Глава IX Скованная вера

ир Норин и Эвиза Танет, прилетевшие в Кин-Нан-Тэ, застали целое войско «лиловых». Гора обломков рухнувшей башни была уже разобрана, трупы «оскорбителей» убраны, оставшиеся в живых исчезли.

Тела трех землян лежали на кладбище в беседке из красного камня. Тивиса и Тор так и не разомкнули объятий. Уцелевшие лица их сохранили отражение предсмертного порыва безграничной нежности. Гэн Атала смогли узнать лишь по скафандру.

Эвиза и Вир освободили их от защитной одежды, которую исследователям так и не пришлось снять, и приступили к обряду погребения. Сильнейший разряд из СДФ – и на каменной плите остались лишь контуры тел, обозначенные слоем тонкого пепла. В немой печали Эвиза и Вир собрали и смешали золу: погибшие земляне сливались в последнем братстве.

Урну из платины и три СДФ со следами неудачных попыток взлома на колпаках доставили на «Темное Пламя».

Родис получила приглашение Совета Четырех. Владыки планеты выражали ей соболезнование по поводу гибели трех гостей с Земли. Случайно или намеренно Совет собрался в черном зале, прозванном землянами Залом Мрака.

Родис, бесстрастная и неподвижная, стоя выслушала краткую речь Чойо Чагаса. Председатель Совета Четырех, очевидно, рассчитывал на ответ, но Родис молчала. Никто не решился нарушить тревожную тишину. Наконец Фай Родис подошла к Чойо Чагасу.

– Я многому научилась на вашей планете, – сказала она без аффектации, – и теперь понимаю, как может лгать человек, принужденный к тому угрожающим положением. Но почему лжет тот, кто облечен могуществом великой власти, силой, какую дает ему вся пирамида человечества Ян-Ях, на вершине которой он стоит? Зачем это? Или вся система вашей жизни так пронизана ложью, что даже владыки находятся в ее власти?

Чойо Чагас встал, побледнев, и, растянув плотно сжатые губы, процедил:

– Что?! Как вы смеете…

– Руководясь достойными намерениями, я смею все. Вы заверили меня, что самолеты посланы, и напомнили, что ваши приказы исполняются неуклонно. На второе обращение вы ответили, будто самолеты задержаны бурей и пробиваются сквозь нее. Невежество в планетографии Ян-Ях заставило меня поверить, но Гэн Атал и Тор Лик обследовали атмосферу, разгадали обман и успели перед гибелью предупредить нас.

Родис умолкла. Лицо Чойо Чагаса исказилось. Он крикнул фальцетом на весь зал:

– Ген Ши!

– Слушаю, великий председатель!

– Выяснить, кто вел самолеты, кто сообщил про бурю и кто командовал операцией. Всех сюда! Я сам проведу расследование.

– Прошу вас, председатель Совета! – Фай Родис сложила ладони и склонила голову. – Не нужно больше жертв – их и так много. Ваши стражи убили много людей в городе Кин-Нан-Тэ, а мы, – Родис впервые дрогнула, – потеряли близких.

– Вы не понимаете, – со злобой возразил Чойо Чагас, – те, кто виноват, обесчестили меня. Совет, всех нас, представив лжецами и лицемерами!

– Что же изменится, если их казнят?

– Все! Нарушители приказа понесут кару, вы убедитесь в истинности наших намерений и правдивости лица.

Фай Родис задумчиво посмотрела на Чагаса. Немой укор Фай Родис стал нестерпим для владыки Торманса. Он опустился в кресло, неловко согнувшись, и, махнув рукой, распустил Совет.

Фай Родис поднялась по лестнице в «земное» крыло дворца, готовясь к трудному разговору с Гриф Рифтом. Командир настаивал на беседе вдвоем. Родис понимала, что эта просьба вызвана лишь желанием сосредоточить всю свою волю на ней одной.

Они оказались лицом к лицу, как если бы Родис вошла и села в пилотской кабине между стеной и пультом. Невидимая граница контакта фронтальных сторон стереопроекций заключала в себе все разделявшее их расстояние. Рифт и Родис, как все земляне с развитой и тренированной психикой, понимали друг друга почти без слов – слова служили лишь подтверждением чувств.

И, встретив взгляд Гриф Рифта, с укором созерцавшего «сигналы жизни» – зеленые огоньки, которых осталось лишь четыре, – Фай Родис твердо сказала:

– Это невозможно. Рифт. Бегство, отступление, называйте это как хотите, невозможно. Невозможно после того, как мы посеяли надежду, после того, как эта надежда начала вырастать в веру!..

Командир звездолета тяжело поднялся. Сжимая большие руки, чуть горбясь, он не отрываясь смотрел в зеленые глаза женщины, которую нельзя было не любить. Потом он выпрямился, расправил грудь. Все его существо выражало возмущение.

– Проклятая планета не стоит и тысячной доли наших потерь. Здесь ни к чему хорошему еще не готовы! Мы не можем допустить таких жертв! – Рифт показал рукой в сторону погасших навсегда «сигналов жизни».

Родис подошла к самой границе, разделявшей их проекции.

– Успокойтесь, Гриф, – мягко и тихо сказала она, поднимая к нему печальное лицо. – Мы оба, посвященные в знание, о каком нет и понятия здесь, не можем жить и быть свободными, пока есть несчастные. Как переступить порог высшей радости, когда тут целая планета в инферно, захлестываемая морем горя? Что против этого моя жизнь, ваша и всех нас? Спросите у моих трех спутников!

– Я знаю, что они скажут, – овладев собой, ответил Гриф Рифт, глядя мимо Родис. – Они скажут, что само присутствие их необходимо, что оно дает людям Торманса мечту и веру и этим объединяет в стремлении к цели.

– Вот вы и ответили. Рифт! Вы знаете, чем дольше мы здесь, тем лучше для них. При всем нашем несовершенстве для них мы живое воплощение всего, что несет человеку коммунистическое общество. Если мы убежим, то тогда гибель Тивисы, Тора и Гэна действительно будет напрасной. Но если здесь образуется группа людей, обладающих знанием, силой и верой, то тогда миссия наша оправдана, даже если мы все погибнем.

– Легенда о семи праведниках. Но вся планета – не городок, а нас слишком мало! – сумрачно усмехнулся командир звездолета.

– И снова вы забываете, что с нами Земля, ее знания, ее образ в столь успешно демонстрируемых вами стереофильмах. Прибавьте наши лекции, и рассказы, и нас самих. Скоро Чеди, Вир и Эвиза уйдут в город, если мой разговор с владыкой будет успешным.

– Вам говорил Таэль, что чиновники Совета возмущены демонстрацией фильмов? – спросил Гриф Рифт.

– Нет еще. Я ожидала этого. Надеюсь справиться с владыками, чтобы они не повредили тем, кто смотрел и будет смотреть. И не стойте так деревянно, милый!

Гриф Рифт беспомощно развел руками, избегая взгляда Родис. Вдруг он заметил позади нее на стене красочные контуры каких-то изображений: раньше их не было. Родис передвинула фокус экрана, а сама отступила в сторону.

Вся стена ее комнаты была расписана яркими грубоватыми красками Ян-Ях. Только что завершенная фреска, как сразу понял Гриф Рифт, символизировала восхождение из инферно.

По жутким обрывам, помогая друг другу, из последних сил карабкались люди. Внизу, на жирной траве, толпилось разнородное сборище, презрительно показывая на покрытых потом, жалких и бледных скалолазов. Поодаль стояли группки уверенных в своем превосходстве, смотревших отчужденно и равнодушно.

Трагически безнадежным казался этот подъем. Высоко вверху, почти на гребне стены, охватывавшей привольную низину, острым клином выдавался выступ – последняя ступень подъема. Голубое сияние поднималось из тени, отражаясь в скале. На самом краю выступа, скованная блестящей цепью, на коленях стояла женщина, кисти ее рук с жестокой силой были подтянуты к спине третьим оборотом цепи, охватившим живот и правое бедро. Звенья цепи вдавливались в нагое тело, чуть прикрытое на спине черной волной волос. Связанная, лишенная возможности протянуть руки карабкающимся и даже подать ободряющий знак, все-таки она была символом: непоколебимая уверенность знания! Словно она сконцентрировала в себе все радости утешения и надежды. Скованная Вера казалась независимой и свободной, будто бы не было жестоких пут, смерти и страдания. Случайно или намеренно Скованная Вера походила на Чеди…

– Зачем это здесь? – усомнился Гриф Рифт. – Поймут ли?

– Поймут, – уверенно сказала Родис, – я хочу оставить во дворце память о нас.

– Они уничтожат!

– Может быть. Но до того ее репродукции разойдутся по планете.

– Вы оказываетесь сильней меня всякий раз… – Рифт, замолчав, посмотрел на Родис как перед разлукой.

Та склонилась к самой границе фокуса, повела рукой успокаивающе и нежно.

– Мне стала сниться Амрия Мачен, высочайшая гора Азии. На горном плато, где роща гималайских елей граничит с безлесным холмом, стоит буддийский древний храм – приют для усталых. В этом храме – месте отдыха и размышления перед властным порывом гор к небу – на рассвете и в предзакатные часы звучат огромные гонги цвета чистого золота из танталово-медного сплава. Протяжные могучие звуки устремляются в бесконечную даль, и каждый удар подолгу разносится в окружающей тишине.

Такое же ощущение вызывают звонницы древних русских храмов, восстановленные и снабженные титановыми колоколами. Эти серебристые колокола звенят столь же долгими нотами особенно чистого тона, притягивающими издалека волшебным неодолимым зовом. И будто я бегу на этот зов сквозь редкий утренний туман в серебре рассвета… а здесь рассвет приносит угрюмое напоминание незавершенного. И бежит лишь время…

Родис быстро простилась и выключила ТВФ.

В соседней комнате Эвиза Танет критически осматривала Чеди и Вир Норина, одевшихся для выхода за пределы садов Цоам, вниз, в гущу жизни столицы, населенной, по земным понятиям, с невероятной плотностью.

– Не получается, Чеди, – решительно заявила Эвиза, – за километр видна земная женщина. Если здесь народ действительно плохо воспитан, то за вами потянется целая толпа.

– Ну, а как вы?

– Я не намерена бродить по улицам в одиночестве, как вы с Норином, меня будут сопровождать местные коллеги. Они снабдят меня специальной одеждой медика, канареечно-желтого цвета. Поэтому с меня достаточно брюк и блузки.

– Выход один, – сказал астронавигатор, – пусть Таэль доставит нас, не привлекая ничьего внимания, к своим друзьям, и те помогут нам одеться.

– Если ему позволят, а нас отпустят. Во дворце ничего нельзя делать без специального разрешения. Это мы хорошо усвоили. – Чеди засунула руки за поясок, отвела назад плечи и состроила гримасу высокомерного недоброжелательства, свойственную всем «змееносцам» Торманса. Получилось так похоже, что Вир и Эвиза улыбнулись, немного рассеяв редкое для землян состояние жестокой печали, навеянное трагедией в Кин-Нан-Тэ.

Люди Эры Встретившихся Рук не страшились смерти и стойко встречали неизбежные случайности жизни, полной активного труда, путешествий, острых и смелых развлечений. Но бессмысленная гибель трех друзей на жестокой планете переносилась тяжелее, чем если бы это случилось на родине.

Не слишком ли мало их на Тормансе? Нет, если поразмыслить. Небольшой группе проще завязать контакт с людьми планеты, легче почувствовать ее психическую атмосферу, найти правильную манеру поведения и глубже понять тормансиан. Большая экспедиция отгородилась бы от мира Ян-Ях своим бытом и бытием. Понадобились бы десятки лет, пока два мира братьев по крови, но столь непохожих по своим представлениям и ощущению мира, открылись бы друг другу. Они правильно поступают, что бросаются в человеческое море Ян-Ях и растворяются в потоке ее жизни.

Подобные мысли заставляли землян тренировать себя в особенно суровой концентрации сил и чувств.

Их осталось четверо, скорее трое, для того чтобы осуществлять контакты с народом Торманса, Родис остается пленницей во дворце, и ее большая душевная сила не придет в соприкосновение с людьми Ян-Ях. Вероятно, этого и хочет избежать дальновидный Чойо Чагас. Неизвестно, разрешит ли он им жить в городе?..

Об этом и говорили Чеди, Вир и Эвиза, когда Родис вошла к ним. Родис побледнела от бессонных ночей у картины, которой она старалась отвлечь себя.

Эвиза показала на кресло, но Родис отрицательно покачала головой.

– Здесь и так слишком много сидят, как бывало у нас на Земле, когда человек – бегун и путешественник по природе – прочно уселся за столы или в кресла транспортных машин, отяжелив тело и разум.

– Что ж, верно, – согласилась Эвиза, думая о своем, и неожиданно спросила: – Фай, вам не кажется, что эту планету уже невозможно поднять из инферно? Что болезнь зашла слишком далеко, отравив людей испорченной наследственностью – дисгеникой? Что люди Торманса уже не способны верить ни во что и заботятся лишь об элементарных удовольствиях, ради которых они готовы на все? – Эвиза вопросительно посмотрела на Родис, та ободряюще кивнула, и Эвиза продолжала: – Если по планете бродят одичалые толпы, если пустыни наступают, съедая плодородные почвы, если израсходованы минеральные богатства, если деградация во всем и особенно в душах людей, то чем, какой силой они поднимутся? Когда женщинам Торманса три века назад предложили ограничить деторождение, они расценили это как посягательство на священнейшие права человека. Какие права? Не права, а обычные инстинкты, свойственные всем животным, инстинкты, идущие вразрез с нуждами общества. И до сих пор здесь не могут понять, что свобода может быть лишь от великого понимания и ответственности. Никакой другой свободы во всей вселенной нет. Тормансианам вовсе не важно знать, что их дети будут здоровы, умны, сильны, что их ждет достойная жизнь. Они подчиняются минутному желанию, вовсе не думая о последствиях, о том, что они бросают в нищий, неустроенный мир новую жизнь, отдавая ее в рабство, обрекая на безвременную смерть. Неужели можно ожидать, что ребенок родится великим человеком, зная, что такая вероятность ничтожно мала? Разве можно так легкомысленно относиться к самому важному, самому святому?

Родис поцеловала Эвизу.

– Серьезные вопросы, Эвиза, возникали и у нас дома. В критическую эпоху Эры Разобщенного Мира, при начинавшемся крушении капиталистической европейской цивилизации, антропологи обратили внимание на индейцев хопи, обитавших в пустыне, на юго-западе Северной Америки. Они жили в условиях гораздо худших, чем на Тормансе, и тем не менее создали особое общество, по многим признакам близкое к коммунистическому, только на низком материальном уровне. Ученым ЭРМ хопи казались примером и надеждой: свободные женщины, коллективная забота о детях, воспитание самостоятельной трудовой деятельностью с самого раннего детства привели хопи к высокой интеллигентности и психической силе. К удивлению и смущению ученых-европейцев, после пятнадцати веков обитания в условиях трудных и суровых способности у детей хопи оказались выше, чем у одаренных белых детей. Поражали их высокая интеллигентность, наблюдательность, сложное и отвлеченное мышление. Естественно, из них вырастали люди, похожие на современных землян, серьезные, вдумчивые и очень активные, руководствовавшиеся не внешними соблазнами и приказами, а внутренним сознанием необходимости. Физически хопи также были совершеннее окружающих народов. Я помню фотографию одной девушки, она очень походила на Чеди…

– Следовательно, нищета Торманса не помешает восхождению? – оживившись, спросила Чеди.

– Я убеждена в этом, – решительно сказала Родис. – Что касается генетики, то сопоставьте период порчи генофонда с накоплением здоровых генов во время становления человека на нашей планете: несколько тысяч лет – и три миллиона. Ответ ясен.

– А что делать с безнадежно испорченной психологией? – спросила Эвиза.

– Вы повторяете ошибку психологов ЭРМ, в том числе и знаменитого тогда Фрейда. Они принимали динамику психических процессов за статику, считая постоянными, раз навсегда «отлитыми» особые сущности вроде «либидо» или «ментальности». На самом деле реально существуют лишь импульсные вспышки, которые легко координировать воспитанием и упражнением. Когда поняли эту простую вещь, начался поворот от психологии собственника и эгоиста капиталистического общества к коммунистическому сознанию. Неожиданно оказалось, что высокий уровень воспитания творит чудеса в душах людей и в устройстве общества. Пошла триггерная реакция – лавина добра, любви, самодисциплины и заботы, сразу же поднявшая и производительные силы. Люди могли бы предвидеть свой взлет, если бы вдумались, как сильны непередаваемо прекрасные предчувствия юности – доказательство врожденной красоты чувств, которую мы носим в себе, очень мало реализуя ее в прежние эпохи.

– Но ведь здесь отсутствует вера в людей, в лучшее будущее! – вступился за Эвизу астронавигатор.

– Вот потому тормансиане и пришли к мистицизму, – сказала Родис. – Когда человеку нет опоры в обществе, когда его не охраняют, а только угрожают ему и он не может положиться на закон и справедливость, он созревает для веры в сверхъестественное – последнее его прибежище. В конце Эры Разобщенного Мира мистика усилилась и в тираниях госкапитализма и в странах лжесоциализма. Лишенные образования, невежественные массы потеряли веру во всемогущих диктаторов и бросились к сектантству и мистицизму. Новый поворот исторической спирали вернул большинство человечества к атеизму познания. Если провести аналогию, то сейчас самый выгодный момент, чтобы в народе Торманса поселилась новая, настоящая вера в человека.

– Когда на Земле распространился мистицизм? – спросила Эвиза.

– В синем цикле семнадцатого круга. Историки для тех времен пользуются периодизацией, принятой в хрониках монастыря Бан Тоголо в Каракоруме. Уединившиеся там летописцы беспристрастно регистрировали мировые события ЭРМ, пользуясь двухполосной системой сопоставления противоречивых радиосообщений. Удаленность буддийского монастыря – причина, почему там сохранились летописи, – в те времена множество исторических документов в других странах погибло. В Бан Тоголо уцелела самая полная хронология, и мы пользуемся ее календарем.

– Великое сражение Запада и Востока, или битва Мары, было тоже в семнадцатом круге? – спросила Чеди.

– В год красной, или огненной, курицы семнадцатого круга, – подтвердила Фай Родис, – и продолжалось до года красного тигра.

– Забавная хронология! – сказала Эвиза. – Звучит архаически нелепо.

– Она не так уж нелепа, как кажется на первый взгляд. Каждый круг соответствует средней продолжительности человеческой жизни и потому воспринимается не только разумом, но и чувствами.

– А в Бан Тоголо сохранились летописи более раннего периода? – спросила Эвиза.

– Они уходят далеко в глубь времен, за Эру Смешения Формаций.

– В Темные Века? Тогда они приходятся между пятым и тринадцатым кругами. ЭРМ началась в пятнадцатом, – произвела быстрый расчет Чеди.

– А кончилась в черном цикле семнадцатого круга, – добавила Родис.

– Не пора ли прекратить изыскания, в каком бы круге мы ни находились? – предложила Эвиза. – Мы замучили Фай.

– В год синей лошади пятьдесят первого круга, – рассмеялась Родис. – Пойдемте ко мне. Мы много размышляли в последнее время. И даже забываем потанцевать…


Спустя неделю к Родис явился посланец Чойо Чагаса – сам начальник «лиловых» Ян Гао-Юар, или в сокращении Янгар, крупный человек с резкими чертами большого лица. Одно его имя заставляло инженера Таэля опасливо оглядываться.

Из-под приспущенных, словно в утомлении, век пристально, в упор смотрели ясные, ничего не выражающие глаза хищной птицы, безжалостные и неустрашимые. Впоследствии инженер Таэль объяснял, что начальник «лиловых» всегда смотрит прицеливаясь. Он был знаменитый на всю планету стрелок из пулевых пистолетов, какие имели офицеры стражи и сановники Ян-Ях.

Дерзко разглядывая гостью с Земли, впервые увиденную вблизи, Янгар передал приглашение владыки.

Фай Родис обещала прийти через несколько минут, но начальник «лиловых» не уходил.

– Мне приказано сопровождать.

– Я знаю дорогу в зеленый кабинет.

– Не туда! И мне приказано сопровождать!

«Обстоятельства изменились», – подумала Родис. Войдя к себе в комнату, она замерла на несколько минут, чтобы сосредоточиться и собрать энергию…


Начальник «лиловых» шел на шаг позади, не давая Фай Родис испытать его психическую стойкость.

Чойо Чагас, ожидая их, расхаживал по красным коврам. Высокие и узкие окна пропускали мало света, создавая любимый тормансианами розоватый полумрак. Владыка на этот раз не предложил гостье сесть. Родис, не увидев подходящей мебели, скрестив ноги, опустилась прямо на ковер. Чойо Чагас поднял брови, знаком отпустил Янгара и, пройдясь взад-вперед по залу, остановился перед Родис, подозрительно и гневно глядя на нее сверху вниз.

– Мы показывали фильмы только тем, кто жаждал знания, преодолевая неудобный путь до звездолета и риск быть захваченными вашими кордонами, – сказала Родис, не дожидаясь вопроса.

– Я запретил общественный показ! – с расстановкой проговорил владыка. – И предупредил, чтобы вы не вмешивались в дела нашей планеты!

– Общественного показа не было, – жестко ответила Родис. – Исполняя ваше желание, мы не демонстрировали фильмов всей планете. Вероятно, у вас есть на это причины?

– Я запретил показывать кому бы то ни было!

– На это не имеет право ни одно государство, ни одна планета во вселенной. Священный долг каждого из нас – нарушать такое беспримерное угнетение. Кто смеет закрывать мыслящему существу путь к познанию мира? Фашистские диктатуры прошлого Земли и других миров совершали подобные преступления, причиняя неимоверные бедствия. Поэтому когда в Великом Кольце обнаруживают государство, закрывающее своим людям путь к знанию, то такое государство разрушают. Это единственный случай, дающий право на прямое вмешательство в дела чужой планеты.

– Может ли судить какое-то там Кольцо о конкретном вреде или пользе в чужой жизни! – в бешенстве крикнул Чойо Чагас.

– Не может. Но запрет познавать искусство, науки, жизнь других планет недопустим. Для того чтобы установить с вами дружеские отношения и понимание, мы сделали уступку, не требуя всепланетного показа фильмов.

Чойо Чагас издал невнятный звук и быстрее прежнего заходил по залу.

– Мне жаль, – тихо сказала Родис, – что вы не оценили стереофильмов, привезенных нами. Они, в противовес гнетущему аду, собранному вашими предками там, внизу, доказывают конечную победу человеческого разума.

– Но контроль? Кто поручится за полную безвредность ваших фильмов? Это пропаганда чужих идей! Обман!

– Коммунистическое общество Земли не нуждается ни в пропаганде, ни в обмане. Поймите, владыка планеты! – Родис вскочила на ноги. – Зачем это Земле? Вы умный человек, как бы ни ограничивали вас диктаторские условия! Неужели вы не чувствуете, что наше единственное желание, до того как мы тронемся в обратный путь, как можно больше отдать вам, помочь вашим людям найти путь к иной жизни… безвозмездно! Нет выше радости для человека, чем отдавать и помогать, поймите же!

Она держала перед лицом сцепленные в порыве руки и замерла в полушаге от Чойо Чагаса, наклоняясь вперед, как воспитательница или мать тупого ребенка.

Страстная убедительность слов Фай Родис произвела впечатление на владыку. Он глубокомысленно уставился в пол и молча повел Родис в обычное место их встреч – в зеленую комнату с черной мебелью и гадальным шаром из горного хрусталя. Там он взял свою трубку и потянул из нее дым с резким запахом, уже знакомым Родис.

– Люди, – сказал Чойо Чагас, прикрывая веками узкие свои глаза, – тени, не имеющие значения в истории. Живут только их дела. Дела – это гранит, а жизни – песок. Таково древнее изречение…

– Оно знакомо и мне – от наших общих предков… Но вспомните, что толпа и властитель – диалектическое единство противоположностей – раздельно не существуют. И обе стороны невежественные, садистски жестокие, озлобленные друг на друга, особенно когда назревает противоречие социальной сложности и духовной нищеты.

– Тогда меня поражает, почему вы так заботитесь о безымянных толпах Ян-Ях? Это люди, с которыми можно сделать все, что угодно! Ограбить, отнять жен и возлюбленных, выгнать из удобных домов. Надо только применить старый, как наш и земной мир, прием – восхвалять их. Кричите им, что они велики, прекрасны, храбры и умны, и они позволят вам все. Но попробуйте назвать их тем, что они есть на самом деле – невеждами, глупцами, тупыми и беспомощными ублюдками, – и рев негодования заглушит любое разумное обращение к ним, хотя они живут всю жизнь в унижении куда худшем.

– Вы, очевидно, из фильмов, вывезенных с Земли, усвоили худший из способов управления людьми, – укоризненно сказала Родис. – Но и тогда уже нашими предками применялся другой метод: обращение к здравому смыслу людей, стремление объяснить им причины действий и доказать следствия. Тогда по глубоко заложенному в нас чувству справедливости и ощущению правоты мы сделаем гораздо больше и пойдем на трудные испытания, что и было доказано людьми прошлого. Нельзя выбирать всегда легкий путь – можно очутиться в безвыходном инферно.

– Трудный и плодотворный путь немыслим при большом количестве людей.

– Чем больше людей, тем больше выбор умов, соединенные усилия которых дали Земле ее ноосферу, могучую и чистую. Современный человек – результат слияния различных сходившихся в течение миллионов лет ветвей. Поэтому наследственность его хранит множество психологических сущностей и разница между индивидами очень велика. В этом ключ к совершенствованию и преграда для превращения человечества в муравьиное общество. Слияние различных типов психологических структур, которые всегда будут вести себя по-разному в общем потоке культуры, – величайшее чудо и свидетельство прекрасных качеств человека в направляющих рамках общественного сознания.

– А миллиарды дураков и психопатов, дробящих истину на мелочные откровения и создающих великую путаницу мнений? Один мудрец писал о знании как о жире, засоряющем мозг. Оно у них такое. Зачем им жить, тратя последние ресурсы планеты?

– Вы уже добились неуклонного падения рождаемости среди вашей интеллигенции. Вы стремитесь избавить людей от привязанностей, чтобы превратить их в орудие угнетения и власти! Что ж, это естественный результат тиранического отношения к людям.

– Сведения, полученные от инженера Толло Фраэля! – воскликнул Чойо Чагас, будто уличая Родис. – Кстати, он знал о передачах стереофильмов?

Тошнотворное чувство необходимости лгать подступило к Родис. В мире Торманса неуклонное соблюдение законов Земли всегда могло привести к тяжелым последствиям.

– Я давно догадалась, что он обязан доносить, – уклончиво ответила она.

Чойо Чагас по-иному понял мелькнувшее в лице Родис отвращение и самодовольно усмехнулся. Родис стало ясно, что угроза Таэлю миновала. Она опустила глаза, чтобы скрыть малейший оттенок своих эмоций от зорко следившего за ней Чойо Чагаса.

– Ответьте прямо, могли бы вы меня убить? – спросил вдруг он.



Родис уже не удивлялась внезапным скачкам мыслей Чагаса.

– Зачем? – спокойно спросила она.

– Чтобы устранить меня и ослабить власть.

– Устранить вас! На вашем месте мгновенно окажется другой, еще хуже. Вы-то хоть умны…

– Хоть! – с гневом вскричал владыка.

– Ваша общественная система не обеспечивает приход к власти умных и порядочных людей, в этом ее основная беда. Более того, по закону, открытому еще в Эру Разобщенного Мира Питером, в этой системе есть тенденция к увеличению некомпетентности правящих кругов.

Чойо Чагас хотел возразить, сдержался и вкрадчиво спросил:

– А технически – могли бы убить? И чем?

– В любой момент. Приказать умереть.

– Я тоже могу вас истребить в мгновение ока!

Родис пожала плечами с чисто женским презрением.

– В этом случае командир нашего звездолета обещал срыть поверхность всей Ян-Ях на километр вглубь.

– Но вы не совершаете убийств! И наверняка запретите ему!

– Меня тогда не будет в живых, – улыбнулась Родис, – а он командир!..

Чойо Чагас задумчиво постучал пальцами по столу, и как бы в ответ тихо прозвенел невидимый колокольчик.

По тому, как встревожился председатель Совета Четырех, Фай Родис стало ясно, что сигнал возвещает о чем-то очень важном. Она поднялась, но владыка, смотревший в аппарат, скрытый от Родис стенкой резного дерева, властно указал ей на кресло…

– Вас вызывает ваш корабль. К Ян-Ях приближается звездолет. Земной?

– О нет! – воскликнула Родис так уверенно, что владыка посмотрел на нее с подозрением. – Я не жду его скоро, – добавила она, поняв его мысли.

– А вы можете связаться с этим новым пришельцем?

– Конечно, если их планета входит в Великое Кольцо.

– Я хочу присутствовать!

Родис достаточно узнала обычаи Торманса. Владыку нельзя приглашать ни к себе, ни в какое другое место. К нему являются только по его зову.

Примчался Вир Норин с двумя СДФ. В зеленой комнате с неизменно поражавшей тормансиан реальностью возникла кабина «Темного Пламени» со звездолетчиками, собравшимися по тревоге. Олла Дез манипулировала селектором волн. Сигналы приближавшегося корабля были вне спектра Великого Кольца. Вот Олла Дез потянула на себя черный рычаг в верхней части пульта и одновременно нажала ногой красную педаль, включая и вычислительную и памятную машины для расчета необычайного спектра передачи.

Кабина наполнилась протяжным дрожащим звоном ненастроенной несущей волны. На большом экране в кабине звездолета замелькали, строясь и рассыпаясь, куски изображений. Чойо Чагас прикрыл глаза, чтобы не поддаться приступу головокружения. Мелькание замедлилось, части раздробленной картины застревали в экране, словно пойманные в сети. Наконец из них сложилось видение необычайного корабля. У него было четыре плоскости из нескольких слоев грандиозных труб, перекрещивавшихся на гигантском продольном цилиндре, как четыре музыкальных органа, соединенных в косой крест. В трубах пульсировало бледное пламя, кольцом обегавшее все сооружение.

Изображение звездолета выросло, поглотило весь экран, растворилось в нем. Остался лишь серповидный выступ продольного цилиндра на фоне бездонной черноты космоса. Из полулунной выемки вылетали и уносились вперед светящиеся, подобные восьмеркам, знаки. Они чередовались в вертикальной и горизонтальной ориентировке, шли то отдельными группами, то непрерывной цепью. Видение продолжалось не более минуты и сменилось картиной внутреннего помещения корабля. Три плоскости пересекались под разными углами – чуждая архитектура с трудом угадывалась в ракурсе передатчика.

Внимание привлекли шесть неподвижных фигур, утонувших в глубоких сиденьях перед наклонной, в форме треугольника, стеной, блестевшей, как черное зеркало. Серебристо-лиловый тусклый свет пробегал змеящимися потоками по косым плоскостям потолка. Помещение то погружалось в сумерки, то вспыхивало слепящим огнем, без теней и переходов. Пульсация освещения мешала разглядеть подробности.

Все шесть фигур недвижно сидели по-человечески, одетые в нечто вроде темных плащей с заостренными капюшонами, скрывавшими лица таинственных существ.

Земляне не могли судить о размерах корабля. На экране не появилось ничего, хотя бы отдаленно знакомого космическому опыту Великого Кольца.

Редкие вспышки света, застывшие темные фигуры, странно изломанные и перекошенные крепления корпуса – все это действовало угнетающе. Непонятная сила неслась из глубины вселенной. По-видимому, корабль приближался. Настойчиво нарастал вибрирующий стон, подобный звуку рвущегося металла. Этот звук, угасавший и возрождавшийся с новой силой при каждой световой вспышке, заставлял человека содрогаться в необъяснимом отвращении.

Вся трепеща – она не могла бы передать, что ощущала в эти минуты, – Олла Дез заглушила звуковой фон и включила передатчик «Темного Пламени». За немногие секунды машины определили цель и направили на нее луч, повторявший известный всей Галактике зов Великого Кольца.

Ничто не изменилось в передаче с неизвестного звездолета. Так же перебегали серебристые вспышки, так же недвижно и угрюмо сидели фигуры в непроницаемых капюшонах.

Олла Дез усиливала зов на той же волне, какой пользовался чужой звездолет. Столбик синего огня – указатель мощности каскада – поднялся до конца трубки. Олла Дез приоткрыла звуковой канал и сразу уменьшила его до минимума – этот горестный стон невозможно было слушать.

«Темное Пламя» звал, переходя на различные коды. Стонущий звук постепенно слабел. Стало очевидным, что чужой звездолет удаляется, не обращая внимания на сигналы. Некоторое время на экране виднелся четырехреберный очерк корабля, но и он слился с мраком космоса.

С веселым звоном в ряду индексов главного локатора побежала цепочка цифр.

– Курс 336–11 по северному лимбу Галактики, уровень четвертый, скорость 0,88, – сообщил Див Симбел.

– Идет поперек Галактики, примерно от Волос Вероники, выше уровня главных сгущений, – сказал Гриф Рифт.

– Странно, что движется в обычном пространстве. Его скорость невелика. На пересечение ему понадобится больше ста тысяч земных лет, – громко отозвался из дворца владыки Вир Норин.

От неожиданности Чойо Чагас и несколько присутствовавших сановников резко повернулись в его сторону.

– А живы ли те, что в корабле? – Мента Кор задала вопрос, мучивший всех звездолетчиков.

– И звездолет будет идти без конца? – спросил Чойо Чагас, обращаясь к Фай Родис.

За нее ответила Мента Кор:

– Пока не иссякнет запас энергии для автоматов, исправляющих курс, звездолет неуязвим. Но и после того, в разреженной зоне четвертого уровня, шансы на встречу со скоплением материи так незначительны, что он может пронизать всю Галактику и мчаться еще не один миллион лет.

– Миллион лет, – медленно произнес Чойо Чагас и, спохватившись, насупился.

– Разве принято на Земле отвечать, когда не спрашивают? – грозно сказал он, глядя только на Родис. – Да еще в присутствии старших?

– Принято, – ответила Родис. – Если разговор ведут несколько людей, отвечает тот, у кого раньше сформулировался ответ. Старшинство не имеет значения. Я подразумеваю возраст.

– А звание также не имеет значения?

– В обсуждении вопроса – никакого.

– Анархисты! – буркнул Чойо Чагас, поднимаясь.

По знаку Родис Олла Дез выключила связь. Прекратили свое мягкое гудение проекторы СДФ.

Завешанный яркими тканями зал дворца принял обычный вид, будто и не было угрюмого призрака корабля, промелькнувшего мимо планеты, посылая в пространство непонятный стонущий зов.

Землян потрясла встреча с межзвездным скитальцем. Нечто безвыходное, инфернальное было в метании света среди остро перекрещенных металлических плоскостей пустого зала корабля.

Гнетущая тоска овладела, видимо, не одними лишь землянами. Чойо Чагас, не сказав ни слова, побрел в свои покои несвойственной ему усталой походкой. Позади неслышно шли два «лиловых», презрительно оглядываясь на следовавшую в отдалении кучку приближенных.


Фай Родис напрасно опасалась, что ее спутников задержат еще на несколько дней. Инженер Таэль вручил Чеди, Эвизе и Вир Норину кусочки гибкого пластика, испещренные значками и покрытые прозрачной пленкой. Карточки давали право появляться во всех учреждениях, собраниях и институтах города Средоточия Мудрости. К великому удивлению землян, оказалось, что подобным правом обладали лишь немногие жители столицы. Большинство имели карточки иного рода, ограничивавшие их владельцев в правах. Человек без карточки считался вне закона. Его хватали и после дознания или высылали в другую область планеты, где требовался физический труд, или же, если этой потребности не было, обрекали на «легкую смерть».

Таэль проводил троих землян вместе с их СДФ за пределы запретной зоны садов Цоам и, передав провожатым, возвратился. Он нашел Фай Родис у прозрачной стены холла, в который выходили двери опустевших комнат. Без скафандра, в короткой широкой юбке с корсажем, она стала ближе, домашнее.

Родис всматривалась в сад, где вздрагивали ветви деревьев, жадно протянувшие к небу воронки своих ветвей. Таэлю вдруг подумалось, насколько милые его сердцу растения должны казаться для землян чужими. И одинокая Родис в ее легкомысленно юном, по мерке Ян-Ях, наряде представилась ему пленницей, тоскующей и беззащитной.

Инженер забыл обо всем. Долго сдерживаемое чувство вырвалось наружу с неожиданной для него самого силой. Он припал на колено, уподобляясь, сам того не зная, древним рыцарям Земли. Схватив опущенную руку Фай Родис, он стал горячо, выразительно и торопливо признаваться в своей любви.

Родис слушала его, не двигаясь и не удивляясь, будто все, что говорил тормансианин, давно ей известно.

Таэль смотрел в ее глаза, стараясь прочитать или хотя бы угадать ответ. Сияющие, как у всех землян, сказочные зеленые очи жительницы Земли под внешней ласковостью таили непоколебимую отвагу и бдительность, стояли на страже ее внутреннего мира. И, разбиваясь об эту незримую стену, гасли мечты и слова любви, поднявшие инженера на один уровень с Фай Родис. Таэль опустил голову и умолк, продолжая стоять у ног Родис в позе, которая уже казалась ему нелепой.

Фай Родис сжала его соединенные ладони и легко подняла. Она хотела положить руки на плечи Таэля, но он, зная их успокоительную силу, отшатнулся, почти негодуя. По известному человеческому закону, одинаковому для Земли и Торманса, мужчина, моливший о любви, мог легче перенести отказ, чем дружеское участие. Не жалость, нет, жалости к себе не почувствовал тормансианин, и за это был благодарен своей избраннице, не отстранившейся от него и в то же время такой невозможно далекой.

– Простите меня, – с достоинством сказал Таэль, – замечтался, и мне показалось… словом, я забыл, что у вас не может быть любви к нам, низшим существам заброшенной планеты.

– Может, Таэль, – тихо ответила Родис.

Инженер до боли сжал пальцы заложенных за спину рук. Снова, ломая волю и сдавливая грудь, захватила его опасная сила земной женщины.

– Тогда… – пробормотал он, вновь обретая надежду.

– Посмотрите глазами Земли, Таэль. Вы видели нашу жизнь. Найдите мне место в вашей, ибо любовь у нас только в совместном пути. Иначе это лишь физическая страсть, которая реализуется и проходит, исполнив свое назначение. Периоды ее бывают не часто, потому что требуют такого подъема чувств и напряжения сил, что для неравного партнера представляют смертельную опасность.

Для инженера менторский оборот, какой приняло ее объяснение, становился невыносимым и обидным, хотя он отлично понимал, что Фай Родис говорит с ним доверчиво, прямо и, главное, как с равным.

Инженер Таэль попрощался и побрел к выходу, стараясь держаться с независимостью и достоинством землянина.

Фай Родис огорченно посмотрела вслед и вдруг окликнула:

– Вернитесь, я должна сказать нечто важное.

Родис привела его в свою комнату и плотно прикрыла дверь. Загудел СДФ. Включив защитное поле, Родис рассказала о своем разговоре с Чойо Чагасом.

Тормансианин слушал ее со слабой улыбкой, которая у обитателей планеты Ян-Ях прикрывала горечь бессилия.

– Вы сказали, что я обязан доносить? – спросил он.

Родис кивнула.

– Так это совершенно верно! И я доносил все это время, иначе мне нельзя.

– Почему?

– День без донесения – и я не смог бы видеть вас. Никогда больше.

– Что же вы доносили?

– О, это опасная игра. Рассказать правду, которая не повредит вам, умолчать о важном, придумать полуправду. Имеешь дело с умными врагами, но полуправда, изобретенная для политического обмана, годится как оружие против них же.

– Зачем вы ведете подобную игру?

– Как зачем? А десятки тысяч людей Ян-Ях, видевших коммунистическую Землю? А знание, каким вы вооружили нас? А радость общения с вами? Мне выпал счастливейший жребий! Увидеть другую жизнь, сказочно прекрасную, стоять на границе двух миров! Понять, поверить, убедиться в возможности выхода для народа Ян-Ях!

– Простите, меня, Таэль, – почтительно, как старшему, сказала Фай Родис, – я знаю еще так мало и делаю обидные ошибки…

– Что вы, звезда моя! – воскликнул потрясенный Таэль, пятясь к двери.

Родис с силой потянула его за руку и усадила на большой диван – на нем не раз сидели земляне.

Инженера охватило странное чувство отрешенности. Будто все это происходило с кем-то другим, а он сам был посторонним свидетелем разговора обитателей разных миров.

Фай Родис забралась на диван, поджав ноги и обняв руками голые колени. Она смотрела теперь на тормансианского инженера по-иному, понимая, откуда эти глубокие морщины, избороздившие его лоб; почему страдальчески и навсегда непреклонно нахмурились брови над светлыми и зоркими глазами мыслителя; почему пролегли глубокие складки, сбегавшие от крыльев носа далеко на щеки, минуя углы полных, всегда сжатых губ; почему ранняя редкая седина проступала в бороде и усах.

По своему обыкновению, Фай Родис положила пальцы на руку инженера, устанавливая телесный контакт, помогавший ощущать человека, столь далекого по своим привычкам и столь близкого в своих стремлениях.

Таэль глядел задумчиво и печально. Не раз испытанное им ощущение космических бездн, как бы разверзавшихся позади Родис, подступило снова, и тормансианин вздрогнул.

Родис сильнее надавила на его руку, тихо спросив:

– Будьте откровенны со мной, Таэль. Чем грозят вам, что стоит за плечами у вас и, очевидно, у каждого жителя Ян-Ях?

– Смотря по провинности. Если нарушу обязательство доносить, то меня ждет изгнание. Придется ехать куда-нибудь в далекий город, потому что в столице не будет для меня работы.

– А если обнаружится, что вы воспользовались общением с нами, чтобы передавать своим друзьям нашу информацию?

– Обвинят в государственной измене. Арестуют, будут пытать, чтобы я выдал участников. Тех будут пытать в свою очередь, они выдадут остальных и еще несколько сот непричастных, просто чтобы избавиться от невыносимых мук. Затем всех уничтожат.

Родис содрогнулась, хотя все это ей было знакомо. Но сейчас перед ней разворачивалась не история, не потонувшие в тысячелетиях переживания древних людей Земли. Сама жизнь Торманса в образе инженера Таэля смотрела на нее кротко и печально. В этом спокойствии было больше трагедии, чем в отчаянном крике. И экранированная тихо гудящим СДФ комната показалась Родис утлым плотиком во враждебном океане, где берег во все стороны равно далек и недостижим.

– Я их не боюсь, – сказал Таэль, – и не потому, что уверен в своей силе. Никто не может устоять. То, что рассказывается в легендах о несгибаемых людях, или ложь, или свидетельство недостаточного умения палачей. Есть люди высочайшего героизма, но, если применить к ним достаточно длительные и достаточно сильные пытки, они также сломаются, превратятся из человека в забитое, полумертвое животное, исполняющее в полусне приказы.

– На что же вы надеетесь?

– На свою слабость. Палачи вначале крушат человека физически. Вторая ступень – психическая ломка. Я погибну на первой ступени, и они не добьются ничего!

Фай Родис выпрямилась, вздохнув. Тормансианин не мог отвести глаз от ее высоко поднявшихся грудей. Непристойно и стыдно по морали Ян-Ях, но женщина Земли приняла взгляд инженера как естественную дань влечения мужчины.

Фай Родис думала, что природа, несмотря на неотступную жестокость процесса эволюции, все же оказывается более гуманной, чем человек. Человек, изобретший тонкие, глубоко проникающие внутрь орудия – стрелы, копья, пули, – резко увеличил инферно мучений на Земле, отбросив боевую тактику хищного зверя, основанную на шоке первого удара, разрыве больших сосудов и безболезненной смерти от потери крови. Жертвы человека стали погибать в ужасных мучениях от глубоких внутренних воспалений. А когда психически неполноценные докатились до садизма, они создали адскую технику мучений, немедленно использованную в политических и военных целях.

И вот дети Земли вернулись в подобный мир, давно стертый с лица их планеты!

Фай Родис провела рукой по волосам инженера.

– Слушайте, Таэль! Продолжайте их информировать, вы знаете, что у нас нет секретов. Мы возьмем вас в «Темное Пламя», вылечим, дадим крепость тела, психическую тренировку. Вы постигнете, как управлять своим телом, чувствами, подчинять себе людей, если это понадобится для вашего дела. И вы вернетесь сюда другим человеком. Потребуется всего лишь два-три месяца!

Тормансианин встал с дивана, решительно тряхнул головой.

– Нет, Родис, – он произнес земное имя непривычно для резкого языка Торманса – певуче и нежно, – я не могу стать идеально здоровым среди болезненных людей своей планеты. Не могу потому, что знаю, как много времени и сил надо тратить на себя, чтобы держаться на этом уровне. Я ведь не получил идеального тела как наследство от предков. Одно приближение к вашей силе потребует столько времени и внимания для себя, что меня не хватит на более важное: доброту, любовь, жалость и заботу о других, в чем я вижу свой долг. Мало любви и добра в нашем мире! Мало людей, одаренных и не растративших свои душевные силы на пустяки вроде карьеры – жизни, богатой материально, или власти. Я родился слабым, но с любовью к людям, и не должен уходить с этого пути. Спасибо вам, Родис!

Родис помолчала, вглядываясь в инженера, потом ее «звездные» глаза потухли, прикрытые опущенными ресницами.

– Хорошо, Таэль! Побуждения ваши прекрасны. Вы по-настоящему сильный человек. Будущее планеты – в руках таких, как вы. Но примите лишь один дар от меня. Он освободит вас от опасения возможных мук и поставит вне власти палачей. Если найдете нужным, то сможете передать его и другим…

Она снова посмотрела на инженера: понимает ли?

– Да, вы догадались верно. Я научу вас умению мгновенно умереть в любой момент, по собственной воле, не пользуясь ничем, кроме внутренних сил организма. Испокон веков все тираны больше всего ненавидели людей, самовольно уходивших из-под их власти над жизнью и смертью. Право распоряжаться жизнью и смертью стало неотъемлемым правом господина. И люди уверовали в этот фетишизм, поддержанный христианской церковью. За тысячелетия прошедших на Земле цивилизаций они не придумали ничего, кроме мучительных способов самоубийства, доступных и зверю. Только мудрецы Индии рано поняли, что, сделав человека владыкой собственной смерти, они освобождают его от страха перед жизнью… – Родис подумала и спросила: – Но, может быть, с вашим долгом «ранней смерти» все это не так существенно, как в древности на Земле?

– Очень важно! – воскликнул Таэль. – «Нежная смерть» тоже целиком в руках олигархии, и без позволения никто не войдет в ее дворец. А для нас, образованных долгожителей, зависимость жизни и смерти от владык абсолютна.

– Выберите время, – решительно сказала Родис, – при вашей психической нетренированности нам понадобится несколько занятий.

– Так много!

– Это нельзя усвоить без опытного учителя. Надо знать, как остановить сердце в любой желаемый момент. Едва обычный человек Ян-Ях начнет тормозить свое сердце, как мозг, не получая нужного ежесекундно кислорода и питания, сразу подхлестнет его. Поэтому для торможения сердца надо усыпить мозг, но тогда утрачивается самоконтроль и «урок» закончится смертью. Моя задача – научить вас не терять самоконтроля до последнего шага из жизни.

– Благодарю, благодарю вас! – радостно воскликнул Таэль. Смело взяв обе руки Родис, он покрыл их поцелуями.

Она высвободила руки и, подняв голову инженера, сама поцеловала Таэля.

– Никогда не могла подумать, что я отдам влюбленному в меня человеку дар умереть. Как бесконечно странна и печальна жизнь во власти инферно!..

Заметив, что Таэль смотрит на нее с недоумением, она добавила:

– В одной из древних легенд Земли говорится о богине печали, утешавшей смертных отравленным вином.

– Я помню эту легенду и теперь знаю, что она пришла от общих наших предков! Только у нас говорится, что вино приготовили из лоз, выраставших на могиле любви. У вас тоже?

– У нас тоже.

– И это так, богиня печали! До завтра? Хорошо?

Инженер Таэль сам выключил экранирование и, не обернувшись, вышел, осторожно закрыв тяжелую и высокую дверь.

Фай Родис улеглась на диване, положив подбородок на скрещенные руки. Она раздумывала о своей двойственной роли на планете Ян-Ях. Умный владыка, сделав ее негласной пленницей своего дворца, изолировал от людей Ян-Ях. И в то же время невольно дал ей возможность проникнуть в самое существо власти над планетой, изучить олигархическую систему, понять которую человеку высшего, коммунистического общества было бы чрезвычайно трудно. Основа олигархии, казалось, была предельно проста и практиковалась издревле на Земле, принимая различные формы – от тиранических диктатур в Ассирии, Риме, Монголии, Средней Азии до самых последних видов национализма на капиталистическом Западе, неизбежно ведших к фашизму.

Когда объявляют себя единственно – и во всех случаях – правым, это автоматически влечет за собой истребление всех открыто инакомыслящих, то есть наиболее интеллигентной части народа. Чтобы воспрепятствовать возрождению вольности, олигархи ставили задачей сломить волю своих подданных, искалечить их психически. И к осуществлению этой задачи повсеместно пытались привлечь ученых. К великому счастью, деградация биологических наук на Тормансе не позволила такого рода «ученым» добиться серьезных успехов в тех зловещих отраслях биологии, которые в отдельных странах Земли в свое время едва не привели к превращению большинства народа в тупых дешевых роботов, покорных исполнителей любой воли. Здесь, на обедневшей планете, средства духовной ломки были несложны: террор и голод плюс полный произвол в образовании и воспитании. Духовные ценности знания и искусства, тысячелетиями накопленные народами, изымались из обращения. Вместо них внушали погоню за мнимыми ценностями, за вещами, которые становились все хуже по мере разрушения экономики, неизбежного при упадке морально-психического качества людей. На Земле, при разнообразии стран и народов, олигархия никогда не достигала столь безраздельной власти, как на Тормансе. В любой момент в любом месте планеты владыки могли сделать все, что угодно, бросив лишь несколько слов. Разъяснение необходимости или объяснение случившегося предоставлялось ученым слугам. Эта абсолютная власть нередко попадала в руки психически ненормальных людей. В свое время на Земле именно параноики с их бешеной энергией и фанатичной убежденностью в своей правоте становились политическими или религиозными вождями. В результате в среде физически более слабых резко увеличивалось число людей с маниакально-депрессивной психикой, основой жизни их становился страх – страх перед наказанием, дамоклов меч хронической боязни – как бы и каким-либо образом не ошибиться и не совершить наказуемый проступок.

На Тормансе владыки не боялись сопротивления и, к счастью, были лишены параноидального комплекса и мании преследования, и это обстоятельство, без сомнения, спасло жизни миллионам людей.

«О, эти сны о небе золотистом, о пристани крылатых кораблей!» – вспомнила Родис стихи древнего поэта России: больше всего любила она русскую поэзию того времени за чистоту и верность человеку. Сны сбылись совсем не так, как мечталось поэту. С развитием технической цивилизации все большее число людей исключалось из активного участия в жизни, ибо действовало в очень узкой сфере своей специальности, более ничего не умея и не зная.

До Эры Разобщенного Мира средний человек Земли был довольно разносторонне развитой личностью – он мог своими руками построить жилище или корабль, знал, как обращаться с конем и повозкой, и, как правило, всегда был готов с мечом в руках сражаться в рядах войска.

А потом, когда людей стало больше, они сделались ничего не значащими придатками узких и мелких своих профессий, пассивными пассажирами разнообразных средств передвижения.

Если представить себе человечество в виде пирамиды, то чем выше она, тем острее – и малочисленней – верхушка, состоящая из активной части людей, и шире основание. Если раньше отдельная личность была многогранна и крепка, то с ростом пирамиды, с потерей интереса к жизни она становилась слабее и неспособнее. Многие мыслители ЭРМ считали скуку, потерю интереса к жизни опаснее атомной войны! Какова бы ни была элита верхних слоев, все тяжелее становилось нижним и углублялось инферно. При такой тенденции цивилизация, выросшая из технократического капитализма, должна была рухнуть – и рухнула! Иерархическая пирамида власти на Тормансе представлялась Родис как ступенчатое нагромождение резко расширяющихся книзу слоев. Оно опиралось на широкое «основание» – миллиард «кжи», необразованных, малоспособных, удостоенных «счастья» умереть молодыми.

«Наши ученые и мой Кин Рух были совершенно правы, – подумала Родис, – говоря об умножении инферно, раз нет выхода для нижних слоев пирамиды. Она должна быть разрушена! Но ведь пирамида – самая устойчивая из всех построек! Устранение верхушки ничего не решает: на месте убранных сейчас же возникнет новая вершина из нижележащего слоя. У пирамиды надо развалить основание, а для этого необходимо дать нужную информацию именно „кжи“.


Родис вызвала «Темное Пламя» – надо было посоветоваться с Грифом.

Гриф Рифт возник перед ней в трех, увы, непереходимых шагах – он был обрадован внепрограммной встречей.

Родис рассказала про пирамиду, и Гриф Рифт задумался.

– Да, единственный выход. Кстати, это давняя методика всех подлинных революций. Приспеет время, и пирамида рухнет, но только когда внизу накопятся силы, способные на организацию иного общества. Пусть поймет ваш инженер, что для этого нужен союз «джи» с «кжи». Иначе Торманс не выйдет из инферно. Разрыв между «джи» и «кжи» – осевой стержень олигархии. Они не могут обойтись без тех и без других, но сами существуют лишь за счет их разобщения. «Кжи» и «джи» одинаково бьются в крепчайшей клетке, созданной усилиями обоих классов. Чем сильнее они враждуют, тем прочнее и безвыходнее клетка. Надо снабжать их не только информацией, но и оружием.

– Мы не можем вслепую раздавать оружие, – сказала Родис, – а всеобщая информация действует слишком медленно! Сейчас главное для них – средства обороны, а не нападения, точнее, средства защиты от деспотизма. Два мощных инструмента: ДПА – распознаватель психологии и ИКП – ингибитор короткой памяти – защитят зарождающиеся группы от шпионов и дадут им вырасти и созреть.

– Согласен. Но информацию следует распространять иначе, – сказал Рифт. – Мы начали наивно и создали опасную ситуацию. Я советую объявить владыкам о прекращении демонстрации фильмов. Вы скажете правду, а мы приготовим миллион патронов, сотня которых незаметно уместится в любом кармане. Вместо сеанса стереофильмов мы станем раздавать патроны с видеоинформацией на все необходимые темы. Видевшие фильмы подтвердят, что информация – реальная правда, отобранная для путающихся во тьме.

– Сегодня я поняла, что, помимо ДПА, им нужна психологическая тренировка, чтобы освободить их от страха преследования и от фетишизирования власти. Слишком далеко разошлись здесь отношения людей с государством. Оно стоит над ними как недобрая и всемогущая сила. Пора им понять, что в правовом отношении каждый индивид и народ однозначны, а не антагонисты. Переход единичности во множественность и обратно – вот в чем они совершенно не разбираются, путая цель и средство, технику и познание, качество и количество.

Гриф Рифт невесело усмехнулся.

– Не понимаю, почему эта цивилизация еще существует. Ведь здесь нарушен закон Синед Роба. Если они достигли высокой техники и почти подошли к овладению космосом – и не позаботились о моральном благосостоянии, куда более важном, чем материальное, – то они не могли перейти порога Роба! Ни одно низкое по морально-этическому уровню общество не может его перейти, не самоуничтожившись, – и все же они его перешли!

– Как же вы не догадались, Рифт! Их цивилизация с самого начала была монолитна, так же как и народ, на какие бы государства они временно не разъединялись. Железная крышка олигархии прихлопнула всю планету, сняла угрозу порога Роба, но и уничтожила возможность выхода из инферно…

– Согласен! Но как быть со Стрелой Аримана?

– Увидим… – Родис насторожилась и поспешно добавила: – Сюда идут. До свидания, Гриф! Готовьте патроны информации, а о темах подумаем, когда соберете всех на совет. И побольше ДПА и ИКП! Все силы на них!

Родис выключила СДФ и уселась на диван, чувствуя приближение чужого человека.

В дверь постучали. Появился высокий и худой старый «змееносец».

– Великий председатель приглашает владычицу землян провести вечер в его покоях. Он ждет вас через… – Сановник поднял глаза на стену, где на больших часах осциллировали круговые светящиеся полоски, и увидел картину Фай Родис. Старик сбился с торжественной речи и поспешно закончил: – Через два кольца времени.

Поблагодарив, Родис отпустила посланного. «Опять нечто новое», – подумала она, подходя к зеркалу и критически оглядев свое скромное одеяние.

Женщины Земли, прирожденные артистки, любили играть в перевоплощение. Меняя обличье, они перестраивали себя соответственно принятому образу. Во время пути на звездолете Олла Дез перевоплощалась в маркизу конца феодальной эры, Нея Холли становилась шальной девчонкой ЭРМ, а Тивиса Хенако – гейшей древней Японии. Мужчин это занимало меньше – из-за бедности воображения и чисто мужской нелюбви к отработке подробностей.

Родис, вертясь перед зеркалом и перебирая подходящие обличья, остановилась на женщине старой Индии – магарани. Одежда индийской женщины – сари – подходила к случаю: и по простоте исполнения, и потому, что никакое другое платье так не сливается с его носительницей. Сари точно передает настроение и ощущения женщины. Оно может становиться и непроницаемой броней и как бы растворяться на теле, открывая все его линии.

Родис искусно воспользовалась немногими средствами, бывшими в ее распоряжении.

Настроив СДФ, она приняла ионный душ и электрический массаж, затем усилила пигментацию своей кожи до оттенка золотисто-коричневого плода тинги. Короткие волосы, разделенные на темени пробором и туго завитые на затылке, образовали большой узел. Отрезок титановой проволоки, полированной до зеркального блеска, Родис разломила на части и превратила в кольца, надев их как звенящие браслеты на запястья и щиколотки. Кусок белоснежной, украшенной серебряными звездами ткани превратился в сари, более короткое, чем в старину. Поставила темную точку между бровей, прошлась по комнате, чтобы приспособить свои движения к костюму. Пожалела, что нет с собой красивых серег.

Оставалось около получаса. Она сосредоточилась, вызвала в воображении медленно плывущие картины Древней Индии…

Веселая, немного возбужденная, под легкий звон своих браслетов она входила в зеленый кабинет, распространяя вокруг приятный, едва уловимый запах здорового тела, освеженного тонизирующим воздушным потоком.

Чойо Чагас встал несколько поспешнее, чем обычно. Он приветствовал Родис, как всегда, насмешливо, но явно обрадовался ей. Лишь в глубине узких глаз пряталась обычная недоверчивая настороженность.

Зет Уг и Ген Ши сидели у стола в черных креслах, а у драпировки стоял высокий и худой «змееносец», приходивший за Фай Родис. При ее появлении он вздохнул с облегчением и опустился на тяжелый табурет с причудливыми ножками. Из-за портьеры, скрывавшей внутреннюю дверь, уверенно вышла на середину комнаты очень высокая, статная женщина. По тому, как приветствовали ее члены Совета, Фай Родис оценила положение незнакомки в сложной иерархии Торманса. Она была значительно выше Родис, с длинными, может быть, слишком тонкими ногами, атлетическими плечами и царственной осанкой. Тонкое и жесткое лицо, острые раскосые глаза под прямыми бровями, высокая копна черных волос. Единственным украшением незнакомки были серьги, каждая из десяти горящих красными огоньками шариков, бросавших диковатые блики на чуть впалые щеки и высокие скулы женщины. Плечи и грудь ее были сильно открыты. Две узкие ленточки врезались в нежную кожу, поддерживая платье. В повседневной жизни на Тормансе ни при каких условиях не позволялось полностью обнажать грудь. Женщина, даже нечаянно сделавшая это, считалась опозоренной. В то же время по вечерам женщинам почему-то разрешалось появляться чуть ли не совсем нагими. Этой моральной сложности Родис еще не смогла постигнуть.

Фай Родис понравилась свирепая красота незнакомки и ее артистическое умение показывать себя: каждый завиток ее небрежно зачесанных волос располагался с рассчитанным эффектом.

Женщина спокойно оглядела земную гостью, едва прищурив холодные глаза и приоткрыв крупный, хорошо очерченный недобрый рот.

Чойо Чагас выждал несколько секунд, словно желая дать женщинам рассмотреть друг друга, а на самом деле бесцеремонно сравнивая их.

– Эр Во-Биа, мой друг и советник в государственных делах, – объявил он наконец, – а владычица землян известна всей планете.

Подруга Чагаса усмехнулась и вздернула гордую голову, словно сказав: «Я тоже известна всей планете!»

Она протянула руку Фай Родис, и та, по обычаю Ян-Ях, подала свою. Крепкая горячая рука женщины сильно сжала ее пальцы.

– Я думала, что путешественники космоса одеваются иначе, – сказала она, не скрывая удивления нарядом Родис.

– В путешествии – конечно. А в обычной жизни – как придет в голову.

– И вам пришел в голову сегодня именно этот наряд? – спросила Эр Во-Биа.

– Сегодня мне захотелось быть женщиной древних народов Земли, – ответила Родис.

Эр Во-Биа передернула плечами, как бы сказав: «Вижу насквозь ваши ухищрения».

Чойо Чагас усадил женщин у стола, на котором уже стояли пестрые чашки с душистым подкрепляющим напитком.

Председатель Совета Четырех находился в хорошем настроении. Он даже сам подал Родис ее чашку.

Фай Родис решила воспользоваться моментом. После разговора с Таэлем и Рифтом ей не давала покоя дума о легкомыслии, с которым они принялись показывать фильмы вопреки запрещению олигарха. Действительно, могущественные пришельцы с Земли не боялись властей Торманса. Об их силу разбились попытки властей помешать народу узнать о своей прекрасной прародине. И в то же время мудрые диалектики Земли забыли о другой стороне – о тех, кому они передавали запретную информацию, тем самым заставляя их совершать преступление. Каким бы диким ни казалось это в глазах людей коммунистического мира Земли, жаждущие знания подлежали серьезной каре. И они, астронавты, спровоцировали эту опасность! Оставаясь неприкосновенными, они сталкивали беззащитных людей Торманса один на один со страшным аппаратом власти, угнетения, предательства и шпионажа.

– Я и мои друзья обдумали свои проступки после моего разговора с вами, – негромко начала Родис.

– И? – нетерпеливо нахмурился Чойо Чагас, очевидно не желая говорить здесь о делах.

– И пришли к заключению, что были неправы. Мы прекратили свои передачи и приносим вам извинения.

– Вот как? – удивился и смягчился Чойо Чагас. – Приятная весть. Я вижу, наши беседы не пропадают даром.

– О нет! – воскликнула Родис с неподдельным энтузиазмом и совершенно правдиво, чем доставила владыке еще большее удовольствие.

Чойо Чагас осведомился у Родис, как подвигается картина. Она удивилась лишь на мгновение. Иначе не могло быть. О ее работе «доносили», наверное, много раз.

– Я вообразила ее законченной, на самом деле придется переделать. Концепция ошибочна! Чтобы найти путь из инферно, нужна прежде всего Мера, а не Вера.

– Жаль, – равнодушно сказал Чагас, – я рассчитывал увидеть ее… на днях.

Эр Во-Биа внезапно порозовела, блеснув глазами.

Бесцеремонно вошел начальник «лиловых» Янгар. Подойдя к владыке, он стал говорить ему что-то вполголоса. Фай Родис встала и отошла к шкафчику, любуясь мастерством старинного рисунка. Чойо Чагас недовольно отстранил Янгара и спросил, почему ушла Родис. Владыка планеты не любил, когда при нем люди вставали без разрешения.

– Я не хотела вам мешать. На планете Ян-Ях все спешно и все секретно.

– Напрасно. Ничего важного, – недовольно сказал Чойо Чагас, в то время как Янгар уставился на земную гостью, рассчитывая смутить ее своим холодным взглядом судьи и палача.

Чойо Чагас резким жестом отослал Янгара, а сам склонился на подлокотниках поближе к Родис.

Эр Во-Биа продолжала искоса наблюдать за Родис и вдруг не выдержала и бесцеремонно спросила ее, где и как на Земле учат искусству обольщения.

– Если вы подразумеваете умение вести себя и нравиться мужчинам в восхитительной игре взаимного влечения – то с детства. Каждая женщина Земли умеет подчеркивать в себе то, что оригинально, интересно, красиво. Мне кажется, что «обольщение», о котором думаете вы, – нечто иное.

– Это умение влюбить в себя мужчину, – сказала тормансианка.

– Тогда я не вижу разницы. Может быть, не только умение, но еще и врожденная способность. Мне показалось, будто вы сказали это слово с оттенком осуждения, как о чем-то плохом.

– Обольщение всегда в какой-то мере является обманом, фальшью. Я вас вижу впервые, но мне говорили, что вы не такая.

– Все присутствующие, кроме вас, знают меня и в других обликах… разных.

– И какой же настоящий?

– Тот, в каком я бываю чаще всего. Здесь, на планете Ян-Ях, я ношу облик начальницы земной экспедиции, историка, но и этот облик тоже не постоянен и со временем изменится. Я буду на Земле другой, совсем другой! – мечтательно закончила Родис.

Эр Во-Биа поднесла к губам чашку, сделала глоток и что-то негромко сказала Зет Угу. Подруга Чойо Чагаса внешне была эффектнее Родис. Писатели и придворные поэты Ян-Ях писали, что ее привлекательность действует подобно электрическому току. Ее женское существо просто-таки кричало. Литераторы Ян-Ях отмечали, что она вызывает такое страстное желание, что даже цепное животное при виде ее способно оборвать свою привязь. Эр Во-Биа излучала таинственность. Она как бы стояла на черте, за которой лежала запретная область. Тысячелетия эта женская тайна обещала гораздо больше, чем давала, и все же оставалась привлекательной даже для испытанных людей.

Эр Во-Биа улыбнулась, и внезапно на юной гладкой коже проступили тонкие морщины, выдавая, что этой незаурядной женщине немало пришлось испытать на своем женском пути.

Фай Родис, несмотря на маску магарани, оставалась той же прямой, открытой и бесстрашной женщиной, которая поразила владыку с первой встречи. В ее внутреннем мире, очевидно, господствовали равновесие и умение быстро восстановить в себе покой. Качества, возможные лишь при избытке психологической крепости и воли. Именно потому, по контрасту с ущербной психикой Ян-Ях, эти ее блестящие человеческие качества – полное отсутствие неприязни, подозрительности или самодовольства – все же не притягивали к ней тормансиан. Неизменной оставалась пропасть между ней и всеми другими, даже самим Чагасом. «Даже с ним, великим и всемогущим!» – с негодованием признавал владыка. Он вспомнил отрывок из разговора между инженером Таэлем и Фай Родис – об этом ему доложили в свое время. Родис объясняла Таэлю, что на планете Ян-Ях целиком отсутствует один из очень важных психологических устоев творческой жизни – сознание бесконечности пространства с его недостижимыми границами и неисчислимыми, еще не открытыми человеком мирами. Бездонные глубины космоса существуют даже вне знания Великого Кольца и в самых неожиданных комбинациях законов материального мира. Инженер ответил, что сама Родис является для него воплощением этой беспредельности, и ее душа так же отлична от их психики, как бесконечность отличается от замкнутого и скучного мира Ян-Ях, главный стержень которого – в строгой иерархии.

«Умный комплимент инженера, – думал владыка, – но есть другое, о чем, бедняга, конечно, и подумать не смеет. Она женщина одного корня со всеми и потому неизбежно должна подчиниться воле и силе мужчины. Впрочем, я не думаю, что эта холодная, веселая и самонадеянная дочь Земли будет столь же хорошей любовницей, как моя Эр Во-Биа. Но все же надо испытать!»

И, как все владыки всех времен и миров, председатель Совета Четырех принялся, не откладывая, исполнять свое намерение.

Он встал, и тотчас же поднялись Зет Уг и Ген Ши. Эр Во-Биа осталась сидеть, положив ногу на ногу и покачивая туфелькой с вделанным в нее звездочкой-фонариком. Лучи фонариков, направленные вертикально, подсвечивали стройные ноги тормансианки, обрисовывая их во всю длину сквозь тонкую ткань платья.

Фай Родис, считая вечер оконченным, тоже встала, думая о картине в своей комнате. После беседы с Таэлем ей хотелось сегодня же взяться за кисти и краски. Но Чойо Чагас заявил, что ему надо безотлагательно обсудить с ней важный вопрос. Оба члена Совета, поклонившись, исчезли, покинув своего председателя, как показалось Родис, с удовольствием. Эр Во-Биа поднялась, бросила взгляд на Чойо Чагаса, задавая немой вопрос. Она дышала взволнованно, обнажив в деланной усмешке крупные синеватые зубы. Но Чойо Чагас словно бы и не заметил ее призыва. И тогда Эр Во-Биа пошла к выходу, не попрощавшись и не оглянувшись, оскорбленная, прекрасная и недобрая.

Чойо Чагас впервые при Родис захохотал, и она удивилась, как грубо прозвучал его смех. Владыка отодвинул среднюю занавесь и ввел Родис в ослепительно светлый коридор, где на скамейках друг против друга сидели два стража в зеленой одежде. Не обращая на них внимания, Чойо Чагас прошел к двери в конце коридора и проделал какие-то манипуляции с замком. Толстая дверь отворилась, и Фай Родис вошла в личную, никому не доступную комнату владыки, скрытую в толстых стенах дворца.

Гигантская хрустальная призма служила окном, отражая горящий закатный горизонт. Чойо Чагас нажал рычажок, призма повернулась, показалось сумрачное небо Торманса, а в комнате автоматически зажглись оранжевые светильники. Большое пятиугольное зеркало отразило белую с серебром магарани и рядом владыку в черной, расшитой серебряными змеями одежде.

Чагас сделал было шаг к широкому дивану, застеленному ворсистым ковром с узором из сплетенных колец, остановился за спиной Родис и через ее плечо посмотрел на отражение в зеркале. Она поняла, что должно произойти. Начатую игру следовало доводить до конца, не создавая запутанных противоречий. Родис ответила владыке равнодушным и снисходительным взглядом. Большие руки Чойо Чагаса обхватили ее тонкую талию. Мгновение, и Родис прикоснется к нему спиной, положит голову на его плечо… Ничего подобного не случилось. Непонятная сила сбросила его руки, мигом пропала его самонадеянность, и будто бы не было и желания. Он даже отшатнулся от нее, настолько это было поразительно.

– Лучше вернемся к прежнему, – тихо сказала Родис.

Чойо Чагас рухнул на диван, как бы спросонья ища на столике курительные принадлежности.

Фай Родис спокойно, без слов села боком на край дивана. Ошеломленный Чойо Чагас закурил. Впервые за многие годы он не знал, как поступить. Сделать вид, что ничего не произошло, или разгневаться?

Родис пришла ему на помощь. Игра кончилась, от магарани осталось лишь белое сари.

– Неужели владыка планеты так же покорен инстинктам, как и самый невежественный «кжи»? – спросила она, усвоив терминологию Ян-Ях.

Чагас с негодованием отверг это предположение.

– Поддавшись вашему очарованию, я не объяснился, как следовало б сделать, но в этом уж виноваты вы сами!

Родис всем своим видом выразила молчаливое недоумение.

– Неужели вам достаточно встретиться несколько раз с женщиной, непохожей на других, чтобы загореться несдержанной страстью? – спросила она, впадая в задумчивый тон, сильнее всего действовавший на владыку. – Можно понять людей, мало видевших, стоящих низко в вашей иерархической системе, стесненных узкой жизнью. Для них это, пожалуй, неизбежно, но вы!

На минуту лицо владыки приняло лиловый оттенок. Однако он тут же овладел собою.

– Вы говорите так, не понимая истинных мотивов. Я хотел убедиться в вашей привлекательности для меня, прежде чем просить вас об одной очень серьезной вещи!

– И что же, убедились?

– Убедился! – Злая усмешка на миг исказила лицо владыки, он стер ее привычным усилием воли.

– Знаете, мне впервые приходится просить, а не приказывать…

– Жаль. Подобное самовластие неизбежно портит людей. Разве в детстве и юности вы только приказывали? Ведь власть у вас не наследственная?

– К несчастью, нет. Воспоминания об унижениях детства и юности, хоть и потускневшие с годами, иногда обжигают как огнем!

– Естественно! Комплекс обиды и мести неизбежен для всякого, пробившегося к власти. Но разве любая просьба унизительна? Разве не приходилось вам просить мать, отца, учителей и менторов? Первую возлюбленную?

– Мы уклоняемся. Вернемся к моей просьбе, – сухо сказал владыка. – Вы с вашей бездонной интуицией и мягкой симпатией кажетесь мне самой гениальной из всех виденных мною женщин. Я не говорю уже о знаниях, о психологическом могуществе и, наконец, о красоте, что также очень важно.

– Я помню разговор о восхвалении, – засмеялась Родис, – чем вы собираетесь меня унизить?

– Унизить? Великая Змея! Я хочу возвысить вас над всей планетой Ян-Ях, я хочу, чтобы вы отдались мне!

Фай Родис выпрямилась.

Чойо Чагас невозмутимо продолжал:

– Чтобы родить мне сына. Надеюсь, что на Земле научились управлять генетикой и вы можете родить ребенка нужного пола?

– Зачем вам сын от меня? К вашим услугам полмиллиарда женщин Торманса!

– Они находятся далеко позади вас по здоровью, совершенству тела и души. Ваш сын будет первым наследственным владыкой планеты Ян-Ях, или как он захочет ее назвать. Может быть, назовет ее вашим именем!

Краска негодования не была заметна на смуглой коже Родис.

– Так вы мечтаете о наследственной власти? Зачем?

– Цель ясна. Чтобы улучшить жизнь на планете. Достижение этой цели идет через укрепление власти до полной ее абсолютности. Владыка должен стать неизмеримо выше всех, богом планеты и ее народа!

– Мне кажется, вы преуспели в этом, – сдерживая возмущение, сказала Родис, – вы и ваши сподвижники стоите так высоко над массой населения Ян-Ях, как это было возможно лишь в самых древних государствах нашей Земли.

Чойо Чагас поморщился и вдруг, доверительно наклоняясь к собеседнице, зашептал:

– Поймите же, что у меня не настолько всеобъемлющий ум, чтобы перед ним искренне склонились все мои подданные!..

– Но вы достаточно умны, чтобы понимать это! Понимать невозможность для одного человека объять колоссальную сумму знания, которой требует научное управление планетой. Но у вас есть ученые, они помогут. Жаль, что вы не верите им и никому вообще.

– Да, да! Я не могу обойтись без них, без этих «джи», но не верю им. Ученые – обманщики, трусы и ничтожные прислужники. Во многих поколениях они обманывали правителей и народ Ян-Ях, и, насколько я знаю, то же было в старину на Земле. Они обещали, что планета может прокормить неограниченное количество людей, и совершенно не учли, что земля истощится задолго до назначенной ими предельной цифры. Не учли вреда химических удобрений, отравивших растения и почвы, не учли необходимости определенного жизненного пространства для каждого человека. Не понимая всего этого, они не постеснялись выступить с категорическими заключениями. И в результате вызвали страшную катастрофу. Восемьдесят лет Голода и Убийств! Правда, за ошибки и наглость они расплатились. Тысячи ученых повесили вниз головами на воротах городов или перед их научными институтами. Ученые всегда обманывали нас, владык, и особенно математики и физики, в реальных успехах которых никто, кроме них самих, не мог разобраться. Так поступали жрецы и маги Земли. Нет, я не люблю ученых. Мелкие, тщеславные люди, избалованные легкой жизнью, а думают, что они знают тайны судьбы!

Фай Родис, заинтересованная его откровенностью, задумчиво улыбнулась.

– Вся их вина – в отсутствии двустороннего мышления, подлинной диалектики. Они не понимали, что при необъятном многообразии мира математические методы похожи на язык. Ведь язык тоже одно из самых логических строений человеческой мысли. Словами можно играть, доказывая все, что угодно, и можно подобрать математические доказательства чему угодно. Такими шутками нередко забавляются ученые Земли.

– Безнаказанно?

– Кто же наказывает за шутку? Не принимайте ее всерьез, не будьте так мелко обидчивы. Впрочем, вы сами похожи на математиков, издавая декреты и приказы и веря в то, что слова могут изменить развитие общества и ход истории.

– Кто же тогда может?

– Только сами люди!

– Вот мы и воздействуем на людей!

– Не так! Любое насилие обязательно порождает контрсилу, которая неумолимо будет развиваться и проявится не сразу, но неизбежно и подчас с неожиданной стороны.

– Вы располагаете примерами?

– Их достаточно. Возьмите продвижение людей в обществе, основанном на чинах и званиях. Такая система автоматически и неизбежно порождает некомпетентность на всех уровнях иерархии.

– Вот я и хочу укрепить всю систему, начав с ее вершины. Я заговорил об ученых, чтобы вы поняли, как я хочу дать Ян-Ях владыку, превосходящего силой ума современных ученых-холуев. Они выманивают у меня большие средства, обещая высокие технические достижения. На деле оказывается, что каждый шаг на пути больших открытий чудовищно дорог и становится все более непосильным для планеты. Не случайно у нас запрещены космические полеты. Наука заводит в тупик, а я не могу уничтожить ее и не в силах предвидеть ее ошибки и обманы. Могу лишь держать своих ученых слуг в страхе, что в любой момент брошу на них массу «кжи», которые расправятся с ними с такой беспощадностью, что память об этом останется в веках.

– Такая память уже осталась и на Ян-Ях, и на Земле после китайского лжесоциализма, – вставила Родис.

– История повторяется.

– Вы ее повторили. Но ведь вы понимаете, что это ошибка человечества. Зачем же, раз допустив ее, вы хотите повтора?

– Чтобы добиться того, что не удалось предкам!

– И вы мечтаете о сыне с выдающимся умом, которому вы доверите планету? – тихо спросила Родис.

– Вот именно! Благородная цель! Вы уверяете, что прибыли сюда для блага моих людей. Вот возможность реально создать благо! – И Чойо Чагас облизал губы в искреннем волнении.

– Как вы наивны, владыка планеты! – вдруг громко сказала Фай Родис.

– Что?!

Родис успокаивающим жестом протянула к нему руку.

– Простите мою несправедливую резкость. Вы не можете выйти из ноосферы Ян-Ях. Все предрассудки, стереотипы и присущий человеку консерватизм мышления властвуют над высшим человеком в государстве. Мысли, думы, мечты, идеи, образы накапливаются в человечестве и незримо присутствуют с нами, воздействуя тысячелетия на ряд поколений. Наряду со светлыми образами учителей, творцов красоты, рыцарей короля Артура или русских богатырей были созданы темной фантазией демоны-убийцы, сатанинские женщины и садисты. Существуя в виде закрепившихся клише, мысленных форм в ноосфере, они могли создавать не только галлюцинации, но порождать и реальные результаты, воздействуя через психику на поведение людей. Очистка ноосферы от лжи, садизма, маниакально-злобных идей стоила огромных трудов человечеству Земли. Здесь, у вас, я физически чувствую колючую ноосферу грубости и озлобления. Вероятно, в этом повинны и ученые, которых вы так не любите. Пытаясь заменить человека машиной, они впали в опасную ошибку и распространили в ноосфере однобокое линейно-логическое мышление, принимаемое за сущность разума.

– Пусть так! Тогда тем нужнее сверхчеловек!

– Нет! Мозг человека физически изменяется медленно. Продолжительность даже нашей земной цивилизации ничтожна, и потому она не внесла в него существенных изменений. Всякое развитие всецело определяется обстоятельствами.

– Окружающей обстановкой?

– Не только. Миллионы способных людей погибли, не дав миру что могли только потому, что не нашлось соответствия их способностей с задачами общества и уровнем времени. Вот почему я не могу представить себе своего сына в роли владыки на столь низком уровне сознания.

– Как низком?!

– Да, председатель, стремление владычествовать, возвышаться над другими, повелевать людьми – один из самых примитивных инстинктов, наиболее ярко выраженный у самцов павианов. Эмоционально это самый низкий и темный уровень чувств!

– Вы хотите сказать…

– И добавлю еще, что если бы у вас действительно появился сын – будущий наследственный владыка – с более чем выдающимся интеллектом, то это наверняка принесло бы беду. По закону Стрелы Аримана…

– Что еще за Стрела?

– Так мы условно называем тенденцию плохо устроенного общества с морально тяжелой ноосферой умножать зло и горе. Каждое действие, хотя бы внешне гуманное, оборачивается бедствием для отдельных людей, целых групп и всего человечества. Идея, провозглашающая добро, имеет тенденцию по мере исполнения нести с собой все больше плохого, становиться вредоносной. Общество низшего, капиталистического типа не может обойтись без лжи. Целенаправленная ложь тоже создает своих демонов, искажая все: прошлое, вернее представление о нем, настоящее – в действиях и будущее – в результатах этих действий. Ложь – главное бедствие, разъедающее человечность, честные устремления и светлые мечты.

Я вижу, что у вас ничего не сделано для создания предохранительных систем против лжи и клеветы, а без этого мораль общества неуклонно будет падать, создавая почву для узурпации власти, тирании или фанатического и маниакального «руководства». Еще наши общие предки открыли закон неблагоприятных совпадений, или закон Финнегана, как полушутя назвали серьезную тенденцию всех процессов общества оборачиваться неудачей, ошибкой, разрушением – с точки зрения человека. Разумеется, это лишь частное отражение великого закона усреднения, по которому низкие или повышенные структуры отбрасываются процессом. Человек же все время пытается добиться повышения структур без создания к тому базы, стремится получить нечто за ничто. Развитие живой природы построено на слепой игре в пробы. Природа в развитии своих структур сыграла уже триллионы бросков «игральных костей», а человек гордится самыми первыми пробами, как мудрым экспериментом. На деле их нужно великое множество, чтобы догнать сложность природы и проникнуть в уже решенные ею вопросы.

Человеческое общество – создание людей, а не природы, поэтому тут не было миллионов проб и закон Финнегана для социальных структур превращается в Стрелу Аримана с направленной тенденцией уничтожения малых чисел, то есть совершенства. В природе она преодолевается отбором в огромной длительности времени, потому что природа справляется с ним, создавая в организмах многократно повторяющиеся охранительные приспособления и запасы прочности.

Превращение закона Финнегана в Стрелу в человеческом обществе становится бедствием, потому что – бьет именно по высшим проявлениям человека, по всему стремящемуся к восхождению, по тем, кто двигает прогресс, – я подразумеваю подлинный прогресс, то есть подъем из инферно.

– Как же вы преодолеваете Стрелу?

– Тщательнейшим взвешиванием и продумыванием наперед каждого дела, охраной от слепой игры. Вы должны начать с воспитания, отбирая людей, сберегая и создавая охранительные системы.

Чойо Чагас покачал головой.

– Невозможно. Слишком далеко зашло измельчание людей Ян-Ях. Повреждение генофонда привело к физической слабости и духовному конформизму. В наших условиях необходим быстрый оборот поколений. Вы сами сказали: чем чаще бросаешь кости, тем вернее выигрываешь.

– Природа не считается с жертвами в достижении цели. Человек мудрый так поступать не может. – Фай Родис, видя бесплодность разговора, встала.

– Так вы отказываетесь? – в вопросе Чагаса прозвучала угроза.

– Конечно. Если бы это могло изменить судьбу человечества Ян-Ях, я готова всегда была бы дать ему своего ребенка, как ни тяжело матери оставить свое дитя в чужом и далеком мире. Но произвести на свет будущего владыку, угнетателя и несчастного человека – никогда!

Чойо Чагас медленно поднялся, как бы соображая, что делать дальше.

– До свидания, председатель! – сказала Родис, снова прочитав его мысли. – Я готова всегда рассказывать вам о сравнении наших двух планет, советовать, демонстрировать любые фильмы. Пока мои друзья в городе, пока я здесь – видите, вы даже не смогли обойтись без заложников, – судите сами об уровне вашего государства. А теперь не следует продолжать то, что не нужно!

Чойо Чагас откинулся на диван и задымил трубкой. Родис повернулась к нему спиной и подошла к двери. Всего две минуты ей понадобилось на раскрытие тайны запора. Дверь распахнулась, и Родис направилась по коридору в зеленую комнату. Оба стража не шелохнулись, глядя сквозь нее, как в пустоту.

Чагас из своего сумрачного обиталища смотрел на нее. Он физически ощущал походку Родис. В сияющем белом сари, сквозь складки которого ясно обрисовывалось ее тело, Фай Родис показалась ему недосягаемой, а себя он увидел унизительно смешным. Вне себя Чойо Чагас ринулся в коридор. Стражи вскочили, вытаращив испуганные глаза, чем еще больше разозлили владыку. Он принялся хлестать охранников по щекам, пока боль в ладонях не отрезвила его. Овладев собой, он вошел в зеленый кабинет, теперь навсегда связанный с образом владычицы Земли, и, подперев руками голову, сел к столу. Он чувствовал ту безнадежную пустоту вокруг себя, которая неизбежно образуется, когда из окружения устраняют порядочных людей, всегда несогласных с несправедливостью. Неумолимо идет процесс замены их ничтожествами и невеждами, готовыми восхвалять любые поступки владыки. Советники, охрана – все это человеческая дрянь. Верность их обеспечивается лишь подачками и привилегиями. Друзей нет, душевной опоры – ни в ком, все чаще подступает страх перед возможным заговором.

Гребенка террора время от времени прочесывала массы «джи», сановников-«змееносцев», ученых и «глаз владыки», оставляя неизгладимый ужас. Боязнь ответственности лишала людей инициативы. Боязнь любого риска и подыскивание оправданий на все случаи жизни были едва ли не главными в работе этих людей. Они сделались негодным человеческим материалом, подобно людям, пережившим катастрофу, которые более не могут вести борьбу ни с какими трудностями, так как прежние испытания парализовали их мозг и их волю.

Чойо Чагас ненавидел свое окружение, но не мог найти выхода из тупика, куда завело его продолжение старой политики Мудрого Отказа.

Чойо Чагас ударил по столу ребром ладони. «А зачем вообще искать выход? Смущение принесли с собой явившиеся с далекой прародины люди. Земля бесконечно далека в пространстве и времени – по существу недосягаема. Скоро звездолет уйдет восвояси, все будет по-прежнему. Пусть они занимаются бесплодной тратой времени и убираются поскорее! Сегодня он размечтался, подобно глупому „кжи“, и уже не в первый раз! Красота, нет, что-то непостижимое в этой ведьме ломает его волю… Достаточно! Подумаешь, заложница! Стоит мне нажать кнопку вызова… нет, на морском мысу сидит дьявольский звездолет, и еще второй вытребован на подмогу. Отправить ее в город? Вряд ли это разумно. При острейшем уме и сатанинской обольстительности она вызовет брожение умов. Я прикажу Таэлю отвезти ее в Хранилище Истории. Пусть роется в горах документов, пока ее помощники проведут в городе разрешенный срок. Хранилище находится в старом храме, окруженном садом и стеной, и „глаза владыки“ с Таэлем позаботятся, чтобы она не покидала назначенного места. Таэль, а если он тоже попадется под власть этой? Чепуха, он слишком жалок, чтобы вообразить себя другом Родис! Впрочем, проследим за обоими. Что-то ее уже напугало. Может быть, Таэль? Если она объявила об отказе от фильмопередач, то, значит, земляне стали понимать, кто здесь хозяин!»

Чойо Чагас протянул руку к шкафчику, нашарил тайную пружину и извлек из выскочившего ящичка шарик пахучего черного вещества. Он положил его в рот и, медленно жуя, уставился в глубину хрустального шара.

В это время Фай Родис, недовольно хмурясь, рассматривала себя в зеркало. Она чувствовала присутствие соглядатаев. Это постоянное подсматривание стало ее раздражать. Она включила экранирование, погладив свой черный СДФ, как единственно близкое и верное существо.

«Довольно играть!» – наряд магарани убран под колпак девятиножки. Фай Родис облилась ионным душем, избавляясь от ощущения, будто она испачкалась. Она вновь надела удобное платье с коротенькой широкой юбкой и с облегчением поднялась на подмостки. Взяв кисть, несколько минут вглядывалась в фигуру женщины – и осталась крайне недовольна своей работой.

Зазвучал сигнал вызова с «Темного Пламени».

– Вы утомлены, Родис? – спросил Гриф Рифт.

– Нет. Просто недовольна собой. Все у меня не ладится. Плохо я понимаю эту жизнь и делаю ошибку за ошибкой… О нет, ничего серьезного, – успокоила она, заметив тревогу на лицах друзей.

– А у нас все отлично, – сказала Олла Дез. – Час назад мы впервые искупались в море Торманса. И представь, все испытываем странное чувство неудовлетворенности, не понимаю почему.

– А я наконец догадалась, – сказала Нея Холли, – здесь состав солей и их концентрация иная, чем на Земле.

– Тогда и тормансиане не получают радости от моря, – сказала Фай Родис, – ведь их кровь, как и наша, унаследовала состав воды Мирового океана Земли. Они носят в крови земное море и, наверное, тоску по нему…

Короткое свидание окончилось. Родис, не достигнув обычного внутреннего спокойствия, снова взялась за картину, набрасывая фигуру сильной, знающей женщины, символизирующей Меру. Женщина склонилась к людям с протянутой рукой, готовая рывком поднять наверх первого, кто дотянется к ней. В ее лице – та же убежденность в конечной победе, что и у Таэля. Недавно, увидев новый вариант, Таэль сказал Родис, что «Мера» стала похожа на нее.

Родис проработала почти всю ночь, не подозревая, как скоро ей придется покинуть сады Цоам.

Загрузка...