где вешали очередного приговоренного. Тела висели вдоль дороги, будто отмечая ее. Грину стал не по себе.

— Хоть какой-то плюс от Песца, — пробормотал Вайнштейн себе под нос.

— Какой, Вайнштейн? — не понял Грин.

— Птиц нет. Хотя бы трупы никто клевать не будет, — пояснил Вайнштейн. За зиму погибли все звери и птицы. Даже лес и тот погиб, когда-то зеленая гора была мертва. На складе, где жила Семья, были птицы, голуби, но выжили они только благодаря людям. Переезжая из Города, Семья забрала их собой, и они жили в клетках, в тепле, пока не сошел снег. Теперь они понемногу плодились, из-под крыши доносилось чириканье птенцов. Но пищи для них вне склада по-прежнему не было. На промерзшей на большую глубину земле ничего не росло, даже трава.

— Смотри, Вайнштейн, радуга! — воскликнул Грин. Вайнштейн повернул голову, и увидел, что вдали, где еще не до конца развеялись серые тучи, разноцветной дугой протянулась радуга. В чистом воздухе радуга казалась очень близкой, только руку протянуть.

— Врет все танкист! У нас получится, не может не получиться! — крутанул ручку Вайнштейн, и квадроцикл, треща мотором, унес их в промзону. Туда, где зарождался новый мир. Грина слова Бени заставили задуматься — а таким ли новым будет этот мир? И не окажется ли новый мир копией старого?