Дар ведьмы

Очищение Гарриетт Осборн

В офисе рекламного агентства, где работала Гарриетт, была центральная лестница, соединявшая между собой все три этажа компании. Лестница была великолепной, ее спроектировал известный архитектор, и она состояла из прозрачных стеклянных ступеней, которые создавали впечатление, что человек поднимается по воздуху. Хотя это было гораздо менее удобно, женщины в офисе предпочитали пользоваться лифтом. Лестница, о которой писали бесчисленные журналы по дизайну, была известна еще и тем, что на ней было удобно заглядывать женщинам под юбку. Это, как объяснили Гарриетт, когда она впервые обратила на это внимание, было особенностью, а не недостатком.

Так получилось, что в день возвращения из отпуска она была в юбке. Она не говорила, куда ездила, но все в офисе решили, что в какое-то экзотическое место. Так поступали богатые женщины, когда их браки распадались. Они отправлялись в духовные скитания или в смертельно опасные приключения. Поднимались на Эверест. Ели, молились и любили. Теперь и Гарриетт вернулась, стройная и с бронзовой загорелой кожей греческой богини. Словно охотница, преследующая оленя, или волшебница, окруженная свиньями[7]. Никто бы не догадался, что Гарриетт приобрела этот загар, гуляя обнаженной среди растений на собственном заднем дворе.

Юбка была неудачной попыткой вернуться в привычный ритм жизни. Она не носила одежду две недели и совсем по ней не скучала. В то утро она стояла в своей огромной гардеробной и разглядывала все свои красивые вещи. Когда-то Гарриетт считала их своего рода призами. Заполучить нового клиента – купить смокинг от Ив Сен-Лорана. Убедить креативную команду принять ее идеи за свои – получить браслет от Hermès. Отвязаться от распускающего руки клиента, никого не разозлив, – привезти домой крутую кожаную куртку от Rag & Bone. И вдруг она поняла, что ни одна из этих вещей больше ничего для нее не значит. И не была уверена, что они вообще когда-нибудь что-нибудь значили. Юбка, которую она выбрала, была винтажной, времен Тома Форда от Gucci. Она не могла вспомнить, зачем купила ее.

Именно из-за этой юбки она последней из своих коллег вошла в офис к новому креативному директору. Ей сообщили о том, что взяли его на работу, в начале месяца, но он приехал, пока она была в отпуске, и ей еще предстояло встретиться с ним лично. Войдя в комнату, она увидела, что он уже сидит в окружении поклонников. Крис Уитман был шотландцем, как и Макс, генеральный директор агентства. Они с Максом работали вместе еще в Лондоне, а теперь Макс за огромные деньги привез своего протеже в Нью-Йорк. Полоса везения у агентства длилась последние два года, и после того, как они удвоили прибыль, их холдинговая компания, которая до этого выжимала из них каждый цент, решила, что лучше позволить Максу поступать так, как ему хочется. И она, и пресса приписывали успех агентства бесшабашному руководству Макса. Он был высоким, смуглым и брутальным. Независимо от обстановки он носил одну и ту же одежду – черную футболку и джинсы. Он соответствовал представлению рекламного мира о непонятом гении. Тот факт, что череда удач началась только после того, как Гарриетт была назначена директором по развитию бизнеса, считался случайностью. Когда Макс решил, что ему нужен единомышленник в компании, никому, кроме Гарриетт, не пришло в голову, что вообще-то такой человек здесь уже есть.

Уже с порога Гарриетт оценила Криса. Он был привлекательным, но невысоким. Максу нравилось, когда рядом с ним были симпатичные люди, но он старался не нанимать никого выше или талантливее себя. Крис не отличался ни ростом, ни претенциозностью генерального директора, а вот эго у них было почти одинаковое. Как и его босс, Крис чувствовал себя как дома в Нью-Йорке среди американских подхалимов, следящих за каждым его словом, произнесенным с акцентом.

В комнате было четверо мужчин, все на несколько лет моложе Гарриетт. Когда она появилась в кабинете, они с тревогой переглянулись. Ее присутствие всегда меняло атмосферу в комнате – как возвращение в класс учителя после того, как он выходил в туалет, или появление чьей-то матери на пивной вечеринке.

Крис сделал паузу в истории, которую рассказывал, и повернулся к Гарриетт:

– Так когда он будет?

Боковым зрением Гарриетт заметила какое-то движение на диване. Эндрю Говард, менеджер по клиентам, поежился от смущения.

– Когда кто будет? – не поняла она.

– Макс, – произнес креативный директор с легким отчаянием, словно пытаясь вразумить милого, но туповатого ребенка.

– Откуда мне знать, когда приедет Макс? – Гарриетт сохраняла спокойный и приятный тон. Креативный директор оглядел мужчин, собравшихся в его кабинете. Внезапно все они отвели взгляд.

– За кого вы меня принимаете? – Гарриетт знала, за кого, просто хотела услышать это от него. Он думал, что она администратор. Если бы она подыграла ему, он мог бы попросить ее принести чашку кофе.

За три месяца до этого такой диалог поколебал бы уверенность Гарриетт в себе. Что в ее внешности напоминает обслуживающий персонал? Ей не хватает авторитетности? Она выглядит неподходящей для своей работы?

Руководитель отдела клиентских услуг поспешил ему на помощь:

– Крис, это Гарриетт Осборн, руководитель нашего отдела по развитию бизнеса. Последние несколько недель она была в отпуске.

– О, конечно! – Крис направился к ней, протягивая руку, причем у него на лице не было ни следа стыда или раскаяния. Казалось, он даже не догадывается, что сделал или сказал что-то не то. – Какая честь наконец-то встретиться с вами лично. Я слышал, вы были замужем за Чейзом Осборном. Он снял рекламу про «Маленьких свинок». Я его большой поклонник. Этот человек – гений.

– Я уверена, что Чейз согласится с вами, – ответила Гарриетт. – Я бы передала ему ваши добрые слова, но я его редко вижу. Он слишком занят, трахаясь с начальницей своего производственного отдела.

Мужчины в комнате, казалось, перестали дышать. Они все знали это. Они бы выложили Крису все, как только она вышла бы из комнаты. Но никто из них не ожидал, что она их опередит. Гарриетт широко улыбнулась. Годами виниры маскировали щель между ее передними зубами. Во время отпуска она решила избавиться от них. Теперь они все смотрели на щель, пытаясь вспомнить, была ли она там с самого начала. Это было забавно, подумала она, заставлять их гадать.

– Я полагаю, мы все собрались здесь, чтобы обсудить новых клиентов. – Гарриетт села в одно из белых кожаных кресел, которые мог выбрать только мужчина. – А я как раз директор по развитию бизнеса. Макс нам для этого не нужен, так что давайте начнем. Кто ведет совещание?

– Я. – Эндрю Говард, сидевший на диване, подвинулся вперед. Маленький самодовольный засранец, подумала Гарриетт. Ему наплевать на качество работы, зато он обладает удивительным чутьем на стейк-хаусы, поля для гольфа и стриптиз-клубы. Макс любит его, потому что он делает клиентов счастливыми, а счастливые клиенты не звонят Максу. – Пока тебя не было, нас пригласили принять участие в двух презентациях. Первая – это «Pura-Tea». Это новая линейка газированных чаев от «Кока-Колы». Они хотят вернуть аудиторию женщин старше тридцати лет, обещая им великолепный вкус и пользу для здоровья. Они уверены в своей стратегии и очень хотят увидеть ее реализацию. Крис и его команды хотят показать нам кое-что.

– Кто-нибудь пробовал продукт? – спросила Гарриетт.

– Да, – ответил стратег, – вкус не очень, поэтому мы сосредоточились на пользе для здоровья.

– А есть ли там польза для здоровья? – поинтересовалась Гарриетт.

– Без сахара, отлично восполняет водный баланс и насыщен антиоксидантами.

– А что вообще такое антиоксиданты? – пошутила Гарриетт. – Кто-нибудь знает?

Эндрю фыркнул и пожал плечами. Остальные в комнате покачали головами.

– Так что по сути мы продаем дерьмовую газированную воду, в которую добавлено несколько витаминов.

– Вот почему им нужна реклама, – вмешался Крис. – Дерьмовая газированная вода сама себя не продаст. Мы собираемся убедить этих женщин, что это то, чего им не хватало всю жизнь.

Гарриетт повернулась к нему лицом.

– Блестяще, – восхитилась она. Мужчины в рекламе любили объяснять, как все устроено. – Макс говорил – вы гений. Мне не терпится увидеть, что у вас получилось. Это оно? – Она указала на высокую стопку досок из пенокартона, лежащую лицевой стороной вниз на столе Криса. Идея была ясна. Ее не интересовала лекция о рекламе.

Улыбка, которой он ее одарил, не была особенно теплой или дружелюбной. Она постаралась, чтобы ее ответная улыбка излучала чистый свет и радость.

– Да, у меня есть четыре разные идеи, которые я хочу представить вам сегодня. – Крис взял первую доску из стопки на столе и перевернул ее, показав кадр из видеорекламы. Очень молодая женщина в очень маленьком купальнике лежала у сверкающего голубого бассейна в окружении леса, а рядом с ней на камнях стояла бутылка «Pura-Tea».

– Черт, это не то, с чего я хотел начать. Эндрю, можешь переставить их, как я просил?

Когда Эндрю вскочил с дивана, как хорошо обученный щенок, Гарриетт указала на изображение девушки в бикини:

– Вы сказали, они хотят привлечь женщин старше тридцати. А сколько лет женщине на фотографии? Выглядит она на шестнадцать.

– Это некий идеал для нашей женской аудитории, – объяснил Крис. – Подтянутая, здоровая красотка.

Забавно, подумала Гарриетт. Двадцать пять лет в рекламе, а образ идеальной женщины так и не изменился. Это всегда кто-то, кого хочет поиметь арт-директор. И по счастливой случайности ее можно найти только в тех экзотических местах, куда мечтает отправиться креативная команда.

– Женщины после тридцати не стремятся быть шестнадцатилетними, – произнесла Гарриетт. – Мы можем быть подтянутыми, здоровыми красотками в любом возрасте. К тому же, когда нам стукает тридцать, многие из нас наконец могут позволить себе хренову тучу дорогостоящего чая со льдом.

– Давайте не будем сейчас зацикливаться на кастинге. – Крис передал доски Эндрю. – Просто представьте наших героинь такими, какими бы вы хотели их видеть.

– Крутыми стервами, на которых держится весь мир и которые никогда не получают по заслугам? – улыбнулась Гарриетт.

Крис свирепо посмотрел на нее:

– Конечно, почему бы и нет.

– Отлично! – воскликнула Гарриетт. – Мне уже нравится.

Эндрю передал перетасованные между собой доски Крису, который взял несколько из них сверху стопки и поднял первую так, чтобы все ее увидели. К счастью, в рекламе, которую он выбрал для начала, была изображена не полуодетая девочка-подросток, а обычная деревянная дверь.

– Итак, – начал объяснять Крис, глядя на доску, – мы начинаем с того, что камера фокусируется на двери квартиры. Дверь немного потерта, краска местами облупилась. Это явно квартира, где вы жили в двадцать. – Тут он перешел ко второй доске. – Затем мы видим молодого человека, который идет по коридору с бутылкой вина в руке. Он стучит в дверь, симпатичная девушка открывает ее и затаскивает его внутрь. Затем дверь открывается, и он выходит. Бутылки у него больше нет, а одежда и волосы взъерошены. Очевидно, он провел ночь с девушкой.

Он опустил эту доску, а на следующей была еще одна картинка той же двери.

– Мы наблюдаем за тем, как дверь с течением времени становится все более грязной и потертой. Пока мы на это смотрим, появляется другой парень и стучит в дверь. Дверь открывается, и та же девушка обнимает его и затаскивает внутрь. Он тоже уходит, проведя с ней ночь.

Крис улыбался, как будто ему не терпелось перейти к развязке.

– И вот мы видим, как то же самое происходит еще несколько раз. Это всегда разные парни и одна и та же девушка. Каждый раз, когда она прощается с ним на следующее утро, она кажется немного менее довольной. В последний раз она остается у двери, после того как он уходит, и выглядит слегка несчастной. У нее в руке бутылка «Pura-Tea». Камера фокусируется на том, как она подносит ее к губам. Мы видим, как блестит ее кожа, когда очищающие антиоксиданты начинают действовать. Когда камера отдаляется, она оказывается в обрамлении не дверного проема, а свадебной арки, и мы видим, что она одета в струящееся белое платье невесты. Одной рукой она держит за руку своего нового мужа. Другой – все еще сжимает бутылку «Pura-Tea». Появляется надпись: Pura-Fide[8].

Крис разразился смехом, и остальные мгновенно последовали его примеру. Гарриетт наклонилась вперед в кресле, чтобы изучить последнюю доску. Вот это да. Если бы она не знала, кто это сделал, то могла бы поклясться, что все это было создано инопланетянами. «Они живут рядом с нами, – подумала она. – Некоторые работают с нами. Некоторые трахают нас. А некоторые делают и то, и другое. И все же, похоже, они абсолютно ничего о нас не знают».

– В чем дело? – спросил Эндрю, предчувствуя неладное.

Гарриетт откинулась на спинку кресла и сплела пальцы:

– Мне кажется, я не понимаю.

– Что ты не понимаешь? – спросил Крис.

– Ничего. Итак, эта цыпочка спит с разными парнями, и это ее расстраивает. Потом она пьет чай. Он очищает ее, и вдруг какой-то мужчина хочет на ней жениться.

– Именно так! – На лице Криса отразилось облегчение. – Ты все поняла!

– Значит, то, что она спала со всеми подряд, сделало ее грязной?

Он прочистил горло:

– Это ирония. Мы подшучиваем над общественными заморочками.

– Ах, – усмехнулась Гарриетт, – понятно. Вы обыгрываете распространенное заблуждение, что женщины, которые любят заниматься сексом, – шлюхи, а мужчины не женятся на шлюхах. Возможно, девушке в рекламе следовало бы не пить чай «Pura-Tea», а подмываться им? Ну, то есть вы же хотите, чтобы дамы очищали то, что действительно загрязнилось? Сколько чая им нужно купить на каждого парня, с которым они спали?

Четверо мужчин в комнате уставились на нее.

– Мне кажется, ты принимаешь это слишком близко к сердцу, – наконец возразил Эндрю.

Гарриетт весело улыбнулась:

– Вот ты женат. Как ты убедился в чистоте Селесты, прежде чем надеть кольцо ей на палец?

Эндрю побелел:

– Можно не вмешивать в это Селесту?

– Ну и кто теперь принимает все близко к сердцу? – Гарриетт рассмеялась. Не над своей шуткой, а над его наглостью: это же надо вести себя так, будто она порочит его жену, в то время как все в агентстве знали, что он трахается с одной из копирайтеров. – Покажи рекламу Селесте. Посмотрим, что она скажет.

– Селеста ушла из рекламы.

– Насколько я помню, Селесту ушли из рекламы, – поправила его Гарриетт. – Кто целевая аудитория этой кампании еще раз? Могу я взглянуть на бриф? – Она прочитала раздел про целевую аудиторию, хотя можно было и не читать. – Их называют «Осознанные матери». Обеспеченные, следящие за своим здоровьем женщины в возрасте тридцати с лишним лет. Они любят йогу, пьют травяные чаи и выступают за социальную справедливость… Черт возьми, прямо как будто Селесту описывают, правда же?

На самом деле описывалась любая женщина в Маттауке. С точки зрения гигантских корпораций все они были одним и тем же человеком. Все они были «Осознанными матерями».

– Кстати, – добавила Гарриетт, – сколько лет девушке в рекламе? Она выглядит слишком молодой для «Осознанной матери». Где она прячет своих детей, пока трахается со всеми в округе?

– Максу нравится этот сценарий, – вмешался Крис. – Он считает его гениальным. – По тому, как прозвучали эти слова, было совершенно ясно, что он хотел, чтобы на этом разговор закончился. Но Гарриетт не собиралась останавливаться.

– Макс – пятидесятипятилетний шотландец. Я бы предпочла услышать, что скажет жена Эндрю Селеста. Предположительно, именно она будет покупать эту дерьмовую газированную воду.

– Мне плевать, для кого эта реклама, – усмехнулся Крис. – Макс думает, что этот ролик может что-то выиграть, а для этого он и перевез меня сюда. Чтобы выигрывать награды. А ты здесь для того, чтобы продавать те работы, которые, по моему мнению, выиграют эти награды.

Гарриетт почти восхищалась им за то, что он произнес вслух то, о чем они все думали.

– Я здесь, чтобы продавать работы, которые тебе нравятся?

– Я думаю, что я лучше смогу рассудить, что хорошо, а что нет. Сколько «Золотых львов» ты получила? – поинтересовался Крис.

Тринадцать – таков был ответ. Ее идеи, ее реплики, ее сценарии выиграли тринадцать «Золотых львов» в Каннах. Но ее имени не было ни на одном из этих трофеев. И если на трофее не было твоего имени, а сам трофей не стоял на подоконнике в твоем офисе, ты – такой же неудачник, как и все остальные. Это была одна из многих ошибок, которые Гарриетт совершала на протяжении долгих лет. Она позволяла мужчинам присваивать себе заслуги за ее работу, полагая, что они будут благодарны и признают ее вклад. Но в рекламном сообществе была распространена избирательная амнезия. Большинство мужчин, которым она помогла, даже не помнили об этом. Остальные воспринимали ее щедрость как признак слабости.

– С тех пор как я пришла в это агентство два года назад, я привлекла семнадцать новых клиентов, – сказала ему Гарриетт. – Я бы хотела, чтобы «Pura-Tea» стал восемнадцатым. Мы можем обсудить этот сценарий позже с Максом. Давай посмотрим, что еще ты приготовил.

Гарриетт знала, что все это плохо кончится. И уже предвкушала развязку.

Где-то в программном заявлении каждого рекламного агентства в Нью-Йорке был реверанс об уважении к «потребителю». Гарриетт всегда казалось, что хорошим способом проявить уважение было бы не присваивать ярлык, вызывающий в памяти безмозглых всеядных животных. Во всех пяти агентствах, где Гарриетт работала на протяжении своей жизни, она давала понять, что эти безликие «потребители» – женщины из плоти и крови. По всему миру, говорила она всем, кто готов был слушать, женщины покупают или непосредственно влияют на покупку 80 процентов всех товаров, и те женщины, которые могут больше всего поменять ситуацию, обычно старше тридцати пяти лет. Когда какой-то мужчина ставил ее слова под сомнение, она спрашивала его, когда он в последний раз покупал туалетную бумагу. Какой марки она была? Сколько стоила? В девяти случаях из десяти он не мог ответить.

Когда Макс нанял ее в качестве директора по развитию бизнеса, первым шагом Гарриетт стала подготовка презентации на эту тему. Макс не особенно хотел показывать ее. Он беспокоился, что у агентства сложится репутация, что оно специализируется на женских брендах. Но потом стало очевидно, что «женский козырь» Гарриетт, как называл это Макс, привлекает клиентов. Люди, чья работа зависела от того, чтобы продукт продавался, одобряли то, что предлагала Гарриетт. Она стала приманкой, которой агентство размахивало перед ними, пока не подписывало договор. Затем Гарриетт передавала новых клиентов организации, в которой работали в общей сложности шесть женщин старше тридцати пяти лет. Две из них были административными помощницами. Одна была офис-менеджером. Еще одна вела бренды женской гигиены. Еще одна была арт-директором среднего уровня. Шестая возглавляла отдел по развитию бизнеса.

Вне отдела по развитию бизнеса агентство на сто процентов посвящало себя созданию качественной рекламы. Приняв в свои руки трещащую по швам организацию, Макс ясно дал понять, что только это имеет значение: «Важна только работа». Каждый год он заседал в жюри различных наград вместе с другими рок-звездами креативной индустрии. Его коллеги-судьи почти всегда были мужчинами, почти всегда в возрасте сорока-пятидесяти лет и почти исключительно белыми. Эта шайка богатых белых парней решала, что является «хорошей рекламой», а что – нет. Чужие мнения значения не имели. Их одобрение могло привести к крупным призам, всеобщему обожанию и семизначным зарплатам. Когда креативный отдел садился за разработку новой кампании, эти люди неизменно становились его настоящей целевой аудиторией. Задания, которые не считались перспективными с точки зрения получения наград, быстро передавались отделам более низкого уровня и не в фаворе, часто состоящим из женщин.

Гарриетт провела свои первые годы в рекламном бизнесе в одной из таких команд. Это было в середине девяностых годов, в эпоху, которая, как она позже поняла, была золотым веком в рекламе. В то время телевизионная реклама часто рассматривалась как короткометражный фильм, а отмеченная наградами работа могла дать старт к карьере киносценариста или режиссера. Это была мечта, которую Гарриетт никогда не смогла бы осуществить напрямую. Она училась с детьми, чьи родители помогали им финансово, чтобы те могли сделать карьеру в кино или издательском деле. А Гарриетт нужна была работа, которая бы оплачивала счета.

Так она оказалась в роли автора рекламы тампонов. Конечно, не для телевизора. Этим занималась команда более высокого уровня. На своей первой работе Гарриетт писала рекламные статьи в форме вопросов и ответов, которые печатались в журналах для девочек-подростков. Читательницам предлагалось присылать свои вопросы, ответы на которые должны были появиться в следующих номерах. «Все узнают про меня? – спрашивали девочки. – Останусь ли я девственницей? Что мне делать, если случится самое худшее?»

Гарриетт когда-то сама задавалась такими же вопросами, и некоторое время она была рада давать на них ответы. «Никому не нужно знать, что сейчас то самое время месяца, – говорила она своим читательницам. – Новую линию компактных тампонов бренда можно легко спрятать в кармане или на ладони. Они оставят твою девственность нетронутой и разработаны таким образом, что впитывают настолько хорошо, что худшее точно не случится». Она считала свидетельством своего таланта тот факт, что ей удавалось писать о тампонах в течение нескольких месяцев, ни разу не употребив слова «менструация», «месячные», «влагалище» или «кровь». В какой-то момент она поняла, что уже больше года отвечает на вопросы о месячных. Она придумывала все новые эвфемизмы. Все новые формы маскировки. Но вопросы продолжали поступать. Испуганные, пристыженные, несчастные девушки записывали свои самые мучительные вопросы на линованной тетрадной бумаге и отправляли их по почте в безликую корпорацию. Тогда Гарриетт поняла, что не предлагает решение. Она часть проблемы.

Однажды ей пришлось ответить на новый вопрос. Почему это происходит со мной? – спрашивала 13-летняя Дженнифер из Питтсбурга. Ее отчаяние было настолько физически ощутимым, что Гарриетт разрыдалась. Ты НЕ одна, – написала она в ответ. – Это происходит и со мной тоже. Это происходит с каждой женщиной, которую ты знаешь. С актрисой на телевидении и с женщиной, живущей напротив. Это происходит, происходило или будет происходить с большинством женщин на земле, и нам всем пора прекратить прилагать столько усилий, чтобы скрыть это.

Гарриетт не могла перестать писать 13-летней Дженнифер из Питтсбурга. К концу недели она подготовила серию рекламных объявлений, которую назвала «Полмира». В рекламе говорилось о менструации так, как будто месячные – такое же обыденное дело, как чистка зубов. В ней использовались все слова, которых Гарриетт учили избегать. Когда показывали жидкость, она была красной, а не синей. И самое главное, она призывала девочек разговаривать друг с другом и делиться тем, что они знают.

Гарриетт отнесла материалы кампании креативному директору агентства. Она назначила время, чтобы представить ее наедине, но когда пришла в кабинет, обнаружила там директора по развитию бизнеса и старшего копирайтера, расположившихся на диване.

Директор по развитию бизнеса, скрытый гей по имени Нельсон, с мягким характером и старомодной любовью к обедам с тремя мартини, подмигнул Гарриетт и подтолкнул копирайтера:

– Давайте уйдем. Гарриетт здесь, чтобы снести ему крышу.

– Нет. Останьтесь, – небрежно потребовал креативный директор к ужасу Гарриетт. – Ей нужно привыкнуть выступать перед группой людей.

Итак, Гарриетт представила свою кампанию «Полмира» трем мужчинам, двое из которых были в ужасе.

– Тебе не приходило в голову, что есть причина, по которой мы используем синюю жидкость вместо красной? – спросил креативный директор, когда она закончила. – Ни один парень не хочет думать о том, что это на самом деле и из какой дыры оно вытекает.

– Но эта реклама не для парней, – ответила Гарриетт.

– Мы парни, как и большинство людей, которые продают тампоны. Знай свою аудиторию, Гарриетт.

Час спустя ее лицо все еще горело, когда Нельсон постучался к ней в кабинку.

– Пойдем работать ко мне, – предложил он. – Мне нужна правая рука.

– Но я хочу писать.

– Мне понравилось, как честно ты все написала. Поэтому я буду так же честен с тобой. Ты знаешь, что происходит с женщинами-креативщицами? – спросил он ее. – До тридцати пяти лет ты вкалываешь на дерьмовых заданиях и отбиваешься от мужчин, которые хотят с тобой переспать.

– А после тридцати пяти? – Гарриетт надеялась, что сможет продержаться.

– В творческом отделе нет женщин старше тридцати пяти. Переходи ко мне. Будешь работать со всеми лучшими клиентами и увидишь, как твои идеи воплощаются в жизнь. Я даже дам тебе хорошую должность и прибавку к зарплате. – Тут он прикрыл рот рукой и театрально огляделся вокруг. – И тебе не нужно будет беспокоиться о том, не попытаюсь ли я с тобой переспать.

Следующие шесть лет были лучшими в карьере Гарриетт. Вместе с Нельсоном они составляли впечатляющую команду. Он обхаживал клиентов. Гарриетт придумывала идеи. Поскольку она приводила новых клиентов, то знала всех, с кем работало агентство. Когда у нее в голове возникала идея, она рассказывала о ней креативной команде, которая могла воплотить ее в продукт. У нее был талант убеждать креативщиков в том, что это их идея. Так она познакомилась с Чейзом. Он был одним из двух копирайтеров, назначенных на тендер, который она вела. Другой парень был мудаком, поэтому Гарриетт подсунула идею, над которой работала, Чейзу. Она вставила ее в разговор, повторив дважды, чтобы убедиться, что он все уловил. После этого Чейз всегда советовался с ней по рабочим вопросам. Когда они оставались наедине, он называл ее своим счастливым талисманом.

Гарриетт преуспела в рекламе. В сорок восемь лет у нее до сих пор была работа с шестизначной зарплатой. Люди шептались, что она станет следующим президентом агентства, хотя она никогда не поощряла такие пустые разговоры. Между тем Чейз был настоящим феноменом, он получал множество наград и ежегодно зарабатывал миллионы. Гарриетт точно не помнила, когда он перестал благодарить ее в своих речах. Скорее всего, примерно в то же время, когда начал ей изменять.

Когда Чейз бросил ее, Гарриетт имела полное право быть в ярости и была. Но при этом ее не покидало странное чувство, словно она вновь обрела себя. В качестве эксперимента она взяла три недели отпуска. За двадцать пять лет она никогда не отдыхала так долго. Она провела это время у себя в саду, игнорируя электронные письма, которые продолжали накапливаться у нее в почтовом ящике. Впервые за долгие годы она ни с кем не делила себя. Только когда ее магия начала возвращаться, она поняла, как много себя она отдавала.

Было почти шесть, когда Гарриетт вызвали в кабинет Макса. Когда она пришла, он обнял ее:

– Как дела, моя дорогая? Как прошел отпуск? Ты выглядишь загорелой и отдохнувшей.

Гарриетт знала эту игру. Притвориться, что ничего не произошло, и поболтать минут десять, пока страсти не утихнут. Она столько раз попадалась на эту уловку!

Два года назад она приняла предложение Макса о работе, надеясь, что их рабочие отношения будут такими же, как когда-то были у нее с Нельсоном. Если Максу и не хватало таланта, он с лихвой компенсировал эту нехватку харизмой. Макс был из тех мужчин, которые заставляли других чувствовать себя членами эксклюзивного клуба. Гарриетт, конечно, в этот клуб не приглашали, но это ее вполне устраивало. Пока Макс с клиентами потешали самолюбие друг друга, она могла заняться работой. Когда она пришла в агентство, оно стремительно теряло клиентов. Они вдвоем спасли его. Но Макс все еще считал, что руководит агентством в одиночку.

– В чем дело, Макс? Я хочу домой и знаю, что ты позвал меня сюда не для того, чтобы обсуждать мой загар.

– Ко мне приходил Крис. Он сказал, что тебе не нравится его работа по «Pura-Tea».

– Звучит так, будто ты спрашиваешь моего мнения. Это так?

– Конечно, – кивнул он.

– Я видела четыре рекламные раскадровки. Три не оставили никакого впечатления. Четвертая – один из самых оскорбительных сексистских роликов в моей жизни. А я однажды работала с пивным брендом из Бразилии.

– Это Pura-Fide? – спросил он, как будто не мог в это поверить. – А мне показалось смешно. Ты должна признать, что это находчиво. Я показал ролик жене. Она хохотала до упаду.

Это была очевидная ложь. Она знала его жену. Эта женщина не смеялась уже много лет.

– Сколько лет твоей дочке? Семнадцать?

Его сияющая улыбка значительно потускнела:

– Перестань, Гарриетт.

– Серьезно, Макс. Я выросла на фильмах, которые учили меня, что женщины, получающие удовольствие от секса, – шлюхи. Что мы должны стараться быть такими, какими нас хотят видеть мужчины, а не такими, какие мы есть на самом деле. Это сломало мне психику. И многим женщинам, которых я знаю. Ты этого хочешь для своего ребенка?

– Значит, это личное.

– Конечно, личное. Все в этом мире личное. Любой, кто скажет тебе, что это не так, пытается тебя надуть.

– Ну, Крис беспокоится, что вы с ним не сможете работать вместе. Тебе нужно сгладить ситуацию. Просто забудь про это, Гарриетт.

Сколько всего она уже забыла? Сколько себя уже отдала?

– Почему я?

– Потому что ты не права.

– Я женщина из целевой аудитории. А еще я женщина с двадцатипятилетним опытом работы в рекламе, которая за два года не упустила ни одного нового клиента. И ты мне говоришь, что это я не права?

– Да, – ответил он, – ты не в курсе, что молодые люди сейчас считают смешным.

Это был удар ниже пояса, но она ожидала его:

– Ну, раз ты так думаешь. Но я не буду презентовать эту рекламу клиенту.

– Судя по тому, как идут дела, тебе и не придется.

Смех Гарриетт словно положил его на обе лопатки.

– Без меня ты не получил ни одного нового клиента, – сказала она, – а сейчас тебе нужна победа, чтобы оправдать тот факт, что ты притащил этого парня из Лондона. Я слышала, что ты платишь ему в пять раз больше, чем мне. Будет не очень хорошо, если он провалится с первого же раза. Ты уверен, что готов рискнуть?

– Знаешь, ты не так хороша, как тебе кажется, – ответил Макс.

– Нет, – согласилась Гарриетт. Она знала, что он перейдет на личности. И ждала этого. – Я лучше.

Его губы скривились в усмешке, и Гарриетт увидела страх, скрывавшийся под его презрением:

– Ты можешь этого не понимать, но есть причина, по которой я гендиректор этого агентства, а не ты.

Гарриетт снова рассмеялась. Она увидела, как это его взбесило, и рассмеялась еще сильнее:

– О, я как раз понимаю. Причина есть, но она не имеет ничего общего с талантом.

– Крис Уитмен стоит дюжины таких, как ты.

– Ты меня боишься, – заметила Гарриетт. Трудно было поверить, что ей потребовалось столько времени, чтобы увидеть это. – Вот почему ты все время указываешь мне на мое место.

– Я боюсь тебя?

– Да, ты боишься меня, потому что я умнее тебя. И если ты дашь хотя бы одной талантливой женщине власть, которую она заслуживает, за ней последует другая. А потом еще одна. И вместе они докажут, что их путь лучше. И тогда весь ваш фальшивый мир рухнет. – Гарриетт взяла со стола очередную рекламную награду и бросила ему: – У тебя не было бы ее, если бы не я.

Макс поймал золотой карандаш и сразу швырнул его в стену, где тот оставил в гипсокартоне приятную вмятину. Затем Гарриетт бросила в него еще парой наград:

– И вот этих бы тоже не было.

Они тоже полетели в стену.

– Все это произошло благодаря мне. Без меня тебя бы давно отправили в утиль.

– Да пошла ты, сука! – прорычал он.

Дверь открылась, и двое охранников зашли как раз в тот момент, когда Макс приготовился швырнуть в стену еще одного каннского льва.

– Вам лучше выпроводить меня отсюда, – посоветовала она им. – Если этот придурок сделает со мной что-нибудь, я за себя не отвечаю.

В тот вечер она сняла туфли в поезде и не потрудилась надеть их снова, когда он прибыл на станцию Маттаук. Когда Гарриетт шла домой с вокзала босиком под дождем, она знала, что соседи подглядывают за ней через жалюзи, но ей было наплевать. Впервые в жизни она чувствовала себя абсолютно свободной.

Спустя несколько месяцев Гарриетт получила по почте приглашение. Ее звали на открытие выставки в Центральном парке. На обложке приглашения была знаменитая статуя Шекспира, переделанная в Элеонору Рузвельт:

«Из двадцати девяти статуй в Центральном парке только одна – женская. В этом году, в Международный женский день, мы исправим эту ошибку. Присоединяйтесь к Финансовым советникам Манхэттена, чтобы отметить вклад женщин в мировое развитие».

Внизу была рукописная записка от Макса:

«Ты нас вдохновляла. Пожалуйста, возвращайся».

Гарриетт прислала отказ вместе с букетом цветов, собранных у себя в саду.