Глава 1

Все вокруг, казалось, провоняло гарью и керосином. Тело, начиная от головы до пяток, нестерпимо болело. Женщина открыла глаза и поначалу не поняла, где находится. Она лежала в крайне неудобной позе, почти вверх ногами, уткнувшись лицом во что-то жесткое, при более тщательном рассмотрении оказавшееся клетчатой сумкой, в которой челноки перевозят свои товары. Причем сумок было много, и женщина попросту оказалась заваленной ими с головой.

Она попыталась выбраться из этого завала, но сначала нужно было освободить ногу, застрявшую между сумками и рваным обломком металла, похоже, автомобильной дверцей, безжалостно кем-то исковерканной и нависшей дамокловым мечом над ее головой.

Но несмотря на изматывавшую ее боль, она все же смогла увернуться от удара, когда потянула ногу вниз, и следом за этим движением дверца рухнула на сумки, распоров, как лезвием, одну из них.

После этого женщина окончательно пришла в себя. Правда, голова продолжала гудеть, как колокол, но она уже начала различать отдельные звуки. Перед этим они сливались в один тревожный гул. А сейчас распались на завывание ветра, шум деревьев и… тоненький плач, который скорее смахивал на скулеж брошенного лохматой сукой щенка.

Женщина насторожилась и тотчас почувствовала, как набухла ее грудь от прилившего вдруг молока. Плакал ребенок, и она отреагировала на его плач гораздо быстрее, чем поняла, что на самом деле означают эти звуки. Горячая струйка скользнула по животу, грудь заломило. Не обращая внимания на боль, она быстрее заработала руками, освобождаясь от клетчатого плена. И первое, что она увидела, выбравшись наружу, было куском голубого, покрытого редкими перьями облаков неба, заключенного в раму из искореженного металла, чьи острые углы и завернутые стружкой края однозначно подтверждали, что их сотворила сила взрыва.

Она передвигалась на коленях, потому что слабость не позволяла ей подняться во весь рост. Голова кружилась, тошнота подступала к горлу, но женщина продолжала ползти по направлению к источнику взволновавшего ее звука. Наконец она очутилась на краю того, что несколько часов назад было хвостом самолета. Совсем небольшой фрагмент его завис между двух гигантских кедров и зубчатой вершиной скалы. Кусок металла, все, что осталось от огромного воздушного лайнера, каким-то чудом удерживался на краю пропасти, а чуть дальше, зацепившись за ветку, висела верхняя часть детской прогулочной коляски, и в ней заливался криком ребенок.

Женщина все-таки поднялась на ноги. До ребенка было не больше двух метров. Но между ними лежала настоящая пропасть, а ей не на что было опереться, чтобы дотянуться до него. Она посмотрела вниз, где топорщился вершинами молодой ельник. Сквозь него проглядывали огромные глыбы базальта. До земли метров десять, но прыгать вниз однозначно опасно, можно не только переломать ноги, но и свернуть себе шею.

Она опять смерила взглядом расстояние до ребенка, потом протянула к нему руки и едва не закричала от ужаса. Теплая фланелевая рубаха в крупную зеленую клетку была изодрана в клочья. Рукава отсутствовали вовсе, а сами руки представляли собой сплошной синяк, который пересекало несколько глубоких царапин и ссадин с уже подсохшей кровью.

Женщина в ужасе поднесла их к лицу, отказываясь верить собственным глазам. Затем ее взгляд скользнул ниже. Оказалось, что ее джинсы в столь же плачевном состоянии, что и рубаха. А ноги мало чем отличались от рук, потому что огромные кровоподтеки и ссадины украсили их не менее щедро. Тогда она задрала рубаху и обнаружила тот же самый набор на бедрах и на ребрах. Вероятно, это было следствием удара самолета о скалу – вернее, его хвостовой части, которая угрожающе подрагивала и поскрипывала при каждом ее неосторожном движении.

Ребенок продолжал заливаться плачем, а она ничего не могла поделать. Голова болела все сильнее, мысли путались, и ни одной стоящей не задерживалось в ней надолго, как бы она того ни хотела.

Грудь ломило от переполнившего ее молока. Железы отвердели, и каждое движение рукой отдавалось в них глухой тягучей болью. Ребенок на мгновение замолчал, словно переводил дух какое-то время, но через минуту принялся голосить с еще большей силой, а ее грудь откликнулась новым молочным приливом. Не спасал даже бюстгальтер, который намок и тер ей под мышками. К тому же молоко насквозь пропитало рубашку на груди, отчего она стала колом, позволяя прохладному ветерку беспрепятственно гулять по всему ее телу.

Женщина огляделась по сторонам. Что же делать? Она хорошо понимала, что не сможет находиться здесь бесконечно и наблюдать, как ребенок заходится плачем. При этом она никак не могла вспомнить, почему оказалась в самолете. Ведь только вчера ее везли в роддом, но отсутствие живота и обилие молока в груди подтверждали: она успела-таки родить. Да и ребенок, судя по крикам, был уже большеньким. Ее ребенок? Но почему она совсем не помнит, как рожала его и по какой причине оказалась в самолете?

Женщина прижала пальцы к вискам. Что-то не складывалось в ее голове. Поначалу она даже не могла вспомнить, как ее зовут. И очень обрадовалась, когда в памяти всплыл голос мужа. «Лиза! Лизок!»– прозвучало в ее ушах настолько отчетливо, что она вздрогнула. Неужто он где-то поблизости?

Но тут же отбросила подобные мысли, срок его командировки на Кавказ истекал зимой, а сейчас на дворе осень, она же должна была родить… Когда же все-таки она должна была родить?

Виски заломило от напряжения, а ребенок уже не плакал, а поскуливал, видно, совсем обессилел от голода. И тогда она приступила к решительным действиям. Первым делом скинула на землю сумки с челночным тряпьем. Правда, они упали вразброс, и все же она надеялась, что не переломает ноги, если придется упасть вниз. Затем она подползла к краю спасшего ей жизнь обломка самолета. Он резко накренился вниз, и тогда, недолго думая, женщина прыгнула. Без толчка, не сгруппировавшись на случай падения. Но, видно, бог хранил ее и в этот раз. Ей удалось зацепиться за ветку рядом с коляской. Ветка оказалась не слишком надежной и выгнулась под ее тяжестью. Но руки у женщины были сильными, а сама она молодой и ловкой, поэтому мгновенно перебралась на нижние, более толстые ветки. Несмотря на боль во всем теле, двигалась она свободно, отметив про себя, что отделалась только ушибами, и это само по себе было добрым знаком.

Ей не составило особого труда дотянуться до коляски. Ребенок оказался большеньким, месяцев десяти или чуть меньше. Он таращился на нее круглыми глазенками и пытался подняться. Спасло его то, что он был закрыт пологом, иначе давно бы вывалился из коляски. Лиза осторожно подхватила его одной рукой, ребенок загулил и улыбнулся. Она прижала его к груди и принялась осторожно спускаться вниз, то и дело задирая голову вверх, чтобы увидеть, что происходит с рваным обломком металла, зависшим над ее головой.


Она только-только успела добраться до земли и тотчас бросилась бежать к скалам, чтобы уйти как можно дальше от опасного места. Ребенок на ее руках притих. Она прижимала его к груди и молила судьбу, чтобы позволила им укрыться под скальным козырьком, прежде чем обломок самолета рухнет на землю.

Но страшный грохот раздался быстрее, чем она предполагала. Лиза рванулась к огромной глыбе и, уже не помня себя, закатилась за нее. И пришла в чувство от громкого крика ребенка. Она держала малыша мертвой хваткой и, видно, сделала ему больно, потому что он извивался в ее руках и голосил во всю силу своих маленьких легких.

– Тише, тише, – прошептала она и поцеловала ребенка в замурзанную щечку. Он тут же замолчал, а она, положив ладонь ему на головку, осторожно выглянула из-за камня.

Обломок самолета, срезав, как бритвой, ветки гигантских деревьев и моховой покров на скалах, ушел в пропасть, куда до сих пор валились камни, и страшное эхо билось о каменные стенки ущелья.

Часть сумок исчезла, захваченная падающими вниз обломками, но три или четыре из тех, которые отлетели чуть дальше, остались. Лиза поднялась на ноги, но ребенок на ее руках вновь заплакал, и тогда она задрала рубашку и приложила его к правой груди. Он сосал долго и жадно, поглядывая на нее черными с густыми ресницами глазенками. Боли в этой груди отступили, но левую распирало от избытка молока, и горячая струйка бежала по ее животу, не переставая.

Но ребенок мало что был голоден, его шерстяной костюмчик промок насквозь. Малыша надо было немедленно переодеть и закутать во что-то более теплое, прежде чем его прохватит ледяной ветер. Его порывы становились все сильнее и сильнее, и, когда первые волнения, связанные со спасением, улеглись, Лиза почувствовала, что продрогла до мозга костей. И неудивительно, ведь ее одежда превратилась в жалкие лохмотья.

Наконец малыш отвалился от ее груди. Глазки его подернуло поволокой, но мокрые штанишки мешали ему заснуть. И тогда Лиза осторожно положила его на мох. Ребенок обиженно захныкал, но это был не тот горький и безнадежный плач, от которого заходилось ее сердце, и поэтому она рискнула оставить его одного.

Первая попавшаяся ей сумка была набита кожаными куртками, но на самом дне она обнаружила два спортивных костюма, один из них был поношенный, и пакет с трикотажными мужскими шапочками. Все это оказалось как нельзя кстати, независимо от размеров. Во второй она обнаружила упаковки полотенец и клеенчатые занавески для ванн. Тоже неплохо, подумала она, тотчас сообразив, что полотенца вполне можно приспособить вместо пеленок и подгузников. В третьей сумке были только большие мягкие игрушки, но она, повертев их в руках, прикинула, что если их распороть и выбросить набивку, то получится вполне приличная одежонка для малыша.

Она перетащила сумки к тому месту, где оставила ребенка. Десантный нож, который она постоянно носила пристегнутым к лодыжке, оказался на месте, и Лиза мгновенно, как опытный таксидермист, расправилась с большой обезьяной, распоров ей живот. Она не стала выбрасывать поролон, которым была набита игрушка, и решила позже подумать, как его тоже приспособить. И только тогда раздела малыша. Это был мальчик, и он радостно загулил, когда она сняла с него мокрые штанишки. К счастью, он совсем не пострадал. Лиза внимательно осмотрела его тельце и не обнаружила ни синяков, ни царапин. Он весело смеялся, болтал ножками и все пытался ухватить ее за нос, когда она слишком низко склонялась над ним. Лиза не ошиблась. Ему было месяцев десять. И он крепко стоял на ножках, но сам, видимо, еще не ходил.

Лиза, как могла, обтерла его подолом своей рубахи, который оторвала именно для этих целей. Вода из лужицы, в которой она намочила обрывок, была очень холодной. И она, прежде чем воспользоваться тряпкой, подержала ее некоторое время на своем животе. Отчего еще больше продрогла, но не могла же она напугать малыша, тем более простудить его.

Справившись с этой процедурой, она обернула его попку мягким полотенцем, вложив дополнительно кусок поролона из внутренностей обезьянки. Теперь мальчику было сухо и тепло. Вдобавок Лиза натянула на него импровизированный комбинезончик из шкурки обезьянки. Он пришелся ему впору, и ребенок моментально закрыл глаза и засопел носом. Она поцеловала малыша в лоб, закутала его в самую маленькую из курток и осторожно положила на мох. И только после этого занялась собой.

Она сняла лохмотья и натянула на себя новый спортивный костюм, а поверх его куртку от старого. Он, видимо, принадлежал мужчине, потому что в кармане она обнаружила начатую пачку сигарет. Костюмы были ей великоваты, но она мгновенно согрелась, а когда надела поверх них еще мужскую кожаную куртку, а на голову шерстяную шапочку, подумала, что теперь ей сам черт не брат.

Лиза склонилась над мальчиком. Малыш спал и был очень забавен в пушистой шубке игрушечного зверька. Лиза присела рядом. Наступило время все обдумать и решить, что делать дальше. Она закрыла глаза…

…узкая каменистая дорога. Впереди ныряет с ухаба на ухаб бронетранспортер, и сзади тоже бронетранспортер, а между ними грузовик с брезентовым верхом. Олег за рулем, а рядом она. Страшная боль то и дело пронзает ее живот. «Дыши, дыши ртом, – просит Олег. Он не смотрит в ее сторону, потому что не может отвести взгляд от дороги, машину и так бросает из стороны в сторону. При каждом толчке она стискивает зубы, чтобы не закричать от очередного приступа боли. „Терпи, терпи, родная…“ – слышит она его слова… И все! Огненная вспышка пронзает небо, страшный удар, и она летит, летит в пропасть…

Лиза вздрогнула и открыла глаза. Что такое? Что случилось? Почему она ничего не помнит, кроме этой поездки на грузовике? Явно же, что она родила? И этот ребенок? Несомненно, он похож на Олега. Да и чьим еще он может быть, если ее грудь так распирает от молока. Но почему она не помнит, как жила эти девять или десять месяцев и как они назвали мальчика? Хотя какие могут быть сомнения? Дима, Димок, так звали друга Олега, который погиб еще в первую чеченскую войну…

Лиза потерла лоб. И ее пальцы коснулись узкого шрама. Откуда он взялся? Раньше его не было. Сердце ее тревожно забилось. С ней случилось что-то, чему она не знала объяснения. И эта катастрофа… Она понятия не имела, на каком самолете летела и куда.

Она подтянула к себе то, что осталось от ее одежды. Никаких документов – ни ее, ни ребенка, ни билетов, ни медицинских справок – ничего, что могло бы помочь восстановить в памяти события, которые привели ее в этот абсолютно дикий мир, где только лес да скалы, да еще бледно-голубое осеннее небо.

Лиза поднялась на ноги и подошла к краю пропасти. На дне узкого и глубокого каньона бесновалась река. Лучи солнца почти не проникали сюда, и все ж она разглядела несколько кусков алюминиевой обшивки, застрявшей между валунов, а на противоположной стороне каньона среди камней она заметила несколько выжженных участков, видно, там тоже приземлилось несколько обломков. Но она пока не заметила ни одного трупа или фрагментов тел, как это всегда бывает при катастрофе самолета. Если на борту самолета и были пассажиры, то все они, вероятно, упокоились на дне ущелья, равно как и члены экипажа.

Лиза зябко передернула плечами. По какой-то причине им с сыном повезло, но как она оказалась в хвостовой части? И почему ребенок был в коляске, а не у нее на руках? Голова снова заболела, и Лиза решила не мучить себя вопросами. Похоже, вокруг не было ни одной живой души, которая могла бы на них ответить.

Она взобралась на высокую скалу и огляделась. Вокруг нее разлеглись на все четыре стороны света бесконечные гряды заросших густым лесом сопок. А впереди просматривались и вовсе высокие горы, с острыми гребнями, чьи вершины были уже покрыты снегом.

Она никогда не бывала в подобных местах. И знала точно, что эти горы не Кавказ. Его «зеленку» невозможно ни с чем спутать, но это и не Урал, где прошло ее детство. Высоченные пихты и ели закрывали горизонт. Среди них тут и там высились тоже пихтовые деревья, но с более пушистыми и лохматыми кронами. Она подошла к одному из них, тому самому, искалеченному обломком упавшего самолета, и подняла валявшуюся у самых ног ветку. И поняла, где она, потому что держала в руках настоящую кедровую ветку с уже сформировавшимися шишками. Она находилась в Сибири. И погибший самолет, выходит, должен был доставить ее в Иркутск, где жила мама Олега?

Но почему вдруг Олег вздумал расстаться с ней и с сыном? Какие обстоятельства заставили его изменить свое решение? Ведь раньше Олег даже слышать не хотел об этом, потому что был в ссоре с матерью. Она не простила ему, что он бросил первую семью ради Лизы.

Лиза опустилась на мох рядом с сыном. Слишком сложно для ее раскалывающейся от боли головы что-то сейчас вспомнить и осмыслить. И все же надо было решать, что делать дальше. Наверняка к месту катастрофы вот-вот прибудут спасатели. Возможно, ей следует оставаться на одном месте, чтобы дождаться людей… Но сколько дней пройдет, прежде чем их обнаружат? День, два, а если неделя? У нее заныло под ложечкой, и Лиза поняла, что голодна…

Она не слишком задумывалась, как добыть себе пропитание. Когда-то ее отучили от брезгливости, и Лиза знала, что не умрет с голоду, даже если для этого придется питаться улитками. Причем улитки были как раз лучшим вариантом, чем богатая протеином, но более мерзкая на вид живность.

Из оружия у нее был только нож, но еще со школы она знала, что в тайге полно медведей и прочего опасного зверья, поэтому на всякий случай перевесила его на пояс. Слабое утешение, но все-таки она чувствовала себя увереннее, когда ее верный «Колян» был при ней. «Коляном» его тоже прозвал Олег, потому что раньше он принадлежал ему, а еще раньше – неизвестному чеченскому боевику, после которого остались на рукоятке две буквы К и Л.

На самом деле это был обычный нож выживания с прямым, довольно широким и длинным клинком, на обухе которого имелись пилка и выемка-зацеп шокового воздействия при ударе. Нож, который умел все! При необходимости он мог выступить в роли рабочего инструмента, скального крюка, охотничьего и боевого оружия, столового прибора, наконец. Впрочем, назначений у него оказалось много, и каждое было направлено на то, чтобы обладатель ножа сумел выжить в любой непредвиденной ситуации, случись она зимой или летом, в недоступных горах или в азиатской пустыне, в сибирской тайге или в арктической тундре. «Колян» успешно заменял своей хозяйке топорик при рубке кустарника, им было сподручно чистить рыбу, свежевать животных и птицу, нарезать лапник, строгать колышки для палатки…

Рукоятка у «Коляна» была пустотелой и хранила в себе обычный набор для выживания. Запаянные в полиэтилен два десятка спичек с кусочком терки, завернутые в вощеную бумагу две половинки лезвия безопасной бритвы, три булавки, три метра ниток, одна сапожная игла с куском суровой нитки, три рыболовных разного размера крючка, около шести метров рыболовной лески, три грузила и упаковка из двух презервативов.

Ножны тоже несли свою нагрузку и содержали дополнительно сигнальное зеркальце и рогатку для отстрела мелкой дичи.

Этот нож Олег преподнес ей как свадебный подарок, исключительно полезный для невесты. Но он и вправду несколько раз очень сильно выручал ее. Лиза закрыла глаза и застонала от боли, снова пронзившей ее мозг. Нет, пока она не должна вспоминать ни Олега, ни всего того, что связало их вместе.

Все ее силы сейчас, мысли и чувства должны быть сведены воедино и нацелены на то, чтобы выжить самой и спасти их сына.


Она прилегла рядом с ним и всмотрелась в раскрасневшееся от сна лицо малыша. Он был прехорошеньким, ее сынишка. С узкими черными бровками, которые сходились на переносице, когда он хмурился. С пухлыми щечками и губками, которыми он так забавно чмокал во сне. В краешке рта скопилась слюнка, и она осторожно сняла ее пальцем. Затем слегка коснулась теплой щечки губами и поднялась на ноги.

Следовало более тщательно оглядеться и присмотреть место для ночлега. Солнце уже перевалило зенит, и было никак не меньше четырех часов пополудни. А по прежнему, кавказскому, опыту она знала, как быстро темнеет в горах и как в них бывает холодно после захода солнца.

Она двигалась по спирали так, как ее когда-то учили исследовать местность, не уходя далеко от исходного пункта и держа под наблюдением выемку в камнях, где спал ее сын. Таким образом, Лиза обследовала все мало-мальски пригодные места для их ночного убежища и остановила свой выбор на скальном карнизе, том самом, до которого она не успела добежать, спасаясь от падающих наземь обломков самолета.

За час она успешно справилась с задачей. С помощью «Коляна» она заготовила несколько охапок пихтовых лап, затем притащила пяток валежин и прислонила их к карнизу. Накрыла это сооружение занавесями для ванн, придавила внизу камнями – получилось нечто, похожее на палатку или охотничий балаган. Внутри она выстелила пол лапником, прикрыв его двумя кожаными куртками, еще одну она оставила вместо одеяла. И придирчиво оглядела убежище, в котором им предстояло прожить до тех пор, пока не подоспеет помощь.

Затем она перенесла в него сумку с игрушками и в последнюю очередь сына, который так и не проснулся. Но, устроив его в укрытии, Лиза успокоилась. Теперь она могла отойти чуть дальше, чтобы разведать обстановку. Она не боялась, что на ребенка нападут дикие звери. Осенью они сыты и вряд ли осмелятся появиться здесь днем, тем более вокруг все провоняло самым ненавистным для лесных дикарей запахом – огнем и керосином.

Постоянно оглядываясь и прислушиваясь, Лиза миновала открытое пространство и поднялась в скалы, с которых хорошо просматривались ярко-голубые и красные куски полиэтилена, прикрывавшие их убежище. Впрочем, здесь трудно было заблудиться или уйти в сторону. Рев беснующейся на дне каньона реки должен быть слышен за километр, если не больше. И все же она не решилась заглядывать в глубь тайги, а пошла вдоль берега ущелья, вниз по течению водного потока. Причем делала это почти инстинктивно, потому что в ее сознании прочно закрепилось еще одно, очень важное понятие: даже самая маленькая речка обязательно куда-нибудь впадает. И чаще всего в более крупную речку. И чем крупнее река, тем больше вероятность встретить на ее берегах людей.

Вскоре ей преградили путь заросли низкого, искореженного горными ветрами и метелями пихтарника. Она постояла мгновение, думая, стоит ли углубляться в эти на первый взгляд непролазные дебри, но впереди маячила высокая гряда из нагромождения огромных камней, с которой она могла увидеть гораздо больше…

Пихтарник она преодолела быстрее, чем ожидала. Среди деревьев оказалось много заросших мхом прогалин и скрытых ручьев, но она вскоре научилась угадывать их русла по более яркой растительности и не проваливаться в них. Но главное, впервые за многие годы она поняла, что может передвигаться по лесу без опаски. И не нужно перебегать от одного валуна к другому, пригибаясь и придерживая оружие, чтобы, не дай бог, что-то звякнуло или брякнуло и выдало бы врагу ее местонахождение.

Удивительное дело, но она забыла и про головную боль и то, что тело ее представляет собой почти сплошной кровоподтек. Несмотря ни на что, они выжили вместе с сыном, у нее были целы руки и ноги, и это оказалось неимоверной удачей, пока необъяснимым с позиций здравого смысла везением. Возможно, это единственный случай на миллион, если представить, с какой высоты самолет упал на землю.

По камням было легко передвигаться: перепрыгивай с одного на другой, вот и вся премудрость. И хотя ее кроссовки набухли от влаги, подошвы не скользили на их шершавой, будто наждак, поверхности, покрытой вдобавок грубой коркой лишайников. Лишь в двух или трех местах, где Лиза не смогла подтянуться на руках, она воспользовалась ветками карликовых деревьев. Они затягивали свободное пространство между камней густой упругой сетью.

Наконец она достигла вершины гряды. Чуть ниже ее лежало небольшое, затянутое мхом каменистое плато, упиравшееся противоположным краем в почти отвесную скальную стену – подножие огромного гольца со снежной вершиной, сверкавшей, как головка рафинада, под лучами заходящего солнца.

Он казался таким близким, но Лиза знала, что в горах расстояния обманчивы. И чтобы добраться до гольца, надо миновать не только плато, но и темно-зеленую поросль тайги, что кокетливым дамским шарфиком разлеглась у его основания. А это километров пять, если не больше.

Но не эта вершина привлекла внимание Лизы. Почти у самых ее ног виднелись страшные проплешины, черные пятна гарей с серыми зольными краями. Они еще исходили мелким дымком. А в воздухе витали еще более страшные запахи горелого металла и сладковатые – трупные.

Лиза застыла на месте. Ей уже приходилось поднимать трупы и фрагменты человеческих тел из-под обломков вертолетов, извлекать их из искореженных взрывом танков и бронетранспортеров. Причем обычно этим занималась масса людей: военные, медики, милиция… Но здесь было другое. Здесь она была одна. А все, что осталось от людей и самолета, спеклось с камнями, с угольями сгоревших деревьев в единое целое.

Она сняла с головы шапочку, прорезала ножом отверстия для глаз, и натянула ее на лицо, чтобы хоть как-то защитить себя от страшного смрада. Только теперь она подумала, что катастрофа произошла не сегодня, останки людей начали разлагаться, а это значит, что она сутки, если не больше, провела без сознания. И покачала головой, как такое мог выдержать ребенок, голодный, мокрый? Или он тоже был не в себе какое-то время?

Хватаясь за ветки деревьев, Лиза стала спускаться вниз. Она даже представить себе не могла, что любая женщина на ее месте тотчас бы свалилась в обморок или бежала бы опрометью от столь ужасного зрелища. Но Лиза знала, что она должна сделать все, даже невозможное, чтобы спасти останки людей от потравы зверей. Ведь когда-нибудь сюда придут спасатели, и после придется эти останки идентифицировать, чтобы родственники могли похоронить своих близких.

Из-под ее ног порскнули в разные стороны мелкие зверьки, а с камней медленно и с недовольными криками поднялись на крыло неизвестные ей крупные птицы. Кажется, она появилась вовремя и не позволила всласть попировать жадной на мертвечину лесной живности.

Она не стала рыть могилы, просто, если удавалось обнаружить что-то, похожее на человеческие останки, заваливала их камнями и выкладывала небольшую пирамидку из тех же камней, внутрь которой втыкала ветку. Даже если она не доживет до того момента, когда здесь появятся люди, они очень быстро определят, что это за знаки. Правда, обломков самолета оказалось совсем немного. Они лежали веером, расширяясь в сторону пропасти. И это еще раз подтвердило ее догадку: основные фрагменты разбившегося самолета покоятся на дне каньона.


Более двух часов, если судить по солнцу, она занималась своим скорбным трудом. Рядом с одним, почти полностью сохранившимся телом, но без головы и ног, она обнаружила мужскую барсетку с толстой пачкой денег и документами на имя полковника Анатолия Шатунова. И от неожиданности села прямо в грязную с радужными разводами лужу. Толик Шатунов? Командир иркутского спецназа ФСБ? Господи! Она с ужасом огляделась по сторонам. Она слишком хорошо знала Анатолия, чтобы поверить в его смерть. Его не зря прозвали Поплавком за умение выскакивать из любой ситуации без особых потерь.

И все же документы, если они не подделка, в отличие от людей, не обманывают. Она перебрала бумаги и застонала, как от мучительной боли. Похоже, с этим самолетом летела вся группа Шатунова. И поэтому все для нее стало на свои места. Кому еще мог доверить Олег жену с грудным ребенком? Конечно же, своему другу Анатолию Шатунову, с которым они не один пуд чеченской пыли проглотили, не одни башмаки стоптали на каменистых тропах мятежной Ичкерии.

Она заложила тело Анатолия камнями, хотя была не слишком уверена, что оно принадлежало ему. Барсетка могла оказаться рядом с трупом другого человека. Ее она решила прихватить с собой, так как бумаги могли погибнуть от влаги, а ведь они были пока единственными сохранившимися после катастрофы самолета документами.

Кроме документов, она обнаружила в барсетке зажигалку и таблетки, которые ребята из спецназа употребляли в тех случаях, когда обстановка требовала обходиться долгое время без сна. Все это было очень кстати, особенно зажигалка, потому что запас спичек, который хранился как НАЗ[2] в рукоятке «Коляна», был слишком мал, чтобы чувствовать себя в относительной безопасности. Теперь в любом случае она могла зажечь костер, чтобы согреться, а без огня им с Димой пришлось бы несладко.

Она затолкала зажигалку в один из презервативов и спрятала ее на груди. Второй кондом можно поместить в носок или в шапочку и использовать как ведро, если потребуется принести воды, а если надуть, как воздушный шарик, то и для страховки при переправе через реку.

Лиза удовлетворенно хмыкнула. Оказывается, не так уж мало она знает, и старые уроки еще не совсем выветрились из ее головы. Некоторое время она сидела на корточках рядом с последней пирамидой, отдыхала и одновременно размышляла, как ей поступить дальше. Дима мог уже проснуться и исходить криком. Воспоминание о сыне ознаменовалось новым приливом молока, и она подумала, что необходимо его сцедить, чтобы не подхватить мастит. В ее положении это было смерти подобно. Тем не менее она решила обежать плато по периметру, чтобы никогда больше не возвращаться сюда. Теперь это дело спасателей – извлекать из-под камней то, что она упрятала от потравы.

Она очень спешила и чуть не проскочила мимо жестяного контейнера. От удара о камни он развалился на части, но содержимое его почти не пострадало: с полсотни шоколадных плиток и с десяток упаковок бисквитов. Она терпеть не могла сладкого, но обрадовалась этому подарку едва ли не сильнее, чем тому, что осталась жива вместе с сыном. Теперь при нужде она могла продержаться пару недель, а то и больше, благо что воды вокруг было предостаточно. Кроме того, в реках должна водиться рыба, а под ноги попались несколько грибов, судя по поклеванным птицами шляпкам, вполне съедобных.

Лиза сняла куртку и сложила в нее неожиданный подарок. Оглядела из-под руки горизонт. Голец затягивало серой дымкой. Надо спешить обратно. К вечеру вполне мог зарядить дождь, а ей предстояло накормить малыша, заготовить дрова для костра и успеть еще до темноты осмотреть ближайшие от их убежища окрестности.

Покончив со скорбными обязанностями, Лиза тотчас постаралась изгнать из головы неприятные видения. В своей жизни она наблюдала слишком много смертей и научилась избавляться от связанных с ними стрессов, иначе она давно бы сошла с ума. И это было самым гнусным на войне. Человек – существо, быстро адаптируемое к любым условиям и постепенно начинает воспринимать как должное все мерзости фронтового быта и цинизм взаимоотношений.

Обратный путь она преодолела быстрее, возможно, потому что возвращалась к сыну, по которому успела соскучиться. Малыш и впрямь проснулся. Он сбросил с себя куртку и ползал по их убежищу на коленках. Это напугало Лизу, она подхватила Диму на руки и прижала к себе. Это ей урок, нельзя ни в коем случае оставлять его одного. Несмышленыш еще, он мог вполне выползти наружу и упасть в камни.

К тому же он опять был мокрым. Но, оказавшись у ее груди, мальчик принялся требовательно теребить куртку матери и жалобно хныкать. И все побежало по уже накатанной дорожке. Она накормила малыша, переодела его в сухое, теперь уже в шубку медвежонка, поиграла с ним немного, иначе он никак не хотел засыпать. Дима уже понимал игрушки и прямо-таки вцепился в маленького, в ладонь матери, зайчонка, с которым так и заснул в обнимку.

До темноты оставалось совсем немного. Лизе пришлось передвигаться бегом, чтобы набрать приличную кучу сухих веток и тонкого валежника для костра. Затем она сцедила молоко и обернула грудь полотенцем. Никто не учил ее, как нужно поступать в подобных случаях, но природа сама подсказывала ей, что нужно делать, чтобы не простудить грудь. Ведь молоко было единственным питанием для ее ребенка.

Солнце уже скрылось за горами, но небо еще было светлым, когда она простирала одежонку сына и свой бюстгальтер в бегущем неподалеку ручье и развесила их на колья рядом с костром, который разводила уже в полных сумерках. Но стоило отблескам пламени весело заплясать на скалах и на стволах окружавших их убежище огромных кедров, как Лиза умиротворенно вздохнула и присела рядом с сыном. Она непомерно устала. Голова кружилась, но не болела. И она вспомнила, что за делами так и не успела поесть.

Лиза отломила половину плитки шоколада, но не устояла перед соблазном и съела ее целиком. Рот наполнился тягучей слюной, и она запила шоколад водой из ручья, а затем съела один бисквит из четырех, что находились в упаковке, и прилегла рядом с сыном, обняв его тепленькое тельце. Сквозь навалившуюся дремоту она подумала, что надо бы ночью проснуться и подбросить дров в костер. Но на сегодня это были ее последние беспокойные мысли. И сон сморил Лизу прежде, чем она успела додумать их до конца.

Загрузка...