Детство Сашки

«Зарница»

…А еще в пионерском лагере играли в «Зарницу». Это только потом Сашка узнал, что зарница — это совсем не игра, а такое атмосферное явление. А тогда, в лагере, «Зарница» была самой лучшей игрой.

Сначала всех поделили на «синих» и «зеленых». Вообще-то хотели, чтобы было, как обычно, то есть «красные» и «синие». Но против «красных» никто не хотел играть. Все хотели быть только «красными»! И тогда старший пионервожатый сказал:

— Пусть будут «синие» и «зеленые». Пусть. Это даже веселее.

Чем веселее, было не совсем понятно. Но во все отряды выдали цветную бумагу. Одни получили листы синей, другие — зеленой бумаги. Из этой бумаги вырезали маленькие погончики и нарукавные шевроны. Потом каждый сидел и сам пришивал к своей рубашке два погончика и один шеврон — на правый рукав. На общей линейке, когда объявляли правила, сказали, что сорванный погон — ранение. Сорванный шеврон — тяжелое ранение. А если обрывали в борьбе и погоны и шеврон, то тогда ты убит, и должен выйти из игры, и ждать, чем закончится «Зарница».

«Синие» остались в лагере и должны были охранять территорию. Их флаг поставили прямо у лагерного флагштока еще на утренней линейке, когда весь лагерь стоял и слушал правила игры. А после завтрака у этого флага поставили в караул двух парней из первого отряда — самых здоровенных в лагере.

Васька, когда их звено проходило в столовую, нагнулся, подобрал сосновую шишку, и запулил в них, потому что Сашкино звено и Васька тоже были «зелеными». Но отрядный вожатый сказал, что если Васька так еще раз сделает, то все звено будет вместо игры собирать шишки по всему лагере. И все повернулись к Ваське и показывали ему кулак, а Сашка сказал:

— Ну, ты чо, дурак, чо ли?

И Васька больше не кидал шишки. Но все ему завидовали, потому что никто больше кинуть не успел. А он — успел.

Сразу после завтрака все «зеленые» цепочками, как индейцы, след в след, через все выходы и через все дыры в заборах растворились в окружающем лагерь лесу. Погода уже неделю стояла солнечная, сухая. В лесу можно было идти совершенно бесшумно по толстому слою рыжих сосновых иголок. А шишками можно кидаться друг в друга или — на спор — в цель.

Васька кидал лучше всех. А девчонки вообще не умели кидать шишки. Они как-то странно выворачивали руку, как-то сверху ее проносили, что локоть был выше головы, и шишка падала недалеко и никуда не попадала.

«Зеленые» собрались на большой поляне на берегу Гайвы, где обычно жгли большой лагерный костер. Это так специально было сделано, что все выходили в разные стороны: чтобы противник ничего не заподозрил. А потом все в лесу поворачивали к реке и вдоль берега добирались к месту сбора. Там всем показали флаг, который охраняло целое девчоночье звено из второго отряда. И объяснили еще раз правила: «зеленые» должны прокрасться или ворваться в лагерь и захватить флаг «синих», а свой флаг установить на том же месте. А «синие» сейчас — тут старший вожатый посмотрел на часы — вот уже десять минут изучают ваши следы, чтобы понять, куда все пошли. А потом они пошлют диверсионную группу, чтобы захватить наш флаг.

— Всё ясно? А теперь: командиры отрядов и звеньев — получить задания!

Сашка был командиром звена, и ему тоже дали узкий конверт с заданием. Когда он отошел от группы командиров, стоящих возле флага, то махнул своему звену и побежал к опушке, подальше от толчеи и шума.

— Во! Пакет! — заорал было Васька, но ему опять показали кулак и он, смеясь, закрыл рот обеими руками, выпачканными сосновой смолой.

Вокруг бегали, ныряли в кусты и снова появлялись, рассыпались цепью вдоль опушки такие же пионеры с пришитыми на рубашки зелеными погонами и с зелеными шевронами на рукаве. Вокруг были наши. А в пакете была команда — идти к чужим.

Задание Сашкиному звену было простое: обойти лагерь, чтобы «синие» не заподозрили, с какой они стороны идут, и разведать подступы к главному входу. Это было хорошее задание. Сашка читал много книг, и знал, что обороняют лучше всего всякие тайные дыры в заборах и всякие овраги, а через главный вход никто и не додумается идти. А на самом деле, как раз через главный, парадный вход, там, где на арке прибит фанерный первый спутник, сбоку большая ракета и надпись «Восток», можно прокрасться прямо в лагерь.

Сашка посмотрел на свое звено и принял решение:

— Так. Девчонки остаются здесь, помогать охранять знамя. Мы же не в бой идем, когда каждый нужен, когда все на счету! Мы идем в разведку. Вот, шесть человек. Три двойки. Этого хватит. Через час мы вернемся обратно.

И они поделились на три двойки, и пошли быстрым шагом, чуть согнувшись, как индейцы в кино, по большой дуге обходя лагерь, чтобы «синие» не поняли, откуда они пришли.

Все были в кедах, и шаг был бесшумным и легким.

И уже через двадцать минут (Сашка посматривал на свои часы с таким же названием, как и лагерь) три двойки «зеленых» стояли на правой обочине дороги, что шла к центральному входу в лагерь.

Сашка показал рукой, чтобы все шли направо, к воротам, показал обеими руками — рассыпаться — и прижал палец к губам, чтобы, мол, тишина была. Все покивали головами, что поняли, две двойки растаяли почти бесшумно в лесу, а Сашка с Васькой потихоньку стали приближаться к воротам.

Они специально шли чуть медленнее, потому что двум другим двойкам надо было сначала отойти в сторону, а потом уже поворачивать к воротам, то есть им идти было дальше.

И тут Васька дернул Сашку за рукав и мотнул головой показывая чуть влево. Там в траве лежали к ним спиной двое «синих» караульщиков. Две девчонки смотрели на дорогу и даже не подозревали, что «зеленые» уже сзади. Сашка поглядел на Ваську и кивнул: надо нападать. Если сейчас кинуться сзади, то можно сорвать погоны, а тут на шум подбегут оставшиеся две двойки, и тогда можно будет даже пленных захватить и привести их к своим. Васька показал пальцем на левую фигуру и потом показал на себя, а Сашка опять кивнул. Левая — Ваське, правая — ему.

Главное, не шуметь, подойти поближе — и сразу кинуться и сорвать погоны…

Они сделали еще по два шага — тихи-тихо. А потом вырвались из кустов и кинулись на «синих», а те повернулись к ним и почему-то не испугались, а только стали смеяться. И тут же Сашка почувствовал, как его схватили сзади, и чьи-то руки сорвали погоны, а кто-то рванул и шеврон, и он сразу ослаб, потому что стало обидно до слез, потому что их обманули — это была ловушка!

На земле ворочалась куча-мала, это придавили сразу трое Ваську, а он рвался, извивался и пытался пинаться ногами. Какая-то из «синих» девчонок ругалась, что Васька играет не по правилам: слишком крепко и надежно пришил погоны и шеврон. Но вот и его погоны и шеврон полетели на землю, и он сразу расслабился, и только глядел на Сашку обиженно-непонимающе, шмыгая носом: как же так? А из кустов вывели остальных его бойцов. Не уцелел никто. И некому будет сказать своим, что тут засада.

Сашка пожалел, что не взял девчонок. Вот бы сейчас они завизжали и кинулись в кусты и убежали… Но поздно уже. Перед ним стояли, смеясь, те две караульщицы, на которых они с Васькой кинулись. Стояли и смеялись. И Сашка не выдержал, слезы сами покатились из глаз. Он отвернулся от них, потом упал в траву, вцепился в нее… Злость и обида душили его. А вокруг сидели и лежали ребята из его звена, тоже подавленные таким быстрым поражением.

Вечером на линейке зачитали итоги игры. «Зеленые» проиграли. Но совсем не из-за Сашки. Его рейд как раз похвалили, потому что он был отвлекающий. И когда «синие» захватили сразу шестерых разведчиков, то кинули туда еще один отряд в охрану главных ворот. Но «зеленые» пошли от реки, кидаясь шишками и стараясь прорваться к флагу.

Никто из атакующих не знал, что отряд «синих», собранный из спортсменов, уже прорвал жидкую цепочку охраны, захватил знамя и бегом возвращался в свой лагерь.

…

В школе, как всегда, первый урок русского языка после каникул — это сочинение «Как я провел лето». И все писали, где и кто был.

Люда, самая маленькая, ездила в Крым по артековской путевке для пионерского актива, и все ей дико завидовали. У нее была записная книжка с адресами, и она переписывалась со всей страной.

Лешка все лето просидел в городе, но у него залив под боком, в пяти минутах ходьбы, и он загорел лучше, чем на юге. Многие уезжали к бабушкам и дедушкам в деревню.

А Сашка с Васькой были в лагере, и Васька писал, склонив голову набок и высунув кончик языка, как они ходили в разведку.

А еще через месяц на общешкольной линейке всем объявили, что перед зимними каникулами будет большая «Зарница», в которой будут участвовать все гайвинские школы. И сказали, что надо готовиться, потому что проигрывать нельзя — мы же лучшие? Ну, да, лучшие, а то как же, конечно, лучшие, все знают, что мы лучшие, бурчали себе под нос пионеры.

— Что? Не слышу, — смеялась со сцены старшая пионервожатая. — Мы — лучшие?

— Да-а-а-а!

— А еще громче? Чтобы вся Гайва слышала? Мы — лучшие?

— Да-а-а-а-а-а! — аж стекла дребезжали в окнах.

Это в пионерлагере Сашка был звеньевым. А в школе он был практически никто. Так, средний пионер. Поэтому он не знал, что и как дальше будет. Он думал, с ними будут заниматься, учить бороться, самбо там разное показывать. Потом, еще стрелять надо уметь. Он стрелять умел. Из воздушки. Когда к бабушке ездили, она всегда с ним заходила после купания в канале в тир, и Сашка стрелял по уткам, самолетам, клоунам. А однажды привыкший уже к нему продавец пулек повесил сразу пять бумажных мишеней с кругами, и надо было выстрелить пять раз другими пульками, с длинными цветными хвостиками, в эти мишени. Правда, он разрешил класть ствол на специальную подушечку, чтобы стрелять с упора. Сашка, долго целясь, выбил три десятки и две девятки, и получил призовой набор цветных мелков.

Но в школе тира не было. Правда, автомат Калашникова и карабин Симонова им показывали и даже научили собирать и разбирать — но только после уроков, как в кружке. Потому что военная подготовка была только у старших классов. А когда пионеры возмутились, что скоро большая «Зарница», а они ничего не умеют, то им вместо физкультуры ввели уроки строевой подготовки, и молодой военрук гонял их по стадиону поодиночке, тройками, шеренгами и классной коробкой.

Это им пригодилось потом, когда на 7 ноября они прошли строем, держась за руки, чтобы не разорвать длинные шеренги, под военный оркестр, под барабаны, перед трибуной с районным начальством. И с трибуны им махали руками и кричали «ура».

Незаметно пришла зима. На Урале почти не бывает осени. Вот, вроде бы, еще совсем недавно, еще на прошлых выходных ездили на катере в верховья Камы по грибы. А сегодня уже лед на лужах не тает весь день, и ночью начинается тихий-тихий снегопад. Через пару недель на физкультуру уже стали приносить лыжи.

Папа их приготовил заранее, все три пары — себе, маме и Сашке: просмолил, разогревая смолу на плите в жестяной банке, а потом растирая ее горячим утюгом по подошве лыж, потом натер лыжной мазью так, что они стали как полированные, а потом связал концы, а в середку вставил по два больших кубика из детского набора, чтобы лыжи были не «доской», а — лыжами. Палки были дюралевые. Конечно, бамбуковые были легче и как-то теплее, но зато дюралевые не ломались, и на них можно было даже сидеть.

В декабре, в самом начале, всем объявили о дате «Зарницы» и велели сшить маскхалаты. У некоторых ребят родители работали в больнице, так они принесли медицинские халаты, и только их немного укоротили. А Сашке мама из старых простыней пошила настоящий маскировочный костюм. Она сшила шаровары, которые надо было натягивать сверху на штаны. И еще вроде ветровки небольшую такую куртку с капюшоном, с резинками на рукавах, чтобы снег не попал. Правда, было непонятно, какие погоны пришивать. Никто не говорил о погонах и о их цвете. И об оружии никто не говорил: а как же без оружия? Это же не пионерлагерь, это же — большая «Зарница»!

Накануне ожидаемого события носящаяся по двум этажам школы старшая пионервожатая наткнулась в коридоре на Сашку.

— О! Александр! У тебя, говорят, есть фотоаппарат? — спросила она, положив свою руку ему на плечо.

— Ага. «Смена-8»!

— Очень хорошо, очень хорошо… — она задумалась на минуту. — В общем, тут принято решение: чтобы не было толкучки, младшие классы с «Зарницы» снимаем. Но ты же готовился, я же знаю!

— Да, да!

— Вот и будешь нашим фронтовым корреспондентом. Как Симонов. Ты читал «Живые и мертвые»? Еще нет? Прочитай, обязательно прочитай. А завтра приходи к школе с фотоаппаратом, — и убежала вверх по лестнице.

А назавтра была война… Ну, вот так можно было пошутить, но на самом-то деле «Зарница» — это просто маленькая война.

Сначала они собрались во дворе школы, потом военрук всех построил, и все с лыжами на плече пошли строем через весь поселок к недалекому лесу. Со стороны, наверное, это смотрелось как в хронике про войну.

Сашка шел в самом конце, потому что это были не его классы. Тут были только старшие. А он шел чуть сзади, на плече лежали лыжи и палки, а о грудь постукивал при каждом шаге фотоаппарат. Было очень неудобно. Наверное, надо было уже фотографировать. Сашка умел. Он только не умел еще сам наматывать пленку в бачок для проявки. Но как тут снимать, когда руки заняты, а все куда-то идут?

Они долго куда-то шли. Потом вдоль дороги еще стояли солдатские зеленые машины, а вокруг них ходили румяные смеющиеся солдаты. И еще потом они надели лыжи, и их стали по отрядам куда-то направлять. С одним отрядом отправили и Сашку. Он ничего не понимал, но поехал за всеми. Там был холм, на котором они остановились, какие-то кусты и небольшой овражек.

— Вон там, — сказал кто-то Сашке. — Вон, за овражком… Там противник. Туда наступать будем.

Он открыл футляр, снял варежки и несколько раз щелкнул эти кусты, овражек и снег на той стороне — тоже белый и чистый.

Снизу, от дороги, громко засвистели и что-то крикнули.

— Ну, поехали на обед…

Все встали на лыжи и съехали с холма обратно к дороге. Там лыжи снимали и втыкали в сугробы на обочине, а потом подходили к грузовикам, за которыми были прицеплены настоящие солдатские полевые кухни. И каждому дали кусок хлеба, ложку, алюминиевую миску с картошкой, тушеной с мясом и полкружки какао. Все это нужно было держать в руках и как-то есть.

Сашка выпил какао, отдал кружку, и только потом принялся за картошку. Картошка была совсем не горячая и не такая, как делала мама. Фотик мешал, и он перекинул его на спину.

Только он доел — опять закричали что-то, и все полезли снова на холм, нацепив лыжи. Сашка тоже полез, но отстал немного. А когда он поднялся, то увидел, что все уже ссыпались гурьбой в овраг и лезут сквозь глубокий снег на ту сторону. Тут никого почти и не осталось. Он еще разок щелкнул фотоаппаратом и повернул лыжи назад.

Дома мама с папой допытывались, почему он недовольный, что случилось. А когда он попытался объяснить, что ничего же не понятно, кто и где — не понятно, как играть — не понятно, и вообще — зачем он там был нужен? — папа спокойно сказал:

— А на войне, сын, всегда так. Солдаты ничего не знают. Знают только генералы. Ты «Живые и мертвые» еще не читал? Почитай. Уже можно.

Фотографии не получились. Вышли только те кадры, на которых был белый снег и какие-то кустики вдалеке. Но о том, что он был корреспондентом, все сразу забыли, потому что выиграла все равно не наша школа, а та, в которой было больше учеников. И когда на линейке объявляли благодарности за активное участие в военно-патриотической игре «Зарница», Сашку не назвали. А он и не ждал. Он боялся, что скажут: ты был там? А где же фотографии?

Таких больших мероприятий больше не собирали. А в пионерском лагере разные игры и бои были всегда. И там Сашке все нравилось больше. Там все было понятно.