Черное дерево

– Это – «фулбе», – объяснил швед. – Люди очень гордые и с дурным характером… Для них независимость значит выгнать стадо на шоссе или на улицу и испытывать таким образом терпение европейца. Если нажмешь клаксон, то они нападут на тебя с палками и камнями, потому что они в своей стране, а ты чужой здесь… Последствия деколонизации…

– Хотите сказать, что лучше бы им оставаться под властью Франции?

– Нет, друг мой… Ни в коем случае. И не это я хотел сказать, и не надо меня впутывать в безрезультатный спор. Ага, вот и тот дом!

Они остановились пред одноэтажным зданием, выкрашенным в желтый цвет и окруженным красивым парком. Изнутри доносились детские голоса, смех и пение. Чернокожая девочка лет двенадцати выбежала им навстречу и открыла калитку.

– Сеньорита Миранда у себя? – спросил Эриксон.

Девочка указала головой на заднюю часть двора. Они пошли за ней следом по дорожке, выложенной камнем, вошли в сад, по которому сновали во всех направлениях с полсотни ребятишек, чей цвет кожи варьировался от белого с волосами, как у альбиносов, до совершенно черного с курчавой головой. Никто из них ростом не превышал одного метра. Некоторые из них сидели на траве вокруг девушки с серыми глазами и распущенными, словно грива, волосами, что распевала довольно приятным голосом какую-то детскую песенку.

Увидев их, она замолчала, возможно смутившись, но спустя несколько секунд, переборов нерешительность, пошла им навстречу через то необычное море детских головок.

– Вы меня искали? – спросила она.

– Прошу прощения, сеньорита… – ответил швед. – Мы хотели бы переговорить с вами наедине. Дело очень важное…

Она указала девочке, открывшей калитку, чтобы продолжила занятия с хором, а сама пошла внутрь дома. Провела Давида и Эриксона в маленький кабинет, оклеенный обоями с изображением ярких цветов, прошла и села за кокетливый столик оранжевого цвета, а гостям предложила расположиться напротив, на двух хрупких с виду стульях.

– Я вас слушаю…

Эриксон начал было говорить, но потом передумал и указал на Давида.

– Лучше будет, если вы сами все объясните…

– Постараюсь быть кратким, – пообещал Давид. – Мою жену похитили в Камеруне, это сделала некая группа охотников за рабами. Мы уверены, что они пересекут Чад в направлении Судана и Аравии. Я приехал сюда в надежде освободить ее…

Миранда Брем смотрела на них со смешанным выражением на лице, что-то среднее межу удивлением и заинтересованностью.

– И?..

– Надеюсь, что вы сможете помочь мне…

– Я? – удивленно переспросила девушка. – И каким образом?

– Похоже, мы все поняли неправильно, – продолжил Давид с обреченным видом. – Прошу извинить меня, если я ошибся, но также надеюсь, что вы поймете и мое положение: я отчаянно цепляюсь за любую маломальскую возможность.

– Честно сказать, я ничего не поняла, сеньор…

– Александер… Давид Александер… Видите ли… – он замялся. – Дело в том, что нужно найти так называемую «Группу Черное Дерево» – он замолчал, перевел дыхание и, собравшись, продолжил. – Мне сказали, что вы могли бы свести меня с этой группой…

– Что я смогу свести вас с «Группой Черное Дерево»?.. – Миранда Брем удивленно округлила глаза. – Мне больно говорить вам это, но кто-то очень жестоко посмеялся над вами… Происшедшее с вашей женой, конечно же, ужасно и плачевно то, что в добавок к этому кто-то внушил вам безосновательные надежды… Ели бы у меня была хоть крохотная возможность помочь вам, то оказала бы эту помощь. Родители моих учеников, как правило, люди влиятельные. Я могла бы свести вас с ними, если это так нужно… – она зажгла сигарету, запястье у нее было сильное, а все жесты плавные и даже изящные. – Что касается этой группы… Ни какой полезной информации для вас у меня нет, разве что разные неопределенные сплетни…

Несколько секунд Давид смотрел на нее молча, страстно желая заглянуть в глубину ее мыслей.

Она это поняла и спокойно выдержала его взгляд, не отвела глаза в сторону. В течение этих секунд, что показались бесконечными, в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь нестройным детским хором, распевавшим в глубине сада какую-то песенку. Давид глубоко вздохнул и встал.

– Хорошо… – обреченно произнес он. – Полагаю, что никакая женщина не оставит другую без помощи в подобном положении. Сожалею, что побеспокоили вас, сеньорита… Хорошего вечера!

– И вам хорошего вечера и удачи, сеньор.

Они вышли, а девушка осталась сидеть и продолжала курить, и пока они шли через сад, а затем садились в автомобиль, она наблюдала за ними через окно.

Уже выехав на шоссе, Ериксон, не поворачивая головы, уверенно произнес:

– Лжет!

Какое-то время она наблюдал за рекой, медленно несущей свои воды на север, на встречу с озером Чад.

Наверное, боль ее была бы сильнее, как и надежда, впрочем, знай она, что в трехстах километрах ниже по течению в это же самое время Давид спал в своей комнате, чьи окна выходили на реку, на противоположный берег все той же реки Чари.

Восход солнца застал их на подступах к реке, пересечь ее у них не получилось.

Несмотря на то, что Амин, ливиец и еще два охранника провели всю ночь в поисках какой-нибудь пироги, плота или лодки, ничего подходящего, на чем можно было бы переплыть эти воды, переполненные крокодилами, найти не удалось.

Наконец, когда уже солнце поднялось над горизонтом, Сулейман решился ворваться в крохотную хижину, стоящую у берега на сваях и соединенную с ним шатким деревянным мостиком. В хижине, в самом дальнем и темном ее углу они нашли пару скрючившихся от страха перед огромной винтовкой суданца, стариков, более похожих на живые скелеты, чем на людей.

– Отвечай, старик! – орал суданец. – Где твоя лодка?

– Дети забрали… – едва слышно прошептал он. – Поплыли на озеро за содой… В это время года все лодки на реке заняты в торговле содой…

Сулейман повернулся к Амину.

– Это верно?

Негр неопределенно пожал плечами.

– Если он так говорит… В округе на десять километров не осталось ничего, чтобы могло плавать, и правда, что шахты Канема, где добывают соду, работают сейчас в полную силу.

– И о чем же ты думал тогда, придурок? За что я тебе плачу?

Амин претворился, что ничего не слышал.

– Не велика проблема, – ответил он. – Нужно лишь сбить плот и этой ночью перебраться на противоположный берег.

– И всего лишь? – иронично переспросил суданец. – И из чего же мы сделаем этот плот? Собираешься рубить деревья на виду у всех, кто будет проходить по этой дороге? А если нас спросят, то мы так просто и ответим: Не беспокойтесь, так уж случилось, что у нас в этой хижине спрятано двадцать рабов и мы хотим перевезти их на противоположную сторону… Все очень просто, правда?

Но Амин продолжал делать вид, что ничего не слышит, а затем вдруг громким голосом начал говорить, при этом не смотрел ни на кого, словно разговаривал сам с собой или со стеной, и тем самым выказывал полное презрение к своему патрону:

– Хижина из дерева, – потопал ногой по полу. – мебель, перегородки, пол… столбы, на которых она стоит – все это дерево, хорошее дерево, что не тонет.

Сулейман, обернувшись к старухе, приказал:

– Иди наружу и начинай стирать одежду! И если кто-то, проходя мимо, спросит, что за шум, скажешь, что это муж пол делает… А если скажешь больше, то этот негр снесет тебе голову одним выстрелом, а я сверну шею твоему старику… Ясно?

Глаза женщины наполнились слезами, но она ничего не ответила. Встала, вытащила из угла охапку тряпья и вышла наружу, на берег, чтобы начать стирать.

– А сейчас всем работать! – рявкнул Амин. – Этой ночью у нас будет плот…

Все начали разбирать хижину при помощи мачете, досок, импровизированных молотков. Работой руководил Амин, про которого можно было бы сказать, что он ничего в жизни другого не делал, кроме как все время строил плоты при помощи веревок и кусков дерева.

И по мере того, как пол исчезал, рабы перебирались на бревна, служившие каркасом для хижины, и вынуждены были сидеть там, каким-то образом удерживая равновесие, подобно курам на насесте или обезьянам, висящим на ветвях, что не позволило им использовать случившийся день отдыха, единственный, какой выпал за все время перехода.

Иногда кто-нибудь из них засыпал, даже находясь в таком не удобном положении, и падал в воду, утаскивая за собой ближайших своих соседей, но все это заканчивалось тем, что Сулейман, проклиная всех и вся, начинал работать своим кнутом направо и налево, и оставшиеся наверху спешили вытащить из воды упавших.

Надия обхватила руками деревянную балку и старалась ни на что не обращать внимания, час за часом равнодушно наблюдала за рекой, рассматривала степь на противоположном берегу, крокодилов, дремлющих на солнце, цапель, величественно вышагивающих на отмели, зимородков-рыболовов, нырявших в мутные воды в поисках добычи и одинокого ястреба, без устали кружащегося у края облаков…

Сколько раз они занимались любовью на берегу похожей реки жарким африканским полднем в невысокой траве, после долго купания, а иногда и в самой воде?..

– А если в это время к нам подкрадется крокодил?

В ответ она громко рассмеялась:

– Тогда нас съедят вместе, но, пожалуйста, сейчас стой рядом…

Он так и стоял, обняв ее, прижавшись к ней, пока голова не начинала кружиться, и воздуху не хватало, и они погружались в воду, задыхаясь от наслаждения.

Это так прекрасно – ощущение любви в воде! И на траве тоже, и в постели, и в том желтом фургончике, оборудованном специально, чтобы случайные прохожие и полицейские ничего не заметили.

В тот день, когда они его купили, Давид решил провести эксперимент, припарковавшись в самом центре Абиджана, на площади Лапалюд.

– Ты что, сошел с ума?..

– Если нас поймают и посадят в тюрьму, то пусть это будет здесь, где твой отец сможет нас вытащить, и, к тому же, верну «рулот» тому типу, что мне его продал, поскольку нам не подходит…

Она закрыла глаза и совершенно отчетливо в своих воспоминаниях увидела причудливые фигуры из теней, что легли на потолок фургона, раму окна, с задернутыми плотно цветными занавесками, каждую заклепку кузова, дверные петли в шкафу, вентилятор, бесшумно вращающийся в правом углу… Все, что рассматривала в течение тех незабываемых часов, самых прекрасных в ее жизни – воспоминания зрительные и воспоминания чувственные: не ровного дыхания, усиливающегося с каждой минутой, запаха их тел, запаха их «обоих», соединившегося в один – удивительная смесь запаха мужчины и женщины, черной и белого, одеколона и духов, табака и секса… Запах, который ни с чем нельзя спутать, возбуждающий их обоих, поднимающий желания на небывалую высоту, заставляющий смеяться, обливаться потом и задыхаться.

И вот сейчас она сидит в смешной позе, прижавшись к деревянной балке, наблюдая за тем, как вода струится под ногами, уставшая и голодная, дурно пахнущая потом и дорожной пылью, с трудом преодолевающая естественный стыд перед тем, что приходится справлять нужду на глазах еще двадцати заключенных, что вынуждены поступать таким же образом, слыша со всех сторон запах не мытых тел ее «товарищей» по несчастью.

Сейчас бы она отдала все, что угодно, за маленький кусочек мыла, за возможность упасть в теплую воду и мыться долго, долго, покрывая всю себя, с головы до пят, белоснежной, душистой пеной. А затем завалиться на кровать, на чистые простыни и спать часов двенадцать кряду, пока Давид не разбудит ее утром, когда солнце уже поднимется, и потом он принесет ей в постель чашечку горячего кофе, ляжет рядом и начнет гладить и ласкать ее так, как только он один умеет делать.

Не слишком ли много она просит для человека, прожившего в браке всего лишь пару месяцев?

Нет, не так уж и много и не так уж и мало. Но сейчас у нее возникло странное чувство, как будто все, о чем она вспоминала, все то ощущение бесконечного счастья осталось где-то далеко, далеко, ушло, отдалилось навсегда и никогда уж более не вернется, и то, что все происходило не с ней вовсе, а наслаждался этим какой-то другой, чужой человек. Но и одновременно с этим она до конца не принимала и не понимала происходящего вокруг нее, и каждое мгновение ее мучило еще одно странное чувство, будто сейчас она находится в каком-то кошмарном сне, из которого можно выйти в любой момент, стоит лишь проснуться, открыть глаза.

– Вот проснусь сейчас, и он будет рядом, и я расскажу ему про этот дурацкий сон, а он будет смеяться надо мной…

Но это был сон, при котором переход из небытия в реальность становился все болезненней и болезненней.

Реальность – это голод, жажда, цепи, кнут и вечно голодные глаза Амина, и еще пугающее будущее…

Господь Всемогущий, какое будущее?! В чем заключается это будущее? Стать частью гарема порочного шейха, который сделает с ней, что ему на ум прейдет, или ее заставят вместе с другими рабынями изображать из себя всякую мерзость, чтобы разбудить его похоть.

Лесбиянство, ревность, драки, даже убийства делают из гаремов настоящие дикие джунгли, где красивые фаворитки и остальные, потерявшие привлекательность, постоянно воюют не только за внимание своего хозяина, но и за то, чтобы перетянуть на свою сторону новеньких, тех, кого только что обрекли на эту участь.

Знаменитый турецкий султан приказал проделать скрытые отверстия в стенах, выходящих во внутрь его гарема, через которые он любил наблюдать за тем, что происходит между женщинами, когда туда швыряли какую-нибудь новенькую.

Для старого султана, ставшего уже импотентом, смотреть на все эти склоки, женские ссоры, драки были единственным развлечением, из того немного, что Аллах оставил для него на склоне лет.

Что произойдет, когда ее, Надию, учившуюся в Лондоне и Париже, закончившую с отличием Университет Абиджана, призера Олимпийских игр, влюбленную в «гениального» фотографа, кинут в такой вот гарем, где царят нравы средневековья?

– Живой я Красное море не пресеку, – пообещала она самой себе. – Сделаю все возможное, чтобы не попасть к этой арабской свинье, никогда не позволю, чтобы хоть какая-нибудь лесбиянка дотронулась до меня…

Холодок пробежал по ее спине, и она почувствовала, как Амин смотрит на нее. Обернулась. Казалось, что негр хотел пронзить ее своим взглядом, он стоял напротив и поглаживал небольшой шрам, оставшийся на лбу.

– Почему ты на меня все время смотришь? – в бешенстве закричала она. – Я сыта по самое горло видеть тебя всюду.

– В тот день, когда ты меня не увидишь, будет означать, что ты умерла, – ответил он с какой-то странной мягкостью в голосе.

Потом повернулся к ней спиной, осмотрел с довольным видом грубо сколоченный плот и, не оборачиваясь к Сулейману, произнес громким голосом:

– Сможем переправить их всех в два захода. Скоро стемнеет, тогда и спустим плот на воду.

Пока говорил, обошел хижину по кругу несколько раз, выискивая чтобы еще оторвать и приделать к плоту, наконец остановился позади старика, продолжавшего неподвижно сидеть в углу.

Вдруг ловким и стремительным движением обвил свой длинный кнут вокруг шеи несчастного и сдавил изо всех сил, и пока душил, не отрывал взгляда от Надии, которая в ужасе отвернулась.

Старик какое то мгновение боролся, дергал ногами, хрипел и пытался оцарапать Амина, но все усилия были напрасны, рука его опустилась без сил, сам он обмяк и умер.

Не отпуская тело, Амин жестом позвал ливийца:

– Позови сюда старуху…

Полковник Генри Бастьен-Матиас сидел за широким столом из темного дуба, в очередной раз зажег свою причудливо изогнутую трубку и откинулся на спинку широкого кресла.

– Сейчас у меня катастрофически не хватает людей, – сказал он, – но я все-таки постараюсь выделить несколько человек, чтобы помогли найти сеньору. Еще раз нажму на майора Амубу из Жандармерии, уверен, что он нам поможет. Он обещал выделить человека, знающего местность и способного информировать о ситуации.

– Я очень вам благодарен. – поспешил ответить Эриксон. – Я уже заверил сеньора Александера, что мы можем рассчитывать на вашу поддержку.

– К сожалению – добавил полковник, – все наши усилия будут малоэффективными, если они уже пересекли шоссе и реку. Это та линия, которую мы можем контролировать с большой гарантией успеха. Опасаюсь, что за пределами этой линии ничто не сможет их остановить, по крайней мере, до самой пустыни.

Снова зажег потухшую трубку, выпустил облако дыма и иронично улыбнулся:

– То, что не смогут сделать мои десантники, не сможет сделать никакая «Группа», даже если она существует…

– Никогда не встречались с ними?

– Нет, никогда за все то время, пока я здесь командую.

Зажужжал интерком, полковник наклонился вперед и нажал кнопку.

– Да?

– Лейтенант Лод, из Жандармерии.

– Пусть войдет, – приказал полковник.

После легкого стука дверь открылась, и в комнату вошел и встал по стойке «смирно» высокий, статный африканец.

– В вашем распоряжении, мой полковник, – отсалютовал он. – Приказ майора Амубу поступить в ваше полное распоряжение.

Полковник указал ему на кресло.

– Садитесь, лейтенант, – и представил присутствующих. – Это – сеньор Александер и сеньор Эриксон… Вас проинформировали о цели нашей встречи?

– Так точно, мой полковник, полностью информирован.

– Отлично! Что можете сказать?

– Не так много, господин полковник, хотя и совершенно уверены, что маршрут работорговцев пролегает из Нигерии, через Камерун, Гвинею, Габон, Дагомею и Того, а также проходит через нашу территорию. Точнее – между Фортом Аршембо и Буссо, уходит в сторону от зоны, патрулируемой нашими войсками на юге, и от густонаселенной зоны вокруг Форта Лами.

– Можно ли перехватить их там? – спросил Давид.

– Это около трехсот километров саванны, сеньор. Работорговцы отлично знают эту местность, каждый ее излом, каждую речушку и каждую пещеру… Нам понадобится организовать постоянное патрулирование всей этой территории, но, к сожалению, все наши люди сейчас воюют на севере.

– Есть ли информация о движении какого-нибудь каравана в последнее время? – перебил его полковник, не выпускаю трубки изо рта.

– Уверены насчет одного из них, – сказал лейтенант. – Два дня назад был обнаружен труп мальчишки около шоссе, к югу от Ниелин… Он был изнасилован и задушен, по шрамам на его лице мы поняли, что он не местный, из другого региона…

Сержант из Ниелина не совсем уверен, но полагает, что подобные шрамы наносят бамиленке, живущие в Камеруне. Ожидаю фотографии трупа и собираюсь начать расследование, – лейтенант замолчал и осторожно смахнул капельки пота, выступившие у него на лбу и носу. – Если он и в самом деле из Камеруна, то его привели охотники за рабами.

Полковник Генри Бастьен-Матиас задумчиво почесал лоб погасшей трубкой, задумался на несколько секунд, поискал на столе спички.

– Хорошо… – сказал он. – По крайней мере это подтверждает, что один караван пересек территорию, – он обернулся к Давиду и, старясь приободрить его, произнес. – Но это не значит, что там могла быть ваша жена…

– Это не возможно узнать, пока не найдем ее, – указал лейтенант. – Все охотники за рабами ведут себя одинаково… Почти все они способны изнасиловать и убить любого мальчишку…

– Так может быть существует какой-нибудь способ выяснить это, – предложил Давид. – В Камеруне один из следопытов сказал мне, что у двух из похитителей на ногах одеты ботинки нигерийского производства, редко встречающиеся во франкоговорящей части Африки. У меня в номере, в отеле, есть фотографии этих следов и тех, что, как они полагают, принадлежат моей жене… Может, они совпадут с теми вокруг трупа мальчика…

Африканец улыбнулся.

– Поздравляю вас, сеньор, – сказал он. – Если вы предоставите мне эти фотографии, то я сравню их с найденными следами. Немедленно выеду в Ниелин, и этой же ночью телеграфирую ответ. Организую систему патрулирования… – повернувшись к полковнику, спросил. – Могу рассчитывать на вашу помощь?

– Завтра я отправлю к вам взвод десантников, три джипа и вертолет… Осторожней с ним, это единственный, что у нас имеется!

Лейтенант кивнул головой. Было видно, что он остался доволен:

– Думаю, что этого будет достаточно. Уверяю сеньор, если они еще не прошли, то уже никогда не пройдут…

– А если уже прошли? – спросил Давид слабым голосом.

– В этом случае… Африка огромна!

«Сожалею но следы совпадают Точка Ваша жена пересекла реку Чари в среду ночью Точка Продолжаем преследовать Точка Лейтенант Лод».

В отчаянии смял телеграмму и готов был швырнуть ее в угол, но так и остался стоять перед небольшой стойкой с зажатым листом в кулаке и тупо смотрел на полки с ключами.

Портье смотрел на него озабоченно и немного смущенно.

– Плохие новости, сеньор? – робко поинтересовался он.

Давид стряхнул оцепенение, отрицательно покачал головой и вышел в сад. Остановился и долго смотрел на реку, продолжавшую спокойно и величаво нести свои темные и мутные воды, ночную тишину нарушал лишь беспокойный всплеск, то ли потревоженной рыбы, то ли то был кайман, преследующий рыбу.

На небосклоне зажглись бесчисленные звезды, их неверный свет освещал небольшой грязный пляж, кусты мимозы и низкорослые акации, отражался на поверхности луж, неровной цепочкой растянувшихся вдоль берега, откуда изредка доносилось глухое кваканье гигантской жабы.

Но Давид ничего не видел и не слышал: ни реки, ни ночных звуков, ни таинственных шорохов, мысли его были далеко отсюда, а еще он почувствовал, как в животе растет ощущение холодной пустоты. Он знал, что это был страх, но не страх по отношению к себе, а ощущение безнадежного ужаса перед пониманием того, что может так получиться, что он никогда уже не сможет вернуть Надию.

«Африка огромна».

Слова лейтенанта звучали в его голове словно приговор, произнесенный тем, кто несравненно лучше него знал как и каким образом здесь все делается и что происходит вдали от ослепленных ярким солнцем глаз европейцев. «Африка огромна» – было более похоже на «пожизненное заключение», или, что еще хуже, на «смертную казнь».

Неожиданно женский смех раздался где-то справа от него, в самом темном углу сада, затем послышались взволнованные голоса, переходящие в еле слышный шепот.

Давид опустился в кресло, зажег сигарету и попытался привести свои мысли и чувства хотя бы в какой-нибудь порядок.

Что при подобных обстоятельствах можно ожидать от лейтенанта Лод и тех десантников, что полковник передал в его распоряжение? Не так уж и много. Ограничатся тем, что будут прочесывать территорию в течение нескольких дней ради успокоения собственной совести, а затем преспокойно вернутся в казармы с ощущением удовлетворения от хорошо исполненного дела.

И от Эриксона тоже не стоит ждать многого и уж тем более от этой мистической «Группы Черное Дерево». Все, что нужно будет делать, придется делать самому.

Ему очень хотелось, чтобы Хохо был здесь. Хохо имел обыкновение не уходить от проблем, а атаковать их, независимо от того было ли это интервью с южноамериканским президентом или нужно было найти транспорт, чтобы добраться до места боевых действий.

Пьяница, забияка, грубиян Хохо, тем не менее, обладал одним свойством, которого не было у него самого – он умел располагать к себе людей, решать самые запутанные проблемы и выходить всегда сухим из воды, как бы серьезно не было запутано все дело, хотя и был первым, кто самым невероятным образом впутывался в самые противоречивые и опасные дела также.

Хохо Сальвадор принадлежал к той разновидности людей, которых можно было бы назвать «человек-белка», что с необыкновенной легкостью впутывались в разные проблемы и с такой же легкостью выходили из них, а потому он был незаменим в качестве криминального репортера или корреспондента в разных «горячих точках». Давиду нравилось работать с ним, боле того, он даже чувствовал себя счастливым, потому что в его компании ни о чем не заботился, а лишь нажимал кнопку своего фотоаппарата в тот момент, когда Хохо указывал ему.

Вместе они образовывали идеальный тандем: один со своим артистическим чутьем, другой со своей деловитостью и изобретательностью, один – высокий, другой – коротышка, один – не в меру серьезный и молчун, другой – болтун и экстраверт. Именно Хохо Сальвадор, познакомившись с Надией, сразу же заявил: «Ты женишься на ней. Я тебя хорошо знаю.» и был первым, кто прислал телеграмму с поздравлениями после свадьбы.

И если бы он сейчас был здесь, то наверняка придумал бы с сотню способов, дурацких и вполне реальных, как можно найти Надию и уже заставил бы шевелиться трех президентов и нанял бы целую армию, половина Африки была бы перевернута вверх дном и вся Европа тоже, не упуская при этом возможности хорошенько подзаработать на репортажах о похищении, преследовании и освобождении африканской рабыни.

По правде сказать, в некоторых случаях Давид даже завидовал Хохо Сальвадор, хотя и не хотел быть похожим на него, и вот сейчас, как никогда прежде, ему нужны были его деловые качества, его практицизм и его организаторские способности.

Хохо уже бы подружился, наверное, с двумя десятками наемников, бродящих по улицам Форта-Лами и по обыкновению собирающихся попить пива на террасе отеля «Чари» и «Чадиен», и, действуя в своей раскованной манере, полной заразительного энтузиазма, убедил бы принять участие в незабываемой авантюре по освобождению из хищных лап охотников за рабами одной страдающей дамы.

Похожие типы, а также всякая пьянь, портовые грузчики, разные чолос, перуанские крестьяне, норвежские рыбаки или китайские кули – были «его людьми», с кем он общался на равных, в свое удовольствие, а они, соответственно, с ним – это были его друзья до гробовой доски или просто на несколько часов, пока выпивки хватало, с кем он свободно говорил на десяти языках и кого буквально «обезоруживал» своим спонтанным, ярким, оглушительным смехом.

И сейчас стоило большого труда поверить в то, что он умудрился совершить такую дурость, как неосторожно наступить на мину на Голанских высотах, что разорвала его на куски… и уже нельзя было послать ему телеграмму, в какой бы части земного шара он не находился, со словами «Приезжай. Ты нужен».

И он был бы уже здесь, разрабатывая тысячи самых разнообразных планов и способов, чтобы спасти Надию…

– Месье Александер?

– Да?

Какой-то негритенок кивнул головой в сторону отеля.

– Вас ожидают около дверей, месье…

– Кто?

– Не знаю, месье… Меня послал портье.

Он последовал за мальчишкой, но в холле никого не было, стоявший за стойкой портье взглянул на него и указал рукой на улицу.

Давид осторожно вышел и осмотрелся. В темноте среди деревьев он не разглядел ни одного человека, но в дальнем конце вдруг несколько раз «моргнули» фары автомобиля. Когда Давид подошел ближе, он увидел, что это был большой и мощный джип песочного цвета. За рулем кто-то сидел. Он приблизился к окну.

– Доброй ночи! Меня искали?

– Если хотите ехать, то это должно быть сейчас и никого не нужно предупреждать о своем отъезде…

– Хотите, чтобы я все поставил на эту карту?

– А вам ничего другого не остается…

– А Жандармерия? А французские десантники?

– Забудьте! Ничего не добьются, к тому же Эриксон займется ими в ваше отсутствие.

– Тогда мне нужно будет предупредить его.

– Завтра утром ему все скажут. Об этом я уже позаботилась.

Несколько секунд он стоял и размышлял.

– Зачем вы это делаете?

– Вы сами сказали зачем… – в голосе ее появились нетерпеливые нотки. – Так вы едете или нет? Путь не близкий…

Он обошел автомобиль, открыл дверь и забрался внутрь.

– Поехали!

Она повернула ключ, огни на панели загорелись, осветив призрачным светом красивое лицо Миранды Брем, колеса заскрежетали по гравию, джип выехал с территории отеля и они направились на север. Спустя десять минут они уже неслись по шоссе на Абече.

За все это время они не обмолвились и словом, смотрели в разрезаемую лучами фар темноту и думали каждый о своем.

Наконец Давид не выдержал и нарушил тягостное молчание.

– Я так и полагал, что вы обманули меня… Вышел из вашего дома с ощущением, что все получилось по-дурацки…

– Я довольна, что мне удалось добиться этого… – ответила Миранда. – Не представляю как эта информация дошла до ваших ушей… Всю жизнь была уверена, что умею хранить секреты.

– Всегда есть некий любопытный сосед, который где-то что-то слышал, что-то где-то видел… К тому же, еще и Эриксон был уверен, что вы солгали…

– Полагаю, что он будет вести себя благоразумно. Я очень рискую.

– Представляю… Однако, вы все еще не ответили на мой вопрос: зачем вы это делаете?

– Вы сами сказали: никакая женщина не сможет позволить, чтобы другая оказалась в подобной ситуации. Вот я и пришла к заключению, что более не смогу спать спокойно.

– И куда мы едем?

Миранда Брем слегка наклонила голову, бросила на Давида быстрый взгляд и сразу же повернулась и продолжила смотреть на шоссе. Загадочно улыбнулась.

– Все бы отдала, чтобы самой знать. Ни малейшего представления не имею.

– И все же?

– У них в пустыне есть друзья, надеюсь встретиться с кем-нибудь, кто всегда знает где их можно найти.

– Я уж начал думать, что все это легенды.

– Во многих смыслах так оно и есть, – помолчала, потом продолжила, – или станут таковыми – и добавила с горечью, – когда их всех поубивают.

– Почему ты полагаешь, что их должны убить?