Человечина

ГЛАВА ПЯТАЯ,

Янга и Фуема шли на прием в Дом Вод, что стоит с незапамятных времен в месте истока речки Прорванихи. На прием их не приглашали, да он им и не был нужен сам по себе. Важно то, что там соберутся многие почтенные существа. По близости от их большого скопления колдовать получается способней.

Пока шли, Янга искала желуди на ужин, а Фуема еловые шишки для костра. Еще они беспрестанно аукались и время от времени затягивали песню про то как они идут по лесу ищут желуди и еловые шишки, беспрестанно аукаются и поют про это песню, а еще какие они оба крутые и накажут скоро остроухих.

Для остроухих долгоносиков намерения козоблюдки и древопийца не были секретом. Они пролетели как раз над Янгой и Фуемой, когда те особенно громко откровенничали о своих планах. Им было с ними по пути. Наяпа и его друзей в Дом Вод пригласили. Но долгоносики не придали значения похвальбе тех, кто меряет пространство шагами, а не взмахами крыльев, а только наслали на них дождь из марципанов и ромовых баб. Прием в Доме Вод важнее тупых разборок с бестолковой деревенщиной.

Прием устраивал Отец — Солнце. С тех пор как Отец — Солнце провалился тщанием наяповой компании в бездонную пропасть у него появилось много свободного времени, которое он посвящал изобретению всяких штук. Среди них был невиданный, великолепный, чудодейственный отвар, который уносит из будничной повседневности в другой замечательный мир блаженства и занимательных приключений. В честь распробывания этого отвара Отец-Солнце придумал собрать всех приятных ему существ в Доме Вод и как следует поколбаситься. Янги и Фуемы среди них не было. Янга заиграла у Отца-Солнца зернотерку, а Фуема ноутбук зажилил, но не корысти ради, а из обостренного чувства социальной справедливости. Несложно представить себе удивление Отца-Солнца случись ему в разгар приема выйти из Дома Вод на поляну и увидеть колдующих на ней своих недобрых знакомцев. Но мужику было не до того. Первые гости вот-вот должны были уже появиться, а тазик для омовения нижних конечностей приглашенных куда-то запропастился. Отец-Солнце все обыскал и, в конце концов, полез в подпол. Вообще то Отец-Солнце сдавал подпол актерам-любителям. Отцу-Солнцу подпол был не к чему. Картошку и квашенную капусту он покупал в магазине, а в любительском театре видел одно из средств улучшения нравов.

"Меньше будут в подъездах гадить" — говаривал по этому поводу Отец-Солнце.

Впрочем, любители, вполне, могли тазик помылить, так как испытывали большую нужду в реквизите, но ведь не пошли на большую дорогу кому попало шеи сворачивать…

Спускаясь в подпол, Отец-Солнце понял, что очередной спектакль начался, и что искусство совсем не так благодетельно в смысле нравственности как ему до сих пор представлялось.

Вертлявый юнец в костюме, сшитом из порнографических открыток, с циничным выражением порочного лица декламировал: Але, народ! Послушаем народ? Народ у нас такой урод… И я урод. И ты Собрание — урод. Мы все — уроды. Посмотрим, кто уродливей?

Отец-солнце занял свое место в императорской ложе, когда на сцене, которая ничем не была примечательна, кроме того, что на ней стояла обычная университетская кафедра и висел расписаный в духе супрематизма задник, первого персонажа сменил второй — основательный такой, Сидор Мокеевич или Пафнутий Африканыч: Я работал в поле раком. За станком стоял собакой. Слеп, но лазил в чертежи. Резал на металл ежи. В космос чуть не полетел, Когда небо подрывал. Камень от меня рыдал. Вот, как сильно я потел! Вот, какой я молодец! И хочу, чтоб у меня все было Не хуже, чем у людей…

На последних словах Африканыча на сцену выкатилась эдакая Пульхерия и как даст ему искомым тазом по голове. Мокеевич в отключке. Зал рыдает от хохота. Отец-Солнце протянул один из своих лучей, чтобы таз прибрать, но Пульхерия начала докладывать. Даму перебивать нехорошо. Пришлось слушать: У меня есть муж не нов — Махмуд Иванович Срулев. Пьяница, лентяй, грязнуля, Но его таким люблю я. От любви моей геройской Завелися дети. Что есть лучше в целом свете? Ничего! А значит мы Достойны самолучшей жизни…

Отец-Солнце велел позвать детей. Пришли дети. Очень энергичные, хотя и несколько грубоватые. Суки, трахнутые в торт! Все теперь невпроебет! Папка, мамка, мы вас любим! Деньги с вас за все отсудим! За то, что надо учиться, За то, что надо трудиться, За то, что надо плодиться, За то, что пришлось родиться. Все в порядке, блин, мерси! Мы, бубен, не караси! Мы — цивилизованные люди! И дунуть и плюнуть могем! И кожу содрать живьем! И че бы тансы-тансы-тансы… Одна — две напасти не в счет. На сцену вернулся ведущий. Все такой же. В костюме, сшитом из порнографических открыток. Сказал заключительное слово: Ну что, по моему ясно. Всех этих надо убить. И чем скорее, тем лучше, Чтоб небо не смели коптить. Потому что всего на всех не хватит.

Эта последняя мысль показалась Отцу-Солнцу удивительно здравой. Он, предварительно забрав таз, сжег на фиг весь театрик вместе с актеришками и публикой, состоявшей из гнилых кукурузных початков, мышей и мокриц и зарекся на будущее доводить дело до подобных безобразий.