Глава 13. ХОЗЯЙКА МАЛЕНЬКОГО ДОМА

Дождь не пошел. Тучи свалились за горизонт, и через какие-нибудь полчаса уже пекло солнце. Море было молочное, гладкое, как стекло, над ним поднимался парок.

Я лежал на пляже метрах в пятидесяти от маленького домика — один этаж, покатая черепичная крыша (ужасно я люблю эти крыши!) с трубой и телевизионной антенной. Окна были распахнуты. На веревке, привязанной к двум соснам и протянутой через двор, висело белье. Хозяйку дома звали Евгения Августовна Станкене; она была одной из тех, чьи фотографии я видел в комитете. Нет, мы ее ни в чем не подозревали! Но я хотел поговорить с ней: иногда стоит просто так поговорить с человеком пять минут.

Во дворе стоял «Москвич», а под сосной в шезлонге расположился наголо обритый мужчина в шортах и темных очках. Время от времени он снимал очки, клал на столик рядом и брал со столика бинокль: глядел вдоль берега.

Из домика вышла женщина с тазом и остановилась перед веревкой — стала снимать белье.

— Стерва она, эта Станкене! У-у, чертова перечница! — произнес кто-то за моей спиной.

Я оглянулся. Рядом со мной бухнулся на песок старик в длинных трусах и майке. На голове у него красовалась мятая шляпа. Видно, специально он не загорал, потому что почернели только жилистые руки и шея. «Местный житель», — определил я.

— Не знаешь ее, что ли? — удивился старик. Он был не очень трезв. — Ну, вон та баба, что белье сушит, ты ж на нее уставился. Нашел на кого — старуха!

— А что она вам сделала?

— Подлость, величайшую подлость!

— Какую?

— Даже говорить не хочется! — сказал старик. И тут же выложил: — Здесь бочку с пивом поставили. Чтобы все желающие могли подойти и попить, за свои-то кровные. А эта дрянь пошла в милицию, говорит: здесь пляж, люди купаются, они отяжелеют от пива и потонут. А что она понимает в пиве? Сама небось не пьет и другим не дает. Собака на сене! Бочку-то и увезли.

— А ты, отец, с утра пропустил?

— Кружечку, — кисло сказал он.

— И я попить хочу, — заметил я.

— Пошли! — Старик оживился и встал на колени.

— Да нет, водички.

— Пошел ты знаешь куда со своей водичкой!

Старик лег на спину и сдвинул шляпу на глаза. Он был оскорблен.

— Как ты думаешь, удобно у этой Станкене попросить?

— Удобно, — прохрипел он. — Она принципиальная.

Я поднялся, отряхнул ладони, закурил и, оставив одежду возле старика, направился к домику.

— Доброе утро, — сказал я бритому человеку в шезлонге.

Он не обратил на меня внимания. Он держал бинокль у глаз и регулировал резкость. «Сильная оптика, — автоматически определил я по длине трубок. — Цейсовская. Скорее всего восьмикратная». Из дверей домика снова вышла Евгения Августовна, держа в руке помойное ведро.

— Извините, пожалуйста! — остановил я ее. — Вы не угостите меня водой?

— Отчего же не угостить? Заходите в дом.

— Жалко сигарету бросать, а с ней неудобно: у вас, наверное, не курят?

— Заходите с сигаретой.

Она улыбнулась. У нее были добрые-предобрые глаза, какие бывают у больничных нянь и сиделок. Но я не хотел идти в дом — я наблюдал за бритым: что он так заинтересованно разглядывает в бинокль?

— Нет, нет!

— Тогда подождите, сейчас вынесу. Руки помою и вынесу.

Она была не по возрасту подвижная (во время войны ей уже было сорок три года), почти тотчас вернулась и протянула мне стакан.

— Пейте спокойно, колодезная.

— А я не боюсь.

— Зачем вы курите? — вдруг спросила она. «Вот чудачка! — подумал я. — Сейчас будет объяснять, что никотин вреден для здоровья».

— От застенчивости в шестнадцать лет начал, — сказал я как можно мягче. — С девушками говорить не мог, без дела стоять неудобно, а куришь — как будто занят.

— Да нет! Я потому спрашиваю, что вы хорошо сложены, наверняка спортсмен. Я люблю ходить на стадион, там мой внук занимается. А у вас вот эти мышцы на руках и на груди развиты как у мужчин, занимающихся борьбой. Наверное, трудно бороться, если куришь, — дыхание неровное. Вы, наверное, подумали про меня: вот дура, чего пристает! — Она опять улыбнулась. — Старуха болтливая!

— Ну что вы, что вы! — запротестовал я, отпивая воду из стакана мелкими глотками. Нет, конечно, она ничего не перепутала с Быстрицкой: она была очень наблюдательна.


— Вы только что приехали? Из Москвы? «Хм!» — подумал я.

— Почему вы так решили?

— Я радио слушала: передают, что там дожди. А у нас уже две недели жара стоит. А вы беленький, совсем не загорели.

Последний месяц я заканчивал дело, работал круглые сутки и ни разу не выбрался за город. Но почему обязательно из Москвы?

— Наверное, не только в Москве льют дожди?

— У вас плавки японские, с полоской, в таких москвичи ходят. У меня снимает комнату одна семья из Киева, — она кивнула на шезлонг. — Так она говорит: хотела мужу достать такие плавки, и — никак, только в Москве их выбрасывают в универмагах, и они дорогие! Вы, наверное, инженер, хорошо зарабатываете?

Я едва не почесал в затылке как человек, застигнутый врасплох. Подбирая вещи, мы не подумали об этом, — я взял свои плавки, которые Тамара привезла действительно из Москвы. Н-да, глазастой была Евгения Августовна, недаром работала связной. Когда каждый день ходишь под смертью, привыкаешь замечать мелочи: они много значат.

— Это подарок ко дню рождения, — сказал я. И перевел разговор: — Вот ваш жилец отлично загорел, позавидуешь!

— Затем люди и едут к морю.

Из домика вышла женщина с бигуди на голове.

— Семе-ен! — капризно сказала она бритому. — Ты накачал правый баллон?

— Сейчас жарко, — отозвался тот, сразу опуская бинокль. Лицо у него было плоское, как у бумажного человечка из детской игры «Одень сам». — Я вечером накачаю, мамочка.

— Что ты там все время разглядываешь?

— На море смотрю, дружок, как кораблики плавают.

«Господи, и этот Семен! — машинально подумал я. — Сколько их развелось! Но вряд ли… Не могу же я кидаться на каждого Семена: вы не знали Тараса Михайловича Ищенко? О чем он собирался с вами поговорить?»

— Большое спасибо, — сказал я, возвращая стакан. — Очень вкусная вода! Он давно загорает? В смысле какие у меня перспективы?

— На здоровье… У меня они живут второй день. Они катаются на машине по побережью и перебрались сюда из Радзуте.

— Из Радзуте?

— Да. Жаловались, что там много народу. «Не подходит», — решил я.

— Всего доброго!

— Счастливо отдыхать, — отозвалась она.

— Спасибо.

Я побрел, увязая в песке, к своей одежде. Старик в шляпе сидел и смотрел, как я иду.

— В бинокль смотрит! — раздраженно сказал он, как только я приблизился.

— Кто?

— Дачник у этой Станкене! В бинокль баб разглядывает! В милицию бы его, а?

— А вы биноклем не пользуетесь? — спросил я, чтобы отвязаться: пора было уходить.

— Еще чего! — вскинулся он. — Я и так хорошо вижу, слава богу!

Я оглянулся на домик Станкене. Очень невзрачный был домишко. Сама Евгения Августовна теперь вскапывала лопатой клумбу в углу двора. «Здесь бы санаторий отгрохать! — подумал я. — А самую большую и светлую комнату предоставить в вечное пользование ей, бывшей связной подполья. Было бы справедливо».

Загрузка...