Черный Василек. Наекаэль (СИ)

Глава 2. Анка

Первые солнечные лучи уже касались мутных окон. Деревья покачивались на легком ветерке, а деревенский воздух разрывался криками петуха.

— КУ-КА-РЕ-КУУУУУУУУ. — Раздалось со двора.

Марна поморщилась и приложила руку к виску. Вздохнула. Она знала, что через несколько секунд из другой комнаты раздастся вопль проснувшейся внучки. Когда-то именно это натолкнуло ее на подозрения.

— Ваа-а-а-ааа. — Проревела Анка из своей кроватки.

В ее возрасте рыдать большую часть суток было нормально. Ненормально было то, что до переезда девочка была тише воды ниже травы. Кому-то из взрослых нужно было основательно постараться, чтобы вытянуть из мелкой хоть какие-то звуки. Но здесь каждое утро у Анки начиналась истерика.

Марна раскрыла суму по шире. Не глядя складывая в нее пучки трав, куколки, большие флаконы с жидкостями, и малые — с ароматными маслами. Банки и баночки с разнообразными порошками и смесями она сложила еще вечером.

— А-а-а, а-а-а, а-а-а. — Мелодично убаюкивала дочь внучку.

Бесполезно. Марна хмыкнула и растянула губы в ехидной усмешке (нежданно-негаданно месть пришла через года дочурке). Всем уже пора было бы запомнить, что до последнего петушиного крика она не затихнет.

— КУ-КА-РЕ-КУУУУУУУУ.

— Чтоб тебе провалиться. — Прошипела себе под нос женщина, снова поморщилась, и затянула узел на горловище сумы. Надела подготовленный вчера длиннополый плащ, перекинула ношу через плечо. Уже собравшись уйти, она остановилась в центре комнаты и оглядела просторы, бывшие долгие годы ее убежищем и лабораторией. — Глупые дети, — пробормотала она, — навалились, испортили заслуженный отдых, все перевернули вверх дном. Неужели я не заслужила спокойную старость? — Последнюю фразу она произнесла чуть громче в потолок с долей грустной иронии. — Конечно не заслужила. — Понурила она голову. — Ничего не заслужила… Прощай, родное жилище.

Она развернулась и подошла к столу, на котором лежали еще два мешочка. Раздался стук в дверь.

— Мам, ты там? — Послышалось из-за нее. Никто в доме не смел открывать дверь в комнату бабушки, этому все научились еще в первую седмицу после переезда.

Марна взяла звенящие мешки и отворила дверь. За ней стояла Виолетта с Анкой на руках. Бабушка обвела дочь внимательным взглядом. Посунувшееся лицо с округлыми грубоватыми чертами, доставшимися от отца. Несмотря на усталость глаза сохранили огонек мрачной решимости. Длинные каштановые волосы, как и у матери, с возрастом повыцвели и истончились. Стояла она, сутулясь, как будто ребенок на руках и накинутый поверх ночной рубахи платок сдавливали ее невыносимым грузом.

— Уходишь? — Односложно спросила она, делая шаг назад, чтобы не загораживать Марне дорогу.

— Она отмечена. — Вместо ответа сказала женщина, спокойно глядя в лицо дочери стальными глазами.

— Чем?

— Моим наследием. — Пространно сказала она. — Через 13 лет сюда придет мой посыльный, если все пройдет гладко. Тогда моя внучка выберет свою судьбу. В ином случае… считайте, что я умерла, мне все равно. — Женщина болезненно сощурилась. — Кстати, не пытайтесь до этого момента войти в комнату, не получится. — Лаконично произнесла она и направилась к выходу.

— И все? — Без удивления и почти без вопросительной интонации в голосе спросила Виолетта. — Очень в твоем стиле, мам.

Марна усмехнулась, и, остановившись, обернулась у самой двери. Виолетта удивленно рассмотрела разглаженное от морщин лицо матери, на котором читался легкий налет неожиданной грусти.

— Ты все понимаешь.

Огонь горел у самого основания Мира. Он извивался кольцеобразными вытянутыми щупальцами спрута, и, разделяясь на множество искр, разноразмерными сферами разлетался по бесконечным просторам ледяного космоса. Она наблюдала за тем, как сферы причудливо переливались всеми цветами радуги, изгибались, кривились, корчились, принимая совершенно иные формы. Вокруг изобиловали как знакомые кубы, круги, цилиндры и пирамиды, так и совершенно неизвестные ни одному человеческому существу объекты без названия, нарушавшие привычные представления о формах, многогранники. Недоступные трехмерному измерению, здесь они смотрелись куда более органично. Она протянулась, чтобы взять одну из них. Нежная изумрудная трава синими пятнами разлилась на гладкой поверхности супероктаэдра, а солнечные блики весело отразились от него, создавая в голубом небе радугу из четырех тысяч девяносто шести цветов. Удивленно она распахнула глаза, и попыталась охнуть, но обнаружила, что рта у нее нет. Оторопело провела по тому месту, где он должен быть ладонью, но вместо нее почувствовала на лице нечто склизкое и противное.

— Опять приходишь сюда? — Со смесью задумчивости и насмешливости произнес кто-то у нее за спиной. Она резко обернулась, и увидела, как из множества теней, отбрасываемых травинками, сгибающимися под легким ветром, просачивается одна по больше. Тень струилась и переплеталась, скручиваясь в бесформенную фигуру.

«Кто… ты» — пронеслось в ее голове. Она окончательно перестала что-либо понимать.

— Тот же вопрос. — Существо помедлило. — Сколько раз ты уже задавала его? Намного меньше, чем могла бы, я полагаю. — Существо окончательно оформилось и уперло множество перетекающих один в другой глаз на нее. — Мое настоящее имя нельзя произнести твоим примитивным органом речи, тем более что даже если это удастся, оно потеряет смысл. Ваши древнейшие предки, строившие пирамиды, и почитавшие четырехлапых зверей, которых так любит мой друг, придумали мне более человеческое название, но оно также бессмысленно, ведь ты не знаешь их языка. Имя должно отражать суть, и древние были в этом куда более сведущи. Можешь называть меня так, как тебе будет удобно. — Прозвучало в ее голове.

«Ньярлатхотеп» — как будто само по себе прозвучало вслед.

— Ты точно та же самая, что и в прошлый раз… Это имя нравится мне гораздо больше, глупого прозвища. — Он закопошился, и плавно перетек ближе, заставив ее испуганно отшатнуться. — Не бойся, — раздалось в ее сознании, — пришло время задать другой вопрос.

«Вопрос?!» — удивилась она. «Вопрос? Вопрос… ах да, вопрос». Она уверенно подняла голову. Ньярлатхотеп протянул одно из щупалец к небу, и из множества звезд, бороздящих космос, к нему ринулась одна. Ловко схватив, он втянул ее внутрь себя, как бы передавая по проводнику. Она видела, как звезда перетекала по конечности и оказывалась внутри организма Ползучего Ужаса: там, где она проходила, его тело светилось ослепительно-белым. Окончательно поглотив ее, Древний обернулся на встречу девушке. Тьма в основании его тела была столь непроницаема, что даже свет могучей звезды не мог сквозь нее пробиться. Он сделал над собой некоторое усилие, и из его глубин показалась фигура. Одна из тех, что еще недавно кружили вокруг. Фигура без названия, формы или хотя бы статичной структуры. Объект размером примерно до плеча призывно переливался в лучах солнца всеми тысячами цветов радуги.

— Подойди. — Ни то призывно, ни то указующе сказал он, и щупальца разошлись в стороны словно в извращенном реверансе.

Оторопело она протянула вперед руку и пошла.

Что за силы, наполняющие меня? Древние забытые.

Почему мне кажется, что я это видела? Тебя тянет к мистике.

Здесь есть кто-то еще? Нет, ты особенная, или сумасшедшая.

Я такая слабая, что может защитить меня в огромном мире? Мы.

Когда я найду свою любовь? Скоро, но она далека от гармонии.

Это не может быть правдой, да? В мире не существует такого, это противоречит действительности? Какая разница, что может существовать, а что нет если ты уже здесь. Действуй исходя из условий.

Кто я? Ты — это я, но лишь наполовину. Смертная с древней кровью в венах. Величайшая ведьма, или деревенская сумасшедшая? Внучка феникса, или дочь воробья? Бессильный против обстоятельств кузнец свей судьбы? Все вместе, или что-то одно? Ты это ты. Ты, это — ты. Моя внучка, моя дочь. Анка. Смотри.

Анка обнаружила себя стоящей вплотную к переливающийся фигуре, время будто замедлилось, и растянулось. Нерешительно протянув руку, кончиками пальцев дотронулась она до нее.

«Вопрос…» — полчища теней заметались вокруг. Она резко вскинула голову. Толпы людей, знакомых, и не известных, невнятными контурами проходило мимо, водили хороводы, ругались и веселились. Анка оглядела всю эту толпу, но ей не было конца и края. Люди были словно буря, в эпицентре которой оказалась она. «Вопрос» — прошептал кто-то, проходя мимо. Она обернулась, чтобы рассмотреть его, но тот уже слился с толпой подобных ему зевак. «Вопрос, Вопрос? Вопрос! Вопрос…» — гомон смешивался в песню в ее голове. Вопрос?

— Я готова! — уверенно произнесла она.

Тишина.

Она уже говорила это множество раз. На секунду все старые вопросы всплыли у нее в голове. «Кто я?», «За что мне это?», «Кто вы?», «Что мне делать?». Множество вопросов и ответов всплывали один за другим. Но о чем же еще узнать, если к утру знания вновь сотрутся из памяти? Фигура в сумасшедшем темпе закрутилось под ее рукой, фрагменты менялись местами, и вытесняли друг друга. Она уже знала все о своем прошлом и будущем, про себя, кажется, спрашивать уже было нечего. Про родителей? Про страну? Спросить про планету? Нет это точно глупость… объединить это все.

— Кто вечно скрывается в тени подле меня?

— Отличный вопрос. — В полной тишине прошептал над ухом Ньярлатхотеп. — Смотри. — Он указал одним из щупалец куда-то вверх.

Анка проследовала за его указанием. Толпа вокруг вновь наполнилась движением и гомоном, непроницаемый шум заполнил все. Люди копошились, кричали, ругались один на другого, и умоляли, падали, и поднимались вновь. Но это все было внизу, вокруг нее. А поодаль, образуя по периметру кольцо, высоко в небо, к самому солнцу, от земли поднимался ряд гигантских фигур.

«Кто это?» — немой вопрос застрял у нее в горле.

«Ратибор, Рейнальд, Охотник, Предатель, Хранитель, Хенкер, Князь, Безликий, Дракон, Иива» — образы и слова калейдоскопом проносились в ее голове.

— Ах. — Вздохнула она, не в силах вынести это. — Перестаньте! — Закричала она, хватаясь за голову.

— Теперь хватит, — раздался в голове ухмыляющийся шепот Ползучего Ужаса. — Пора вставать. — Гул теней вокруг перерос в громкий, дикий плач. Зеленя трава, бывшая под ногами, смазалась, и все вокруг пришло в движение — водоворот. Солнце исчезло, будто его никогда и не было, а воющие призраки стали превращаться в цветные фигуры, затягиваемые в воронку, те же, что еще могли, бежали от нее, пытаясь спастись, но сила, с которой их тянуло внутрь, много превосходила их слабые ноги. Только фигуры — титаны неподвижно нависали над толпой, продолжая свой немой разговор.

— Нет, — подумала она, — если я проснусь, то опять все забуду.

Пересилив поток мыслей, она, чувствуя, как воронка теней утягивает и ее, закричала.

— Хоть одно имя, я хочу помнить хотя бы одно имя, когда проснусь. — Она сорвалась на плач. — Иначе какой от этого толк?

«Имя, имя» — зашелестело вокруг. Анку уже затянуло в водоворот фигур, и она стремительно летела мимо них вниз. Обернувшись, она увидела приближающуюся Землю, а спустя мгновение и крышу своего дома, к которой прямо сейчас направлялась. Собравшись с силами, она развернулась к ней спиной, отчего руки потоком вытянуло наверх. Она с удивлением рассмотрела их: левая была полностью человеческой, в то время как вместо правой было продолговатое черное щупальце.

— СКАЖИТЕ! — Прокричала она в пустоту, и с удвоенной силой провалилась в бездну.

«Василек слеп, но Ломеион видит все».

— Ломеион, — прошептала она сквозь сон.

— КУ-КА-РЕ-КУУУУУУУУ. — Раздалось со двора.

Резко проснувшись, девушка подскочила на кровати. Поверхности простыни и одеяла были противно-влажными от обильно пропитавшего их пота. Голова раскалывалась не милосердно. Она помнила, что ей приснился очень странный сон, но ни одной детали от него не осталось. Посидев с минуту, она обнаружила в стонущем сознании ниточку, уходившую в глубины сна, но никак не смогла за нее уцепиться. «Лом, омела, мел, енот?».

— С добрым утром, солнышко, уже проснулась? — Широко распахнув дверь, спросила, войдя внутрь, женщина. Она была высокой. Когда-то. Но сейчас сутулость и возраст сократили ее рост на пару дюймов. Длинные каштановые волосы обильно поседели. Но вот что не менялось, сколько Анка себя помнила, так это авантюрный огонек в глазах мамы и ее добрый взгляд.

Встряхнувшись, она отбросила дурные мысли, загнала подальше головную боль, и обернулась к матери, натянув на лицо улыбку.

— Ломеион. — Уверенно сказала она, и поперхнулась.

— Чего? — Виолетта была готова услышать много чего, но непонятное слово выбило ее из колеи. — Если я узнаю, что это какое-то новое ругательство, получишь по ушам. — Сказала она не то в шутку, не то всерьез.

— Эээ, не знаю… само сказалось. — Проблеяла она, собираясь с мыслями. Ни значения слова, ни его применения на ум не приходило. Даже составить словосочетание не вышло. Очевидно было только одно — это и есть та ниточка, что соединяла это утро со сновидением. — Во сне приснилось. — Уверенно произнесла она. Это же не ложь, правда?

— Странные вещи тебе снятся, то морские гады, то слова. — Она хмыкнула. — Опять не выспалась, небось?

— Угу… — Грустно хлюпнула Анка, чувствуя, что вот-вот свалится назад без сил.

— Ну тогда, прежде чем снова заснуть, посмотри, что мы тебе приготовили. — Раздался из-за двери бодрый голос отца.

Анка снова оглянулась. Теперь на пороге стоял среднего роста мужчина. Его грязно-коричневые волосы ничуть не поседели, хотя он был старше мамы почти на десять лет. Морщинистое лицо с горбатым носом и сжатыми карими глазами лучилось довольной улыбкой. Улыбка вообще была самым красивым элементом его лица.

— А ну закрой глаза. — Доверительно подмигнул он ей.

«Что за игры?» — мимолетно пронеслось у нее в голове, — «будто я ребенок». Покорно закрыв глаза, Анка принялась ждать. Спустя пару секунд на своей шее она почувствовала отцовские пальцы.

— Открывай. — Торжественно сказал он, закончив возню.

«Ну и?» — подумала она, снова начав видеть. Потом сообразила, что произошло, и провела рукой по груди, нащупав появившийся там шнурок. Пальцы сами собой скользнули к основанию, и Анка поднесла к глазам округлый предмет. Получше разглядев его, она оторопела, замерев с открытым ртом.

— Закрой, а то муха влетит. — Со смехом произнесла мама.

— Э… э. Это что, жемчуг?

— Да, и не простой, а настоящий морской, выловленный в самой Финляндии, между прочим. — Гордо произнес папа.

— Голландии. — Улыбаясь, сквозь зубы процедила Виолетта.

— А, да, да… точно. — Смутившись, поправился он.

— Так красиво. — Ошарашено сказала Анка. Хоть на всем шнурке жемчужина была только одна, она того стоила. Идеальная форма, гладкость, и прекрасный перламутровый перелив дополнялись внушительным размером. — Но откуда? Она же наверняка стоит кучу денег?

— Не даром твой папка сыскал славу торговца, каких поискать. — Он выпятил грудь. — О моей лавке по всей Европе ходят легенды.

— И правда, ведь в Европе ты не найдешь второго места, где тебя обсчитают трижды за одну покупку. — Еле сдерживая смех произнесла мама, но потом все-таки сорвалась и рассмеялась. — А потом ты покажешь, что купил друзьям, они опозорят тебя и засмеют за то, какое это барахло.

— Эй, женщина, — обиженно ответил тот, — я честный торговец, не надо позорить мое имя на глазах моей дочери.

Родители стали подначивать друг друга, перемывая косточки, а Анка все не могла отвести взгляда от украшения. Скоро спор перешел на громкие тона, а потом взрослые дружно рассмеялись и замахали руками.

— Мама, папа, — выходя из ступора, произнесла Анка. Родители успокоились, и повернулись к сидящей на кровати девушке, — спасибо вам огромное. — Чуть ли не плача закончила она, и одним движением обняла обоих.

Ночная рубашка намокла в районе плеча от маминых слез, а довольный отец, зажав женщин в свои широкие руки, проговорил:

— С днем рождения, доченька, однажды ты передашь его тому… кого выберет твое сердце, и если он окажется хорошим человеком, то вернет его, чтобы наша стариковская жемчужинка и дальше украшала нашу… прекрасную жемчужинку. — Он кашлянул, не слишком довольный своей импровизацией.

— Подумать только, пятнадцать лет. — Всхлипнула мама, и крепче уткнулась в плечо.

— Спасибо, спасибо, спа… — только и могла выговаривать Анка, не в силах высказать всю благодарность, которая едва ли была связана с подарком.

Августовское солнце нежно ласкало длинные каштановые локоны. Держа плетеную корзинку в руках, Анка вприпрыжку шла по дороге к лесу. Ветхие хибары старой деревни угнетали девушку, но, сколько она не просила родителей, те на отрез отказывались перебираться в город. Отец говорил, что не хочет жить там же, где занимается делом, что это плохо влияет на эттикческий фон, или что-то в этом роде. Что это за фон такой, он никогда не озвучивал, но звучало серьезно, поэтому вопросов у нее не возникало. Мама же утверждала, что не хочет отдаляться от родной земли и отцовского дома, в котором родилась, и намерена умереть. Брр. Хотя дом и наводил тоску своим состоянием и внешностью, внутри него было вполне уютно и тепло. Спасибо отцу, у них всегда были деньги. Спасибо маме — еда, грех жаловаться. Любопытство, конечно, разжигала комната, дверь в которую никогда не открывалась. Родители запрещали ей делать это, и сами не пытались на ее памяти, но почему? Кто знает. Мама что-то рассказывала про последнюю волю ее ушедшей матушки, бабы Марны, но ничего конкретного не рассказывала. «Видимо там за дверью какая-то ужасная тайна» — в какой-то момент решила она. Но за годы так ни на дюйм не приблизилась к разгадке (сколько не дергала ручку потихоньку, дверь была будто вмурована). Бабушку Анка почти не помнила, а то, что помнила, уже смазалось в сознании годами.

«Ломеион», — подумала она, припоминая утреннее пробуждение. «Что же это значит»? Где-то сбоку залаяли собаки, но стоило ей повернуться в их сторону, как они поджали хвосты и попрятались в конуры. Имя? Место? Предмет? Не ясно. Она сжала губы, пытаясь хоть что-нибудь сообразить. Соседские бабки бросали в ее сторону косые взгляды, женщины прикрывали собой малых детей, но Анка научилась это игнорировать. Мама говорила, что крестьяне не любят людей, зарабатывающих своей головой больше, чем руками, а отец как раз был из таких. Ненависть, граничащая со страхом, направленная к самой Анке была ей не понятна. Как и со многим другим, с этим молодой девушке пришлось смириться. Она неторопливо дошла до леса, и уверенно двинулась вглубь, оставляя за спиной деревню и ряды деревьев. «Ломеион». Ничего даже отдаленно похожего на это слово не приходило в голову, ни одной ассоциации. От увиденного сна в памяти не осталось и следа, сказки на ум не приходили. Может кто-то из старших на улице говорил в один из тех разговоров, которые она случайно подслушала, проходя мимо. Хотя было бы странно, ведь пива с таким названием представить она не могла.

Задумавшись, Анка не заметила, как подошла к тому месту, где все деревенские собирали ягоды, туда же нужно было и ей. На полянке стояла стайка из четырех девушек ее возраста, обиравших кусты малины. Заметив их, Анка растерялась, и замялась, раздумывая, уйти ей, или закончить начатое. Девушки шушукались, заливались звонким смехом, и толкали друг друга кулачками. О чем они? Анку никогда не звали в такие междусобойчики, а даже когда она приходила, специально ли, по воле случая, сторонились ее. Уже задумавшую отойти по глубже в лес переждать, Анку настиг крик одной из соседок.

— Анка-а, давай к нам. — Громко позвала конопатая курносая девчушка, самая старшая из всех. Ее сарафан был отделан самым красивым орнаментом, который придумала и вышила она сама. Предмет гордости и завистливых вздохов, по крайней мере Анкиных. Хотя другие девушки тоже посматривали на Гразину едва ли не синея от зависти.

Робко шагнув вперед, Анка заметила, как зашипели на Гразину другие. До этого она еще размышляла, идти, или отказаться, но теперь, поднявшееся из глубины души возмущение не оставило ей выбора. Хмыкнув, и сжав левую ладонь в кулак, она, печатая шаги, двинулась на встречу судьбе. Нет, ей не грубили, ее никогда не прогоняли, если она окажется рядом, не отказывались ей отвечать, и не отворачивались, переглянувшись. Просто отводили взгляд. Ее никогда не звали гулять ни девушки, ни парни (что было особенно обидно), разговаривая с ней, дети старательно выбирали каждое слово, а оказавшись рядом, поскорее доделывали дела и уходили подальше. В целом напряжение постоянно висело в воздухе, когда она пыталась общаться с остальными. Даже животные обходили ее стороной, будто весь мир отделяло от Анки нечто непостижимо непроницаемое. Не было этого разве что между ней и родителями. Хвала Господу хоть за это.

— Ты чего нос повесила, ну? — Гразина хмыкнула, и хлопнула ее по плечу. Другие девушки чуть посторонились парочки. Из всей деревни более-менее дружелюбно к Анке была расположена разве что она. Не то, чтобы подруга, но какой-никакой близкий человек, Гразина видела реакцию окружающих на Анку, и по возможности старалась помочь, хоть большинства вопросов и избегала.

— Сон плохой приснился. — Резко потеряв боевой запал, пробормотала она, срывая и опуская в корзину первые ягоды.

— Сны-сны, — скорчив рожицу, передразнила она, — хватит уже во снах этих свойских витать, а то под венец никто не возьмет.

— Да надо больно, — как показалось ей самой, твердо произнесла она, — сама-то вон тоже в девках ходишь.

— Ну так-то до поры, до времени. — Гразина доверительно подмигнула. — Платье-то подвенечное, чай, уже висит.

— Ого. — Удивленно произнесла Анка с плохо скрываемой завистью. — Красивое?

— А то, — гордо ответила девушка, — чай сама вышивала, не матушка. Та-то только эти, как их там, фарш-соны умеет сделать. А дальше уж моя работа, гляди. — Она доверительно провела рукой вдоль подола. — Ну а ты как? — Нахваставшись продолжила она. — У тебя, чай, день рождения со дня на день, готовишься?

— Уже, — смущенно проговорила Анка, — сегодня.

— Ого, — воскликнула собеседница и почесала голову, — ты уж прости, замоталась я, позабыла. Поздравляю сердешно, от всей, так сказать, души. — Сказала она, ставя корзину на землю.

— Ага. — Без капли расстройства ответила Анка. То, что кто-то из местных вообще помнит о дне ее рождения было приятно само по себе, Гразина старалась поздравлять ее последние несколько лет.

— Ну и чего стоишь то? — Будто ожидая продолжения произнесла конопатая.

— Чего? — Удивленно обернулась Анка, и тут подруга схватила ее, крепко сжав в объятья.

— М м, м м. — Замямлила Анка, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Чего бубнишь, говори громче. — Заливаясь смехом, сказала Гразина, — В здоровом теле дух тоже должен быть здоровым. — И отпустила девушку, давая ей с наслаждением отдышаться. От неожиданности та уронила корзинку, благо что ягод в ней пока не было даже до половины. — Чего тебе подарили-то? — Нетерпеливо произнесла она, переминаясь с ноги на ногу.

Анка хотела было ответить, но воздуха в груди все не хватало, так что она запустила руку под воротник и потянула за шнурок, вытаскивая на свет украшение.

— Ах! — Хором вздохнули все девушки, неожиданно оказавшиеся вокруг, как только дело дошло до подарков.

«Вот так красота», «Вот это да», «Ого» — раздавалось вокруг.

— Этож, чай, как корова стоит, если не две. — Оторопело проговорила Гразина, повертев жемчужину в руке. — Эх, хорошо, когда батя торгаш!

Завистливый шепот вокруг все нарастал, и Анка, наконец разогнувшись, победоносно произнесла.

— А то!

Мало-помалу перешептывания перешли в гул, гул в гомон, а гомон… в нормальный разговор. Неожиданно для них самих, девушки стали расспрашивать Анку сначала про семью, потом про одежду, потом и про нее саму. Разговор же в свою очередь перерос в спор, спор в сплетни, сплетни в ссору, и так далее, утягивая Анку за собой в далекие, неизведанные дали. Пока корзинка заполнялась, она узнала про тяжесть рутины доения коровы, выгуливания козы, прополки грядки. Узнала, кто из парней дурак, и почему, в таких подробностях и вариациях, что странно становилось, как их до сих пор носит земля. «Этот проходу не дает, тот пахнет плохо, третий подглядывает, четвертый не смотрит». Не обошли стороной и родителей, от которых, на удивление, большинство девушек были не в восторге. Даже ямы на дорогах и те умудрились обсудить, хотя каким боком это было здесь, понять было решительно невозможно.

Когда солнце вошло в зенит, они спохватились, подняли с земли корзинки, и медленно перешептываясь двинулись к домам. Из-за неопытности в подобных разговорах Анка все больше молчала, но, как ни старалась скрыть это от самой себя, получала удовольствие, не сравнимое ни с чем, из бывших до этого в ее жизни.

— Эй, девчонки, а что это там? — Вдруг проговорила одна из них, указывая ну куст малины, чуть в стороне от дороги. Он был плотный и особенно колючий, так что дети никогда не лезли его обирать, но сейчас почему-то шевелился.

Анка захотела что-то сказать, мысли, навеянные сном, словно стали на шаг ближе, но Гразина приложила палец к ее губам. Жестами она показала что-то остальным. Куст тем временем затих и перестал подавать признаки жизни. Ничего не понимая, Анка отошла чуть в сторону и принялась наблюдать. Что-то для себя уяснив, девушки разделились: Гразина подняла с земли крупную палку, остальные же пошли дальше по дороге, громко топоча, и приговаривая, что, де, показалось. Анка ждала. Когда остальные отошли на приличное расстояние, куст зашатался вновь.

— АГА! — Победоносно закричала Гразина и ткнула палкой прямо в малинник. В ответ куст хрюкнул, и шатнулся с удвоенной силой. — Вылезай, чего спрятался, не успокоилась она, и еще несколько раз ткнула в кустарник.

— Грррр-ах. — Хрипло принеслось из его глубины в ответ. Девушка пошатнулась. Подружки, ушедшие дальше зажимали рты от еле сдерживаемого смеха, и, когда Гразина к ним обернулась, едва не попадали на траву от хохота. Та захотела что-то сказать, но не смогла, обернулась к Анке и махнула рукой, в сторону зарослей, попутно оседая без сил. Лицо ее было бледное, как мел. Анка округлила глаза, подняла голову. Из кустов медленно высовывалась огромная мохнатая морда с крупным черным носом, и вымазанным ягодами ртом. Под дружный смех подруг Гразина закатила глаза и с хлопком упала навзничь.

— Вррр-ааагрх. — Проревел медведь, выламывая часть растения, и поднимаясь на задние лапы. Анка вскрикнула, отпрыгивая назад, и уперлась спиной в дерево. Хохот в мгновение ока сменился синхронным воплем, под аккомпанемент которого медведь угрожающе поднял лапы, и направил всю свою тушу на лежащую на земле девушку.

«Нет» — пронеслось у Анки в голове: «НЕТ!». Не в силах смотреть на это, она закрыла глаза руками, чувствуя, как уходит из-под ног земля. Послышался громкий стук, и новый крик Гразины разорвал воздух.

— СТОЙ! — Крикнула Анка, махнув рукой в сторону зверя, всеми силами желая, чтобы он исчез.

«Хенкер».

Время будто остановилось. Послышался негромкий треск, воздух запах грозой. Боковым зрением Анка заметила волосы, развивающиеся вокруг нее на ветру. По ним прыгали, изгибаясь, голубые искры. Медленно переведя взгляд, она увидела, как они, объединяясь, перескочили на одежду, собрались на руках, и перетекли в ладони. Словно замкнувшись, электрическая дуга зависла одной стороной между ее рук, а другой ударилась в землю, подняв в воздух сноп грунта. Шокированная Анка продолжила свой взгляд к медведю, и, словно по велению ее глаз, электрическая дуга, дергаясь то влево, то вправо, и вырывая из земли клоки чернозема, направилась к зверю, а когда достигла его, между мордой медведя и ладонями девушки что-то промелькнуло, и безумно яркая, ослепляющая вспышка с оглушающим грохотом вырвалась из ее пальцев и ударила в толстый мех. Зверь засветился так, что, казалось, из-под кожи проявились жилы. Еще мгновение, и он вспыхнул в таком пламени, что до земли не долетели даже кости. Круглыми глазами Гразина смотрела, на опускающийся на ее сарафан пепел, еще секунду назад бывший монстром, пытавшимся ее убить. В полной тишине она обернулась к Анке. Ахнула, и зажала рот рукой. Девушки впереди снова закричали, но теперь это не был крик страха, это был дикий вопль безумного ужаса. Падая и спотыкаясь, они ринулись прочь, едва не задыхаясь от плача. Анка оглянулась на себя, с удивлением обнаружив, что между ступнями и землей едва ли не ладонь пустого пространства. Заметив это, она шлепнулась на траву, не удержала равновесие, и вновь уперлась на дерево. Схватила рукой волосы, которые понемногу замедляли свое движение и оседали на одежду. Уже без удивления отметила, что ветра в лесу не было.

«Ведьма», «проклятье Марны», «отродье» — гулким шепотом отзывались улицы, когда Анка вошла в деревню. На подходе к ней, Гразина, до этого плетшаяся рядом, остановила ее, и хрипло прошептала: «Чтобы не случилось, не дай себя схватить. Ты спасла мне жизнь, и я буду вечно благодарна тебе за это, но сейчас… прости» — добавила она, и убежала вперед, вытирая со щек слезы. Анка понимала. Если их увидят вместе, подруга окажется в той же опасности что и она.

Девушка шла по улице, видя, как крестьяне захлопывают ставни, вешают замки на ворота, спешно загоняют скотину, и заводят в дома собак. С хлопком захлопнулась дверь и у нее за спиной. Мама молча указала на другой проем, пару шагов, и Анка оказалось в своей комнате. «Боже, за что?» — произнеслось у нее в голове. «Должно быть я еще сплю» — неожиданно подумала она. Трещащие голубые искры будто до сих пор покалывали ее пальцы, заставляя слезы наворачиваться на глаза. Произошедшее никак не укладывалось в голове, но боль и память упорно убеждали ее в реальности случившегося. Еще немного посидев так, она всхлипнула, а потом уснула.

Проснулась Анка от громкого стука. Выглянув в затянутое бычьим пузырем окно, она дернулась, увидев вдалеке обозленные лица крестьян. Кто-то стучал в дверь, кто-то в стены. Они взяли с собой все, что подвернулось: вилы, свечи, соль и иконы. Грохот усиливался, нарастал треск, от секунды к секунде все больше это напоминало какой-то бесовской шабаш. «Открывай», «Выходи, бесовское отродье», «Мать ихняя с демонами водилась, и дочка, и внучка, ведьмы проклятые». Анка схватилась за голову. По коридору стучали шаги родителей, как раз в тот момент, когда, громко скрипнув, сошла с петель дверь. Гудящая толпа ввалилась в помещение, и девушка уже приготовилась было к худшему, как вдруг гудеж сменила тишина.

— Три шага назад, отребье. — Прозвучал из коридора властный голос Виолетты.

Анка вскочила с кровати, дернула на себя дверь, и, зажмурившись, шагнула вперед. Тишина.

— Кто из вас, уродов, первый хочет болт промеж глаз, пусть выйдет вперед. — Анка широко распахнула глаза, уставившись на отца, стоящего со взведенным тяжелым арбалетом в коридоре, закрывающим собою проход вглубь. За его спиной, положив руку на мужнее плечо стояла мама, сжимая в руке кухонный нож. — Ну, в штаны понаделали, душегубы? Чего, ждали, что ворветесь сюда, и ребенка мне погубите, ссволочи. — Мужчина с трудом подбирал ругательства от распирающей его ярости, но Анка видела, что, несмотря на все это, ему было по-настоящему страшно: волосы на голове стояли дыбом, и рыжеватые локоны на глазах покрывались сединой. — Быстро объясните, что тут происходит.

Толпа зашуршала, и тут из ее глубин прозвучало:

— Твоя дочь чуть до смерти мою внучку не довела, да и то не велика заслуга, ежели моя ногами не так быстро перебирала, не сносила б головы, знамо дело. — Старческий голос хрипел и прерывался, длинная осмысленная речь давалась говорившей с трудом, в подтверждение чего, из глубин пришедшей в движение толпы вперед выпихнули отбивающуюся девочку, одну из тех, что собирала ягоды. Ее глаза вертелись в орбитах, сердце колотилось на столько бешено, что левое плечо дергалось в ритм его ударов. Сопротивляясь своему положению, она скребла ногами землю, пытаясь втиснуться назад, в спасительные ряды, вырывала руки и извивалась. Но крестьяне не ослабляли хватки, и крепко удерживали ее впереди, закрываясь, словно щитом.

Увидев это, Анка скривилась. Недавний ужас и переживания сменило тошнотворное отвращение. Не люди, а стая червей, пресмыкающихся перед ее порогом. Сами едва на землю не падают от страха, еще и без того перепуганную пичугу за всех отдуваться выставляют. И это вместо того, чтобы отблагодарить? Ненависть нежной волной стала подниматься из глубин ее души. Паразиты. А паразитов давят. Воздух вокруг запах грозой, а на улице потемнело, будто небо затянули тучи, но никто словно этого не замечал. Толпе, правда, это и не было нужно.

— Ведьма, — прошептал кто-то на ухо другому, — ведьма, — прохрипела дряхлая старуха, — ведьма, — прокричал на суке грач, — ведьма, — нежно прошептала на ухо тень.

— Ведьма? — Прокричал звонкий голос из толпы, когда та уже почти ринулась внутрь. — Да какая она ведьма? — Из среды гомонящих крестьян вперед протиснулась веснушчатая девчонка. — Не знаю, что там этим дурехам привиделось с жару, а она, чай, от меня медведя отпугнула, так громко крикнув, что тот в лес убег. — Говоря это, она продралась сквозь сплошную стену спин, под неодобрительные шепотки, прошмыгнула под ложем взведенного арбалета, и схватила Анку за руку, загораживая от людей собою. — Что, скажете лучше, чтоб меня медведь задрал, а? Так вы значит получается?

Несколько замедленно Анка опустила взгляд на свою ладошку, и сжимавшую ее горячую и влажную ладонь подруги. Что это? Минутное помутнение прошло, как будто его и не было, а на улице стало светло как прежде. Злость, вытеснившая до того тревогу, улетучилась, и в душе девушки не осталось ничего, кроме пустоты. Опустошенно она уткнула лоб в плечо Гразины, и тихонько захлюпала.

— Если хотите ее на вилы поднять, придется с меня начать. — Уверенно произнесла конопатая, старательно скрывая предательскую дрожь в голосе. Виолетта переглянулась с неожиданным союзником и благодарно кивнула, улыбнувшись обескровленными губами.

— Они за одно? Да как можно, она моя дочь! Тоже ведьма? Да Гразина бы никогда… А она мне никогда не нравилась, косо на меня смотрела. Хватит! Она под ее чары попала, я сама видела, как они переглядывались! Замолчи. Выведем наружу обоих, там разберемся. Перестаньте!

Крестьяне, словно живой клубок рук, ног и злобы, пришли в движение, вновь двинувшись вперед. Новое противоречие вместо того, чтобы потушить конфликт, разожгло новый. Кто-то плакал, бился, кричал. Другие злились, и наполнялись решимостью. Отец по крепче схватил арбалет, мама по удобнее перехватила нож, а Гразина изо всех сил выпрямила спину.

— Так, — прозвучал в воздухе насмешливый голос. Казалось, что говоривший произнес это тихо, но услышали все. Он говорил насмешливо, но ни у кого не осталось сомнений в его силе и серьезности, — вершители самосуда нарушают саму основу закона божьего. Вы, заблудшие овцы, сколько бы ни взяли крестов, сколько бы ни разожгли факелов, и не намалевали икон, с настоящей ведьмой справиться вам не удастся, даже сейчас вы грешите. — Густой умеренно-звонкий голос гипнотической рекой разливался над грязной озлобленной толпой крестьян, и словно повинуясь ему люди потупили в пол взгляды безучастных глаз. — От проклятья магии, как известно, защищены лишь три группы людей, — лекторский тон говорившего наполнили нотки сочащегося превосходства, — ни к одной из которых вы, кстати, не относитесь. — Он ухмыльнулся. — Благословенные от рождения чудотворцы, молящиеся о спасении праведники, и вершители божественного суда — инквизиторы.

— А ты кто такой? — Прохрипел с трудом дед, сжимающий в руках распятие.

— Вы еще здесь? — С нескрываемым удивлением поинтересовался пришелец. — А ну пшли прочь! — Рявкнул он. Анка сощурилась от резкой боли в висках, а толпа, еще недавно готовившаяся разнести ее дом по бревнышку, в считанные мгновения, рассеялась.

— Итак, что вам нужно? — Мрачно проговорил отец.

Они сидели вчетвером за столом, на который Виолетта выставила все, что нашлось из съестного дома. После эффектной речи незнакомца крестьян сдуло по домам с такой скоростью, будто тот гнался за каждым лично. «Для черни нет жизни дороже собственной, чего не сказать о тебе, маленькая леди», — обратился он к Гразине, когда все стихло. Ее пришлось чуть ли не отдирать от Анки, увещевая в благонамеренности пришедшего. Дело осложнял стресс, из-за которого ладонь девушки было разжать не проще, чем подкову. Выпроводить ее удалось еще позже, когда Гразина, пообещав вернуться утром и «Навешать любому, кто пальцем Анку тронет по первое число». Сам мужчина был высоким и худым, как палка. Одет он был в длинную, до пола, рясу, под которой не было видно даже рук, а голову укрывал глубокий капюшон, из-под которого выбивались золотистые кудри.

Когда со свидетелями было покончено, жители дома наспех заделали выломанную входную дверь, и сели за стол. Напряжение росло, а мрачная решимость наполняла лица родителей все больше, от секунды к секунде, но гость молчал. Когда оно стало уже осязаемым, и, казалось, его можно потрогать рукой, он встал, и подошел к окну. Выглянув в него, и удостоверившись, что за ними не следят, вернулся к столу, громко плюхнулся на стул, откидываясь на нем назад, резко скинул капюшон, высвобождая шикарную золотую шевелюру и несколько нервно рассмеялся. Родители переглянулись, красноречивыми взглядами намекая, мол, парень-то не в себе, но тот скоро успокоился.

— Нет, ну вы видели, настоящее представление, — успокоившись, заговорил он, — я как эту толпу увидел, решил: «все», — думаю: «дело гиблое, опоздал». — Его молодое лицо омрачилось тенью страха. — Правда, подумать страшно, как бы оно вышло, если б заклинание не сработало. — Он резко замолчал. — Хе-хе. — Нервно добавил он и уперся невидящим взглядом в стол.

— Вы вообще кто? — Виолетта тряхнула гостя за плечо, пытаясь привести зависшего в чувства.

— Я-то? — Вдруг придя в себя, откликнулся гость. — Назар я, курьер, — он помедлил, — вроде бы. С экспертизой прибыл по поручению Марны Пламекрылой. — Он почесал нос. — Вовремя, надо полагать, в самый раз, хотя странно было бы, если б великая волшебница ошиблась расчётами.

— Чего? — Ошарашено произнесла Виолетта, поднимаясь из-за стола. Игнорируя ее, гость продолжал.

— Хотя по-хорошему мне необходимо произвести ряд проверок, думаю, можно опустить эту формальность. Вы ведь ее внучка, как-никак? — Уточнил он, глядя на Анку. — Ну да, второго мнения здесь быть не может, уши, нос, форма черепа. — Он прищурился, рассматривая ее с головы до ног, чем тут же вогнал в краску. — Я имею честь пригласить вашу, дочь на обучение в академии магических искусств от лица Марны Пламекрылой. — Гордо уточнил он.

— Кхм. — Подавившись прохрипел отец.

— Не спешите, папа, вдох-выдох. Я не буду настаивать, или требовать что-то от вас, последнее слово останется за Анкой в любом случае. — Назар усмехнулся. — А чтобы удостовериться в выборе, Марна передала вам подарки.

— Подарки? — Пришло время шокировано вскрикивать Виолетте. — Она в жизни в нашу сторону пальцем о палец не ударила.

— Ну, это дело не мое. — Проговорил золотоволосый, и снял с плеча сумку. Порывшись в ней, парень достал продолговатый предмет толщиной с мизинец, и протянул его Анке. — Давайте не будем утомлять юную леди формальностями, пусть за меня с ней поговорит ее бабуля. — Усмехнулся он, отдавая объект. — Для вас тут куда более скучные передачи.

— Это что? — Взволнованно уточнила мама. — Анка, не трогай.

Не успела. Анка уже сжала руку на свертке, переданной гостем. Ее взгляд сразу расфокусировался, а спустя секунду она вскочила со стула и убежала в коридор.

— Куда пошла? Стой! — Крикнул отец, но тут Виолетта вспомнила что-то из стародавних времен.

— Это ключ от комнаты. — С неожиданным осознанием произнесла она. — Значит у тебя получилось, мама? — Добавила она в пустоту потолка.

— Итак, приступим. — Удовлетворенно проговорил гость, и принялся выкладывать из сумки пеналы, чехлы, и папки разных форм и размеров.

Дверь отперлась так, будто никогда и не была закрыта. Взяв в руки палочку, Анка почувствовала, или даже вспомнила, как открывала эту дверь, хотя, конечно, это было решительно невозможно. За ней ее ожидал пустой, порядком обветшалый кабинет, от былой славы которого не осталось ничего, кроме затянутых паутиной связок истлевших растений и рядов пустых банок. Правда, они интересовали девочку меньше всего. В воздухе стоял затхлый запах сырости. Уверенно Анка прошла по комнате к широкому столу, выдвинула из-под столешницы ящик, и безошибочно открыла второе дно, за которым, аккуратно сложенная, лежала, дожидаясь именно ее, записка. Нервно перебирая пальцами, Анка развернула ни капельки не истончившуюся бумагу, и направила ее на свет, пробивающийся через расшатанные перекрытия крыши, жадно вчитываясь в старые рукописные строчки.

«Если ты это читаешь, внученька, значит, у меня все получилось. Как минимум родители позаботились и обучили тебя чтению, а не готовили всю жизнь пасти коров или обирать крестьян стоя за прилавком. Кроме того, ни инквизиция, ни бандиты, ни демоны не добрались до меня, и мне удалось с успехом довести до конца начатое дело. Что ж, без лишней гордости хочу заметить, что если кому и могла удаться авантюра подобных масштабов, то только твоей бабуле… Подумать только, я бабушка. — Каллиграфически ровный до того почерк здесь будто дрогнул. — Что ж, опустим это и перейдем к главному. Начну с ответов на вопросы: во-первых, ты действительно ведьма; во-вторых, в этом нет ничего ужасного; в-третьих, это из-за меня, как бы меня это не раздражало. Не хочу разводить сопли и тратить дорогие чернила, так что об этом поговорим при позже, если ты, конечно, захочешь меня увидеть. В твой дом пришел мой посыльный, у него с собой деньги и бумаги, необходимые для безболезненного переезда твоих родителей в любое место, которое придет им в голову. Сейчас бы я многое отдала, чтобы увидеть лицо твоего отца, сжимающего в руках сумму, которой ему не заработать и за сто лет торговли. Итак, если тебе что-то не нравится в твоей нынешней жизни, не устраивает отношение людей, родителей, сверстников, возможно друзей (прости за глупость), и тебе кажется, что ты заслуживаешь большего — прими мое приглашение и присоединись к посыльному в его обратном пути. Специально для тебя все эти годы я трудилась, создавая место, где ты могла бы почувствовать себя дома, где твои таланты оценят, и где тебе не будет равных. Не буду скрывать, что делаю это в том числе, чтобы искупить свою вину перед тобой, Анка и заткнуть так не вовремя проснувшуюся совесть. Если все же ты не захочешь ехать, я пойму. Хотя, если уж быть до конца откровенной, то нет, не пойму, но это уже будет не мое дело. Но если согласишься, я буду непередаваемо рада. Не переживай за родителей, с ними все будет хорошо, и ты сможешь видеться с ними. За сим все, не выношу официальных прощаний. Сделай выбор, о котором не будешь жалеть. Я свой только что сделала»

Дочитав письмо, Анка повертела его в руках. Повернула на обратную сторону, просветила желтым лучом светила. Все? Поверить было сложно. «И после этого я должна согласиться?». Новые друзья? Было бы здорово заиметь хоть одного друга, подумала она, но потом опомнилась, вспомнив лицо Гразины. Она так старалась защитить ее и помочь. Это произошло неожиданно, но могла ли она так просто предать ее лучшие чувства? Конечно, крестьяне сторонились ее, сколько Анка себя помнила, но такой ужас, как сегодня произошел впервые. Хотя, подумала она, он же произошел. Да и родители. Смогут ли они прожить без нее, своей опоры? Вполне. Если так подумать, мир вокруг все время предоставлял ей если не идеальные, то вполне сносные условия жизни. Правда сегодня родителей в родном доме чуть не спалили безумные крестьяне, делу отца здесь теперь конец, а единственная подруга оказалась из-за нее под ударом. Справедливо ли это? Тем более, с родителями можно будет видеться. Никого больше не сожжет молния. Научусь управлять своими силами, встречусь с бабушкой за одно. Вот еще аргумент, не даром же Марна не покладая рук трудилась последние… сколько лет? Десять? Двадцать? Хотя, что не выбери, окажешься предателем. Себя, друзей, родни. Бабушке-то легко, она отлично устроилась.

— Анка, — донеслось со стороны дверного проема. Девушка обернулась. На пороге стояли, обнимаясь, родители. У мамы в глазах стояли слезы. — Чтобы ты не решила, мы поймем, дочка.

Неожиданно для себя всхлипнув, Анка бросилась вперед, и, как маленькая, уткнулась в мамину одежду.

— Ты уже совсем взрослая. — Тяжело проговорил отец. — Можешь решать сама.

— Спасибо. — Второй раз за бесконечно долгий день говорила она. Где-то за спинами родителей, уперевшись плечом в стену, стоял, наигранно зевая, Назар. — Я решила.

— Уважаемые претенденты, прошу, сохраняйте спокойствие. — Немного скрежеща, проговорил громкий голос, разносясь над гомонящей толпой. — Выстройтесь в очереди и ожидайте своих испытаний.

Солнце светило немилосердно-ярко. Шокированная Анка обводила глазами площадь, на которой сейчас находилась вместе со всеми. Тяжелая толстая крепостная стена осталась позади, а впереди, в центре площади красовался огромный фонтан, состоящий из каменных фигур всадников верхом на лошадях, поднявшихся на дыбы на разной высоте. Рыцари были одеты в тяжелые искусно вытесанные доспехи и сжимали в руках великолепные клинки. Мастер, вырезавший статую, был на столько искусным, что становилось жутковато. Будто воинов обратили в камень в последний миг жизни. Даже их кони были столь рельефны, будто вот-вот ринутся в галоп.

— Госпожа, разрешите узнать ваше имя? — Спросил проходящий мимо парень в странной одежде с толстой тетрадью в руках. — Не могу найти вас в списках.

«Списках» — подумала она. «Как можно найти в списках того, кого первый раз видишь?».

— Дурак что ли? — Злобно округлил глаза и зашипел Назар. — Это Анка, внучка Пламекрылой.

— Анка? — Шокировано произнес парень. — Извините, прошу извините.

«Чего» — про себя удивилась девушка.

— Анка? Анка! Анка. А-а-анка-а. — По цепи передалось вокруг.

— Анка? Здесь? Приехала?

— Боже мой, радость то какая, а где она?

— Где? Где, где? Где? — Загомонили люди.

«О нет», — подумала она, — «только не снова».

— Так вот она, тут! — Прокричал парень поодаль, и, как по команде, толпа резко обернулась. Анка вся сжалась, и приготовилась бежать, спасаться, прятаться. Она уже пожалела, что приняла предложение бабушки, знала бы, что так будет, никогда бы не согласилась.

— Кхм-кхм-кхм. — Прокашлялся громкий механический голос. — Господа, поприветствуйте Анку, собственной персоной почтившую нас, скромных слуг, учеников, и коллег ее родственницы Марны Пламекрылой!

— УРААААААА, — громогласно разлилось над крепостными стенами, — УРААААААА. — За вторило им.

Обалдело девушка вскинула голову, рассматривая ликующих людей. «Это правда… мне?» — пронеслось у нее в голове. Неожиданная радость заполнила сердце, сживая живот. Она скользила взглядом по толпе то взад, то вперед. «Это как? Это что?» — носилось у нее в голове.

— УРААААААА. — Вместо ответа проорала толпа.

Девушка получше всмотрелась в ряды вопящих. Что-то неожиданно притягивало ее взгляд, как магнит. Среди прыгающих, смеющихся и выкрикивающих ее имя и поздравления людей, чуть в стороне стоял ничем не примечательный парень, каштановые волосы которого беспорядочно сваливались на лицо. Она присмотрелась к нему, пытаясь получше разглядеть, когда очередной взрыв крика поднял воздушную волну, сдувшую на бок челку. Словно в замершем времени она разглядела пристальный взгляд сверлящих ее холодных грязно-зеленых глаз. Он смотрел со смесью сочувствия и безразличия. Почти сразу он развернулся и скрылся в толпе, продвигаясь к своему испытанию. «Ратибор» — прошептала на ухо тень.