БЕДНЫЙ ДОБРЫЙ КНЯЗЬ

Вы писали, что хотите поговорить со мной? — спросил князь Тибальд, явившись к прекрасной даме в тот же день, когда Эвелина встретилась со своим мужем.

— Я хочу уехать из Вены.

— Ах, это и в самом деле неожиданно. И куда же?

— Куда глаза глядят… Мой муж переезжает в Париж, и я, вероятно, отправлюсь с ним.

Князь пристально посмотрел ей в глаза.

— Вам наскучило быть со мной?

— Я напрасно пыталась бы отрицать это. Здесь я невольница. Я живу в разукрашенной клетке и даже не знаю, что такое жизнь.

— Вы жалеете о данном мне слове? Я освобождаю вас от него. Оставайтесь здесь.

— Я слишком горда, чтобы быть неблагодарной по отношению к тому, чьими благодеяниями я пользуюсь. Мне достаточно сознания, что вы — хозяин в этом дворне, и уже одно это делает меня вашей невольницей. Я не хочу больше принимать благодеяния от кого бы то ни было.

— Вы хотите стать актрисой?

— И актрисой — тоже.

Эвелина намеренно подчеркнула последнее слово.

— Из честолюбия?

— О нет! Тогда я была бы прилежнее в учении. Я хочу вкусить вольной жизни. Хочу быть свободной от уз.

— Это скользкий путь для красивой женщины.

— Не так уж часто оступаются на нем, чтобы после не подняться.

— Откуда вам это известно?

— Из наблюдений.

— Стало быть, только от меня вы хотите освободиться?

— Да, да, да! — в нетерпении воскликнула Эвелина.

— В таком случае, чем скорее я избавлю вас от столь неприятного общества, тем будет лучше, — сказал князь, беря шляпу, и с едва уловимой иронией добавил: — Простите, сударыня, за то, что я порой вас утомлял.

Эвелина дерзко повернулась спиной к уходившему князю, нетерпеливо постукивая ножкой.

В прихожей князь обнаружил, что забыл свою трость в комнате Эвелины. Это была его любимая трость. Ее как-то подарила ему Эвелина на новый год. Теперь ему не хотелось бросать ее тут.

Он вернулся за тростью.

Дойдя до дверей комнаты, где он оставил Эвелину, князь в изумлении замер.

Эвелина стояла спиной к двери.

Держа в руках ту самую трость, за которой вернулся князь, она несколько раз порывисто прижала ее к губам и зарыдала.

Князь удалился, как и вошел, незамеченным.

Он все понял.

Эвелина разыграла ссору, чтобы облегчить ему расставание с нею, и выказала низменные чувства, чтобы помочь князю забыть ее.

Но почему она так поступила?

На следующий день князь узнал и это.

Дворецкий принес ключи от покоев Эвелины. Мадам уехала первым утренним поездом.

Князь поспешил в покои Эвелины и тотчас понял, отчего она его покинула.

Она оставила все дары, что когда-либо получила от князя: драгоценности, серебро, кружева.

Она ничего не взяла с собой.

Даже трость он нашел на столе и только позже заметил, что там, где набалдашник слоновой кости смыкается с золотым ободком, намотан тонкий волос, один из длинных шелковистых волос, достававших от головы до пят.

Какая сила таится в одном тонком волоске!

Эвелина приехала в Париж раньше, чем Каульман.

Они условились, что, пока Каульман не обставит квартиру Эвелины, она будет жить в гостинице.

Через несколько недель господин Феликс приехал к мадам в гостиницу и сказал ей:

— Ваша квартира готова, если угодно, я могу отвезти вас туда.

Эвелина села в карету, и Феликс проводил ее в новые апартаменты.

Квартира находилась в одном из самых фешенебельных районов города, на Севастопольском бульваре, в бельэтаже.

Когда Эвелина вошла туда, у нее вдруг сильно забилось сердце.

Та же самая гостиная с коврами вишневого цвета, за ней — комната, обитая серым шелком, с черным мраморным камином и, наконец, такой же точно кабинет, украшенный резьбой в стиле рококо, с овальными картинами на фарфоре, и одно окно так же выходит в зимний сад, как и в Вене. Те же картины, то же серебро, тот же гардероб, те же шкатулки с драгоценностями, все то же, вплоть до перчаток, забытых ею на столе в венском доме.

«Бедный добрый князь!» — вздохнула мадам, прижав руки к груди, и глаза ее затуманились слезами.

А у господина Феликса достало бестактности поинтересоваться в этот момент:

— Довольны ли вы тем, как я обставил ваше гнездышко? … Бедный добрый князь!

И эти слова потом много раз со вздохом повторяла Эвелина. Ибо, начиная с контракта, который с ней тотчас же подписал лучший оперный театр Парижа, и до первых упавших к ее ногам цветов, все-все было сделано руками старого Тибальда, который так и не отступился от слов, вырвавшихся у него когда-то: «Дочь моя».


Загрузка...