Дело о полку Игореве

«Зал, где очищаются мысли», 21-й день восьмого месяца, первица, день

— Нет, драг еч, нет! Ты смотришь на меч, а надо смотреть на противника, — Баг недовольно покачал головой. — Я понимаю, что никакого противника нет, но ты представь себе, что он — есть, сосредоточься на нем.

— Право слово, господин Оуянцев, да забудьте вы о мече! Вообще забудьте! Нет меча! Меч — продолжение вашей руки, продолжение вашей мысли… Гм… Вот тут я не уверен. Милейший господин Лобо, а у вас много мыслей в голове, когда вы берете меч в руки по серьезному поводу? — Нихонец Люлю поскреб нарочито невыбритую щеку в сомнении. — У меня так их вовсе не остается: рублю всех в капусту. Какие тут, к чертям, мысли?

— Вы правы. Мысли надобно изгнать. Пустота и холод…

Богдан облегченно вздохнул, глянул на наставников и осторожно, чтобы они не заметили, опустил меч, а потом отер пот.

Все четверо — Баг, Богдан, нихонец Люлю и Сэмивэл Дэдлиб — пребывали в тренировочном «Зале, где очищаются мысли», что на улице Малых Лошадей, в пяти домах от харчевни «Алаверды» и по соседству с апартаментами Бага. Для честного человекоохранителя это было весьма удобно, и при выборе жилища данное обстоятельство сыграло едва ли не решающую роль. Время — жизнь… Покинув Галицкого и по-прежнему не застав дома ни сюцая, ни Судьи Ди, снедаемый смутной тревогой и жаждой деятельности, не в силах справиться с томительной необходимостью ждать результатов проводимых научниками исследований и просмотра документов и файлов соборных бояр — покойного и спятившего, Баг предложил минфа посетить сей тренировочный зал, дабы сбросить нервное напряжение и дать расслабление хотя бы телу. Богдан стал было отнекиваться: он почти не владел ни искусством меча, ни мастерством кулачного поединка, да и настроение было у него, мягко говоря, не самое подходящее. Скакать и кувыркаться, подобно неразумным хайнаньским макакам, в ту пору, когда в столице происходят столь странные и грозные события, казалось ему верхом несообразности.

Однако когда Баг, потыкав пальцем в кнопочки телефонной трубки, связался с нихонским князем Люлю и спросил его, а отчего бы, коль они собирались этим заняться в ближайшие дни, не пофехтовать прямо сейчас, и гокэ с поразительной готовностью согласился, словно только звонка Бага и ждал, — Богдан понял, что ему кулаками махать, кажется, не придется, заинтересовался и отправился вместе с другом.

И поступил совершенно правильно: ему открылось очень поучительное зрелище.

В «Зале, где очищаются мысли» их встретил хозяин — невысокого роста преждерожденный, сложения настолько могучего, что он казался квадратным, чем-то внешне неуловимо похожий на Багатура Лобо — такой же бесстрастный, черноволосый, исполненный внутренней уверенности. Баг приветствовал его почтительным поклоном, назвал «шифу Боло» и испросил позволения немного поупражняться в зале. Боло отвечал сообразным поклоном, произнес, что он будет только рад, и сделал широкий приглашающий жест. Нихонец Люлю поклонился Боло прямо, всем корпусом — на нихонский манер — и назвал его на свой лад сэнсэем; хозяин вернул поклон и протестующе взмахнул руками, однако видно было, что такое обращение ему знакомо и вполне приятно. Неизменно маячивший за плечом Люлю Дэдлиб прикоснулся к шляпе двумя пальцами и расплылся в улыбке. Боло в ответ тоже показал, какие у него неплохие — крупные и белые — зубы.

Потом выяснилось, что в зал нельзя входить в уличной одежде, а нужно сменить ее на приличествующие этому месту легкие тренировочные порты и сильно укороченные халаты; что ж, еще великий Учитель Конфуций писал в двадцать второй главе «Суждений и бесед»: «Благородный муж не несет в чужой храм поминальные таблички своих предков». Богдан оглянулся на Дэдлиба и, увидев в его взгляде одобрение, отправился со всеми переодеваться.

Безмолвные и вежливые прислужники тут же выдали ему легкий серый халат и такие же короткие порты; Богдан повязал широкий кушак и глянул на себя в зеркало: перед ним предстал высокий, хотя и — что греха таить — несколько нескладный молодец со встрепанными волосами и в как-то сразу покосившихся очках; тонкие ноги до крайности неавторитетно торчали из куцых штанин. «Посмотрела бы сейчас на меня Жанна», — с усмешкой подумал минфа и вслед за Дэдлибом, который не пожелал расстаться со шляпой, как был босиком отправился в зал. Люлю тем временем рассказывал Багу о том, как они вчера определяли друга Юлли в москитовскую лечебницу «Тысяча лет здоровья» и какое замечательное впечатление оная лечебница на них на всех произвела; минфа не особенно вслушивался, озабоченный тем, чтобы правильно повязать непривычный пояс. Внезапно он понял, что уж пять минут как не думает о боярах-прыгунах и о Галицком; «Зал, где очищаются мысли» определенно отвечал своему названию.

Они вошли в простое квадратное помещение с широкими окнами, дающими достаточно света, с алтарем, где перед раскрашенной глиняной фигуркой великого полководца древности Гуань Юя курились сандаловые палочки, и стойками с разнообразным холодным оружием — Богдан такого в жизни не видел, — протянувшимися вдоль стен. По бокам от входа были предусмотрены две низкие деревянные скамеечки, и Дэдлиб уверенно направился к одной, уселся в середину, откинулся на стену и, сдвинув шляпу на лоб, вытянул босые ноги. Богдан скромно присел рядом.

Баг и Люлю тем временем вышли в центр, встали друг против друга на отполированном бесчисленными пятками деревянном полу — не было видно ни единой щелочки — и склонились в поклоне. Хозяин по имени Боло застыл в дверях, наблюдая за ними с улыбкой.

Дальше Богдан понял не все. Даже, пожалуй, почти ничего не понял. Некоторое время нихонец и Баг медленно ходили какими-то странными кругами, буравя друг друга внимательными взглядами; их руки и ноги совершали осторожные, согласованные движения, красивые какой-то особой бесстрастной и цепкой красотой; время от времени вперед плавно выдвигались кисти рук с причудливо сложенными пальцами, вес тела тягуче переносился с одной ноги на другую, иногда пятки совершали таинственные, какие-то обособленные движения, будто желая продавить дерево пола насквозь, — этому не было конца.

Потом нихонец с короткими воплями «а-та!», «а-та!», «а-та!» вдруг бросился на Бага, сопровождая каждый вопль ударом кулака; но там, где пролетали кулаки, Бага уже не оказывалось. Он каким-то чудом пропустил Люлю мимо, да к тому же непонятно как успел зацепить его левую руку: Люлю стремглав совершил вокруг Бага крутой поворот — непонятно, своей волей или нет, а за это время Баг завладел его рукой основательно; дальше же последовало нечто уж совсем неуловимое взгляду, в результате чего нихонский князь перевернулся в воздухе и полетел спиной в пол. Богдан внутренне сжался, представляя силу удара о дерево плашмя со всего размаху… но Люлю взмахнул ногами, как геликоптер пропеллером, мячиком отскочил от пола и опять оказался на ногах. В воздухе повисло его «эйтс-с-с-с-с…». После чего очень довольные противники снова поклонились друг другу и подошли к стойке с оружием; стало еще интереснее.

Конечно, Богдан уже имел пару случаев убедиться в том, что его друг Багатур Лобо неплохо владеет мечом; честно говоря, с точки зрения Богдана, человека столь же далекого от мечей, сколь Ханбалык далек от Александрии, Баг владел мечом просто виртуозно — на языке у минфа порой почему-то вертелось «Гендель меча». Но зрелище двух противников, равно хорошо управляющихся с любым встречающимся на стойках «Зала» оружием, оказалось поистине очищающим мысли. В нем не было ничего от скучных, конца-краю не имеющих спортивных соревнований, показы коих по телевидению Богдан нипочем не смотрел; напротив, это был чарующий стальной балет, отточенный танец двух грозных бойцов, ни один из которых не мог одолеть другого и потому в тщетной попытке добиться преобладания то и дело хватался за новое оружие, надеясь, что соперник не так хорош с ним, как с предыдущим. Иногда противники сшибались в центре, звеня клинками, но чаще противуборство ограничивалось немногими предшествующими схватке движениями и одним-двумя пробными ударами; после этого Люлю и Багу, видимо, все становилось ясно, и они шли менять свои боевые снасти, частенько — весьма жуткие с виду.

Так было перепробовано все, и нихонец снова взялся за прямой меч; Баг согласно кивнул.

Богдан смотрел как зачарованный. Мысли очищались.

Люлю встал в низкую стойку — на широко расставленных ногах и держа меч двумя руками лезвием вверх слева от груди. Баг сначала стоял просто — расставив нешироко ноги и опустив левую руку с мечом к полу, но, увидев стойку Люлю, мгновенно перебросил меч в правую: узкая полоса стали, сверкнув на летящем в окна полуденном солнце, описала что-то вроде восьмерки; оружие скрылось за спиной Бага, а левая рука вытянулась в сторону Люлю.

Вдруг Люлю посмотрел прямо на Богдана и улыбнулся: тот и сам не заметил, как встал и теперь совершенно машинально пытался скопировать стойку нихонца.

— А что, господин Лобо, — спросил Люлю, все так же стоя на полусогнутых ногах, — ваш коллега, я вижу, тоже не чужд фехтования? А, господин Оуянцев?

— Нет, что вы! Я чужд, чужд! — Богдан пришел в себя и даже покраснел. — Я совершенно не умею… Когда я учился, нам преподавали, но… с тех пор я все забыл.

— Да что вы? — искренне изумился нихонец, выпрямляясь. — Вот уж никогда не поверю! Неужели это правда?! Может быть, вам случалось когда-нибудь научиться, а потом разучиться плавать? Господин Лобо, как же это так — отчего милейший господин Оуянцев до сих пор не владеет мечом в должной мере?

— И правда, еч, — Баг улыбнулся, — что ты скромничаешь? Давай-ка, выходи к нам, выходи.

Богдан неуверенно оглянулся на Дэдлиба; Сэмивэл продемонстрировал, как широко он умеет улыбаться, и показал Богдану большой палец: иди, мол!

«Пропал!» — обреченно понял Богдан, когда Люлю и Баг, не найдя, видимо, изъянов в подготовке друг друга, с нерастраченной рьяностью взялись за него: установили в правильную стойку — «не так широко ноги, еч», вставили в руки меч, причем Люлю долго растолковывал Богдану, как правильно обхватывать рукоять меча: «а этот пальчик сюда-а-а-а», и предложили нанести несколько ударов по воображаемому противнику.

Богдан и нанес.

От души.

Очки, правда, чуть не слетели с носа после третьего взмаха.

«По-моему, просто отлично», — оценил он себя, но на лицах мучителей отражались какие угодно чувства, кроме одобрения.

— М-да, — задумчиво произнес Люлю, внимательно разглядывая смущенного Богдана, — у господина Оуянцева огромный потенциал, огромный!

— Но нераскрытый, — уточнил Баг, — пока не раскрытый потенциал.

— Что ж, — вздохнул нихонец, — будем раскрывать…

И они принялись раскрывать этот самый потенциал с таким усердием, что вскоре Богдан уже исходил по́том и даже вспомнил о Галицком.

Тут наставники и запнулись: зашел разговор о том, как нужно изгонять мысли и до какой степени это способствует правильному нанесению удара. Оба были согласны с тем, что мысли только мешают, но расходились в способе их изгнания.

Богдан увидел, что о нем на некоторое время забыли, тихонечко отошел в сторонку, прислонил к стенке сделавшийся отчаянно тяжелым меч и с облегчением сел на прежнее место, рядом с Дэдлибом.

Дэдлиб, меланхолически перемалывая челюстями жевательную резинку, пуще надвинул шляпу на лоб, так что кончик носа едва не коснулся полей, и заметил небрежно:

— Это все хорошо, конечно, но… — Он усмехнулся. — Господин Сю, вы знаете, любой самый громадный парень, дай вы ему со всей силы по коленной чашечке, падает наземь как подкошенный. — Богдан посмотрел на него с недоумением. — Точно, — широко улыбнулся Дэдлиб. — Поверьте моему опыту, господин Сю. Так и есть. Главное — успеть первым.

«Все же западные варвары какие-то очень кровожадные, — подумал Богдан. — Хотя это можно понять: им приходится существовать в условиях постоянного общественного неспокойствия… они это зовут здоровой конкуренцией. Так что умение первым дать в коленную чашечку легко может стать одним из основных условий выживания и успеха. А потому — и одной из основных добродетелей… Бедные…» — И Богдан посмотрел на Дэдлиба с участливым пониманием.

Но тот истолковал его взгляд по-своему.

— А еще лучше… — Он прицелился в Гуань Юя указательным пальцем. — Ба-бах! И готово.

Люлю и Баг меж тем, кажется, пришли к согласию и огляделись в поисках ученика.

— Нет-нет, — помотал головой Богдан со своей скамейки. — Достаточно. Я уже многое понял.

— Всегда буду рад видеть вас в моем зале, драгоценный преждерожденный, — внезапно прогудел над ухом Боло; Богдан даже вздрогнул. — Приходите в любое время.

…Богдан расставался с тренировочным халатом, испытывая смешанные чувства: с одной стороны, такая одежда была сугубо чужда его образу мыслей и вообще самой его жизни; с другой — сегодня в зале он, бестолково взмахивая мечом, испытал весьма особые, новые ощущения, с которыми не хотелось расставаться так же легко, как с халатом. Странно: хотелось их испытать сызнова… Тут было о чем поразмыслить. Гокэ уж удалились в душевую, в приоткрытую дверь слышались их веселые голоса и шум воды, а разоблаченный до полного естества Баг, с порога заметив, что Богдан застыл в задумчивости, понимающе хмыкнул и тоже скрылся в душе.

Распрощались на улице перед входом; день был в разгаре. Богдан, наблюдая, как его напарник и оба симпатичных гостя страны раскланиваются, сияя неподдельной приветливостью и отнюдь не церемонной, вполне искренней уважительностью, подумал, что подобные мучительные с виду мероприятия, видимо, полезны не только для закалки тела и развития его боевых способностей, и даже не только для очищения духа от неподобающей благородному мужу суетной нервности, но — странно подумать — для укрепления дружбы. Он готов был бы поклясться, что из тренировочного зала Баг и Люлю выходят, став куда ближе друг другу, нежели были пару часов назад.

И Богдана совершенно не удивило, что прощание завершилось разговором о следующей встрече.

— Ну что же, милейший господин Лобо, — заговорил нихонский князь Люлю, — мне думается, уж теперь-то мы точно можем наконец пропустить с вами по стаканчику, а? То есть не прямо сейчас, а вообще. В конце концов вы с Дэдлибом чуть не коллеги, и вам с ним тоже, я думаю, найдется о чем поговорить…

Богдан терпеливо стоял рядом, чувствуя, как возбуждение и какой-никакой, а все ж таки прилив сил, охватившие его в зале, уходят — и на смену им в мышцы болезненно вливается густой, вязкий свинец.

— Почту за честь, — сдержанно кивнул Баг.

— Как раз перед отъездом… — подал голос Дэдлиб, извлекая из портсигара длинную черную сигару. — Не желаете? — Богдан и Баг не желали. — Так вот, перед отъездом в эту вашу Ордусь у меня было одно весьма любопытное дельце. Не могу сказать, что я доволен результатом. Забавное, надо признаться, дельце. Вам будет любопытно услышать…

— Боюсь, в ближайшие дни нам будет некогда, — отвечал Баг. — Мы с напарником как раз сейчас ведем тоже вполне головоломное расследование…

— Как интересно! — сверкнув зубами, восхитился Люлю. — Оно не принадлежит к разряду государственных тайн?

— Да вот пока не знаю. — Баг честно развел руками.

— У нас с Дэдлибом ба-альшой опыт насчет государственных тайн! Правда, Сэм? Ну, не ордусских, разумеется, а наших. Мы вообще дико государственные люди. Сэма вообще хлебом не корми, а дай подумать о судьбах своей страны… Так что слово за слово — глядишь, и выйдет обоюдная польза, а? В общем, надо чаще встречаться, милейший господин Лобо!

«Подозрительный интерес. Неспроста он это», — подумал Богдан; но мысль была какая-то вялая и бесцветная. Проплыла снулой рыбой и тут же перевернулась бледным, неубедительным брюхом кверху. Как-то не укладывалось в голове, что человек, который только что говорил: «пальчик вот сюда-а-а…» и вообще виртуозно и донельзя дружелюбно махал смертоубойными продуктами кузнечного дела у тебя и у твоего испытанного друга под самым носом, может тут же кривить душой.

Потом нихонец и его спутник направились в сторону улицы Больших Лошадей, а Баг и Богдан — к Проспекту Всеобъемлющего Спокойствия, где у дома Бага остался его цзипучэ.

— Знаешь, еч, — каким-то просветленным голосом проговорил Баг, — ни один разговор не заменит такого вот свидания в тренировочном зале. За эти два часа я узнал преждерожденного Люлю гораздо ближе. Прекрасный боец, прекрасный!

Богдан поглядел на друга.

— Спасибо тебе, еч, — сказал он, поправляя шапку на еще влажных после душа волосах, — спасибо.

— За что? — Баг уже протянул было руку к дверце повозки.

— Что привел меня сюда, — отвечал Богдан. — Это было очень… поучительно.

— Что ты, еч, — Баг повернулся к нему с широкой улыбкой. — Не стоит! Я рад, что… — Он осекся: откуда-то сверху раздался трубный кошачий рев.

Апартаменты Багатура Лобо, 21-й день восьмого месяца, первица, день

На столе — небольшая пластиковая банка, закрытая плотной крышкой с маленькими отверстиями для воздуха. На крышке — полукруглая пластиковая ручка. Довольно длинная ручка. Внутри почти доверху — вода.

В воде, упершись в стену, плавно извивается в бесконечном стремлении куда-то плыть непонятная розовая лента, украшенная равномерными темными поперечными полосками.

— Гм… — пробормотал Богдан и ткнул пальцем в прозрачную стенку банки. На розовую ленту это не произвело впечатления: она продолжала куда-то скользить с поразительным упорством.

В комнате появился Баг с красным махровым полотенцем в руках; из полотенца торчала всклокоченная морда Судьи Ди: зеленые глаза демонически сверкали, длинные усы стояли дыбом. Кот взглянул на Богдана и банку с розовым существом, плывущим в бесконечность, и издал резкий, богатый чувствами мяв.

— Сейчас, сейчас, хвостатый преждерожденный! — Баг опустил кота на пол и убрал полотенце. Судья Ди яростно дернул хвостом, и умильно наклонившийся к нему Богдан вздрогнул: лицо ему словно окатили из деревенского водораспылителя; кот внимательно посмотрел на Бага, тщательно встряхнул правой лапой, а потом принялся ее вылизывать.

— Я его вымыл, — сообщил Баг, — ибо приятель мой был неимоверно грязен. Интересно, где он шлялся?

— А что сюцай? — спросил Богдан. — Он дома?

— На звонки в дверь по-прежнему никто не отвечает, — развел руками Баг.

— Все это очень странно, — пробормотал Богдан. — Ты не находишь?

— Еще как нахожу. Не просто странно. Подозрительно.

Судья Ди закончил с передними лапами, плюхнулся на ковер и переключился на задние.

— Как я тебя запачкал… — покачал головой Баг, ехидно глядя на него.

Кот был найден на террасе Баговой квартиры; собственно, кто кого нашел — вопрос оставался открытым. Ибо Судья Ди, вне всякого сомнения, полагал, что это он нашел Бага, и никак иначе, ведь именно он с риском свалиться высунулся за ограду террасы, разглядел внизу хозяина и подал ему недвусмысленный звуковой сигнал, благодаря которому Баг, а за ним и Богдан задрали головы и стали всматриваться вверх, где и увидели-таки ярко-рыжую морду. «Котик… — пробормотал Богдан. — Еч, ты же говорил, что он ушел неведомо куда?» Вместо ответа Баг устремился к лифту. Богдан с трудом поспевал следом.

Судья Ди сидел на террасе перед закрытой дверью; шерсть его свалялась и висела какими-то неопрятными клочьями, но выглядел он спокойным и даже, скорее, довольным. Ровно морской волк после шторма: мол, потрясло изрядно, чуть всю душу не вывернуло, что и говорить, — зато какая романтика, три якоря мне туда и туда…

А рядом с Судьей лежала на боку эта самая банка; из дырочек в крышке неторопливо сочились прозрачные капли, а внутри извивалось нечто длинное, розовое и весьма омерзительное.

— И что сие значит? — Баг сложил полотенце и приблизился к Богдану и к банке. — Как думаешь, еч? — Богдан не ответил. — Судья Ди, где ты это взял?

Кот безмолвствовал, вылизываясь.

— Я бы сказал, что это очень похоже на пиявку, — с некоторым сомнением в голосе наконец отозвался Богдан. — Но для пиявки она очень, ну очень странная.

— Да… — протянул Баг, вглядываясь в розовое существо. — Здоровенная. У нас не водится. Такая как тяпнет…

— Драг еч, пиявки не бывают такого цвета! Где ты видел розовых пиявок, да еще с полосками?

— Ну, полоски, положим, у пиявок бывают… — Баг поднял банку и потряс ее. Розовая лента на мгновение сбилась с направления и ритма, а потом сориентировалась и поплыла с усиленной энергией. — Но наши пиявки — они черные, и на них более светлые полоски, а когда они крови насосутся, полоски становятся заметнее. — Баг поставил банку обратно на стол. — Определенно пиявка: видишь, у нее присоска на… гм… голове?

— На конце, — веско уточнил Богдан. У него отчаянно болели потянутые непривычными движениями мышцы, и потому мыслил он на редкость парадоксально. Баг покосился на него, но от комментариев воздержался. Судья Ди завершил мероприятия по первичному наведению чистоты и, подойдя к напарникам, привлек к себе внимание вполне привычным «мрр».

— А! Сейчас-сейчас, извини, хвостатый еч. — Баг скрылся в кухне. Хлопнул холодильник. Потом пробка. Потом зажурчало.

Появился Баг и поставил перед котом пиалу, до краев полную пивом.

— Прошу!

Кот степенно приблизился и начал лакать напиток.

— Не поверишь, еч… — заметил Баг, с симпатией глядя на Судью. — Пьет только «Великую Ордусь». — Он достал сигарету и щелкнул зажигалкой. — Нет-нет, про сигареты мы с тобой уговорились раз и навсегда! И не думай даже! — Он погрозил пальцем заинтересованно поднявшему морду коту. Кот слизнул стекавшую по носу каплю и вернулся к пиву.

— Э-э-э… — в изумлении широко открыл глаза Богдан, — и часто у вас… вот так? — Он указал на кота, как ни в чем не бывало лакающего пиво.

— Каждый вечер. Но сейчас хоть и день, ты же понимаешь, еч, животное переволновалось…

Богдан только руками всплеснул.

— Ладно, еч. То, что ты спаиваешь котика, это ваше с ним дело. — Судья Ди оторвался от пива и внимательно взглянул на Богдана. Потом демонстративно зевнул во всю пасть. — Хорошо, не будем об этом, — примирительно сказал коту Богдан. — В конце концов… Да! Итак, что мы имеем? Самонашедшегося кота, а также малопонятную, но вполне живую тварь в баночке. Которую этот кот сюда притащил на…

— На шее, — уверенно предположил Баг, а когда Богдан удивленно посмотрел на него, добавил: — Наверное, просунул голову в ручку, и банка всю дорогу болталась у него на шее. Очень аккуратно нес… Драг еч, может, ты тоже пива хочешь?

— Нет, спасибо.

— Напрасно отказываешься. Мускулы сразу отмякнут, страдать перестанешь…

— Еще Конфуций говорил, что страдания облагораживают благородного мужа.

— Детские — нет.

— Все равно в такую рань я пить алкоголь не буду. Лучше смерть. Мы все и так уже до… до розовых пиявок с твоим котом допились…

— Ты же трезвый совсем!

— Вы оба на меня дышите, ты это учитывай!

— Сейчас перестанем. Эй, хвостатый преждерожденный! Будь так снисходителен, перестань дышать в присутствии благородного минфа!

Кот безо всякого почтения покосился на Богдана и едва заметно дернул кончиком хвоста.

— Понятно… — пробормотал Богдан. — Хорошо. Ты мне вот что скажи: ты уверен, что он настолько разумен? То есть я понимаю, что он разумен — но настолько? Может, кто-то ему помог навесить банку на шею?

— Все может быть, драг еч. Я же говорю: очень подозрительно. Но кот умный. Ты же видишь, — Баг гордо указал на Судью Ди, который с чувством выполненного долга аккуратно вылизывал опустевшую пиалу.

— М-да… Не буду я говорить, что я вижу. Нашелся кот — и ладно… И все же, Баг. Сюцай и кот ведь не разлучались? Нет. Сюцай и кот пропали? Да. Потом кот возвращается, проблудив сутки невесть где, весь грязный и с неким сосудом на шее. В сосуде — загадочное животное. Не логично ли будет предположить, — Богдан старался не шевелиться в кресле, а если не шевелиться, руки-ноги почти не болели и логичному мышлению не препятствовали, — что это сюцай его отправил к нам с данным животным? Причем — сам будучи по каким-то причинам не в состоянии его нам принести?

— Логично, логично… — проворчал Баг. — Драг еч, мне эта мысль уже полчаса мозги сверлит. Только я это проще формулирую.

— Как?

Баг покрутил головой:

— С Елюем что-то случилось, и это «что-то» как-то связано с такими вот пиявицами. И единственный способ, которым сюцай смог дать мне об этом знать, — вот он, способ, сидит, пиво переваривает… А толку чуть. Все равно непонятно, что делать.

— При чем тут пиявки? — пробормотал Богдан. — Ерунда какая-то… Но факт есть факт: Елюй исчез. Извини, конечно, это твой сосед, а не мой, так что тебе виднее… но тебе не кажется, что пора давать его в розыск?

— Если не появится и в эту ночь, то… — неопределенно пробормотал Баг. — Хотя знаешь… если тут серьезное что-то, надо самим сначала разобраться. Спугнем…

— Кого?

— Понятия не имею. Пиявок.

Они помолчали, глядя на банку, в коей неутомимо пыталась плыть сквозь прозрачный пластик розовая нечисть.

— Знаешь, Богдан, — решительно проговорил Баг, — нам все равно к научникам пора наведаться. Возьму-ка я эту розовую тварь с собой. Прер Чу наверняка скажет нам о ней что-нибудь умное.

— К научникам… — простонал Богдан. — Да, пора… Но это же надо шевелиться…

— Может, тебя отнести до повозки? — ядовито спросил Баг.

— Хорошо бы, — с мукой отозвался Богдан и приступил к трудному делу вставания.

Управление внешней охраны, 21-й день восьмого месяца, первица, после пяти

Кабинет главного следознатца Управления Антона Ивановича Чу напоминал келью даоса-алхимика. В полумраке внушительно возносились к потолку высокие стеллажи, уставленные разнообразными приборами, пробирными стойками, коробками с краткими надписями, понятными, вероятно, лишь самому следознатцу; отдельно стояли три застекленных шкапа, в коих строгими рядами теснились красные папки. Посреди всего этого великолепия помещался обширный стол, увенчанный средоточием таинств: могучим компьютером, к системному блоку которого тугой паутиной сходились бесчисленные проводки от потребных в научных изысканиях разнообразных устройств, громоздившихся по углам. Над столом нависала яркая лампа на суставчатой ножке; ножку и лампу покрывал слой разноцветных самоклеющихся бумажек со всякими записями, а под лампой блестела ухоженная лысина хозяина, сосредоточенно изучавшего что-то мелкое через сильное увеличительное стекло.

— Драг прер Чу! — позвал Баг, приближаясь к столу.

Антон Чу оторвался от своего занятия, вскинул глаза, выхватил из-за уха легкомысленно торчащий карандаш и встал.

— Драгоценный преждерожденный Лобо, драгоценный преждерожденный Оуянцев-Сю. — Он отвесил вошедшим сообразный поклон. — Рад вас приветствовать.

— Добрый день, драг прер Чу, — улыбнулся Богдан. — Думаю, мы можем отбросить излишние церемонии.

Дружелюбие и непринужденность давались Богдану с трудом: мышцы ног категорически отказывались служить. Ноги эти, казалось, не так давно кто-то пытался открутить от места, откуда они растут, и только по лености оставил недооткрученными. Переставлять их приходилось чуть ли не вручную. Во всяком случае, у Богдана появилось ощущение, что для каждого шага ему приходится затаскивать ногу вверх усилиями всех имеющихся в теле мускулов, начиная с расположенных в области подмышек, а может, даже ушей. Со времен Александрийского Великого училища, где и впрямь учили основным телесным навыкам, Богдан не испытывал столь мучительных и нелепых страданий. И потому, когда достойный минфа вслед за другом перемещался от двери к столу следознатца, приветливая мина его на какой-то миг стала несколько жалкой.

Антон Чу еще раз коротко поклонился.

— Я разумею, — начал следознатец, — драг ечей интересуют результаты научных разборов вещественных свидетельств с Моикэ и с Больших Капиталов? Так вот… — Чу ткнул пальцем в клавиатуру своего компьютера. — По существу ничего прибавить к первоначальному не могу, за исключением, пожалуй, того, что на Больших Капиталов на пепельнице с окурками обнаружены пальцевые отпечатки не только хозяев, но и третьего лица. Сличение данных отпечатков с имеющейся в нашем распоряжении картотекой со всей очевидностью указывает на то, что это третье лицо…

— Соборный боярин Галицкий, — мягко вставил Богдан. — Это мы уже знаем.

— А! — Антон Чу потеребил кончик носа. — Что ж… Тогда, кроме этого, могу сообщить вам, что разбор обгорелых остатков из камина на Моикэ со всей определенностью указывает на то, что это была книга.

— Что за книга? — подобрался Баг.

— Увы! Нам удалось прочесть лишь три буквы с обложки: хорошая вытяжка у боярского камина, споро горело, видимо, хозяин недавно озаботился прочисткой трубы! Эти буквы: «в» и «о», потом пробел и опять «о», после которого пробел. Это все. Даже фотографирование в ультрафиолете не дало большего. Вот, изволите ли видеть… — Он прошелся пальцами по клавиатуре, и из ближайшего принтера пополз лист бумаги. Протянул Багу.

— Негусто… — задумчиво пробормотал тот, с укоризной глядя на невразумительное «во о». Богдан хмуро теребил нижнюю губу.

— Снова увы! — Антон Чу развел руками. — Быть может, что-то даст разбор документов и файлов… аннотированный подробный список закончили составлять полчаса назад. Но, на первый взгляд, и там нет ничего такого, что обращало бы на себя особое внимание. То есть там много важного — но все это материалы, прямо относящиеся до работы боярина в Соборе.

— Ладно, благодарю вас, драг прер Чу. Что-нибудь еще не… не всплывало?

Следознатец развел руками.

— Разве что… За четверть часа до вашего яшмового появления мне позвонил прер еч Сыма и сообщил, что хотел бы зайти. Ему что-то хочется обсудить со мной, но что именно — по телефону он говорить не стал.

— Когда он собирался быть?

— Мы договорились к восьми…

— Это касается состояния прера ад-Дина?

— Еч Сыма ничего не уточнил.

— Интересно… — протянул Баг. — Что же, надеюсь, вы оба своевременно будете извещать нас с ечем Оуянцевым…

— Разумеется! Но ведь нести к вам каждую мелочь, каждое предварительное соображение — тоже нелепо, согласитесь. У вас своих дел по горло…

— Это точно.

— Я полагаю, что прер еч Сыма, если бы имел что сказать определенного, сразу звонил бы не мне, а вам.

Баг кивнул и повернулся было к двери.

— Ах да! — Он вытащил из-за пазухи банку с ручкой; неведомое розовое существо оставило свое стремление уплыть и теперь просто висело вдоль стенки, присосавшись к стеклу почти под самой крышкой. Баг водрузил банку на свободный угол стола. — Что бы это было такое, прер Чу, а?

Антон Чу осторожно взял банку и поднес ее поближе к лампе, всмотрелся.

— О! — Следознатец поднял на напарников вытаращенные глаза. — О! — повторил он с громадным удивлением. — Где вы это взяли?!

— Да, собственно… — пробормотал Баг. — Это подарок.

— От кого? — Взметнувшиеся на середину лба брови изумленного до глубины души следознатца так и не могли пока вернуться на место.

— Если б знать…

Чу, разглядывая розовое существо, медленно, сосредоточенно вертел банку так и этак. Взялся за увеличительное стекло.

— Я не специалист, но, по-моему, это неизвестный науке вид…

В кармане ветровки Богдана курлыкнул телефон.

— Извините, ечи, — сказал Богдан и неуклюже отошел в сторонку, на ходу доставая трубку натруженной рукой. — Оуянцев-Сю слушает.

И тут же вздрогнул, потому что в трубке отчетливо послышался голос боярина-осназовца Галицкого.

— Добрый вечер, Богдан Рухович.

— Добрый вечер, Даниил Казимирович… — выжидательно ответил Богдан.

— Я оценил ваш такт. Вы не потребовали с меня никаких обещаний о невыезде и неразглашении… и даже не оставили своего телефона на случай, если мне что-то захочется вам сказать.

— Вы были так взволнованы и расстроены…

— Благодарю вас за предупредительность и отвечаю вам тем же. Я действительно был очень взволнован и говорил, простите, больше о себе, чем о… во всяком случае, не меньше. А вас ведь интересуют не мои переживания, а факты.

— И то, и другое, драгоценный Даниил Казимирович. И то и другое.

— Я нынче утром не упомянул об одном пустяке. А вам это может оказаться важным, я ведь не знаю всех сопутствующих обстоятельств…

Сердце Богдана забилось быстрей.

— Я внимательно слушаю вас, драг прер еч.

— Где-то уже к концу нашего разговора с Гийасом, к самому концу… Он, явно уже некоторое время не слушая меня, вдруг бросился к книжному шкапу, откуда-то из глубины, основательно порывшись, достал книгу и побежал обратно ко мне. «Вот прочти! — кричал он. — Ты поймешь! Тут все написано! Я покажу тебе, как читать!» Причем, понимаете, мне показалось, что за книгой он побежал после… как бы это сказать… определенной внутренней борьбы.

— Как это?

— Сам не знаю, как объяснить… Словно бы ему очень не хотелось прибегать к такому аргументу, но желание убедить меня, переспорить, обратить в свою веру пересилило. Понимаете?

— Кажется, да. Но… вы очень тонкий знаток переживаний, если так вот…

— Я же профессионал, драг еч Оуянцев-Сю. Но самое странное… Я взял, я не мог ему возразить… Нипочем не догадаетесь, что это была за книга. «Слово о полку Игореве»!

Ноги окончательно подломились под Богданом, и он опустился в стоявшее у двери кресло.

— «Слово»?

— Ну да! Что уж он там мне хотел доказать с его помощью… Я прекрасно знаю эпос, очень его люблю… Правда, судя по обложке, этого издания я никогда не видел. Я сказал, что сейчас читать его не вижу смысла, и если он настаивает, я могу взять его с собой, посмотреть дома. Но Гийас не дал. Он страшно всполошился и забормотал что-то вроде: «Нет, нельзя… Как же я без нее… А если узнают, что я кому-то показал…»

— Вы так и не открыли книгу?

— Нет. Честно сказать, я не чаял, как уйти. Мне казалось, в одиночестве Гийас успокоится… впрочем, это я вам уже сообщал.

— Куда прер ад-Дин дел книгу затем?

— По-моему, он ушел с ней обратно к шкапу. Да. Не переставая говорить что-то о необходимости дать улусу все возможные преимущества и льготы относительно остальной Ордуси… Когда он вернулся от шкапа и сел на свое место, «Слова» у него в руках не было.

— Благодарю вас, драг еч Галицкий, — медленно проговорил Богдан. — Благодарю. Не скажу вам сразу, но, похоже, это чрезвычайно существенные сведения.

— Не могу понять, чем они существенны, но буду рад, если это и впрямь так, — вежливо ответил боярин. — Теперь позвольте попрощаться…

— Еще один вопрос.

— Да?

— Если вы можете ответить, конечно… Чем закончилось совещание у князя?

Галицкий помолчал, потом сказал мрачно:

— Примирить позиции не удалось. До голосования два дня. До свидания.

Баг уже дожидался его. Увидев, что Богдан прячет трубку, он подошел ближе.

— Я оставил пиявицу здесь. Чу обещал пообсуждать с коллегами, порыться в справочниках… Думаю, пусть тут пока поплавает… — И лишь тогда он обратил внимание на сосредоточенное лицо Богдана. — Что случилось? Кто это звонил?

— Галицкий, — ответил Богдан и, пока они шли к лифту, подробно пересказал напарнику весь разговор.

Потом они уставились друг на друга. Благо, лифт гулял где-то и не торопился на вызов. Через несколько мгновений губы Бага дрогнули.

— «Во о», — сказал он. — «Во о»!

— Что? — не понял Богдан.

— Три буквы с обложки сгоревшей книги в камине Ртищева! — гаркнул Баг на весь безлюдный, сумеречный коридор. — «Во о»! Слово о! Полку! Три Яньло мне в глотку! Игореве!!!

Богдан шумно выдохнул и провел ладонью по лицу.

— Обыск в апартаментах ад-Дина проводился? — отрывисто спросил он.

— Нет, конечно… Ты бы сам первый нас за ухо взял, если бы мы попробовали. Состав преступления отсутствует, имеет место болезнь, и только. С какой стати — обыск? Документы на рабочем столе просмотрели да рабочие файлы — и то это… так, на грани. Одно оправдание — что накануне со Ртищевым такое стряслось.

— Надо найти книгу, — сказал Богдан тихо.

Двери наконец-то подошедшего лифта с шипением раздвинулись. Баг шагнул в кабину, бросив на ходу:

— Едем туда сами, сейчас.

Богдан с внутренним скрежетом, как заржавленный, переместился вслед за ним.

— Еч, прости… — жалобно проговорил он. — Я нынче вырублен напрочь, тебе не помощник. Все болит так, что едва соображаю…

Баг уставился на него с удивлением, потом понял. Глаза его потеплели. Пробормотал:

— Путь меча прям, но крут… — а потом мягко, почти ласково добавил: — Я тебя заброшу домой и сам рвану на Капиталов. А ты немедленно завались в горячую-горячую ванну. От кипятка молочная кислота в мышцах…

— Кипятка? — страдальчески пролепетал Богдан. — Всей моей рельефной мускулатуры меня лишил, теперь хочешь, чтобы и кожа сползла?

— Именно, — ответил Баг. — Вот такой я друг.

Апартаменты соборного боярина ад-Дина, вечер

Обезумевший столь внезапно соборный боярин Гийас ад-Дин обитал в весьма своеобразном жилище. Перед вошедшим открывался просторный холл, стены которого где только возможно были покрыты рядами курительных трубок, таинственно мерцавших в свете неярких, довольно низко свисавших с потолка светильников. Здесь были трубки всевозможных форм и размеров: от маленьких «носогреек» до громадных, вытянувшихся чуть ли не на длину шага сооружений, покрытых затейливой резьбой и увешанных всякими ремешками и бирюльками. На отдельных столиках в углах чинно стояло несколько кальянов — причем один блестел крупными, явно драгоценными каменьями.

Коллекция трубок и кальянов продолжалась и в примыкающих к холлу комнатах, назначение только трех из коих угадывалось безошибочно: спальни, где господствовало громадное ложе под балдахином с кистями, кабинета, назначение коего выдавал не менее впечатляющий стол — прибежище бумаг — с неизменным «Яшмовым Керуленом» в центре, и маленькой чистой комнаты вовсе без мебели, но с явным михрабом в одной из стен: здесь мусульманин Гийас ад-Дин, надо думать, совершал намаз.

Пространство стен прочих помещений коли уж оставалось свободным от книжных шкапов, то было безраздельно отдано причудливым трубкам и картинам с изображениями трубок иных, еще более причудливых и невероятных. Сами же эти помещения обставлены оказались весьма хаотически и служили хозяину, по всей вероятности, для смены домашней обстановки во время размышления и досуга. Во всех комнатах обнаруживались непременные низкие столики, на которых чернели экраны выключенных «Керуленов» попроще; рядом со столиками на пухлых длинношерстных коврах лежали украшенные искусными вышивками подушки для сидения.

Оглядев один «Керулен», Баг с удивлением обнаружил торчащую из него сетевую карту; беглый осмотр других приборов подтвердил его первое впечатление: все компьютеры в апартаментах были объединены в местную внутреннюю сеть; боярин таким образом мог работать в той комнате, в каковой ему в данное время заблагорассудилось.

Баг покрутил головой в удивлении.

Никакого намека на кухню в апартаментах Гийаса ад-Дина не было. Не было также заметно и признаков постоянного женского присутствия, хотя некоторые предметы туалета и обихода, особенно бросавшиеся в глаза в спальне, ясно говорили о том, что временная супруга посещала боярина с завидной регулярностью, в том числе — и совсем недавно. Характер известной тележурналистки восстанавливался по перечню состоянию и степени разбросанности оных предметов с легкостью: взбалмошная и напористая, талантливая и безалаберная, самовлюбленная и понятия не имеющая о том, что первая обязанность женщины — это поддержание уюта в жилище. «Нет, — подумал Баг, — Стася не такая. Она… она аккуратная». Впрочем, ему тут же пришло в голову, что и сам боярин, судя по всему, не особо стремился к уюту и не ведал, что он приятен.

На антикварном ветхом туалетном столике времен, наверное, еще Омейядов, растолкав, подавив и частично опрокинув благоуханную армию скляночек и баночек с косметикой, милых сердцу любой настоящей женщины и вселяющих возбудительное чувство превосходства над женщинами в сердце любого настоящего мужчины, угловато и чужеродно громоздилась забытая видеокамера — словно ледяной астероид, вдруг рухнувший в персиковый сад. Баг поджал губы.

«Три Яньло мне в глотку! — подумал он. — Готов поспорить на десять лянов, что эта Шипигусева ни разу не навестит мужа в больнице. Разве только чтоб сделать репортаж про то, как неуважительно обходятся с законопросителями лекари силовиков. Ладно. Их дела».

И он приступил к осмотру шкапов.

Книжное собрание боярина впечатляло не менее, чем коллекция трубок. В шкапах, казалось, было все: от художественной литературы до узкоспециальных справочников, причем — на разных языках. Баг с удовольствием узнал «Уголовное уложение династии Тан» в четырех томах, с остроумными и весьма глубокими, хотя и несколько вольными толкованиями преждерожденного Юя[35]. Минут пятнадцать Баг, забыв о цели прихода, упоенно листал старые, дорогие сердцу издания классических романов — от ксилографического «Мира без войны» до «Первица начинается в шестерицу» с иллюстрациями, выполненными в порядке культурного обмена знаменитым западным мастером Гюставом Дорэ; для этих книг был выделен особый шкап. Отдельно стояли подшивки журналов: «Юлдуз», «Нева-хэ», «Лошади и гончие»…

Изрядно понюхав пыли, Баг осмотрел все шкапы, но ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего «Слово о полку Игореве», так и не обнаружил.

«Странно, — подумал он с некоторым раздражением, — в таком собрании — и нет „Слова“… ни единого издания. Даже как-то подозрительно». Этакое книгохранилище просто не могло обойтись без одного хотя бы экземпляра эпоса, и если его не обнаруживалось — это о чем-то говорило. Только вот о чем?

Но ведь Галицкий сказал — оно было!

Причем — неизвестное ему издание…

Тогда Баг стал методически обшаривать комнату за комнатой, поднимая ковры, вороша подушки, отодвигая мебель, простукивая стены и пол, но ничего, за исключением завалившегося за плинтус металлического ляна, выпущенного по случаю водворения мощей Бодхидхармы в Александрийский Храм Света Будды, не обнаружил.

И ничего, напоминающего пепел сожженной бумаги.

Не было «Слова» и на выходящем в уютный зеленый дворик балконе: там в горшке росла маленькая и бойкая березка.

— Гм… — уныло сказал себе Баг; глянув вниз, он обвел дворик взглядом и, помимо зеленых насаждений, детских грибочков и стариковских лавочек, в последнем свете убегающего вечера увидел притулившиеся за низкой кирпичной оградой бачки для мусора. — Гм…

Кажется, их посещение и подробное знакомство с содержимым становились насущной необходимостью. А он так хотел этого избежать!

Вотще.

Баг спустился во двор и неохотно приблизился к бачкам. Бачки были ухоженные, выкрашенные жизнерадостной краской. И — почти пустые. Баг обрел в них лишь пять пластиковых мусорных мешков черного цвета.

Разной степени наполненности.

Оглядевшись по сторонам и не заметив ни души, Баг крякнул и, распоров самый худой из мешков, расстелил пластик на земле. Методично опорожняя мешки на пластик, он внимательно рассматривал их содержимое, шевеля его предусмотрительно отломанной от куста веточкой.

«Сейчас, верно, кто-нибудь уже вовсю звонит Крюку, — мрачно думал он. — У нас во дворе завелся мусорный маньяк! Приезжайте-заберите…»

Сломанная кукла Маша.

Ветхая кукла Мойша.

Ароматные остатки чьего-то ужина.

Две разбитые тарелки цзиндэчжэньского фарфора.

Мятая газета «Вечерняя Александрия».

Всякая дрянь.

Опять вотще.

Баг водворил мусор обратно в баки, бросил туда же веточку и аккуратно накрыл баки крышками.

Отряхнул руки и скорым шагом вернулся в апартаменты соборного боярина. В роскошной ванной комнате тщательно вымыл руки весьма душистым жидким мылом.

Потом прошел в кабинет, уселся на стул и погрузился в раздумья.

Итак…

В помойке книги нет. В комнатах книги нет. То есть, много всяких книг есть, а «Слова» — нет.

С Галицким Гийас поделиться не захотел — домой забрать книгу не разрешил. Дорожил книгой. От себя не отпускал.

Да что это за «Слово» такое, в конце концов?!

Вывод: если книги нет в доме, значит, Гийас ее припрятал где-то за пределами дома. Зачем припрятал и почему — это уже другой, следующий вопрос.

Куда у нас пошел боярин после того, как Галицкий отправился восвояси?

Правильно, боярин пошел гулять на карниз.

И «Слово» мог запросто взять с собой.

Но при особе боярина книжка не обнаружена.

Значит?

— Есть только один способ проверить, — пробормотал Баг, положил меч на стол — с мечом путешествовать по узкой кромке на высоте пятого этажа было неудобно — и открыл массивную раму окна кабинета.

За окном его поджидал все тот же теплый вечер. Внизу уже зажглись фонари. Сдержанно шумели редкие на улице Больших Капиталов повозки.

Баг спугнул пару голубей, устроившихся на ночлег под боярскими окнами, ступил на карниз и осторожно, прижимаясь к стене спиной, двинулся вперед. Прямо под его ногами мирно засыпала великая северная столица; смотреть на нее в окно, хоть в окно трапезного зала телебашни, и смотреть вот как, с высоты каких-то двенадцати шагов, но стоя почти в пустоте, — это, как говорится, две большие разницы.

Лепнина — оскалившиеся львы с кольцами в зубах — выглядела свежей: по всему, фасад дома недавно ремонтировали. Да, определенно: не так давно Баг сам видел строительные леса примерно в этом месте Больших Капиталов.

Мест, пригодных, чтобы спрятать книгу, в лепнине никак не просматривалось.

«Съел он ее, что ли?» — вполне серьезно подумал Баг.

Постепенно он достиг плотно прилегающей к стене водосточной трубы, шедшей аккурат меж двух окон; именно за нее цеплялся Гийас ад-Дин, со всем пылом безумного препятствуя Багу доставить его в более безопасное и подходящее для государственного деятеля место — на психоневрологическое отделение центральной больницы Палаты наказаний; вот и следы его ногтей.

Баг остановился и правой рукой стал осторожно ощупывать трубу: между ней и стеной дома оставался узкий зазор, куда с некоторым усилием вполне могла пролезть ладонь. И на уровне плеча пальцы его на что-то наткнулись. Книга.

«Ну вот», — подумал Баг удовлетворенно. Безо всякого труда он извлек находку и, убрав ее за пазуху, двинулся обратно, к окну.

«Интересно, — размышлял, пользуясь коротким досугом, Баг на ходу. — В поведении безумных всегда есть своя логика, зачастую даже более четкая и однозначно читаемая, нежели в поведении нормальных, то есть всегда раздираемых противуречиями людей. Ее лишь надо понять, и тогда многое может стать ясным. Ад-Дин не оставил книгу в доме, взял с собой. Значит, буквально ни мгновения без нее не мог. Но, готовясь взлететь, не бросил, например, вниз, а припрятал. Берёг… Что ж он, вернуться собирался, что ли? Из полета? Похоже на то. Полетаю, мол, и обратно на карниз, а тут, ни мгновения не теряя, — к любимым страницам… Вот ведь как интересно».

Это могло что-то значить. Но с тем же успехом могло не значить ничего.

Багу не терпелось развернуть газету и открыть книгу. Что же там, три Яньло, такое сокрыто?

Хвала Будде, сегодняшнее деятельное мероприятие, кажется, завершилось. Баг уже предвкушал, как обрадует удрученного телесными скорбями еча: вот она, книжка-то! И может, успеет домой хотя бы до полуночи и оттуда, никуда не торопясь и отбросив суетное, позвонит Стасе…

В боярском кабинете было темно.

Совсем темно.

Свет, недавно зажженный Багом, вновь не горел. А вечерние сумерки за время гуляния над бездной успели смениться ночной тьмой. В царстве трубок царил непроглядный мрак.

«Надо же! — подумал Баг, осторожно, еле-еле высовываясь из-за края окна. Нет, ничего не видать. Хоть глаз коли. — Или ни с того ни с сего разом перегорели все лампочки, или… Очень подозрительно, ну очень… Ладно».

И он, в броске преодолев подоконник, упал на пол и мгновенно перекатился туда, где, по его представлениям, был боярский стол — стол оказался немного не там, где ожидалось, и Баг врезался в него коленом.

Над головой что-то пронеслось с хищным стремительным шипением — и гулко тукнулось в стену.

Баг, скорчившись за столом, вытянул вверх руку и осторожно, совсем беззвучно пошарил поверху — там, между «Керуленом» и бронзовым письменным прибором в виде трех медвежат, резвящихся на поваленной сосне, он оставил свой меч.

Меча на столе не было.