Глава 17

На следующий день около трех я отправился в бар на Двадцать четвертой улице. На этот раз я был в своей машине. Не помню зачем, но я возвращался в отель. С тех пор как приехал в город, я постоянно пил, но это плохо помогало. Мне становилось только хуже.

Это было дешевое заведение с баром из грубых досок и несколькими неуклюжими столиками. У стойки приземлилась компания матросов, беседуя и громко смеясь. Я сел у другого конца и заказал виски. Бармен, крупный мужчина, примерно моих габаритов, выглядел довольно крепким. Весь его облик указывал, что он бывший боксер.

— Оставь здесь бутылку, приятель. Может, я захочу еще.

— А откуда мне знать, есть у тебя деньги или нет? — процедил он с подозрением.

— Правильно. Ты не знаешь. Оставь, и все. Он оставил бутылку и оперся руками о стойку бара.

— Больно ты умный. Ладно, дам тебе небольшой совет. Не устраивай здесь ничего!

— Ты напиши мне как-нибудь письмо на эту тему. Будет очень приятно услышать о тебе.

Он сурово посмотрел на меня. А я спокойно налил себе еще и бросил несколько монет на стойку бара. Тогда он отошел, искоса глядя на меня.

Где Анджелина может быть сейчас, в эту самую минуту? Где угодно, только не дома. Она никогда не вернется домой. Сколько у нее осталось денег? Как она сможет заработать себе на жизнь? Ты прекрасно понимаешь, что у нее для этого только единственный путь. И после твоего хамского обращения ей, возможно, все равно, когда начать. Чего вообще можно ожидать от людей после той великолепной демонстрации, которую ты ей устроил. Ты, право, здорово помог ей! И себе тоже, не так ли? Почему бы тебе не вернуться в отель, не принять душ и хорошенько не выспаться? Но ты прекрасно знаешь, почему это немыслимо. Но ведь, как бы то ни было, ты же не влюблен в нее? Конечно нет. Ты сидишь в этих маленьких модных кафе только потому, что тебе нравится их обстановка и особенно общество этого симпатичного бармена. Сукина сына. Ты мог бы отправиться в центр и посмотреть какой-нибудь фильм. Ты бы получил удовольствие. Еще бы! Или мог бы вернуться на ферму. Так приятно жить одному и проводить часы в предположениях о том, где Анджелина и что делает. И о том, что она должна думать о тебе. Не забывай об этом! Это очень важно. Ну все же тебе есть что вспомнить приятного из суток, проведенных с ней. Склоненная белокурая головка и убитый голос: «Ладно, ладно». Сэм Харли не смог сломить ее характер за восемнадцать лет, а тебе это удалось как никому, всего за десять минут. Ты просто исключительный парень, правда?

На соседний табурет сел человек с очень большими подложенными плечами. Приблизительно моих лет, он выглядел как какой-то «мелкий стрелок» — шулер или, может быть, сводник.

— Парень, ты не против, если я налью себе из этой бутылки?

— Можешь даже вылить ее себе на голову, если хочешь.

Он налил виски в стакан, который бармен поставил перед ним.

— Эй, Джек, здоровый черт! Как делишки? — поприветствовал он бармена.

По-видимому, они были старыми знакомыми. Не обращая внимания на их беседу, я закурил сигарету. Этот, с квадратными плеча ми, налил себе еще. Джек остановился передо мной.

— Это будет восемьдесят центов, — сказал он, расставив свои огромные веснушчатые лапы на стойке бара.

— Что будет восемьдесят центов?

— Два стакана. — Он кивнул на пустой стакан широкоплечего.

— Хорошо. Пусть восемьдесят центов. И что дальше?

— За тобой восемьдесят центов. Плати.

— Знаешь, что ты можешь сделать со своими восьмьюдесятью центами?

— Минутку, белобрысый, — сказал человек с квадратными плечами, — ты, может быть, не понимаешь, во что ввязался. Джек славный малый, но не надо поступать с ним плохо. Я прав, Джек?

— Ты будешь платить? — спросил Джек. Я почувствовал, что он не собирается долго толковать. После первых нескольких выпадов разговор надоедал ему.

— Давай, белобрысый, — произнес широкоплечий, кладя руку мне на плечо. — Ты же предложил мне выпить с тобой оба раза, да?

— Покупай себе сам свою выпивку, ты, проклятый сводник, — ответил я и ладонью оттолкнул его.

Он упал, опрокинув на себя табуретку. Джек вышел из-за стойки, и я поднялся ему навстречу. Он выглядел очень большим. Пожалуй, фунтов на двадцать тяжелее меня. Но содержание бара не очень полезное дело, и на его животе нарос жирок. По крайней мере, я надеялся, что это жир.

Я нанес ему удар первым, и это, похоже, очень его удивило. Он, несомненно, колотил пьяниц и скандалистов в баре так давно, что уже забыл, что может произойти, если противник выходит из-под его контроля. Он двинулся перед и ударил меня. Для человека его габаритов он оказался довольно подвижен.

Он ударил меня еще пару раз, и я понял, почему он предпочитал держать бар, а не заниматься боксом. При его размерах он не мог протиснуться из картонной коробки. Я позволил ему ударить себя еще раз, а затем подошел поближе и начал молотить жирную складку на его животе. Самое слабое его место. Он втягивал живот каждый раз, когда я наносил удар. Широкоплечий попытался улизнуть, но я выставил ногу, и он упал лицом к двери. С окровавленным ртом и носом ему наконец удалось скрыться.

Конечно, пока я им занимался, Джек сбил меня с ног. Нельзя все-таки отвлекаться на боковые движения, когда дерешься с профессионалом, пусть даже слабым.

Когда прибыли полицейские, все в кафе стояло вверх дном. Они растащили нас и сунули меня в патрульную машину. Все лицо у меня было в крови, но я не знал, сколько там моей крови и сколько — Джека. Он здорово разбил мне физиономию в нескольких местах, и у меня очень сильно болела левая рука.

На следующее утро в суде меня приговорили к штрафу в десять долларов за нарушение общественного порядка в пьяном виде. Учитывая общий ущерб, нанесенный бару, это было не много. Я понял, что заведение Джека не пользуется особенным уважением и никого не волновало, что там произошло. Я отказался платить штраф. Хотя в этом не было никакого смысла. Уже потому, что расходы на гостиницу окажутся больше, чем этот штраф, к тому времени, когда я выйду. Но я чувствовал себя плохо, и мне все было как-то безразлично.

Около двух часов дня пришел тюремщик.

— Эй ты, великан!

— Что тебе?

— Выпускаю тебя. Твой штраф уплачен. Ворча, я пошел за ним. Что он, спятил? Или просто спутал своих «посетителей»? В Галвестоне не было ни единой души, которая могла бы заплатить за меня штраф. И даже, между прочим, никого, кто знал бы, что я в тюрьме. Но в конце концов, это его проблемы, а не мои.

У выхода мне вернули мой нож, часы и конверт с деньгами. Там лежало около восьмидесяти долларов.

— Забавно, — сказал сержант, наблюдая за тем, как я пересчитываю деньги. — У тебя такая пачка денег, а ты заставляешь жену платить за себя штраф!

Я мельком подумал о том, что чья-то жена будет разочарована, когда ее старик не вернется домой.

— Подожди, вот обрею волосы, и мы с тобой тогда поплачем!

— Ладно, убирайся, умник, пока мы снова не забрали тебя!

И я убрался. Я спускался с крыльца, когда увидел ее. Анджелина стояла в дверях дешевого ресторана, расположенного на противоположной стороне улицы. Почти скрытая, она наблюдала за выходом из участка.

Я не подал вида, что заметил ее, и занялся бессмысленным делом — закурил последнюю сигарету. Я решал, как мне поступить. Если я махну рукой и направлюсь к ней, она может попытаться скрыться, так как явно не хотела, чтобы я ее видел. А потом ищи ее! И это с моим-то разбитым лицом и в одежде, которая выглядела так, что меня задержали бы как сексуального маньяка или сумасшедшего, сбежавшего из лечебницы, не успею я пройти и трех кварталов. Или меня стукнет по голове какой-нибудь возмущенный гражданин еще до того, как схватит полиция.

Медленно перейдя улицу, глядя прямо перед собой, я подошел к ресторану. Я не смотрел в ее сторону, но был уверен, что она поспешит войти внутрь. Она так и сделала. Когда я внезапно быстро повернулся ко входу, она была там, и мы оказались лицом к лицу.

— Здравствуй, Анджелина! — окликнул я ее, понимая, что ставлю новый рекорд по глупости, но ничего другого придумать не мог.

В ответ она молча взглянула на меня, а потом, отведя глаза, направилась мимо меня к тротуару. Я догнал ее и взял за руку. Она остановилась.

— Прямо не знаю, что сказать. Давай немного пройдемся по улице, Анджелина. Может быть, я что-нибудь придумаю.

— Давай.

Мы медленно шли под палящим солнцем, и люди с ужасом оглядывались на меня. Я все время держал ее за руку, словно боясь, что она каким-то образом исчезнет. Но мне никак не давались слова. Мы продолжали идти по Двадцатой улице к берегу, проходя в молчании квартал за кварталом. Наконец она сказала:

— Ты очень крепко сжимаешь мне руку. Она начинает затекать.

— Прости. — Я ослабил хватку. — Как ты попала в Галвестон?

— Мужчина и его жена довезли меня до Бьюмонта. Оттуда я приехала автобусом.

— А откуда ты узнала, что я в тюрьме?

— Я была вчера у моря недалеко от отеля и видела, как ты отъехал на машине в сторону города. Я долго смотрела на воду. А около полудня я снова увидела твою машину. Она стояла там. — Она махнула рукой в сторону Двадцать четвертой улицы. — И сегодня утром она оказалась стоящей на том же месте. Я спросила у мужчины на стоянке такси через улицу, не видел ли он тебя. И мне рассказали, что полицейские увезли тебя в своей карете. Я не знала, что такое полицейская карета, но сообразила, что, вероятно, тебя забрали в тюрьму. Там мне сказали, что тебя освободят, если я заплачу штраф. Я заплатила.

Я не мог спокойно смотреть на нее.

— Но почему ты это сделала?

— Не знаю, — просто ответила она.

— Но ведь должна же быть какая-то причина!

— Я подумала, что тебе, может быть, нужна помощь. Может быть, у тебя нет денег на штраф. А я должна тебе.

— Да уж! Ты мне глубоко обязана!

— Но ведь ты потратил очень много денег на мою одежду и ты был со мной иногда удивительно милым.

Я почувствовал, что больше не могу этого вынести. Она действительно так думала. Я глубоко ранил ее, и все же бескомпромиссная честность не позволяла ей забыть мои хорошие поступки.

— Ты не хотела встречаться со мной у тюрьмы? Она долго молчала, прежде чем ответить:

— Я не знаю, Боб. Все так перепуталось. Я хотела снова увидеть тебя и даже, может быть, быть с тобой, но в то же время и не хотела. Ведь быть с тобой — прекрасно, когда ты ведешь себя как влюбленный. Но ты можешь вдруг стать гадким и ужасно жестоким. И то, что ты говоришь, причиняет такую боль!

Остановившись на углу, я взял ее за обе руки и повернул лицом к себе. Мы стояли перед афишей на открытом месте под палящим солнцем. Мимо нас по улице проезжали машины, но мне было все равно. Я должен был сказать ей это:

— Я обещал тебе однажды, что никогда не буду больше злым с тобой, да? И на следующий же день нарушил свое обещание. Поэтому я не буду больше ничего обещать, но попытаюсь объяснить тебе, что случилось у реки. Я не знаю, как сказать тебе, не уверен, что сам все точно понимаю… Единственное, что приходит мне в голову, — это была ревность.

Меня просто всего перекорежило.

— Но из-за чего? Я не понимаю, из-за чего твоя ревность?

— Из-за Ли и прочих дел. Из-за машины. Ты знаешь, что я имею в виду. Я не пытаюсь сейчас причинить тебе боль, Анджелина. Я просто стараюсь объяснить.

— Но почему это вдруг подействовало на тебя? Раньше ведь такого не было.

— Но это было раньше. Очень давно.

— Не очень. У нас ничего не было давно. Мы провели вместе всего три дня.

Она смотрела вниз, чертя носком туфельки узор на тротуаре. И я заметил, какими потертыми и грязными были ее туфли. Белые туфли не приспособлены для путешествия на попутных машинах.

— Да. Всего три дня. Но тогда я не любил тебя. А теперь люблю.

Она ответила после минутного раздумывания:

— У меня то же самое. Боб.

— Ты уверена?

— Да. Вот почему я сюда приехала. Я надеялась увидеть тебя снова. Я считала, есть шанс, что ты все же приедешь сюда, а не отправишься в какое-нибудь другое место.

— Ты не ненавидишь меня за то, что я сказал и сделал?

— Нет. Теперь нет. Думаю, я наконец поняла, в чем дело. И поэтому я здесь. Но ты больше так не поступишь. Боб? Я не переживу этого больше.

— Нет. С этим покончено.

Я скрыл от Анджелины страх, но себя не обманешь. Где гарантия, что это больше не случится? Как можно быть уверенным?

Загрузка...