Дикая и необузданная

5

— Рада видеть тебя, Линдси. Только утром я подумала, что чье-нибудь общество мне не повредит, а ты взяла и пришла! Наверное, мне очень этого хотелось, — говорила Кэти, от души радуясь приходу подруги и гостеприимно увлекая ее в дом. По мнению Фила, дом был маленький и тесный, но даже в нем Кэти и четырехлетняя Стефани выглядели затерянными и одинокими.

— Нужно бы навещать тебя почаще. Это моя вина. — На самом деле Линдси считала, что для проявления дружеского участия в судьбе Кэти вполне достаточно одного прихода в неделю и телефонных звонков в остальные дни. Впрочем, Кэти, видимо, придерживалась того же мнения.

— Ты ведь очень занята, и вряд ли мне можно рассчитывать на большее. Но знаешь, когда не работаешь, время тянется так медленно!

Уловив ворчливые нотки в голосе невестки, Линдси нахмурилась и сказала:

— Есть действенный способ разогнать скуку. Почему бы тебе не устроиться на работу?

— К чему мне это? Я, конечно, не могу, в отличие от некоторых, сорить деньгами напропалую, но на то, чтобы сводить концы с концами, хватает.

— Но я говорю не о деньгах, а о душевном равновесии.

Кэти иронически усмехнулась и выложила свой дежурный козырь:

— Неужели ты считаешь, что мне не хочется работать, общаться с людьми, оказаться в гуще событий? Но мне нужно думать о Стефани, она еще совсем маленькая. Будь Фил жив, все было бы по-другому… Неправда, что дети все быстро забывают, во всяком случае, не Стефани. Уже два года прошло, а она скучает по отцу. Допустим, я устроюсь на работу, передам ее на попечение чужого человека. И что из этого выйдет? Бедняжка и так одинока и беззащитна.

На этот счет у Линдси была своя точка зрения. В глубине души она считала Стефани вовсе не такой ранимой, как казалось Кэти. Возможно, девочке и правда не хватает отца. Но Фил для Стефани, по мнению Линдси, — не более чем фотография в серебряной рамке: ведь ей исполнилось всего два года, когда его не стало. Что может запомнить ребенок в таком возрасте?

После смерти Фила Кэти замкнулась в себе, прекратив всякие отношения с их общими друзьями, которые, по ее словам, будили в ней грустные воспоминания, доставляли лишнюю боль. Тогда почему бы ей не найти новых друзей? Если она пойдет работать, они наверняка появятся.

Но Кэти была слишком поглощена дочерью, и в ее отношении к ней скрывалась изрядная доля эгоизма. Стефани на глазах превращалась в избалованного ребенка. Линдси понимала, что, потакая девочке, она не добьется ее дружбы и доверия, но ей казалось естественным покупать подарок для ребенка всякий раз, когда она отправлялась к ним в гости. И все же было нечто неприятное в том, как Стефани, даже не удосужившись поздороваться и попросить разрешения, выхватывала у Линдси сумочку, чтобы вытащить оттуда конфеты, которые, она знала, там непременно лежат. Однажды времени у Линдси было в обрез, и она не успела зайти в кондитерский магазин. Ребенок отреагировал на это обстоятельство воплями и рыданиями. Вместо того чтобы пожурить девочку, Кэти прочитала Линдси лекцию о том, как опасно не оправдывать ожидания детей. Это, мол, подрывает их веру во взрослых. Линдси не знала, так это или нет, но отлично понимала, что происходит с девочкой.

Стефани была очаровательным ребенком со светло-золотистыми волосами, которые изящными кудряшками обрамляли ее личико и спускались на шею. На пухлых розовых щечках, когда она улыбалась, появлялись ямочки, но уголки ее губ в последнее время, как правило, были обиженно опущены: девочку многое не устраивало. Линдси полагала, что она дуется просто от скуки, ведь ум ребенка нуждается в постоянных свежих впечатлениях, которых Стефани явно недоставало. Линдси было грустно оттого, что, все видя и понимая, она ничем не может помочь двум этим заблудившимся в жизни существам.

Позже, когда Стефани уложили в кроватку, Линдси решилась заговорить о том, что не давало ей покоя в последние дни. Постаравшись придать голосу беспечное выражение, она спросила:

— Ты видишься с Грегом Хэммондом? — Она надеялась, что этот вопрос позволит естественным образом перевести разговор на Ника Фарадея.

— Да, но не часто.

— Извини, что я вмешиваюсь в твои дела, но, мне кажется, что тебе и Стефани нельзя оставаться одним. Мне казалось, что Грег проявляет к тебе интерес и у вас может что-то получиться.

— Да, он пригласил меня поужинать… постой, когда же это случилось… месяца полтора назад. Мы с ним поссорились. Весь вечер он на все лады превозносил своего босса. Не представляю себя рядом с мужчиной, который способен облить грязью одного ради того, чтобы представить другого — в данном случае своего ненаглядного Ника Фарадея — в лучшем свете. К тому же многое из того, что Грег наговорил о Филе, просто ложь.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня не было желания выслушивать его до конца, но смысл сводился к следующему: Фил делал не то, что говорил. Я знаю это. Но обсуждать это сейчас тем более низко: Фила нет, и он не может постоять за себя.

Что правда, то правда. Вздохнув, Линдси сказала:

— Должна признаться, что я познакомилась с Грегом Хэммондом… и знаешь… мне он понравился.

— Вот как? И где же ты с ним познакомилась?

— У Ника Фарадея, — набравшись храбрости, ответила Линдси.

— О-о-о, ты, оказывается, вращаешься в высшем обществе.

— Я оказалась там по долгу службы. Он пригласил на прием шесть наших моделей, чтобы хорошенько рассмотреть их и, возможно, отобрать одну для рекламы своего нового товара.

— Понятно. А я-то думала, что нянька твоим моделям не требуется.

— Какая из меня нянька! Просто меня разобрало любопытство. Хотелось взглянуть на человека, с которым работал Фил… А потом Нику Фарадею вдруг взбрело в голову, что именно я должна рекламировать этот товар.

Линдси постаралась произнести последнюю фразу безразличным тоном, но и сама понимала, что явно скромничала. То, что поначалу казалось невероятным, теперь стало в высшей степени реальным. Фотопробы оказались достаточно удачными для того, чтобы снять пробный рекламный ролик с ее участием. Остальные пять девушек наперебой поздравляли ее, повторяя все те же слова о единственном шансе и убеждая не отказываться от него. Все это говорилось искренне и без тени зависти, что особенно тронуло Линдси, в глубине души опасавшуюся, что они просто выцарапают ей глаза. Она поделилась своими мыслями на этот счет с Эми, и около десяти минут выслушивала, заливаясь краской, как хорошо к ней все относятся и какой талантливой и способной ее считают. Линдси твердила о недостатке опыта, но Эми отметала все ее доводы.

— Ты от природы наделена грацией, а в этом — половина успеха. Ник Фарадей знает в этом толк и наверняка все заметил. Кроме того, я думаю, его привлекла твоя индивидуальность. Так что пройдешь ускоренный курс хороших манер — и считай, что дело в шляпе. Я помогу тебе чем смогу. Да и не только я, все мы поможем, — твердо сказала Эми.

Кэти повела себя совсем иначе.

— Надеюсь, ты отшила его, — произнесла она голосом, в котором сквозили мстительные нотки.

— Пыталась… Все так глупо. Я совершенно не гожусь для рекламы «Шарма». Ведь этот набор должен олицетворять юность и невинность.

— Да и тебя старухой не назовешь, — язвительно отозвалась Кэти. — Только не говори мне, что это предложение ничуть тебя не заинтересовало!

— Да нет, но…

— А как же твоя работа? — в ужасе прервала ее Кэти. — Ты же не можешь так просто уйти от Джима Берна.

— На прошлой неделе я написала заявление. Сейчас сдаю дела. — На ее щеках появился легкий румянец досады. Она уже жалела о том, что поторопилась выложить все Кэти. Не сказав ей сразу о своем увольнении, Линдси только пыталась уберечь невестку от неприятных эмоций, а в результате навлекла на себя подозрения в неискренности и скрытности.

— Значит, все твои сетования и гроша ломаного не стоят! Ты уже решила работать на Ника Фарадея, — презрительно выпалила Кэти.

— Нет, не так. Просто я не могу больше работать у Джима Берна, а это совсем не одно и то же. Я еще не знаю, что буду делать.

— Вот уж не думала, что ты способна на такое! Я и мысли не допускала, что ты можешь предать память о Филе! Он же твой брат!

— Ты все ставишь с ног на голову, Кэти. Я из кожи вон лезла, чтобы не поддаться влиянию Ника Фарадея.

— А теперь тебе, как и всем прочим, сложно недолюбливать такого известного и богатого мужчину.

Задетая за живое ее упреками и сварливым тоном, Линдси с мягкой укоризной сказала:

— Я думала, ты знаешь меня лучше.

— Мне тоже так казалось, — последовал ответ, сопровождавшийся хриплым смешком с оттенком горечи. — Впрочем, я тебя не осуждаю. Напротив, от всего сердца желаю удачи. От жизни нужно брать все, что можно. Жаль, что у меня так не получается.

Линдси все еще хмурилась, огорченная услышанным, когда Кэти задумчиво поинтересовалась:

— А Ник Фарадей знает, что Фил — твой брат?

— Нет.

— Так ты ничего ему не сказала?! Интересно! Линдси, дорогая, он же вышвырнет тебя на улицу, как только узнает.

— Это еще почему? Разве Фила не оклеветали?

— Разумеется…

Линдси вдруг охватили смутные подозрения, и она с мольбой в голосе попросила:

— Расскажи мне, что между ними произошло. Как можно точнее.

Вид у Кэти был угрюмый.

— Я уже рассказывала. Что, опять начинать все сначала?

— Я знаю только, что Фил решил тайком прокатиться на новеньком «роллс-ройсе» Ника Фарадея — в отместку за то, что его, как он считал, незаконно уволили. И еще я знаю, что в тот день он выпил лишнего.

— Фил никогда бы не взял машину Ника Фарадея, если бы не был навеселе, — парировала Кэти. — А напился он с горя, чтобы на душе стало легче. Как можно обвинять его в этом!

— Ах, Кэти! — тихо, с отчаянием в голосе отозвалась Линдси. — Ведь именно поэтому он налетел на ограждение и разбился!

— Во всем виноват этот тип, и никто меня в этом не разубедит. По справедливости, это он должен был погибнуть в аварии, а не Фил.

— Ты напрасно изводишь себя, Кэти. Не надо, прошу тебя.

— Я и не собиралась этого делать. Это ты бередишь старые раны.

Линдси многое хотела узнать у нее. И прежде всего — почему Грег Хэммонд лгал, говоря о Филе. Ей бы и в голову не пришло, что он способен на это; напротив, он произвел на нее впечатление искреннего и честного человека. Впрочем, превратно понятая правда или пристрастно истолкованные факты — тоже своего рода ложь, и человек может искренне заблуждаться.

Если бы только она могла составить собственное представление обо всем! Если бы приехала в Лондон неделей раньше! Из писем Фила и редких бесед с ним она знала, что он обожал Ника Фарадея. И Кэти нисколько не преувеличивала, говоря, что Фил чуть ли не во всем подражал своему кумиру. Но если брат и в самом деле так боготворил Ника Фарадея, то что же он сделал такого, что его немедленно уволили с работы?

Линдси хотела непредвзято разобраться в ситуации. Брат был ей очень дорог, но и к Нику она пыталась отнестись без предубеждения. Она понимала, что ей придется принимать решение исходя из того, что подскажут рассудок и совесть. Ей бы не хотелось браться за работу, предложенную Ником Фарадеем, пока она не определит своего отношения к нему. Но сложившееся положение представлялось ей все более запутанным.

Кэти тоже предстала перед ней в ином свете. Ее горе после гибели Фила ясно свидетельствовало о ее глубокой привязанности к мужу, и ожесточенность против Ника Фарадея выглядела естественной. Но со временем она должна была смягчиться, а этого не произошло. Затянувшаяся враждебность, похожая на манию, грозила отравить жизнь ей самой. Если Кэти не приложит усилий, чтобы стряхнуть с себя это скорбное оцепенение, дело кончится тем, что она исковеркает не только свою судьбу, но и жизнь Стефани. Фил бы этого не одобрил. Линдси еще не встречала более жизнелюбивого человека, чем брат, который не упускал случая от души повеселиться. Он бы огорчился, узнав, что кто-то поставил крест на собственном будущем, храня память о нем.

А Линдси бы Фил напомнил, будь он сейчас рядом, что упущенная возможность может больше не представиться, и настоятельно посоветовал бы воспользоваться ею. Так что, если она откажется от предоставленного ей шанса круто изменить свою жизнь, то сделает это не в память о Филе, а ради Кэти. Хотя она и чувствовала, что Кэти не права, связывавшие их узы были все еще сильны. Даже не вполне разделяя взгляды невестки, она не могла просто отмахнуться от нее и заниматься устройством собственной жизни, словно последняя эгоистка.

Встреча оказалась не очень удачной и только увеличила смятение и тревогу Линдси, вместо того чтобы принести ясность и покой. Пожалуй, единственным человеком, который мог бы помочь обрести их, оставалась бабушка Ника. Она с самого начала была настроена против того, чтобы Линдси участвовала в рекламной кампании, и наверняка подскажет ей выход из создавшегося положения.

Домашнего телефона Ника она не знала. Можно позвонить ему в офис и узнать нужный номер, но тогда возникнут новые сложности, поскольку ей придется назвать себя.

А почему бы, мелькнула у нее мысль, просто не пойти к нему домой и не попросить Луизу о встрече? Она ведь сама приглашала ее. Но удобно ли втягивать старую леди в эту историю? Впрочем, она изначально являлась активным ее участником!

Линдси еще не была до конца уверена в том, что правильно поступает, когда мужчина в форменной одежде, дежуривший в вестибюле, попросил ее подождать и принялся звонить по телефону, чтобы доложить о ее приходе.

— Проходите, — вернувшись, сказал он и проводил ее к лифту. Открыв ключом кабину, он осведомился: — Вы знаете дорогу?

— Да, спасибо.

В самом деле, не возьмет же он ее за ручку и не поднимется вместе с ней! Господи, что с ней творится?! Да она просто боится, только и всего!

Однако, увидев довольную улыбку на лице Луизы Дельмар, она почувствовала, что охвативший ее поначалу ужас если и не полностью исчез, то по крайней мере отступил. Луиза тепло поздоровалась с Линдси.

— Дорогая, как я рада, что вы зашли! — В бледно-голубых глазах блеснули лукавые огоньки. — Впрочем, я могла бы солгать и сказать: «Какой приятный сюрприз!»

— А разве это не так?

— Мне и в самом деле приятно вас видеть. Но ваше появление для меня не сюрприз. Я ждала вашего прихода. Правда, намного раньше… Вам чаю или, может быть, кофе?

— Как вам будет угодно.

— Будьте решительнее, дитя мое. Не стесняйтесь и говорите громко, что вам нужно, а то так ничего и не получите.

— Да, но разве всегда удается получить то, чего хочешь, даже если громко и ясно говоришь об этом? — грустно заметила Линдси. — Чаю, пожалуйста, — неожиданно преисполнившись решимости, попросила она.

Спустя некоторое время служанка принесла поднос и взмахом руки была отослана.

— Можете быть свободны. Мари. Моя гостья поухаживает за мной. Когда я одна, у меня на блюдце оказывается больше, чем в чашке, — пояснила она, обращаясь к Линдси. — Сахара не надо, дорогая, а молока как можно меньше.

Разливая чай, Линдси наполнила чашку Луизы на две трети, чтобы та смогла с ней справиться.

— Спасибо, — принимая чашку из ее рук, сказала Луиза Дельмар, и Линдси угадала, что та благодарит ее не столько за налитый чай, сколько за проявленное внимание.

По редким, пронзительным и лукавым, взглядам старухи можно было догадаться, что та считает, что приход Линдси вызван желанием стать «мисс Шарм».

— По-моему, вы пришли ко мне сегодня не только из вежливости, а? — наконец напрямик спросила Луиза.

— Да, мадам. Вы по-прежнему считаете, что я не гожусь для рекламы «Шарма»?

— Да.

— Хорошо. А то я побаивалась, как бы ваш внук не уговорил вас передумать. У него редкий дар убеждения.

— Да, я согласна. Но вы заблуждаетесь, полагая, что Ник Фарадей — мой внук.

— Разве?

— Он мой приемный внук. Мой сын, который, увы, был у меня единственным ребенком, умер, так и не оставив наследника. Мы очень сблизились с его женой, заменившей мне дочь. Она обладала многими хорошими качествами, но деловая хватка к их числу не относилась. То же самое можно сказать и о мужчине, занявшем место моего сына. Я знала, что она молода и новое замужество неизбежно, но в глубине души никак не могла смириться с ее новым мужем. Тем не менее ради снохи я приобщила его к бизнесу. Теперь-то я понимаю, что мне следовало больше доверять себе. Единственное доброе дело, которое сделал Джим Фарадей за всю свою даром прожитую жизнь, — это усыновил Ника. Хотя нас и не связывают кровные узы. Ник мне дорог так, как может быть дорог только родной внук. Только такой кроткий человек, как моя сноха, мог с этим смириться. Казалось, что сама судьба послала Ника в утешение за невзгоды, выпавшие на мою долю. Он рос на редкость непоседливым ребенком. Невозможно было удержать его на одном месте. Сущий сорванец! Стоило ему чуть подрасти, как он бросил школу и ушел в море. Вы-то, наверное, этого не знаете. Он мало рассказывает о себе.

— Он упоминал об этом. Я думала, просто ради красного словца. Он делился со мной предположениями о том, что стал бы делать, если бы фортуна не повернулась к нему лицом. Но если это правда, то все остальное — видимо, тоже?

— Что значит «все остальное»? Прежде чем он оказался заложником обстоятельств, он много чего перепробовал в жизни. Какое-то время обретался на ранчо в Америке, пока ему не наскучило скакать на лошадях, ловить их арканом и строить из себя ковбоя. Ему захотелось чего-то более опасного и увлекательного, и он стал каскадером. Карабкался на здания и мосты, выпрыгивал из машин, несущихся на полном ходу. В этом деле все нужно планировать с точностью до долей секунды, что требовало ясной головы и великолепной физической формы. И еще немалого мужества. Одно неверное движение — и можно получить серьезную травму, а то и погибнуть. Когда он занялся журналистикой, я вздохнула с облегчением. Но, как оказалось, рано. Он стал военным корреспондентом и, разумеется, полез в самое пекло. Опыт каскадера много раз выручал его, казалось бы, в безнадежных ситуациях, да и не его одного. Однажды, чтобы спасти своего оператора, он бегом пересек минное поле.

— Боба Шелдона? — проглотив застрявший в горле комок, спросила Линдси.

— Да, так его звали. Вы с ним знакомы?

— Да, знакома. — Она вспомнила, как Боб Шелдон разминал ногу, на которую прихрамывал. Теперь понятно, почему он с таким неподдельным восхищением относится к Нику Фарадею. На секунду ей сделалось дурно, когда она представила, какой опасности подвергал себя Ник. Хорошо, что они еще не были знакомы в те дни, — она бы не выдержала таких переживаний. — Я просто поражена! А я-то думала…

— Что Ник родился в рубашке? Не удивляйтесь моей проницательности, Линдси, просто у вас все написано на лице. Нетрудно догадаться, о чем вы думали: мол, Нику досталось в наследство хорошо поставленное дело, а сам он и пальцем не шевельнул.

— Я и понятия не имела, что настолько простодушна. Впредь буду следить за своей мимикой. Вы, конечно, правы. И спасибо, что сказали о моей «прозрачности».

— Не стоит благодарности, — сухо ответила Луиза Дельмар и задумчиво продолжала: — Ник занялся бизнесом, чтобы исправить ошибки отчима. Он считал, что это его моральный долг. А я тем временем старалась уверить себя в том, что дела состоят не так уж плохо. Впрочем, даже себя мне не удавалось обмануть, а Ника — и подавно. Однако он был настолько добр, что позволял мне сохранять хорошую мину при плохой игре. Дела находились в ужасном состоянии и винить в этом было некого, кроме самой себя. Мне не следовало наделять его отчима, этого лентяя и мерзавца, такими широкими полномочиями. Ник понимал, что корабль неминуемо пойдет ко дну, если он не возьмет дело в свои руки. И он тем более заслуживает уважения, что у него не было ничего, кроме смелости и ума, которые с лихвой компенсировали полнейшее невежество в деловых вопросах. Он ничего не смыслил в парфюмерии и косметике, но всюду совал свой нос, расспрашивал сведущих людей и мало-помалу доходил до всего своим умом. Каждый заработанный пенс он вкладывал в дело, чтобы не допустить банкротства. Он утверждает, что вкалывал как проклятый — иной раз по шестнадцать часов в сутки — для того, чтобы защитить свои капиталовложения. Но я-то знаю, что это не так. Он делал это ради меня. Нет, Линдси Купер, Ник — не мой внук, нас не связывают кровные узы, но, даже если бы он был плоть от плоти моей, и то не мог бы быть мне ближе. Мне хотелось, чтобы вы это поняли. Теперь, когда вы все знаете, можно поговорить о том, что привело вас ко мне.

— Я в полной растерянности, мадам. Мне казалось, я нуждаюсь в вашей поддержке. Не для того, чтобы получить эту работу, а как раз наоборот. Я думала, мне самой не хочется стать «мисс Шарм». Но теперь…

— На вашем месте я не стала бы тратить время зря, прикидывая, что будет в том, а что в другом случае. Все уже решено. Я видела, как Ник на вас смотрел. Возможно, он и сам еще толком не понимает своих устремлений, — хотя не думаю, что он так глуп, — но мне не кажется, что он ограничится тем, что обернет вас в золотисто-белую бумагу, в которой вы будете воплощать собой добродетель. Поступив так, он повел бы себя как последний болван. Девочка, не надо смотреть на меня большими глазами и делать вид, будто вы не понимаете, что я имею в виду. Я приготовила вам кое-что в подарок. Он лежит там, завернутый, в ожидании вашего прихода. Вот видите, я в самом деле знала, что вы придете. — Она позвонила в колокольчик, и тут же появилась служанка. — Мари, принесите сверток, — приказала она. — Вы знаете, о чем идет речь?

— Да, мадам.

— Все звучит так загадочно. А что это за подарок? — спросила Линдси.

— Сейчас увидите. Спасибо, Мари. — Взяв сверток, принесенный служанкой, Луиза передала его Линдси. — Раскройте и посмотрите. Оно не должно было помяться; не мялось даже когда, скомкав, я совала его в самый угол чемодана. Оно сшито из особой ткани. К большому сожалению, сейчас таких уже не встретишь.

— Это, наверное, что-то совсем особенное, — слегка смутившись, заметила Линдси, послушно развязывая ленту и разворачивая бумагу.

Прежде чем Луиза Дельмар заговорила снова, Линдси поняла, что это. Она видела это произведение искусства у Ника в руках. Платье, о котором можно только мечтать: белое, украшенное по вороту мягкими сборками и кружевами и отделанное тонкой серебряной нитью, которой были изящно вышиты и кружевные рукава, доходившие до запястий.

— В тот вечер, когда мы с вами познакомились, Ник хотел, чтобы на вас было именно это платье. Не знаю, почему он остановил свой выбор на нем. Может быть, случайно, а может, это судьба. Дело в том, что удача сопутствовала мне всякий раз, когда я надевала его. Я была в нем, когда мой будущий муж сделал мне предложение. Оно всегда приносило мне счастье. Иной раз мне казалось, что оно обладает какими-то таинственными свойствами, в его швах ручной работы заключается некая волшебная сила, которая всячески меня оберегает. Надеюсь, оно будет оберегать и вас.

— Но если оно вам так дорого, как вы можете с ним расстаться? Нет, я не возьму его.

— Вы хотите сказать, что оно вышло из моды?

— Нет конечно! Оно по-прежнему в моде. Все рано или поздно возвращается на круги своя, а дорогие вещи редко устаревают. Мне бы очень хотелось иметь его, но я просто не могу принять такой подарок.

— Дорогая моя, мне все равно уже не придется его надевать. Я для него слишком стара. Мне и так есть что вспомнить, и ни к чему держать в гардеробе вещи, которые довелось когда-то носить. Идите и забирайте платье с собой. Вы возьмете его, потому что я вам приказываю. А теперь, чем скорее вы уйдете, тем лучше. Даже воспоминания о счастливых минутах могут обернуться печалью и меланхолией. Я недовольна тем, что из-за вас пришлось ворошить прошлое. К тому же этот разговор страшно меня утомил.

— Большое спасибо за платье, — сказала Линдси, заворачивая его в бумагу. — Я уверена, что буду с удовольствием его носить. Извините, что я вас утомила. Вы хотите сказать, что мне не стоит больше приходить?

— Если я что и поняла за свою долгую жизнь, так это то, что не стоит тратить время попусту, стремясь к недостижимому. Нравится нам с вами это или нет, вы обязательно придете сюда снова. Нас многое связывает, Линдси. И прошу вас, не делайте вид, что не понимаете, о чем я говорю.

— У меня и в мыслях этого нет, мадам.

— «Мадам»… слишком чопорно. Зовите меня Луизой. Надеюсь, это звучит не слишком зловеще?

— Нет, мад… нет, Луиза.

— Прежде чем вы уйдете, хочу дать вам совет. Сопротивляйтесь Нику. Не позволяйте ему помыкать вами. Когда будете выходить, скажите Мари, чтобы она убрала поднос. — Она положила унизанные кольцами руки на шелковое одеяло и прикрыла глаза.

— Хорошо, Луиза, — прошептала Линдси, встала и на цыпочках вышла из спальни, крепко прижимая драгоценный сверток к груди.