П. Бабоченок ЕЕ ЛЮБИЛ ВЕСЬ ОТРЯД

Еще в детстве Алевтина Николаевна Щербинина мечтала стать врачом. Часами простаивала под окнами амбулатории и аптеки, наблюдая, как лечат больных, как готовят лекарства. Школьницей вступила в кружок Красного Креста, вместе с подружками навещала знакомых в больнице.

Жила Алевтина с матерью. Отец умер, когда ей было три года. Зинаида Михайловна, добрая, отзывчивая женщина, сумела привить дочери любовь к труду, чуткое отношение к людям.

Учителя в Верещагинской школе, где училась Алевтина и где преподавала ее мать, считали, что Алевтина могла бы стать хорошей учительницей. Еще будучи школьницей, она вела занятия в ликбезе. И артисткой могла бы стать — увлекалась художественной самодеятельностью.

Но когда пришло время выбирать профессию, Алевтина твердо решила: медицинский институт.

Вступительные экзамены сдала успешно. Училась с охотой. Хватало времени и на танцевальный, хоровой кружки и парашютным спортом успевала заниматься в секции аэроклуба.

Самым счастливым днем в юности Алевтины стал день вступления в комсомол. Комсомольский билет хранится у нее и сегодня. После бюро райкома комсомола записала она тогда в своей заветной тетради слова любимого писателя А. М. Горького:

«Лучшее наслаждение, самая высокая радость в жизни — чувствовать себя нужным и близким людям…»

Эти слова великого гуманиста и стали девизом всей ее жизни.

Быстро промчались студенческие годы. А когда пришло время распределения, Алевтина попросила комиссию послать ее за Полярный круг, в Ныду.

Вместе с дочерью в дальние края решила поехать и мать. По-разному отнеслись к этому их шагу родные и знакомые. Одни пугали:

— Ой, не дурите. Не сотни ведь жизней даровано вам. А на Севере — долгие ночи, холод, вечная мерзлота.

В ответ на это Зинаида Михайловна отшучивалась:

— А мы с Алькой давно мечтаем прокатиться на оленях и собаках, северное сияние посмотреть.

Другие, оправдывая свою трусость, злорадствовали над Алевтиной:

— Блажь! Вот хлебнет горя — скиснет и образумится. Балетом и музыкой там негде заниматься.

На такие разговоры Щербинина-младшая отвечала резко и серьезно:

— Если считать диплом охранной грамотой и мечтать только о танцульках, а не о врачебной практике, то это так. Поживем — увидим, кто из нас прав.

«Ямал» по-ненецки означает «конец света». Вот туда и приехали жить мать с дочерью.

Суровый климат в этом краю. Как шутят здесь местные жители: восемь месяцев зима, а остальные четыре проходят в ожидании лета. Невыносима «комар-пора», когда тучи кровожадных назойливых насекомых повисают в воздухе и, кажется, нет от них нигде спасения.

Часто приходилось молодому врачу неделями носиться по тундре на оленях, пешком преодолевать десятки километров, закутавшись с головой от свирепого холодного ветра. Ночевки в факториях и чумах, нелепые пережитки и обычаи старины — все это было.

Зинаиду Михайловну назначили завучем школы, Алевтину Николаевну — заведующей поселковой больницей, а позднее избрали депутатом местного Совета.

Комсомольцы поселка доверили Алевтине руководство своей организацией. В доме Щербининых всегда людно. Шли к ним люди потолковать о разных делах. Многие заходили просто «на огонек» — поиграть в шахматы, шашки. Эти игры очень любили рыбаки и охотники тундры. Пригодились Алевтине Николаевне и те знания, которые она получила в школе и институте по музыке, балету.

Как говорят на Севере, молва здесь ходит неведомыми путями и летит быстрее ветра. Вскоре о санпросвещении, организованном при больнице, о совместных концертах, которые организовывали медики и школа, стало известно далеко за пределами поселка. Перед каждым занятием в медкружке, выступлением художественной самодеятельности мать и дочь выступали с докладом или беседой.

Нет, Север для них не казался холодной пустыней. Ненцы, ханты, селькупы, коми — честные, работящие люди, чувствуя неподдельное внимание к себе, привязались к молодому врачу всем сердцем. Где бы ни появлялась Алевтина Николаевна, ее встречали с улыбкой: «Токтор! Ань торова!» Русское слово «здорово», видно, в таком произношении вошло в местный язык.

Места эти Щербинины покидать не собирались. Алевтина Николаевна получила за два года большую практику как врач, твердо встала на ноги как общественница. Интересная, богатая была жизнь и у Зинаиды Михайловны Щербининой.

Были ли трудные случаи во врачебной практике? Конечно, были. Первое время оленеводы и рыбаки неохотно ложились в больницу, даже убегали. Не нравилась им больничная пища, требовали сырого мяса и мороженой рыбы. Со многими болезнями пришлось встречаться впервые, а посоветоваться не с кем. Хорошо, что книги привезла с собой. Читала здесь Алевтина Николаевна, пожалуй, не меньше, чем в институте. Нередко приходилось браться и за ответственные хирургические операции. А куда денешься? Человек погибает, а на сотни километров один врач, который в любом случае должен помочь.


Двадцать второго июня мать и дочь решили ехать в отпуск, в Пермь. В радостном настроении приехали к Оби на пристань. Что и говорить: соскучились за два года по родным местам, по друзьям и знакомым. Но что это? Вместо веселой суеты отъезжающих какая-то гнетущая тишина. Многие женщины плачут, сидя на узлах и чемоданах. Война!..

Вернулись домой. На другой день Алевтину Николаевну призвали в армию.

На передовой пробыла недолго. После упорных оборонительных боев Сибирская дивизия оказалась в окружении. Тяжело это для всех, а для врача медсанбата тяжелее во много раз. Она не могла, не имела права оставить раненых, думать о себе. Не только воинский долг, но и профессия обязывала делить с ними все тяготы и лишения.

Измотавшись вконец, кружа под огнем по бездорожью, шофер санитарной машины, отозвав как-то Щербинину в сторонку, испуганно зашептал:

— Бросим машину и бежим, товарищ военврач. Иначе и мы, здоровые, в плен угодим.

Посмотрела Алевтина Николаевна на кузов, где, вплотную прижавшись друг к другу, лежали изувеченные люди. Они заметили, что врач и шофер о чем-то шепчутся, заволновались, но ничего не требовали, ни о чем не просили. С болью и немым укором и ожиданием смотрели в их сторону. Шофер не выдержал их взглядов и быстро юркнул в кабину, стал заводить мотор, а Щербинина громко сказала:

— Ничего, братцы, найдем выход. Машина исправна, бензин есть.

Но выхода не было. Случилось это рано утром. Перевязав раненых, Щербинина прикорнула в кювете. Несколько бессонных суток и бесконечные переезды в попытках выйти из окружения дали о себе знать. Уснула крепко, как в детстве. Пробудилась от толчка и шепота медсестры: «Немцы!»

Они стояли рядом и галдели. У военврача и раненых не оказалось даже плохонького пистолета для самообороны. Да и что в таких условиях можно было сделать!

Всех, кто мог стоять, подняли, построили, обыскали. Сорвали с рук часы, сняли хорошую обувь, обшарили санитарные сумки в поисках спирта. Женщин отделили от мужчин, сорвали с беретов звездочки.

И начался долгий путь в страшную неизвестность. Шли пешком — ослабевших и отставших гитлеровцы пристреливали, добивали прикладами. Ехали в вагонах — все пропахло кровью, потом, разложившимися трупами. Многие не выдерживали, вешались на бинтах… Один лагерь, второй, третий. Допросы. Двухэтажные и трехэтажные нары, землянки. Перепревшая солома. Баланда… Но и в этих адских условиях Щербинина, как могла, облегчала страдания людям, попавшим в большую беду.

Попав в лагерь на станции Смела, Алевтина Николаевна вскоре почувствовала, что за ней и ее подругами началась слежка. В женском бараке появилась новенькая. Обратили внимание, что она уж очень разговорчива. Все ее интересовало: кто был в партии, в комсомоле, кто числился в профсоюзном активе.

Стали замечать, что после откровенных разговоров с ней многие пленницы исчезали. «Провокатор, — мелькнула догадка у Щербининой. — Надо проверить».

Прибыли в лагерь на станцию Бобринская. Среди пленниц уже сложилась тайная организация. Руководила ею военфельдшер Маруся, москвичка. Звали ее все Маруся-Москва. Помощницей у нее стала Доля. Подлинных фамилий эти женщины не называли. Кроме них в руководящую «тройку» входила и Щербинина. Она-то и предложила сделать проверку. Проверили и обезвредили. Кто знает, сколько этим спасли они жизней честных советских людей.

В ночь под Новый 1943 год «тройка» устроила для пленниц концерт самодеятельности. Нашли томик Пушкина и поставили инсценированных «Цыган». Роль старого цыгана играла Щербинина. Даже немцы-надзиратели засмотрелись на вдохновенную игру пленниц. А после спектакля начали петь советские песни, читать стихи о Родине, о Красной Армии.

В лагере было много врачей, но как-то случилось так, что они сами доверили именно Щербининой главенствовать над собой. Каждое утро Алевтина Николаевна делала обход больных. Все искали встречи с ней, чтобы обменяться новостями, ласковым, ободряющим словом, шуткой.

В конце января лагерь перевели в Ровно. Немецкое начальство решило «облагодетельствовать» пленниц. Им разрешили официально назвать кандидатуру своего врача. Все в один голос заявили:

— У нас уже давно есть свой врач — Щербинина.

Алевтине Николаевне создали «условия» для работы: выдали маленькую холодную комнатушку для приема больных и дали градусник. Медикаментов, конечно, никаких, но «кабинет» уже давал многое. Лечила добрым словом, советами, а главное — радостными вестями об успехах Красной Армии, которые все чаще и чаще просачивались за проволоку.

Когда комендант приказал отобрать всех здоровых женщин для отправки в Германию, Щербинина представила список, приведший фашистов в бешенство. Живого «товара» не оказалось. Все больны: у кого — туберкулез, у кого — дистрофия. Комендант грозил расстрелом, лишил врача «кабинета» и приказал готовиться на каторгу всем — и больным, и здоровым.

Всю ночь «тройка» не спала. О побеге нельзя и думать, лагерь охраняли надежно.

Утром пятнадцать больных женщин-врачей вывели из строя и приказали ждать в бараке — до особого распоряжения. В это число попала и Щербинина.

Спустя две недели ее вместе с несколькими подругами направили на борьбу с эпидемией сыпного тифа среди местного населения. В характеристике, однако, записали: «По специальности не затруднять. Политически неблагонадежна». Из-за этого «волчьего билета» опытного врача заставляли работать санитаркой, медсестрой, уборщицей, поручали самое грязное дело, которое требовало особой осторожности, чтобы не подхватить заразу.

Но враги не учли другое. На этот «документ» сразу же обратили внимание подпольщики. Как потом стало известно, над Щербининой взял шефство Григорий Андреевич Клешкань. Он в то время работал в медицинском отделе городской управы и считался у оккупантов верным человеком.

Григорий Андреевич помогал Алевтине Николаевне доставать продукты, поддерживал морально. Спасая от угона в Германию, он поместил ее в хирургическом отделении больницы в Тютьковичах с фиктивным диагнозом острого аппендицита. Два месяца «болела» она там. В это время по совету Клешканя коллектив больницы подал прошение немецким властям, в котором просил разрешения Щербининой работать врачом, так как специалистов не хватало. Пришел ответ: Щербинина назначается врачом в село Тучино, в двадцати километрах от Ровно.

Однажды под видом больного пришел к Алевтине Николаевне на прием инженер местной чесально-вязальной фабрики. Беседовали долго и откровенно, и в ходе беседы Щербининой было дано понять, чтобы она готовилась к партизанской жизни.

Через два месяца по заданию ровенских подпольщиков Алевтина Николаевна лечила партизан и снабжала их медикаментами, проводила агитработу среди больных. Частенько теперь вместе с лекарствами люди уносили от нее и листовки со сводками Совинформбюро.

Партизанский отряд под командованием Д. Н. Медведева, действовавший в этом районе, с каждым днем рос. От частых боев увеличилось количество раненых, участились и заболевания — давали знать суровые партизанские будни. Командование отряда попросило подпольщиков прислать в отряд надежных врачей. Решили, что вместе с Щербининой в отряд уйдет и фельдшер больницы Вася Птицын. Он к тому времени зарекомендовал себя хорошим помощником Алевтины Николаевны. Им двоим и приказали не только самим уйти, но и захватить с собой медикаменты и некоторое оборудование.

Подпольщики предупредили, что в троицыны праздники к Щербининой придет беленькая девушка в украинской вышитой блузке. Паролем будет фраза: «У меня болят зубы». Она принесет деньги, на которые Щербинина должна нанять подводу якобы для праздничной поездки в Ровно.

В назначенный день пришла симпатичная блондинка, у которой «болели зубы». Познакомились. Оля Солимчук. Договорились, что Щербинина с Птицыным в понедельник приедут в Ровно. Встреча с Олей должна состояться в сквере, у собора. Все прошло удачно. Вечером оказались у надежных товарищей.

Ровенские подпольщики отправляли пополнение в партизанский отряд только по воскресеньям, а тучинские врач и фельдшер приехали в понедельник. По этой причине их оставили «погостить» у верных людей. Щербинину приютил бухгалтер фабрики валенок, гребешков и щеток Иван Иванович Луць, а Птицына — директор этой фабрики Терентий Федорович Новак. Дома этих «верноподданных» рейха тогда считались вне подозрений.

Замечательные это были коммунисты и искуснейшие подпольщики. Иван Луць и его жена Анастасия Кудаша, к великому сожалению, не дожили до Победы.

Терентию Федоровичу Новаку Советское правительство присвоило звание Героя Советского Союза.

В воскресенье под видом прогулки ушли в лес празднично одетые люди. Веселая компания ни у кого не вызывала подозрений. Алевтина Николаевна даже гитару для маскировки прихватила. Гуляли, шутили. Перешли речку, направились в чащобу. Лес с каждым километром становился все гуще. Иван Иванович засвистел. Ему ответили. Тогда он улыбнулся и сказал:

— Вот вы уже и дома.

На сигнал вышел партизан.

— Здравствуйте! Я начальник «зеленого маяка» Трихлебов, — представился он. — А вы Алевтина Николаевна Щербинина? Врач? Ждем вас. Прошу к нашему шалашу. Отдохните немного, партизанским чайком с колбаской побалуйтесь и тронемся.

Партизанский «зеленый маяк» служил своеобразной передовой заставой отряда, базой для подрывников, уходивших в город или на железную дорогу для проведения диверсий. Он же и своеобразный «перевалочный пункт» при отправке подпольщиками пополнения в отряд и пункт связи партизанского командования с ними. Потому на «маяке» постоянно находилась группа партизан.

Преодолев нелегкий путь, Алевтина Николаевна впервые за время войны почувствовала себя счастливой, глядя на приветливые лица партизанских проводников, на звездочки на пилотках и фуражках.

В отряде был такой порядок: с новичками обязательно лично знакомились командир и комиссар отряда, начальник штаба и помощник командира по разведке, и только после они получали прописку в подразделении. Щербинину тоже сразу пригласили в штабной чум.

Услышав слово «чум», родное, северное, Алевтина Николаевна не могла удержаться от улыбки:

— Где же вы столько в Западной Украине оленьих шкур добыли, чтобы на весь отряд чумы построить? И не жарко ли вам в них при здешнем климате? — спросила она сопровождавшего партизана.

— Э, у нас чумы-то особые, — ответил он вполне серьезно. — Быстро, дешево и удобно. Жить в них одно удовольствие.

Алевтина Николаевна осмотрела это сооружение и убедилась: прав ее проводник. Чум этот не что иное, как конусообразное строение из жердей, обложенных еловыми ветками и засыпанных землей. Между двумя шестами — небольшая коническая лазейка. Это дверь. Она занавешена брезентом. По полу тоже еловые ветки. Свет падает с вершины конуса, которая не закрыта. Туда же выходит и дым от костра, когда его разводят. Особенно понравилось, что в чуме приятный и полезный для здоровья запах хвои. В штабе за самодельным столом сидели четыре человека. Один сразу же встал и протянул руку:

— Здравствуйте, Алевтина Николаевна! Поздравляю с благополучным прибытием. Будем знакомы. Медведев. А это наш комиссар Сергей Трофимович Стехов. Это начальник разведки Александр Александрович Лукин, начальник штаба Пашун. Рассказывайте, как добрались.

Глаза постепенно привыкли к неяркому свету, и Алевтина Николаевна, рассказывая о себе, могла уже разглядеть тех, под чьим руководством предстояло ей идти дальше дорогами войны…

О Дмитрии Николаевиче Медведеве она многое знала от подпольщиков. Они высоко ценили этого опытного разведчика.

Высокий, стройный. Пышная черная шевелюра. Одет, как все присутствующие, по всей форме. Три шпалы в петлице. Взгляд темных глаз волевой, проницательный, а улыбка мягкая, обаятельная. «И человек, и командир, видно, хороший», — отметила про себя.

О Стехове сразу подумала: «Будто всю жизнь с ним знакома». Небольшого роста крепыш, движения быстрые, энергичные. Серые, со смешинкой глаза глядят пристально. В глуховатом грудном голосе столько дружелюбия, будто дороже Щербининой у него никого нет. Открыла дверь штабного чума, и появился черноглазый стройный юноша:

— По вашему приказанию прибыл, товарищ подполковник.

— Это наш главный врач по всем болезням, — улыбнулся Лукин.

— Знакомьтесь. Ваш непосредственный начальник, — сказал Медведев.

— Цессарский, — представился молодой человек. — А вы Алевтина Николаевна Щербинина? Очень рады вашему прибытию. Давно ждали.

— Еще не так обрадуетесь, Альберт Вениаминович, когда Алевтина Николаевна передаст вам тот разнесчастный барабан, о котором вы нам все уши прожужжали, — усмехнулся Медведев.

— Получаете вы барабан, так сказать, с барабанщицей, — под общий хохот добавил Стехов.

Потом командир рассказал Щербининой, что беспокойный Цессарский житья не давал всем просьбами раздобыть барабан для стерилизации перевязочного материала. Щербинина и Птицын, будто зная их нужду, прихватили, уезжая из Тучина, и никелированный барабан вместе с другими медицинскими инструментами.

Альберту Вениаминовичу предложили познакомить Алевтину Николаевну с порядками в отряде, с ее новыми обязанностями.

А их у партизанского врача, оказывается, было немало: сопровождать группы на боевые задания, вести амбулаторный прием больных, проводить занятия с партизанами по медицинской подготовке, контролировать санитарное состояние людей, оперировать.

В партизанском отряде операционной нередко служила четырехугольная загородка из еловых веток под открытым небом, а операционным столом — повозка со снятыми бортами. Особенно трудно приходилось раненым и врачам при больших переходах, когда нужно было срочно оторваться от карателей. А фашисты не раз пытались покончить с народными мстителями на Ровеньщине, бросая против них танки, артиллерию, авиацию.

Однажды, после такого вот перехода, группа партизан наткнулась на фашистов. Погнали их. Алевтина Николаевна никак не могла поспеть за своими, а те, увлекшись боем, не заметили, что врач отстала. Пришлось ночевать в лесу: в темноте не смогла найти дорогу к своим. Конечно, страшно было, а особенно, когда обнаружила, что в подаренном ей пистолете нет бойка.

Ранним утром на опушке леса Щербинина столкнулась, как говорится, нос к носу с двумя дюжими парнями. Одеты в полувоенную форму. Раздумывать, кто они, свои или враги, некогда. Выхватила свою «пушку» без бойка и громко скомандовала:

— Руки вверх!

Эффект получился самый неожиданный. Неизвестные подняли руки.

— Что вы? Что вы? Мы военнопленные. Партизан ищем.

На душе отлегло, но на всякий случай обыскала. Убедившись, что задержанные безоружны, приказала следовать впереди. Всю дорогу отчитывала:

— Такие здоровенные мужики и в плен сдались! Как не стыдно!

Впоследствии эти ребята стали хорошими партизанами, но на первых порах им житья не давали в отряде — донимали шутками, узнав, что врач их взяла в плен с неисправным пистолетом.

В отряде тогда многие переживали, узнав, что любимый доктор потерялся, и очень радовались, когда она нашлась. Подполковник Медведев похвалил Щербинину за смекалку и смелость. Тепло поздравил Алевтину Николаевну с благополучным возвращением и Грачев. Он от души посмеялся, узнав подробности ее странствий, и особенно хохотал над случаем, когда она взяла в плен двух мужчин.

Это была последняя встреча Щербининой с Грачевым. Такую фамилию носил в отряде легендарный разведчик Николай Иванович Кузнецов. Алевтина Николаевна встречалась и беседовала с ним не раз. Особенно запомнилась первая встреча.

…На партизанской базе появился новый человек. Выше среднего роста, широкоплечий, стройный.

Зашел как-то к медикам. Разговаривал. Шутил.

— А ведь мы с вами земляки, — сказал он тогда Щербининой. — И Пермь я знаю. В юности, после окончания техникума, работал в Кудымкаре…

Долго беседовали. Вспоминали родные края. Пели уральские песни.

От второй встречи Щербинина не могла долго опомниться, так напугал ее Кузнецов. Вечером вышла она из своего чума и оцепенела. Что за наваждение? В лагере прогуливается немецкий офицер при оружии, по форме одет! Но вот офицер повернулся в ее сторону, широко улыбнулся, и Алевтина Николаевна узнала Грачева. Улыбка сошла с лица, и до чего ж он стал похож на настоящего арийца! Видно, Николай Иванович тогда, как артист, входил в роль врага.

Расспрашивать земляка Щербинина ни о чем не стала. Излишнее любопытство, расспросы пресекались в отряде. К тому же она еще при первой встрече поняла, что этот интеллигентный, чрезмерно сосредоточенный человек выполняет какое-то особо важное задание. После войны она узнала, что это и был тот самый Пауль Зиберт.

Жизнь в отряде шла своим чередом, и ничто человеческое не было чуждо «медведям». Молодые партизаны и партизанки хорошо воевали и умели сильно любить. И партизанских свадеб в отряде прозвенело до десятка. Не прошло это прекрасное чувство и мимо Алевтины Щербининой. Покорил ее Саша Базанов. Хорошая, чистая родилась у них любовь. Но не суждено им было дошагать вместе по жизни до конца дней своих.

Умный и мужественный партизанский ротный командир Базанов не кланялся пулям, и они обходили его стороной. Сильный, закаленный, не боялся он никакой хвори, но против тифа не устоял. Свалил он его. Беда пришла тогда, когда фронт был уже рядом и партизанский отряд, оказавшись в ближайшем тылу у немцев, держал путь на Запад.

Трудно приходилось — кругом немцы и предатели-националисты, чинившие гнусные дела, стараясь заработать себе право на пропуск в Германию. Нападения, засады. Двигались с постоянными перестрелками и боями.

В любую свободную минутку Алевтина Николаевна старалась быть рядом с повозкой, где метался в бреду дорогой ей человек. Потом и сама заболела, но и в тяжелом состоянии ни на минуту не забывала о Саше. Болезнь его прогрессировала, и в одном из сел похоронили в сарае москвича Базанова, любимца отряда. Сарай потом сгорел, когда предатели, отступая, жгли село. И могила его потерялась…

Идет время, но не забывает бывшая партизанка пережитое, своих боевых друзей и подруг. Как бесценную реликвию хранит она книгу «Сильные духом» и областную газету, где есть строчки и о ее партизанских буднях, написанные Героем Советского Союза Д. Н. Медведевым. Там такие слова:

«…Прошло каких-нибудь два месяца, но Алевтину Николаевну уже знал и любил весь отряд… Она как-то сразу расположила к себе партизан. Работая день и ночь, участвуя в походах на выполнении боевых заданий, А. Щербинина никогда не унывала. Она всегда находила веселые шутки, которые поднимали настроение раненых товарищей, любила песни. На вечерах самодеятельности, которые устраивали партизаны после удачно выполненных заданий, по праздникам и в часы досуга, она с охотой пела. Большой успех имели и русские народные танцы, которые исполняла врач-партизанка А. Щербинина».

Шлют Алевтине Николаевне весточки Ольга Петровна Солимчук (по мужу Волкова), Альберт Вениаминович Цессарский, Александр Александрович Лукин, Виталий Иванович Захаров. В одном из писем бывший комиссар отряда Сергей Трофимович Стехов писал:

«Высшая награда для нас — это сознание выполненного долга перед Родиной. Я много ездил по Союзу и рассказывал о нашей партизанской борьбе, о замечательных партизанах и партизанках, в том числе и о Вас».

Бывший ровенский подпольщик главный хирург отдела здравоохранения Ровенского облисполкома Григорий Андреевич Клешкань делится со Щербининой радостью, что ему присвоено звание заслуженного врача Украинской ССР. Он пишет:

«Много времени прошло, как мы расстались с Вами, а в памяти Вы остались прежней — внимательной и радостной. Мне кажется, что я бы Вас и сейчас узнал, по голосу».

Нашлась и одна из подруг по плену. Помните Долю? Только она не Доля, а Татьяна Васильевна Пигнатти. Живет сейчас в Майкопе. Она пишет:

«Прошу заранее извинить меня, если мое письмо напомнит Вам о совместных месяцах тяжелого пути… Прошло много лет, как прочитала книгу Д. Н. Медведева «Сильные духом» и в ней нашла строчки о Вас. Это заставило меня много лет искать Вас. Во время встречи с немецкими товарищами в г. Сочи я неожиданно встретилась с Еленой Евстихлеевной Дмитриевой (Васильевой), которая была вместе с Вами в отряде Медведева. Она-то и посоветовала написать Альберту Вениаминовичу Цессарскому. И вот вчера я получила от него Ваш адрес…

Оставляя Вас под видом больной, мы не ошиблись. Помните последний наш разговор? Мы просили Вас связаться с партизанами Ровно и рассказать о нас, о тех, кого под силой оружия угоняют в Германию.

Путь наш на чужбину был полон крови и смерти. Многие погибли… Продолжать борьбу с фашизмом пришлось в лагере Равенсбрюк. Все мы отказались от работы на пороховых заводах Круппа в Дортмунде. Что с нами делали! Одно слово «Равенсбрюк» Вам скажет все. Тем более что Вы не понаслышке знаете, что такое фашистский плен и концлагерь.

Может, Вы вспомните меня? Звали меня в плену Доля. Я та маленькая, черненькая женщина, которая стояла за спиной Марии-Москва и сдерживала, и направляла ее действия…»

Нет, не забыла Алевтина Николаевна и подруг по плену, по лагерям. Такое не забывается. Обо всем этом она рассказывает землякам. Бывшая партизанка — частая гостья на предприятиях и стройках города, в родном институте, в школах. В своих выступлениях она горячо призывает советских людей к бдительности, к готовности выполнять долг перед матерью-Родиной как подобает.

В канун полувекового юбилея Великого Октября пришло известие о том, что Указом Президиума Верховного Совета СССР Алевтина Николаевна Щербинина за активное участие в Великой Отечественной войне награждена орденом Отечественной войны.

Через всю жизнь несет эта добрая, с необыкновенной судьбой женщина прекрасные горьковские слова о нужности и полезности людям, которые стали ее девизом в ранней юности.

Загрузка...