Четверо из России

КАРТА НЕМЕЦКОГО НАСТУПЛЕНИЯ

Когда я проснулся утром, то первым делом бросился к двери. Она легко открылась.

– Ты что, Молокоед? – спросил Димка, глядя на меня со второй полки.

– Я? Ничего… – мне не хотелось беспокоить Димку ненужными подозрениями. Димка вдруг рассмеялся:

– А я думал, ты что-нибудь приметил…

Я внимательно посмотрел на Димку. Он все так же смотрел и улыбался.

– Что смотришь?

– Думаю над тем, кто о нас тут печется. Ночью мне надо было выйти, я стукнулся, а дверь закрыта… Наверно, нас все-таки подозревают…

Поезд между тем несся на восток. Летели мимо станции, разъезды, будки и телеграфные столбы. От столба до столба идти да идти… А мы пролетали это расстояние за секунды!

Все чаще попадались разрушенные станции и города. Мелькали тянувшиеся на многие километры развалины. Удалось прочитать таблицу со знакомой надписью «Брест». Значит, поезд шел уже по советской земле, истоптанной фашистскими сапогами.

Мы с горечью следили за разворачивавшейся панорамой. Небо – серое-серое – будто плакало оттого, что на нашей родной земле хозяйничали фашисты. Под дождем, едва шевелясь, работали на железной дороге наши люди, и по тому, как смотрели они на поезд, по взглядам, которые бросали на нас, мы чувствовали всю глубину ненависти русских к фашистам.

Часто мы видели, как немецкие солдаты восстанавливали разрушенный путь. Бросалось в глаза, что среди солдат много стариков, горбатых и хромых людей, – должно быть пригнанных сюда после тотальной мобилизации. Мы слышали о ней, когда работали у Фогелей, и нам очень хотелось, чтобы под тотальную мобилизацию попали наши мучители Паппенгейм и Камелькранц.

Из соседнего вагона пахнуло чем-то до головокружения вкусным. Я сознательно написал: «до головокружения». Так действовал этот, проникавший в душу аромат.

Перейдя через крытый переход в соседний вагон, я остановился в тамбуре. Из вагона слышался торопливый стук ножей и оживленный говор двух, должно быть, поваров.

Первый: – Опять наш шеф нашел каких-то мальчишек…

Второй: – Да, завтрак и обед – на четыре персоны. Шеф оказал, чтобы мы кормили ребят из одного с ним котла…

Первый: – Долго ли? Может, опять, как Эрнст и Гельмут, взлетят на русских минах?

Второй: – Что ж, зато генерал жив и здоров. Ходят слухи, что скоро сам Гитлер вручит ему крест с дубовыми листьями…

Первый: – Все-таки хитрый наш шеф! Мальчишки взлетают на воздух, а он награды получает…

Я осторожно ушел к себе в вагон. Дудки! Никогда мы не будем заслоном для генерала, никогда не спасем его ни от пули, ни от мины!

Часов в десять нас позвали к генералу. Перед уходом я предупредил Белку, чтобы она не забывалась и лучше изображала глухонемую.

Генерал уже побрился и стоял перед зеркалом, причесывая реденькие седые волосы. В зеркало я видел, что он внимательно изучает нас блестящими серыми глазами.

– По вашему приказанию явились! – отрапортовал я.

– А, это вы? – как будто только что заметил нас генерал. – Ну, молодые люди, как спали?..

– Спасибо, господин генерал… Очень хорошо отдохнули.

– Ну давайте знакомиться, – повернулся он к нам. – Меня зовут дядя Вальтер. А вас?

Я подумал, что генерал что-то слишком уж забывчив, и потому напомнил ему, что мы братья – Отто, Руди и с нами бедная глухонемая сестра Грета.

– Хорошие германские имена! – повторил он свои вчерашние слова. – Так ты, Отто, говоришь, что вы из Познани… Скажи…

– Простите, дядя Вальтер, я вам говорил, что мы из Грюнберга…

– Ах, да, да, – улыбнулся он и пригласил: – Итак, Отто, Руди и Грета, идемте завтракать!

Он ввел нас в прекрасный обеденный зал, где все сверкало – и графины, и рюмочки, и тарелки, и даже повар в белом халате, гладко выбритый и надушенный. Как только мы расселись за столом, повар внес большую серебряную миску и разложил перед нами котлеты с красивым гарниром.

Генерал сразу взялся за графин, хотел и нам налить вина, но я остановил его:

– Дядя Вальтер, мы пока не пьем… А вот если у вас найдется лимонад…

– Неужели не пьете? – захохотал генерал. – Я-то думал, вы уже совсем большие…

Он протянул руку через стол и, доставая бутылку с лимонадом, нечаянно задел меня:

– Извини, Руди…

«Что он путает наши имена? – подумал я. – Это, видимо, наука Фольмера».

– Простите дядя Вальтер, меня зовут не Руди, а Отто.

– Ты прости, Отто… Я забыл.

И генерал налил нам всем лимонаду, а себе коньяку. Подняв рюмку, провозгласил:

– За победу германского оружия! Выпьем, господа!

Мы принялись уписывать еду, что была в тарелках.

– Ого! – генерал. – Аппетит у вас неплохой. Розен, – обратился он к повару, – дай им еще по тарелке.

«Дядя Вальтер» закусил икрой, выпил и принялся есть мясо. Он повеселел и попросил себе еще порцию, обнял меня за плечо, спросил:

– Как ты, Руди, думаешь, стоит съесть еще одну тарелку?

Опять!

– Дядя Вальтер, – засмеялся я. – Руди – мой брат.

– Извини, извини, Отто! – придержал меня за плечо генерал. – Это больше не повторится.

Повар поставил перед нами еще тарелку мяса. Генерал налил себе снова рюмку:

– Честное слово немецкого офицера! Вы действуете на меня положительно… У меня никогда не было такого аппетита.

Потом мы пили кофе, а генерал курил. Вдруг за дверями кто-то громко прокричал: «Будет исполнено, господин штурмбанфюрер!» В тот же миг в дверь заглянул маленький тщедушный подполковник с гитлеровскими усиками, но генерал так на него глянул, что тот моментально исчез.

Некоторое время спустя мы сидели уже в кабинете.

– Вот здесь, дорогие друзья, я имею обыкновение работать…

На столе лежали карты с красиво выписанными кружочками и стрелочками. На стене тоже висела большая карта, задернутая плотной черной занавеской.

Генерал принялся убирать со стола карты.

– А кто у вас занимается геометрией? – спросил я и невинно поднял на него глаза.

– Какой геометрией? – генерал строго глядел на меня и ничего не понимал.

– Вот нарисованы два треугольника, – показал я на одну из карт, где красным карандашом были обведены железные дороги. – Кто-то занимается подобием треугольников.

Генерал впервые захохотал.

– Что вы смеетесь? Разве неправда? Если наложить эти два треугольника друг на друга, то они совместятся…

– Совместятся? Ты говоришь, совместятся? – хохотал немец, вытирая глаза и выпуская из рук карты. – Фольмер! Ну поди же сюда, Фольмер!

А я быстро читал про себя названия пунктов, соединяющихся этими дорогами: Полоцк – Невель, Полоцк – Витебск, Лепель – Витебск и Лепель – Орша. Жирной синей чертой выделялась, должно быть, линия фронта. А к ней, причудливо извиваясь, от самого Полоцка подходила черная линия с одной, северной стороны, – к Невелю и с южной – к Орше. От Невеля и от Орши стремительно тянулись две стрелы, соединявшиеся где-то за Витебском.

– Река, – односложно проговорил Димка, тыча пальцем в синюю ленту, изображавшую направление фронта.

Генерал обезумевшими от смеха глазами взглянул на Димку, и хохот потряс его до того, что он не мог выговорить ни слова. Димка сделал вид, что смех генерала его обижает, и уперся взглядом в колени, а Белка, разыгрывая глухонемую, смотрела во вое глаза на губы генерала. Вдруг Димка поднял голову.

– Дядя Вальтер! Дайте нам пистолеты!

– Пистолеты? Ты сказал – пистолеты?

– Ну да, чему вы удивляетесь? Мы научимся так мстить этим русским, что они у нас заплачут…

– Пистолеты – это можно… Но сначала надо научиться стрелять… И потом… Форма у вас неподходящая…

Он тут же нажал кнопку и распорядился:

– Фенриха[74] Гейнца ко мне!

Пришел фенрих и снял с нас мерки.

– Чтобы к вечеру было готово! – приказал генерал.

– Будет исполнено! – четко отрапортовал фенрих.

– Ну, милые мои друзья, – поднялся генерал, – вы можете теперь идти. А я займусь с подчиненными.

Мы вошли в свое купе.

– Тс-с… – приложил я палец к губам и, немного подождав, резко открыл дверь. Передо мной стоял растерявшийся Фольмер.

– Что угодно, господин штурмбанфюрер?

– М-может, вам… принести молока? – спросил он, неловко улыбаясь.

– Нет, спасибо, мы с генералом хорошо поели, – ответил я и с шумом двинул дверью.

Виденное у генерала не давало мне покоя. Карта стояла перед глазами. Почему Гитлеру потребовалось отводить свои войска к Полоцку, когда в руках у немцев еще Витебск?

И вдруг одна мысль, как говорится, прожгла меня. Гитлеровцы хотят, удерживая за собой Невель и Оршу, отступить за Полоцк, а потом ударить от Орши и Невеля на оевер и юг, чтоб замкнуть кольцо окружения. Вот с какой миссией едет генерал на фронт! Мы тихонько начали совещаться. Ясно было одно: до места назначения нам ехать нечего. Мы должны похитить карту генерала и бежать: здесь уже недалеко. Эту карту надо обязательно передать нашим.

– Как думаешь, Молокоед, – спросил Димка, – если мы украдем карту, генерал заметит или нет?

– Конечно, заметит. Да нам – что?

– Что-то я тебя не понимаю, Молокоед… Они изменят свой план вот и все, и наши старания будут ни к чему…

Димка был прав, конечно. Но как сделать, чтобы генерал ничего не заподозрил? И мы решили списать карту. Я тут же отправился к Фольмеру и попросил у него бумаги.

– Надо написать письма своим… – я чуть было не сказал родителям, но быстро поправился, – родственникам… А то они нас уже не считают за живых!

Мы сели и стали рисовать. Общими усилиями восстановили почти всю карту. Но номера частей, которые должны были ударить с севера и юга, мы не помнили.

Белка, выглянула из купе, прошептала:

– Я пойду к генералу и попытаюсь запомнить.

Не успели мы ей ответить, как она выскользнула и исчезла в генеральском кабинете, где уже. собрались военные.

Несколько раз мы выходили в коридор, но Белки все не было.

Мы уже начали беспокоиться, когда она благополучно вернулась и осторожно прикрыла дверь в купе:

– Все запомнила, только вот не знаю, что такое кессель?

– Дер кессель – это же котел! – пояснил я. – Они хотят посадить наших в котел!

– Как бы сами там не сварились, – поддержал Димка.

Белка сообщила, что, когда появилась у генерала, у него уже собрались военные. Появление Белки вызвало у них интерес. Они сразу перестали говорить, а один спросил:

– Это кто такая?

Генерал принялся объяснять, что на станции Клодава он подобрал трех юных немецких патриотов, которые бредят подвигами на фронте и схватками с русскими. О, это чудесные ребята!

Подозвав Белку и, усадив ее к себе на колени, сказал:

– Прошу не обращать на нее внимания… Она – глухонемая!

Совещание подходило к концу, но Белка успела взглянуть на карту и запомнила названия частей. Ей еще запомнился один полковник, который все время твердил:

– Гениально! Они бросятся в этот прорыв, и тут мы устроим им колоссальный котел!

– Ты молодец, Белка! – воскликнул я, когда мы перенесли на карту все сведения. – И мы назначим тебя главным разведчиком. Вот когда придем к нашим, так и определим.

Между тем поезд прошел уже Полоцк и приближался к Витебску. Все чаще попадались сожженные станции, и вокзалом тут были – либо вагон, либо крохотный деревянный домик. Советские самолеты дважды атаковали наш поезд, но машинист, видимо, был большой «дока» и выводил его из самых опасных положений.

После обеда пришел фенрих Гейнц и принес костюмы для солдат немецкой армии. Когда он подогнал костюм для Белки, генерал соизволил нас пригласить.

Мы явились к нему и отрапортовали:

– По вашему приказанию явились!

– Очень хорошо! Очень, очень хорошо! – ходил вокруг нас генерал, явно довольный нашей выправкой. – Теперь вы настоящие воины германской армии.

– Рады стараться, господин генерал! – гаркнули мы с Димкой. Только мы возвратились в свое купе, как к нам пожаловал Фольмер. Он глянул на меня гадючьими глазами и проговорил:

– Где письма? Могу отправить…

– Письма? – хотел удивиться я, но тут же вспомнив, как ходил к Фольмеру за бумагой для писем родственникам, рассмеялся: – Мы решили, что еще рано писать.

– Брифе![75] – взвизгнул штурмбанфюрер и пристукнул кулаком по столу.

– Не писали мы ничего, – с опаской взглянул я на разбушевавшегося немца, но, вспомнив хорошее отношение к нам генерала, добавил: – А вы не визжите!

Посмотрели бы вы в это время на лицо гестаповца! Хорошие люди от гнева краснеют, а штурмбанфюрер посинел, как удавленник, маленький рот сжался в чуть заметную точку, а гадючьи глаза совсем остекленели. Он рывком открыл свой планшет и достал блокнот.

– Адрес, – коротко и властно бросил он.

– Какой адрес?

– Говори: где живут ваши родственники?

– Я же говорил дяде Вальтеру: в Грюнберге.

– Улица, номер дома, фамилия, – четко, рубя слова, выговаривал Фольмер.

Я уже хотел назвать какую-нибудь распространенную улицу в Германии, но тут же прикусил язык: Фольмер обязательно сунется туда наводить справки.

– Вы что же решили отправить нас домой, – рассмеялся я. – Нет уж, господин штурмбанфюрер, тогда адреса мы вам не скажем.

Немец засунул блокнот обратно в планшет и проскрежетал:

– Щенки!

Громко задвинулась дверь, и мы услышали, как немец щелкнул замком.

– Попались! – тихо произнес Димка.

– Ничего, дядюшка Вальтер нас выручит, – улыбнулся я, а у самого по спине поползли мурашки.

Чего доброго, а этот Фольмер может сломать весь наш план. Он что-то заподозрил.

Я стал думать: в чем мы могли ошибиться? Неужели произношение нас выдало? Но я говорил по-немецки настолько прилично, что Камелькранц иногда даже не верил, что я русский. Димка больше молчал, я слышал от него всего несколько слов.

– Белка, ты не проговорилась? – спросил я нашу «глухонемую». Она сразу же сделала такое немое лицо и так обалдело стала смотреть на мои губы, что мы с Димкой улыбнулись.

Стало уже темно, на окне опустилась штора затемнения, вспыхнул свет. Через несколько минут кто-то щелкнул ключом, дверь открылась и к нам в купе зашел генерал:

– Вы что же, друзья, говорят, поскандалили? – спросил он, присаживаясь ко мне и обнимая меня рукой.

– Мы вовсе и не скандалили, – делая вид, что страшно обижен, опустил я глаза. – А только если Фольмер хочет выудить у нас адрес для того, чтобы отправить нас домой – то дудки! Адреса мы ему не дадим!

– Ну зачем же так? – мягко проговорил генерал и посмотрел на верхнюю полку. Димка, как мы и условились с ним, чтобы не выдать своего акцента, отвернувшись к стене, делал вид, что спит, а Белка опять сделала немое лицо и глазела на генерала с выражением самой живой признательности. – Фольмер же не враг вам… Можно бы и дать адрес. Во зло нам он его не использует…

Я молча встал и, подойдя к двери, резко распахнул ее. Как я и ожидал, перед дверью стоял Фольмер.

– Входите, что же вы стоите?

Из зеленых глаз немца брызнула на меня такая откровенная ненависть, что мне стало страшно. Фольмер негромко выругался и ушел, неслышно шагая по ковру. Генерал нахмурился. Видимо, ему не понравилась беззастенчивая манера штурмбанфюрера подслушивать за нами.

– Вам придется ужинать здесь, – сухо проговорил он и вышел.

Димка моментально повернулся от стенки и прошептал:

– Надо убегать, Молокоед. Ты видишь, что и наш дядюшка переменился.

Я не успел ему ответить. В дверь купе вошел повар и выставил на столик наш ужин.

– Битте… Цу абенд эссен.

Пока мы ужинали, повар глазел на нас, потом стал расспрашивать, откуда мы и как оказались с генералом. Когда я сказал, что мы из Грюнберга, повар подскочил и протянул мне руку:

– О, так мы земляки! Я тоже из Грюнберга. Может, слышали: кафе Шмульца? На улице Геринга, семнадцать. Так вот я там и работал…

– Кем вы работали?

– Поваром первой руки! – с гордостью воскликнул немец. – Спросите у любого посетителя кафе, и он вам скажет, что лучше, чем делал антрекот из баранины Генрих Шмидт, никто не сделает. А вы осмелюсь спросить: на какой улице живете?

– Военная тайна, господин Шмидт, – принялся хохотать я, а сам думаю: хорошего помощника выбрал себе Фольмер.

После ухода повара, Димка опять подергал дверь и мрачный уселся рядом со мной.

– Как же убежать, Молокоед?

– Ты что? Пока сидим тут закрытые, мы километров пятьдесят уже отмахали. Не побежишь же скорее поезда.

– Хоть бы скорее домой, – тоскливо протянула наша «глухонемая».

– Давайте лучше спать, – сказал я и стал укладываться на своей полке.

Сон не приходил. Я крутился на постели и чувствовал, что мой товарищи тоже не спят. Вагон тихо покачивало, под полом мерно перестукивали колеса, и я все же начал дремать. Обрывки воспоминаний носились передо мной, перемешивались с виденным, и получался не то бред, не то сон.

…Какая-то станция… Поезд стоит. Я высунулся из дверей вагона и спрашиваю:

– Долго стоять будем?

– Очевидно, долго, – ответили мне, – где-то впереди путь разобран партизанами.

Я пошел прогуляться по перрону. Там полно немецких солдат, которые, как потерянные, стоят вдоль путей. Странные это были солдаты! Старики и подростки, кривые, кособокие, которых не могла скрасить даже одежда немецкой армии. И вдруг я заметил среди солдат уродливую фигуру с огромным горбом, который неуклюже выпирал из-под гимнастерки. Неужели Камелькранц? Он меня узнал, и маленький Камелькранц на его спине сразу запрыгал:

– Как ты сюда попал? – закричал Верблюжий Венок и направился ко мне.

Я бросился к вагону. Камелькранц – за мной. Он бежал и горланил во все горло:

– Держите его, держите!

Я вскакиваю на лесенку вагона и чувствую, что Камелькранц ухватил меня за ногу и кричит:

– Ага, попался!

Я проснулся, за ногу меня тормошил Фольмер.

– Молодой человек! – услышал я его голос, в котором слышалось явное торжество. – Идемте!

– Куда? – невнятно произнес я.

– Без разговоров!..

Димка смотрит на меня во все глаза и за спиной Фольмера делает знак, как будто схватывает кого руками. В ту же минуту я обнимаю Фольмера обеими руками за шею и крепко прижимаю к себе его лицо. Фольмер хрипит, но руки у него свободны, и я чувствую, как он достает из кобуры револьвер.

– Ну это ты брось! – приговаривает Димка и вырывает из руки гестаповца оружие. Я вижу, как Димка выкручивает назад его руки и кричит Белке:

– Чего же ты стоишь? Помогай! Руки связывать ему надо…

Белка растерянно бегает по купе глазами, видит на спине у гестаповца ремень от планшета, крепко дергает его, и им с Димкой удается связать Фольмера. Наконец-то я разжал руки и вылез из-под гестаповца.

Поезд стоял на какой-то станции. Мы выскочили из купе, плотно закрыли дверь и побежали по вагону. Я мчался впереди, за мной Белка, и замыкал шествие Димка, размахивая пистолетом Фольмера. Когда мы поравнялись с купе генерала, дверь внезапно отворилась и из нее высунулась голова хозяина.

– В чем дело, господа? – прошамкал старик, который на ночь снимал свои зубные протезы.

Мы проскочили мимо, по крытому переходу вбежали в вагон-ресторан и на площадке столкнулись с поваром, который стоял перед открытой дверью и наигрывал что-то на губной гармонике. С широкой улыбкой он повернулся к нам. Я оттолкнул его от дверей, спустил на землю Белку и спрыгнул сам. Почти одновременно с нами выскочил с пистолетом и Димка. Шмидт побледнел и, пробормотав: «Вас ист дас?», скрылся в вагоне.

Мы бросились под стоявший эшелон.

– Где они? Где мерзавцы? – слышался голос генерала.

Около вагонов уже носились офицеры. Откуда-то взялся Фольмер и командовал солдатами:

– Живо, живо! По два в конец эшелона, остальные – под вагоны!

– Задержать! – визжал со ступенек генерал. – Вы ответите мне за мерзавцев, Фольмер!

Отовсюду слышались слова команды, доносился тяжелый стук солдатских сапог, брякали о что-то автоматы, А мы мчались вдоль товарных составов, ныряли под колеса, снова мчались, пока не впрыгнули в какой-то вагон порожняка, тихо маневрирующего по станции. Он протащил нас до стрелки и остановился, чтобы двинуться обратно по другому пути. Послышался рожок стрелочника, паровоз начал гудеть, дал задний ход. В тот же миг мы выскочили и скатились под насыпь.

Когда мы очутились в лесу за станцией и немного отдышались, Белка прошептала:

– Ну и куда мы теперь?