Дедюхино

Взрослые жители посёлка в основном работали на Сользаводе, часть на других предприятиях и учреждениях посёлка. Кое-кто трудился на Содовом заводе и строящемся Химкомбинате, на пристани.

Жили все в частных домах, заработки, особенно работавших на Сользаводе, были невелики, поэтому волей-неволей все имели личное подворье, что не давало расслабиться. Некогда да и не на что было пить, курить. Не было и безработных.

Все население, включая детей, с самого раннего возраста, кроме учёбы в школах, были заняты делами по дому и личному хозяйству.

Заготовка дров

Начиная с ранней весны, заготавливали дрова, благо бревна плыли по разлившейся Каме и её притокам — лес сплавлялся тогда плотами, от которых нет нет, да и отчаливались отдельные бревна. Выезжали на лодках, баграми ловили плывущие бревна, скрепляли скобами и приплавляли к берегу поближе к дому, где тут же распиливали на кряжи, грузили на ручные тележки и везли в свои дворы. Здесь распиливали на поленья, кололи, складывали в костры для просушки. Затем приходили инспекторы лесхозов, замеряли, выписывали накладную, проставляли цену, хозяева вносили соответствующую сумму лесхозу.

Заготовленных весной дров в основном хватало для топки русской печи, голландки и печи в бане на всю зиму. Иногда, правда, вынуждены были добавлять сушняк в близлежащих к Никольщине лесах.

Огороды, копка земли, уход за посевами

Не успели справиться с заготовкой дров, вода убывала, огороды оголялись, приступали копать грядки, садили картофель, овощи. К этому времени подрастала рассада в парниках, поднятых вверх на 2–2,5 м, так как низ заливало весенними водами, высаживали капусту, брюкву.

Бывало, соседка окнами напротив Елена Гавриловна Окулова кричит моей маме: «Серафима Ивановна, посмотри-ка у нас в огороде зелёный ковёр (появились дружные всходы моркови, свёклы, пёрышки лука, а садили-то мы всего три дня назад!)». У нас всходы появлялись позже, так как наш огород был чуть повыше и не всегда в нем разливалась вода.

Вслед за посадкой надо было ухаживать за посевами, поливать, полоть, рыхлить и т. д.

Незаметно подкрадывался сбор ягод: морошки, малины лесной, голубики, черники — росла в наших лесах и книженица.

Одновременно ходили за грибами. Что не могли сразу употребить на еду, сушили, солили. Заготовки растягивали на всю длинную холодную зиму.

Заготовка сена

Наступала пора заготовки сена, до покосов добирались в основном пешком, иногда плыли на лодке вверх вдоль левого берега Камы, а ещё лучше, когда удавалось поехать на лошади, запряжённой в обыкновенную телегу.

Косить нанимали бригаду, состоящую, как помню, из татар, очень работящих, ответственных людей. Выкосят все тщательно, в каждый кустик заглянут, валки лягут ровненько.

Приезжали на покос и сразу же начинали ворошить траву для просушки, потом гребли, конечно, вручную, получались пышные валки, затем делали копны, волокли к тому месту, где будет стоять зарод (стог сена).

Всё это делали в большой спешке, как бы успеть убрать сено до дождя. Жара, печёт солнце, отрывались только попить пару глотков воды. Помню, папа мой был очень строг, скорей, скорей, чем скорей сделаем, тем подольше сможем отдохнуть. Ну уж когда стог готов, сверху на него накинуты связанные в корне ветки, чтобы сено не раздувало ветром, тогда разжигали костёр, кипятили чайник и приступали к паужне — так называется обед на покосе. Еда, привезённая из дому, была немудрена, но свежая — отварная молодая картошка, яйца и кислое молоко, особо приготовленное: сваренное до красна молоко в русской печи с пенками, в него положен творог, заправлено сметаной.

Ну, а чай на природе, чудо-чай — заварка свежими травами — листьями смородины, земляники, ромашки и другими. Поедим и идём собирать ягоды: малину, смородину, черёмуху. И только поздно вечером отправлялись домой. Стог сена, заготовленный на дальних лугах (а нам давали надел в Прорыве — напротив Верхних Новинок и Лысьвы), оставляли прямо на лугах в зародах, пока не установится дорога, когда застынут ручьи и разливы, выпадет снег, только тогда сено везли домой.

На первосенок наделы покосов давали поближе к дому — в Борге — это между Дедюхинскими домами и Чашкинским озером. Заготовленное здесь сено сразу же везли домой и складывали на повить. Этого сена, как правило, хватало до привоза сена с дальних лугов.

О покос, ширь неизмеримая! У меня и сейчас при воспоминании о лугах, сене, «Прорывке» сердце наливается радостью.

Поход за коровами

Наши коровушки большую часть тёплого времени года питались травой на тех лугах, с которых собирали сено на зиму, при этом коровы паслись вольно, без пастуха. Эти луга располагались по левому Камскому берегу против расположенных на другом берегу Камы деревень — Малютино, Пыскор, Новинки, Лысьва. Покосы разделяли загородкой. Получалось так, что пока после весенних разливов не поставят заборы, коровы уходили в луга. Затем в июне, июле, августе, когда росла трава, скашивалась и убиралась в стога, коровки паслись на близлежащих гривах. В десятых числах августа загородка опять закрывалась, коровы спокойно, вольготно паслись на отаве — подрастающей мягкой травке после покоса.

Дети-подростки 10–14 лет собирались группами и шли ежедневно после обеда за коровами в луга. Собирали их в одно стадо и гнали домой для дойки. Бывало так, что одну-две или несколько коров не могли найти, они забирались далеко в дебри, время приближалось к вечеру, ребята так и приходили домой без коровы. На следующее утро вновь приходилось идти за блудливыми коровами, найдут и быстрее гонят домой.

Расстояние до ближних лугов — против Пыскора составляет 6–7 км, до Новинковских лугов около 10 км, а до Прорывки километров около 12, но несмотря на такое приличное расстояние, походы за коровами одновременно являлись своеобразным развлечением. Каждый брал с собой за пазуху морковку, брюкву, горбушку подсолённого хлеба. Дорога, хоть и не близкая, переносилась легко, тем более, что кого-нибудь из зазевавшихся намажут густо-синей жимолостью, потом еле отмоется бедолага.

Далее Богомоловские поля с «красным столбиком». Добежишь бывало до столбика, встанешь на колени, помолишься, поцелуешь столбик, попросишь помощи — найти корову, и идёшь дальше.

Затем Пыскорские луга, там пощиплем луку полевого, мягкого, сладковатого, пожуём «пестиков» и дальше, а там около дороги хвойный лес, нарвём семенушек, пожуём — очень вкусна свежая поросль будущих шишек.

Бывали случаи, когда на нашу сторону в лодках приезжали пыскорские ребята, тогда кричали им: «Пыскорята-ухорезы, приезжайте в гости к нам, у нас кошка мышь поймала, мы сварим похлёбку вам». Пыскорята услышат, бегут за нашими, но благо простор широк, леса много — скрывались в дебрях. Потасовок обыкновенно не случалось.

Мне ходить за коровами доставалось очень редко, так как брат Николай, на 1,5 года моложе меня был боевой парень, лёгкий на подъем, в основном он выполнял эту работу.

Но надолго запомнились такие моменты. Идём мы за коровами, в основном девчонки, а с нами одна дивчина постарше, время было как раз после весеннего половодья. Доходим до глубокого лога, полного водой, поднимаем платья повыше. Попутчица наша старшая, звали её «Аннушка-козлушка» (в те годы почти у всех были прозвища) тоже заголилась, войдя в воду, а трусиков на ней не было, мы до слёз смеёмся. Аннушка же, нас утешая: «Девки, не смейтесь! Как написано в святом писании — если даже согрешишь, на том свете попадёшь в ад, так постарайтесь забраться на самый Зад, там и отсидитесь тихонечко, а в раю, да ещё на краю устанешь бегать на побегушках».

Уборка урожая

Наступала пора сбора урожая — убирали в такой последовательности: сначала чеснок, потом лук, просушивали их и поднимали наверх, чтоб позднее определить на хранение.

Затем выкапывали картофель, убирали свёклу, морковку, брюкву, тоже выдерживали в подвалах до опускания в яму на зимнюю сохранность.

В это же время старались сходить на Пыскорские луга за калиной, заготавливали её вёдер по 5–6 прямо гроздьями, не очищая до ягодок, хранилась она в чулане замороженная. Зимой в дом приносили её по мере надобности, тогда уж обрывали по ягодке, складывали в корчагу, засыпали солодом, морили в русской печи — получался кисель — вкуснятина, а какой специфический запах разносился по дому. Многие, правда, не любят этот запах, а мы, дедюхинцы, обожаем.

Подходила пора рубить капусту. Крепкие добротные кочаны оставляли на хранение целыми, остальную резали, солили и набивали в бочку или кадушку деревянную, придавливали деревянным кругом, сверху клали гнёт. Периодически капусту протыкали, чтоб вышла горечь. Как закончится процесс квашения, кадушку выносили в сени на мороз. Зимой рубили сечкой и приносили домой по мере надобности.

Не забывали в эти дни сходить в лес за черникой, брусникой, клюквой. Хранили их также в чулане или погребе, замороженными без сахара.

Вечерами молодёжь, набрав картошки, гурьбой отправлялась в ивняк печь её в кострах. Картошка с пенками, рассыпчатая, ешь не наешься.

Сколько бывало наслушаешься баек, весёлых историй. Домой возвращались затемно.

Как установится холодная погода, начинают колоть поросят. Мальчишки тут как тут, наберут хворост, подкидывают в костёр, помогают хозяевам опалить шкуру поросёнка. Домой приносят кто часть уха, кто частичку хвоста поросячьего. Уставшие, но радостные и довольные ложатся спать, заранее договорившись, к кому идти на следующий вечер.

Помнится ещё такой забавный случай. Заболела голова у Ивановой Пелагеи Окинтьевны, пошла она на приём в Дедюхинскую больницу. Пришла, разделась, присела в очередь. Медсестра Зоя Андреевна Куимова выносит градусник смерить температуру. Окинтьевна посидела маленько и ушла вместе с градусником домой.

Через несколько дней приходит в больницу и возвращает градусник со словами: «Возьмите обратно эту «дивулю», такая маленькая штучка, а заболит у меня голова, поставлю «под мышки» и как рукой снимет. Спасибо Вам!»

Уход за скотом

Уход за скотом тоже требует большого внимания, отнимает немало времени, одновременно доставляет удовольствие от общения с живностью. Корове надо вынести пойло не меньше двух раз в день, три раза подкинуть сено. Доила корову, как правило, мама.

Поросёнка, кур надо кормить также не меньше двух раз в день.

Много лет мы держали ещё козу и 2–3 овцы. Хлевы чистили ежедневно, выкидывали навоз через небольшие окна прямо в огород, окна открывали только на время чистки.

А какие забавные случаи бывали с домашними животными. Однажды выпустили со двора козу и овечек — они гуляли всегда вместе, а в это время соседка соседке возвращала долг три рубля, в самый момент передачи коза схватила трёшку и быстренько её изжевала.

Другая соседка сварила в чугунке картошку и поставила охладить на окно, дом у них был двухэтажный, окно первого этажа легко доставалось с завалинки. Наши все три красавицы быстро опустошили чугунок.

В том и другом случае мама рассчиталась за нанесённый ущерб — налила обеим соседкам по трёхлитровой банке молока.

За курочками тоже требовался специфичный уход. Чуть замешкаешься, не подложишь в еду песок, галечки, на языках курочек и петуха появляется «типун», который лёгкими движениями счищали, несколько дней после этого нужна была лёгкая пища нашим курочкам, а тут уже подходит весна, за ней лето и осень, когда птица сама без труда находит, чем поддерживать свой язык.

Зимние хозяйственные заботы

Кроме ухода за скотом, зимой хватало других хозяйственных дел. Надо было убирать снег, ведь другой день даже ворота на улицу нельзя было открыть, пока не откидаешь снег. К весне снегу нападало так много, нужно было его раскидывать в солнечные дни, чтоб быстрее таял. В это же время в начале весны нужно было скидывать снег с крыш — с дома, со хлевов, с крытого двора.

Частенько братья ходили с санками в лес за берёзовыми вениками, волокли их домой, потом вязали метёлки. Бывало, что метлы сдавали Сользаводу.

В морозы утепляли овощную яму, через неделю или десять дней приносили в дом из ямы прекрасно сохранившиеся овощи и картофель. Сразу очистишь морковку и целую неварёную изжуёшь — одновременно чистка зубов и массаж дёсен, что немаловажно — это очередная порция витаминов.

Мужчины нашей семьи подшивали исхудавшиеся валенки, женщины шили бурки, ведь в магазинах их не продавали, а валенки стоили дорого, да и редко привозили на продажу. Также пряли шерсть, вязали носки. Девочки вышивали салфетки, коврики, вязали кружева.

Взаимовыручка. Работа помощами

Много ещё вспоминается из той, теперь уже далёкой жизни.

У бабушки моей по маминой линии был очень большой огород, который ежегодно топило весенними водами. А как вода сойдёт, так надо немедленно копать грядки, хозяйка одна не управится. Для этого созывали соседей на помощь. Приготовит хозяин лопаты железные для вскопки, а деревянные прогребать борозды и прихлопывать грядки. Причём бабушка следила, чтобы грядки получались ровными, аккуратными, красиво смотрелись со стороны.

На работу в огород выходили пораньше, чтоб управиться до обеда, пока не станет сильно греть солнце. Окончив работу, бабушка накрывала стол, меню не ахти какое, но вкусное, питательное:

— первое блюдо — щи с мясом,

— второе — каша, почти всегда пшённая на молоке,

— третье — чай, кто хочет, а вообще-то, всем наливали по кружке свеженькой бражки, молодой, которую делали из ячменной муки с солодом, настаивали на обыкновенной гуще, градусов в ней было мало. Никаких бутылок с горячительным.

Если затевалось строительство дома, бани, хлева, то к этой работе готовились заранее — просушивали бревна, приобретали кирпич, привозили песок, глину, покупали гвозди, инструмент, приглашали на помощь разбирающихся в строительстве соседей. В конце работы обязательно накрывали стол. Еда такая же, как после копки огорода. Рассчитывались отработкой — соседи также принимали необходимую помощь.

Что помогло выжить в военные годы?

С наступлением Великой Отечественной войны 1941–45 годов жизнь в Дедюхино стала тяжелейшей, как и во всём Советском Союзе. Молодёжь большими партиями отправляли на фронт. Мужчин постарше тоже мобилизовывали и отправляли кого куда — помоложе — на фронт, кого на разные работы, моего отца Мальцева Василия Сергеевича, 1891 года рождения, направили Завхозом в Эвакогоспиталь, расположенный в Ленвенской средней школе, там лечили раненых. В Дедюхино в зданиях больницы разместили филиал Ленвенского госпиталя. Многих девушек срочно обучили на медсестёр и направили работать в госпиталь. Дежурство длилось не менее 12–14 часов, а в отдельных случаях приходилось работать круглые сутки.

Остальное население посёлка — дети и пожилые люди жили очень тяжело. Но надо признать, что хотя и жили полуголодными, но голода настоящего в Дедюхино не было, благодаря личному подсобному хозяйству — огородам и скоту. Картошка и овощи свои, молоко, хотя и сдавали его государству по 110 литров в месяц, были основным подспорьем питания.

Жадности, рвачества, как таковых, Дедюхинцы избежали. Хотя посёлок кругом окружала вода, в ней водилась рыба, но ни в одной семье не было того, чтобы побольше наловить рыбёшки и продать. Сходят подростки, наловят окуньков, сорожек, язей на уху или на жарёху — и всё!

Для стирки белья мыла не хватало, надо же было ещё и в бане скупенько помыться, так что делали хозяйки: насыплют в кадушку золы, зальют горячей водой. В этой настоенной воде замочат белье. Вымоченному, отпаренному белью мыла много не надо. Полоскать белье носили в корзинках на близлежащую речку.

Рабочие будни. Добыча соли

Жители Никольщины могли попасть в центр Дедюхино в основном через территорию Сользавода, поэтому жизнь рабочих, добывающих соль, мы знали не понаслышке. Первая за воротами завода появлялась скважина — это высокое деревянное сооружение с трубами и электромотором, посредством чего качали из-под земли рассол. Затем рассол по трубам направляли в Варницы — огромные деревянные помещения, на одной стороне которых были сооружены ёмкости для рассола, а над ними полати. С другой стороны в Варнице была проложена узкоколейная рельсовая дорога. К Варнице была пристроена печь-кочегарка, которую топили дровами и каменным углём. Теплом из кочегарки подогревали рассол, который регулярно лопатами перекидывали на первые нижние полати. Когда с этих полатей стечёт лишний рассол, это уже соль, но пока ещё не совсем сухую, перекидывали на верхние полати. Как только соль на верхних полатях высохнет до нужной кондиции, её грузили в вагонетки, которые подкатывали по узкоколейке. Соль, выпаренная таким образом, была беленькая, мелкозернистая, несравнимая с той солью, что мы покупаем сейчас в магазинах, привезённую за многие километры от нашего богатого солью города. Затем женщины или девушки толкали вагонетки с солью по деревянной эстакаде с рельсами посередине до огромных амбаров, где вагонетку опрокидывали до дальнейшего хранения соли и отгрузки её потребителям.

Соль в амбарах кантарили в рогожные кули. До строительства Пермской ГЭС весной кули с солью грузили в баржи, кули ловко на головах носили женщины. Со строительством подъездных железнодорожных путей к Сользаводу и деревянного очень длинного моста примерно 400–500 метров над речкой Ленвой и её разливами соль стали отправлять железнодорожными вагонами даже не всегда закантаренную в мешки.

Помню в войну мы, молодёжь, работавшая на Сользаводе, тоже часто ночами грузили соль в вагоны, нам говорили, что нашу соль ждут в Сибири, а за неё на Урал пришлют зерно.

Кочегарами в Варницах работали в основном мужчины постарше, вынимавщицами женщины, а каталями — молодые девушки. Наша учительница из Ленвенской средней школы А. Н. Сабурова, моя родная тётя Н. И. Каменщикова в тридцатые годы 20 века из каталей были направлены на учёбу — первая в Пермский Госуниверситет, вторая в Соликамское педучилище. Они, получив образование, до пенсионного возраста работали учителями.

Для очистки соли и придания ей товарного вида использовали пережжённый уголь, который заготавливали зимой. Из близлежащих деревень приезжали крестьяне-углежоги на лошадях. Помню, мои родители пускали углежогов к нам в дом квартировать. В большой комнате ставили кровати для них, лошадей располагали в крытом дворе. Мы, детвора, укладывались спать на печь и полати.

Вечерами было интересно слушать рассказы этих мужчин о деревенской жизни — полевых работах, сенокосе, о содержании скота, как делают солод, как гоняют деревенское пиво, как управляются на мельницах и т. д.

Запомнились хорошо слова этих мужчин: «Земля убытка не даёт, если трудишься на ней хорошо, не ленишься!»

Зачатки социальной политики

Работа на Сользаводе была трудоёмкой, в основном преобладал ручной труд. Поэтому руководство завода, как могло, помогало работникам в социальном плане.

Накануне праздников регулярно проводили семейные вечера; конторские работники, мастера, включая директора, не отделялись от простых рабочих.

В одном из амбаров, кроме конторы — «офис» на современном языке, было отведено и оборудовано помещение для столовой. Кстати, в военные годы столовая обеспечивала работающих горячими обедами.

Накрывали столы, чем могли: котлеты в большинстве случаев из конины, картофель на гарнир, винегрет, капуста соленая с половинками и четвертинками плотных хрустящих кочанов, грибы соленые, булочка — красивая ароматная венская сдоба, конфеты, печенье, чай.

Директор, председатель завкома произносили краткие доклады и приветствия — о результатах работы завода и задачах на будущее. Затем угощение, песни, пляски, гармонисты лихо наигрывали исходную, вальсы, фокстроты, танго, краковяк. В компании обязательно находились смельчаки и пели частушки.

Помнится такой случай. Собираются проводить вечер, а работу на варницах не останавливают. Сидит у окошечка кочегар Иванов Михаил, тоскует, что вместо гуляния ему предстоит работа в горячей кочегарке. А тут как тут идёт с работы соседка Анфалова Анна и, увидев страдающего у окна Иванова, кричит: «Иванов, Варницу остановили, Куимов на вечер зовёт!». Куимов был директором Сользавода.

Мы, тогда дети — три брата, три сестры — сидели у окна на плотно установленных стульях, ждали, когда появятся родители, с восторгом встречали их — нам приносили гостинцы — 2–3 булочки, несколько конфеток и печенья. Радость была неописуема.

Постоянно для домашних нужд требовалась лошадка — подвезти сено с лугов или увезти навоз под посевы картофеля на стороне и т. д. Дирекция завода всегда шла навстречу своим работникам, постоянно на заводской конюшне содержалось 15–20 лошадок, среди них были лошади для тяжёлых работ и выездные, всегда подрастали молодые жеребчики.

Руководство завода никогда не оставляло без внимания ни одной просьбы работающих.

Бывали несколько случаев, когда предоставляли 2–3 лошадки с кошевками для поездки в центр города в только что открывшийся Драмтеатр передовикам производства. Дворец культуры Азотчиков, построенный в начале тридцатых годов XX века, приютил у себя вновь созданный в городе Драматический театр.

Случалось, что и мы, подростки, устраивали пешие походы в Драмтеатр и Цирк, хотя расстояние было свыше десяти километров до города, но нас это не останавливало, народ привычный. Цирк до самой войны показывал представления. Билеты, что в Драмтеатр, что в Цирк были вполне доступны — 20–50 копеек. С замиранием смотрели мы на трюки воздушных гимнастов, до слез смеялись над выступлением клоунов, ахали, глядя на медведей, огромных слонов. После выступления цирковых артистов показывали схватки борцов.

Очень жаль, что теперь даже в перспективе не видно появление цирка в наших, далёких от цивилизованных городов Перми и Екатеринбурга, Березниках. Тогда бы жители всех близлежащих северных городов и поселений области могли бы организовывать поездки на цирковые представления. Отдельные цирковые номера заезжих артистов никогда не заменят настоящего стационарного цирка.

Неплохо было бы, если эту идею возьмут да и осуществят наши Березниковские бизнесмены.

Катание на лодках

Каждую весну Дедюхино заливало водой. У взрослых было много забот, как спасти постройки и скот, если вода поднималась очень высоко, то коров выводили на территорию завода, если же вода не была большой и лишь подходила к дворам, то для скота сколачивали плоты с ограждениями, где вместе с плотом поднималась и корова, и поросята, и козы.

Молодёжь с нетерпением ждала камские разливы. Бывало, придешь из школы поможешь по дому, выполнишь домашнее задание, а там уже друзья подплывают на лодках. Подсаживаешься к ним. Кто с гармошкой, кто с гитарой, начинают играть, остальные поют. Музыка, песни далеко разносятся по воде. Расцветает черёмуха, нарвём её, сорвём первые полевые цветы на прогалинках, сплетём веночки вокруг головы — красота неописуемая.

На работу, в школу утром и обратно вечером всех также развозили на лодках. Если же вода не очень глубокая, то снимали обувь, добирались вброд до сухого берега, а там оботрёшь ножки, оденешь обувь и идёшь куда надо.

Нас и сейчас одолевает тоска по безвозвратно ушедшим временам. Как давно закончились эти дни и вечера, не видны давно камские разливы. Как жаль, что современная молодёжь лишена этих удовольствий.

У меня и сейчас перед глазами такая картина. Во время разлива весенних вод из окна кухни нашего дома была чётко видна крыша над сараями Оносовых — дом их стоял на улице Братьев Собакиных — вправо первая улица от Сользавода. И вот частенько братья Оносовы — Серафим, Павел, Николай, Вячеслав, Геннадий, сестры Шура и Людмила возьмут в руки баян, гитару, мандолину, балалайку — зазвучит музыка, пробирающая каждого до сердца. Оносовы очень талантливые, музыкальные люди, играли они не только мелодии песен, но вальсы, танго, фокстроты. Частенько вечерами Оносовы тоже брали в руки музыкальные инструменты, народ собирался вокруг их тихо звучащих мелодий.

В Никольщине было ещё несколько музыкально одарённых семей. Против нас жили Зрячих, сыновья их Иван, Михаил, Валентин, Николай, Дмитрий прекрасно играли кто на гармошке, кто на баяне. Бывало, светлыми весенними вечерами, кругом вода разлилась, делать особо нечего, возьмут в руки один баян, другой гармошку, откроют окно и польются по Никольщине задушевные мелодии — песни о Стеньке Разине, «Степь да степь кругом», «Уродился я как былинка в поле», заканчивают походной.

Мой папа, Василий Сергеевич, тоже под настроение брал в руки русскую гармонь, изумительно выводил знакомые мелодии, причём он как-то ещё потрясывал в руках гармошку, отчего звук казался ещё прелестней.

Походы купаться. Купание лошадей

С лесозавода, где сейчас начинается мост в Усолье, Кама шла параллельно железнодорожной линии, по другую сторону линии упирались все основные Дедюхинские улицы, как бы перпендикулярно — это улицы Трапезникова, Содовая, Уральская, Войкова, Красная. Дойдя до южной окраины Сользавода, Кама отклонялась от Дедюхино — путь разделял остров. Между Камой и Никольщиной такие три небольших водоёма, впадавшие в Каму.

Сразу же за огородами с левой стороны Никольщины протекал Исток, переходящий в ручей, стекающий в Каму. Затем через чистенький хрустящий песочек такие, так называемые «Капустки», справа располагалась Грива с белой кучей застарелой извёстки. Говорят, на этой Гриве когда-то для столовой Сользавода выращивали капусту.

Затем большие заросли ивы, за ней протекал большой водоём, который называли «Заива» (Курья), с другой стороны Заиву огибал остров, в конце острова Заива впадала в Каму.

Все жители от мала до велика нашей знаменитой Никольщины ходили купаться, если наскоре, то на «Капустки», если же времени побольше, то в «Заиву», до Камы добирались редко, во-первых, далековато, во-вторых, вода похолоднее.

Накупаешься, ноги распарятся, обратно идёшь по песку, песочек чистый, в меру мелкозернистый. Распаренные ножки, когда касаются горячего песка, одновременно лечатся, ни у кого, даже у самых старых жителей не было мозолей и натоптей на подошвах. Вода и песок делали доброе дело.

Я в семье была старшей, поэтому, идя купаться, всегда тащила за собой братьев и сестёр, одного посадишь на плечи, другие держатся за руку или за подол платья. Малышки плескались у бережка, благо водичка чистенькая, дно песчаное, без ила. Мы, старшие, плавали подальше. Никто специально плавать не учил, но практически все мальчишки и девчонки с самого раннего возраста умели плавать, нырять.

Наш папа, работая завхозом Дедюхинского Сользавода, заведовал, кроме складов, лесной биржей и лошадьми с конюшней.

В конюшнях всегда было чисто выметено, лошадки регулярно в определённое время получали сено, овёс и чистую воду. За лошадками тщательно ухаживали конюхи, чистили их, расчёсывали гривы, был специальный работник, который следил за подковкой лошадей.

Лошадки разделялись на категории; тяжеловозы — использовались на перевозке тяжёлых грузов, выездные — для поездок в города Усолье и начинающие строиться Березники, по разным административно-управленческим делам.

Как на подбор, все лошадки имели здоровый вид, шёрстка блестела, грива и хвосты выровнены и расчёсаны. Сбрую делали тут же в домике конюхов. Надо сказать, что сбруя для выездных лошадок очень красиво оформлялась, все блестящие украшения отшлифованы. Для каждой лошадки был свой колокольчик.

Летом, как правило, не реже одного раза в неделю, лошадок купали в тех заливах, где купались люди, только в сторонке. Для ребят купание лошадей было своего рода поощрением, кто хулиганил, уклонялся от помощи родителям, не помогал ухаживать за лошадьми в конюшнях, к купанию лошадок не допускался.

Мой брат Николай, 1926 года рождения, всегда верховодил при купании. Конечно, за всем процессом купания лошадок следил кто-то из конюхов.

Развлечения на улицах

Как только сходила вода, после того, когда управятся с домашними делами, мальчишки и девчонки находили интересные занятия на улицах — это и игры в лапту, в чижик, в городки. Бывало, набегаешься до поту, вдоволь насмеёшься. Обязательно подводили результаты игр, каждому хотелось выиграть, а не плестись в конце.

На переулке «Урай» в сторонке от домов вкопали два прочных столба, между ними на перекладине закрепили два кольца. Кто идёт мимо, скинет пиджак, рубашку и давай подтягиваться, перевернётся на кольцах несколько раз. И тут хотелось не плестись в конце, а подтянуться как можно больше.

Вечерами обычно под окнами нашего дома — дом стоял как раз по ходу в конце улицы и на повороте в переулок, ребята и девчонки усаживались на длинную скамейку и играли в глухие телефоны. Сколько азарта, радости приносила эта незатейливая игра. Обычно загадывали и шептали соседу для дальнейшей передачи следующему игроку какое-нибудь новенькое для тех времен словечко. Например, многие не знали значения таких слов, как «ситуация», космос» и другие, кто знал значение этих слов, не без удовольствия пояснял всем игрокам.

В конце лета, когда вечерами становилось темно, организовывали дежурство, для этого опять-таки ребята-подростки или девушки из двух-трёх домов ходили по улице взад и вперёд с колотушкой — это такая полая деревянная баклушка с выточенной ручкой, внутри баклушки на шнурке был подвязан камушек, звук от потрясаемой колотушки разливался далеко по тихой ночной улице. От такой примитивной охраны даже кто и хотел бы влезть в огород за репкой, морковкой, боялся. Выстиранное белье хозяйки вывешивали сушить во дворах, не боясь оставляли на ночь.

Случаев кражи с огородов и дворов в нашей милой Никольщине не припомню, за исключением одного.

Идёт в Ильин день — 2 августа — по улице Богомолов Алексей Петрович, остановился и рассказывает двум соседкам: «Сегодня ночью у дочери моей Веры бельё с верёвки сняли». Женщины спрашивают: «А что украли-то?» Алексей Петрович: «Да простыни, две скатерти, «рубации» штуки три да ещё что-то по мелочи». Вера Алексеевна слыла рукодельницей, умела строчить на швейной машинке. Так «рубации» — это комбинации с простроченным узором на низу.

Встреча на полянке

В праздники да и просто в воскресенье или у кого случался летом день рождения у нас в Никольщине существовала такая традиция — выходили семьями на полянку, благо, что улицы были покрыты зелёным ковром — росла замечательная притом густая травка — полянка. Хозяйки выносили на больших эмалированных тарелках, кто шаньги, кто ватрушки, кто пирожки, кувшин свежего кваску. Вспоминали разные события, эпизоды, иногда тихо напевали народные песни. Такая непринуждённая атмосфера сближала соседей да и дети перенимали теплоту взаимоотношений взрослых.

Выходили на полянку не только в дни праздников, но бывало и просто в хороший солнечный денёк.

В Дедюхино 2 августа отмечали церковный престольный праздник Ильин день. Бывало, ещё в печи пекутся пирожки да и шанежки, запах печёного теста разносился вокруг, а уже льётся звучный разливистый звон колоколов. На площади у одной из церквей разворачивался базар — продавали наберушки, корзинки, туеса, коромысла и другую незамысловатую утварь. Из лесных даров обычно в продаже голубика, черника, малина, грибы сухие, грибки соленые в красивых туесах, иногда можно было купить мед.

Не раз доводилось мне летом бывать в Соликамске, на широком базаре, который располагался там же, где сейчас в центре города раскинулся Рынок. Там всегда можно было купить чашки сушёных парёнок — это завяленная, а затем высушенная репа и брюква, предварительно порезанная на мелкие куски.

Походы в церковь и на базар были огромной радостью как взрослых, так и детей.

А сколько смешных историй случалось порой на улицах!

Однажды идут по улице незнакомые нам муж с женой и спрашивают, как найти Евгению Григорьевну Рудакову? Сидящие на полянке пожимают плечами — не знают никакой Евгении Григорьевны. Мужчина с женщиной ушли дальше по улице. Через некоторое время возвращаются, не могли найти Евгению Григорьевну. Теперь уж начинают дальше развивать свой вопрос, мол эта женщина держит лошадку, сама на ней работает, да что мужа нет у неё, а детей много, да ещё её как-то по другому называют, а как — нам говорили, но мы забыли. Тогда наши мамы и соседки чуть не хором: «Да это же Енка-паренка, кто же её не знает!» Енка-паренка — такое прозвище прочно закрепилось за этой женщиной.

Евгения Григорьевна отличалась ухарским характером, одна воспитывала полный дом детей, почти все мальчишки, вот и работала за мужа и за себя. Полный двор скота — корова, овцы, поросёнок, куры и лошадка. Сама за всем ухаживала, конечно, детей привлекала к этой работе. Сама запрягала и выпрягала лошадку, сама ехала работать — то на Сользавод, то кому-то из соседей привезёт дровишки, вывезет сено из лугов. Другой раз, если что-то не получалось, могла ввернуть «тёпленькое» словечко.

О моей бабушке

Бабушка моя по маминой линии Евдокия Васильева жила недалеко от нас в Никольщине по улице Братьев Собакиных. Бабушка слыла ярым характером, говорила резко, колко.

Однажды ранней весной, мне было тогда лет восемь, я очень захотела пить квасу, мама квас ставила не всегда, тогда взяла весла и села в лодку, поплыла к бабушке. Подъезжаю — «Бабушка, дай квасу напиться!» Бабушка: «Да нет у меня квасу, одна гуща осталась». «Давай, говорю, гущу. Я её тоже люблю». Бабушка вынесла полковша гущи, я напилась и обратно домой.

Другой раз мы с братом Николаем пошли ночевать к бабушке, хоть она была грубовата, но мы очень любили спать у них. Дом у бабушки был небольшой, в комнате стояла только одна кровать, спали все на полу. Вот и мы собираемся ложиться. Бабушка говорит брату: «Иди, Коля, неси гуни, постелим их». Николай спрашивает: «Где гуни-то?», бабушка ему: «Иди по дороге в куть, они там в коридоре висят». Николай кричит: «Бабушка, да никаких гунь там нет, одни польта там висят и кути нет никакой».

Тут как-то сестра моя Руфа с подружкой своей пришли попроведовать бабушку, было им тогда лет по шесть, где-то в послевоенные годы. Бабушка встретила их приветливо, говорит: «Давайте похлебайте ухи, мы ели да немного осталось». Девочки съели уху, сидят за столом, не уходят. Бабушка подошла: «Чего сидите, съели всё, дак домой идите». Руфа пришла домой вся в слезах. Мама спрашивает: «Чего ревёшь-то?» Та отвечает: «Бабушка нас обманула, сказала даст уху и хлебайте. Мы уху съели, а хлебайте она так и не дала».

Летний сад. Гавань

Дедюхино примерно где-то посреди улиц разделяла Канава, летом спокойная, узкая. Ручеёк из Канавы стекал в разлив Камы на территории Конного двора Сользавода. Весной вода в Канаве поднималась довольно высоко, воды её бурлили и заливали порой не только огороды, но и дома. Через Канаву летом протягивали неширокий деревянный мостик, который соединял улицу Клубную с Гаванью, левый берег Канавы, насыпной, со временем так был отшлифован, что казался лучше асфальта.

С левой стороны Канавы были несколько добротных Строгановских домов, справа тоже два больших дома. В этих Строгановских домах располагалась поселковая больница — поликлиника, стационар и родильный дом.

Дальше по гавани за больницей стояла красивейшая церковь, за ней каменный дом, ранее принадлежавший церкви, а потом в нем работала неполная средняя школа — с 5 по 7 класс.

Между больницей и церковью раскинулся изумительный летний сад. В саду были следующие сооружения:

— крытый летний театр, где показывали регулярно кино, иногда приезжали артисты с концертами и незатейливыми пьесами;

— различные сооружения для игр в городки, лапту;

— главное — была танцплощадка с деревянным настилом и вокруг её скамейки.

На танцплощадке в будние вечера играл бессменный баянист Шевелев Алексей Александрович. Так как «дядя Алёша» был слепым, его всегда сопровождала жена Тамара.

В выходные и праздничные дни частенько приезжал Духовой оркестр. На танцплощадке собирались немало парней и девушек, которые лихо крутились в вальсе, задорно отплясывали фокстроты, краковяк, медленно выводили незамысловатые «па» танго.

При этом было золотое правило — девушка не пойдёт танцевать с парнем, если он нетрезв или во рту держит папироску.

Шли на танцплощадку, принарядившись у кого что было по возможности — крепсатиновое или ещё лучше крепдешиновое платье, кто в юбке, сшитой из бабушкиной юбки, и в блузке, расшитой собственными руками.

Ребята отутюживали стрелки на брюках, одевали рубашку посветлей. На ногах редко кто был в приличных туфлях, в основном прорезиновки, если они светлые, то их красили зубным порошком.

Тяжело Россия поднималась на ноги после 1-й Германской войны, а также Гражданской. В стране шла индустриализация, было не до товаров ширпотреба.

Но помнится, мы, молодёжь, не роптали, понимали и надеялись, что наступят светлые времена.

Пионерские лагеря

В самом начале тридцатых годов XX века стали открывать пионерские лагеря. Мне довелось трижды отдыхать в них.

После окончания третьего класса дали путёвку в пионерский лагерь, расположившийся в школе в деревне Нижние Новинки;

После пятого класса — в пионерлагерь, расположенный в недостроенных домах Лесхоза в пос. Орёл;

После шестого класса — в Верхнее Мошево, лагерь располагался в двухэтажных домах, построенных для лесозаготовителей.

Так как помещения не были приспособленными, до конца недостроенными, то мы сами на стенки приклеивали, приколачивали всевозможные картинки из газет и журналов, делали незатейливые полочки для букетиков полевых цветов. Сами по очереди мыли окна, полы. Сами чистили картофель, лук и другие овощи. В лагерях, как помню, был один штатный повар и один помощник повара.

Сами ребята разносили по столам тарелки с едой, чай, мыли посуду.

Купались свободно в Каме, утром сделаем зарядку и в воду. Никаких ограждений мест купания, никто на нас не кричал, кто мог хорошо плавать, заплывал далеко, кто плавать не умел — плескался у берега. Никто не тонул, сами за себя чувствовали ответственность.

Теперь в пионерских лагерях число обслуживающего персонала почти равно числу отдыхающих детей, множество «нянек», много неоправданных запретов. Излишнее опекунство приносит вред молодым.

Спектакли, концерты на сеновале

Несмотря на трудную скудную жизнь, молодёжь не замыкалась в себе, а старалась разнообразить своё времяпровождение, придумывала множество развлечений.

Приглядели у одних из соседей — Пантелеевых — огромный крытый сеновал, попросились к ним и переоборудовали один конец сеновала, как раз несколько поднятый, под сцену, другой конец — пониже — для зрительного зала. Обсудили с группой активистов среди нас, чем будем заниматься, какую выберем пьесу, чтоб смогли поставить на сцене, подобрали репертуар песенок, исполнителей, приступили к репетициям. Затем определили день для выступлений, написали объявление — пригласили бабушек, мам и подрастающих детишек прийти на концерт в определённый день и час.

Помню, с каким трепетом сами мы готовили постановку «Грозы» Островского. Для костюмов перетрясли все бабушкины юбки и кофты, платья свои и соседей, мужские наряды.

В назначенное время открывали занавес, зрителей еле вмещал сеновал. Они с замиранием сердца следили за происходящим на сцене, переживали, когда Катерина бросилась в воду, плакали от жалости.

Часто на концертах читали стихи Есенина, Маяковского, Пушкина, пели песенки.

Радостные зрители с благодарностью расходились по домам, просили повторить постановку пьес и концертов.

Встречи Нового года и рождества

За неделю-две до наступления Нового года и приближения Рождества молодёжь начинала подготовку к ёлкам. В магазинах ёлочные украшения почти не продавали, поэтому сами мастерили нехитрые игрушки — вырезали из бумаги петушков, курочек, зайчиков, лисиц, волков, медвежат, раскрашивали, делали из цветной бумаги гирлянды, на верхушку ёлки сооружали красную звезду.

Мальчишки постарше привезут на санях ёлку из лесу, установят её в большом ведре с водой и приступают наряжать ёлочку — развесят игрушки, добавят конфетки в красивых бумажках, повесят пряники, у некоторых бабушки хранили стеклянные раскрашенные шарики, находили их и тоже весили на верхние ветки ёлки — это было последним шиком моды.

Активисты распланировали ход проведения ёлки, разучивали маленькие сценки, повторяли стихи, песенки.

В редких домах не ставили и не украшали в Новый год пушистую, с запахом смолы, ёлку. Представления проводили по очереди почти в каждом доме, таким образом от Нового года до Нового года по-старому все вечера были заняты ёлками. Выступления самодеятельных артистов почти всегда сопровождал или гармонист или балалаечник. Гости до того веселились, что дело доходило до частушек, отплясывали русскую, топотуху, кто постарше — вальсировали.

С наступлением Рождества ходили по домам и напевали: «Славите, славите, Вы меня не знаете, я хороший паренёк, мне подайте пряничек» или «я хорошая девочка мне подайте хлебушка», и т. д.

Расселение по домам

В начале 1930-х годов в Дедюхино начали привозить раскулаченные семьи. Райсовет в наши частные дома, у кого, кроме кухни, было ещё по одной — две комнаты, расселяли семьи — отец, мать и двое, трое, а то и больше детей. К нам поселили семью белорусов. Потеснились, но им определили места для проживания — постельки, столик для еды и начали жить, но потом через год или два белорусов отправили куда-то дальше.

А в это время строили шлакозащитные бараки на 18–20 комнат, одной кухней и одним туалетом на 2–3 барака. Вскоре привезли ещё большую партию раскулаченных, селили их в уже построенных в спешном порядке бараки.

В Дедюхино было построено 4 барака в продолжение улицы Клубной, на берегу Канавы, и ещё 4–5 бараков на южной стороне Сользавода при выезде по железной дороге.

За приезжими вскоре прочно укоренилось название «спецпереселенцы». Помню, семья моей подруги Галины Николаевны Литовченко в составе отец, мать и Галя, которой в то время было где-то 5–6 лет, выгрузилась в осенний вечер с баржи на берег Камы. До этого их увозили дальше на север на Вишеру, но так как все дома в деревнях уже были забиты спецпереселенцами, то их вернули в Березники. Литовченко были выселены из Ессентуков Ставропольского края.

В тот же вечер сердобольные женщины из близлежащих домов разобрали приезжих и приютили их у себя до окончания постройки бараков.

Сейчас в печати, по радио и телевидению часто приходится слышать, что к спецпереселенцам коренное население плохо относилось. Я уже была немаленькая и хорошо помню, что мы с детьми переселенцев скоро подружились, даже старались быть в чем-то похожими на них. С нами, например, в 5-6-7 классах училась Рита Плышевская, которая в школе прекрасно успевала, а как она декламировала стихи, отрывки из поэм Пушкина, Лермонтова! Мы все с раскрытым ртом заслушивались, а я даже старалась в чем-то подражать Рите, для чего перед зеркалом, когда дома никого не было, читала с выражением, повторяя по несколько раз, что задано на дом по литературе.

Трудолюбие спецпереселенцев

Как сходил снег, разливалась Кама спецпереселенцы также, как и местное население, заготавливали дрова. А сколько пустырей раскопали они вокруг Дедюхино и даже на территории Сользавода и в первую же весну посадили картофель, овощи.

Возле каждого барака, кроме туалетов и выгребных ям для мусора, смастерили клумбочки, высадили в них цветы, построили сараи для дров, хлевы для поросят и кур. Вокруг всего этого было чистенько, никаких валяющихся предметов, аккуратно все было подметено.

Чуть позднее соорудили на пустующем «пятачке» земли танцевальную площадку, возле неё сделали скамейки.

Так продолжалось до тех пор, пока не восстановили спецпереселенцев в правах, тогда они стали покупать дома или строить новые, а при домах, как правило, разрабатывали огород, возводили хлева для скота, овощные ямы.

Все время взрослые спецпереселенцы трудились на Сользаводе, дети учились наравне с детьми коренных жителей Дедюхино в школах, продолжали образование в имеющихся в Березниках училищах — ремесленном и медицинском.

Образование смешанных пар

Антагонизма между местными и спецпереселенцами не наблюдалось, но ведь последние были ущемлены в правах, поэтому жениться или выходить замуж местным за спецпереселенцев законом не разрешалось. Поначалу этот строгий порядок соблюдался, но жизнь есть жизнь.

Мало-помалу видели то тут, то там начинали появляться смешанные пары да и законодательство к тому времени изменилось. Ребят-спецпереселенцев призывного возраста стали забирать и отправлять на фронт, их также ранили и убивали в Великую Отечественную войну.

Постепенно образовалось очень много семей — муж спецпереселенец, жена местная, и наоборот.

Моя соседка из местных Маруся Окулова вышла замуж за спецпереселенца Гришу Чуверова. Поначалу Маруся скрывала своё увлечение Гришей, потом все образовалось. Теперь уже нет обоих, но двое их сыновей живут в Яйве — уехали из Дедюхино всей семьёй, когда начали строить Яйвинскую ГРЭС. Старший сын Валентин Григорьевич Чуверов один из её руководителей.

Спецпереселенец Илларион Чухланцев женился на местной девушке Вере Приваловой. Илларион — инвалид ВОВ, проживает с семьёй дочери. Веры, к сожалению, нет уже больше десяти лет.

Много девушек из местных, работавших медсёстрами в Дедюхинской больнице, повыходили замуж за ребят спецпереселенцев и прожили в мире и согласии до преклонных лет.

Не помню я, чтоб кто-то осуждал совместные браки. И местные и спецпереселенческие дети, повторяюсь, учились в одних классах, сидели на одних партах.

Больше того, добавлю, также нередко слышишь, что презирали детей, родители которых — отец или мать — были репрессированы. Да не было такого в нашем городе. Я вот много школьных лет училась в одном классе и сидела за одной партой с Ниной Коробовой, отец которой работал в Лесничестве, был арестован в 1937 году, домой так и не возвратился. Никаких намёков на негативное отношение к Нине не было и в помине. Мама Нины до преклонного возраста преподавала в Дедюхинских школах.

О семье Каменщикова Ивана Савватеевича

На улице Братьев Собакиных в последнем доме с правой стороны, где заканчивалась Никольщина, жила семья Каменщиковых: отец Иван Савватеевич, родившийся 9 ноября 1873 года «Дедюхинский сельский обыватель» — так записано о нём в церковной книге, мать Евдокия Васильевна (в девичестве Шалахина) 1877 г. р. Брак зарегистрирован 20 ноября 1899 года.

В семье выросло четыре сына — Григорий, Николай, Павел, Александр и три дочери — Серафима, Наталья, Мария.

Григорий родился 30 января 1902 года. В начале 20-х годов был призван в армию и направлен в г. Москву в органы Госбезопасности. После нескольких лет службы рядовым окончил военное училище, дослужился до звания подполковника. В военные годы 1941–1945 и даже после Победы Каменщиков несколько лет выполнял особые задания правительства в составе группы специального назначения «Смерш» (смерть шпионам). Находясь уже на пенсии, Григорий Иванович многие годы работал дипкурьером.

Он многие года проживал в доме работников МВД в районе Тишинского рынка, в 10-ти минутах ходьбы от площади Маяковского. Жизнь Григория Ивановича закончилась в 1991 году. Сейчас в г. Москве проживают с семьями две его дочери — Надежда и Галина, а в Подмосковье, на станции Удельная — внук Дмитрий.

Второй сын Ивана Савватеевича и Евдокии Васильевны — Николай, 1904 года рождения, закончил церковно-приходскую школу и рано, с пятнадцатилетнего возраста начал трудиться — сначала секретарем в Нарсуде в г. Усолье. Города Березники тогда ещё не было, все управление было сосредоточено в г. Усолье. Армейскую службу проходил писарем в г. Перми и в Уральском военном округе в г. Свердловске. После службы в армии прошёл обучение на курсах, затем много лет трудился в тресте «Севуралтяжстрой» (С.У.С.) экономистом. Детей у Николая Ивановича не было, жил он многие годы в п. Дедюхино в родительском доме со своей матерью, ежедневно ходил пешком на работу в трест (С.У.С.) — 10 км утром и 10 км вечером обратно.

Только за десяток лет до кончины женился на вдовой женщине Ольге Ивановне, которая своей настойчивостью выхлопотала комнату в доме по пр. Ленина, против снесённого ныне Дворца культуры калийщиков. И только в последние годы жизни Каменщиковы смогли обменять жильё на однокомнатную квартиру в «хрущёвском» доме.

У Ольги Ивановны от первого брака были взрослые семейные сын и дочь. В праздничные дни при застольях Николай Иванович частенько развлекал нас, его родственников, частушками, различными ариями, анекдотами.

Третий сын, Павел (1910 г. р.), трудился электромонтёром. В те годы эта работа была связана с частыми порывами линий электропередачи, чтоб отремонтировать, надо было залезать на столбы на так называемых «когтях», и это в любую погоду: в дождь и слякоть, осенью и весной, зимой в холодную и снежную, обледенелую пору. Павлу Ивановичу, пока был молод, здоровья хватало. В начале 30-х годов XX века он женился на Галине Вятчаниновой. Мне к тому времени было 8–9 лет, я помню эту весёлую свадьбу, а главное — хорошее угощение на столе. Годы были голодными, но на столе было много халвы и мы, гости помоложе, поели халвы сколько хотели.

У Павла и Галины родилась вначале дочь Евразия, которая сейчас живёт с семьёй в п. Пянтеге, Чердынского района. Затем сын Виктор, живёт с семьёй в г. Березники.

Но не долго Павел пожил на свете, простудился на работе, заболели почки, вылечить его тогда медики не смогли, и Павел перед самой войной скончался.

И, что интересно, в начале войны, в течение двух лет, военкомат присылал грозные повестки о мобилизации, хотя родные не раз показывали свидетельство о смерти Павла.

Четвёртый сын Александр (1914 г. р.) перед самой Великой Отечественной войной по глупости совершил хулиганский поступок. Соседи не пригласили Сашу на свадьбу дочери, и он со злости в самый разгар гулянья ночью накинул кусок провода на линию электропередачи в свадебный дом. Свет погас, свадьба расстроилась. Как на грех на следующий день в Березниках должны были состояться очередные выборы в Верховный совет СССР. Власти сочли, что Александр хотел сорвать выборы, его арестовали, осудили, а в начале войны направили в штрафной батальон. Никаких данных о дальнейшей судьбе Александра родные не получали.

Старшую из дочерей Каменщиковых — Серафиму (1900 г. р.) приглядел, приехавший с Боровского трудиться на Дедюхинский сользавод, Мальцев Василий Сергеевич. Они поженились и первые год — полтора молодая семья проживала в Боровой, где родилась автор этих строк. Затем молодая пара построили в Дедюхинской Никольщине дом. Василия Сергеевича к этому времени избрали председателем Церабкопа (центральный рабочий кооператив), и они переехали окончательно в Дедюхино, где и прожили до самого великого переселения в связи со строительством Камской гидроэлектростанции. Василий Сергеевич и Серафима Ивановна воспитали шестерых детей: 3 сына и 3 дочери. В настоящее время нет в живых двух сыновей и двух дочерей. Средний сын Геннадий (1931 г. р.) вместе с женой Риммой Ивановной и не женатым сыном Евгением перебрались на постоянное место жительства в г. Волгоград. В этом городе живёт их дочь Людмила, работает главным бухгалтером на заводе буровой техники.

Следующая дочь Каменщиковых — Наталья (1907 г. р.) закончила педагогическое училище в г. Нижний Тагил. Первые годы она работала в деревнях Ульва, Чигироб, после чего всю дальнейшую жизнь преподавала и жила в деревне Чертёж, Соликамского района, заведовала начальной школой, одновременно обучала детей с первого по четвёртый класс. Муж Натальи Ивановны — Корзников Николай Васильевич в молодые годы после службы в армии работал председателем Семинского сельсовета, затем устроился в г. Соликамск и до пенсии работал пожарным.

В настоящее время два сына Натальи Ивановны и Николая Васильевича Павел и Геннадий живут с семьями в г. Березники. Дочь Ираида работала всю сознательную жизнь на Соликамском бумкомбинате, сейчас живёт в Боровске, занимается садоводством. Вторая дочь — Ангелина работала с молодых лет до пенсии в цехе восстановления и дистилляции на «Ависме», сначала сортировщицей, перед пенсией — в бытовках. Помогает воспитывать внучку — школьницу Дашеньку, живёт в г. Березники.

Последняя дочь Ивана Савватеевича и Евдокии Васильевны — Мария (1916 г. р.) закончила фабрично-заводское училище в г. Усолье, работала аппаратчиком на Азотно-туковом заводе. Она вышла замуж за шофёра Березниковской пожарной части Вотинова Николая, родила двух сыновей Юрия и Александра, которые сейчас живут с семьями в г. Березники. Мария, едва дожив до тридцатилетнего возраста, из-за болезни сердца рано ушла из жизни.

О родных сёстрах и братьях Евдокии Васильевны Каменщиковой (бывшей Шалахиной) нам ничего неизвестно, а вот у деда нашего Ивана Савватеевича мы знали брата и двух сестёр.

Каменщиков Николай Савватеевич и его семья

Дедушкин брат Николай Савватеевич Камешников жил с семьёй в добротном доме, первым слева от Сользавода, на улице Красина. Хозяйство было добротное: большой крытый двор, двери с рисунками, покрашенные светло-коричневой краской, на дворе корова, всегда подращивали телёночка. С огорода ежегодно снимали хороший урожай картофеля, капусты, моркови, свёклы, брюквы, лука и других овощей, а также гороха, бобов. В Дедюхино в те годы было не принято выращивать огурцы и помидоры. Для хлопотного этого занятия не хватало ни сил, ни времени, ни условий, хотя удобрение всегда было в достаточном количестве.

В семье Николая Савватеевича выросло несколько сыновей. Павел Николаевич жил со своей семьёй и отцом на улице Красина. О нем рассказ впереди. Второй сын Каменщикова женился, жил недалеко от Никольщины, на улице Дедюхинской.

Жили все Каменщиковы тихо и спокойно, никаких выпивок. Правда, на свои дни рождения оба брата Савватеевичи всегда ходили. Память моя сохранила такой случай. Скончался один из сыновей Николая Савватеевича. На похороны пригласили фотографа. Когда фотоаппарат был настроен на объект съёмки, на улице возле двора Каменщиковых собралась большая толпа народа, наша бабушка Евдокия Васильевна схватила за руку внука Николая, ему было тогда лет 7, чтобы получше вышел на снимке, пристроилась поближе к фотографу. А когда принесли готовые снимки, бабушка не нашла на фото ни себя, ни внука. Она сгоряча зашумела: «Да где же мы, почему нас с Николаем нет на фотокарточке? Мы ведь рядом с фотографом стояли!». Бабушка не могла понять своей вины: ведь они не попали в обозрение объектива фотоаппарата. Долго Евдокия Васильевна носила в душе обиду.

О сёстрах Ивана Савватеевича Каменщикова

Две сестры Ивана Савватеевича — Пелагея (1883 г. р.) и Александра (1887 г. р.) жили с семьями тут же, в Никольщине.

Пелагея Савватеевна была замужем за Фёдором Ивановым, он смолоду неудачно свалился с печи, нажил горб, и к нему сразу же прилипло «Тюня-горба». Модно было в Дедюхино давать меткие прозвища. У Пелагии с Фёдором была большая семья: дочери — Прасковья и Фаина, сыновья — Дмитрий, Валентин, Николай.

Прасковья вышла замуж за Лалетина Александра, появились дети. Сыновья и дочери стали подрастать, а Прасковье покоя в жизни не было. Муж частенько подрабатывал на лошадке, которую успел купить, а раз подработка, то денежки на руках, стал выпивать, дома скандалить, вообще не радостная жизнь вышла Прасковье. Она не унывала, дома скандал, она с людьми наговорится, на хозяйстве наработается и как будто, так и надо.

У детей тоже что-нибудь не складывалось. Муж Александр допился до того, что рано ушёл из жизни. Прасковья вздохнула полной грудью, научилась массажу и стала за этим занятием отходить, улыбаться, шутить. В настоящее время живы только дети Прасковьи.

Вторая дочь Пелагеи Савватеевны — Фаина Федоровна вышла замуж за усольского молодого человека Бушмакина, но жизнь её не удалась, и Фаина, родив двух дочерей, перебралась жить в Никольщину, к матери. Сама работала постоянно в утреннюю смену на содовом заводе. Мать Фаины — Пелагея Савватеевна вскоре скончалась, обе дочери дошкольницы оставались дома одни с утра до вечера. В стране шла страшная Великая Отечественная война. Старшей Ангелине в начале войны было около 7 лет, а младшей Галине 5 годиков. Мама Фаина, уходя утром на работу, оставляла девочкам по кусочку хлеба и что-нибудь похлебать: супчик или кашу. Лина, старшая вставала пораньше, поест немного и пока Галя спит, видимо ещё немного приложится к еде. А когда младшая Галя проснётся, еды маловато, покушает, но все равно голодная, оденется и потихоньку доберётся до нашего дома. Придёт, и мои братья Геннадий и Борис немного покормят Галю, отогреют возле русской печи, на скамеечке. Потом Галина тихонько отправится домой, ждать с сестрой маму с работы. В войну рабочий день был установлен не 8 часовой как обычно, а 12–14 часов. Плюс дорога от Содового завода сначала до Ленвы, затем пустым местом до основного Дедюхино, а затем уже дорога пересекает Дедюхинские улицы, потом Сользавод и только тогда добираешься до Никольщины, то есть от работы до дома шли полтора-два часа. Да, очень тяжело пережили это военное время Фаина и её дочери.

Судьба дочерей Фаины

Старшая дочь Ангелина вышла замуж, родила двойняшек: сына Алексея и дочь Татьяну. Ангелина давно ушла из жизни, а дети её обзавелись семьями. Татьяна проработала многие годы маляром на содовом заводе, теперь на пенсии, но ещё подрабатывает. У Алексея и Татьяны хорошие семьи, живут в достатке, сами работящие, такими и детей вырастили.

У Галины жизнь сложилась так, что она уехала жить в Красноярск, где проходил армейскую службу её муж. Но замужняя жизнь Галины не сложилась — разошлись. Галя одна воспитывала свою единственную дочь Наташу. Девушка закончила институт в Красноярске, удачно вышла замуж (в отличие от своей матери Галины), и много лет преподавала в одном из красноярских институтов. Наташа родила двух дочерей, которые тоже получили высшее образование. Потомки Каменщиковых из Никольщины дружно живут в Красноярске, племянница Галины — Татьяна не раз приезжала к нам в гости и по приезду в Березники обязательно рассказывает автору этих строк обо всем интересном.

Семья Щербаковых

Вторая сестра Ивана Савватеевича вышла замуж за Щербакова по той же улице Братьев Собакиных. Но жить на свете ей долго не довелось. После 1917 года в гражданскую войну, жизнь в Дедюхино стала неспокойной и голодной. Александра Савватеевна, собрав мешочек соли килограммов на пять — шесть на Сользаводе, отправилась по дороге на Пыскор поменять соль на что-нибудь хлебное. Она дошла до Капусток, так назывался один из холмов по дороге из Никольщины на Каму, через которую нужно было переправиться. На Сользавод в то время привезли латышских стрелков для охраны запасов соли. Ведь в годы разрухи это был стратегический продукт. Один из стрелков-латышей, заметив женщину с поклажей, поразил её выстрелом прямо с территории завода. Отравленная пуля попала Савватеевне в руку. Пришлось бедняжке помучиться, рука стала гнить, а лечиться было не чем, и женщина скончалась.

Овдовев, Щербаков привёз из деревни другую жену, с которой они вырастили осиротевших детей и завели своих. Одна из этих детей, звали её Васса, замуж не вышла, не выучилась, работала, кем придётся: подметала, мыла полы в амбарах, а как постарела, стала ездить в деревню Чертёж, к двоюродной сестре Наталье Ивановне Каменщиковой, работавшей учителем и одновременно директором школы. Васса помогала ей в ведении домашнего хозяйства и обиходе её детей. Бывало, приедем мы к тете Наташе, а Васса уже месяца два как живёт у Натальи Ивановны. Мы спрашивали у Вассы: «Как долго ты здесь живешь?». Та отвечала: «Так я только соберусь домой, завяжу вещи в узелочек, а меня все унимают, да унимают. Развяжу узелочек и опять останусь жить в Чертеже».

Дома в Дедюхино у отца с мачехой было кому хозяйничать в огороде, и без Вассы. Старшая дочь Щербаковых — Клавдия вырастила дочь и сына, долго жила в Березниках, на улице Пятилетки. Никого уже нет на свете из многочисленной семьи Щербаковых.

Моя родословная

Мальцев Василий Сергеевич родился в посёлке Боровая — пригороде Соликамска 1 января 1892 года, в семье рабочего Боровского Сользавода. Его отец — Мальцев Сергей Никитович, мать — Мальцева Неонила Семеновна. Детство отца было нелёгким. В Боровой жили рабочие Боровского Сользавода, заработки были небольшими, а работа тяжёлая, в основном ручная. Мужчины трудились кочегарами — разжигали и поддерживали огонь в топках варниц; другие ухаживали за лошадьми, которые нужны были для заготовки и подвозки леса, сена, угля и на других хозяйственных работах Сользавода.

Дед был очень жестоким, чёрствым человеком, чуть что не понравится, может своей жене — моей бабушке — запустить поленом или тем, что под руку попадётся. При этом бабушка должна была подавать обед деду в первую очередь, а уж потом кормить остальных членов семьи.

Помню, когда мы, т. е. семья отца и мамы, жили в Дедюхино, привезли деда погостить к нам, было ему к тому времени уже больше 80-ти лет. Мама моя постряпала пирожки, пожарила их перед печкой и первую партию дала нам — детям. Дед рассердился, буркнул маме, когда она поднесла ему тарелку с пирогами: «Убери подальше, корми своих выродков, я наелся…».

Школа в Боровой хотя и была, но только для начального образования. Отец мой сумел окончить один класс, дальше дед не разрешил ему учиться, сказал: «Пора работать по домашнему хозяйству». Папа рано был приучен копать землю в огороде, ухаживать за посадками, заготавливать дрова, косить, грести и убирать сено — метать его в стог (зарод). Но тяга к знаниям не покидала его всю жизнь. При любой возможности он брал книги, читал их, советовался со сверстниками на работе. Где-то к 15 годам отец уже работал на Сользаводе, на разных работах — грузил соль, плотничал, ремонтировал варницы.

После Октябрьской революции в Прикамье установилась Советская власть. Но богачи не хотели сдаваться без боя. Войска белогвардейского адмирала Колчака заняли наш край и установили диктатуру. Отец добровольцем вступил в Красную армию и, по его рассказам, с боями прошёл от Урала, где были разбиты войска Колчака, и до западной границы России, до Польши. Только здесь разгромили белогвардейцев. Отца демобилизовали в начале 20-х годов.

По возвращении домой он вновь поступил работать на Боровский Сользавод. Ещё служа в армии, набрался знаний, опыта, кругозор его расширился, в возмужавшем Мальцеве Василии не узнать было прежнего подростка.

Отец работал сначала простым рабочим, но постепенно стали проявляться его природные способности, да и служба в армии многое дала солдату. Сам Василий тоже тянулся к знаниям, посещал организуемые в те годы кружки для малограмотных, научился играть на гармони. В зимние вечера для молодых боровлян организовывали просмотры кинокартин, а также обучали танцам.

Отца, как активного работника, выбрали председателем Церабкопа (центральный рабочий кооператив), который был один на все Уральские сользаводы. Отец по делам стал частенько приезжать из Боровой в Ленву, Дедюхино, Усолье. Железной дороги до Соликамска в те годы ещё не было, сообщение было одно: на лошадке с кошевкой, или санями-розвальнями, или пешком.

Годы шли, подошла пора жениться. В Боровой Василий что-то не остановил взгляд на девушках. Но однажды при поездке отцу подсказали, что в Дедюхино, в Никольщине живёт интересная, скромная, трудолюбивая девушка Серафима Каменщикова. Отец заинтересовался, проявил инициативу и познакомился с семьей Каменщиковых. Серафима произвела на него огромное впечатление, понравилась. Василий при любой возможности стал почаще приезжать в Дедюхино.

И вот в 1921 году состоялась свадьба Василия Мальцева и Серафимы Каменщиковой. Жизнь в эти первые годы Советской власти была очень тяжёлой. В стране прошла такая денежная реформа, что счёт деньгам и при начислении заработка, и цены на хлеб, и продукты питания, на одежду и предметы первой необходимости исчислялись миллионами рублей.

Сыграв свадьбу, отец отвёз маму в Боровую, поселились они на острове против Боровского Сользавода, где располагались дома барачного типа. Там у них родился первый ребёнок — сын, назвали Александром, но мальчик пожил недолго — умер от воспаления лёгких. Затем 2 ноября 1924 года (по новому стилю) родилась у них я. Имя дали Елизавета, так как 4 ноября именины Елизаветы Казанской, да и крестную мою тоже звали Елизавета — она дочь Марии Сергеевны — сестры моего отца.

Вскоре отца вновь переизбрали председателем Церабкопа с местом работы в Дедюхино.

Так зимой 1925 года отец запряг лошадку в розвальни, укутали малышку потеплее, и папочка с мамочкой повезли меня на постоянное жительство в Дедюхино. День был очень холодный, поэтому мама нет-нет да смотрела, приоткрыв одеяло, — дышит ли её деточка, не замёрзла ли. Но ничего, малышка вынесла переезд.

Первое время жили у бабушки с дедушкой Каменщиковых. Одновременно строили дом для молодой семьи, в котором мы прожили вплоть до переселения.

Отец после окончания полномочий покинул выборную должность председателя Церабкопа и был назначен заведующим хозяйством Дедюхинского сользавода. Это склад со всем набором необходимых для производства материальных ценностей, лесобиржа: заготовка, разделка, сохранность и выдача на производство лесоматериалов, конный двор с 20–25 лошадками, и обслуживающий лошадей персонал — коновозчики, шорники, несколько работников на конюшне.

В это время правительство Советского Союза позаботилось об участниках военных действий в борьбе с колчаковцами, через военкомат городской исполнительный комитет присвоил каждому участнику звание партизана с вручением специальной книжки. Партизанам предусмотрели определённые льготы. Это, в первую очередь, более лучшие места для сенокоса, к праздникам вручали подарки.

Отцу моему и другим дедюхинским партизанам покосы нарезали на самых лучших угодьях, в Прорыве, на камском берегу, против деревень средние и нижние Новинки. На первосенок кормить скот до вывоза зимой сена с дальних покосов, надел давали рядом с крайними перед Чёрным озером домами, в так называемой Ворге.

Бывало, шли грести сено в Прорыв, проходили красивейшие места, хоть и далеко, за 10–12 км от Дедюхино, а на самом покосе сено пышное, ароматное, аж пьянило от запахов. Но только дело это очень трудоёмкое. За день сильно изматывались, пока ставили зарод — это стог с сеном, укреплённый специальными стойками — жердями, а сверху кроме того накидывали связанные парами ветви мелколесья длиной до двух метров. Привозили сено домой в начале зимы, когда речки, ручейки и сами дороги укоренялись, застывали крепко. Сено метали (складывали) на сеновале. Мы сильно уставали, но зато получали все от малышей до взрослых членов семьи огромное удовлетворение: хватит заготовленного сена на длинную зиму для коровы и скота помельче — козы, овечек и будущего телёнка — бычка или тёлочки.

У хозяйки уже был накрыт стол, кушали, как правило, опрокидывали работники по стопарику и расходились по домам. От большого устатку пить горячительного много не могли, спешили отдохнуть. Отца моего мы, дети, пьяным никогда не видели. Мама вспоминала, что поначалу, как они поженились, отец, бывало, выпивал и даже иногда напивался без меры. Бабушка моя по маминой линии Евдокия Васильевна рассказывала, что когда зятёк выпивал лишнего, шёл не домой, а к тёще, вспомнив, что гармошку оставил когда-то у тёщи. Приходил, просил ещё налить рюмашечку, бабушка наливала, он брал гармонь, играл. Папа идти не мог, а сам рвался домой, к семье. Бабушкин дом был недалеко от нашего дома. Тогда наша старенькая бабушка шла во двор, вытаскивала сани и звала зятя: «Садись, довезу уж я тебя домой». Отец еле садился в сани, а гармошку не забывал. Так и доставляла моя заботливая, строгая бабушка Евдокия Васильевна зятя с гармошкой в руках домой, к семье.

Ранения, полученные в гражданской войне — у него на груди и спине были чёрные пороховые вкрапления, сохранившиеся до последних дней жизни, сильно расшатали сердце. Но лечится в те годы не только моему отцу, но и другим жителям, всегда было некогда, пока болезнь окончательно не сваливала с ног и не вынуждала лечь в больницу.

Когда стали подрастать мы, его дети, я — 1924 г. р., брат Николай 1926 г. р., отец, чувствуя сердечные боли, наставления врачей, раз и навсегда дал слово — не пить! С тех пор, как я пошла в школу в 1931 году, отца никогда не видела пьяным. Мама вообще всю свою жизнь не прикасалась к рюмке.

Вслед за старшими детьми в семье Мальцевых появились: в 1931 и 1934 гг. братья Геннадий и Борис; в 1936 г. сестра Люся, но она умерла, не дожив до года; в 1939 и 1942 гг. родились сестры Гета и Руфа. В настоящее время живы из семьи только двое — брат Геннадий (живёт в Волгограде) и я — житель Березников.

Школьный товарищ Василий Ямов

С Васей Ямовым мы познакомились осенью 1931 г., когда пошли учиться в 1-й класс Дедюхинской начальной школы. Вася был обыкновенный парень, ничем особенно не выделялся. В те годы он и другие мальчишки вели себя спокойно, никаких плохих поступков не было и в помине. Не сквернословили, о курении вообще разговоров не было. Не только в первых классах, но и в пятых, шестых, седьмых. Ребята, если и расшалятся, побегают за нами, девчонками, иногда вскочат на парты. Дети есть дети. Вот теперь, спустя много лет, в памяти не возникает ни одного недостойного поступка. Наоборот мы, девочки, бывало, сами донимали мальчишек. Ходили мы в школу из Никольщины по территории Солеваренного завода. Трубопроводы с рассолом лежали в глубоких траншеях. На зиму их засыпали толстым слоем земли, а на лето землю откидывали для просушки труб. Проходя мимо такой траншеи мы, девочки, расшалившись, толкали в неё Васю Ямова. Другие парни убегали, не связывались с нами. Вася хотел выбраться из траншеи, а мы ему не давали, толкали обратно. Однажды Вася так рассердился, что чуть не со слезами умолял не толкать его. А мы ни в какую — снова толкали его. Тогда Вася взмолился: «У меня папа депутат, я скажу ему, и вас посадят». Только после такой просьбы мы пожалели Васю и дали ему выбраться из ямы. Остается добавить, что Ямов-старший действительно несколько лег избирался депутатом Ленвенского райсовета, куда входило Дедюхино.

В 1935 году, после окончания 4 класса начальной школы, мы записались вместе с Васей в 5 класс Дедюхинской неполной средней школы. При этом никаких справок с нас не требовали, кроме документов с оценками. Родители с нами не ходили, только спрашивали, записали нас или нет и в какой класс. Выпускники начальной школы из-за Канавы были включены в список учащихся 5 «А» класса. Для учеников другой половины Дедюхино был образован 5 «Б» класс. 7 класс мы закончили в 1938 году. Где то числа 10 августа этого года, опять-таки Вася Ямов, я и присоединившийся к нам Павлик Окулов, с улицы Трапезникова, зачислены для дальнейшей учёбы в 8 класс Ленвенской средней школы.

Ленва находилась ближе к Березникам на 4–5 км. Школа располагалась вначале на Заячьей Горке в деревянном двухэтажном здании. Новую школу из красного кирпича в то время ещё достраивали в центре Ленвы.

Аварийная посадка

Сдав свидетельство об окончании 7 класса, мы вышли из школы на улицу и стали обмениваться мыслями. Вдруг над нами с шумом, совсем низко пролетел маленький самолёт. Посмотрели, а самолёт-то не сел, а почему-то свалился в болотистое место ближе к содовому заводу, возле, расположенной неподалеку, 6-й женской колонии. Мы, не раздумывая, побежали к месту посадки самолёта. Обувь пришлось снять, т. к. местность болотистая. Добрались и увидели деревянный самолётик, который немного накренился. На пригорке стояла машина скорой помощи, к месту приземления спешила бригада медиков. Насколько было возможно, мы прощупали самолёт, дождались, когда лётчика и его спутников увезли в машине скорой помощи. Позже мы узнали, что это была аварийная посадка, а лётчика и его нескольких пассажиров, катером переправили в Пермь на лечение. А мы, выйдя из болота, представляли жалкое зрелище. Моё абсолютно новое платье жёлтого цвета с белыми горошками было пригодно для работы на огороде. Брюки ребят тоже на выход не годились. В начале 50-х годов я уже работала в Песчаном карьере, и наш директор Николай Георгиевич Невзоров вспоминал этот случай с самолётом в 1938 году. Отец лётчика был другом директора, а сам он принимал участие в переправе раненых лётчиков и его пассажиров-геологов в Пермь на лечение.

Школьные дела

К 1 сентября 1938 года каменное здание Ленвенской средней школы достроили, но оборудовать не успели. Мы, ученики восьмых классов, были привлечены к работе по обустройству школы. Сами на руках из старой школы на Заячьей горке — это почти 2 км, переносили приборы для кабинетов химии, физики, биологии. Мыли окна, развешивали шторы, расставляли парты. Кроме нас, восьмиклассников, помогали учащиеся старших 9-го и 10-го классов, а также 6-ти и 7-ми классники. Учителя в нашей школе были Учителями с большой буквы. Внимательные, справедливые в оценках по предметам и поведению. Восьмых классов в школе было 2, примерно по 30 человек.　

Платное обучение

Отдохнувшие за лето 1939 года, пришли мы 1 сентября в школу, ничего не опасаясь, продолжать учёбу в 9-м классе. Среди нас были Вася Ямов, Валя Окулова, Игорь Васильев, Павел Окулов, Миша Абатуров, Митя Федосеев, и другие. Но перед войной правительство объявило о введении платы за обучение в старших классах. Она составляла 75 рублей за полугодие. Семьи многих наших соучеников не потянули такие расходы, поэтому с 1 сентября 1939 года в Ленвенской средней школе стало не 2 девятых класса, а только один, и то не полный на два посёлка. Из-за введения платного среднего образования бросили учёбу и пошли трудиться большинство замечательных ребят и девушек. Многие из них в годы Великой Отечественной войны сложили свои головы, защищая Отечество. 10 классов в 1941 году закончило 11 человек на два крупных посёлка — Ленва и Дедюхино. Семья Ямовых не смогла выделить 150 рублей в год для учёбы сына. Очень скромно и бедно жили простые люди в рабочих посёлках. А мои родители сказали: «Хочешь учиться в девятом классе, иди продавать молоко в городе. Сколько не хватит добавим».

Каждый выходной день мама собирала мне сумку с топленым молоком в бутылках по 6–7 литров. Уместно вспомнить, какие бутылки были в то время. 3-х литровая стеклянная четверть, литровая и пол-литровая, тоже из стекла, тяжеленные бутылки. Никакого пассажирского транспорта из Дедюхино и Ленвы в город тогда не было. Вот и приходилось тащиться 10 км пешком до города с пудовой сумкой плюс столько же домой. Город начинался Чуртанским шоссе, затем налево по ходу Ждановские поля с деревянными одно и двухэтажными домами и бараками. Дальше начинался Советский проспект. Слева несколько 2-х этажных домов, справа каменное здание Фабрики — кухни, затем несколько домов на улицах Пятилетки, Деменева, Индустриализации. На нынешней улице Березниковской размещался в деревянном бараке шикарный по тем временам Универмаг.

Молоко мы продавали в домах на улице Пятилетки. Цена 1 литра — 30 копеек. Это сколько раз нужно сходить в город, продать молоко и получить выручку 1 руб. 80 коп. или 2 руб. в день, чтобы собрать 75 рублей для оплаты за полгода учёбы. Конечно, родители добавляли недостающую сумму из нашего скромного семейного бюджета.

О семье Окулова Николая Прокопьевича

На улице Красина, в доме № 13 жила довольно многочисленная семья народного умельца Окулова Николая Прокопьевича, родной брат которого Окулов Илья Прокопьевич жил в противоположном конце Дедюхино по улице Трапезникова. В семье Ильи Прокопьевича вырос сын Павел, выпускник — отличник 1941 года Ленвенской средней школы, который, будучи танкистом, сложил свою голову на Сталинградском фронте в декабре 1942 года.

У Николая Прокопьевича рано умерла жена, оставив вдовцу пять дочерей — Анну, Ольгу, Елену, Валентину, Марию и сына Александра. Конечно, в доме нужна хозяйка, и Николай Прокопьевич по совету соседей и знакомых высватал в деревне Полом за Камой вторую жену Татьяну Васильевну.

Николай Прокопьевич обладал поистине золотыми руками. Всех соседей он обеспечивал вёдрами, подойницами, лейками собственного изготовления. Прохудившуюся посудину отремонтирует — запаяет дверочки, прикрепит ручки, вставит замки к дверям, различные крючки, защёлки, да не было в хозяйствах таких дел, которые не подвластны Николаю Прокопьевичу. Своими руками умелец смастерил ткацкий станок, на котором его уже вторая жена ткала изумительные половики, коврики и даже искусные ковры на стену к кроватям.

Мы, соседские девочки, частенько приходили к Окуловым и просили научить ткацкому делу, а потом и сами уже садились за станок и продолжали ткачество. Правда, Татьяна Васильевна поправляла нас, если мы допускали брак в работе. Для того, чтобы получился половик, надо иметь необходимые материалы: нитки (сами пряли из льна, а чаще из конопли), клубки ветоши. Перед тем, как начать ткать изделие, надо подготовить из ниток основу. Все старые вещи: рубашки, кофты, юбки, платья, постельное белье, шторы и другое старье, когда изнашивалось, не выбрасывали. Их разрезали ножницами на тоненькие полоски, сматывали в клубки, которые формировали по цвету, т. к. половики должны быть разноцветными. Конечно, когда готовили ветошь, вырезали и выбрасывали совсем потёртые куски старья, толстые швы и рубцы.

Таким образом, в семье наших родителей, бабушек и дедушек ничего не пропадало, жили очень скромно, экономно. У меня и сейчас есть несколько половиков и ковриков, оставшихся с того дальнего времени — 40–50х годов XX века. Эти вещи из натурального материала, а не синтетика.

Николай Прокопьевич летом и осенью всегда предсказывал нам погоду. Во дворе, на стене дома он прибивал ветку деревца, по-моему, вереска, и вот по отклонениям этого вереска он угадывал, что нас ждёт: ведренная (сухая) погодка или дождь, идти в лес за дарами природы или поход отложить. Ветка вереска служила своеобразным барометром.

Сёстры Окуловы

Все дети в семье Окуловых выросли достойными людьми. Старшая Анна рано вышла замуж, обзавелась детьми, которых вырастила себе под стать. Ольга Николаевна вышла замуж за Стахеева Николая Петровича, родились две дочери — Вера и Надежда. Ольга слыла по Дедюхино искусной швеёй, все окружающие дом Стахеевых ходили в платьях, юбках, блузках, рубашках, сшитых руками Ольги Николаевны. Но в мирную, спокойную жизнь семьи Стахеевых ворвалась война — Степана Петровича отправили на фронт, вскоре жена и его дочери получили похоронку. А потом, уже в наше смутное, неспокойное время, бандиты здесь в Березниках, забравшись через форточку в квартиру уже замужней дочери, погибшего на фронте Степана Петровича, зарезали Веру ножом.

У неё осталась дочка Оксана, которая живёт с семьёй в городе Грязи, Липецкой области и не теряет связи с родной тётей Надей Стахеевой.

Надя живёт в Березниках с мужем и сыном-бизнесменом. Надя часто и подолгу общается с автором этих строк, помогает оставить для памяти потомкам как жили, трудились и отдыхали жители «микрорайона Никольщина» бывшего посёлка Дедюхино. Третья дочь Николая Прокопьевича Окулова — Елена вышла замуж, уехала с мужем в Крым, где и прожила все отведённые для неё годы жизни. Иногда, очень редко, приезжала в родное Дедюхино повидаться с сёстрами, их семьями, а также соседями. Четвёртая дочь Окулова — Валентина училась с автором этих строк с 1 по 8 класс. Училась хорошо, отличницей правда не была, являлась заядлой спортсменкой. С самого раннего возраста Валентина гоняла на лыжах, принимала активное участие в различных соревнованиях. Каждый выходной в зимнее время Валя с одноклассниками, живущими по соседству — Леней Федосеевым, Сережей Сабуровым и другими вставали на лыжи и уезжали на Каменскую горку. Она тянулась от Усолья до Пыскора по правому берегу Камы, местами спуски с этой горы очень крутые, но Валентину, как и её спутников это не пугало. Иногда лыжники брали и меня в свою компанию, но я вставала на лыжи, доезжала до Каменской горы, поднималась на неё раз-два, спускалась и всё — заворачивала обратно домой.

Когда началась война, Валентине исполнилось 17 лет. В Ленву эвакуировали завод им. Петровского, на котором изготавливали обойму к гранатам для фронта. Валя устроилась работать на этот завод, как и многие её сверстницы. В это же время молодые девушки часто ходили подбодрить раненых бойцов, проходивших лечение в госпиталях Ленвы и Дедюхино. Уже ближе к окончанию войны Валентина познакомилась с одним из раненых — у него была отнята довольно высоко нога. Завязалась дружба. Парня звали Иван Васильев, родом он из Псковской области. Иван, конечно, влюбился в такую высокую, стройную девушку. Они стали встречаться. Валя не раз приглашала Ивана к себе домой, в Никольщину. Помню, частенько Иван убирал цветы с окна комнаты, раскрывал окно, сам выбирался на подоконник, здоровую ногу спускал с окна, брал в руки балалайку, и так искусно лилась мелодия какой-нибудь знакомой песни, Иван тихонько напевал слова. Частенько пение заканчивал лихими частушками. Такую картину можно было наблюдать не один раз.

Валя, конечно, не могла отвернуться от такого парня. И, когда подошла пора выписки Ивана из госпиталя, Валентина уволилась с работы, они уехали на родину Ивана в Псковскую область. Но, когда добрались до его посёлка, оказалось, что нет ни одного уцелевшего дома, народ живёт в землянках, кругом разруха. Помучились, негде и не на что жить, работать негде. Тогда Ивана с молодой женой пригласила его тётя к себе в Петродворец, Ленинградской области. Когда молодые добрались до тёти, оказалось, что у неё всего лишь маленькая комнатка в коммуналке. Они разделили её большой шторой посередине, втиснули кровать и стали жить-поживать. Иван устроился работать на завод по изготовлению резиновой обуви в Ленинград, а Валя пошла работать бухгалтером гастронома в Петродворце. Всю жизнь Валентина проработала, вплоть до выхода на пенсию, в системе гастронома, дослужилась до главного бухгалтера.

У Вали с Иваном родились две дочери и сын. Постепенно заработали в Петродворце квартиру. Мне в 1978 году довелось побывать в гостях у Валентины. Мужа Ивана к тому времени Валентина уже схоронила, дочерей выдала замуж. Одна дочка жила на Дальнем Востоке, другая в доме рядом с родительской квартирой.

Жила Валентина более чем скромно, в квартире никакой роскоши, обыкновенная старенькая мебель, одежда на ней самая простенькая. Я спросила: «Валя, как же так, ты главбух такой торговой точки, а живёшь совсем не по занимаемой должности?» А Валентина мне в ответ: «Мы, дедюхинские, изворачиваться, хватать не приучены, так и живу на свою скромную зарплату торгового служащего».

Вышли мы с ней на улицу, она указала на виднеющийся вдали лес, и говорит: «В выходной беру корзинку, иду в этот лес, как бывало в Дедюхино, насобираю ягод: чернику или голубику, иду домой, обработаю, а чуть попозже, когда пойдут грибы, в этот же лес хожу за грибами. Так и живу». В этих откровениях вся Валентина, житель Петродворца, уроженка посёлка Дедюхино, города Березники Пермского края. К сожалению, Валентины уже нет в живых.

Последняя дочь Окуловых — Мария, работала швеёй на эвакуированной из Подмосковья швейной фабрике. Она встретила парня из спецпереселенцев, Григория Чуверова. Они полюбили друг друга, поженились, родили и воспитали троих сыновей. Муж Григорий, как специалист по электрооборудованию, был приглашён на строящуюся Яйвинскую ГРЭС, где проработал до пенсии. Григорий с Марией построили в Яйве уютненький скромный домик комната, кухня, прихожая. Разработали огород, продолжали тихую, спокойную жизнь на берегах Яйвы. Давно уже нет Гриши, нет и Марии, нет одного из их сыновей, нет мамы Татьяны Васильевны, которую тоже с собой перевезли из Дедюхино в Яйву. В настоящее время в Яйве живёт и работает заместителем директора Яйвинской ГРЭС их сын, Валентин Григорьевич. Он вместе со своей женой Валентиной лет пять тому назад приезжали в Чашкинский сад-огород повидаться с автором этих строк. Мы говорили о Дедюхино, о семьях Окуловых Николая Прокопьевича и его брата Ильи Прокопьевича. А вот с ответным визитом в Яйву никак не получается, несмотря на настойчивые приглашения.

Песчаные карьеры

В Дедюхино, налево от ул. Красина в сторону Камы, с давних времен располагались огромные залежи «золотого» речного песка, спрос на который до затопления был высоким. Залежи песка приглядели руководители шахт и строители Кизеловского угольного бассейна, и в начале 30-х годов XX века открыли несколько песчаных карьеров:

1. Трест «Кизелшахтстрой» во главе с его начальником Кожушнер Матвеем Исаевичем, позднее начальником карьера стал Кириченко Трофим Трофимович;

2. Карьер треста «Кизелуголь», во главе которого был назначен Невзоров Николай Георгиевич;

3. Карьер Пермского отделения Свердловской железной дороги во главе с прорабом Шумиловым Александром Васильевичем.

От протянутой, уже работающей линии железной дороги, к Дедюхинскому Сользаводу, продлили железнодорожную ветку прямо до песчаных залежей.

Особенно мощное развитие карьеры получили после окончания Великой Отечественной Войны в 1945 году. Песок в эти годы был крайне необходим шахтам Кизеловского угольного бассейна для строительства жилья и объектов соцкультбыта в городах Кизел, Губаха, Углеуральская, Коспаш. Работать сюда пришло немало жителей п. Дедюхино, а в карьер «Кизелшахтстроя» были привезены дополнительно молодые ребята, которые по разным причинам послевоенного времени были ограничены в правах. Карьеры на многие годы прочно обустроились в Дедюхино: приобрели автомашины, лошадей, на острове, отделяющем пески от Камы, построили конторы-избушки, где по ночам хранили инвентарь, а во время смены рабочие могли перекусить, попить чайку, отдохнуть, сыграть партию, другую в шашки.

Кроме грузчиков, штат карьеров дополняли работники таких профессий, как механик, электрик, шофёр, конюх, сторож, уборщица. Ну и, конечно, появились десятник, экспедитор, нормировщик, бухгалтер, счетовод, кассир.

Как только уходила вода после весенних разливов, в карьерах песок в вагоны грузили вручную лопатами. Ежедневно подростки, в основном из Никольщины, лопатами, а кто и просто руками, ногами, подгребали горы песка поближе к железной дороге. За это грузчики расплачивались с ребятнёй не только конфетами и пряниками, но и сигареткой, а чаще самокруткой — наполненный махоркой кусочек газетной бумаги. Редко подростков не привлекало такое «щедрое» угощение. Особенно тянулись помогать грузчикам Никольские подростки Коля Федосеев, Гена Лапаев, мой брат Николай Мальцев и другие мальчишки.

Главными бухгалтерами в карьерах работали в те же годы скромный, обаятельный Горбунов Иван Сергеевич — «Кизелшахтострое», в карьере «Кизелуголь» Мальцева Елизавета Васильевна (автор этих строк). Бухгалтерский баланс и другие формы отчетности отвозили ежемесячно нарочным в Кизел — в тресты «Кизелшахтстрой» и «Кизелуголь».

В карьере железной дороги своей бухгалтерии не было, необходимые для учёта и контроля документы отвозили по мере накопления нарочным в отдел на железной дороге ст. Кизел.

Заработки в карьерах были выше, чем у работников Сользавода — основного Дедюхинского предприятия, поэтому молодежь после службы в армии предпочитала идти работать в Карьер.

Общая численность работающих в карьерах «Кизелшахтстрой» и «Кизелуголь» была в пределах сорока пяти — пятидесяти человек, в карьере железной дороги — человек пятнадцать временных работников. При этом руководитель карьера Шумилов Александр Васильевич, как поставят железнодорожные вагоны, сам обходил Никольщину и приглашал неработающих жителей ближних домов на погрузку вагонов.

Хотя почти ежедневно из карьеров уходили железнодорожные составы, нагруженные песком, запасы его почти не убывали, так как каждую весну немало песка намывало с верховьев Камы.

Через несколько лет после организации карьеров стали заменять ручную погрузку песка на механизированную. В карьеры начали поставлять технику: экскаваторы и бульдозеры. Для обучения работе на машинах организовали курсы, но многие грузчики, особенно из числа пожилых, стали возмущаться. Трудно им, людям с двумя-тремя классами образования, было садиться за книги, познавать премудрости работы с текстом. Первое время даже были случаи, когда бульдозер или экскаватор останавливался из-за частых поломок. Бывало, кто-то из грузчиков подсыпали песок в ходовую часть машины. Ребята-подростки, подгребавшие песок к линии железной дороги, тоже были недовольны: они лишились, хотя и маленьких, но подачек за их услуги.

Первое время даже мне, бухгалтеру, доводилось после звонка из Березников привозить попутно из Кизела какие-либо запчасти то к экскаватору, то к бульдозеру.

Но постепенно все утряслось, грузчики научились управлять механизмами, сдали экзамены, получили права. Коллектив скоро оценил достоинства механизированной погрузки.

Организация досуга работающих в карьере и их семей

В карьере, как и на всех предприятиях и в организациях, избирали свой профсоюзный комитет в составе: председатель, казначей, культмассовая комиссия.

Мне более близка работа по организации досуга коллектива, а также проведения культмассовых мероприятий в карьере «Кизелуголь».

Летом многие желающие в свободное от работы время семьями организованно выезжали загорать и купаться на Чашкинское озеро. Осенью несколько раз коллективно ездили за ягодами, грибами в богатые и доступные близлежащие леса. Весной выделяли лошадь с плугом для вспашки огородов. Ведь тогда в Дедюхиио каждая семья заготавливала на долгую зиму по двести пятьдесят-триста вёдер картофеля, по десять-пятнадцать вёдер свёклы и моркови, по четыре-пять вёдер лука, по двадцать пять-тридцать кочанов капусты и по три-четыре ведра брюквы, кстати, нынче почти забытой культуры.

У каждого хозяина дома в уголке двора имелась так называемая овощная яма, где до весны сохранялись эти запасы. Яма хорошо утеплялась: пространство между двумя крышками обязательно утрамбовывали старыми, отслужившими свой век вещами. При этом не припомню ни одного случая, чтобы воры пробрались к кому-нибудь в яму. Сознательность народа была на высоком уровне, нравы и обычаи передавались из поколения в поколение.

В новогодние дни во второй, нежилой половине Ферулевского дома, где располагалась контора «Кизелуголь», для детей работников карьера устраивали праздники с хороводами, плясками. Рабочие привозили из леса пушистую красавицу ёлку, украшали её, чем могли, насколько хватало фантазии. Ведь в те далёкие времена (1940-50-е годы), страна жила очень скромно, игрушек в магазинах не было видно. Приглашали кого-нибудь из Никольских гармонистов, и начинались гулянья. Ребята поразвитей и побойчее декламировали стихи, становились в круг, брались за руки и пели песни. Шум, гам, веселье долго продолжалось вокруг красавицы ёлки.

На одной из таких ёлок я нарядилась Дедом Морозом, хороводила вместе с детишками, разгулявшись, позвала на пляску своего 3-х годовалого сына Славу. Он упрямился, не подходил, я ему: «Славик, это же я, твоя мама!» Он кричал: «Я знаю, ты моя мама, но ты же Дед Мороз, я его боюсь!». Все смеялись, пробовали уговорить Славу, но сынок так и не подошёл к маме, твердил — «Это же Дед Мороз, я его боюсь!»

Профсоюзные активисты подготовили подарки. Сложили их в пакеты, и в конце вечера вручили каждому ребёнку. Какая радость была на лицах всех малышей, когда они в руках держали подарки Деда Мороза!

Кроме праздничной ёлки для детей, в новогодние дни на первом этаже конторы конюхи ставили свою ёлку. Наряжена она была куда оригинальней общекарьерской ёлки. На этой пушистой красавице, кроме традиционных трёх-четырёх игрушек висела начищенная до блеска упряжка выездной лошадки; мужички умудрялись укрепить на ёлке украшенный по-праздничному хомут, и обязательно маленький шкалик сорокаградусной.

Семья Федосеевых

Самое активное участие в украшении этой ёлки принимал старший конюх Федосеев Николай Михайлович. Он отец большого семейства: двух дочерей и четырёх сыновей. Один из них, Леонид учился со мной в школе с 1-го по 7-й класс. Хорошо учился и был отличным спортсменом.

Леонид (1923 г. р.) и его старший брат Александр (1918 г. р.) погибли на фронте в Великую Отечественную войну. Павел (1920 г. р.) шёл ночью с работы и попал под поезд.

Младший сын Николай (1928 г. р.) не отличался дисциплинированностью и рано ушёл из жизни.

Дочь Зинаида (1925 г. р.) на пенсии, живёт в нашем городе. Муж её Черемисинов Геннадий много лет работал на содовом заводе, избирался заместителем председателя профсоюзного комитета.

Дочь Алевтина (1931 г. р.) долгие годы работала бухгалтером по начислению зарплаты на Березниковском титано-магниевом комбинате, вышла на пенсию, в декабре 2007 года от больного сердца скончалась.

Семья Федосеевых отличалась своим особенным трудолюбием. Они всегда раньше других соседей управлялись весной с огородом, вовремя да ещё не один раз пропалывали грядки, окучивали картофель. Осенью убирали богатый урожай.

Бывало, наша семья только просыпалась, конечно, кроме отца Василия Сергеевича, он с пяти утра на работе, а Пелагея Андреановна, жена Николая Михайловича, уже возвращалась из леса. Она несла непременно на голове то большую корзину грибов, то ягод. Так носили тяжести все дедюхинские женщины.

Венчание в Дедюхино

Шёл 1949 год. В церковь приехали на 5 лошадях с колокольчиками. Отец невесты Николай Федосеев строго наказал кучерам: «Нигде не останавливаться и девок не ронять!». И вот мы, проехав дедюхинскими улочками, оказываемся в Никольщине, откуда родом Зина Федосеева. Миновали чугунную ограду и оказались возле церкви Всех святых. Вход в храм и паперть широкие. Направо лесенка, куда поднимались звонари бить в колокола. В войну их сняли и увезли для нужд фронта. Сбоку, с обеих сторон видны двери, ведущие в церковную ограду. Поднимаемся по трём ступеням и, не забыв перекреститься, заходим в основной храм. Красота, благолепие и снисхождение Божие охватывает гостей. Проходим ещё одну паперть. Справа — вешалки для одежды служителей, а слева — прихожан. Раздеваемся. Сегодня — замечательное событие. Молодые дедюхиицы Геннадий Черемисинов и Зинаида Федосеева венчаются.

В храме просторно, светло и тепло. По бокам расположены шесть хорошо протопленных печей-голландок. Чёрный цвет печей выделяется на белом фоне отштукатуренных и побелённых стен. Спасибо Александру Герасимовичу Белослудцеву с улицы Красина, постарался, сделал ремонт в церкви.

Высокий светловолосый жених Геннадий стоит справа. На нём строгий серый костюм. Геннадий в 18 лет ушёл на фронт. Демобилизовался только в 1947 году. Пришла пора жениться, семью создавать. Слева от него хрупкая, тоненькая невеста в белом шёлковом длинном платье. Воротник стоечка. Сзади на платье много-много пуговичек. Дедюхинская портниха Клава Бабина сшила это платье, а фату на время дали. Молодые стоят рядом, волнуются, священник — отец Павел, проводит обряд венчания. Взору открывается великолепие знакомого с детства храма. На левой стороне женские иконы Божией матери Казанской, Владимирской, Тихвинской, с которой дедюхинцы совершали крестный ход до родника возле Дурино 10 июля. Ведь она спасала от пожаров. Взор наш останавливается на большой, высокой, в человеческий рост, иконе Иверской Божией матери. После затопления Дедюхино эта икона стараниями прихожан окажется в Орлинском храме, а почти спустя 60 лет в Березниковском храме Иоанна Предтечи.

Справа видим мужские иконы. Здесь же на возвышении располагается церковный хор. Руководит им Григорий Агафонович Власов. Певцы, в их числе учительница и супруга регента — Лидия Васильевна, удивительно чистыми голосами вторят священнику. Когда Григорий Агафонович своим зычным голосом поёт: «Жена то убоится своего мужа!», невеста по наказу родителей, три раза топает ногой и говорит про себя: «Не боюсь!». Была такая традиция на венчании. Жена и муж должны не бояться, а любить друг друга. После венчания гости разделились. Многие поехали в дом к жениху. А подругам невесты не полагалось быть там в первый день. Им отец невесты сказал: «Девки, поезжайте к нам в дом и там гуляйте». Девчата забрали с собой Володю Александрова и поехали в Никольщину. Стол уже был накрыт, девушки выпили сладкой бражки и пошло веселье. Володя Александров заиграл на аккордеоне и запел: «Девушки, где вы, тута?». А те ему в ответ: «Тута, тута, моя Марфута!». А когда музыкант уставал играть, а плясать хотелось, девчата пританцовывали и пели: «Топор-рукавица, рукавица и топор. Жена мужа посадила голым задом на забор».

А в это время в другой стороне Дедюхино в доме жениха свадьба пела и плясала, народу много. Молодым кричали: «Горько!» Желали: «Совет да любовь», ряженые ходили от жениха к невесте. Привезли сундук с приданым. А в сундуке матрац, подушки, постельное бельё, самовар, чашки, ложки. Гости веселились три дня. А после этой свадьбы, в любви и согласии прожили вместе Геннадий и Зинаида Черемисиновы 43 года. Двух сыновей воспитали. Старший на БАМе работал, а младший — инженер-программист в Зеленограде.

Да, крепкие и надёжные семьи складывались в Дедюхино.

Заготовки на зиму

Осенью попозднее работящая Пелагея Андреановна много заготавливала калины. Ведь мы, дедюхинцы, а может и все уральцы, очень любили калиновый кисель. От него исходил изумительный, притягательный и вкусный запах, который и сейчас вызывает у меня чувства тоски по такому забытому кушанью. Запах из окон и дверей дома, где готовился в русской печи калиновый кисель, разносился далеко по Никольщине.

Следует напомнить небольшую, но существенную деталь из жизни дедюхинцев. В настоящее время, живя в городских квартирах, мы лишены множества простых удобств. Хранить запасы картошки, овощей, заготовок ягод, грибов, условий нет. Взять уже помянутую калину, которую в сенях своих частных домов хранили навалом на потолках, а целые гроздья прямо с ветками подвешивали на гвоздях в чуланах (это специальные кладовые при домах в неотапливаемых сенях). Зимой, сколько нужно для киселька, приносили на кухню шматок замороженных веток с ягодами, очищали, мыли — вот и все хлопоты. Сразу ставили в корчаге томиться в русскую печь. Утром другого дня доставали готовый калиновый киселёк с неотразимым запахом и вкусом.

Во всех дедюхинских домах обязательно стояла русская печь. В холодные зимы, да и весной и осенью, в промозглую погоду — где ещё лучше можешь согреться и высушить одежду — рабочую гуньку, валенки или бурки, рукавички, как не на русской печи.

Однажды в Госбанке

Когда я работала в Песчаном карьере треста «Кизелуголь», часто доводилось ездить по делам службы на лошадке с кучером Николаем Михайловичем Федосеевым. Вспоминаю такой случай: стою у окна к оператору банка, что на улице Березниковской, а Михалыч с плёткой в руках подходит ко мне и говорит: «Васильевна, оформляй чек, я был у Николы, узнал, что деньги нам дают». Никола — это Николай Андреевич Лучников, управляющий Березниковским Госбанком. А почему Николай Михайлович зашёл запросто к нему в кабинет? Николай Андреевич — уроженец Дедюхино, хотя, выучившись, давно уже перебрался в город, обзавёлся семьёй, жил недалеко от Госбанка. Отец его — Андрей Иванович Лучников, тучный грузный мужчина почтенного возраста. Дом его с усадьбой находился вблизи Камы и железнодорожных путей, ведущих к Сользаводу и песчаным карьерам.

Андрея Ивановича знали все жители Дедюхино. Он рано похоронил свою жену и любил поговорить с теми, кого встречал на улице. Нередко шутил с молодыми девушками: «Напрасно вы, девки, отказываетесь идти за меня замуж, мне ведь недолго жить осталось. Хозяйство у меня добротное: просторный, новый дом, во дворе все постройки для скота, баня, огород ухоженный». Посмеиваясь, говорил одной девчонке: «Останешься богатой вдовой, любой парень на тебя позарится».

Но не сумел Андрей Иванович уговорить ни одну девицу, так и прожил последние годы жизни одиноким, хотя сын Николай Андреевич забирал его часто в город.

Очередная поездка в Госбанк

В одной из поездок в Госбанк, на лошадке с неизменным кучером Николаем Михайловичем Федосеевым, произошёл такой нелепый случай. Дело было зимой 1951–1952 годов перед выборами в Верховный совет СССР. Зима снежная, все пути замело. Для чистки дороги направили бульдозер, но дороги-то, как таковой на самом деле не получилось. Дело в том, что от накатанных повозками и притоптанных ногами пешеходов дорог не осталось и следа, только огромные глыбы, пешком пробраться было очень трудно, а уж ехать на лошадке в кошовке одно мучение, кидает с одной стороны на другую. Передний путь, хотя и с трудом, но преодолели, доехали до банка. Я без задержки оформила все необходимые документы, получила наличные деньги для выплаты зарплаты труженикам карьера и поехали мы с Михайлычем из города до своей конторы в Никольщине.

Здесь надо немного пояснить. В настоящее время законодательством запрещено получать наличные деньги главному бухгалтеру предприятия, но в пятидесятые годы XX века такое разрешалось.

Итак, проехали мы Чуртанское шоссе, Содовый завод, Лёнву, подъезжаем к Дедюхино, и вдруг на очередном снежном ухабе как тряхнёт кошовку. Я вместе с тулупом (закрылась от холода) и портфелем, в котором были не только несколько документов, но и деньги, вывалилась из кошовки. Михайлович, сидевший на месте кучера в передней части кошовки, заметил потерю, наверно, только тогда, когда проехал несколько Дедюхинских улиц. Быстро развернулся и встретил меня, идущую в огромном тулупе поверх своего пальто с портфелем в руках (а портфель то с деньгами), когда я дошла уже до первой улицы.

Доехали, как будто ничего не произошло, до карьерской конторы.

Хорошо, что в пятидесятые годы XX века обстановка в Березниках, включая наше родимое Дедюхино, была спокойная, не было ничего подобного тому, что творится в настоящее время не только в городе, но и по всей России.

Кошовка опрокинулась

Однажды, всё тот же кучер Михайлович повёз меня к поезду Соликамск — Пермь. Дело было ранней осенью, часов в 11 вечера. Михайлович запряг лошадь в двуколочку — такая лёгкая повозка, впереди место для кучера, взади места для двоих пассажиров.

Едем, уже довольно темно, вечер тёплый. Вот-вот будет Бабушкин хутор — три дома на девятом километре, где обычно останавливался поезд на железной дороге от Соликамска до Березников.

Но прежде чем подняться на Бабушкин хутор, предстояло пересечь ручеёк между Чашкинским озером и небольшим разливом в сторону Лёнвы.

Вдруг наша лошадка, молодая и прыткая, испугалась блеска воды, резко рванула, двуколка опрокинулась и упала на землю. Михайлович свалился на меня, двуколка на кучера, а лошадка наша испугалась, стоит, вся дрожит. Михайлович кричит: «Васильевна, вылезай», я ему в ответ — «Ты с меня слезай». Смех и грех. Струхнули, конечно, все трое. Но вскоре Михайлович сумел стряхнуть с себя двуколку, встал, я быстро поднялась, портфель схватила и рванула к поезду, еле успела.

Лошадь убежала

Работая в карьере, сталкивалась с разными курьезными случаями.

Однажды, возвращаюсь поездом из командировки в Кизел, на девятом километре дороги от Березников на Соликамск, меня должны были встретить на лошадке. Зима, холодно, смотрю в окно из вагона — хорошо, лошадка с розвальнями стоит, рядом кучер, молодой паренёк лет 15-16-ти, Боря Иванов, на нем накинут тулуп из овечьего меха. Это просторная, тёплая одежда.

Беру портфель с документами и иду спокойно к выходу из вагона. Поезд остановился. Я спрыгнула с подножки и не пойму в чем дело. Кучер в тулупе с плёткой в руках стоит, а лошадки с розвальнями нет. Спрашиваю: «Боря, что случилось?» Иванов отвечает скороговоркой — «Поезд подъезжал, да как громко свистнул, лошадь испугалась, сорвалась с места и убежала по дороге. Берите тулуп, холодно очень, оденьте его, да и пойдём пешком». «Боря, — говорю я ему — ты сам иди в тулупе, я пешком-то не замёрзну».

Ну и пошли мы с Борей по дорожке к нашей Никольщине. Минут через 25–30 подходим до первого Дедюхинского дома, смотрим, а лошадка наша стоит, застопорило вожжами, которые попали под полозья саней. Заулыбались и я и Боря, вытащили вожжи, забрались в розвальни, и как ни в чем не бывало, доехали до конторы.