Черное солнце

Глава 8

По вагону ходили глухонемые и разносили прессу. Аня купила.

— Можно я у вас журнальчик попрошу? — обратилась к ней соседка, не желавшая тратиться на периодику, но любившая, очевидно, ее почитать.

— Пожалуйста.

Женщина тут же увлеченно открыла журнальный разворот с фотографиями красавиц и углубилась в чтение.

— Ведь это надо! Какая она, оказывается, страшная! А ведь так посмотришь, когда по подиуму ходит — и не подумаешь!

— О чем не подумаешь?

— Ну, что она такая страшная.

«А вы и не думайте…» — хотела сказать Аня, поскольку, на ее взгляд, малопривлекательной соседке более подошло бы подумать о собственной внешности.

— Нет, вы только поглядите!

Соседке явно не хотелось оставаться наедине со своей радостью.

И она протянула журнал Анне.

Но разница, и вправду, была впечатляющей… Вот топ-модель Кейт Мосс сфотографирована в больнице. Оказывается, она недолеченная алкоголичка.

А вот — Кейт Мосс на подиуме.

Красавица и дурнушка.

А вот топ-модель Наоми Кэмпбелл. На одном фотоснимке Наоми — наутро после вечеринки. На другом — Наоми в только что сделанном макияже. Как говорится, «две большие разницы».

— Значит, если бы меня так накрасить?.. — радостно заголосила Анина соседка. — Значит, я бы тоже была как модель?!

«Ну, ты-то вряд ли…» — подумала Светлова несправедливо и мстительно, поскольку общительная соседка не давала ей сосредоточиться.

А вообще-то, да. Макияж, особенно на расстоянии, делает чудеса. И недаром говорится, что нет несимпатичных женщин, а есть только женщины плохо оформленные.

Аня закрыла глаза и сделала вид, что дремлет, чтобы не разговаривать с попутчицей, а спокойно подумать. Но не тут-то было…

— А еще ее, эту Кейт Мосс, лечили от анорексии! — радостно провозгласила попутчица. И редко Светловой приходилось слышать столько радости в голосе.

— А я ей сочувствую… — скорбно заметила Аня, чтобы напомнить женщине, что речь идет все-таки о тяжелой болезни, а не о том, что Кейт Мосс получила наследство…

— Вот с жиру бесятся! — продолжала рассуждать женщина. — Даже болезни у них какие-то не наши.

Анорексия вот эта, например… Ну, жрать, стало быть, отказываются… Да если бы меня так кормили, как эту Мосс, я бы счастлива была! А тут.., килограмм колбасы почти сто рублей стоит!

"Да я… Да мне… — мысленно передразнила Аня попутчицу. — Да уж если бы накрасить тебя, как Кейт Мосс, и дать столько колбасы, сколько модель может купить на свои миллионы.., была бы ты, несомненно, самым счастливым человеком на свете.

А пока, даже в отсутствие колбасы, все-таки нельзя так радоваться — ведь речь идет о тяжелой болезни…"

Светлова чувствовала, что начинает помимо воли раздражаться. Это означало, что она не в состоянии абстрагироваться от темной энергии, которая исходила от этой дамы.

Анорексия, и вправду, в наших краях болезнь нечастая, но от этого тем, кто ею страдает, не легче.

Излишняя худоба. Невероятная энергия.

Желание готовить, кормить, говорить, думать о еде. И полное, абсолютное к ней отвращение. Таковы ее симптомы.

Болезнь последней четверти века, болезнь молодых, почти подростков.

На Западе анорексия только за последние двадцать лет унесла уже десятки жизней.

Невероятно трудно распознаваемое заболевание.

За что только анорексию не принимают! И за гастрит, и за язву желудка, и за мигрень, а больные ею умирают от пневмонии.

Говорят, погибает без принудительного лечения каждый пятый или шестой пациент.

Знаменитая Твигги пережила клиническую смерть на почве крайнего истощения организма.

Анорексией страдала Джейн Фонда. Да, и Кейт Мосс тоже.

Ну, да все это, конечно, любопытно, но не имеет к делу никакого отношения!

Кто-то недавно упоминал при ней эту самую анорексию, и Аня попыталась припомнить кто. Ах, да!..

Настя Козлова говорила о какой-то девочке в Милфилде…

Вообще ее расследования казались иногда Светловой похожими на вязание — петелька, крючок, петелька, крючок… И так без конца. Одна отложившаяся в памяти деталь вдруг соединяется с другим, внезапно возникшим обстоятельством.

Когда это должно было произойти, Светлова испытывала нечто вроде волнения. Предчувствия, что вот сейчас что-то откроется, прояснится, проявится… Нечто похожее испытываешь в фотолаборатории, когда на неясной белизне фотобумаги начинает проступать картинка. Такое волнение отчего-то было у Ани и сейчас.

Но, кажется, ничего не случилось. Крючок не подцепил петлю.

Мыслями Анна — если б еще не мешала словоохотливая соседка! — была уже в Петербурге.

Это был последний, третий адрес в списке Геннадия Олеговича Геца.

В Петербурге Аня была готова ко всему.

Но Семенова не умерла. И даже не заболела. Стоявшая в списке третьей Антонина Семенова была абсолютно живой.

— У вас в квартире остались невакцинированные? — строго спросила Светлова, когда дверь квартиры тридцать семь приоткрылась.

— Чего?!

— Я из поликлиники. Сейчас проводится повсеместная вакцинация населения.

Светлова не была уверена, что все эти слова — «повсеместная вакцинация» и им подобные — имеют право на существование в русском языке, но так звучало официальное. А чем официальное выглядит посетитель, тем меньше шансов, что у него спросят документы.

Полная женщина лет сорока пяти, без каких бы то ни было примет индивидуальности, вытирая руки о ситцевый халат в крупных цветах — обычная униформа для подобного сорта домохозяек, — враждебно оглядела Светлову. Эта недоброжелательность так же казалась Ане обычной частью портрета многих ее соотечественниц.

— Прививки, что ль? Так бы и сказали.

— Да, видите ли.., грипп на носу.

— Не знаю, у кого там что на носу, а нам и без вашей вакцинации хорошо. Как-нибудь обойдемся.

— Но ведь это совсем невредно: прививка защитит вас, сбережет рабочее время.

Женщина покачала головой.

— Что вы мне мозги-то пудрите? А то я про вашу вакцинацию, можно подумать, первый раз слышу.

— Но…

— Знаем и без вас! Осведомлены, что к чему. Обойдемся!

— Я только… — попыталась вставить слово Светлова.

— Вот и идите себе… У нас и так, говорю, без вашей вакцинации все здоровы.

— Неужели никаких заболеваний? — успела все-таки деловито осведомиться Светлова.

— Никаких.

— Точно, никто не болеет?

— Говорю же, все здоровы, и муж, и я.

— А остальные члены семьи? — наугад поинтересовалась Светлова.

— Остальные тоже.

И быстро добавила:

— Остальных сейчас нет.

— На работе?

— Ну, все вам так и расскажи! Идите себе. Все у нас хорошо!

— Извините за беспокойство.

Аня вздохнула.

— Прямо не знаю, что и делать… Все отказываются, а у нас план, разнарядка.

— Да кто будет просто так, задаром сейчас себе всякую дрянь колоть?! План у них… Чай, у нас теперь не плановая экономика.

За могучей спиной Семеновой, привлеченная звуком оживленной беседы, неожиданно возникла лохматая нечесаная голова. По-видимому, это и был супруг Семеновой, мужчина с особым лихорадочным выражением глаз, которое характерно для людей, озадаченных тем, как избавиться с утра пораньше от неприличного состояния трезвости.

— Вы бы.., типа.., как фирмы сейчас работают…

У них, скажем, плиту «Индезит» покупают, а они — подарочек! Так бы и вы! Мы укололись вашей вакциной, а вы нам чарочку с закусочкой…

— Ой! — Светлова мигом приняла этот разбитной развеселый тон. — Что ж вы сразу-то не сказали? Не посоветовали! Я бы мигом.

— Иди, иди, хрен старый! — Семенова решительно затолкала мужа в квартиру. — Таким, как ты, подносить — Минздрав по миру пойдет!

— А вот и не прав твой Минздрав, что не уважает простого человека…

Дверь захлопнулась перед носом Ани.

Она вышла из унылого поезда. И остановилась в раздумье.

Женщина, сидящая на скамейке у подъезда, очевидно, соседка Семеновых, с любопытством уставилась на Анну.

Внешне соседка была точной копией Семеновой. Клонируют их, наверное, все-таки! В таком же, несколько иной, правда, расцветки, халате, выглядывающем из-под пальто, такого же примерно веса и комплекции, с похожим выражением лица.

Было понятно, что соседка явно прослушала всю беседу Светловой с хозяйкой квартиры — второй этаж, двери подъезда настежь, — а Семенова разговаривала громко и темпераментно!

Эта женщина явно была в курсе всего. И явно не в силах хранить распиравшую ее информацию.

— Конечно, «все хорошо»! Хорошо у них все, видите ли! Люську из дома выставила, чего ж теперь не жить.

— Выставила? — без особого энтузиазма поинтересовалась Аня.

Она знала по опыту, что таких собеседниц не надо побуждать к разговору. Если уж они рот открыли — расскажут все, что знают.

— А то не выставила! Конечно! Как стало ясно, что Люська в подоле принесет, ее сразу и за порог.

Свекровь называется!

— А где же отец ребенка? Что, он не мог позаботиться?

— Да где ж ему быть? Там уж не позаботишься, где он сейчас! На том свете-то!

Женщина кивнула куда-то в неопределенном направлении, где, по ее мнению, и мог находиться тот свет.

— Какие там могут быть заботы? Застрелили ведь Женьку Семенова.

Характерно, что женщина указала все-таки не наверх, а куда-то в сторону. Очевидно, у нее были серьезные сомнения, что муж Люськи мог претендовать на место в раю.

Пространный рассказ, за который болтливая соседка с удовольствием принялась, полностью подтверждал это Анино предположение.

Обстоятельства гибели Женьки Семенова полгода назад почти полностью совпадали с текстом песни профессора Лебединского:

«Там вдали, у метро…»

Стандартная ситуация для Петербурга девяностых. Где еще мог сложить голову «боец молодой»?

Где мог найти применение своим юным, нерастраченным силам хулиган Семенов, с детских лет предававшийся всем стандартным порокам большого города и не пропустивший ни одного — алкоголь, токсикомания и все прочее. Женька Семенов — источник мучений для родных и соседей.

Не имело смысла выслушивать долгие разглагольствования болтливой соседки. Проще и полезнее было послушать профессора Лебединского, изложившего суть событий на редкость доходчиво и лаконично. Практически конспективно. Не упустив при этом ни одной существенной детали.

Женька Семенов, оказывается, сложил голову в стандартной бандитской разборке весной этого года. И тут уж «даму в белом» заподозрить было никак нельзя.

К тому же разборка случилась еще весной, когда и Геннадий Гец, и Осип Николаев, и Марион Крам были живы и здоровы, а женщина в белом еще не начала являться к ним с визитами.

"

— Ну, вот… А Люська у них, у Семеновых, не прописанная жила, — продолжала свое повествование Анина собеседница. — И не в браке! А уже беременная была, когда Женьку-то застрелили. Ну, как его похоронили, она еще у них пожила, у Семеновых. А вот как родила, да недоношенного, они ее и выставили за порог.

— Где же она сейчас?

— Кто?

— Да Люся.

— Где-где! Дом такой открыли у нас в Петербурге — для нагулявших.

— Далеко отсюда?

— Да тут он, рядом. И совсем даже недалеко. Называется приют «Юная мама»! Во как!

В приюте «Юная мама», где Аню, намекнувшую на некую спонсорскую помощь, встретили очень приветливо, только и разговоров было что о Люське…

«Люська молодец… Люська герой…»

Аня, честно говоря, не могла понять этих сверхвосторгов. Конечно, по сравнению с теми, кто бросает младенцев, Люся, может, и молодец, но все-таки это не героизм, это нормально — не оставить своего ребенка, не бросить.

— А вот и он! Наш Женечка!

Спальня была в голубых тонах.

«Мальчик! Женечка — мальчик, — догадалась Светлова. — И Женечка — в честь папы».

Ее подвели к кроватке.

Конечно, они — директор приюта, и мама Люся, и воспитатели — притерпелись к этому зрелищу…

Привыкли… То, что видишь ежечасно, заставляет привыкать к себе.

Но Светдова, несмотря на всю очевидную мерзость своего поведения, не могла не отшатнуться от детской кроватки.

Теперь ей была понятна цена восторгов. Почему Люся, не отказавшаяся от ребенка, такой герой.

Мало того, что ей всего шестнадцать лет. Что родители выгнали из дома. Что не в браке. Так еще и…

Из голубых одеял и пеленок на Светлову смотрел малютка Джекил. Не больше — не меньше, нет! Без всяких преувеличений.

Значит, вот что случилось с Семеновыми! Не смерть, не болезнь. Врожденное уродство младенца.

Просто совпадение?

Потому что… Ну, это-то как?!

Не колдунья же она, эта «женщина в белом», в конце-то концов?

Путь к сердцу Семеновой мог лежать, очевидно, только через ее мужа. А путь к сердцу мужа Семеновой мог лежать только через его желудок. И мог быть этот путь на редкость коротким и незамысловатым.

Предварительно Аня купила все, что полагается — выпить и закусить.

И затарившись всеми этими, столь необходимыми для задушевной беседы компонентами, очень скоро уже звонила в дверь семеновской квартиры.

Может быть, конечно, сама Семенова и устояла бы — что маловероятно, но шанс-таки оставался.

Но глава семейства Семеновых был еще дома.

И не такой это был человек, чтобы дать уйти просто неожиданному гонцу, явившемуся с водкой и закуской.

А какие, собственно, могут быть тайны у народа, когда есть возможность душевно посидеть за бутылкой водки?

— Присаживайтесь, присаживайтесь! Сейчас мы тут все устроим, сообразим, организуем! Семенова, ты капустку не забудь! Мечи ее на стол, нашу фирменную… Семеновскую! Ядреную, хрустящую…

Семенов, одетый в униформу бедных пятиэтажек-трущоб — майку, треники с пузырями на коленках и тапочки на босу ногу, — радостно потирал руки. Просто не веря в то, что вынужденный пост — «Верите ли… Уже три дня ни капли. Десяти рублей ни у кого до получки занять не могу! Обнищал народ при демократах!» — прервался столь неожиданным и чудесным образом.

Наконец сели за стол. И по первой — за вакцинацию!

За «вакцину» и производство фабрики «Кристалл», которая есть для русского человека наивернейшее и самое что ни на есть надежное средство защиты — и от гриппа, от всякой другой заразы.

И по второй — чтоб не болеть!

И по третьей.

Светлова, опасаясь, что не выдержит такого темпа, хотела поскорее произнести вслух одну из фамилий списка. Поглядеть, как будет реагировать Семенова.

Ей хотелось попробовать этот фокус, прежде чем расспрашивать Семенову в лоб.

Фамилия Осипа Николаева для этого явно не годилась. Их пруд пруди! Полуцухин? Пожалуй, да, годится.

А вот Гец.., верняк.

Редкая. Однажды услышав, не забудешь.

— И дерут же с меня.., по три шкуры за эти прививки… — жалобно начала Анна. — Главврач у нас…

Гец фамилия.., просто зверь, а не человек… Вынь да положь ему эту вакцинацию!

— Гец? — Муж Семеновой оживился. — Еврей, что ли?

— Да нет…

Аня не была готова к подобным исследованиям.

— А кто ж тогда?! — Муж Семеновой изумленно уставился на Светлову.

— Ну, не знаю… Догадайтесь сами!

Аня оставила алкоголика Семенова один на один с его непростыми размышлениями. И обратила свой взгляд на хозяйку…

— Правда, фамилия редкая?

Мадам Семенова сидела, словно проглотив кочергу.

Прямо застыв и даже, как показалось Светловой, несколько выпучив глаза.

— Тонь, у вас ведь тоже был вроде Гец? Ну, там, в Октябрьском.., помнишь? Гец тоже был? Разве он не еврей? Может, тот самый?

Семенова вдруг, схватив бутылку, налила себе стопочку и залпом опрокинула ее.

— Тонь, ты чего молчишь-то? Как воды в рот набрала! — наседал захмелевший Семенов.

— Зато ты у нас, козел старый, уж больно разговорчив! — выдохнула наконец Тоня. — Мелешь языком, как помелом.

— Чтой-то я козел-то?

— Не знаю я никакого Геца! — бросила хозяйка Светловой и, резко поднявшись, начала убирать со стола. — Хватит! Расселись!

— Тонь, да ты чего? — изумился Семенов. — С печки, что ли, свалилась?! Так хорошо сидим…

Во всем следует находить плюсы: бесцеремонно выставленная из «радушного» дома Семеновых Анна уже к одиннадцати вечера была дома, в Москве.

Звонок раздался поздно.

— Анна, вас разыскивают.

Это был адвокат Фонвизин.

— Интересно, кто же?

— Молодая красивая девушка.

— Вот как!

Светлова ни за что бы не догадалась, о ком идет речь, если бы Леонтий ее не назвал: это был гусенок, дочь Тегишева.

В адвокатской конторе Фонвизина засиживались допоздна. И гусенку просто повезло, что она застала Леонтия в такое время.

— Так я передаю ей трубку? — спросил Фонвизин. — Видите ли, она стоит рядом.

— Хорошо.

— Я сейчас за вами заеду… Вы мне нужны, — торопливо объявил Анне в трубку гусенок.

— А что, собственно… В чем дело? — Аня не скрывала удивления.

— У папы проблемы… Мне кажется, надо вмешаться.

— Именно сейчас?

— Потом будет поздно.

— Вмешаться следует именно мне?

— Да.

— Юля, извините, я, кажется, не слишком понимаю… Неужели я чем-то вам обязана?

— Ну, видите ли…

— Ах, да, ведь вы меня угощали обедом!

— Ну, если хотите, считайте, что так. Что, разве было невкусно?

— Ну, хорошо, допустим… Долг платежом красен?

— Угу! — довольно бесцеремонно промычал в трубку гусенок.

— Да, от скромности вы не умрете. Может быть, объясните, в чем все-таки дело?

— Нет, вы тогда со мной не поедете.

— А так, без объяснений, вы уверены, я поеду?

— А так — да.

— Интересно, почему вы так убеждены?

— Потому что у вас в характере есть склонность к авантюризму.

— Люблю искреннюю молодежь, которая говорит старшим, что думает!

— Собирайтесь. Я буду через три часа.

— Не раньше? Вы же торопились…

— Раньше не надо. Именно через три.

Гудки.

«А она довольно решительна.., для такого тщедушного создания», — подвела итог своим размышлениям Светлова.

Просто пробивающая стену кипучая энергия!

Аня припомнила Юлю Тегишеву, хлопочущую на кухне возле плиты.

Говорят, такие девочки даже уроки делают стоя.

Ни присесть, ни прилечь.

Симптомы…

Явное отвращение, которое испытывала к приему пища Юля, — это было «петелькой»… Недаром Аню еще в тот раз, когда она угощалась цыпленком, насторожило это.

А крючком… Крючком было слово, которое произнесла мимоходом в разговоре с Аней девочка Настя Козлова.

Анорексия.

Скорее всего, генерал «не в курсе»… Впрочем, так же, как этот Сигизмундович, врач, который ее лечит. Вряд ли они догадываются, что у Юлии анорексия.

Скорее всего, ее лечат от чего-то другого.

Но для Светловой симптомы были слишком очевидными!

Почему Анна сразу об этом не подумала?!

Потому что крючок цепляет петельку не сразу, а через некоторое время, когда все у Светловой в голове разложится по нужным местам.

Когда все впечатления, вся информация, услышанные фразы, которым поначалу не придаешь никакого значения, устаканятся…

Возможно, последним толчком было то, что ее попутчица в поезде Москва — Петербург заговорила о моделях.

И крючок подцепил петлю.

Но, собственно, что дает Светловой это открытие в смысле дальнейших перспектив расследования?

Ни-че-го!

Только вот… Кстати, как там говорил поэт Кольридж:

«Человек с чистой душой не способен отказаться от пончиков с яблоками»?

Любопытное утверждение.

Ночь была очень ясная. При такой прозрачности воздуха все становилось необычайно четким. Луна казалась ближе и крупнее… Таким огромным Светлова вообще раньше никогда ночное светило не видела. Как необычной величины надраенный медный таз для варенья.

Перистые, вытянутые, как стрелы и копья, облака, посеребренные, подсвеченные лунным сиянием, были грозно направлены куда-то, словно выпущенные из тетивы лука.

А с лугов и дальнего низкорослого леса, от теплой, еще не остывшей земли поднимался в холодный уже воздух туман… Он вырастал клубами, дымился длинными, устремленными вверх языками, и в этом движении было что-то колдовское.

Все вместе это было похоже на зловещие декорации, на фоне которых могло случиться все что угодно.

Такой красивой и странной ночи Аня в своей жизни раньше не видела.

Дорога свернула в лес.

— Это здесь! — объявил гусенок.

— Что здесь? Вы так и забыли это мне объяснить.

— Дуэль.

— Что? Вы не бредите?

— Нет! Папа вызвал Зворыкина на дуэль.

— Какого Зворыкина?

— Ой, вы счастливая, что не знаете Зворыкина.

— Я, и правда, не знаю.

— Это журналист с такой фамилией.

— И что, этим он и провинился?

— Нет, не только этим. Он все время пишет про папу.

— Ужасное прегрешение!

— Он все время пишет про папу всякие гадости…

— А в суд?

— Нельзя!

— Почему?

— Вы не знаете папу.

— Я «не знаю папу», я «не знаю Зворыкина»… Но как нужно вскакивать посреди ночи и ехать неизвестно куда, в темный лес, — это тем не менее я. Это все — ко мне!

— Вы не понимаете. Суд — это не для папы.

— Ах, ну да! «Букашки»! Все вокруг ничтожные букашки!

— Ну, в общем, да. — Юля опустила глаза. — Он все время кричит, что бумажная возня и препирательства с этими штафирками — не для него…

— Ну да… Для него — сразу из пушки! Чуть что не по генералу — сразу залп из всех орудий. Батарея, огонь!

Аня смотрела на девушку за рулем. Скорее, по виду, почти девочку, чем девушку. Бледненькая, в растянутом темном свитере. Такой чудненький бесформенный трикотаж и Елену Прекрасную может сделать похожей на посудомойку. А к дурнушкам он и вовсе безжалостен. Детская челка прилипла ко лбу. То ли девочка вспотела от волнения, то ли знобит ее, то ли у нее температура… Вид не самый цветущий, если быть точной. Что и подтверждает Анины догадки… В общем, как всегда, осунувшаяся.

Впрочем, что такое «как всегда»? Светлова видит ее, по сути, третий раз в жизни. А женщины имеют свойство выглядеть по-разному. Настолько по-разному…

— А кстати… Юлечка, откуда такое неуемное доверие к плохо знакомым людям? Ко мне то есть?

— Не знаю откуда! Если вы имеете в виду папу, то не знаю, почему он вам доверяет… Проникся! Непонятно почему! А если вы имеете в виду меня, то лично у меня никакого доверия к вам нет.

— Приятный ответ…

— Но, папа, повторяю, как-то к вам расположен.

— Откуда вы знаете? Он с вами делился своими мыслями на этот счет?

— Нет, разумеется. Но это заметно. И я надеюсь, что вы повлияете…

— На что же я должна повлиять?

— Сейчас увидите.

Машина остановилась на лесной дороге…

Щуплый седой человек с всклокоченной бородкой целеустремленно мерил шагами лесную, устланную опавшими листьями поляну.

— Это Медынский, — шепнула Ане девочка. — Алексей Петрович. Секундант.

— Чего?! — Аня изумленно взглянула на свою спутницу.

— Того! Секундант, говорю.

Увидев появившихся на поляне, человек изумленно остановился.

— А почему здесь дамы?

— Не волнуйтесь! Мы посидим в карете! — успокоила человека Светлова. Правило не перечить помешанным и уверять их, что «все в порядке» и земля вращается в соответствии с их указаниями, было ей хорошо известно.

— Он нормальный? — шепотом поинтересовалась Светлова у девочки.

— Нет. А что?

— Ну, так. Хочется быть в курсе необходимых подробностей.

— Он коллекционирует старинное оружие и пишет книгу «Дуэли в России». Главный труд его жизни.

— Он историк? Культуролог? Литератор?

— Нет. Офицер в отставке. Папин знакомый.

— И это… — Аня обвела взглядом поляну, — разумеется, идея Медынского?

— Разумеется! Он всем уже предлагал! Одному депутату, который выступает на митингах и говорит всякие мерзости. Какую гадость захочет, такую и скажет — и никто с ним ничего не может поделать. Медынский к нему подошел и говорит: «Я вас вызываю! По всем правилам». А депутат говорит: «Ты что, сдурел? Если так хочется, возьми ружье и застрелись…» Я, мол, могу тебе даже одолжить!

— А Медынский ждал чего-то другого?

— Не знаю. Он иногда воздевает руки к небесам и повторяет: «Низкие времена, низкие люди!»

— Ну, в общем… Где-то в чем-то он прав. — Аня вздохнула. — Слово вполне подходящее — низкие.

— Да. Время такое….

— А ты-то откуда знаешь? — Аня с интересом поглядела на Юлю.

— Хотите сказать: «Откуда может знать такая маленькая девочка? И к тому же выросшая в тепличных условиях?» Может, я и маленькая, но ведь я не дура и не слепая. Люди так себя ведут, что, если вызывать всех, кто заслужил, никто бы уже не избежал. Но никто еще, как известно, не стрелялся. Все Медынскому отказывают! А тут такой случай.., папа… Папа ведь тоже немного сумасшедший.

— Как Медынский?

— Увы! Он романтик. Вот Медынский и почувствовал слабину, он сказал папе: "Что ты терпишь?

Вызови Зворыкина на дуэль. Не согласится — хоть не будешь чувствовать себя оплеванным и будешь знать, что твой Зворыкин трус. А оскорбления, нанесенные трусом, не считаются оскорблениями!"

— Ну а Зворыкин?

— А Зворыкин возьми да и согласись. Все просто ахнули.

— И Зворыкин тоже?

— Что — тоже?

— Сошел с ума?

— Сейчас увидим. — Юля вздохнула. — Если и вправду приедет, значит, сошел.

Аня обвела взглядом поляну. Концентрация сумасшедших в этой местности превышала мыслимые пределы. И она, Светлова, кажется, не лучше, нездоровее рассудком. Согласиться принять участие в такой авантюре!

Ведь если все, что планировалось Медынским, состоится… Да их всех здесь же, на этой поляне, просто повяжут! Как свидетелей и соучастников!

Какая дуэль? Сейчас все, здесь находящиеся, попали под магию Медынского. А когда гипноз перестанет действовать и утренний туман рассеется?..

И на желтых листьях будет лежать труп или хотя бы истекающий кровью раненый человек — окажется, что это просто уголовное преступление.

А Зворыкина все не было. И присутствующие заметно поскучнели. Тогда Медынский, важно расхаживая по поляне, пустился в объяснения.

— Дуэль — предрассудок, но честный человек, который вынужден обращаться к ней, не предрассудок! — возвестил Медынский громко.

Присутствующие только кивали. Возразить было трудно. Умри, лучше не скажешь! Кому только придется на этой полянке умереть? Вот вопрос.

— Только пунктуальное следование установленному порядку отличает поединок от убийства. От тяжести нанесенного оскорбления зависит и характер дуэли. Начиная от формального обмена выстрелами до гибели одного или обоих участников.

— Чудненькая перспектива! — вздохнула Светлова.

— Если примирение невозможно, секунданты составляют письменные условия и тщательно следят за соблюдением процедуры. За образец можно взять самую известную в России дуэль. Вот условия, подписанные секундантами Пушкина и Дантеса. Подлинник, господа, по-французски! Я же ознакомлю вас с переводом.

Медынский вытащил из кармана листок и принялся торжественно зачитывать:

— "Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга и пяти шагов для каждого от барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.

Вооруженные пистолетами противники по данному знаку, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьеры, могут стрелять.

Сверх того, принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же расстоянии.

Когда обе стороны сделают по выстрелу, то в случае безрезультатности поединок возобновляется как бы в первый раз, противники становятся на том же расстоянии в двадцать шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила.

Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя".

Медынский с удовольствием декламировал. Народ же немножко заскучал.

Зворыкин явно опаздывал, и были все основания объявить его неявившимся!

Заставлять себя ждать на месте поединка, как объяснил собравшимся Медынский, крайне невежливо.

— Явившийся вовремя обязан ждать своего противника не более четверти часа, — заявил Медынский. — По прошествии этого срока явившийся первым имеет право покинуть место поединка и его секунданты должны составить протокол, свидетельствующий о неприбытии противника.

Но генерал Тегишев явно не собирался покидать место поединка. Он не уходил.

И строго-настрого запретил секунданту, то бишь Медынскому, явно получающему от всей этой истории огромное удовольствие, составлять этот самый протокол, «свидетельствующий о неприбытии противника».

— «Я буду целиться тебе в лоб, где, как известно, всякая пуля, и менее горошинки и более вишни, производит одинаковое действие!» — бормотал Игорь Багримович, сердито повторяя одну и ту же фразу.

Очевидно, это была цитата из какого-то литературного произведения или чьих-то мемуаров.

Генерал упорно дожидался Зворыкина.

— Юля! — осторожно начала Светлова. — А что за «гадости», если не секрет, пишет о вашем отце Зворыкин?

— Какой уж тут секрет, если тираж у газеты, в которой работает Зворыкин, полмиллиона.

— Знаете, сейчас так много всего печатается. Я как-то пропустила… Не читала, каюсь.

— Не кайтесь. Вы мало что потеряли.

— А все-таки, что за «гадости»?

— Да всякая чушь.

— Ну, какая именно?

— Интересно?

— Слушайте, я все-таки имею право знать подробности, при том, что вы в четыре утра вытащили меня в этот лес?

— Ну, что отец якобы причастен к распродажам имущества ЗГВ. Он же, перед тем как уйти в отставку, служил в Германии. Когда оттуда выводили войска…

Ну, знаете, все эти обычные домыслы о растранжиривании и присвоении военного имущества.

— А-а! Слыхала, слыхала. Продал генерал с десяток вертолетов и удалился на покой. На заслуженный отдых.

— Ну, что-то в этом роде.

— И все это не правда?

Юлия пожала плечами:

— Вы что, не видите? — Она обвела нервным жестом поляну. — Не видите, что отец по-настоящему обиделся? А мог бы поплевывать с высокой колокольни. Как это делают все остальные.

Зворыкин так и не приехал.

В иные времена, в веке эдак девятнадцатом, это бы означало правоту генерала. Но что это означало теперь, в конце двадцатого века? «Означало ли это в „нашем случае“, — думала Светлова, — что генерал не торговал вертолетами? Или только то, что у Зворыкина с утра сильно болела голова с перепоя?»

При том, что дуэль для всех, кроме романтика Медынского, ушла в прошлое безвозвратно, и оскорбления более не полагалось искупать кровью.

Ответить на этот вопрос с достоверностью не представлялось возможным.

Однако, когда Медынский торжественно и театрально возвестил, что дуэль не состоится, Игорь Багримович вдруг пошатнулся и, схватившись за сердце, опустился на покрытую инеем траву.

Словно выстрел, не сделанный противником, все-таки достал его!

Юля ахнула и, побледнев более обычного, бросилась к отцу.

На поляне все засуетились.

— Сердце!

Девушка Юлия — аптечка все это время была у нее наготове под мышкой! — принялась отсчитывать шарики нитроглицерина.

Через несколько минут стало понятно, что приступ оказался несильным. Понемногу лицо генерала приобретало обычный цвет, он глубоко вздохнул.

И только теперь окружающим стало понятно, как генерал нервничал во время всего этого театрального, фарсового, на посторонний взгляд, действия.

Генералу помогли подняться.

— Я зверски голоден. Ничего не ел со вчерашнего дня! — пророкотал он. — И все из-за этого засранца Зворыкина!

— Что так? Еда в горло не полезла? Стресс?

Страх? — поинтересовалась Светлова.

— Дудки! Я и не думал нервничать, но это, знаете ли, старое мудрое правило перед поединком. «При несчастии пуля может скользнуть и вылететь насквозь, не повредив внутренностей, если они сохраняют свою упругость…»

— Ах, вот что!

— Именно так. Хочешь остаться жив при «несчастии», то есть когда пуля все-таки попадет в тебя, — не набивай пузо. Кроме того, натощак — это отмечали все бретеры! — и рука вернее!

Все-таки выходило, что эта затея с дуэлью была для генерала чем-то очень серьезным, более серьезным, чем могло показаться на первый взгляд.

Аня остановилась, с неподдельным интересом наблюдая, как Юлия складывает лекарства в аптечку.

Казалось бы.., у ее отца только что случился приступ.

Дуэль, волнение, тревога… Словом, без преувеличения, сверхэкстремальная ситуация.

Но девушка Юлия, пока не положила строго все на свое место, не завинтила все флакончики, не закрыла все тюбики — не успокоилась.

— Ну, все, молодец. Пять с плюсом! Поехали.

Гусенок только кивнул.

И Светлова вдруг поняла, что это были для Юли привычные слова, привычная похвала.

Юля очень аккуратно вела машину.

— Кажется, ты все стараешься делать на пять с плюсом? — одобрила гусенка Светлова, когда они заехали в кафе перекусить и разместились за столом.

— А Юля по-другому ничего и не делает! — похвалился генерал.

— Да что вы! Отличница?

— Еще какая!

— Какая?

— Абсолютная!

— Что вы говорите?

— Представьте. За все время учебы в школе ни одной не то что тройки — ни одной четверки.

— Ну, это вы, наверное, хватили.

— Во всяком случае, четверки по пальцам можно было пересчитать.

— Даже так?

— Говорю вам, отличница. Круглая.

— Вот оно как!

Аня задумчиво рисовала на салфетке цифру пять.

«Синдром отличницы… Стремление все делать на пятерку.., привычка брать рекорды.., добиваться во всем совершенства!» — думала Анна, время от времени бросая взгляд на нетронутую пиццу на тарелке генеральской дочки.

Сам генерал ел за троих, и с грибами, и с ветчиной.., все как полагается… Светлова тоже не отставала. А Юля отстала, да еще как.

«Вот, например, милая девочка Настя, — думала про себя Светлова. — Как ни мечтала она быть похожей на ту замечательно худую, истощенную девушку с крысой на плече, которая запала ей в душу и стала ее идеалом, но любовь к пирожкам оказалась сильнее! А вот если бы у нее была болезнь под названием анорексия…»

— Игорь Багримович, а Юлечка в детстве, не обессудьте за любознательность, интересно, на кого мечтала быть похожей?

— На кого? Известно на кого… — Генерал хмыкнул. — Уж Юлька если мечтает, так мечтает!

— Так на кого же? Вы меня просто заинтриговали!

— На Линду Евангелисте!

— Да что вы!.. Даже школу бросила ради своей мечты…

— По-моему, нам пора двигаться! — Гусенку явно наскучило то, что ее обсуждают. Она посмотрела на часы и решительно встала из-за стола.

А может быть, дочке Тегишева не хотелось, чтобы отец чересчур откровенничал?

И отчего Юлия Тегишева бросила школу?

Девочка с такими потрясающими успехами в учебе взяла да и бросила школу?

Загадка!..

И интересно, какую школу она бросила?

Тегишев, действительно, был из новых бар и, как большинство из них, недоступен. Но Светлова уже сумела обнаружить брешь в его неприступности.

Жизнь этих людей, несмотря на максимум возможностей, открывающихся благодаря деньгам, в общем, однотипна. Они не только одинаково одеваются, но и довольно одинаково строят свою жизнь.

Очевидно, оттого, что все они вышли из одной коммуналки, и мечты у жителей этой всеобщей «совковой» коммуналки, когда они из нее «выходили», были одинаковые: одеться от Кензо и дочку отправить учиться в Англию.

Вероятно, именно так все и было? Возможно, например, что поэтому все они или, во всяком случае, многие и детей учат одинаково — в Милфилде.

Расставшись с семейством генерала и уже подъезжая к своему дому, уставшая и почти засыпающая — всю ночь на ногах! — Светлова набрала номер сотового телефона славной девочки Насти.

Все-таки Светлова умела располагать к себе людей, и неудивительно, что Настя на прощание оставила ей свой номер: "Звоните мне, Аня… Буду рада.

Там, в Англии, иногда бывает скучно…"

Возможно, в Англии как раз было скучно. Так ли, нет ли, но Настя Аниному звонку явно обрадовалась.

— А-а! Это вы!

— Настя, а ты случайно… — Светлова сделала паузу, — ты случайно не помнишь, как ту девочку зовут?

— Какую?

— Ну, помнишь, ты мне рассказывала? Ту, которую заподозрили и хотели отчислить из-за анорексии?

— А почему это мне не помнить-то? Помню, конечно!

— И как же?

— Юлька Тегишева.

Вот оно как!

А вдруг и Настя ошибается?! И никакой анорексии у Юли Тегишевой нет? Ведь ее только подозревали…

А если и есть, что тогда?

В общем, если это действительно анорексия, то…

То этот диагноз поможет Светловой восполнить белые пятна, узнать неизвестные ей тайные черты характера генеральской дочки.

Портрет болезни — это портрет пациента.

Да, но…

Зачем все это Светловой знать? Получается, вроде незачем…

Но!..

Это очень важное правило. Почти заповедь. О тех, кто попал в круг расследования, нужно знать все.

Просто так. На всякий случай. Если не все, то как можно больше.

И не надо раздумывать. Надо просто выполнить то, что полагается.

И потом, чем больше Аня будет знать о дочери генерала, тем больше она будет знать о нем самом — о подозреваемом, Игоре Багримовиче Тегишеве!

Этого врача Аня с трудом нашла через знакомых Такие специалисты в России пока были редкостью.

— Совершенно верно! Нервную анорексию, кстати говоря, так и называют: «синдромом отличниц». — Доктор сразу подтвердил Анины подозрения насчет характера дочки Тегишева.

— Все и начинается с того, что девочка с характером выбирает себе идеал: какую-нибудь красавицу на картинке. И ставит перед собой цель: стать похожей на нее. И добивается этого с немыслимым упорством!

— Впрочем, наверное, как и всего остального? уточнила Аня.

— Именно так! Круглые пятерки в школе, к которым она привыкла, не позволяют ей уже отставать и во всем остальном: в спорте, умении одеваться, внешности и увлечениях.

Она бросает есть, но при этом начинает тратить на еду очень много времени и энергии…

— А любимое чтение «Книга о вкусной и здоровой пище»? Так?

— Верно! Поваренная книга становится буквально настольной. Они, бедняги, вкусными картинками наслаждаются. Вообще, они обожают бродить по супермаркетам и рынкам. Тщательно и со вкусом выбирают продукты. Нюхают, трогают, ощупывают и покупают, покупают… Но не для себя. Для других — для домашних и знакомых.

— Любят готовить?

— У таких девочек открываются просто недюжинные кулинарные способности. Мало того, они буквально упиваются приготовлением деликатесов.

— И сами ничего даже не пробуют при этом?

— Верно! Но практически закармливают всех, кто оказывается рядом. У них просто патологическое желание готовить, кормить…

— Но неужели близкие ни о чем не догадываются?

— Это не так просто, даже когда родители и внимательны к своим детям. Дочки ведь, разумеется, всеми силами скрывают свою голодовку. Попробуй догадайся! На какие только хитрости не идут. Поначалу близкие слышат: «Не успеваю позавтракать — опаздываю!» Или: «Перекушу у подруги!» Или:

«Я уже поела в школе»… И тому подобное. Мамы дисциплинированно готовят обеды из трех блюд и, сопровождая записками, оставляют в холодильниках.

— А дочери?

— А дочери столь же дисциплинированно выбрасывают все это в унитаз, не забывая, однако, оставить на видном месте специально испачканную тарелку.

— Неужели даже так?

— Представьте! Сублимация аппетита — один из критических моментов развития болезни. И вот тут близкие должны насторожиться! Самый первый признак — это когда у совсем не толстого подростка появляется навязчивое желание похудеть.

— Навязчивое?

— Вот послушайте, что записывают они в своих дневниках: «Было трудно, но приятно побеждать голод и сознавать, что сегодня сумела ограничиться меньшим, чем вчера…» И худеют при этом за шесть месяцев на тридцать килограммов, стремительно приближаясь к смерти от истощения.

— Неужели даже может грозить смерть?

— Именно!

— А врачи?

— Подозревая неладное, родители, естественно, обращаются к врачам. Но все превращается в бесплодное хождение по мукам. Пациентки молчат, как партизаны на допросе, об истинных причинах истощения. А доктора обычно подозревают все, что угодно, но только не анорексию, которая, видите ли, обычно приходит под маской других недугов, поэтому помощь так часто запаздывает. Родители и врачи, не сумев вовремя распознать болезнь, оказываются бессильны.

— Ужасно!

— Выдумаете, это причуда, блажь, каприз девочки-подростка и достаточно ее отшлепать, припугнуть, заставить поесть, как все станет на свои места?

— А вы, доктор, думаете, что это все-таки мания?

— Ну, как вам сказать. Обычно страдающие анорексией и доводящие себя до голодной смерти девчонки слышат вокруг: «Ты что, с ума сошла?!», «Вот дура-то…»

И правда, их «мания» для нормального человека не поддается осмыслению с точки зрения здравого смысла.

Однако при этом надо отметить, у них очень высокий уровень умственного развития. Хотя, надо признаться, что анорексия — это и в самом деле мания.

— Настоящая мания?

— Мания голодания. Известная, кстати сказать, медицине уже довольно давно.

— Давно?

— Да. Представьте! Психиатр Ричард Мортон столкнулся с манией голодания, помнится, еще в 1689 году… У Мортона тогда лечился семнадцатилетний пациент. Ричард Мортон назвал эту болезнь «нервной чахоткой». И тогда же дал точное ее описание: резкая потеря веса и страх пополнеть, повышенная активность, категорический отказ от лечения, «глубокая печаль и озабоченность».

Голодающие ставят перед собой цель и идут к ней с маниакальным упорством. Потому что здоровый человек непременно вовремя остановится. Они же находят в себе силы продолжать голодовку.

— Мания и болезнь.

— Понимаете, один из главных признаков анорексии — это потеря адекватной самооценки. Заболевшие девочки, даже при полной дистрофии, не замечают своего истощения. Напротив, они находят, что их тело огромно и ужасающе. Когда врач предлагает такой девочке нарисовать свой портрет, глядя на себя в зеркало, на бумаге, представьте, появляется некто, раза в три превосходящий по объему оригинал.

При этом для таких больных характерна фантастическая физическая гиперактивность. Они занимаются физическими упражнениями несколько часов в день, могут полдня гулять с собакой. Даже уроки такие школьницы делают стоя, а утром вскакивают ни свет ни заря. И как вы думаете почему?

— Почему?

— Чтобы поменьше лежать в постели. Причем такое поведение типично для всех страдающих нервной анорексией. При этом даже врач не понимает, откуда у такой девочки берутся силы: она кажется поистине двужильной. И у нее всегда отличное настроение.

— Они чувствуют себя при этом сильными, не так ли? Способными достичь любой поставленной перед собой цели?

— Да! В общем, да. Они чувствуют себя очень сильными и душой, и телом. Уверены в себе и своей правоте. Они восхищаются собственной силой воли!

В них словно вставили мотор, и, поверьте, психотерапевту очень непросто одержать верх в этом поединке с пациенткой.

— Ну, так.., можно только мечтать о таком состоянии?

— Да, отличное настроение у девочек сохраняется постоянно. Пока не начинаются обмороки.

— Обмороки?

— Да, они неизбежны.

— Но существует ли вероятность выздоровления?

— В принципе да. Но, знаете, с такими больными необходимо буквально нянчиться. Тут и лекарства специальные, и психотерапия, и особый режим питания — минимум раз шесть в день. Так, чтобы желудок постепенно привыкал к приему пищи.

— Желудок у котенка меньше наперстка? — грустно усмехнулась Аня.

— Да, у них не меньше, конечно. Но забыл бедолага-желудок о том, что такое хорошая отбивная. Это точно! Плюс к этому шестиразовому питанию необходим особый питательный коктейль. Его нужно пить в промежутках между приемами пищи.

— То есть больную нужно просто как следует кормить?

— Самое сложное тут — добиться того, чтобы пища действительно была съедена. У нас в клиниках это контролируется. Ну, знаете, наша российская привычка — сажают на виду и следят, чтобы не прятали куриные ножки по карманам. Хотя, как вы понимаете, уследить, если человек категорически не хочет есть, необычайно трудно. А в клинике, где лечатся такие больные, у них существует взаимовыручка. Одна отвлекает надзирающего, а другая в это время жульничает с едой. Лишь бы не есть! Прячут еду, выбрасывают…

Западные специалисты при лечении придают особое значение совместным трапезам. Хитрость в том, чтобы за столом было уютно, весело, чтобы было приятное общение, чтобы хотелось и приятно было посидеть за столом… Это называется формировать у больных «привычку к кутежам».

— А что же эффективнее?

— Ну, в общем, подходы тут самые разные. Некоторые психиатры считают, что с такими больными нужно, например, как можно меньше говорить о еде. Упоминание о ней вызывает у иных настоящую агрессию: неприятная, так сказать, тема для разговора.

— В общем, хлопот с такими хватает?

— Еще сколько! Нужно, кроме всего прочего, избавиться, а попросту выбросить — а это, сами понимаете, непросто! — их узкую одежду, узкие юбки, джинсы, ради которых, собственно, пациентка и стремились сбросить лишние килограммы. Иначе возможен рецидив…

Нужно все время принимать лекарство, а кому-то из близких следить, чтобы еда попадала в рот, а не в специальные потайные пакетики, которые хитрюги носят при себе.

— Неужели таких больных много?

— Представьте, больше, чем может подумать человек, незнакомый с проблемой! Родителям надо быть начеку.

Среди патологий подросткового и юношеского возраста, по правде сказать, нервная анорексия на первом месте.

Сегодня от этой болезни гибнет не меньше людей, чем раньше уносила чахотка. Причем многие так никогда и не узнают, как называется эта болезнь, стоившая им жизни. Девять из десяти жертв анорексии — женщины.

В юности, знаете ли, многие недовольны своей внешностью… Но это заболевание — все-таки удел обидчивых, застенчивых, закомплексованных. Достаточно одного обидного слова, намека на то, что они неуклюжи, как уже начинает казаться, что они смешны, плохо сложены и окружающие только и заняты тем, что обсуждают их недостатки.

— Мне рассказывали, что в частных школах на Западе — это самое страшное прегрешение: если девочку заподозрят в склонности к анорексии, то все она пропала.

— Вы правы… Ведь это, кроме всего прочего, и заразная болезнь, в том смысле, что дурные примеры, как известно, заразительны… Анорексия в западных учебных заведениях, где учатся подростки, считается заразой похуже чумы. Самый восприимчивый к ней возраст — тринадцать-восемнадцать лет.

И такая «голодающая» девочка вполне может увлечь своим примером, втянуть в голодание пару-тройку закадычных подружек. Поэтому администрации школ неумолимы — тут же торопятся избавиться от них.

— Понятно! — вздохнула Аня.

"Интересно, — думала Светлова, покидая клинику и доктора, — а кто, кстати сказать, Юлин избранник? Можно держать пари, что это не какой-нибудь там скромняга из серии «просто человек» и «главное, чтобы человек был хороший».

Наверняка какая-нибудь заметная птица! И он тоже, скорее всего, «заманчивая цель», которой не прочь добиться многие.

Как это сказал доктор? «Круглые пятерки в школе, к которым она привыкла, не позволяют ей отставать и во всем остальном — в спорте, умении одеваться, внешности и увлечениях».

Именно так доктор и сказал : «и в увлечениях».

И еще он сказал… «Они чувствуют себя очень сильными. Они уверены в себе и своей правоте. Они восхищаются собственной силой воли!»

— Ладушкин! — Аня ахнула. — Неужели?

— Взял да и залез, — скромно признался Егор. — Прямо к нему в квартиру.

Неискоренимая привычка производить несанкционированные обыски, приобретенная Егором в частном агентстве по слежке за неверными супругами, произвела истинную революцию в Анином расследовании.

— Ладушкин, но как вы могли? Как посмели это сделать?

— Так и смог, — нахмурился Ладушкин. — На то в агентствах и требуются разные специалисты. Разве не такого рода вещи вы имели в виду, когда искали такого человека, как я?! Вы бы ведь наверняка туда не полезли?

— Я?

— Ну, вот и я также подумал: вы не полезете, санкции на обыск никто не даст, а как еще бы я это достал?

Да, что и говорить. В душе Светлова не могла не согласиться. Такие привычки Ладушкина существенно расширяли спектр возможностей их со Светловой новоиспеченного «агентства». Поэтому возмущаться было бы высшей степенью лицемерия А итог несанкционированного обыска, произведенного Ладушкиным, был великолепен: письмо к генералу, в котором его шантажировала Марион Крам!

— Ладушкин!.. Но почему, как ты думаешь, Тегишев его не уничтожил?

— Не знаю.

— Или хотя бы не спрятал как-то похитрее?

— Да, непонятно!

Хранить такую улику!

— Получается, что письмо лежало практически на виду?!

— Получается.

— Словно его кто-то специально так положил. Будто нарочно!

— Но кто?

— Кто-то, кто хотел генерала подставить… В таких случаях других вариантов нет.

— Но кто мог догадаться, что я полезу в его дом?

Даже вы этого не знали.

— Ты прав. К тому же генерал не подследственный и никто его ни в чем не обвиняет.

— Такое можно и подстроить, если кто-то намеренно рассчитывал на обыск.

— Пожалуй.

Письмо Марион Крам было написано в обтекаемых фразах. Столько тут было умолчаний, что смысл становился понятен только двоим, кто пишет и кому письмо адресовано. Речь идет о каком-то грехе молодости. Преступлении двадцатилетней давности — преступлении, о котором «генерал вряд ли захочет, чтобы узнали все…».

Что за грех? Что за преступление?

Может быть, опять какие-то ложные домыслы?

«Гадости», вроде тех, что пишет Зворыкин?

Домыслы «наугад» того же рода, что раскручивает Орлов-Задунайский?

И все это вызвано тем, что генерал Тегишев словно создан для того, чтобы его шантажировали, — яркая, заметная фигура, чье генеральское прошлое представляет большой простор для подобных домыслов, для того, чтобы каждый, кому не лень и охота подзаработать, мог обвинить его во всевозможных злоупотреблениях. Богатый человек, чье богатство вызывает немало вопросов. Впрочем, чье состояние на нынешнем историческом отрезке не вызывает их?

Возможно, все и так. И домыслы ложные, и гадости выдуманные, и шантаж ни на чем не основан.

Существует только одно «но»: Орлов-Задунайский и Зворыкин живы-здоровы, а Марион Крам мертва.

Марион Крам не просто мертва. Она убита.