Дневник 2002–2006

Январь

6 января

Когда выхожу из вокзала и иду по городу, вдыхая свежий воздух и смотря на отражения огней в темной воде озера, а потом поднимаюсь к своей улице по лестницам с тяжелым чемоданом, перехожу трамвайные пути, думаю, как люблю Цюрих.

Когда в Москве, до́ма, смотрю из своего окна на лес, рваный город на горизонте, дым из труб и огромную неоновую надпись деловой центр Крылатское или еду поздно вечером в автобусе по МКАД от родителей домой, или в троллейбусе, или в стылом вагоне филевской ветки — думаю, что люблю Москву.

Я вообще, кажется, люблю только то, что вижу и только того, кого вижу.

Неделя в Москве закончилась в самолете Аэрофлота. Летел с настоящими РУССКИМИ. И напрасно я пытался спрятаться в самом конце салона (21 F). Напротив меня сидели Леша (со швейцарским гражданством и красной пропитой мордой) и Саша (с русским гражданством и холеным пухлым лицом). Леша только что отслужил в швейцарской армии, значит где-то двадцать, двадцать один, оба из Фрибура. С литровой бутылкой водки. Они засунули в отделение для ручной клади каждый по огромному баулу, уселись и стали выпивать стопочку за стопочкой, чтобы не было страшно взлетать, Леша все время громко спрашивал Сашу: бля, хули мы опять летим в эту ёбаную Швейцарию? Саша молчал. И, хотя по его лицу было видно, что он не хочет пить и не хочет сидеть с Лешей — ему было некуда деваться, он сидел у иллюминатора, — Леша, водка и родственные узы перекрывали ему пути к отступлению. Он сидел, молчал и пил. Когда все уже почти расселись, в салоне появились загорелые мужики, двое: один поджарый, другой — с пивным животиком, такие, слегка за 30, с деревенскими лицами и деревенским акцентом, разодетые в кавалли и Д&Г, и их тощая спутница-блондинка, выглядевшая как гибрид Пэрис Хилтон и Анны Курниковой с полиэтиленовым пакетом в руках. В полиэтиленовом пакете позвякивали бутылки с пивом. Блондинка открыла отделение для ручной клади и увидела, что они заняты баулами Леши и Саши. А ей ведь надо было куда-то положить дубленку! Тогда она начала вопить на весь салон писклявым голосом: Пииииииздец бляяяяяяяяяяя! Пипипипипипипииииииииииииииииздец! А нам куда, бля вещи класть? Куда бля мне нахуй клааааааааасть моюююююю дублёёёёёёнку? Это мое, бля, место! Она стала подпрыгивать, вытаскивать из отсеков для ручной клади вещи разных пассажиров и кидать их на пол, чтобы освободить место для своей дубленки. Поджарый попытался успокоить ее, сунув ей в руку бутылку пива, но она не успокаивалась и пищала, какие все вокруг суки и ублюдки.

До этого в аэропорту Шереметьево, терминал № 2, я, зарегистрировавшись, стоял на паспортный контроль в очереди из 60 китайцев, работала только одна пограничница. Китайцы толпились, какой-то китайский ребенок хватал меня за рюкзак. Пограничнице было трудно, она работала медленно: китайцы ведь все одинаковые. Когда объявили посадку на мой самолет, а до заветного погранконтроля было еще 55 человек, я пошел напролом, подлез под загражденья, оттолкнул китайца и подбежал к окошку. (Сам не ожидал от себя такой прыти — но очень хотелось поскорей улететь.)

В самолете между тем Леша пил водку и рассказывал всем, кто занимал очередь в туалет, что у него во Фрибуре есть русская сауна (куда приглашаются все желающие), а швейцарцы — это грустная тема. И самолет тоже грустная тема, потому что Саша больше пить не хочет, а еще пол бутылки не выпиты, блин, и что делать — непонятно. В конце концов Леша взял в руки бутылку и стал ходить по салону предлагая всем выпить вместе с ним, чтобы не страшно было лететь.

Писклявая напилась пива и читала Оксану Робски.

Больше мне сзади ничего не было видно, но и этого было достаточно.

Запомнился серп луны в темноте над крылом самолета. Когда в Шереметьево садились в самолет — рядом стоял самолет, и в него тоже садились люди, ходили по салону — было видно в светящихся иллюминаторах.

Когда шли на посадку, видел, как садится самолет. Через 10 минут мы садились точно там же, точно по такой же траектории. Повторения. Населенные пункты ночью сверху как россыпи золота на черной ткани. Швейцарские населенные пункты выглядят сверху как-то неправильно.

11 января

Когда хочется спать — просто засыпаешь — и спишь.

А когда бессонница — все вокруг мешает спать: урчание в животе, жаркое одеяло, неправильная подушка, шум воды в батареях, свет фонаря за окном, луна (она, конечно, где-нибудь за горами, и ее даже не видно, но мешает сам факт ее присутствия и воздействия на приливы и отливы), мысли о несуществующей головной боли, быстрые шаги редких ночных пешеходов, фантазии о будущих планах и т. д.

13 января

В моей голове уже несколько лет вертятся сюжеты трех трэш-романов. В первом (Неизвестная жизнь морских змей), почти написанном, душевнобольная женщина-герпетолог хладнокровно расправляется со своим мужем, его любовником и еще парой человек при помощи объектов своих исследований; бесконечные отсылки к Волшебной флейте, Пестрой ленте, Роковым яйцам, Рики Тики Тави и рецептам вьетнамской кухни придают тексту исключительную загадочность. Во втором (Помрачение) сумасшедший музыковед доводит одного своего любовника до самоубийства музыкой Брамса, следующего — музыкой Брукнера, а третьего довести до самоубийства музыкой Малера ему не удается, и тогда он сам в отчаяньи кончает самоубийством, вешаясь и вскрывая себе вены одновременно. В третьем романе, который должен называться Руины, главный герой пишет путеводитель по Антарктиде, а потом неожиданно попадает в картины Фюссли, размышляет о страшном и возвышенном, ебется с красноглазым карликом и спит в обнимку с отрубленной головой слепой лошади.

(Ну и какой роман, спрашивается, мне дописать первым?)

Все забываю написать: вместо того самого букинистического магазина напротив дома Джойса теперь открыли Indian Take Away.

18 января

Вот Форстер: его кремировали, а пепел высыпали на розовый куст, который посадила жена его любовника (или кем он там Форстеру приходился). С одной стороны пошло, с другой, несомненно, прекрасно.

26 января

Удивительный день. С утра ездил в Берн. Сегодня Берн показался мне не таким жутким, как в прошлый раз. Но немецкое посольство все равно как концлагерь. В очереди сплошные индонезийцы и югославы. К 9 утра выходит посольский охранник в униформе и начинает пересчитывать очередь. Показывает на тебя пальцем — называешь свой номер. Охранник чеканит: яволь, сер гут. Доволен. Работница посольства стала на меня кричать, орала, что не будет принимать документы, потому что у меня нет швейцарского паспорта иностранца, я сказал ей, что всю прошлую неделю пытался выяснить, что мне делать, чтобы получить визу, что привез все бумаги, которые от меня требовали вместо паспорта, она кричала: хойте ист нур шайсе, я не выдержал и тоже повысил голос, сказал, что она позорит свою страну, грязно ругаясь в присутствии культуртрэгера. Не знаю, что произошло, но она сломалась, забрала бумаги. Но она, конечно, права в своих претензиях. Швейцарцы тоже правы. Магический круг европейской бюрократии.

В поезде зачем-то исписал форзац книги фразами, приходившими в голову, потом заснул, держа в руках открытого на начале первых страницах «Макбета». Сонные люди в полседьмого утра на вокзале. Поезд на Париж, боялся заснуть, пропустить свою станцию и проснуться в Париже. В вагоне, пока ждали отбытия, были негры. Потом они вышли, почему-то погас свет, и в вагоне стало темно. С шумом открывались двери. Красивая китаянка (?) прощалась со своим мужем (?) стоявшем на перроне, прислонив ладонь к вагонному стеклу.

Проезжали серо-зеленые поля, покрытые инеем, длинные тоннели.

На обратном пути приметил очень красивого швейцарца. Невничал, потому что большую часть пути не мог его рассматривать. Потом подумал, что поезда делают мужчин сексуально привлекательными. (И метро тоже, хотя с деньгами (первым заметил Карл Маркс) по эротизирующим возможностям не сравнится ничто, мужчины в дорогих машинах тоже сексуально привлекательны (но я, как обычно, повторяюсь)). Потом заснул. Проснулся уже в Цюрихе.

Обедал с Бронфен. Она сказала, что когда-нибудь, по примеру своих культурологических коллег, напишет роман. Любой видный ученый-гуманитарий должен обязательно написать роман-бестселлер. И его непременно должны будут экранизировать в Голливуде. Потом она сказала, что собирается жить до 72 лет, а потом вступить в тайное общество самоубийц и умереть. Потом подумала, и сказала, что нет, пожалуй, лучше она умрет в 74.

Февраль

1 февраля

На предпоследний семинар про ночь Бронфен принесла каких-то старинных плюшевых медведей, розового и бежевого, с потрепанными затертыми мордами, одного наряженного девочкой, другого в белых штанишках, у одного на шее была табличка с надписью Tanatos, у другого Hypnos, усадила их на стул и накрыла черным плащом. Вот это экстравагантность! Но на меня подействовало, я все время зевал и хотел спать. Разбирали Эдит Уортон. После семинара выпивали со студентами. Кейко принесла большую деревянную коробку с суши и всех угощала — мне она сказала, что видела по японскому телевизору, что в Москве очень популярны суши и что их едят везде и даже на морозе, и что она очень этому рада, потому что суши — это настоящая еда, не то что фондю. Танатос и Гипнос оказались на самом деле Бенни и Тобби. Вот тоже новость — Бронфен теперь со мной на ты, а я могу называть ее Элизабет, значит, тоже на ты. Познакомился с одним студентом, он принес шоколадный мусс собственного приготовления, я весь семестр думал, что он англичанин, а он оказался швейцарцем, преподает в гимназии, хотя наверняка и не гей, симпатичный; правда, руки очень худые, я бы сказал дистрофичные. Второй (из NZZ) точно гей, все время рассказывал про Барбару Стрейзанд. Сегодня был хороший день, хотя очень туманный. Завтра я куплю себе машинку для стрижки волос.

Был в Лозанне. Там меня поразило количество норковых и песцовых шуб в витринах и на улицах: на женщинах (и некоторых мужчинах). На вокзале открыта только одна входная дверь, на остальных дверях таблички — вход закрыт из-за исключительных морозов с целью экономии тепла. Электронное табло на автобусной остановке сообщает, какие морозы ужасные: +7!

В новостях прочитал про несовершеннолетнюю душевнобольную проститутку, зарезавшую таксиста, который хотел ее изнасиловать, английского старика, который готовит еду из мертвых ежей (прилагается рецепт) и дохлых собак без ошейников (my future, в Швейцарии за последние годы вдвое выросла популяция лис, их ведь тоже кто-то должен есть), там же — статья про полезность верблюжатины, а также самцов обезьян, толстеющих во время беременности самок (прекрасный аргумент в пользу бездетности).

Лозанна — такой замечательный город! На улицах повсюду курящие старушки. Все говорят по-французски и не знают немецкого. А какой у них главный музей! Я стоял открыв рот от удивления — никогда не видел такого огромного музея в демократической стране! Ходил, смотрел на чучела животных в витринах. (В Москве в Зоологическом музее чучел больше, но они не в таком хорошем состоянии — и стекло в витринах не такое прозрачное, и смотритель в лозаннском музее — негр.) Торговый комплекс «Бенжамен Констан»! Потом заблудился. Такой огромный город. Малошвейцарский. Аккуратные дома — ставни — от стен веет благородным вкусом. Зашел в собор — органист разучивает мессу. Сбивается, начинает сначала. Я ходил в церковной полутьме, изучал надгробные доски. Потом вышел на улицу, смотрел на рыжие крыши и на озеро, и на горы. Еще в Лозанне есть метро (Ах, почему я не член олимпийского комитета?)

5 февраля

Скучные фантазии английских буржуа начала XX в. Iwant to laue a strong young man of the lower classes and be loved by him and even hurt by him. [1904]. Многие буржуа, и не только буржуа, и не всегда английские, до сих пор хотят того же, но ведь так скучно, так банально!

На улицах, в библиотеке обязательно увидишь кого-нибудь знакомого.

Поскорей бы закончилась зима — я так устал от этих холодов! — и руки сохнут, приходится все время кремом мазать.

Я все время говорю себе, что надо что-нибудь сделать толковое, а то потом будет поздно, но все равно почти ничего не делаю, впустую пропадают дни, недели, ужасно.

7 февраля

Oh, those ashen gray faces of onanists: the faded colours, the puffy features and the unwholesome complexion of the professed pederast with his peculiar cachetic expression, indescribable but once seen never forgotten.

(W. Whitman)

Здорово сидеть весь день в библиотеке: ничего не делаешь, а кажется, что делаешь! В библиотеке можно придумать себе много разных занятий. Можно рассматривать людей за соседними столами, полтора часа искать включатель от лампы, ходить между стендов, изучая корешки книг, приходить в ужас от того, что столько важных толстых книг еще не прочитано, перебирать карточки в каталоге, спуститься в подвал, где стоит периодика, и ходить там, потом подняться и почитать английские газеты, постоять в очереди на ксерокс, потом копировать книги и фотоальбом, потом вернуться за свой стол, сидеть перед ноутбуком, думать, что бы написать, написать два слова, потом читать книжку, смотреть в окно.

Потом увидеть, что все уже ушли, собраться и тоже пойти домой.

Зачем просыпаться в половине девятого, если все равно до одиннадцати потом лежишь в постели? Снился причудливый сон про московское метро. Я приехал на темную станцию, где шел ремонт, долго выходил на улицу через какие-то старые деревянные двери, забитые досками выходы, вышел в грязь, у какого-то леса, вдалеке видел темные типовые блоки домов, думал о том, чем порядочный мужчина отличается от непорядочного: порядочный, думал я, изнасилует девушку и после этого сразу же убьет, а непорядочный изнасилует и оставит в лесу на растерзание диким зверям.

10 февраля

К кому-то из азиатских соседей приехал в гости на выходные знакомый высокий швейцарец с русой бородой и в белых кроссовках. Я как похотливая пизда ходил вокруг него, разговаривал с ним на умные темы (про окружающую среду и глобальное потепление, которое приведет к глобальному похолоданию: швейцарец изучает что-то связанное с окружающей средой, я не разобрал что, а я столько раз смотрел фильм «Послезавтра», что знаю про погодные катаклизмы почти все).

Love is often funny when it's happening to somebody else. Or even funnier, when it's not happening.

11 февраля

Очень страшно за индусов, живущих в Европе: оказывается им нельзя справлять большую нужду в воду, потому что любая вода для них — это святые воды Ганга, которые нельзя осквернять; каждый раз, когда они справляют большую нужду в воду — они портят свою карму.

Жуткую историю о мамбах записал известный герпетолог Дж. Фитцсиммонс. Один фермер, будучи на охоте с товарищем, убил мамбу и решил подшутить над женой: принести мертвую змею домой и уложить в спальне. Охотник не знал, что змея, которую он волочил по земле хвостом, — самка; не знал и того, что у мамбы настал брачный сезон, как и того, что самцы разыскивают в эту пору своих партнерш по следу, оставленному выделениями из анальных желез. Мертвую мамбу он удачно уложил, как живую, в спальне, а спустя некоторое время отправил туда под каким-то предлогом свою супругу. Шутник надеялся услышать крик ужаса, но его почему-то не было — все случилось слишком быстро. Крик ужаса уже издал он сам, когда, так и не дождавшись реакции жены, вошел в спальню и обнаружил там труп жены, мертвую змею и еще одного участника трагедии — самца черной мамбы.

13 февраля

Сидели в кафе в Quartierhaus Kreis 4. (Адам теперь разбогател, получает 5000 CHF в месяц в своем архитектурном бюро в Лихтенштейне, но все время жалуется, что никакой творческой работы, только перечерчивает чужие чертежи, и все коллеги у него плохие, а особенно начальница офиса, похотливая высокомерная каракатица (но он всегда жалуется, это его польская натура)), угостил меня кофе и куском кекса с маком и яблоками; Quartierhaus — это (как я понимаю) что-то вроде клуба в советские времена, Quartierhaus Kreis 4, похожий на парящее в воздухе гигантское металлическое помойное ведро (первый этаж полностью стеклянный, все остальное из зеленого металла в дырочку), отличается своими архитектурными достоинствами (поэтому мы туда пошли). Вокруг обедающие семьи с маленькими детьми, рядом сидела влюбленная пара: лысый парень в голубой кофте и его худая подруга в джинсовой юбке, я смотрел на него, он смотрел на меня, пил пиво и гладил подругу по руке. Потом со мной начала заигрывать девочка дошкольного возраста в зеленом платье и кроссовках, подкатила на своем пластмассовом велосипеде, стала улыбаться и кокетливо жестикулировать. Смотрел на нее и чувствовал себя педофилом поневоле. (Ее papa высокоинтеллигентного вида, в очках, сидел за столом напротив, разговаривал со своим другом, размахивая руками.)

В музее дизайна выставка китчевых надгробий. Все серое-серое.

Еще речка, в которой все время хочется утопиться, но она мелкая, только ноги промочишь и простудишься.

14 февраля

Могут ли книги заменить умершего человека? (Если они написаны не им.)

Еще странно: есть люди, на которых любая одежда сидит замечательно, как будто они в ней родились, как будто она для них сшита (эталонные тела?), а я, что ни надену, в любой одежде похож на сексуальнофрустрированногоурода. Наверное, это неизгладимое состояние души. (Сегодня в примерочной думал, не купить ли мне корсет для исправления осанки?)

А улицы в день Св. Валентина — ах! — полны красивыми швейцарцами. Везде розы в шуршащих обертках и сердечки. Видел подростков с литровой пластиковой бутылкой пива в руках (потом оказалось, что это не пиво, а яблочный сок). У моего дома стояла машина, а в ней сидел мужчина с огромным букетом белых тюльпанов (наверное, поклонник нашей домоправительницы). Заметил, что тошнотворная русская мода на остроносые ботинки пришла в Европу (с остроносой обуви начинается настоящий закат Европы?)

У стрипклуба (в закоулках у Лангштрассе) стоят две худые русские барышни в шубках, худые, рассматривают фотографии стриптизерш в витрине. Одна другой говорит: Ой бля, может сюда попробуем? — Да ты чего, посмотри какая здесь хуйня целлюлитная работает!

15 февраля

Птичий грипп так близко! и в Австрии он, и в Германии! Я, когда хожу мимо Цюрихского озера, стал теперь присматриваться, нет ли где дохлых лебедей. А бабочку так тяжело самому, без посторонней помощи, на шее завязывать, можно даже случайно удавиться (и ведь наверняка подумают, что все дело в экстатической самоасфикции). Промучавшись перед зеркалом, решил, что пора жениться.

Стекла, стекла, я заворожен стеклами: здесь аквариумная жизнь!

Ира, между тем, думает, что «In the cut» — это фильм про нее (сумасшедший ex-, студенты, стихи в метро, «На маяк»), а я думаю, что про меня, я тоже читаю про себя, шевеля губами, надписи на уличных плакатах, смотрю на людей и думаю, какое отношение они могут иметь к моей жизни. Правда, нет маньяка, нет любовника-полицейского, ни даже студента, который носил бы после занятий мой портфель. Впрочем, до Мег Райан с ее удивительными силиконовыми губами мне тоже далеко.

17 февраля

В книжном магазине Kaligramm (там продают отличные книги, опусы современных философов) хозяйка — старуха с идеальным книжным вкусом и прокуренным хриплым голосом. Сидит у старого компьютера, обложенная со всех сторон книгами, в пышной голубой юбке и красивом свитере, курит. Заказываю книгу (про природные катастрофы) спрашиваю, сколько будет стоить. Oh, mein lieber Herr, viel, viiiiiiieeeeeel!

19 февраля

Монтрё оказался скучным городом с набережной, заставленной огромными отелями начала 1900‑х и середины 1970‑х. Отели пустуют, комнаты готовят к новому сезону, где-то видны следы ремонта, краска, мешки с цементом, какие-то деревяшки стоят у белых стен. Все в роскошном запустении. Ветер колышет листья пальм и магнолий. Почти у каждого отеля огромный застекленный павильон для того, чтобы аристократия и нувориши могли, завтракая, наслаждаться видами на озеро и горы в любую погоду. Отель Montreux Palace, где в последние 20, кажется, лет своей жизни прожил Набоков, оказался безразмерным, нефотогеничным, с двумя сторонами: парадной — много стекла, света, желтого и золотого, вычурно изогнутого металла, и другой (entree pour personnel) — с серыми влажными стенами, скупыми прямоугольными балконами, темным задним двором и немытыми окнами.

24 февраля

Жизнь в Москве ужасна. Летом еще куда ни шло. Сейчас — просто кошмар. Меня все время спрашивают, почему я хожу с таким мрачным видом. Что отвечать? Потом меня спрашивают, почему я все время улыбаюсь.

Жалею, что не купил резиновые сапоги для швейцарских свинарей, которые хотел купить на прошлой неделе, чтобы ходить в Москве и заправлять в них брюки. Два шага по улице — джинсы по колено в грязи. (Откуда в родном городе столько грязи?) В Москве все ходят в черном. Как будто бы непрекращающийся траур.

25 февраля

В автобусе. Два пьяных мужика, один лет пятидесяти, другой помоложе, подрались из-за того, что один говорил, что Лужков — сука, а второй орал, что при Лужкове стало пиздато.

Вывалились из автобуса на первой остановке после метро, у Строгинского моста, стали колотить друг друга; автобус отъезжал, женщины смотрели в грязное окно, охали, громко сообщали, кто кого как бьет (один — тот, который постарше — упал, и второй стал бить его ногами).

Утром вышел из дома в половине девятого утра. У соседнего подъезда на скамейке сидят трое. Мужик в тулупе и кепке и с огурцом в руке, другой мужик — покрупней, в спортивных штанах, шапке из кролика и куртке, держит литровую бутылку водки, и здоровый ротвейлер со слюнявой мордой, в горделивой позе.

26 февраля

Так, например, Аламир охладевает к Нарин, как только ему становится ясно, что ее любовь еще больше увеличилась, когда она узнала о его знатности, а Нунья Белья охладевает к Консальву из-за превратности его судьбы. Когда Белазира полюбила Альфонса, все было хорошо, пока он не узнал об умершем претенденте на ее руку и не взревновал к нему, так как допускал, что Белазира могла полюбить этого ухажера, если бы он остался жив. Во всех этих историях описываются иррациональные стороны в любовных страстях.

[о романе м-ме де Лафойет «Заида» (1671)]

В метро утром. Толпа идет к эскалатору. А в толпе пьяный мужик, сонный, зевает, пошатывается, в грязных брюках, с красным лицом, идет не спеша, совершенно не попадает в общий ритм толпы. Кричит: «Гламур!!! Гламур!!!… Да блин, да што это вообще такое этот ваш Гламур???»

Денис рассказал мне, что женился. Его жене скоро рожать. То ли волнение от показывания обручального кольца было чрезвычайным, то ли погода неудачная, то ли он перекупался в проруби, но сегодня заболел. (Или вчерашний вечер, когда он признавался, был симптомом наступающей болезни?) У него поднялась температура, он охрип, из носа течет. Впрочем, сегодня я его не видел, только разговаривал по телефону. Принес ему калину и клюкву. Клюква — самое оно.

Потом ходил гулять в Троице-Лыково. Там столько снега! Ходил медленно, проваливаясь в снег, промочил ботинки, думал, что я Wallerim Schnee. Такой странный ветер, то совсем ледяной, обжигает холодом уши, приходится натягивать капюшон, то вдруг влажный и теплый. В Швейцарии два метра снега можно увидеть только в диких горах — а у нас, вот, и в городе!

В метро прекрасное столкновение. Красивый молодой человек в куртке, шерстяных брюках и блестящих черных ботинках, на волосах тающий снег, читал книгу. Я пронзал (to penetrate) его своим похотливо-пронзительным взглядом (Воробьевы горы — прекрасная станция метро!), не мог оторваться. Он смотрел на меня, потом весь как-то согнулся, отгородился от моего взгляда книгой, которую читал, приблизив ее близкоблизко к глазам, книжные страницы, кажется, почти касались его красивого лица.

А еще забываю рассказать о своих ужасных мелкобуржуазных привычках. Сегодня в кафе девушка хотела читать газету, которую читал я, присматривалась к розовым сердечкам на газетной странице. Я спросил ее: Хотите почитать? Я могу отдать вам…

Она завертела головой, отказалась. Но сердечки ее все-таки очень интересовали.

Помахал рукой водителю джипа, который (вместо того, чтобы сбить меня) уступил мне дорогу.

28 февраля

Я понимаю людей, которые перестают вести дневники. Моя жизнь, например, настолько однообразна, что больше рассказывать совершенно не о чем. Люди в Москве все совершенно одинаковы. Вчера видел трех парней в коротких куртках, с идеальными задницами.

Ебаться, кстати, больше всего хочется тогда, когда для этого нет никаких возможностей.