Девушка, которая, якобы, не умела любить

ГЛАВА 14

Я некоторое время полежал на песке, осмысливая услышанное и тяжело созерцая высокое, прозрачно синее небо, совершенно равнодушное к тому, что происходит на земле.

Да, ожидал я всего, но только не этого! Вот, значит, как!? У, сука, у, стерва, у, потаскушка!!! Проститутка, гадость! Ах, ты шлюха, ах, ты ничтожная мерзость, ах, ты конченная и ненавистная мразь!!! Дура!!! Как могла, как посмела сотворить и осуществить подобное, как такое стало возможным вообще?! Обожательница смердящих, вялых и вонючих членов! Героиня явно не моего романа!!!

Я представил, как Риг и Милли лежат рядом друг с другом, обнявшись, обнажённые и полные страсти, как мужчина целует тело женщины, как она стонет и извивается от предчувствия грядущего совокупления и получения наслаждения. Как она, почти потеряв рассудок, сжимает голову мужчины, ласкающего языком и губами её нежное и влажное лоно, своими чудесными бёдрами. Как она берёт в рот член любовника, а он, возбудившись до предела, горя нетерпением, переворачивает женщину на спину и снова погружается губами и языком в неё, а потом начинается бешеное совокупление, которое заканчивается диким оргазмом! И ещё, и ещё, и ещё!!! И так до бесконечности!!!

Не верю, не могу понять и всё это осознать! Сука, Боже мой, какая ничтожная, позорная, убогая, жалкая и крайне ненавистная сука!? Как кто-то посмел познать тебя, шлюха?! Кто посмел страстно целовать твою грудь и жопу?! Самую сладкую и несравненную жопу в мире!?

Грудь, жопа, писька, ноги, руки и лучезарный взгляд моей Милли! Все эти картины проносились в моём воспалённом воображении одна за другой, и повторялись вновь и вновь, и сливались в одну. Да что же такое со мною происходит?! Что за напасть, что за наваждение! Я пытался освободиться от них, но все мои попытки были тщетны и безрезультатны. Я кружился и крутился в каком-то мощном, страшном, первозданном, безумном и бешенном круговороте, из которого никак не мог выбраться!

Дикая, чёрная, ослепляющая, гнетуще тёмная, мутная, могучая и первобытная энергия захлестнула меня и поразила всю мою человеческую и ранее скрытую, а теперь не совсем понятную до конца мне самому себе, но кипящую и ищущую выхода наружу нечеловеческую сущность, которая до поры до времени не давала о себе знать.

И она, — эта доселе жестокая, мрачно и тайно покоящаяся и подавленная ипостась моей двуединой натуры, вдруг вырвалась на свободу, и я внезапно в полной мере осознал себя, и свою природу и основу всего, и почувствовал такой бешенный всплеск энергии внутри, что дико и злобно закричал, завизжал, заорал и забился на песке, как самый конченный эпилептик из миллиона самых неизлечимых эпилептиков, и был я ужасен, и был я безнадёжно психически болен и зверски поражён осознанием открывшейся передо мною истины, и горесть, и отчаяние, и злоба, и страсть и ненависть сплелись во мне в нечто одно единое, неразделимое, непереносимое, могучее и страшное.

И был тихий, жаркий и пасторальный день. И был тягучий, слегка прохладный и расплывчатый вечер, и была безысходная и мрачная ночь с равнодушными звёздами в чёрной бездне, и было абсолютно не нужное мне тяжкое, серое и сумрачное утро с печальным рассветом, в котором я чувствовал себя абсолютно лишним. И ощущал я себя изгоем, и никем иным. И было мне очень плохо, сумрачно и непонятно. А потом я впал в какое-то странное забытье и очнулся неизвестно где.

— Милый, как ты себя чувствуешь? — вдруг раздался откуда-то из другого измерения нежный и сочувствующий голос.

— Стелла?!

— Да, я…

— Ты!? Как, почему, откуда? Где я нахожусь?

— Странный вопрос…

— Где я нахожусь!?

— Как где? В данный момент ты лежишь на своём любимом диване в своей квартире.

— А Полинезия?

— Извини, при чём тут Полинезия? Какая Полинезия?

— Ах, ну да… А меч?! А пистолеты?!

— Какой меч!? Какие пистолеты?!

— Меч один. Им не шутят и не играют. Он, как никто иной, всегда должен лежать под диваном! — воскликнул я. — Или стоять рядом с ним! А пистолеты обязаны обитать в том же пространстве!

— Я понимаю… У тебя жар. Ну, успокойся, милый! — сочувственно произнесла Стелла. — Что с тобой произошло?

— Никакого жара нет! Ты откуда здесь, вообще, взялась!?

— Я заглянула к тебе сегодня вечером потому, что ты весь день не отвечал на мои звонки. Я очень беспокоилась за тебя, но раньше никак не могла вырваться. Служба… В районе произошло двойное убийство, весь личный состав отдела полиции был поднят на ноги по тревоги, и вот только сейчас я, наконец, смогла увидеть тебя. Что случилось, мой дорогой! Что произошло? Почему ты весь в песке и какой-то абсолютно не такой!?

— Песок?

— Да. Очень странно ты выглядишь.

— Почему?

— Ну, какой сейчас может быть песок, в декабре?

— Песок…

— Да, — песок, — вопросительно улыбнулась девушка. — На дворе зима, снег, мороз…

— Песок?

— Да, именно он!

— Но ведь песком посыпают улицы и дороги! Именно во время зимы! — возмутился я. — Всё логично и объяснимо!

— Но песок, который я обнаружила на тебе, не был обычным песком. Он какой-то особенный. Я бы сказала — экзотический.

— Знаешь, в Полинезии не бывает зимы и снега. Там все ходят голыми, лентяйничают, периодически сбивают с пальм и других деревьев какие-то плоды, не торопясь, ловят рыбу и ни о чём таком сложном не думают. Им, в принципе, на всё наплевать. И они правы, потому что мир намного проще, чем о нём думают всякие высоколобые умники, сидящие в своих вонючих, хотя и кондиционируемых, офисах.

— Милый, ну, как такое возможно? Человек всегда о чём-то думает. То о еде, то о питье, то, извини, о всякой нужде.

— Согласен, — улыбнулся я. — Погорячился.

— Ну вот…

— А самое главное и основное заключается в том, что человек постоянно думает о любви! — грустно произнёс я.

— Конечно.

— Мы думаем о любви даже тогда, когда, вроде бы, она нам особенно и не нужна, и мы её давно не ждём и не жаждем, и от неё давным-давно отвыкли. Мы живём своей обычной жизнью, занимаемся привычными и рутинными делами. Зачем нам нужна любовь, к чему она нам сдалась, особенно в пожилом возрасте? Вроде бы всё так. Но…

— Милый, может быть, ты поешь, выпьешь что-нибудь, расслабишься? — участливо, нежно и легко произнесла Стелла.

— Нет! — решительно произнёс я и попытался встать, но это у меня не получилось. — А ты знаешь, в чём заключается вся парадоксальность ситуации?

— В чём?

— Вся парадоксальность нашего ощущения, восприятия и ожидания любви заключается в том, что мы в неё подчас и абсолютно не верим, а всё равно надеемся встретить! Не смотря ни на что! Всем неминуемо грядущим смертям назло! Мы совершенно не воспринимаем любовь, как нечто реальное. Мы мечтаем о ней, как о чём-то совершенно нереальном и, практически, недостижимом, тайном, загадочном и прекрасном. Но ведь всё намного проще! Любовь просто тихо стоит рядом с нами и нежно касается нас своей чувственной и тонкой рукой. Она ласково и солнечно улыбается, и сулит нежданные и долгожданные перемены. Какая любовь без перемен!? Какие перемены без любви!?

— Да, наверное…

— Вот скажи мне, какие фильмы ты смотришь? Назови их главные темы и содержание.

— Какой, однако, переход!

— А, всё-таки?

— Ну, я смотрю в основном мелодрамы. Иногда боевики.

— А на чём они основаны?

— Любовь и война… Любовь в войне, война в любви…

— Вот то-то и оно!

— Милый, так что же с тобой произошло?

— В смысле?

— Ну, отвечай на прямо поставленный вопрос!

— Да, твоя профессия отложила явный отпечаток на твою натуру!

— А как ты хотел? Бытие определяет сознание.

— Бессмертная формула!

— Да, согласна. Слава марксизму!

— Вообще-то, в философии марксизма всё построено на совокупности заимствованных философских теорий, которые ранее существовали. Гегель и Фейербах — это только вершина айсберга, на котором разлеглись вольготно Маркс, Энгельс и Ленин.

— Ну, о чём мы говорим?!

— Ты знаешь, а я ни в какой Полинезии жить бы не смог.

— Хороший переход! Почему?

— Потому что суть не в Полинезии, а в твоём ощущении мира. Есть у меня один друг. Он постоянно куда-то ездит, путешествует. Ему этот мир интересен во всём его разнообразии, во всяческих его проявлениях. Суть его странствий в неожиданностях и суете дороги, в преодолении пространства, в бесконечном познании чего-то нового, ранее неизведанного, загадочного и тайного, понимаешь?

— Да, да, милый!

— Но я не такой, абсолютно не такой.

— А какой?

— Мне ничего не надо вновь ощущать и понимать. Я доволен тем, что находится у меня под боком. Ну, допустим, увижу я в дальних краях какие-либо древние развалины. Ну, задумчиво посмотрю на руины, покачаю головой и многозначительно вздохну. Ну, полюбуюсь каким-нибудь проснувшимся вулканом, или удивительным и фантастическим гейзером. Ну, поброжу, скучающе, по роскошным покоям княжеских или царских дворцов, которых имя — «тлен»! Ну, узрею на какой-нибудь очередной красной или жёлтой ковровой дорожке какую-то очередную толстожопую, грудастую и длинноногую диву, или сияющего самоуверенного хлюста. Ну и что?! Мне не нужны ни руины, ни гейзеры, ни развалины, не хлюсты! Меня от всего этого тошнит! Мне кажется, что тот, кто постоянно куда-то стремится и двигается, просто тешит своё самолюбие, удовлетворяет своё немощное, нереализованное и ничтожное «Эго»! Вот и всё!

— Тихо, тихо, не волнуйся, милый!

— Что, я стану от этих престижных, экзотических, и невыносимо далёких и долгих путешествий более счастливым, значимым и продвинутым? А?! — возмутился я.

— Конечно, нет, дорогой. Успокойся!

— Главное, — это покой и мир в душе! И статика! Не нужна мне никакая динамика! Ненавижу дороги! Особенно не люблю летать. Лучше уж пешком, в крайнем случае, на велосипеде. Но не самолёте! Ни, ни!

— Согласна!

— Кстати, что со мной не так?

— Я не пойму, в чём дело, милый, но ты действительно не такой, как раньше. Совершенно не такой, — вздохнула Стелла.

— Какой же я не такой?! — сердце моё тревожно забилось в груди. — Вроде бы всё при мне, на месте? Вроде бы я прежний! Понятный и простой! Профессор. Почти сексуальный маньяк. Сволочь, гад, идиот, маразматик и полный неудачник!

— Извини, милый! Но, ты действительно какой-то не такой. Абсолютно не такой! Я тебя боюсь! И никакой ты не неудачник! И не какой ты не сволочь, потому что призван к чему-то особому и глобальному, и я ничего не понимаю! — Стеллу вдруг затрясло, и её прелестные глаза стали источать первозданный и первородный ужас!

— Из песка мы созданы и в песок превратимся, — мрачно молвил я. — Ну, или в глину. Прах к праху, тлен к тлену. Требую меч!

— Зачем тебе меч!?

— Мне нужен меч, потому что грядут тяжёлые времена и очень существенные перемены! Путь Истинного Воина невозможен без меча!

— Твой меч стоит за диваном, успокойся.

— Слава Богу! Хоть одно меня утешает в этой жизни!

— А я!?

— Ты и меч, — это основное и главное!

— Милый, ну, успокойся, всё будет хорошо, я с тобою. Я тебя люблю! — Стелла панически разрыдалась и уткнулась мне в грудь.

— Только это и утешает меня в сии минуты роковые! А, вообще-то, я чувствую себя полным идиотом! И, ты знаешь, я абсолютно не достоин тебя, моя любовь! Мерзавец я, и самый ужасный подонок, подлец и негодяй, как в этом, так и в иных Мирах!

— О чём ты!? Что с тобой случилось? Не волнуйся. Ну, давай поговорим, обсудим ситуацию?! Я очень сильно о тебе волнуюсь, и доселе неиспытанная тревога и непонятное чувство опасности с каждым мгновением всё более и более охватывают всю мою сущность!

— Да всё нормально. Всё отлично, не переживай, — поморщился я. — Скажи мне честно, а ты когда-нибудь общалась с Воином Первой Ступени Внутреннего Мира?

— Вообще-то, никогда, — удивлённо и сочувственно произнесла Стелла. — А кто они такие, эти воины? Я о них впервые слышу.

— Понятно. Мне всё понятно!

— Что тебе понятно, милый?

— Всё! Абсолютно всё!

— Давай я накапаю тебе валерьянки или пустырника с мятой? А может быть, пиона или какого-нибудь более серьёзного успокаивающего или снотворного? Ну, тебе же лучше знать. Ты же врач.

— Не надо! Не стоит! Я потерялся в этих чёртовых Мирах и не знаю выхода из них! Что мне валерьянка и снотворное!? — я обречённо ткнулся головой в тёплую и упругую грудь Стеллы и зарыдал. — Ну, зачем мне нужны все эти Миры и иллюзорные существа, живущие, якобы, в них!? Зачем мне все эти глупые подобия нас, смысл жизни которых трагически неясен и не определён?! Зачем всё это мне, тому, который бродит в объятиях тьмы и не находит выхода из неё!? Хочу света, радости и счастья! И ещё — жажду любви! И покоя! Главное — покой!

— Тьма когда-нибудь рассеется и воцарится свет! Ну, а любовь… — улыбнулась Стела и в её глубоких и чудесных глазках появились чистые, как горный лёд, слёзы. — Она рядом с тобой и быть ей на все времена! И будет свет!

— Всё-таки воцарится свет? Ты уверена в этом?

— Да, мой милый.

— Не называй меня так!

— А как тебя называть?

— Я — Воин! Я тот, кто зачем-то обречён бродить по Мирам и думать, и переживать о них!

— А зачем тебе, любимый, о них переживать и думать?

— А кто о них будет переживать, если не я?!

— Понятно…

— Ничего не понятно!

— Успокойся, любимый!

— Что ты всё твердишь о любви!? — возмутился я. — Что ты о ней знаешь, земная и вполне обычная женщина!?

— Многое, очень многое…

— Ну, например, прямо сейчас просвети меня!

— Я стою перед тобой и люблю тебя. Вот и всё!?

— Да!? Однако, как всё просто!?

— Да…

— А за что ты меня любишь!?

— Ни за что! Абсолютно ни за что!

— Какой-то бред!

— Именно из мутного и неопределённого бреда подчас выкристаллизовывается и рождается истина, — всхлипнула Стелла.

— И всё-таки?!

— Любить следует ни за что, а вот осуждать друг друга непременно нужно или за нелепую разлуку, или за излишний гнев! Собственно, эти две ипостаси всё время присутствуют рядом друг с другом.

— Согласен. Мне бы чуть-чуть поспать.

— Спи, милый.

— Ты будешь рядом?

— Всегда! Ну, или дотоле, пока ты мне позволишь быть с тобой рядом, Воин, — снова всхлипнула Стелла.

Я стал погружаться в бездну сна, и мой воспалённый разум постепенно растворялся в вязком, плотном и тяжёлом тумане, наполненном зловещим шёпотом, скрипами, стонами, истерическим смехом и непонятным, тайным и магическим движением. И я вдруг в определённый момент почувствовал какой-то необыкновенный прилив сил, вздрогнул, ощутил страшный и потусторонний ужас и восторг. И гнев. А потом всё это было поглощено спасительной и первозданной тьмой.