Глава 2. Труд в его классическом понимании

Когда сформировалось и что собой представляет классическое понимание понятия «труд»? Всегда ли труд воспринимался и оценивался так же, как в индустриальную эпоху? Соответствует ли современный труд его классическому пониманию?

Этимология понятия «труд». Подходы к определению

Обратимся к определениям понятия «труд». В толковом словаре В. Даля труд определяется как «работа, занятие, упражнение, дело; все, что требует усилий, старанья и заботы; всякое напряженье телесных или умственных сил; все, что утомляет»24. В словаре русского языка С. Ожегова: «1) Труд – целесообразная и общественно полезная деятельность человека, требующая умственного и физического напряжения»25. В Энциклопедическом социологическом словаре труд определяется как «целесообразная деятельность человека, в процессе которой он при помощи орудий труда воздействует на природу и использует ее в целях создания предметов, необходимых для удовлетворения своих потребностей…»26.

Эти формулировки соответствуют устоявшемуся, ставшему классическим пониманию труда, которое сформировалось в условиях становления и развития индустриального общества. Еще совсем недавно понимание труда как деятельности по производству общественно полезного продукта, необходимого для удовлетворения потребностей как отдельного человека, так и (что более важно) общества в целом, при этом деятельности напряженной, подконтрольной, требующей постоянных усилий, вызывающей отчуждение как самого труда, так и его продукта, не вызывало отторжения, не вступало в диссонанс с самоощущением человека и отношением к труду в целом.

Труд и другие виды деятельности

Подходы к рассмотрению труда

Карл Ясперс выделяет три ракурса рассмотрения и определения труда: «труд как затрата физических сил; труд как планомерная деятельность; труд как существенное свойство человека, отличающее его от животного; оно состоит в том, что человек создает свой мир»27.

В трактовке Ясперса:

−труд как затрата физических сил – это напряжение мускулов, которое ведет к утомлению и изнеможению. «В этом смысле животное трудится так же, как человек. И, наоборот, труд необходим человеку, поскольку как представителю животного мира ему свойственны потребности, и труд отвечает за их обеспечение. В этом случае труд аналогичен добыванию пищи и поиска укрытия у животных. Человек как биологическое существо вынужден для удовлетворения базовых потребностей быть человеком добывающим. И именно этот тип человека остался в результате естественного отбора, тот, кто не хотел добывать – не выжил»28;

−труд как планомерная деятельность – это деятельность с определенным намерением и с определенной целью. Напряжение сознательно направляется на то, чтобы обрести средство для удовлетворения потребностей. Этот труд уже отличает человека от животного.

Животное удовлетворяет свои потребности непосредственно в мире природы. Оно находит там все, что нужно для удовлетворения его потребностей, готовым. Человек же может удовлетворить свои потребности только через сознательное и заранее планируемое опосредствование. Это опосредствование происходит через труд.

Для трудовой деятельности недостаточно природной ловкости. Подлинное умение обретается знанием общих правил труда;

−труд как основной аспект человеческого бытия. Это способ преобразования мира природы в мир человека. В этом состоит решающее отличие человека от животного. «Человеческая среда в ее целостности всегда непреднамеренно созданный совместным трудом мир. Мир человека, совокупность условий, в которых он живет, вырастает из совместного труда; отсюда необходимость разделения труда и его организации»29.

В свою очередь, исходя из анализа современной литературы о труде, Х. Арендт предлагает типологию трактовок труда:

1) труд есть средство для некой более возвышенной цели (такова большей частью позиция католических авторов);

2) труд есть «формирующий процесс – преобразование данной структуры в другую (высшую) структуру»;

3) труд в трудовом обществе есть чистое удовольствие или во всяком случае «может быть организован таким же радующим образом, как занятия свободного времени»30;

4) труд считают деятельностью, позволяющей человеку покорить природу, стать ее господином и тем самым утвердить свое человеческое бытие (эта теория лежит в основе так называемого нового трудового гуманизма, прежде всего в его французской форме)31.

Труд среди видов деятельности

Ханна Арендт выделяет три основных вида человеческой деятельности – труд (работа), создание (изготовление) и действие (поступки): «Деятельность труда отвечает биологическому процессу человеческого тела, которое в своем спонтанном росте, обмене веществ и распаде питается природными вещами, извлеченными и приготовленными трудом, чтобы предоставить их в качестве жизненных необходимостей живому организму. Основное условие, которому подчинена деятельность труда, – это сама жизнь.

В создании дает о себе знать противоприродное начало зависимого от природы существа, которое не способно встроиться в неизменную повторяемость родовой жизни и не находит в потенциальной неуничтожимости рода утешение для своей индивидуальной смертности. Создание продуцирует искусственный мир вещей, которые не просто примыкают к природным вещам, но отличаются от них тем, что до известной степени противостоят природе, а не просто перемалываются процессами жизни. В мире этих вещей жизнь человека у себя дома, жизнь природы на природе бездомна; и мир оказывается домом людей в той мере, в которой переживает человека, противостоит ему и объективно-предметно идет ему навстречу. Основное условие, которому подчиняется деятельность создания, – это принадлежность к миру, а именно зависимость человеческого существования от предметов и объектов.

Действие (поступок) – единственная деятельность в vita activa, развертывающаяся без посредничества материи, материалов и вещей, прямо между людьми. Основное отвечающее ему условие – это факт множественности, а именно то обстоятельство, что не один-единственный человек, а многие люди живут на Земле и населяют мир. <…> Поступок нуждается в такой множественности, когда все, хотя и одинаковы, а именно остаются людьми, но тем своеобычным способом и образом, что ни один из этих людей никогда не равен другому, какой когда-либо жил, живет и будет жить»32. Таким образом, каждый из названных видов соответствует одному из основных условий, на каких человеческому роду дана жизнь на Земле33.

Далее Арендт обращается к принципиально важному для ее концепции противопоставлению труда (работы) и создания (изготовления). «Все европейские языки, живые и мертвые, – пишет она, – содержат тут два этимологически совершенно самостоятельных слова, и хотя словоупотребление всегда склоняется к тому, чтобы трактовать эти слова как синонимы, они все же продержались вплоть до нашего времени как раздельные»34. Разделение здесь сводится к тому, что понятию труда приписывается значение тяжести, напряжения, муки, тогда как создание овеяно ореолом мастерства и творчества: «Во всех случаях только в словах для “работы, труда” явственно проступает побочное значение нужды и муки. В немецком первоначально только о крепостных, работавших в сельском хозяйстве, говорили, что они “arbeiten”; о ремесленниках говорили, что они “werken”, “мастерить”. Французское “travailler” заменило более старое “labourer”, но в свою очередь происходит от глагола “tripalium”, особого рода пытки, стало быть имело некогда побочное значение пытки»35.

Х. Арендт заключает, что локковское эпизодическое различение «создающих» рук и «трудящегося» тела соответствует греческому различению между мастерящим – руками и теми, кто «своим телом обслуживает жизненные нужды» (см.: Аристотель. Политика 1254b 25), рабами и домашними животными, работающими телом36.

Что такое работа

Фридрих Юнгер заявляет, что работа – это историческое понятие и событие или, вернее, социальное понятие и событие, поскольку оно не относится к царству природы. Деятельность природы не может считаться работой в таком историческом смысле: «Мы можем сказать, что там, где все определяется законами природы, понятие работы не имеет места, так как рабочий характер совершаемых действий еще нельзя отделить от действующей в ходе этого процесса силы»37. Упорядоченность природных процессов, предполагаемая видимая «неутомимость», «упорство» природы – это атрибуты или характеристики стихийного по сути процесса, в котором нет исторической необходимости, в котором отсутствует выбор и еще многое из того, что отличает исторический процесс от естественного. Поэтому все, что совершается в нашем организме автоматически, не воспринимается нами как работа. Работой мы обозначаем только ту деятельность, которая только осознается нами как работа38.

Юнгер не сводит всю человеческую деятельность к работе. Так, игру, развлечение, отдых мы не называем работой, хотя их можно подчинить этому понятию. В то же время наша деятельность не ограничивается лишь сознательными действиями, но и бессознательную деятельность мы не называем работой.

В развитие этой мысли философ отмечает, что любая деятельность, производимая с сознанием свободы, утрачивает особенности работы: «…то, что я делаю с радостью, не воспринимается мною как работа. Свободный труд, заслуживающий этого эпитета, характеризуется радостью его исполнения. В нем отсутствует сознание принужденности, нужды и необходимости, свойственное работе, которая выполняется несвободно. Такой свободный труд не существует в неограниченном количестве, так как его нельзя умножить принудительным образом. Только увеличивая принуждение, я могу увеличить количество работы… Рабочее поле допускает беспредельное расширение. Этим объясняется также возрастание роли принудительного труда и организационных форм принудительного труда, которые крепнут по мере разрастания машинной техники и связей между процессами машинного труда. Чем плотнее становится эта сеть, тем легче заранее рассчитать, какие функции неминуемо ожидают человека: он и впрямь не может их миновать, так как они сами его захватывают. И тут открывается мир механического труда, в котором существуют рабочие, т. е. люди, занятые выполнением механических функций, которые можно назвать функциями механической работы»39.

Тем самым Юнгер разделяет труд свободный и принудительный. Принудительный труд философ отождествляет с работой. Но, говоря о свободном труде, приносящем радость, он не дает его определения и, скорее всего, использует здесь понятие труда под влиянием сложившегося порядка, для чего более уместным было бы использовать понятие деятельности, поскольку в дальнейшем его оценки труда исключительно негативны.

Юнгер пишет, что труд в трактовке экономистов представляет собой такой вид человеческой деятельности, который направлен на производство ценностей. Но это определение не выдерживает критики, поскольку человек может не только создавать, но и разрушать созданные ранее ценности, и это также будет считаться работой, причем не менее интенсивной и объемной по времени, чем созидательный труд. Качества, обычно сопровождающие упоминание трудовой деятельности – усердие или прилежание – сами по себе не представляют добродетели или похвального качества, поскольку усердной, например, может быть и глупость (заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет). Труд вообще, подводит итог философ, не относится к числу достоинств, а вынужденный труд и подавно.

Труд и творчество

Эммануэль Мунье писал, что «труд – это особенный вид деятельности, естественный, но тяжелый, направленный на создание полезного – материального или нематериального предмета. <…> Необходимо отличать труд от деятельности вообще, и особенно от творчества, которое, собственно, является наивысшей духовной формой деятельности. Деятельность – это самоосуществление человека и беспрерывное строительство им собственной жизни (включая и его так называемую внутреннюю, или созерцательную, жизнь). Если она свободна и взвешенна, она доставляет удовольствие»40.

Таким образом, труд не представляет собой ни всю жизнь человека, ни самое существенное в ней. Выше труда стоит жизнь души, жизнь разума и жизнь любви.

Оппозиция игры и труда в искусстве и философии

Обращаясь к вопросу амбивалентного отношения к труду в истории мысли, и в частности в негативной антропологии, исследователи отмечают, что в экономике, социологии и философии труд как всеобъясняющая категория вытесняется противоположными понятиями – «игра», «лень», «консьюмеризм».

Согласно Н. Григорьевой, оппозиция игры и труда имеет довольно сложную историю, которую можно отсчитывать от «Писем об эстетическом воспитании человека» Фридриха Шиллера (1795), в которых переход от дикаря к человеку характеризуется интересом к украшениям и играм41. Сотворив из обезьяны человека, игра не заканчивает на этом свою моделирующую работу: эстетическое побуждение выводит творческую натуру за рамки государства, помогая ей создать автономное «веселое царство игры и видимости»42, где с человека снимаются все оковы, и в том числе узы труда.

Точку зрения Шиллера развил Ханс-Георг Гадамер в лекциях «Искусство как игра, символ и праздник» (1974). Гадамер открыл автореферентную сущность игры: игра – это движение ради движения, так сказать, феномен трансцендирования, самопредставления бытия живого.

В теории Йохана Хейзинги («Homo Ludens», 1938) игра вообще не имеет оппозиции, являясь «абсолютно независимым» понятием43. Споря с Энгельсом, считавшим труд активностью, сформировавшей человека, Хейзинга как бы возвращается к Шиллеру и обнаруживает источник человеческой культуры в игре, определяя ее следующим образом: «Игра – это свободная активность или занятие, производимое в фиксированных пространственно-временных рамках, согласно правилам, принятым по желанию, но ненарушимым, имеющая цель в себе самой и сопровождающаяся ощущениями расслабления, радости и сознания того, что происходящее “отличается” от “обыденной жизни”»44.

Французский философ Роже Кайуа в книге «Игры и люди» («Les jeux et les homme», 1967) выделяет четыре вида игры – agon, alea, mimicry, ilinx, указывая при этом на экономическое своеобразие этих практик: в ходе игры собственность подлежит обмену, но никаких товаров не производится. Так игра обособляется от творческого процесса (и производства), на «выходе» которого появляется некое художественное произведение. Игра является чистой «тратой» – расходованием времени, энергии или денег45.

Попытка определить игру как «неполную» разновидность производства, т. е. «через труд», характерна для мыслителей, сформировавшихся в эпоху тоталитаризма. В своих поздних работах Жорж Батай рассматривает игру как практику, наследующую принципы труда, который первоначально и сделал человека человеком.

Н. Григорьева задается вопросом, насколько важен феномен игры для понимания труда. Ее позиция сводится к следующему: «Многие понятия, на которых зиждется категория труда, не выводимы из категории игры: например, оппозиция данного и качественно нового, нерелевантная для игровой практики, где важна лишь рекомбинация сходных обстоятельств»46.

Вопрос о соотношении труда и игры поднимает Льюис Мамфорд. В подтверждение тезиса о том, что заслугу формирования человеческого разума нельзя ограничивать изготовлением и использованием орудий труда, он также ссылается на исследование Й. Хейзинги: «Не так много лет назад голландский историк Й. Хейзинга в книге “Homo Ludens” собрал массу доказательств того, что основным элементом формирования человеческой культуры служит не столько работа, сколько игра, а самая что ни на есть серьезная деятельность человека относится к сфере подражания. Как признает сам автор, ритуал и мимесис, спорт, игры и драматические представления избавили человека от настойчиво проявлявшихся в нем животных привычек, – и я бы добавил, что наилучшие тому доказательства можно обнаружить в таких первобытных церемониях, в которых он исполнял роль животного иного вида. Задолго до того, как человек обрел способности к преобразованию окружающей среды, он создал среду в миниатюре, символическую игровую площадку, на которой все жизненные функции получили возможность переоформления в строго человеческом стиле, как бывает в игре» 47.

Мамфорд отмечает, что тезис, касающийся «homo ludens’а», оказался настолько невероятным, что переводчик книги намеренно исказил недвусмысленную фразу Хейзинги о том, что культура является одной из форм игры, заменив ее более поверхностной и общепринятой дефиницией игры как элемента культуры. Мамфорд объясняет это тем, что идея того, что человек является не столько «homo sapiens’ом» или «homo ludens’ом», сколько, и прежде всего, «homo faber’ом», практически полностью овладела современными мыслителями Запада. «Археологи XIX в., – пишет Мамфорд, – до такой степени были уверены в первостепенном значении для “борьбы за существование” каменных орудий труда и оружия, что, когда в 1879 г. в Испании была впервые найдена пещерная живопись эпохи палеолита, “компетентные авторитеты” ничтоже сумняшеся изобличили ее как возмутительную мистификацию на том основании, что для создания элегантных шедевров Альтамиры охотникам каменного века недоставало ни досуга, ни разума»48.

В предисловии к своей книге Й. Хейзинга пишет: «Когда мы, люди, оказались далеко не столь мыслящими, каковыми век более радостный счел нас в своем почитании Разума, для наименования нашего вида рядом с homo sapiens поставили homo faber, человек-делатель. Однако термин этот был еще менее подходящим, чем первый, ибо понятие “faber” может быть отнесено также и к некоторым животным. Что можно сказать о делании, можно сказать и об игре: многие из животных играют. Все же, мне кажется, homo ludens, человек играющий, указывает на столь же важную функцию, что и делание, и поэтому наряду с homo faber вполне заслуживает права на существование»49.

Когда люди стали работать

Исследователей волнует вопрос, как меняется ситуация с работой и ее восприятием в современном мире. «ХХ век принес моду восхвалять мир труда и провозглашать славу труду. Человек труда стал декларируемым, мифологизируемым героем мира социализма, царства рабочих и крестьян»50. Эти слова принадлежат Ф. Юнгеру, посвятившему сочинения вопросам технического развития, особенностям современного трудового процесса.

Юнгер оценивает современность весьма критически – с иронией он замечает, что в этом мире могут воспеваться «биржи труда, военизированные трудовые лагеря и трудовые достижения». Добавим, что Юнгер предпочитает придерживаться «старого доброго значения этого слова “труд”, смысл которого скромнее, так как подразумевает нужду и тяжелую работу»51.

В современном мире работа предстает как явление планетарного масштаба, как процесс, осуществляемый всем человечеством. В этой связи напрашивается желание принять работу за критерий человеческой оценки, что, кстати, уже и делалось не раз в истории ХХ в. и не раз выявляло абсурдность подобной попытки и бессмысленность происходящего в этой области. «Централизованный функционализм организации труда достиг той степени развития, когда его черты наложили отчетливый отпечаток на человека, – пишет Юнгер. – Здесь представлены все разновидности ущербного специалиста: специалисты-ученые, специалисты-техники, специалисты-рабочие…

Человек должен целиком раствориться в рабочем процессе. Избыточная сила, которую он может потратить сам на себя, оказывается тут совершенно нежелательной, в конечном счете, она только мешает его работе, которая, становясь все более механической, требует от человека определенных механических добродетелей. Необходимо перекраивать человека соответственно рабочим функциям… В него (человека. – Т. С.) вкладывается ровно столько средств, сколько необходимо для возможности его использовать согласно заведенному порядку, замена использованного работника происходит к концу жизни, когда от него не остается ничего, кроме пустого места»52.

Отечественный исследователь Игорь Джохадзе отмечает, что «одной из мифологем развитого индустриального и постиндустриального обществ является глубоко укоренившееся в сознании людей представление о труде как специфически целерациональной деятельности, объединяющей всех “здоровых” и “полноценных” членов социума, “создающей продукт” и с необходимостью обусловливающей существование человека в мире. Труд политически санкционируется, экономически поощряется, юридически и этически легитимируется. Вне его жизнь человека не мыслится как “нормальная” и социально приемлемая. При этом под трудом понимают, главным образом, регламентированную профессиональную деятельность, связанную с производством и потреблением. Вменяемой человеку в обязанность трудовой деятельности противопоставляется все непосредственно к ней не относящееся, считающееся второстепенным, случайным, производным, в первую очередь – досуг. Целерациональный труд оправдывает жизнь человека и наделяет ее смыслом (курсив мой. – Т. С.53.

Такой подход к пониманию труда выражает распространенную трактовку этого социального феномена. Но всегда ли бытовало именно такое его восприятие? Насколько крепка эта сцепка: человек– труд?

Существуют исследования, прямо или косвенно доказывающие несостоятельность этого (ставшего фундаментальным) основания нашего мировосприятия. Многие исследователи (Л. Мамфорд, М. Салинз, Й. Хейзинга, Б. Малиновский, А.Я. Гуревич и др.) стремятся подчеркнуть, что трудовая деятельность не всегда была неоспоримым атрибутом человеческого общежития.

Труд создал человека?

Распространенная концепция Ф. Энгельса внушает нам, что основной причиной превращения обезьяны в человека был труд. При всей ее популярности в течение ХХ столетия эта позиция неоднократно подвергалась критике. Так, Р. Хeйльбронер писал, что «в первобытном обществе отсутствует труд (work)», поясняя: «Каков смысл утверждения о том, что первобытный человек не занимается никаким трудом? Имеется в виду, что усилия, направленные на физическое выживание общины, никак организационно или по своей значимости не отличаются от других видов деятельности, также жизненно необходимых для его поддержания, таких как воспитание детей, участие в принятии различных общественных решений, обеспечение культурной преемственности и т. д. В этом конгломерате те или иные действия, которые мы бы назвали трудом (work), не имеют отличительных признаков, выделяющих их в особую категорию»54.

«Можно ли с уверенностью утверждать, что человека создал труд?» – задается вопросом Л. Мамфорд.

Во вступительной части своей книги «Миф машины. Техника и развитие человечества» (1967) он обозначает побудительные мотивы ее написания: «В этой книге я поставил цель оспорить как допущения, так и прогнозы, на которых основана наша приверженность современным формам научно-технического прогресса, рассматриваемого в качестве самоцели. Я приведу материал, бросающий тень сомнения на расхожие теории основ человеческой природы, где переоценивается роль в развитии человека, какую некогда играли орудия труда, а теперь играют машины»55. По Мамфорду, не только марксисты заблуждались, отводя материальным орудиям производства центральное место и направляющую функцию в развитии человека. Концепция Тейяра де Шардена также наделяет человеческую историю узким технологическим рационализмом нашей эпохи, а также проецирует в будущее некое конечное состояние, когда все возможности человеческого развития будут доведены до конца: «В этой “точке Омега” от самостоятельной и самобытной природы человека не останется ничего, кроме организованного разума, представляющего собой универсальный и всемогущий пласт абстрактного ума без любви и жизни»56.

Отметив чрезмерную преданность технике в качестве основной точки формирования современного мировосприятия, Мамфорд обращается к вопросам труда и его орудий.

«Как раз потому, что потребность человека в орудиях труда столь очевидна, – пишет исследователь, – мы должны остерегаться преувеличения роли, которую каменные орудия играли за сотни тысяч лет до того, как они стали функционально дифференцированными и эффективными»57.

Считая изготовление орудий труда причиной выживания человека, биологи и антропологи долго недооценивали или упускали из виду массу разновидностей деятельности, в которой многие другие биологические виды в течение продолжительного времени проявляли бо́льшую сноровку, нежели человек58.

При этом, по Мамфорду, в изготовлении орудий труда не было ничего исключительно человеческого, до тех пор пока оно не модифицировалось языковыми символами, эстетическими замыслами и знанием, передаваемым социальным путем. Вот тогда-то человеческий мозг, а не просто рука вызвал глубочайшие изменения.

В обоснование того, насколько широко распространилось представление о роли труда в формировании человека, Мамфорд ссылается на исследование Томаса Карлейля, который более века назад описывал человека как «животное, пользующееся орудиями труда», как будто это была единственная черта, возвысившая его над остальными «неразвитыми созданиями». Однако не следует забывать таких мыслителей, как, например, Платон, который приписывал заслугу продвижения человека за пределы первобытного состояния изобретателям музыки Марсию и Орфею в той же мере, что и похитителю огня Прометею или Гефесту, богу-кузнецу, единственному ремесленнику в олимпийском пантеоне.

Мамфорд заключает, что преувеличение роли орудий груда, оружия, приборов и машин сделало неясным путь развития человека.

И все же описание человека как животного, изготовляющего орудия труда, укоренилось столь сильно, что лишь находка фрагментов черепов небольших приматов по соседству с отколотыми булыжниками, указывающая на африканских австралопитеков, позволила поместить это существо на прямую линию человеческой родословной, несмотря на отчетливые физические расхождения, отличающие его как от человекообразных обезьян, так и от людей более поздних эпох59.

Однако способность к изготовлению убогих каменных инструментов не может представлять достаточного доказательства врожденного превосходства человека над его биологическими собратьями. По мнению Мамфорда, если человек действительно изготовлял орудия труда, то уже изначально он обладал основным и многоцелевым инструментом, имевшим бо́льшее значение, нежели любая более поздняя их совокупность, – собственным телом, а также мозгом, способным охватывать более обширную, чем у других животных, среду, и соединять все разнородные части его опыта.

Благодаря чрезвычайно развитому и непрерывно функционирующему мозгу человек мог распоряжаться бо́льшим количеством умственной энергии, чем ему требовалось для выживания на биологическом уровне, и, соответственно, у него возникала необходимость направлять излишки такой энергии не просто на добывание пищи и половое размножение, но и на такие режимы жизни, которые преобразуют эту энергию в соответствующие культурные, т. е. символические, формы более непосредственно и конструктивно. Только ориентируя собственную энергию на культуру, человек был способен контролировать и полностью утилизировать присущую ему природу.

Культурная «работа» с необходимостью получала приоритет по отношению к ручной. Для новых видов деятельности требовалось значительно больше, чем просто дисциплина рук, мускулов и глаз, которая необходима при изготовлении орудий труда и пользовании ими, хотя такая деятельность также оказывала человеку неоценимую помощь. Кроме того, новые типы работы требовали контроля над всеми естественными функциями человека, в том числе над органами выделения, бурными эмоциями, беспорядочной половой жизнью, кошмарными или сладострастными сновидениями.

В результате настойчивого исследования человеком собственных органических способностей его нос, глаза, уши, язык, губы и половые органы обрели новые роли. «Даже кисть руки, – пишет Мамфорд, – стала теперь не просто мозолистым и узкоспециализированным орудием труда: она могла гладить тело возлюбленной или возлюбленного, держать младенца поближе к груди, совершать осмысленные жесты или выражать в коллективном ритуале и упорядоченном танце какоето не поддающееся иному выражению ощущение жизни или смерти, хранящееся в памяти прошлого или тревожного будущего»60.

Мамфорд утверждает, что рассматривать человека как в первую очередь животное, пользующееся орудиями труда, означает не замечать основных глав человеческой истории. В качестве противопоставления этому он отстаивает тезис, согласно которому человек прежде всего является животным, творящим собственный разум, обуздывающим себя и самопрограммирующим. И первичным очагом всех видов его деятельности можно считать его собственный организм и социальную организацию, в которой этот организм обретает более полное выражение. Пока человек не сделал что-либо из самого себя, он немного мог сделать в окружавшем его мире. Специфически человеческим достижением, обособившим человека даже от его ближайших родичей-антропоидов, явилось формирование нового «я», вследствие чего человек стал зримо отличаться от своих примитивных животных предков внешне и поведением. По мере того как расширялась эта дифференциация и возрастало количество определенно человеческих «опознавательных знаков», человек ускорил собственную эволюцию, за относительно короткий промежуток времени достигнув кардинальных изменений61.

Впредь основным занятием человека станет его самопреобразование, осуществляющееся регион за регионом, культура за культурой. Это самопреобразование не просто спасло человека от непрерывного застоя на изначальном, животном, уровне, но и освободило его наиболее развитый орган – мозг – для иных задач, нежели те, что обеспечивали его физическое выживание. Доминирующей человеческой чертой, центральной по отношению ко всем остальным, и является способность к осознанному и целенаправленному самоотождествлению, самопреобразованию и к самопониманию.

Труд и экономика простого выживания

Является ли труд обязательным условием благополучной жизни? В современном мире работа выполняет роль организующего каркаса, вокруг которого выстраивается образ жизни индивида. Всегда ли именно труд выполнял подобные регулятивные функции? Как показывают исследования, люди хорошо себя чувствовали в отсутствие труда как модератора, своеобразного метронома, отмеряющего основные жизненные фазы – подъем, еда, работа, отдых, сон.

В известной работе Маршалла Салинза «Экономика каменного века» (1972), посвященной жизни кочевых охотников и собирателей-аборигенов, рассматривается общество изобилия и возможные пути к нему. Как показывает исследователь, вопрос этот достаточно сложный, и существуют диаметрально противоположные подходы к его рассмотрению. В первую очередь следует определиться, что понимается под обществом изобилия. Очевидно, существуют различия в трактовке данного понятия в разных культурных традициях.

Салинз рассматривает два пути к изобилию: «Потребности можно “легко удовлетворять”, либо много производя, либо немногого желая. Распространенные концепции в духе Гелбрейта склонны к утверждениям, особенно подходящим для рыночных экономик: потребности человека велики, если не сказать беспредельны, в то время как средства их удовлетворения ограниченны, хотя и поддаются усовершенствованию, поэтому разрыв между средствами и целями может быть сокращен повышением продуктивности по крайней мере настолько, чтобы “насущные товары” имелись в изобилии.

Но существует и иной путь к изобилию – путь, указываемый дзен-буддизмом. В основе его лежат предпосылки, весьма отличные от наших: материальные потребности человека ограниченны и немногочисленны, и технические средства для их удовлетворения не изменяются, но в целом они вполне достаточны. Приняв стратегию дзен-буддизма, люди могут наслаждаться не имеющим аналогов изобилием при низком уровне жизни»62.

Салинз убежден, что второй путь вполне подходит для описания образа жизни охотников и собирателей-аборигенов. Свободные от рыночной одержимости дефицитом экономические «пристрастия» охотников более последовательно ориентированы на изобилие, чем пристрастия жителей индустриальных районов планеты.

Как правило, охотников и собирателей считают бедными, потому что у них ничего нет; возможно, правильнее было бы считать их свободным потому, что у них ничего нет: «Крайняя ограниченность имущества освобождает их от всех забот, за исключением самых насущных, и позволяет наслаждаться жизнью»63.

Еще некоторое время назад жизнь бушменов или австралийских аборигенов было принято рассматривать в качестве «классической иллюстрации народов, у которых экономические ресурсы крайне скудны» и которые живут в столь ненадежных местах, что «только самые интенсивные усилия могут сделать выживание возможным»64. Салинз настаивает на пересмотре этого «классического» понимания. Убедительным доводом может служить то, что охотники и собиратели работают меньше жителей цивилизованных областей планеты и добыча пропитания является у них не постоянным изнурительным занятием, а задачей, возникающей лишь периодически; времени на досуг у них сколько угодно, а количество «дневного сна на душу населения в год» куда больше, чем в любом другом обществе65.

Свое рассуждение Салинз основывает на материалах, собранных во время американо-австралийской научной экспедицией в Арнемленде в 1948 г. и опубликованных в 1960 г. Ключевым Салинз называет исследование Маккарти и Макартура (McCarthy and McArthur, 1960), которое посвящено распределению времени, затрачиваемого на охоту и собирательство, и дополнено проделанным Макартуром анализом питательной ценности добываемых продуктов66.

Салинз перечисляет наиболее показательные выводы этих исследователей.

Первое, и наиболее очевидное, заключение состоит в том, что труд аборигенов неизнурителен. Время, затрачиваемое человеком на добывание и приготовление пищи, в среднем составляло четыре-пять часов в день.

Второе: они работают не непрерывно. Проблема добывания пищи не стоит перед ними постоянно; временами они добывают достаточно, чтобы снабдить себя впрок, благодаря чему у них остается масса времени, которое они могут проводить, ничего не делая.

Что касается иных предметов жизнеобеспечения, то при охоте и собирательстве их запас пополняется нерегулярно, соответственно, и распорядок работы оказывается неустойчивым.

В-третьих, «создается впечатление, что эти австралийские аборигены скорее недоиспользуют свои объективно существующие экономические возможности, чем исчерпывают трудовые усилия и имеющиеся в их распоряжении ресурсы до предела возможного»67.

Количество пищи, собираемой за день, во всех случаях могло бы быть значительно бо́льшим. Хотя поиск еды был для женщин работой, которая продолжалась без конца день за днем, отдыхали они довольно часто, не проводя все дневное время в поисках и приготовлении пищи. Действия, совершаемые мужчинами по добыванию пищи, были менее регулярными, и, если в один день им доставалась хорошая добыча, они зачастую отдыхали весь следующий день. Возможно, неосознанно они сопоставляют преимущества большого запаса пищи с усилиями, необходимыми для ее добывания, и, возможно, они сами решают, какое количество считать достаточным, и останавливаются, когда добывают его68

Загрузка...