Через годы и расстояния

Служители муз

Первый раз она пришла в комендатуру вскоре после освобождения Будапешта. Пожилая дама в простеньком платье, которое плотно облегало фигуру, сохранившую стройность. На голове маленькая коричневая шляпка. Глаза внимательные, быстрые. Неуверенно приблизилась к столу, села в предложенное кресло.

Лицо женщины сразу показалось мне знакомым. Где я видел ее? Несколько слов, жест рукой... Ба! Да это же Франческа Гааль! «Петер», «Катарина», «Маленькая мама»! С каким удовольствием смотрел я эти фильмы.

— Меня хорошо знают в Америке и Франции, — осторожно начала актриса.

— И в Советском Союзе. Не только знают, но и с уважением относятся к вашему таланту.

— Вот как! — обрадовалась дама. — Разве в вашей стране идут заграничные кинокартины?!

— А почему бы и нет? Мы смотрим все лучшее, что появляется за рубежом.

— Нам говорили, что у вас только свои картины. И во всех показывают, как делать революцию...

— Неужели вы, образованный человек, могли поверить геббельсовской пропаганде?

— Мой муж верил, — тихо сказала Гааль. — А я просто не разбираюсь в этом.

— Разве встреча с советскими бойцами не помогла вам понять, что фашисты клеветали на нас?

— Мы думали, это тоже пропаганда... Но, кажется, капитан был прав...

— Какой капитан?

— Ваш, русский. Узнав, что я актриса, он приказал своим солдатам освободить наш особняк. А потом целый час рассказывал о России... Да, да, да! — вдруг встрепенулась она. — Теперь я понимаю, почему советские солдаты смеются, показывают на меня и говорят: Петька, Петро! А другие кричат: Катюша, Катюша! Мне было обидно. Ваша Катюша — это бум-бум! Но я венгерская актриса, а не бум-бум!

— Они вспоминали ваши комедийные роли, — улыбнулся я.

— Больше не буду сердиться на ваших солдат. А вы, господин генерал, не думайте обо мне плохо.

— Для этого нет оснований. Но зачем, собственно, вы пришли в комендатуру?

— Помогите мне, господин генерал, встретиться с маршалом Ворошиловым.

— Для какой цели?

— У нас есть усадьба, — актриса опять начала говорить медленно, взвешивая слова. — Мы опасаемся, что могут отобрать часть земли...

— Извините, но комендатура не вмешивается в дела венгерского правительства. А к маршалу Ворошилову вы можете обратиться сами. Он примет, если сочтет нужным.

На этом мы расстались. Потом Франческа Гааль неоднократно появлялась в комендатуре, но уже совсем в другом виде. Каждый раз — новые платья или костюмы с дорогими украшениями. Вела себя как-то эксцентрично и даже развязно. Мы относили это за счет ее профессии.

Однажды актриса попросила охранную грамоту на дачу и пропуск на озеро Балатон. Я отказал: в районе Балатона еще шли бои.

— Думаю, господин генерал, вы поймете мои заботы и переживания, — доверительно произнесла она. — Мы не знаем, в каком состоянии теперь наше хозяйство и дача, не разбежались ли служащие. Разве на них можно надеяться! — на лице Франчески Гааль появилось презрительное выражение.

— Это ваше личное дело, — ответил я. — А охранных грамот мы не даем.

— Как не даете! Я знаю, что грамоту получил профессор... (она назвала фамилию). Почему же вы не хотите сделать то же для меня?

— Профессор не помещик, а ученый. Его участок служит науке, народу. Профессор не эксплуатирует людей!

Гостье явно не понравился такой ответ. Она прозрачно намекала, что мне должны быть понятны чувства крупного земельного собственника. А я давно забыл о беседе с делегацией, интересовавшейся моими «имениями», забыл, что в составе делегации был и ее муж — богатый помещик.

К нам в комендатуру и в Союзную Контрольную Комиссию Франческа Гааль обращалась по одному и тому же вопросу. В соответствии с земельной реформой частные землевладения урезались до 200 хольдов. Франческе Гааль, как известной актрисе, было оставлено 300 хольдов. Но и этого ей и ее мужу казалось мало.

Последний раз она пришла в комендатуру какая-то унылая, подавленная.

— Что с вами? Больны? — спросил я.

— Да, и очень.

— Почему же ходите? Надо лежать.

— Никакая постель мне теперь не поможет... Я хочу выразить вам недовольство, господин генерал. Вы ввели в заблуждение уважаемых людей. Мы считали вас человеком своего круга. А вчера в газетах был напечатан ваш рассказ о себе. Зачем вы это сделали, уж лучше бы промолчали...

— О чем?

— О своем происхождении.

— Но почему это так волнует вас?

— А как же! — гневно ответила актриса. — Теперь и у нас каждый волен думать, что можно обойтись без порядочных образованных людей... Каждый захочет стать генералом!

— Вы имеете в виду бедняков, рабочих?

Франческа Гааль пожала плечами, но ничего не ответила.

— Чем еще вы недовольны? — поинтересовался я.

— Мы преклонялись перед русскими. Надеялись на помощь. Но когда я обратилась со своим горем к Ворошилову, он не захотел даже слушать меня!

— Госпожа Гааль, на мой взгляд, вы должны благодарить свое правительство: оно учло ваши заслуги.

А вашему мужу, который был заодно с Хорти и немцами, не положено ни хольда земли!

После этой встречи я не видел больше Франческу Гааль. Зато слышал, какую бурную антинародную деятельность развил в парламенте и в партии мелких хозяев ее супруг.

Эта пара так и не смирилась с новым строем. Франческа Гааль уехала за границу.

Должен сказать, что таких ярых приверженцев частной собственности среди будапештских работников искусства и литературы оказалось немного. Подавляющее большинство артистов, художников, писателей быстро нашли свое место в строю и зашагали в ногу со всем народом.

...Летом 1945 года ко мне на прием записалась актриса Гизи Байор. Эта симпатичная, средних лет женщина была взволнована, очень просила извинить за беспокойство, но у нее безвыходное положение. Директор запретил ей и мужу ночевать в театре, а другого пристанища у них нет.

— Но почему вы ночевали в театре? — удивился Борис Павлович Одинцов, оказавшийся в это время в моем кабинете. — Разве у вас нет квартиры?

— Квартира есть, но она занята важным учреждением, — смущенно ответила Гизи Байор. — Мы понимаем, это нужно, и очень не хотели беспокоить вас. Ведь уцелевших домов в Буде так мало.

— Какое же учреждение расположилось в вашем доме?

— Военная комендатура второго района... У нас нет никаких претензий, поймите меня. Нас с мужем вполне устроила бы небольшая комната. Я сейчас репетирую новую вещь и приходила бы домой только на ночь...

Я слушал Гизи Байор и невольно вспоминал недавние встречи с Франческой Гааль. Какая разница между двумя этими актрисами! Одной мало 300 хольдов земли и роскошного особняка — только это заботит ее. А другая живет на сцене в прямом и переносном смысле. И ни на что не жалуется! Хотя она крупнейшая актриса, любимица будапештской публики.

— Это наше упущение, — негромко сказал Борис Павлович. Я незаметно кивнул.

— Да, задали нам задачку!

— Нет-нет, — смутилась еще больше госпожа Байор. — Только не беспокойте районную комендатуру. Там, под горой Геллерт, много уголовников. Ваши бойцы ловят их, охраняют жителей. Мы все очень благодарны им. А нам с мужем нужен просто небольшой угол.

— Но вам потребуется пианино, нужно работать дома, готовить роли...

— Пожалуй, вы правы, — тихо сказала актриса. — Но это можно потом, со временем. Если очень попросить директора, он, вероятно, разрешит еще несколько месяцев пожить на сцене.

— Не нужно просить директора. Ровно через пять суток вы займете свой дом.

Гизи Байор сначала даже не поверила мне. Потом всплеснула руками:

— А куда же денутся русские солдаты и командиры?

— Займут ваше место. Переселим их на сцену, — пошутил я.

На прощание мы пожелали актрисе новых творческих успехов. Впоследствии я не раз видел ее в спектаклях. Играла она превосходно.

Сейчас в доме, который мы в свое время освободили для актрисы, создан театральный музей имени Гизи Байор.

Я мог бы назвать многих деятелей искусства Венгрии, которые радостно восприняли освобождение от фашизма, отдали свой талант служению демократической республике. Их — тысячи. Среди них такие артисты с мировым именем, как Тамаш Майор, Михай Секей, Ханна Хонти, знаменитый комик Кальман Латабар и другие.

Широко известно, каким безграничным уважением пользуются в нашей стране писатели. И я был просто потрясен, когда узнал, что венгерские писатели не имеют в своем распоряжении даже маленького помещения, в котором можно собраться, поспорить, обменяться мнениями.

В 1946 году Союз венгерских писателей насчитывал около двухсот человек. Председателем был Шандор Гергей, известный литератор и уважаемый человек, подвергавшийся гонению со стороны фашистов. Секретарь Союза, Тибор Барабаш, выходец из рабочей среды, тоже пользовался популярностью у читателей. Оба они коммунисты. Это как раз и не нравилось представителям партии мелких хозяев, которые занимали в то время руководящие посты в правительстве.

Перед Союзом писателей, объединявшим литераторов разных партий и разных творческих направлений, стояли важнейшие задачи по перевоспитанию народа. Но прежде всего сами писатели, долгое время жившие в стране с фашистским режимом или находившиеся в эмиграции, нуждались в большом внимании и заботе.

Пытаясь получить необходимую помощь, руководители Союза полгода обивали пороги многочисленных учреждений, и везде — отказ. Не импонировало отдельным представителям тогдашней венгерской власти, что литераторы становились на путь, указанный коммунистической партией.

И вот писатели пришли к нам в комендатуру. Мы не имели прямого отношения к их деятельности, но твердо решили: поможем. Освободив виллу, в которой размещался один из отделов тыла, мы передали ее Союзу.

Буквально на следующий день выискался вдруг хозяин этого дома. В комендатуру явился нагловатый господин и заявил, что он владелец виллы на улице Вильма-Кирайне, 10. Кроме справки, подтверждавшей его права, посетитель предъявил ходатайство канцелярии премьер-министра. В нем содержалась просьба не обижать бедного человека: он, мол, пострадал от немцев и нуждается в помещении для работы. Скажу прямо, некоторые правительственные чиновники проявили на этот раз незаурядную оперативность!

Я объяснил, что вилла занимается временно, и советская комендатура будет регулярно вносить квартирную плату. Однако господин настаивал на своем. Разгорячившись, он «открыл карты».

— Ни за что не уступлю свой особняк коммунистам! — запальчиво заявил он. — А писатели — коммунисты.

— Всего несколько человек, — уточнил я. — В Союзе много представителей других партий, есть беспартийные.

— Все равно. Руководят там коммунисты, и я не согласен передать им виллу.

— Ладно. Тогда мы вернем в этот дом своих бойцов.

— Пожалуйста! Солдаты пусть живут, сколько угодно. Все равно рано или поздно они уйдут.

Ничего не поделаешь. Я приказал выделить для охраны виллы стрелковый взвод. Командиру взвода мы разъяснили, зачем его туда отправляют. Молодой, сообразительный офицер подумал минутку и весело спросил:

— Разрешите немножко проучить хозяина виллы.

— Как это проучить?

— В разумных и дозволенных границах, — бойко ответил лейтенант.

— В дозволенных — можно.

Рано утром, еще до открытия комендатуры, прибежал владелец дома. На нем, как говорится, не было лица.

— Отдайте мою виллу писателям! — попросил он.

— Мы не можем ежедневно менять решение по вашим капризам.

— Умоляю, господин генерал! Если бы вы видели, что там творится! Дом чуть не сгорел, паркет сорван. У меня вся душа изболелась...

И дело кончилось так. Господин принес заверенный нотариусом документ, в котором говорилось, что он не потребует выселения писателей, пока они сами не освободят дом. Два года наниматели не будут вносить квартирную плату, а обратят эти средства на ремонт виллы.

Кстати, Союз писателей Венгрии занимает это помещение и по сей день. Правда, теперь у него есть еще один большой дом — по соседству со старым.

Но что так подействовало на хозяина виллы, этого рьяного противника коммунистов?

Отправляясь на новое место, командир взвода приказал солдатам захватить несколько толстых чурок, колун, десяток кирпичей и лист железа. Когда стемнело, солдаты распахнули окна в верхнем этаже и устроили там танцы. Звуки музыки и топот сапог разносились на весь квартал. Зазвенело разбитое стекло.

Потом солдаты принялись колоть поленья. Казалось, что рубят паркет. Внутри здания заплясало яркое пламя большого костра. Жгли его на железе, положенном на кирпичи, но со стороны-то этого не видно!

Возбужденный хозяин решил, что вот-вот вспыхнет весь дом. Едва дождавшись утра, он помчался в комендатуру.

Хотел я выругать чересчур энергичного лейтенанта, но как-то язык не повернулся. А чтобы не допустить кривотолков, мы усадили хозяина в машину и отправили вместе с одним из офицеров осмотреть виллу. Туда же прибыл и предусмотрительно вызванный чиновник городского муниципалитета.

Дом, конечно, оказался в полном порядке. Больше того, солдаты убрали со двора весь мусор. Не хватало только одного оконного стекла. По словам лейтенанта, оно вылетело, когда ветер захлопнул раму. Может, действительно так... Успокоившийся хозяин виллы принес нам свои извинения и удалился восвояси.

Сообразительный лейтенант помог писателям без промедления обзавестись помещением, а работникам комендатуры и жителям квартала дал возможность от души посмеяться.

Через некоторое время меня пригласили на открытие Дома венгерских писателей. Во время торжественного заседания один из литераторов (кстати, не коммунист) предложил принять советского коменданта в почетные члены Союза венгерских писателей. Это предложение получило единогласную поддержку.

Вот так и обрел я писательский титул, не сочинив ни одной повести или рассказа. Во время одной из поездок в Венгрию я побывал и у своих коллег-литераторов. Вспоминали историю с особняком и многое другое.

— Пора браться за перо. Раз писатель, надо писать, — шутили венгерские друзья.

Я пообещал. И теперь обязательно пошлю им эту свою первую книгу.