Дело уголовного розыска

НОЧНОЙ ЗВОНОК

Пожалуй, никто из завсегдатаев чайханы не мог похвастать, что видел участкового уполномоченного Икрамджана Пулатова без фуражки. Подтянутый, щеголеватый, в неизменно начищенных до зеркального блеска сапогах, младший лейтенант не расставался с нею даже в самую лютую июльскую жару. Лестные острословы утверждали, что он и спит в ней, опустив для надежности ремешок под подбородок. Утверждали, впрочем, беззлобно, так как за полтора месяца работы энергичный и добросовестный участковый сумел завоевать авторитет и уважение у аксакалов и остальных жителей кишлака, что же до детворы, — то она его просто боготворила.

Единственной каплей дегтя была злополучная фуражка. Стоило Пулатову появиться в чай хане и, поздоровавшись со всеми, подсесть к старикам, коротавшим время за чаем и неспешной беседой, кто-нибудь из них, убедившись, что настроение у участкового хорошее (а так оно чаще всего и было) издалека заводил разговор о фуражке.

Так было и на этот раз. Убеленный сединой пенсионер Саид-бобо, лукаво покосившись на Пулатова, обронил как бы невзначай.

— В такую духоту не мешало бы и голове дать подышать, а Икрамджан?

— Да ты что, Саид-бобо! — тотчас откликнулся другой старик. — Устав не знаете? Икрамджан на службе находится. Как же ему без фуражки?

— Йе? — притворно удивился Саид-бобо. — В чайхане — и на службе? А отдыхать когда? Милиционер днем и ночью на страже. — И все время я в фуражке?

— А как же? Участковый без фуражки — что дехканин без бельбога. Рахимджан-бобо вчера позабыл дома бельбог, так потом пришлось с поля возвращаться. Пять километров пешочком отоптал. Туда и обратно.

Все, кто присутствовал в чай хане, с возрастающим вниманием следили за развитием разговора. Один младший лейтенант невозмутимо потягивал чай из пиалы.

— Бельбог нужен, — согласился седобородый насмешник. — Бельбог — вещь необходимая. И кубышку с насваем в него завернешь, и оби-нон, и заварку, и парварду, и спички. Повязал на живот и шагай, куда хочешь…

— Вместо рюкзака! — подсказал кто-то из молодых, но старики игнорировали реплику.

— Ну, а фуражка?

— А вы знаете, уважаемый Саид-бобо, что у Икрамджана в фуражке? — ехидно поинтересовался собеседник.

— Голова, что же еще? — развел руками Саид-бобо.

— Вот тут-то вы и сплоховали! Государственные секреты, вот что у него в фуражке. Снимет, секреты — фыр-р-р! — и разлетелись. Понятно вам теперь? Или я не прав, а Икрамджан?

— Правы-правы! — усмехаясь, кивнул младший лейтенант.

— Скажи, сынок, — не унимался Саид-бобо, а засекреченного оружия у тебя там случайно нет? Такого, чтобы как снимешь фуражку, так все и окаменели?

— Может, и есть. — Участковый спокойно налил чаю в пиалу и поднес к губам. — Я его, пожалуй, на вашем внуке испытаю. Если сами меры не примете.

— А что мой внук? — насторожился Саид-бобо.

— Моду завел из-за дувала зелеными яблоками проходящие машины обстреливать. Председательскому шоферу глаз подсветил.

— Это вы серьезно, Икрамджан?

— Не верите, у пострадавшего поинтересуйтесь.

— Сегодня же задам трепку негоднику!

— Правильно сделаете. — Пулатов отхлебнул из пиалы и опустил ее на дастархан. — Есть еще ко мне вопросы?

— У толстяка Маннова есть, — откликнулся собеседник Саид-бобо. — Только он сам спросить стесняется.

Маннов, кишлачный парикмахер, беспокойно заерзал на месте.

— Ладно уж, сиди Маннов, — кивнул старик. — Я за тебя спрошу. Он, Икрамджан, ночами не спит, гадает, почему все односельчане к нему стричься-бриться идут, а ты — нет.

— Только и всего?

— Да шутят они! — не выдержал Маннов. — Не верьте, Икрамджан-ака!

По чайхане прокатился дружный смех.

— Товба! — возмущенно развел руками старец. — А еще бритвой орудуешь! С твоей заячьей душонкой в повара надо было идти, а не в парикмахеры! Сам же тут распинался: «Я бы участкового бесплатно стриг, лучшим одеколоном брызгал!» Все слышали.

— Когда? — вытаращил глаза брадобрей. — Кто слышал?

Чайхана покатывалась с хохоту.

— Да хотя бы Рахимджан-бобо. Вот он, кстати, легок на помине, — указал старик на входящего в чайхану пожилого дехканина. — Спроси-спроси. Я не я буду, если не подтвердит. Уж кто-кто, а бригадир соврать не даст.

Довести розыгрыш до конца не удалось. Рахимджан-бобо был явно чем-то встревожен. Отыскав глазами участкового, он подошел к нему вплотную и что-то шепнул на ухо. Икрамджан тотчас поднялся, положил на дастархан мелочь за чай, и они вдвоем направились к выходу.

Она стояла метрах в двадцати от дороги, среди смятых и искалеченных кустов хлопчатника — пепельно-серая «Победа» с шахматным пояском вдоль кабины.

— Недобрый человек это сделал! — возмущался Рахимджан-ака. — Мы за каждым кустиком, как за ребенком ухаживаем, а он… Взял и пропахал по живому. Или пьяный был, или еще что… Я сначала сам его дождаться хотел, головомойку устроить. А потом подумал: пусть лучше милиция этим займется. По закону чтобы.

— Правильно подумали, — похвалил младший лейтенант. — Самосуд до добра не доводит.

Он осмотрел машину, стараясь не наступать на и без того примятые кусты хлопчатника. Распахнул дверцу, обследовал кабину.

— Странно.

— Что? — не понял старик.

— Куда шофер мог деться, думаю. Судя по всему, машина тут уже несколько часов стоит. Бензина больше полбака, рулевое управление в порядке. Может, аккумулятор сел?

Икрамджан поднял капот и проверил аккумулятор.

— Тоже в порядке. Вот что, Рахимджан-ака, вы тут побудьте на всякий случай, а я съезжу, автоинспектора вызову. Посторонних к машине не подпускайте, ясно? И сами ничего не трогайте.

— Что, я мальчишка, что ли? — обиделся старик.

— Вот и прекрасно.

Участковый выбрался на дорогу и торопливо зашагал в сторону поселка.

Возвратился он на мотоцикле с коляской часа полтора спустя, вдвоем с лейтенантом Николаевым из ГАИ.

Оставив мотоцикл на дороге, они поспешно направились к машине.

— Здравствуйте, уртак лейтенант, — поздоровался с автоинспектором Рахимджан-ака, выходя из-за «Победы». Тот тоже кивнул и пожал ему руку. Потом достал из нагрудного кармана записную книжку, раскрыл и еще раз взглянул на номер машины.

— Ну, товарищи, спасибо вам большущее. Мы эту машину вторые сутки по всему Ташкенту ищем.

— Угон? — спросил участковый.

— По-видимому, да.

— А что с шофером? Неизвестно.

Лейтенант вздохнул.

— Вот уже больше месяца в городе какая-то банда орудует. Угоняют машины, обычно такси, совершают ограбления и бросают где попало. Шоферов как правило убивают. Одного покойника в Саларе нашли, другого на Тезиковке, третьего в Анхоре.

— Вот негодяи! — возмутился старик. — А уголовный розыск что делает?

— Ищем, — коротко бросил лейтенант, забираясь в кабину. Достал связку ключей, подобрал нужный и завел мотор. — Значит так. Я отгоню машину. А ты, Икрамджан, заканчивай дела здесь и на мотоцикле приезжай туда же. Договорились? Держи ключ.

Совещание в кабинете начальника уголовного розыска республики подходило к концу.

— Подведем итог, — Булатов встал из за стола и прошелся по кабинету. — Из всего, что здесь было сказано ясно одно: мы имеем дело с матерыми, опытными преступниками. Они действуют обдуманно, быстро, решительно, и почти не оставляя следов.

— Профессионалы… — вздохнул начальник городского уголовного розыска Юрков. — Сорок девять дней орудуют — ни одной зацепки.

— Профессионалы, говорите? — прищурился Булатов. — А мы с вами кто в таком случаи? Дилетанты? Любители? Послушать вас, — нам только и остается, что сидеть, сложа ручки, да ахать. А бандиты тем временем совершают убийства, грабят магазины!..

— Вы меня не так поняли, Борис Ильич.

— Я вас правильно понял, Петр Федорович. От вас требуются не ахи-охи, а оперативные меры по выявлению и обезвреживанию банды. Я не оговорился, сказав, что они почти не оставляют следов. Это вы, надеюсь, поняли?

— Да. — Юрков кивнул.

— Слушаю вас.

— Во-первых, почерк. Все налеты совершены с помощью угнанных машин. Как правило, это такси.

— Так… — Булатов продолжал выжидающе смотреть на Юркова.

— Все водители убиты.

— Так-так… — оживился Булатов, явно направляя мысль Юркова в нужном направлении. — Продолжайте.

— Убиты одним и тем же орудием: удавкой.

— Вот! — Булатов вернулся на свое место и опустился в кресло. — Вот вам и след.

Присутствующие недоуменно переглядывались. Юрков несколько мгновений сосредоточенно молчал, прикусив нижнюю губу, затем встряхнул головой.

— Не понимаю! — замешкался он. — Вы говорите след… Ну, разумеется, в каком-то смысле…

— В самом прямом, — прервал его Булатов. — Вспомните, удавками в свое время орудовали ОУНовцы в Западной Украине, расправляясь с советскими активистами. В практике преступников Ташкента такого орудия, насколько мне помнится, до сих пор не было.

— Вы считаете, что эта банда пожаловала к нам оттуда? — спросил заместитель начальника уголовного розыска города Герасимов.

— По крайней мере один из них, — кивнул Булатов. — И что то мне подсказывает: он у них главарь. Давайте-ка, «прокатайте» эту версию.

Участники совещания заговорили сразу же между собой. Булатов прислушивался к разгоревшимся дебатам, а затем снял трубку телефонного аппарата.

— Клавдия Петровна, Разумный у себя?

— Майор Разумный, должен быть, в Нукусе, — отрапортовал Юрков.

— Ах да, черт возьми, запамятовал. — Булатов вернул трубку на место и вдруг в упор взглянул на Юркова. — Стоп-стоп, а вам это откуда известно?

— Разве это секрет? — в свою очередь удивился Юрков.

— Секрет не секрет, а знали о предстоящей поездке всего двое: я и Разумный. Договорились вчера вечером. Кто вам мог сказать о поездке?

— Жена, — улыбнулся Юрков. — А ей сказала ваша жена. Они, как вам известно, дружат с женой Разумного.

— М-да, — Булатов потер подбородок тыльной стороной кисти. — Конспирация, ничего не скажешь.

Зазвонил телефон.

— Булатов слушает. Что? Не улетел? Вот и прекрасно. Пусть идет сюда.

Он опустил трубку на рычажки и, взглянув на Юркова, пояснил:

— В Нукусе нелетная погода. Ну что ж, — теперь он обращался ко всем присутствующим. — Юркову и Герасимову остаться. Остальные товарищи свободны. Утром жду вас с предложениями по последней версии. До свидания, товарищи.

Разумный был в штатском костюме, и Булатов поймал себя на мысли, что тому, кто не знает майора, невозможно определить его принадлежность к милицейской службе. Завидное качество для оперативного работника.

— Не улетели? — спросил Булатов, обмениваясь с майором рукопожатием. Разумный молча пожал плечами. — Это даже к лучшему, так что не огорчайтесь. Прошу.

Булатов жестом пригласил всех к приставному столу и сам сел рядом с Разумным.

— Значит, так. Сегодня, а точнее два часа тому назад поступило сообщение о том, что опять обнаружено угнанное накануне такси. Судя по всему, с помощью этой машины совершена очередная магазинная кража. Улавливаете, к чему я клоню, Александр Александрович?

Разумный кивнул.

— Почерк тот же, что и в предыдущих случаях. Труп таксиста, правда, не обнаружен. Тем не менее есть основания полагать, что действует все та же банда «гастролеров».

— «Гастролеров»? — переспросил Разумный.

— Да. Мы тут с товарищами почти единодушно сошлись во мнении, что это дело рук приезжих преступников.

— Есть веские основания?

— Есть. Но об этом позже. Сейчас я вот о чем хотел с вами посоветоваться. А что, если…

Булатов помолчал, обдумывая, как четче сформулировать мысль.

— В общем я исхожу из того, что бандиты, которых мы разыскиваем, вряд ли тесно связаны с местными преступниками.

— Я подчеркиваю: тесно. Потому что какие-то контакты, наверняка, есть. Так?

— Логично, — согласился Юрков.

— Далее, — Булатов побарабанил пальцами по столу, — между местным ворьем и «гастролерами» неизбежно должен возникнуть конфликт.

— Почему неизбежно? — усомнился Герасимов. — Может и не возникнуть.

— Конфликт неминуем, — убежденно продолжил Булатов. — Во-первых, конкуренция. Во-вторых, — зависть: уж больно удачливы «гастролеры». В-третьих, ну, скажем, женщина…

— Допустим, — кивнул Разумный. — И что из этого следует?

— Либо перегрызутся между собой, — усмехнулся Юрков, — либо «Гастролеры» заблаговременно смоются из Ташкента.

— Верно, — согласился Булатов. — Но не исключен и третий вариант. И к нему надо быть готовым. А пока отправляйтесь, Александр Александрович, вместе с товарищем Герасимовым в автоинспекцию и тщательно осмотрите угнанное такси. Прихватите с собой эксперта НТО.

В глубине двора возле светло-серой «Победы» с шахматным пояском прохаживался, нервно попыхивая папиросой, автоинспектор Николаев. Увидев приближающихся оперработников, облегченно вздохнул и затоптал окурок.

— Привет! А я уж вас заждался совсем. Обещали в два, а уже почти полтретьего.

— Эта машина? — деловито осведомился Разумный, делая вид, что не слышал упрека лейтенанта.

— Эта, товарищ майор, — уже совсем другим тоном ответил Николаев.

— Приступай, Сережа, — кивнул Разумный эксперту. — С салона начни.

Тот распахнул дверцу водителя и, слегка пригнувшись, заглянул внутрь. Затем резко выпрямился и взглянул на автоинспектора.

— Вы пригнали машину?

— Я. А что?

— Покажите подошвы.

— Что? — Не сразу понял лейтенант.

— Подошвы ваших сапог покажите.

— А-а… Пожалуйста.

Николаев повернулся спиной к эксперту, согнул в колене одну ногу, потом вторую. На кожаной подошве сапог блеснули головки медных гвоздиков.

— Так я и думал, — констатировал эксперт. — Придется за гипсом идти.

— Не понял? — недоуменно переспросил лейтенант.

— Взгляните сюда, — эксперт ткнул пальцем в открытую дверцу кабины.

Все трое подошли ближе и заглянули в кабину.

На резиновой прокладке между тормозной педалью и акселератором отпечатался четкий рисунок рубчатой подошвы.

— Вот и первая улика, — сказал Герасимов.

— Не будем спешить с выводами, — охладил его Разумный. — След еще неизвестно кем оставлен. А руль ты осмотрел, Сережа?

— Да, — кивнул эксперт. — Отпечатков много, но они скорее всего принадлежат товарищу лейтенанту.

— Ладно, ступай за гипсом. А мы пока что багажник обследуем. — Разумный взглянул на автоинспектора. — Вы открывали багажник?

— А что там может быть? — пожал плечами Николаев. — Домкрат, запаска, канистра…

Договорить он не успел. Разумный поднял крышку багажника и, мгновенно побледнев, жестом подозвал коллег.

В багажнике, скрючившись, в неестественной позе лежал человек. Руки были связаны за спиной. Ноги согнуты в коленях, подтянуты к самому подбородку и тоже скручены веревкой.

Оперработники осторожно вызволили его из багажника, развязали веревки, но он так и остался лежать на земле, сжатый в комок, словно младенец в материнской утробе, неподвижный, застывший. Казалось, он был мертв. Но когда Герасимов вытащил кляп изо рта пострадавшего, тот еле слышно, глухо застонал.

— Врача! — скомандовал Разумный. — Вызывайте «скорую»!

Через несколько минут пострадавший был доставлен в ТашМИ. Он по-прежнему не приходил в сознание. По найденным при нем документам удалось установить личность. Это был водитель такси Гурген Амбарцумян.

Лучше всего Булатову работалось по ночам. Он знал это и намеренно оставлял самые сложные дела на вечер, когда схлынет суета трудового дня, в опустевших коридорах воцарится тишина и после короткого отдыха мысль начнет работать четко, без сбоев.

Но сегодня что-то мешало ему, не давало сосредоточиться. Булатов досадливо поморщился. Скрупулезно требовательный к себе, он не терпел небрежности у других. А здесь она была налицо: халатная небрежность, едва не приведшая к гибели человека. И это — в случае, если врачам удастся его спасти. А если нет?

Булатов резким движением руки отодвинул в сторону бумаги. Ну как же можно было осмотреть машину и не догадаться заглянуть в багажник? Потерять столько драгоценного времени?! Чем быстрее пришел бы в сознание Амбарцумян, тем раньше удалось бы получить сведения о преступниках. Сведения, без которых практически розыск топчется на месте.

Булатов взглянул на часы и покачал головой: четвертый час, скоро начнет светать. Так поздно он давненько не засиживался. Пожалуй, надо отправляться домой.

Он протянул руку, чтобы убрать в сейф бумаги, но раздумал и крепко стиснул пальцами подбородок. Что-то удерживало его на месте. Что — он и сам не смог бы объяснить. Какая-то подспудная, не оформившаяся мысль, предчувствие, интуитивное ожидание чего-то… Булатов зажмурился и саркастически усмехнулся. Чуть ли не мистика…

На столе резко и требовательно зазвонил телефон. Булатов встрепенулся и рывком снял трубку.

— Слушаю!

— Поздно сидишь, начальник. — голос звучал глухо, невнятно. — Дел много, а?

— Слушаю, — уже спокойнее повторил Булатов.

— Ну, слушай, слушай, — на том конце провода помолчали. — Считай, пофартило тебе, начальник.

— Вы о чем?

— О том же, о чем и ты.

— Говорите яснее.

— Погоди спешить, начальник. Ты меня не знаешь, зато я о тебе наслышан. Хочешь, скажу, об чем сейчас маракуешь? Об налетчиках, которые таксистов гробают. Угадал?

— К делу, — отрывисто бросил в трубку Булатов. С неизвестно откуда пришедшей уверенностью он понял, что сейчас будет сказано главное. И это главное будет правдой.

— Спешишь? — в трубке хрипло прокашлялись. — Правильно делаешь, начальник. Поспешишь, всю шайку-лейку возьмешь.

Торопись до свету. Сегодня они когти рвать будут. Не поспеешь, — слиняют. Слышал?

— Да. — Булатов плотно прижал к уху трубку, ловил каждое слово.

— Ну, запоминай, коли так. Рисовая улица, в сторону Болгарских огородов первый проулок направо. Третий дом от угла. Усек? Не ошибешься. Два окна в проулок. Там все трое и Нюська с ними. Поостерегись, шпалеры у них. А за главного бандеровец у них. Зверь лютый. Нюську у меня отбил, сука. А она, стерва, и рада… Все, начальник. Действуй, не ошибешься.

В трубке щелкнуло, и пошли короткие гудки отбоя. Булатов опустил трубку на стол рядом с аппаратом и позвонил по внутреннему телефону.

— Дежурный Войтенко слушает!

— Выясните, с кем соединен мой телефон, товарищ Войтенко.

— Слушаюсь.

Не отнимая от уха трубки внутреннего телефона, Булатов облокотился о стол и закрыл глаза. Со стороны могло показаться, что он задремал. На самом же деле Булатов лихорадочно прикидывал в уме все «за» и «против». Провокация? Зачем? Отвлекающий маневр? Допустим. От чего отвлекают? От очередного грабежа? Какой смысл? Непонятно.

— Борис Ильич? — отвлек его от мыслей голос дежурного.

— Да.

— Ваш аппарат соединен с телефоном базы райпромторга.

— Где расположена база?

— На Куйлюке, Борис Ильич. Улица Рисовая, 72.

— Ясно. Номер телефона записали?

— Записал.

— Диктуйте.

Телефон базы откликнулся тотчас же.

— Охранник Гаипов слушает.

— Начальник уголовного розыска полковник Булатов. Как у вас дела?

— Нормально, товарищ полковник. Все спокойно.

— Кто только что звонил с вашего телефона?

— Кто звонил? — охранник явно тянул время, соображая, что ответить. Решился. — Тип какой-то заходил. Сказал, срочно позвонить надо. Ну я…

— Один? — перебил Булатов.

— Что один? — переспросил охранник.

— Заходил один, спрашиваю!

— Один-один, — заторопился Гаипов. — Вы не подумайте, товарищ полковник. Он только позвонил, и я сразу дверь запер. Что-нибудь не так?

— Потом разберемся. Продолжайте дежурство.

— Хорошо, товарищ полковник.

Булатов опустил трубку на аппарат и с силой прижал ладони к глазам. Глаза нестерпимо жгло. Пульсирующая боль отдавалась в висках. И так же, пульсирующими толчками, работало сознание. Так. Звонили с Рисовой. И дом, в котором, если верить звонившему, находятся преступники — тоже на Рисовой. Какая-то связь между этим есть. Какая? Решили устроить засаду? Вряд ли. Зачем это им? Где гарантия, что я отреагирую на звонок? А даже если и отреагирую, откуда им знать, какие силы будут брошены на задержание преступников?

Нет, тут что-то другое. Скорее всего человек потому и звонил с Рисовой, что спешил. Убедился, что «гастролеры» на месте, что утром собираются удрать и кинулся звонить с ближайшего телефона. И плевать, какими он при этом руководствовался побуждениями. В разговоре мелькнула какая-то Нюська. Вполне возможно, — ревность. Но это сейчас не важно. Надо решаться. Надо решаться…

— Дежурный! — Булатов вздрогнул от того, как резко и повелительно прозвучал его собственный голос. С удивлением скосил глаза на прижатую к щеке трубку телефона. Подсознательно, еще не решив окончательно, что делать, он уже начал действовать.

— Войтенко слушает, товарищ полковник!

— Сколько у нас людей в наряде?

— Сейчас только я, да судмедэксперт, товарищ полковник. — Обе опергруппы на выезде.

— И все?

— Проводник со своей Альфой. Булгаков из тринадцатого отделения в соседней комнате отдыхает. Домой идти далеко, а в семь утра ему уже заступать. Да, вот товарищ Разумный зашел, уходить собирается.

— Разумный? Отлично! Разумного, Булгакова и проводника — ко мне!

— Слушаюсь, товарищ полковник.

— Машину к подъезду.

— Слушаюсь.

— Кто водитель?

— Ковалев, товарищ полковник.

— Прекрасно. Пусть захватит оружие. Выезжаем на операцию. Как только возвратится опергруппа — пошлите на Куйлюк. Трамвайная остановка на углу Рисовой. Запомнили?

— Так точно, товарищ полковник. Выслать опергруппу к трамвайной остановке на Рисовой.

— Действуйте, Войтенко.

— Слушаюсь.

«Разумный, Булгаков, проводник, Ковалев, — рассуждал Булатов, доставая из сейфа наган и засовывая его за пояс. — Ну что ж, группа что надо. Разумный с Булгаковым — опытные работники. Ковалев — классный стрелок, призы на соревнованиях берет… А там, глядишь, дежурная опергруппа подоспеет». Он перекинул через плечо шлейку мощного электрического фонаря и захлопнул сейф.

В дверь постучали.

— Да! — Булатов шагнул навстречу входящим. — Выезжаем на операцию, товарищи. Времени — в обрез. Так что инструктаж — по дороге, в машине.

Альфа скользнула в открытую дверцу и привычно улеглась над спинкой заднего сидения. Майор Разумный, капитан Булгаков и младший лейтенант Махкамов уселись сзади, Булатов — рядом с водителем — впереди. Машина тронулась, выехала на улицу и, набирая скорость, понеслась по ночному городу.

Несколько минут Булатов ехал молча, мысленно продолжая прикидывать план предстоящей операции. «Ну, а если сообщение окажется ложным? — подумал он и зябко поежился. — Сраму не оберешься. Может, не рисковать? Еще не поздно».

Не поворачивая головы, он покосился на водителя. Выражение подсвеченного снизу сигнальными лампочками приборного щитка лица Ковалева казалось особенно решительным и суровым. Булатов поднял глаза на зеркальце заднего обзора. В полутьме смутно белело лицо капитана Булгакова. Выражение его было трудно разглядеть, но когда «Победа» поравнялась с уличным фонарем, Булатов прочел на лице капитана все ту же сосредоточенную решимость.

«Нет, — сказал он себе, — обратного хода не будет. В крайнем случае понесу наказание. Извинюсь перед хозяевами дома. И срам как-нибудь переживу. Кто не рискует, тот не выигрывает». Получилось банально и пошловато. Он поморщился и, обернувшись к спутникам, принялся объяснять суть предстоящей операции.

…Когда они подъехали к Рисовой, было еще темно, но чувствовалось, что вот-вот начнет рассветать.

— Значит, договорились, — резюмировал Булатов. — Стрелять только в случае вооруженного сопротивления и только в ноги. Ты все понял, Коля? Ты, Саша?

Спутники молча кивнули. В министерстве всем было известно, что если Булатов обращается к подчиненным на ты, значит, он сильно взволнован.

«Победа» остановилась, не доезжая до поворота. Булатов и сопровождающие его члены опергруппы вышли из машины. Вслед скользнула овчарка. Водитель тщательно запер дверцы и последовал за ними.

Поворот. Первый, второй, третий дом. Его и домом-то не назовешь: обветшалая развалюха. Два окна в переулок, одно во двор. Даже в темноте видно, какие они старые: рамы перекошены, ставни держатся на честном слове…

Последние наставления шепотом. Все заняли свои места. Гулко отдается в виске пульс, отсчитывая последние секунды. Пора!

С грохотом падает вышибленная Махкамовым дверь. Они врываются в нее почти одновременно: Альфа, Махкамов и Булатов с наганом в правой и фонарем в левой руке.

Крохотная прихожка и — комната. В ноздри ударяет затхлой сыростью и спиртным перегаром. Рычит, беснуясь, рвется с поводка Альфа. Яркий луч фонаря выхватывает из кромешной тьмы ошалелые спросонья лица трех мужчин, расположившихся на полу. У стены на раскладушке испуганно вскрикнула женщина. Не до нее!

— Ни с места! — Булатов держит фонарь так, чтобы он освещал троих на полу. — Руки!

Один из мужчин метнулся к столу. В то же мгновенье со стороны окна ударил выстрел. Взвизгнула, срикошетив, пуля. Что-то с глухим металлическим звуком упало на пол.

С треском и звоном рухнули оконные рамы. Разумный, Ковалев и Булгаков ворвались в комнату, скрутили преступников. Махкамов включил свет, нагнулся, поднял упавший за стол кольт.

В соседней комнате истошно заголосила хозяйка.

— Не моя вина!.. Силком вломились!.. Угрожали дом подпалить!..

— Спокойно, мамаша! — гаркнул Булгаков. — Разберемся!

Женщина затихла, слышались лишь ее судорожные всхлипывания. На шум из ближайших строений начали собираться соседи.

— Без паники, товарищи! — Разумный достал удостоверение, раскрыл, протянул вошедшему первым усатому мужчине, с виду рабочему. — Уголовный розыск. Прошу всех оставаться на своих местах.

Усатый скользнул взглядом по удостоверению, молча кивнул. Трое в нижнем белье стояли посреди комнаты со связанными за спиной руками. Овчарка продолжала грозно рычать, не сводя с преступников злых желтых глаз. Женщина сидела на раскладушке, прижавшись спиной к стене и придерживая у шеи лоскутное одеяло.

— Бандюги проклятые! — процедил усатый сквозь зубы и обернулся к двери, возле которой толпились соседи. — Не напирайте, ребята. Порядок. Угрозыск бандитов зацапал.

Снаружи коротко просигналила машина. Подоспела оперативная группа, высланная на место происшествия дежурным Войтенко.

Казалось бы, Булатов имел все основания быть довольным: операция прошла без сучка, без задоринки. Потерь нет.

Бандиты взяты. Как он и предполагал, возглавлял банду матерый преступник Степа Охрименко, в прошлом — один из главарей фашистско-националистических формирований бандеровцев, орудовавших на территории Западной Украины в 1943–1947 годах. Тогда Охрименко сумел ускользнуть от ареста и в течение нескольких лет безнаказанно совершал злодеяния на территории Казахстана и среднеазиатских республик. Но сколько веревочке ни виться, а конец один, — возмездие настигло бандита и убийцу.

В ходе следствия была приобщена к делу копия показаний некоего Петренко. В прошлом бандеровец, Петренко был арестован в 1948 году, осужден и, находясь в местах заключения, осознал свою вину, встал на путь раскаянья. В своих показаниях Петренко рассказал, в частности, о том, как Степан Охрименко обучал своих головорезов убивать советских активистов с помощью удавки, а если стрелять, то только сзади, в почки, чтобы жертвы перед смертью испытывали долгие и страшные муки.

Вторым арестованным на Рисовой бандитом оказался Яковлев, он же Сидоркин, он же Михайлов, имевший ранее пять судимостей. Третьим — Мещеркин, уголовник с двумя судимостями, бежавший из мест лишения свободы. Оба показали, что Охрименко обучал их, как пользоваться удавкой и на глазах у них душил таксистов.

Преступники получили по заслугам. Не ушла от возмездия и соучастница преступления «Нюська» — Анастасия Ефремова, 24 лет от роду, ведущая паразитический образ жизни и тесно связанная с преступным миром. В ходе следствия были выявлены и предстали перед судом скупщики награбленного. Изъятые при арестах деньги и материальные ценности пошли в доход государства.

Руководством МВД республики были отмечены четкие и слаженные действия оперативной группы.

Элемент случайности — вот, пожалуй, что не устраивало Булатова во всей этой истории. Не будь ночного звонка, неизвестно как бы все повернулось. А значит… Что «значит» — не понимал толком и сам Булатов. И именно это раздражало его и злило.

Обнаружить человека, который позвонил ему в ту памятную ночь и «навел» на бандитов, так и не удалось. Анастасия Ефремова, она же «Нюська», на допросах разводила руками и терялась в догадках. «Кавалеров» ей было не занимать, но никто из названных ею мужчин в уголовный розыск не звонил. Это можно было считать доказанным, так как сторож базы ни в одном из них не смог опознать звонившего.

Прямого отношения к следствию это, почти наверняка, не имело, и очные ставки проводились по настоянию самого Булатова. Подсознательно, не отдавая себе отчета, он стремился во что бы то ни стало выяснить и до конца понять причину, побудившую человека позвонить в угрозыск. Это стало мучительной загадкой, своего рода навязчивой идеей, и, наверное, еще долго терзало бы его, не явись месяца два спустя после захвата банды Охрименко в уголовный розыск мужчина лет тридцати «по личному вопросу» и «непременно к товарищу Булатову».

Первые же слова посетителя заставили Булатова насторожиться. Не слова даже, интонации. Булатов тотчас вспомнил все и пристально вгляделся в лицо посетителя.

Лицо как лицо. Скуластое, невыразительное. Утопленная переносица, близко посаженные беспокойные глаза то ли серые, то ли светло-голубые. Массивный подбородок, не гармонирующий с тонкими злыми губами.

Губы шевелились, произносили какие-то слова, но смысл их не сразу дошел до Булатова.

— …Я тогда звонил насчет гастролеров.

— Знаю, — произнес Булатов нарочито спокойно. Гость равнодушно кивнул.

— Вычислили, стало быть. Ну вот я и пришел. — Глаза на мгновенье остановились на лице Булатова и вновь забегали. — Мокрых дел за мной нет. А остальное — ерунда. Лет на пять потянет, не больше.

— С повинной, значит.

— Ну, считайте, с повинной. — Человек вздохнул. — Надоело в страхе жить. Вот и решился.

— Потому и позвонили?

— Что? — не понял гость.

— Звонили, говорю, потому что решили — зачтется, как смягчающее вину обстоятельство?

— A-а, вон вы о чем… Нет, тогда я об этом не думал.

— А потом позже?

— Была мыслишка. Только не это главное.

— Что же главное?

Мужчина опустил голову, провел рукой по коротко остриженным волосам.

— Долго рассказывать, начальник. А если коротко — понял я, что долго так не протянешь.

— А Нюська? — не удержался Булатов.

— Не забыли, — горько усмехнулся гость. — Нюська — дрянь. Конченый человек. Пробовал я ее уговорить. Брось, дескать. Давай поженимся. Поступай на работу. Отсижу, что положено, вернусь, честно жить станем. Уговорил, вроде. А тут эти… — Он помолчал и тяжело вздохнул. — Ну и она… В общем, туда ей и дорога. Бери меня, начальник. Сдавай с рук на руки. Что заслужил, то и отсижу. А вернусь, опять работать стану.

— Слышали? — толстяк Маннов так и трясся от нетерпения. — Икрамджан-ака у меня брился сегодня!

— Да что ты говоришь?! — притворно всплеснул руками Саид-бобо. — И как это он отважился? Я бы, например, ни за что.

— Это почему же? — воинственно вскинулся толстяк.

— А потому, дорогой, что ты с собственным языком совладать не можешь. А уж с бритвой и подавно!

По чайхане прокатился смешок. После яркого солнечного света парикмахер отчаянно моргал и жмурился, стараясь приучить глаза к царящей в чайхане полутьме.

Сколько здесь людей, он не видел, но, судя по смеху, народу было достаточно.

— Что ты головой вертишь, как сова? Все равно ведь ничего не видишь. Сядь посиди, пока глаза привыкнут. — Саид-бобо, не поднимаясь с места, протянул руку и помог Маннову примоститься на край дощатого настила. — На, держи пиалу.

Толстяк почти наощупь принял пиалу с чаем и повел глазами. Там и сям смутно белели расплывчатые пятна лиц. «Проклятый старик! — с досадой подумал он. — Вечно суется всюду со своим паршивым языком. Все ему, видите ли, раньше всех известно! Ну, погоди, седобородый козел, посмотрим, как ты сейчас захихикаешь!»

— Вы еще самого главного не знаете, Саид-бобо! — в голосе брадобрея звучало торжество.

— Так уж и главного? — ехидно поинтересовался старик. — И что же это?

Чайхана выжидающе примолкла.

— В моей парикмахерской Икрамджан-ака снял фуражку! — выпалил брадобрей, предвкушая триумф. Чайхана безмолвствовала.

— Вот это да!.. — откликнулся наконец Саид-бобо. — Вы слышали, Рахимджан-бобо? Младший лейтенант Икрамджан Пулатов снял головной убор перед толстяком Манновом!

— Передо мной? — опешил парикмахер. Триумфа как не бывало. — Почему п-передо мной?

— Он еще спрашивает! — Саид-бобо возмущенно хлопнул себя по коленям. — Перед кем люди снимают шапку? Перед тем, кого очень уважают.

— Или перед женщиной! — подкинул кто-то из глубины чайханы.

— Или перед женщинами, — невозмутимо подтвердил Саид-бобо. — Но к женскому полу, надо полагать, ты себя не относишь, а, мавлоно Маннов?

Дружный хохот прокатился по чайхане.

— Молчание — знак согласия, — продолжал старик. — Значит, остается одно: фуражка была снята исключительно из уважения к тебе.

Глаза парикмахера постепенно привыкли к полумраку чайханы, и он свирепо уставился в ехидно улыбающееся лицо старого насмешника, позабыв, что хотел сказать, и проклиная себя, что вообще затеял этот разговор.

— Поздравляю, Маннов-джан! — не унимался Саид-бобо. — Такой молодой, а такой уважаемый! Нас, простых смертных, участковый такой чести не удостоил. Не заслужили. А ты заслужил. Чем же это, а?

— Значит, есть чем! — огрызнулся брадобрей, повернул голову и обмер: за соседним дастарханом, добродушно улыбаясь, сидел участковый уполномоченный Пулатов. Сидел без фуражки, поглаживая рукой поросшую короткими волосами круглую голову.

Чайхана задрожала от гомерического хохота.

— Вот так инфаркт и зарабатывают, — подытожил Саид-бобо, когда хохот наконец утих, кивая на оторопевшего от изумления парикмахера. — Плесните сартарашу чайку, Рахимджан-бобо. Пусть в себя придет. А мы пока дальше почитаем.

Он водрузил на нос очки в металлической оправе и взял с коленей газету.

— На чем мы остановились? А, вот нашел: «Большую помощь в деле розыска банды оказали младший лейтенант милиции Икрамджан Пулатов и колхозник Рахимджан-ака Саттаров, благодаря которым была обнаружена последняя из угнанных бандитами автомашин».

— Вот так, — Саид-бобо снял очки и обвел чайхану взглядом. — Слышали, что про наших односельчан в республиканской газете пишут?

Он обернулся к Маннову и укоризненно покачал головой:

— А ты «фуражка, фуражка»! При чем тут твоя фуражка?

— Моя?! — вытаращил глаза парикмахер. — Да у меня сроду никакой фуражки не было!

— И не будет, — заключил старик. — Фуражку настоящие мужчины носят, не то что ты.

Саид-бобо помолчал, потом, лукаво прищурившись, взглянул на участкового.

— Ну, а все-таки, Икрамджан, почему вы до сих пор с фуражкой не расставались?

— А я и теперь не расстаюсь, — улыбнулся младший лейтенант. — Вот, она рядышком лежит.

— Нет, серьезно?

— Да так, глупости одни, — отмахнулся Пулатов. — Волосы выпадать стали. Вот я и побрил голову. А тут новое назначение, незнакомые люди. Мало ли что могут подумать.

Участковый и вдруг — плешивый. Ну и не снимал фуражку, пока волосы не отрастут.

— Только и всего? — притворно удивился Саид-бобо. — А мы-то головы ломаем! Маннов тут целую теорию развел. Кстати, где он? Маннов, ты где?

Но парикмахера и след простыл.

Маршрутный автобус довез нас с Рисовой улицы до центра города за полчаса. Мы сошли недалеко от ЦУМа и направились по засаженному молодыми деревцами бульвару. Здесь решительно ничто не напоминало о прошлом. Я хорошо помнил этот район. «Пьяный базар», «Воскресенка», «Туркменский рынок». Теперь эти названия стали достоянием истории. Булатов шагал молча, поглядывая по сторонам, но я уже давно догадался, почему он выбрал именно этот маршрут, и когда он наконец взглянул в мою сторону, спросил:

— «Вампир»?

— Он самый, — усмехнулся Борис Ильич.