Держим удар, Дживс!

Глава 14

– Финк-Ноттла видели? – спросил он.

Мне не понравился его тон, и вид его мне тоже не понравился. Губы подергиваются, глаза мечут молнии. Ежу ясно, что, разыскивая Гасси, он руководствовался отнюдь не дружеским расположением, поэтому я немного подретушировал правду, как сделал бы на моем месте любой благоразумный человек:

– К сожалению, нет. Я только что вернулся из Вустершира, от дяди. Неотложные семейные дела потребовали моего присутствия, и я не был на школьном празднике, как это ни прискорбно. Невосполнимая потеря! Дживс, вы не видели Гасси?

Дживс не отвечал, возможно, потому, что его здесь не было. Когда господин принимает важных гостей, он обычно незаметно исчезает. Просто испаряется, и все.

– У вас важное дело к Финк-Ноттлу?

– Хочу свернуть ему шею.

Брови у меня, вернувшиеся было в нормальную позицию, снова полезли кверху, и, если не ошибаюсь, я еще и губы поджал.

– Но послушайте, Спод! Вам не кажется, что это уж слишком? Недавно вы вынашивали идею свернуть шею мне. Думаю, вам стоило бы последить за собой в смысле мании сворачивания шей и подвергнуть строгой проверке свои побуждения, пока они не взяли над вами власть. Видимо, вы уверены, что можете их побороть, – но разве не существует опасности привыкания? Почему вы хотите свернуть Гасси шею?

В ответ он только заскрежетал зубами, во всяком случае, мне послышалось, что скрежет был зубовный. Потом, понизив голос, хотя никто не мог нас слышать, сказал:

– Вустер, я могу говорить с вами откровенно, потому что вы тоже ее любите.

– А? Кто? – спросил я. Наверное, следовало сказать: «Кого?» – но я как-то не сообразил.

– Разумеется, Мадлен.

– Мадлен?

– Я вам уже говорил, я всегда ее любил, и мне дорого ее счастье. Оно для меня все. Чтобы доставить ей минутное удовольствие, я готов разрезать себя на кусочки.

Сказать честно, в суть я пока не врубился, но не успел я задать уточняющий вопрос, правда ли, что девушкам доставляет удовольствие, когда человек режет себя на кусочки, он снова заговорил:

– Когда она обручилась с этим типом, с Финк-Ноттлом, я пережил страшный шок, но я смирился, так как думал, что она будет счастлива с ним. Сраженный насмерть, я хранил молчание.

– Редкостное благородство.

– Не проронил ни слова, чтобы она не заподозрила, что я чувствую.

– Высший класс!

– Мне было достаточно того, что она счастлива. Ничто больше не имело значения. Но когда оказалось, что Финк-Ноттл грязный развратник…

– Кто? Гасси?! – сказал я не веря своим ушам. – Уж кто-кто, только не он. Он невинен, как новорожденный агнец, даже еще невиннее, я думаю. С чего вы взяли, что Гасси грязный развратник?

– С того, что десять минут назад я видел, как он целуется с поварихой, – проговорил Спод сквозь зубы, заскрежетал ими – на этот раз я хорошо расслышал скрежет – и выскочил из комнаты.

Не могу сказать, долго ли я оставался недвижим, как кукла чревовещателя, чей чревовещатель ушел в трактир пропустить стаканчик. Вероятно, не слишком долго, ибо, когда жизнь вернулась в мое онемевшее тело и я устремился в открытое пространство, чтобы найти Гасси и предупредить его, что к нему приближается тайфун, Спод еще находился в пределах видимости. Он двигался на северо-северо-восток, поэтому, не желая с ним общаться, пока он пребывает в таком, мягко говоря, не радужном расположении духа, я дунул на юго-юго-запад и скоро обнаружил, что поступил весьма проницательно, проложив свой курс именно в этом направлении. Передо мной тянулась тисовая, а может, рододендроновая или какая-то еще аллея, и, влетев в нее, я увидел Гасси. Он стоял вроде как в трансе, вместо того чтобы удирать со всех ног, подобно кролику, и эта его непроходимая тупость так меня разозлила, что я заорал «Эй!» изо всей мочи.

Он обернулся, и, подбежав к нему, я заметил, что он выглядит даже еще лучше, чем когда я видел его в последний раз. Глаза за стеклами очков в роговой оправе блестели, на губах играла улыбка. Он был похож на рыбу, которая только что узнала, что ее богатый австралийский дядюшка испустил дух и оставил ей кучу денег.

– Ах, Берти, – сказал он, – мы решили, что лучше погулять, чем кататься на лодке. Мы подумали, что на воде, наверное, будет немного свежо. Берти, какой прекрасный вечер, правда?

Тут я не мог с ним согласиться.

– По-твоему, прекрасный? Ну уж это едва ли.

Он удивился:

– Чем же он тебе не нравится?

– Сейчас объясню чем. Что это такое я слышал о тебе и Эмералд Стокер? Ты ее целовал?

Физиономия у Гасси стала еще благостней, и он, к моему негодованию, расплылся в самодовольной ухмылке:

– Да, Берти, целовал и буду целовать, пусть даже ценою жизни. Берти, какая это девушка! Добрая, милая. По-моему, она идеал женственности, такую в наше время днем с огнем не сыщешь. Когда я к тебе забежал, у меня не было времени рассказать, что случилось на школьном празднике.

– Дживс мне говорил. Тебя укусил Бартоломью.

– Да, правда. Эта скотина прокусила мне ногу до кости. И знаешь, что сделала Эмералд Стокер? Она ворковала надо мной, как любящая мать, но этого мало – она промыла и перевязала мою покалеченную ногу. Она милосердный ангел, вторая Флоренс Найтингейл. После того как она перевязала мне рану, я ее поцеловал.

– Послушай, ты не должен был этого делать.

Он снова выказал все признаки удивления и сообщил мне, что, поцеловав Эмералд Стокер, поступил совершенно правильно.

– Но ты помолвлен с Мадлен.

Говоря это, я надеялся, что его совесть заработает на полную катушку, но, видно, механизм дал сбой, потому что Гасси остался холоден и равнодушен – ни дать ни взять мороженый палтус.

– А-а, ну да, Мадлен, – сказал он. – Я как раз собирался коснуться этой темы. Хочешь, скажу, в чем беда Мадлен Бассет? У нее нет сердца. В этом вся загвоздка. Смотреть на нее приятно, но тут у нее ничего нет. – Гасси похлопал себя по левой стороне груди. – Знаешь, как она отнеслась к моему ранению? Она приняла сторону этой твари Бартоломью. Сказала, что я сам виноват, не надо было его дразнить. В общем, обошлась со мной коварно и подло, не то что Эмералд Стокер. Знаешь, что сделала Эмералд?

– Ты мне уже рассказал.

– В смысле, кроме того, что перевязала мне рану? Пошла на кухню и приготовила сандвичи. Вот они, – сказал Гасси, доставая большой пакет и благоговейно его разглядывая. – Ветчина, – трепетно добавил он. – Она их приготовила для меня собственными руками. Эта чуткость даже еще больше, чем ее божественная доброта, убеждает меня в том, что она для меня – единственная девушка на свете. Пелена спала с моих глаз, и я понял, что мое чувство к Мадлен – всего лишь юношеское увлечение. Эмералд Стокер я полюбил по-настоящему. По моему мнению, таких, как она, больше на свете не существует, и я был бы тебе очень признателен, Берти, если бы ты перестал твердить всем и каждому, будто она похожа на китайского мопса.

– Но, Гасси…

Он перебил меня, повелительно взмахнув пакетом с сандвичами:

– Бессмысленно повторять: «Но, Гасси». Твоя беда, Берти, что ты не имеешь понятия о настоящей любви. Ты вроде бабочки, порхающей с цветка на цветок, впрочем, как и Фредди Виджен и другие придурки, которых в «Трутнях» пруд пруди. Девушка для тебя – не более чем игрушка от нечего делать. А великая страсть тебе недоступна. А я совсем другой. У меня глубокие чувства. Я из тех, кто женится.

– Но ты не можешь жениться на Эмералд Стокер.

– Почему? Мы родные души.

Мне пришла было в голову мысль нарисовать ему словесный портрет старика Стокера, чтобы он знал, какого тестя он отхватит, если осуществится его намерение, но потом раздумал. Здравый смысл мне подсказал, что человека, перед которым столько времени в качестве будущего тестя маячил папаша Бассет, таким доводом не проймешь. Как бы я ни расписывал Стокера, он все равно покажется Гасси меньшим из зол.

Я стоял как потерянный, не зная, что делать, и продолжал бы стоять, но тут вдруг слышу, меня кто-то окликает. Оглядываюсь – и вижу Растяпу Пинкера и Стиффи. Они махали мне руками и какими-то предметами. Я сразу догадался, что им не терпится обсудить происшествие с сэром Уоткином Бассетом и крутым яйцом.

В эту минуту их вмешательство было мне совсем некстати, ибо все мои силы были сосредоточены на урезонивании Гасси и наставлении его на путь истинный, но всем известно – Бертрам Вустер забывает о себе, когда к нему обращается попавший в беду друг. Бертрам готов пожертвовать собой, лишь бы помочь бедствующему другу. И я поспешил к Стиффи и Растяпе Пинкеру, бросив Гасси через плечо, что вернусь при первой возможности и мы продолжим обсуждение вопроса.

– Давайте покороче, – сказал я. – У меня важный разговор. Долго рассказывать, но, поверьте, ситуация слишком серьезная. У вас, по словам Дживса, тоже. Насколько я понял, надежд на получение прихода мало. У папаши Бассета, как всегда, семь пятниц на неделе и «нет, не решаюсь» снова одерживает верх. Большая неудача.

– Конечно, сэра Уоткина тоже можно понять, – сказал Растяпа, которого если и стоило в чем-то упрекнуть, кроме того, что он вечно налетает на мебель, так это в том, что он слишком терпим ко всяким подонкам. – Он считает, что если бы я более настойчиво внедрял в сознание учеников воскресной школы разницу между добром и злом, то в него бы не бросили крутое яйцо.

– Все равно бросили бы, – сказала Стиффи.

И я с ней согласился. Сколько ни читай воскресных лекций, подрастающее поколение не отучишь кидать крутые яйца в сэра Уоткина Бассета.

– Но разве я могу тут чем-нибудь помочь? – спросил я.

– Можешь, – сказала Стиффи. – Мы надеемся как-то задобрить дядю Уоткина. Но сначала надо успокоить его нервную систему, и мы хотим тебя просить, Берти, не мозолить ему глаза, пока он не остынет. Держись от него подальше. Один твой вид выводит его из себя.

– Меня тоже его вид выводит из себя, – находчиво парировал я. Этот разговор ужасно меня разозлил. Вот еще, думал я, делать мне больше нечего, как якшаться с экс-судьями. – Разумеется, я буду его избегать. С большим удовольствием. Это все?

– Все.

– Тогда пойду к Гасси, – сказал я и направился прочь, но тут Стиффи вдруг вскрикнула:

– Гасси! Совсем из головы вон! Я же хотела ему кое-что сказать, это для него крайне важно. Не знаю, как я могла забыть. Гасси! – завопила она.

Он встрепенулся, как бы выходя из блаженного оцепенения, моргнул и двинулся к нам.

– Почему ты ошиваешься здесь, Гасси?

– Кто, я? Мы тут с Берти обсуждали один вопрос, и он сказал, что скоро вернется и мы продолжим нашу беседу.

– Послушай, у тебя нет времени беседовать с Берти.

– Как?

– И спрашивать «как?» у тебя тоже нет времени. Я только что встретила Родерика, он меня спросил, не знаю ли я, где ты. Он хочет разорвать тебя на мелкие кусочки, потому что видел, как ты целуешься с поварихой.

У Гасси с глухим стуком отвалилась челюсть.

– Почему ты мне этого не сказал? – с упреком адресовался он ко мне.

– Прости, упустил из виду. Но это правда, тебе лучше убраться отсюда подобру-поздорову. Улепетывай без оглядки, вот мой тебе совет.

И Гасси ему последовал. Он рванул с места в карьер, как сказал кто-то там, быстрее пули, выпущенной из ружья, и показал бы блестящий результат, если бы не пришел в лобовое столкновение со Сподом, который как раз в этот миг вывернул слева.