Глава двадцать четвертая
ГОЛУБОЙ ОБЕЛИСК

Валя заболела в хмурый, ненастный день. Хлестал дождь, завывал порывистый ветер. Я подумал о том, что ночью в такую погоду птицы разбиваются о телеграфные провода.

Выздоровела же Валя, когда снова вернулись ясные, но уже короткие и прохладные дни. Иней посеребрил бурую траву, морозец подсушил дорогу, и Валя снова пошла в школу.

Несколько дней походила и опять слегла, на этот раз надолго. Мы знали, что Валина болезнь называется ревматизмом и у нее болит сердце.

Когда я приходил ее проведать, лежала она на высокой подушке. Должно быть, Валя где-нибудь простыла. Ведь я-то лучше других знал, сколько мы намерзлись. И дьяконица заставляла ее воду таскать из колодца.

Валя очень интересовалась уроками и в кровати решала задачи и примеры.

Светлана твердо обещала ей сразу же, как она поправится, путевку в уже освобожденный Кисловодск или Мацесту, где люди пьют целебные воды, лечатся волшебными грязями.

Валя хотела скорей вылечиться.

— После укола мне легче, — говорила она.

Няня Дуся сердилась на Светлану, что девочку так часто колют. И я думал: «Неужели нельзя обойтись без каких-то уколов?»

Няня Дуся решила лечить Валю по-своему. Она растирала ее самодельным лекарством — муравьиным соком — и приговаривала:

— Ты, Валюша, не горюй, еще по деревьям будем с тобой лазить, орехи за пазуху собирать. Муравьи-то ведь не хуже докторов — разумная тварь, полезная.

И действительно, после няниного лекарства Вале стало лучше, и она говорила:

— На санках буду кататься…

В первые дни после своего возвращения Сережа сторонился Вали, но, после того как она перестала ходить в школу, захотел навестить ее.

Он пошел со мной, но очень смущался. А когда увидел Валю на подушке, заволновался и хотел уйти, но Валя спросила:

— Ты не сердишься на меня? Сережа замотал головой.

В комнату вошла Светлана Викторовна.

Сережа сразу же стал говорить, что наши ученые скоро обязательно изобретут такое лекарство, чтобы сердце никогда не болело, а легкие не уставали дышать.

— Но ведь для того, чтобы изобрести такое лекарство, надо много знать, много учиться, — сказала Светлана Викторовна.

— А мы будем много учиться и много знать, — ответил Сережа. — И такое лекарство дадим ей. — Сережа показал на Валю. Все мы тогда очень обрадовались будущему Сережиному лекарству.

Каждый раз, когда я ходил к Вале, Сережа увязывался со мной. А потом стал ходить в изолятор и без меня. Он расспрашивал Светлану Викторовну о разных болезнях; любил поболтать и пофантазировать. Валя с удовольствием его слушала и смеялась.

Когда мы были заняты в школе, к Вале приводили и Олю. Оля осторожно подходила к кровати, взбиралась на стул, поставленный у изголовья, и просила, чтобы Валя ей что-нибудь рассказывала. Валя быстро уставала. Вдруг смолкнет, опустит голову на высокую подушку и лежит не шевелясь.

Однажды нас не пустили к Вале.

Оля никак не могла примириться с этим:

— Она мне только одну сказку расскажет, коротенькую.

О том, что Вале плохо, мы видели по Светлане Викторовне. Она не шутила, как раньше, и не говорила, что все это «пустяки».

Я думал: ведь спасли же нас от тяжелых снарядов блиндажи в десять накатов. Жили мы под огнем, так неужели сейчас, когда здесь так тихо, нельзя прикрыть Валю от смерти!

Сережа узнал, что вместе с гвардейцами в нашем городе находятся и военные врачи; среди них славится один врач — гвардии майор. Артиллеристы говорили, что с таким врачом им воевать не страшно.

Мы увидели, что Вале понесли большую подушку. Слава сказал — она наполнена воздухом. Значит, Вале воздуха не хватает.

Мы говорили с Сережей вполголоса. Как всегда, улеглись спать. Молчали, но каждый думал свое. Сережа ткнул меня в бок:

— Хватит лежать. Надо действовать. Пойдем разыщем врача военного и приведем его к Вале, пусть он спасет ее. Ведь я слыхал, он уже многих от смерти спас. Наша Светлана на фронте не была, а он был и опять туда вернется. Ведь Вале сейчас очень плохо.

То же самое, но еще убедительней Сережа повторил няне Дусе.

Я был уверен, что она прикрикнет и прикажет сейчас же угомониться. Но няня Дуся даже похвалила Сережу за догадку. Мы быстро оделись и на цыпочках вышли из спальни.

Няня Дуся выпроводила нас, а на прощание приложила палец к губам.

Нас обдал холод. Отойдя несколько шагов от детдома, мы побежали. Люди в городке еще не спали. Где-то говорило радио. Из щелей в ставнях просачивался свет.

По всему было видно, что Сережа все обдумал заранее — оказывается, он уже знал, где живет гвардии майор.

Мы поскребли ноги об скребок, чуть потоптались в дверях и постучали. Нам долго не открывали.

Когда вошли в комнату, где жил гвардии майор, он играл на рояле. Он не рассердился на нас. Усадил на стулья и внимательно выслушал.

Говорил Сережа, а я только поддакивал, разглядывая руки хирурга: толстые, широкие, покрытые золотистыми волосиками. Гвардии майор не знал, что ответить Сереже на его настойчивые просьбы.

— Ведь я же только хирург, мальчики. Ваш доктор делает все, что надо. Зачем же я буду вмешиваться?

— Раз мы пришли за тобой, ты должен пойти с нами, — твердил Сережа.

— Но ведь уже ночь, зачем будить девочку?

— Ей очень плохо, — сказал Сережа. И хирург пошел с нами.

Помню, как он постучался в дверь изолятора и назвал Светлану Викторовну незнакомым мне тогда словом — коллега.

В приоткрытую дверь я увидел Валю.

Хирург попрощался с нами и по-военному строго приказал идти спать. А сам остался в изоляторе.

Няня Дуся встретила нас у самой двери. Она поцеловала меня в лоб, а Сережа увернулся.

— Ну вот, они теперь подумают вдвоем, и Валя скоро поедет в Кисловодск и будет писать нам письма, а мы ей будем отвечать, — говорил мне Сережа.

Он вовсе не собирался спать.

Я, когда вырасту, обязательно стану врачом; только я буду врачом сразу по всем болезням.

— Даже по уху и по горлу? — спросил его Слава. Он проснулся и прислушивался к нашему разговору.

— И по уху и по горлу, — ответил Сережа.

Ну вот, утром я тебя так стукну по уху, что ты закричишь во все горло, — рассердился Слава. — Не мешайте мне спать, врачи!

…Через несколько дней Валя умерла.

Над детским домом был вывешен красный флаг с черной каймой.

Сережа набросился на дверь, хотел сорвать ее с петель…

— Ее зароют в снег? — спросила меня Оля. — Или положат в ямку? Ведь в ямке хорошо, там пули не достают, верно?

Я с тревогой смотрел на Олю. На нее летели тысячи осколков — она осталась жива. Оказывается, существуют и совсем невидимые — они жалят через много лет, опасные, как мины замедленного действия. Валя лежала в белом платье. И учителя из школы и гвардейцы пришли проводить Валю.

Все жители собрались и горевали вместе с нами. Валин открытый гроб мы несли на полотенцах. Няня Дуся шла и приговаривала: — Нет больше нашей голубки, пропала, как мотылек на огне! Загубили птичку веселенькую, не дали ей пожить на свете…

Заиграл военный оркестр.

Никогда не забыть, как все мы плакали, даже те, кто не знал Валю, когда опускали ее в землю…

Гвардейцы поставили над могильным холмиком небольшой обелиск, сделанный из досок. Его выкрасили голубой краской. К обелиску прибили красноармейскую звезду, вырезанную из жести.

Весной вокруг голубого обелиска мы посадили цветы.

Загрузка...