Цепная реакция

ЭКСПЕРТ СОБЦОВА

Сообщество человеческое делится на две категории людей: на тех, кто работает на дядю, и на тех, кто работает на себя. «Дядя» — зачастую понятие абстрактное. Им может быть тот, кто работает на себя, выплачивая зарплату тем, кто работает на дядю, а может быть и государство как таковое, — безликая система, чьи интересы обслуживают миллионы дядь и теть — самостоятельных и подневольных.

Людмила Собцова, старший эксперт-криминалист районного управления внутренних дел, принадлежала как раз к той категории граждан, что трудились за полагающуюся им зарплату, соотнося свои потребности и запросы с ее удручающе тесными рамками. Но — ах, как тоскливо сознавать мизерность средств, выделяемых на жизнь скаредной бухгалтерией, необходимость просыпаться по звонку безжалостного будильника, почтительно внимать придиркам начальства, и хиреть в однообразии будней, ожидая скоротечного, как чих, отпуска… И нет выхода из этого круга, коли судьба и природа не дали тебе предпринимательской смекалки или же связей среди властьпридержащих. А потому — тащись, стиснув зубы, по колее карьеры мелкого милицейского служащего… Карьеры, впрочем, отмеченной некоторой привлекательной спецификой, то бишь, чиновной манной социальных льгот. Но что эти льготы — типа бесплатного проезда на автобусе, и то, как говорят, вскоре отменяемого, когда видишь за окном кабинета снующие в изобилии заморские лимузины, набитые прилавки с привлекательной продукцией и непривлекательными ценами на эту продукцию, никак не соотносящиеся с твоей государственной и должной быть уважаемой зарплатой. Какая зарплата! — социальное пособие… И, превосходно зная ее неизменную тощую величину, думаешь, что в субботу, как ни крути, а надо тащиться на оптовый рынок, дабы в очередной раз сэкономить гроши, которые к осени наконец-то воплотятся в новые полусапожки. Дорога на рынок покуда бесплатная, но если транспортники приравняют ментов к гражданским дойным лохам — мечте о полусапожках — копец!

Коммерсанты-транспортники, которых, в свою очередь, окучивают менты-доярки, естественно, от такого своего почина будут испытывать мстительное наслаждение, да и доходы их, с ментов состриженные, компенсируют взымаемую доярками мзду, однако менты столь же разные, как и народ в государстве российском. Есть честные самоотверженные трудяги, умницы и интеллектуалы, есть проходимцы и отпетые мерзавцы, даже маньяки и патологические убийцы — каких только типажей не сыщешь в двухмиллионной армии тех, кто именуется правоохранителями? И каждый живет по-своему. И практически каждый получает «левые» доходы. Но только не те, кто сидит в бухгалтерии, кадрах, прочих вспомогательных службах. Там — нищета. Естественно, руководство тыла — не в счет. Но руководство исчисляется единицами, а подчиненные ему — сотнями. Масштаб, конечно, можно увеличить в обеих категориях, но философия результата от того не изменится.

А значит, ей, Собцовой, в субботу надо растолкать самозабвенно храпящее под боком существо, гордо именующееся мужем, вручить ему тележку на колесиках и удовлетвориться хотя бы той мыслью, что толк от существа, как переносчика тяжестей все-таки есть!

Да, муж ей попался нерасторопный, лишенный какой-либо сметки лежебока с единственным жизненным интересом: глазеть в телевизор.

Уже двадцать лет муж работал фрезеровщиком на оборонном заводе.

С наступлением капиталистической эпохи производство на заводе наглухо застопорилось, специалисты разбежались кто куда, однако десяток ветеранов, не нашедших себе иных стезей, остались, выполняя редкие и нерегулярные заказы и получая зарплату, более похожую на подачку. Таким образом, времени для просмотра телевизионных программ у мужа Людмилы имелось в избытке.

Роптать на инертность супруга было бессмысленно: фрезеровщик владел лишь единственной благоприобретенной специальностью, способов зарабатывания денег из воздуха не ведал, в потребностях своих был неприхотлив, как верблюд, столь же невозмутим, и умел, подобно данному жвачному животному, обильно плевать — в переносном, конечно, смысле, на все несуразности экономически неблагополучного бытия.

Раздражение на мужа Людмила выплескивала постоянно, грозила разводом, однако понимала, что развод — дело пустое. Способностью к материнству судьба ее обделила, зато наградила плоским рябоватым лицом, носом-уточкой, редкими рыжими волосами и кривоватыми нижними конечностями.

Роман с фрезеровщиком, начавшийся двадцать лет назад, был, что говорить, единственно успешным как в плане брачной перспективы, так и перспективы вообще. А прошедшие годы внесли дополнительные коррективы в телосложение, черты лица и прическу, скрытую с недавней поры синтетическим париком. Впрочем, какие там коррективы? Сплошные деформации…

Так что безответный, непьющий, и мало смущающийся каких-либо деформаций муж, Людмилу в принципе устраивал. Вот бы еще денег… Но вопрос их добывания, как понимала она, относится исключительно к ее персональной инициативе и сообразительности.

Начальница Людмилы — майор Зинаида Башмакова заглянула в кабинет подчиненной под вечер. Присела на край письменного стола; болтая ногой, на икре которой сизо просвечивали сквозь колготки узлы уродливо вспученных вен, открыла сумочку, вытащила пачку сигарет. Закурив, спросила:

— Деньги из «обменки» посмотрела?

— Только сегодня принесли, когда же успеть?..

Деньги, в долларовом эквиваленте составлявшие около пятидесяти тысяч, привезли в экспертно-криминалистический отдел для исследования из управления по экономическим преступлениям, изъяв мешок дензнаков в проштрафившемся пункте обмена валюты.

— Есть к тебе дело, Люд, — доверительно промолвила Башмакова. — Можно очень хорошо заработать… На ровном месте.

— Ну…

Начальница поерзала целлюлитным задом на письменном столе, вытащила, состроив недовольную гримасу, канцелярскую скрепку из-под плотно обтянутой форменной юбкой ягодицы. Настороженно взглянув на дверь, продолжила на доверительном полушепоте:

— У меня сестра тоже в пункте обмена… Ну вот. Давай завтра к ней с этим мешком… Курс растет… Понимаешь? Махнем рубли на доллары, протянем месячишко, а потом опять поменяем. Навар — пополам.

— А протянем месячишко? — засомневалась Людмила.

— Протянем! — Зинаида уверенно ткнула сигаретой в щербатое дно алюминиевой пепельницы. — С УЭП договорюсь: завал работы, то-се…

Людмила задумчиво посмотрела на стальной шкаф-сейф, где хранился искомый мешок. Мелькнуло:

«А почему бы действительно»…

— А то жулики каждый день по такому тюку загребают, а у меня вон… — Зинаида, вывернув ногу, продемонстрировала эксперту серую, с ветхими краями проплешину на подошве босоножки. — На улицу скоро не выйти… Да и у тебя… — Кивнула на старенькие туфельки подчиненной. — В таких уже не хоронят, а ты вот…

— Так ведь одна кручусь… — горестно вздохнула Людмила. — От моего-то какой толк? Ни украсть, ни покараулить… Живет на белом свете, как алоэ в горшке…

— Ну, толк не толк… — произнесла начальница задумчиво. — Знаешь, принца всю жизнь прождать можно. А мужик каждый день нужен! Ты судьбу не кори! На меня глянь… Уже десять лет в одиночку… Да еще с лоботрясом великовозрастным! Вчера из милиции вызволяла…

— Чего натворил?

— Поперся с приятелем на какой-то диспут по изгнанию нечистой силы. Вырядились: приятель Иисусом Христом, а мой — дьяволом! С хвостом и с рогами! Ну и задержали придурков! Иисуса, правда, выпустили, а моего олуха в клетку засунули, и, если б не я, то на штраф бы точно устроился. И ладно бы спасибо матери сказал, так нет, всю дорогу орал: почему, мол, дискриминация прав?! Ну ладно, опечатывай ящики и — по домам.

— Я тогда задержусь, посмотрю быстренько деньги, — засуетилась Людмила. — Чтобы с самого утра поменять… Курс ведь скачет, как конь ретивый…

— Ну, давай, давай…

Оставшись одна, Людмила механическим жестом вытряхнула из пепельницы в корзину для бумаг начальственный окурок и призадумалась.

Финансовая операция, предложенная ей Башмаковой, с каждой минутой казалась все более простой и привлекательной. Кроме того, вряд ли стоило отказывать Зинаиде даже в том случае, если бы в махинации присутствовал какой-либо элемент риска — начальница была дамой жесткой и злопамятной.

В отдел они пришли работать шесть лет назад, сразу сдружились, но когда Зинаиду повысили и перевели на должность начальника отдела, дружба дала стремительно растущую трещину.

Никаких ожидаемых поблажек от подруги Людмиле не перепало; напротив, та неустанно отчитывала ее за опоздания, устраивала выволочки за малейшую небрежность, и выражала откровенное возмущение, если подчиненная без предварительного доклада заглядывала в ее кабинет. А около недели назад, подкараулив Людмилу, решившую затянуть обеденный перерыв для похода по магазинам, высказалась в том духе, что нерадивому эксперту, видимо, стоит всерьез подумать о перемене места работы…

Так что сегодняшнее предложение Зинаиды несло в себе двойную выгоду, ибо общая махинация повяжет их деловыми тайными узами. А там, глядишь, приволокут на экспертизу новый мешок…

Домой Людмила вернулась в прекрасном расположении духа. Тупо покачивающийся в кресле муж, сосредоточенно глазевший в пестрые пятна экрана и то и дело щелкающий пультом, привычного раздражения у нее не вызвал — ну, таким уродился, что поделать…

А утром следующего дня на машине приятеля Зинаиды она отправилась в указанный пункт обмена валюты.

Обмен произошел без проволочек.

Увесистый мешок сомнительных российских купюр преобразовался в пять аккуратных пачек американской достопочтенной валюты, уместившихся в сумочке Людмилы.

А буквально через полчаса она положила в служебный сейф эти пять пачек — ровно пятьдесят тысяч долларов.

Курс в этот день повысился всего лишь на одну копейку, но впереди было еще минимум тридцать дней, и Людмила очень непатриотично и весьма горячо желала отечественным дензнакам самого что ни на есть катастрофического обесценения!