Даль весенняя

В начале войны

В канун Дня Победы в деревне Новопокровское Кстовского района я встретил старого земляка – участника Великой Отечественной войны Пальгуева Михаила Алексеевича, сидящего на крыльце своей избы.

Слева М.А. Пальгуев

Подошел к нему. Мы с ним когда-то плотничали в нашем колхозе «Победа бедноты», затем переименованном в «XXII партсъезда». Разговорились о Второй мировой войне. Оказалось, он был участником строительства оборонительных сооружений, которые рыли в начале Отечественной в на-шей Горьковской области, что для меня было ново. Я попросил Михаила Алексеевича рассказать об этом, поскольку это часть истории нашего края, о которой мы, к сожалению, мало знаем.

Михаил Алексеевич закурил, задумался и неторопливо начал рассказывать. «В октябре 1941 года вышло решение Горьковского городского комитета обороны направить все силы на строительство оборонительных сооружений на тех направлениях, куда может проникнуть враг. Поэтому все районы от Волги и до Оки начали выполнять намеченные обязательства.

1941 год. Земляные работы на строительстве оборонительного рубежа вокруг г.Горького

От нашего колхоза «Победа бедноты» под председательством Ивана Михайловича Бабурина, строгого мужика, послали со взрослыми и нас, шестнадцати и семнадцатилетних: Тоню Пальгуеву, Катю и Машу Молостовых, Васю Фадеева, Катю Пальгуеву, Таню Чурушкину, Веру Глодину и многих других. Некоторых в деревню Крутец, что стоит в четырех километрах от Чернышихи, а нас, человек двадцать пять, – в деревню Грязновку Чернухинского сельсовета. Автобусы тогда не ходили. Шли большей частью пешком. Две лошади везли для нас питание да кое-какой скарб. Когда приехали, людей там набралось тьма-тьмущая. Селили человек по десять и более в одной избе. На работу вставали в 5 часов утра. В сухую погоду еще сносно было, а в грязь со снегом невыносимо было идти. Шли строем с фонарями за 7-8 километров от мест проживания. Одеты и обуты почти все были плохо. Рабочий день длился с 7 утра до 6 вечера с обедом в один час. Через каждые 50 минут делали 10-минутный перекур.

За сутки давали одноразовое горячее питание, а на завтрак промерзлый кусок ржаного хлеба, подогретый на костре. При таких условиях мы выполняли свою работу, несмотря на холодный ветер и мороз.

Местность, где проходил рубеж горьковского обвода, была непростая – то овраги и лощины, покрытые лесом и кустарником, то поля. Деревья спиливали, пни выкорчевывали, кустарник вырубали и, если земля была мерзлая, вгрызались в нее вручную ломами и кирками. Это потом стали толом взрывать. А сколько загубили озимых, хороших лугов! Но приходилось жертвовать. Война. Противотанковые рвы были шириной семь метров, по низу – три метра и глубиной три метра. Кроме того, приходилось ставить плотные проволочные заграждения. Над нами нередко пролетали немецкие самолеты. Поскольку на строительстве оборонительных сооружений было больше женщин, летчики, слишком уверенные в своей легкой и быстрой победе, смеясь, сбрасывали листовки на русском языке вот такого содержания:

“Милые гражданочки!

Не ройте свои ямочки.

Приедут наши таночки,

Зароют ваши ямочки”.

Но все были уверены – враг не пройдет и победа будет за нами! И в то же время душа была неспокойна. Мы, ребятишки, помнили, что нас еще ожидает фронт. Те, кто родился в 1924-1925 годах, и я в том числе, ходили на военную подготовку в сельсовет, а для рожденных в 1922 году и ранее всеобуч проводился прямо у противотанковых рвов, в перекур. Их многих оттуда же забирали на фронт.

В конце зимы я заболел тифом. На лошади привез меня Василий Фадеев домой. Больше месяца пролежал я в больнице, а потом пошел в райвоенкомат проситься добровольцем на фронт. А поскольку у меня уже были призваны старший брат и отец (погибший на войне), мне хотели дать отсрочку на год в связи с тем, что у матери оставались двое на руках. И все-таки мне пошли на встречу, весной 1942 года призвали на фронт. Прошел с боями до Германии. Сначала под командованием Ватутина, а затем, когда его убили, Конева. В Германии получил ранение и около двух месяцев пролежал в госпитале. После демобилизации женился на девушке Лидии Грозновой (с которой, кстати, вместе рыли противотанковые рвы). Построили кирпичный дом. Обзавелись семьей, хозяйством. Время летит».

Я смотрю на фотографию фронтовых лет Михаила Алексеевича, которую показывает мне его сын и поясняет: «Здесь он сфотографирован с товарищем уже после победы». Молодой, статный, красивый. Грудь его украшают орден и две медали.

В войну немец бомбил и наши края

Великая Отечественная война краешком задела и наши деревни. И нашим жителям пришлось от нее натерпеться ужасов. Немецкие бомбардировщики и днем и ночью летали бомбить завод им. Ленина, Автозавод и Станкозавод мимо Утечино, через Афонино, Новопокровское, Анкудиновку.

Первый вражеский самолет мы приняли за свой. Он летел низко-низко. Моя старшая сестра вела корову с пастьбы. Увидев самолет, она озорно закричала: «Эроплан, эроплан, посади меня в карман, а в кармане пусто, вырастет капуста». Но, заметив на самолете фашистский знак, мы поняли, что происходит что-то неладное.

Пожилые люди помнят, как ясным солнечным днем 4 ноября 1941 года фашистским стервятником была сброшена бомба на Ленинский завод. Говорят, что, когда немецкий самолет улетал обратно, он сбросил три бомбы у нас в Борщевках (на лугу между нашей деревней Новопокровское и Утечино).

Люди рассуждали по-разному. Одни говорили, что немец сбросил бомбы на луг, чтобы освободиться от груза. Якобы он не хотел больших жертв. Другие уверяли, что он это сделал из трусости. Торопился, чтобы не быть сбитым. Но сбивать-то тогда нечем было. Вблизи Ленинского завода не было зениток. В наших краях тоже. Но наш однодеревенец Василий Ляпин в то время был на смене там и видел эту бомбежку. Он утверждал, что в самолет стреляли и пули отскакивали рикошетом.

Не знаю как в городе, а у нас, по свидетельству старожилов Михаила Федоровича Грозного, Анастасии Павловны Каляскиной, Александры Алексеевны Горячевой и других, зенитки и прожектора поставили после этой бомбежки в 1942 году – зенитки за деревней Анкудиновка, недалеко от лесной сторожки, и на Лысой горе, напротив деревни Подновье. А при нашей деревне Новопокровское установили в двух местах (с кузнечихинской стороны и с утечинской) прожектора.

Мне, шестилетнему ребенку, запомнилась особенно одна страшная летняя ночь. Тогда один за другим летели фашистские стервятники бомбить Горький. Мы, дети, прижавшись со всех сторон к матери, сидели, как цыплята вокруг клушки, у своей избы, со страхом наблюдая, как прожектора с разных сторон выискивали летящие высоко в небе немецкие бомбовозы. А зенитки стреляли в них. То ли от выстрелов зениток, то ли от взрывов бомб наш пятистенный крепкий дом то и дело вздрагивал. Мама шептала молитвы и крестилась. А мы крепко-крепко прижимались к ней.

Нам, жителям, от местных властей был дан приказ, чтобы мы сзади дворов вырыли ямы, как бомбоубежища, и укрывались в них от авиабомб. Яма была вырыта и у нас. Покрыли ее длинным железным листом. Но мы не сидели в ней. Боялись. Мать говорила: «Упадет рядом бомба – и нас может завалить землей. А тут, у избы, все на виду. Самолет будет лететь на нас – убежим». Днем эта яма служила нам, детям, для игр. Мы друг от друга прятались в ней. Перепрыгивали через нее.

Еще я помню, как в Дубничках (это поле учхоза, где поперек него растет полоса дубков) с немецкого самолета был сброшен большой фонарь. В народе его называли паникадило. Может быть, еще сбрасывали в том месте фонари, потому что там было светло почти до утра. Некоторые говорили, что в ту ночь высадили шпиона и якобы при свете ему было легче ориентироваться в незнакомой стороне. Утром я услышал, что на том поле нашли парашют из шелка.

Днем казалось не так страшно. Люди ходили на работу. Разговаривали во весь голос между собой.

Через три дома от нас у Егора Лялина в молельной жили прожектористы. Они все любили меня. Я хорошо помню лейтенанта Ваню Черевко. Он дружил с нашей семьей. Часто ходил к нам. Я был крепким мальчиком. Мать надевала на меня короткие штанишки, красивую рубашку, на кудрявую голову красную пилотку с белой кисточкой. Ваня Черевко брал меня на руки и поднимал высоко, приговаривая: «Ты бутуз, Женько!»

А когда в молельной ставили кино (там иконы были вынесены), девушки-прожектористки брали меня с собой. Помню, я сидел у одной на руках. Фильм показывали про войну. Как сейчас помню: мужчины (наверное, партизаны) держат длинные винтовки за штыки, приклады их касаются земли. Кино смотрели не все. Некоторые в это время стояли на посту.

Я часто думаю о том, что немецкие самолеты могли наши деревни вообще стереть с лица земли. А они за всю войну разбомбили две избы в Анкудиновке, одну в Афонине и, говорят, еще в Бешенцеве (у Курлаковых). Может, и не все немцы были жестокими, поскольку бомбы сбрасывали не на кирпичный афонинский завод и не на близлежащие деревни, а в овраги и на луга. Я слышал, что много бомб немецкие летчики сбросили за анкудиновский детский санаторий. Якобы железную дорогу бомбили, да не попадали. Чушь. Если бы они захотели, то сделали бы свое черное дело!

Несколько бомб было сброшено в нашем Оксеновском овраге (это место с кузнечихинской стороны вблизи нашей деревни). Еще одна была сброшена в овраг, находящийся между полями, нашим и кузнечихинским. Очевидцы рассказывали, что когда немец сбросил бомбы на афонинский луг, то одна не взорвалась. А от взрыва другой бомбы развалило близлежащий стог.

Меня старшая сестра Тамара давно одолевала, чтобы я написал в Москву на передачу «Жди меня» и разыскал Ваню Черевко – украинца. Он нам всем нравился. А сестре в особенности. Ей в ту пору было 13 лет. А Шура Чурушкина, 1922 года рождения (в замужестве Ляпина Александра Семеновна), рассказывала мне, что она дружила с прожектористом – Вовкой Козловым. Он москвич. Ее тоже интересовало, как сложилась его жизнь. Я писал, но безрезультатно. Тогда не было таких, как сейчас, технических возможностей.

Время лечит раны и у земли, как у людей. Раньше мне часто попадались на глаза воронки от тех бомб, а теперь не видать. Заилило. На их месте растет обыкновенная трава.

Тяжело в ученье – легко в бою

Алексей Александрович Коротков родился 25 декабря 1923 года в деревне Новопокровское Кстовского района Горьковской области в крестьянской семье. Из троих детей он был старшим. Окончив семилетку, помогал отцу и матери по хозяйству. До призыва на военную службу восемнадцатилетним пареньком успел семь месяцев поработать прессовщиком на заводе им. В.И. Ленина.

Шел март 1942 г. Алексей Александрович вспоминает: «Работали мы тогда на заводе по 12 часов. На работу и с работы ходили пешком с Костей Бабуриным и Васей Ляпиным через Дубенки по Александровской дороге, пролегающей между полями деревень Новопокровское и Кузнечиха. И опасались, потому что, когда немецкие самолеты летали бомбить Горький через наши деревни Афонино, Новопокровское и Анкудиновка, близстоящие зенитки стреляли по ним, и осколки от снарядов, падая на землю, могли задеть и нас. Солдаты из воинской части, которая находилась в Кузнечихинском клубе, недалеко от поля, запрещали нам ходить по этой дороге. Но мы ходили, рисковали, потому что от Мызы до нашей деревни это был самый короткий путь. Стрельба по вражеским бомбовозам всегда напоминала мне, что я скоро окажусь участником войны, и я со дня на день ждал своего призыва. И вот однажды пришел с работы домой, а дома уже собрались родня и соседи. Мать печет кокурки и пироги. У самой слезы текут по щекам. Приготовили мне целый мешок сухарей. Читаю на столе повестку: “Явиться в Кстовский РВК 25 марта 1942 года”. Это значит – на другой день. Утро следующего дня выдалось солнечным. Колхоз выделил подводу, и я с провожатыми поехал в райвоенкомат Старого Кстова. В Кстове собрали сто призывников. Прошли медкомиссию. Политрук сказал, что, прежде чем попасть на фронт, нас повезут учиться на младших офицеров.

30 марта 1942 года, построив в шеренги, нас отправили в Горький на Сортировку, а затем повезли на восток.

Остановились под Свердловском, в лесу, в Еланских военных лагерях.

Отобрали нас 30 новобранцев. Около месяца мы строили там землянки. Спали на постелях из елочных веток. В первых числах мая отправили на шестимесячные курсы в Камышловское пехотное училище, это 18-20 км от Еланских лагерей. Там нам выдали обмундирование. 15 мая мы приняли присягу.

И начали нас учить тактике, маршировать, правильно держать винтовку, как ползать по-пластунски, спасаться от конницы, находить врага, приемам штыкового боя (штыками кололи щиты). Ходили на стрельбище, заучивали обязанности бойца и командира. Но доучиться нам не дали. И званий не присвоили.

В сентябре прошел слух о том, что вышел приказ Сталина о контрнаступлении наших войск под Сталинградом и что нас хотят туда отправить. Уже вагоны на железную дорогу подали. Но время шло, а мы, находясь на прежнем месте, продолжали маршировать, ходить на стрельбище. И все-таки пришел тот день, и нас, курсантов трех училищ – Камышловского, Тюменского и Березовского, соединили вместе. Получился смешанный состав. Нашей воинской части дали название: “96-я отдельная стрелковая бригада”. И отправили под Сталинград.

В поезде я сидел напротив окна. Ко мне подошел комиссар нашего вагона (кажется, майор) и говорит: “Послушай, Коротков, может случиться, что над нами будут летать вражеские самолеты и бомбить нас. Вот тебе ручной пулемет (Дегтярёва), если увидишь их, лупи по ним из него через это окошко”. Только проговорил он, слышим гул приближающегося немецкого стервятника. Взрывы бомб. Наш поезд остановился. Некоторые вагоны загорелись. Мы выскочили из них. Из самолета началась пулеметная стрельба. Несколько человек ранило. Послышались крики, стоны. Кругом суматоха. Когда самолет скрылся, все более-менее успокоились. Нас переформировали. Загрузили в уцелевшие вагоны. И мы снова поехали. Тесно стало. А ничего не поделаешь – всем ехать надо. Километров через десять слышим – опять фашистский самолет летит. В этот раз несколько человек убило. Вагоны полностью сгорели. Тут командование догадалось: днем стали в большой траве хорониться, а ночью идти пешком. Мучила жажда, но воды нигде не было. Наконец, через несколько дней мы подошли к деревушке в семи километрах от Сталинграда. Нас разместили в частные дома. Сталинград стоял под немцем весь разбитый.

На другой день к нам в избу пришел лейтенант и забрал меня со всем боевым снаряжением. Собрали таких, как я, около сотни солдат, привели в штаб бригады. Переписали. И на построении объявили, что нас зачислили в комендантскую роту. Под туннелем были комнаты, в которых размещался штаб корпуса, и мы стали его охранять.

Однажды, стоя на посту, я видел Георгия Жукова, беседовавшего с Константином Рокоссовским.

Наступательная операция нашей армии за Сталинград началась 19 ноября 1942 года. В нескольких боях за него пришлось участвовать и мне.

Расскажу, когда меня ранило. Наш взвод состоял из тридцати бойцов. Время было 12 часов ночи. Капитан поставил задачу – взять тракторный завод. Подошли к переднему краю. Притаились. Слева было видно, как летели трассирующие пули. Это стреляли немцы из пулемета. А с правой стороны бил миномет. Мы с товарищем вызвались сначала взять пулемет. Подползли поближе. Смотрим, ствол его закреплен на бруствере траншеи и наставлен в нашу сторону. Подбежали к траншее. Она была открытая. В ней сидели и разговаривали двое молодых немцев. Мы их обезоружили и забрали с собой. Привели к капитану. Он их передал младшему лейтенанту, чтобы тот отвел в штаб. Таким же образом мы и минометчиков обезоружили и захватили. В этот раз я был ранен осколком снаряда в левое предплечье. В захвате тракторного завода я уже не участвовал. Меня отправили в саратовский госпиталь. Пролежал там с декабря 1942 по февраль 1943 года. После выписки увидел, что таких, как я, оказался целый эшелон. Повезли нас в Саратовскую область. Привели к какой-то школе. Капитан сказал: “Вот здесь вы будете учиться на снайперов”. Проучились март, апрель и май. После учебы направили в Орловскую область. Меня распределили в 399-ю дивизию. В первую очередь отвели в столовую. Повар налил мне тарелку супу. Только я сел за стол и начал кушать, ко мне подошел солдат. Он спросил меня: “Ты откуда родом?” Я ответил: “Из деревни Новопокровское Горьковской области. Только что прибыл из школы снайперов”. – “А я из соседней деревни Утечино. Значит, земляки. Сейчас нахожусь в разведроте”. Он тогда куда-то торопился, сказал: “Еще увидимся”. Но я его больше нигде не видел.

Следующий раз меня ранило в правое бедро. Ночью на передовой линии недалеко от реки Сож (Сож – это левый приток Днепра в Гомельской области) мы выбили немцев из передних траншей. Заняли выгодную позицию. Но после этого боя у нас не осталось ни гранат, ни других боеприпасов. Немцы словно учуяли, и давай нас теснить назад. Схватились в рукопашную. За неимением оружия мы вынуждены были кидаться камнями, а то и просто землей. Отняли у них несколько винтовок и пулемет. Многих наших товарищей тогда тяжело ранило, а я отделался легким ранением. И все-таки свою позицию мы удержали.