Дочь Афродиты

Глава шестая

Громче всех кричали торговцы рыбой. Стараясь привлечь покупателя, они не стеснялись в выборе самых неожиданных эпитетов и сравнений.

— Сардины, слаще меда!

— Головоногие моллюски, нежнее дубленой кожи!

Гавань Фалер в песчаной бухте к юго-западу от Афин была забита судами, которые привозили сюда товары со всего света. Хозяева маленьких скорлупок с заштопанными парусами выгружали корзины с виноградом, инжиром, дыней, шелковицей, гранатами, грушами и сливами, которые в изобилии росли на островах. Из широких, вместительных трюмов грузовых кораблей с острова Эвбея погонщики, ругаясь и щелкая кнутами, выволакивали на поскрипывающие трапы жирных овец и коров с большим выменем. Мавры из африканской Кирены, которую греки с острова Фера заселили полтора столетия назад, несли на головах связки стеблей сильфиона и мешки с бобами, чечевицей и луком. На корабле из Сиракуз портовые служащие спорили с торговцем, выясняя вопрос о том, испортился ли привезенный им заплесневелый сыр или эта плесень — признак наивысшей зрелости продукта. Египетский парусник с очень высоким такелажем ожидал разгрузки ценного папируса. Рядом стоял парусник из Фракии с деревянными сундуками и ящиками, рамами для кроватей и разной мебелью. Лошади из Фессалии, собаки с Эпироса, слоновая кость из Ливии, изюм с Родоса…

Торговцы старались закупить товары по минимальной цене, быстро перегружали их на ручные тележки и мчались по оживленной дороге в Афины. Каждый старался первым привезти новый товар на агору. Специальные служащие, так называемые метрономы, ходили от корабля к кораблю и сверяли весовые гири иностранных торговцев со своими собственными. Фальшивые гири они бросали в море, не обращая внимания на протесты торговцев. Другие надзиратели, ситофилаки, записывали цены и качество товаров, препятствуя тем самым немотивированному завышению цен. Если цены их не устраивали, то корабль вместе с грузом отсылался обратно.

Надо всем этим разливался аромат экзотических пряностей, смешиваясь с вонью от скота и протухшей рыбы. Птицу забивали на месте. Крупную рыбу-меч и головоногих моллюсков разрезали на куски. Запах ладана, благовоний и мазей не мог перекрыть смрада от протухших на солнце внутренностей и крови.

— Только в Милете, до того как его разрушили, я видел порт больше, чем этот, — заметил Сикиннос, сопровождавший Фемистокла в северную часть порта Фалер, где строился новый афинский флот.

Фемистокл отмахнулся.

— Этот порт трещит по швам, — сказал он. — Афиняне приняли его в древние времена как подарок богов. Природная бухта не требовала специальных сооружений. Теперь же он представляет собой риск для нашей безопасности. Любой вражеский флот, даже такой маленький, как флот Эгины, может устроить блокаду из кораблей и перекрыть нам выход в море. На суше порт даже не огражден защитной стеной. Нам нужен новый порт, укрепленный город и стена, идущая от моря до самых Афин.

Сикиннос рассмеялся.

— Но больше нет рабов-варваров, которые могли бы открыть в Лаврионе новое серебряное месторождение.

— Они неплохо на этом сыграли. Цена свободы показалась мне умеренной. И ты, Сикиннос, можешь хоть сегодня вернуться на родину, вооружиться и вместе с Дарием прийти сюда как враг.

— Нет, господин, — ответил Сикиннос. — Моя родина — Эллада. Хоть я и не свободен в этой стране и имею меньше прав, чем портовая проститутка, все равно я принадлежу земле моих отцов.

Фемистокл остановился, положил руку на плечо своего спутника и с твердостью в голосе произнес:

— Сикиннос, будем считать так: ты мне не раб и не мой слуга. Ты — мой друг, мой домашний учитель и писарь, и за свою работу ты получаешь достойную плату, как отпущенный на свободу метек.

Мужчины молча обнялись и пошли дальше. Звонкие удары молотков и мощных копров все больше заглушали крик торговцев. Пахло древесиной и расплавленной смолой. Строительство первых триер с высокими носами было в стадии завершения. Фемистокл, с гордостью посматривая на новенькие судна, размечтался.

— Скажи, Сикиннос! — говорил он. — Тебе не кажется, что блестящие носы кораблей похожи на благородно изогнутую шею, на колышущиеся груди и развевающиеся волосы гетеры? И при этом стройный парусник обладает силой пятиборца. Он может нести сто семьдесят гребцов в три ряда. Как ты думаешь, сможет ли такая триера противостоять варварам?

Сикиннос долге смотрел на триеру испытующим взглядом, а потом сказал:

— Она стройнее, чем боевой корабль Ахеменидов. А это значит, что она быстроходнее. Кроме того, мне кажется, что здесь короче весла.

— Твой глаз не обманывает тебя! — с восхищением ответил Фемистокл. — Более короткие весла обеспечивают кораблям маневренность, и они быстрее набирают скорость. Длина этих весел — девять локтей. А гребцы Дария должны мучиться с десятью локтями. Это значит, что мы противопоставим превосходящим нас по численности варварам силу и быстроту действий.

Сикиннос кивнул и, переступая через балки и опорные камни, последовал за Фемистоклом к деревянным конструкциям одного из доков, где добрая дюжина маляров как раз занималась нанесением рыжевато-коричневой грунтовки на корпус корабля. Двое рабочих тщательно вырисовывали огромный глаз на передней части судна ниже штевня.

Фемистокл повернулся, поджидая Сикинноса, который едва успевал за ним.

— Теперь я покажу тебе самое лучшее, что есть на новых греческих кораблях. Ты знаешь, что черные парусники варваров имеют один таран. А у нас их два!

Сикиннос осмотрел смертоносную конструкцию на носу триеры. На половине высоты носа из корпуса корабля выдавался таран длиной в два размаха рук, украшенный остроносой волчьей головой. А двумя локтями ниже, то есть ниже ватерлинии, из корпуса торчал второй таран, в два раза длиннее и в три раза толще первого. Этот таран заканчивался мощным, острым как нож трезубцем, каждый зуб которого был толщиной в руку.

— Этот проэмболион, — пояснил Фемистокл, с нежностью поглаживая верхний таран, — предназначен для разрушения верхней части вражеского корабля. Кроме того, он должен предотвратить слишком глубокое проникновение нижнего тарана, чтобы мы смогли оторваться от тонущего парусника. Как ты полагаешь, Сикиннос, сможем ли мы благодаря этому побить варваров?

Сикиннос ничего не ответил. Сквозь многочисленные балки и переплетения планок он пристально смотрел на соседний док, где двое мужчин, вооружившись линейками, обмеряли тараны и аккуратно записывали результаты на табличку. Фемистокл тоже некоторое время незаметно наблюдал за лихорадочными движениями обоих. Когда же мужчины поспешно покинули док, он коротко сказал:

— Пойдем!

И они вместе с Сикинносом, не теряя времени, последовали за незнакомцами.

Одним из выдающихся качеств Фемистокла было то, что он знал каждого афинянина в лицо и почти ко всем обращался по имени. Но этих двоих он никогда не видел, поэтому решил проследить за ними, держась на почтительном расстоянии, чтобы не вызвать подозрений. Оба незнакомца пытались пробраться к той части гавани, где стояли на якоре торговые корабли. Протиснувшись меж доверху нагруженных тележек и высоких штабелей толстых мешков, они скрылись под палубой грузового парусника, на носу которого было написано «Филлис».

Фемистокл и Сикиннос в растерянности посмотрели друг на друга, но потом полководец жестом позвал друга идти за ним.

В управлении порта, маленьком, грязном, открытом со всех сторон здании, в котором одновременно находились афинская налоговая служба, таможня и служба перевозок, Фемистокл разыскал демосия, чтобы узнать, откуда этот корабль, чем он нагружен и как зовут капитана.

Служащий провел пальцем по висевшей на стене таблице, на которой в алфавитном порядке были записаны названия всех стоявших на рейде кораблей.

— «Филлис»? — переспросил он. — Корабль пришел из Милета!

— Из Милета? — Сикиннос испугался. — Клянусь всеми богами, я чувствовал, что уже где-то видел этого человека!

— Ты с ним знаком, с этим чернобородым?

— Не то чтобы знаком, но встречался.

— Где?

— В Милете. Когда Датис и Артафрен вышли с войсками на побережье, в Милете опрашивали шпионов и доносчиков с ионийских островов и из греческих городов, чтобы составить как можно более точную картину о положении в Элладе. Я был в числе десяти переводчиков.

— И среди шпионов находился этот чернобородый?

— Я совершенно уверен. Но его имя мне сейчас не вспомнить. Я думаю, он здесь в качестве торговца тканями и ведет разведку в материковой части Греции. Государственными тайнами он, скорее всего, не занимается, но, возможно, выведывает какие-нибудь важные подробности.

Фемистокл схватил друга за плечи, затряс его, как трясут ореховое дерево в месяце боэдромионе, и воскликнул:

— Сикиннос, ты посланец богов! Знаешь ли ты, что сейчас спас греков от угрозы поражения?

— Ты полагаешь, — ответил Сикиннос, у которого тоже появилось страшное подозрение, — что чернобородый снимал мерки с таранов греческих кораблей, чтобы передать их персам?

Фемистокл молча смотрел на пыльную дорогу, беспокойно притопывая правой ногой и раздумывая, что ему делать дальше. Внезапно он выпрямился, подтолкнул Сикинноса и помчался к причалу. Сикиннос с трудом поспевал за неистовым полководцем, который, работая локтями, протискивался сквозь ряды рыбаков, торговцев и извозчиков. Но когда они добрались до того места, где только что стоял у причала милетский корабль, того уже и след простыл. «Филлис» был далеко от рейда. Горячий юго-западный ветер раздувал его светлые паруса.

Какое-то мгновенье Фемистокл колебался, беспокойно поглядывая по сторонам, а потом помчался к одному аттическому торговому кораблю, команда которого как раз штабелевала тонкие гончарные изделия, и крикнул:

— Я Фемистокл, сын Неокла, из филы Леонтис. Кто ваш хозяин?

Один матрос указал большим пальцем через плечо на человека, который возился с такелажем. Тот сразу подошел к Фемистоклу.

— Я Оленос, капитан. Что тебе нужно?

— Видишь там корабль, который как раз отправляется в плавание? — Полководец кивнул в сторону юга. — На его борту шпионы! Во имя Гермеса и всех богов Греции, мы должны их догнать!

— Шпионы? — Оленос перепугался.

— Нам нельзя терять ни минуты!

— Но мой груз, господин!

— Город возместит тебе все. Я клянусь именем моего отца Неокла!

Оленос отдал несколько коротких команд. Весла погрузились в воду, юго-западный ветер расправил передний парус, и корабль стал медленно выходить из гавани.

Фемистокл, Сикиннос и Оленос стояли на носу, подставив лица беспощадно палящему солнцу. «Филлис» имел преимущество в четыре-пять стадиев, но аттическое грузовое судно быстро набирало ход.

— Милетский корабль… — задумчиво произнес Оленос, прикрыв ладонью глаза. — Он довольно долго стоял в гавани. Во всяком случае, дольше, чем это было необходимо для разгрузки. — Капитан руками сделал таинственные знаки двоим рулевым, которые стояли по бокам на корме и длинными веслами поддерживали курс.

— Мы сможем его догнать? — обеспокоенно спросил Фемистокл.

Оленос выпятил нижнюю губу.

— Чертовски быстрое судно! Видимо, на его борту нет груза. Но Посейдон на нашей стороне. Говоришь — шпионы?

— Мы наблюдали за двумя мужчинами, которые измеряли тараны нашего нового флота. Они взошли на этот корабль, и вскоре он отчалил.

— Клянусь Зевсом! — вырвалось у капитана. — Мы обязаны его догнать. — Оленос дал рулевым новые знаки, и корабль, слегка изменив курс, пошел ближе к берегу, где, как знал каждый эллин, из моря выступали опасные рифы.

Полководец с тревогой посмотрел на капитана.

Оленос заметил его обеспокоенность и пояснил:

— Если на борту этого «Филлиса» действительно шпионы, то он направится в сторону Азии, взяв курс на восток. Мы сейчас пойдем вдоль берега к Суниону. Это даст нам преимущество за счет более сильных ветров. Потом мы повернем на юг и, таким образом, станем на пути шпионов.

Фемистокл смотрел в воду. Время от времени из глубины вырисовывались причудливые рифы. Некоторые из них были угрожающе близко к лазурной поверхности воды. Сикиннос наблюдал за удаляющимся милетским кораблем. Оленос с потрясающей уверенностью командовал рулевыми.

— Когда я иду на Эвбею, — крикнул он против ветра, — я всегда выбираю этот путь. Он самый короткий и быстрый. Правда, немного опасный, но я знаю его как свои пять пальцев.

Фемистокл рассмеялся, но тут же снова посерьезнел и осведомился у капитана:

— У тебя есть оружие на борту?

— Оружие? — переспросил Оленос. — Несколько копий, мечей и кинжалов, но ни одного лука. — Капитан с беспокойством посмотрел на Фемистокла. — У нас же не военный корабль. Ты думаешь, что будет рукопашная?

— Надеюсь, что нет, — ответил полководец. — Мы должны застать их врасплох. Но, несмотря на это, у каждого из нас должно быть под рукой оружие.

Оленос кивнул и исчез под палубой. Тем временем корабль шел мимо гавани Анафлистос, охранявшей рудники Лавриона. Теперь перед ними лежал небольшой скалистый остров Патроклос, и, как только нос корабля направился на круто обрывающийся в море мыс Сунион, самую южную оконечность Аттики, рулевые развернули весла, а матросы переложили мощный главный парус на другую сторону. Аттическое грузовое судно взяло курс на юг.

Теперь все члены команды — капитан, рулевые и шесть матросов — были на палубе и слушали Фемистокла. Шпионов можно взять только хитростью, решил Фемистокл, и Оленос согласился с ним. Так как они не знали, вооружены ли милетцы, то нужно было вести себя так, чтобы варварам и в голову не пришло хвататься за оружие. Лучше всего было сделать вид, что они терпят бедствие и нуждаются в помощи. Когда вражеский корабль подойдет ближе, они должны выхватить оружие и взять «Филлис» на абордаж. Фемистокл заявил, что берет на себя чернобородого, а Сикиннос — его спутника, молодого человека. Матросы же набросятся на милетских моряков. Только Оленос и рулевые, по решению полководца, обязаны были оставаться на своих постах.

«Филлис» медленно приближался с запада. Аттический корабль, как и предсказал Оленос, оказался на его пути. На лицах матросов был неприкрытый страх. Сикиннос тоже выглядел встревоженным.

Фемистокл старался всех успокоить:

— Я знаю, что вы не солдаты и вам легче обращаться с канатами, чем с копьями. Но подумайте о том, что на борту милетского корабля тоже не солдаты, а такие же матросы, как и вы. Преимущество же на вашей стороне, потому что только вы знаете, что будет происходить дальше.

Матросы молча кивали, не отрывая взгляда от «Филлиса». Насколько можно было рассмотреть издали, команда милетцев по численности не превосходила команду афинян. Теперь корабли разделяло чуть меньше стадия. Оленос сложил руки рупором и крикнул:

— Во имя Посейдона! Нам нужна ваша помощь!

На «Филлисе» показался чернобородый.

— Во имя Посейдона! Помогите нам! — повторил Оленос.

Чернобородый бегал с носа на корму и обратно и давал матросам какие-то указания. На обоих кораблях был приспущен главный парус, и они сближались под острым углом.

— Что у вас случилось? — крикнул чернобородый. Оленос сделал несколько непонятных жестов и попросил милетский корабль подойти ближе. Как только их борта соприкоснулись, афиняне выхватили оружие, перепрыгнули на вражеский корабль и, угрожая мечами и копьями, заставили ошеломленных милетцев лечь на палубу.

Фемистокл связал чернобородому мужчине руки и, толкая его перед собой, крикнул:

— Где ваше оружие?

Чернобородый, осознав безвыходность своего положения, кряхтя спустился под палубу и движением головы указал на деревянный сундук.

— Странно! — воскликнул Фемистокл, открыв сундук и обнаружив там добрую дюжину луков и мечей. — Странно для милетского торгового корабля! — Он позвал Сикинноса, и тот вскоре появился в люке.

— Вы обо всех позаботились? — спросил его Фемистокл.

— Они лежат закованные в носовом помещении, — доложил Сикиннос.

Тогда полководец обернулся к торговцу тканями, который сидел, согнувшись на мешке, и приказал, злорадно улыбаясь:

— Ну-ка, подними голову! Может быть, ты вспомнишь этого человека? — Он указал на Сикинноса.

Чернобородый выпрямил спину и прищурился.

— Ты переводил для Датиса и Артафрена, — пробормотал он после небольшой паузы. — Тогда, в Милете.

По лицу Фемистокла промелькнула отнюдь не дружелюбная улыбка, и он спросил:

— Значит, ты не отрицаешь, что являешься подлым шпионом Ахеменидов?

Пленник покачал головой.

— Я — Эякид из Магнезии, что на правом берегу Меандра.

— А знаешь ли ты, кто перед тобой? Нет? Я — Фемистокл, афинский полководец из рода Ликонидов.

Человек из Магнезии вздрогнул.

— О вы, олимпийские боги, не карайте меня так строго! Я был скромным, порядочным торговцем тканями, покупал финикийский лен и азиатскую шерсть и жил на доходы, составлявшие четверть выручки. Я никогда никого не обманывал больше чем на две драхмы. Но этого было слишком мало для жизни и слишком много для смерти. Поэтому я влез в долги, купил этот корабль и намеревался совершать более крупные сделки. Надежды не оправдались. Я не знал, как свести концы с концами. И однажды, отправившись с просьбой к одному из кредиторов, я случайно наткнулся на представителя разведки Ахеменидов… А позже выяснилось, что эта встреча была вовсе не случайной.

— Твоя история — не единичный случай, — перебил его Фемистокл. — Варвары — коварный народ. В своем стремлении завоевать цветущую Элладу они не останавливаются ни перед какими мерзкими деяниями.

Чернобородый упал на колени перед полководцем, стал биться головой о грубые доски пола и с дрожью в голосе доказывать, что до этого не выдавал варварам ничего важного, ничего такого, что могло бы сильно навредить эллинам.

— Ты лжешь! — крикнул Фемистокл и потянул торговца наверх за его курчавые волосы. — Тебя сожрет пламя Гадеса,[43] после того как ты будешь приговорен ареопагом к смерти между жерновами. Я должен был бы здесь вонзить свой меч тебе в грудь шпиона, чтобы твои грязные делишки были искуплены перед богами Греции. Но я грек, а не кровожадный варвар, убивающий каждого на своем пути!

— О господин, — молил Эякид, и слезы ручьями текли по его лицу. — О господин, вспомни, что я тоже грек. Даже если бы персы шантажировали меня всю жизнь, они не сделали бы из меня варвара.

— Да ты уже варвар, ничтожество, враг Греции, который за несколько мин предал страну своих отцов. Ты больше не грек и заслуживаешь смерти. Я своими глазами видел, как ты замерял тараны кораблей нашего флота. Если бы твои чертежи попали к персам, то Греции пришел бы конец!

Магнезиец с воплем упал на колени и зарыдал, как баба. Но это не произвело на Фемистокла никакого впечатления. Он толкнул Эякида ногой в плечо, так что тот перевернулся на спину, и приставил меч к его носу.

— Где чертежи? Давай их сюда!

Корабль раскачивался на волнах, и Эякид с трудом поднялся на ноги. Поскольку его руки все еще были связаны, Фемистоклу пришлось помочь ему. Торговец пошатываясь подошел к письменному столу, прикрепленному к стене и подвешенному на двух канатах. В нем было два деревянных выдвижных ящика.

— Здесь! — указал Эякид, кивнув головой.

Фемистокл выдвинул правый ящик: грифели, несколько драхм, искусно выполненный серебряный кинжал и… О нет! Полководец отдернул руку, как от раскаленного камня, на котором врачеватель сжигает чудодейственную белену. Перед ним в ящике лежал — в этом не было сомнения — тот медальон с голубем, который Дафна носила на шее. Дафна!

Тысяча мыслей в одно мгновение пронеслись в голове Фемистокла. Некоторые из них, на первый взгляд, обнаруживали логическую взаимосвязь, но тут же отбрасывались им как бессмысленные, надуманные или глупые. Дафна! Дрожащей рукой он взял медальон и сжал его, как будто хотел раздавить, уничтожить, чтобы забыть увиденное, как кошмарный сон. Но когда он разжал пальцы, на него смотрели серьезные ясные глаза девушки с очаровательным лицом, на котором выделялись высокие скулы и пухлые манящие губы. Дафна — шпионка? Афродита — предательница? Фемистокл молился Зевсу, чтобы это оказалось неправдой. Есть много медальонов! Может быть, это всего лишь один из них. Или, быть может, он вообще ошибается, потому что слишком много думает о Дафне? И вот теперь обычный медальон напомнил ему о ней…

С серьезным видом он посмотрел на Эякида.

— Откуда это у тебя?

— Ты имеешь в виду медальон? — Торговец смутился. Он обдумывал ответ. Сказать правду? Или лучше солгать? Скромное украшение могло принадлежать кому угодно. Но почему афинянин так заинтересовался им?

— Мне дала его одна девушка. Я должен передать медальон ее отцу в знак того, что она жива. Это Дафна, гетера! — быстро сказал магнезиец.

— Замолчи! — перебил его Фемистокл, спрятал медальон и, чтобы сгладить впечатление от своего яростного порыва, добавил: — Такому предателю, как ты, нельзя верить. Где чертежи кораблей?

Во втором ящике Фемистокл нашел то, что искал, — табличку с чертежом греческой триеры с указанием всех размеров, в том числе таранов. Он взял табличку в руки и в гневе размахнулся, чтобы разбить ее о край стола. Но потом вдруг остановился и, задумчиво посмотрев на шпиона, подошел к нему.

— Ты знаешь, что тебя ожидает, когда я приведу тебя и твой корабль назад, в Фалер?

Лицо Эякида исказила гримаса.

— Наверное, я потеряю жизнь, господин. Но прошу тебя об одном: освободи моего сына Медона. До того как он взошел на это судно, ему ничего не было известно о моей позорной деятельности. Я посвятил его в свои дела, когда мы вышли в море. И ему ничего не оставалось делать, как выполнять приказы отца.

— Значит, в доке в Фалере ты был с сыном?

Магнезиец угрюмо кивнул.

— Хорошо, — сказал Фемистокл. — Очень хорошо. — И через люк крикнул наверх: — Сикиннос! Приведи сюда Медона. Он заперт вместе с командой.

Медон, худой молодой человек с короткой блестящей бородкой и волосами, закрывающими лоб, вел себя спокойнее отца, который все еще продолжал всхлипывать.

— Я знал, что все это плохо кончится, — пробормотал Медон и убрал скованными руками прядь волос, нависшую на лоб. — Человеку следует покоряться судьбе и не восставать против мойр. — Он с горечью посмотрел на удрученного отца.

— Твоему отцу Эякиду, — сказал Фемистокл молодому человеку, — грозит процесс по обвинению в предательстве. Он предстанет перед ареопагом, и гремиум архонтов без промедления вынесет ему смертный приговор. Но…

— Но что? — спросил Медон с надеждой в голосе.

Было видно, что Фемистоклу нелегко дается ответ.

— У твоего отца, — сказал он, — есть шанс, чтобы спасти свою жизнь. Вот мой план.

Ошеломленные магнезийцы наблюдали, как Фемистокл вытащил из ящика кусок стеатита и, увлажнив палец, стер с чертежа все цифры. Потом он взял грифель и проставил новые данные. Наконец, он положил табличку с чертежом перед собой на стол и сказал Эякиду:

— Ты сейчас снова возьмешь курс на Милет и доставишь табличку своим заказчикам. А мы вернемся назад в Фалер. И оба забудем о нашей встрече. Стоп, еще одна маленькая деталь: твой сын Медон, конечно же, поедет с нами. Он будет ждать твоего возвращения в государственной тюрьме рядом с булевтерием. Он ни в чем не будет испытывать недостатка.

Чернобородый с тоской посмотрел на сына. В его взгляде была мольба раскаивающегося отца. И если до этого момента полководец еще сомневался в правильности своего решения, то сейчас сомнения полностью рассеялись. Он понял: Эякид сделает все так, как запланировано. Не ожидая ответа, Фемистокл через люк поднялся на палубу и, повернувшись, крикнул:

— Медон, попрощайся с отцом и поднимайся наверх!

На палубе, освещенной лучами заходящего солнца, ждал своего хозяина Сикиннос. Вскоре поднялся Медон. Фемистокл снял с него наручники, и магнезиец перешел на афинский корабль.

— Иди вниз и развяжи Эякида! — приказал Фемистокл Сикинносу и, заметив его недоуменный взгляд, добавил: — «Филлис» идет дальше, в Милет.

— С Эякидом?

— Да, — коротко ответил полководец.

Сикиннос удивился, но, увидев, что хозяин освободил матросов из носового отсека, выполнил то, что ему было велено. Вслед за остальными он перепрыгнул на афинский корабль, и Оленос тут же отдал приказ направить корабль на северо-запад. Матросы поставили паруса, и судно начало набирать ход. На корме сидел Медон и смотрел на удаляющийся в противоположном направлении «Филлис». На глазах магнезийца не было слез, и поэтому никто не знал, что творится в его душе после прощания с отцом.

— Кто это там? — спросил Оленос, подойдя к Фемистоклу, который, опершись на поручни, смотрел в воду и прислушивался к шуму волн.

— Сын предателя, — ответил тот, не поднимая головы.

Оленос кивнул.

— А как же его отец?

Фемистокл задумчиво указал в сторону милетского корабля.

— Поверь мне, Оленос, этот шпион еще вернется. Но афиняне, я уверен, никак не пострадают.

Сикиннос глазами показал капитану, чтобы тот оставил Фемистокла в покое. Он чувствовал, что мысли полководца где-то далеко, и поэтому молчал. Море окрасилось в темно-фиолетовый цвет, а побережье Аттики, светлое, как шафран, при дневном свете, теперь было матово-коричневым. Фемистокл достал из складок своей одежды какой-то небольшой предмет, посмотрел на него и, покачивая головой, тихо, как бы обращаясь к самому себе, сказал:

— Мне кажется, я сегодня спас Грецию от гибели. Но при этом потерял свое счастье…

Сикиннос ничего не понял.