Доктор Бладмани

Глава 3

Почти ежедневно Стюарт Маккончи обедал в забегаловке неподалеку от телемагазина. Сегодня, войдя в закусочную Фреда, он с раздражением отметил, что в глубине зала поблескивает кресло Хоппи Харрингтона, а его владелец, как ни в чем не бывало, уплетает за обе щеки обед, с таким видом, будто он здесь завсегдатай. «Черт возьми, — подумал Стюарт. Да он, похоже, о себе возомнил! Если так пойдет, то калеки вообще всех нас скоро вытеснят. А ведь я даже и не заметил, как он уехал от магазина».

Тем не менее, Стюарт уселся за столик и взялся за меню. Ни за что ему меня не отсюда не выжить, решил Маккончи, пытаясь понять, какое фирменное блюдо предлагается сегодня, и во сколько оно ему обойдется. Был как раз конец месяца и денег у него было кот наплакал. Поэтому, Стюарт с нетерпением ждал очередного полумесячного чека, который Фергюсон должен был дать в конце недели.

Не успел Стюарт проглотить ложку супа, как до ушей его донесся пронзительный голос калеки. Хоппи рассказывал какую-то байку, но кому? Может, Кони, официантке? Стюарт оглянулся и увидел, что возле кресла Хоппи стоят и официантка, и Тони, здешний повар, и все они внимательно слушают, причем на лицах обоих нет ни малейших признаков отвращения жутким видом инвалида.

Тут Хоппи, наконец, заметил Стюарта.

— Привет! — окликнул он продавца.

Стюарт едва заметно кивнул и отвернулся, снова принявшись за суп.

Калека, между тем, рассказывал им о своем изобретении, какой-то электрической штуковине, которую он собрал, а может только собирался собрать — Стюарт так и не понял, впрочем, ему это было абсолютно неинтересно. Его совершенно не волновало что там изобрел Хоппи, поскольку малыш буквально фонтанировал разными бредовыми идеями. Наверняка, очередная дурь какая-нибудь, сказал себе Стюарт. Какая-нибудь завиральная идейка…например новое кресло с вечным двигателем. Он даже усмехнулся, так ему понравилась эта мысль. «Надо непременно рассказать Лайтхейзеру, — решил он. Вечный двигатель Хоппи для его калекомобиля». Тут уже Стюарт не смог удержаться и громко расхохотался.

Хоппи услышал его хохот и. очевидно, решил, что Стюарта рассмешил его собственный рассказ.

— Эй. Стюарт! — окликнул он продавца, — Давай за мой столик. Ставлю пиво.

Вот придурок, подумал Стюарт. Неужели он не знает, что Фергюсон строго-настрого запрещает пить пиво в обед? Это — закон: выпил пива, в магазин можешь не возвращаться, а чек с расчетом он вышлет тебе по почте.

— Послушай, — развернувшись к парнишке, сказал Маккончи, — когда поработаешь на Фергюсона подольше, сто раз подумаешь, прежде чем ляпнуть такое.

Калека вспыхнул и пробормотал:

— Ты что имеешь в виду?

В разговор вмешался повар:

— Фергюсон запрещает своим сотрудникам пить, это противоречит его религии, так ведь, Стюарт?

— Вот именно, — ответил Маккончи. — И лучше тебе это зарубить на носу.

— А я и не знал, — сказал калека. — Впрочем, сам я и не собирался пить пиво. К тому же, не понимаю, какое право имеет работодатель указывать работником, что им делать в свободное время. Обеденный перерыв — наше личное время и, если нам вздумается выпить пива, мы имеем на это полное право. — Его полный негодования голос дрожал. Сейчас он явно не шутил.

Стюарт заметил:

— Просто ему не хочется, чтобы от продавцов на работе несло как из бочки. Мне кажется, это правильно. Какая-нибудь пожилая покупательница могла бы устроить скандал.

— Допустим, для вас продавцов это еще разумно, — настаивал Хоппи, — но ведь я-то не продавец, я — ремонтник, и могу выпить пива, когда мне вздумается.

Повар явно был расстроен.

— Понимаешь, Хоппи… — начал он.

— Да и вообще ты слишком молод, чтобы пить пиво, — сказал Стюарт. Теперь к их разговору прислушивались уже все посетители.

Калека густо покраснел.

— Нет, я уже совершеннолетний, — тихим напряженным голосом сказал он.

— Короче, пива ему не продаем, — сказала повару официантка Кони. — Он еще ребенок.

Запустив манипулятор в карман, Хоппи выудил оттуда бумажник, открыл его и положил на стол. — Мне двадцать один год, — сказал он.

Стюарт громко расхохотался.

— Фигня! — Наверняка, в бумажнике у него какая-то липа, решил он. Придурок либо сам сляпал ее, либо купил. Просто ему обязательно надо быть не хуже остальных, это у них у всех навязчивая идея.

Внимательно изучив удостоверение личности из бумажника, повар возвестил:

— Ага, точно, здесь говорится, что он совершеннолетний. Ладно, Хоппи, только вспомни, в прошлый раз, когда я отпустил тебе пиво, помнишь…

— Ты должен обслужить меня, — сказал Хоппи.

Повар, ворча, отправился к стойке, и вскоре вернулся с закрытой бутылкой пива, которую и водрузил на стол перед Хоппи.

— Открывашку, — сказал калека.

Повар принес открывашку, и швырнул ее на стол. Хоппи откупорил бутылку.

Тяжело вздохнув, калека приложился к бутылке.

Интересно, что происходит, подумал Стюарт, заметив, как повар и официантка — и даже пара постоянных посетителей — смотрят на Хоппи. Может, он сейчас вырубится, или отмочит что-нибудь еще? Например, впадет в бешенство. Он одновременно испытывал и отвращение, и какую-то неловкость. Жаль, что я не успел доесть, подумал он, а то давно бы уже свалил отсюда. Короче, что бы ни случилось, мне меньше всего на свете хочется при этом присутствовать. Ухожу, решил он. Вернусь в магазин, и буду смотреть, как стартует ракета. Уж конечно куда лучше наблюдать за столь важным для всей страны полетом Дэнджерфилда, чем за этим уродом. Не стоит он того, чтобы тратить на него время.

Тем не менее, он оставался на месте, поскольку стало происходить, нечто необычное, причем связанное с Хоппи Харрингтоном. Он изо всех сил пытался отвести от калеки взгляд, но ничего получалось.

Парень обмяк в своей коляске, будто собираясь заснуть. Сейчас голова его покоилась на ручке управления креслом, глаза были полузакрыты и как будто остекленели.

— Боже ты мой! — ахнул повар. — Снова! — С этими словами он обвел взглядом присутствующих, как бы умоляя их сделать хоть что-нибудь, но никто даже не пошевелился. Все неподвижно замерли на своих местах.

— Я так и знала, — злым осуждающим голосом произнесла Кони.

Тут губы калеки вдруг задрожали и он пробормотал:

— Спросите. Пусть кто-нибудь задаст мне вопрос.

— Какой еще вопрос? — раздраженно огрызнулся повар. Он сердито махнул рукой, повернулся и ушел восвояси.

— Спросите меня, — повторил Хоппи глухим, каким-то далеким голосом, словно бы впав в транс. Наблюдая за ним, Стюарт понял, что это и есть транс, вроде того, какой бывает у эпилептиков. Больше всего на свете ему сейчас хотелось быть как можно дальше отсюда, но он так и не двинулся с места. Он, как и все остальные, просто не мог не наблюдать за происходящим.

Кони обратилась к Стюарту:

— Слушай, а может, ты откатишь его обратно в магазин? Давай-ка, да поживее! — она яростно сверкнула глазами, но Маккончи просто не мог ничего с собой поделать. Он пожал плечами и развел руки, демонстрируя свою беспомощность.

Снова что-то забормотав, калека забарахтался в кресле, манипуляторы его судорожно подергивались.

— Спросите меня об этом, — снова попросил он. — Давайте, пока не поздно. Я все вам расскажу, я снова вижу это.

Повар с кухни громко заметил:

— Слушайте, ребята, лучше спросите. Тогда и дело с концом. Я знаю, кто-нибудь из вас все равно спросит, а если нет, так я сам спрошу — лично у меня имеется парочка вопросов. — Он бросил свою лопаточку и вернулся к столику калеки. — Хоппи! — громко сказал он, — прошлый раз ты говорил, что там совершено темно. Это так, или нет? Совсем никакого света?

Губы калеки дрогнули.

— Немного света. Тусклого света. Желтоватого, как будто он вот-вот потухнет.

Подошел средних лет ювелир из магазинчика через дорогу и встал рядом со Стюартом.

— В тот раз я тоже был здесь, — прошептал он ему на ухо. — А знаешь, что он видит? Могу объяснить, Стю, он видит то, что находится там.

— Там это где? — спросил Стюарт, полуобернувшись к ювелиру, и в то же время не спуская глаз с калеки. Теперь все сгрудились вокруг кресла, боясь хоть что-нибудь пропустить.

— Сам понимаешь, — ответил мистер Кроуди. — На том свете. Загробная жизнь. Хочешь смейся, Стюарт, но это истинная правда: стоит ему хлебнуть пива, как он впадает в транс, вот как сейчас, и у него прорезается оккультное зрение. Или что-то в этом роде. Спроси Тони, или Кони, или кого-нибудь из остальных, кто был здесь в прошлый раз.

Кони склонилась над сгорбленной дергающейся фигурой в кресле.

— Хоппи, а откуда исходит свет? От Бога? — Она нервно хихикнула. — Ну, знаешь, как в Библии описано. Так правда это, или нет?

Хоппи запинаясь, ответил:

— Серая тьма. Будто пепел. Потом бескрайняя равнина. Ничего, кроме горящих костров, свет исходит от них. Они горят вечно. Ничего живого.

— А сам ты где? — спросила Кони.

— Я… я плыву, — ответил Хоппи. — Плыву над самой землей… впрочем. Нет, теперь я высоко-высоко. Я невесом. У меня больше нет тела, поэтому я могу подняться на какую угодно высоту. Захочу, смогу висеть там сколько мне вздумается. Мне совсем не обязательно спускаться вниз. Мне нравится тут, в вышине, и я могу летать вокруг Земли хоть целую вечность. Вот она, подо мной, и я могу просто кружить над ней и кружить.

Подойдя ближе к креслу, мистер Кроуди, ювелир, спросил:

— Э-э, Хоппи, а больше там никого нет? Неужели все мы там обречены на одиночество?

Хоппи пробормотал:

— Теперь… я вижу и других. Я спускаюсь вниз, я приземляюсь на серую равнину. Я иду вперед.

Тоже мне, идет он, подумал Стюарт. Интересно, когда нет ног. Ну и ну, что за загробная жизнь! Он рассмеялся про себя. Настоящий спектакль. Какая чушь. Тем не менее, он тоже протиснулся поближе к креслу, чтобы лучше видеть происходящее.

— А скажи, это нечто вроде перерождения, ну, знаешь, как учат там, на Востоке? — между тем спрашивала пожилая посетительница в пальто.

— Да, — к всеобщему удивлению отозвался Хоппи. — Новая жизнь. У меня другое тело. Я могу делать все, что угодно.

— Это прогресс, — заметил Стюарт.

— Да, — пробормотал Хоппи. — Прогресс. Я как все остальные, но только лучше. Я могу делать все, что могут они, и многое другое, что им недоступно. Я могу идти куда вздумается, а они — нет. Они не могут двигаться.

— С чего бы это? — спросил повар.

— Просто не могут, и все, — ответил Хоппи. — Они не могут подниматься в воздух, не могут ходить по дорогам, или плавать на кораблях, они просто стоят на месте. Вообще, все совсем иначе. Я вижу каждого из них, и для меня они с виду как мертвецы, прикованные к одному месту. Вроде трупов.

— А говорить они могут? — спросила Конни.

— Да, — ответил калека, — они могут переговариваться друг с другом. Но…им приходится… — Он смолк, а потом, улыбнулся, на его узком лице была радость. — Они могут разговаривать только через меня.

Интересно, что же все это значит, думал Стюарт. Похоже на какую-то маниакальную фантазию, в которой он правит миром. Скорее всего, своего рода психическая компенсация физической неполноценности… а что еще может придумать такой калека.

Придя к такому выводу, Стюарт понял: ему больше неинтересно. Он выбрался из толпы и вернулся за свой столик, где его дожидался обед.

В это время повар как раз задал очередной вопрос:

— Так там хороший мир, или нет? Скажи. Он лучше нашего, или хуже?

— Хуже, — сказал Хоппи. И добавил: — Хуже для вас. Это то, чего заслуживают все, это — справедливость.

— А для тебя он, значит, лучше? — полувопросительно, полуутвердительно заметила Кони.

— Да, — отозвался калека.

— Слушайте, — окликнул со своего столика Стюарт официантку, — разве вы не понимаете, что это просто психологическая компенсация того, что он калека? Только это и помогает ему жить, эти его мечты. Не понимаю, как вы можете принимать все это за чистую монету?

— А я и не принимаю, — возразила Кони. — Просто интересно. Я как-то читала про медиумов. Так их называют. Они впадают в трансы, и тогда могут общаться с загробным миром, вроде как он. Неужели вы никогда не слыхали об этом? Думаю, это — научный факт. Правда же, Тони? — обратилась она за поддержкой к повару.

— Даже не знаю, — задумчиво протянул Тони, медленно возвращаясь к себе, и снова беря в руки лопаточку.

Между тем калека, как будто еще глубже погрузился в свой вызванный пивом транс. Более того, теперь он как будто спал, ничего не видя вокруг себя, во всяком случае, не видя, окружающих его людей и не пытаясь более возвестить им то, что видит. Сеанс был окончен.

Впрочем, никогда ничего нельзя знать наверняка, напомнил себе Стюарт. Интересно, как бы Фергюсон поступил, узнав об этом? Вряд ли он захотел бы держать на работе парня, который не только калека, но еще и страдает то ли эпилепсией, то ли еще чем-то в этом роде. Даже не знаю, когда вернусь в магазин, стоит, или не стоит рассказывать ему о том, что здесь произошло. Если он услышит такое, то, скорее всего, тут же выставит Хоппи в шею, и трудно будет винить его за это. Нет, наверное, все-таки, ничего рассказывать не нужно, наконец, решил он.

Тут калека снова открыл глаза и слабым голосом позвал:

— Стюарт!

— Чего? — отозвался Стюарт.

— Я… — Голос калеки был слабым, как у больного. Скорее всего, пережитое оказалось не по силам слабому организму. — Слушай, как думаешь… — Тут он сел попрямее, и медленно покатил к столику, за которым сидел Стюарт. Подъехав, он негромко произнес: — Ты не мог бы проводить меня до магазина. Не прямо сейчас, конечно, а когда доешь. Я был бы тебе очень благодарен.

— А зачем? — удивился Стюарт. — Сам что ли не можешь?

— Паршиво себя чувствую, — ответил калека.

Стюарт кивнул.

— О’кей. Вот доем, и провожу.

— Спасибо. — Поблагодарил его Хоппи.

Не обращая больше внимания на калеку, Стюарт молча продолжал трапезу. Как бы мне хотелось, чтобы наше с ним знакомство не было столь очевидным, думал он. Вот бы он откатился куда-нибудь в сторонку и ждал. Но калека сидел в своем кресле, потирая лоб манипулятором. И по его виду было ясно, что он слишком устал, чтобы куда-нибудь ехать, даже обратно к своему столику в дальнем конце зала.

Чуть позже, когда Стюарт шел рядом с креслом Хоппи по тротуару по направлению к магазину, калека вдруг заговорил:

— Это ведь большая ответственность, заглядывать в мир иной.

— Ага, — сквозь зубы процедил Стюарт, продолжая демонстрировать холодность — он выполнял просьбу, но и только. Его попросили проводить вот он и провожает. Если я помогаю тебе, думал он, это вовсе не значит, что я должен с тобой болтать.

— В первый раз, когда это случилось, — продолжал калека, но тут Стюарт оборвал его.

— Мне все это нисколечко не интересно, — отрубил он. И добавил: — Я лишь хочу вернуться к магазину и посмотреть, запустили ракету, или нет. Скорее всего, она уже на орбите.

— Скорее всего, — подтвердил калека.

На перекрестке они остановились, дожидаясь зеленого света.

— В первый раз, когда это случилось, — снова начал калека, — у меня просто душа в пятки ушла. Тут они двинулись через дорогу, и парнишка продолжил: — Я сразу врубился, что именно вижу. Весь этот дым. И костры… все какое-то расплывчатое. Ужас какой-то. — От воспоминаний Хоппи передернуло. — А разве теперь там страшно? Лично мне — нет.

— Ну и отлично, — кратко ответил Стюарт.

Само собой, калека парировал:

— Конечно, ты же не такой урод, как я.

Стюарт лишь что-то буркнул себе под нос.

— А знаешь, какое у меня самое первое детское воспоминание? — тихо спросил калека. — Как меня несут в церковь в одеяле. А потом кладут на скамью. Как… — Его голос дрогнул. — Меня приносили и уносили завернутым в это одеяло, чтобы никто не увидел меня. Это была идея моей матери. Она ни за что не соглашалась, чтобы отец носил меня на спине, где меня всем было бы видно.

Стюарт снова буркнул что-то неопределенное.

— Какой ужасный мир, — сказал калека. — Когда-то приходилось страдать вам, неграм. Впрочем, живи вы на юге, вы бы и сейчас страдали. Вы забыли об этом лишь потому, что вам позволили забыть, а вот таким как я — забыть не дают. Впрочем, мне и не хочется забывать, я имею в виду, насчет себя. В том другом мире все будет по иному. Да ты и сам это поймешь, поскольку тоже там окажешься.

— Нет, — сказал Стюарт. — Если умру, то умру. У меня нет души.

— Окажешься, окажешься, — сказал калека, и Стюарту показалось, что в его голосе появилось злорадство и нотки какого-то злобного удовлетворения. — Я точно знаю.

— Откуда?

— Оттуда, — ответил калека. — Однажды я видел тебя.

Неожиданно для себя испугавшись, Стюарт выдавил:

— А…

— Один раз точно, — настаивал Хоппи, теперь в его голосе появилась твердость. — Это был ты, совершенно точно. И знаешь, что ты там делал?

— Нет.

— Ты жрал дохлую крысу.

Стюарт ничего не сказал, но катил кресло все быстрее и быстрее, стараясь как можно быстрее снова оказаться в магазине.

Когда они вернулись в магазин, перед телевизором все еще стояла толпа. Запуск состоялся только что; ракета едва оторвалась от земли, и еще не было окончательно ясно, все ли ступени сработали как надо.

Хоппи покатился вниз, в мастерскую, а Стюарт остался наверху смотреть телевизор. Но слова калеки так расстроили его, что он никак не мог заставить себя сосредоточиться на передаче. В конце концов, он отошел в сторонку, а потом, заметив, что Фергюсон у себя в кабинете, отправился туда.

Фергюсон сидел за столом, перебирая контракты и счета. Стюарт, приблизившись к столу, начал:

— Послушайте, этот чертов Хоппи…

Фергюсон оторвался от бумаг.

— Впрочем, ладно, ерунда, — смущенно сказал Стюарт, у которого вдруг пропала всякая охота рассказывать о случившемся.

— Я смотрел, как он работает, — сказал Фергюсон. Я спускался вниз и незаметно наблюдал за ним. Согласен, в нем есть что-то неприятное. Однако, парнишка он толковый. Я видел отремонтированные им вещи, и все было сделано правильно, а это — самое главное. — Он хмуро взглянул на Стюарта.

— Я же сказал, забудьте, — повторил Стюарт.

— Так они все-таки запустили ракету?

— Только что.

— Из-за этого цирка мы сегодня не продали ни единого телевизора, — заметил Фергюсон.

— Ничего себе цирк! — возмущенно воскликнул Стюарт, уселся на стул, и повернулся так, чтобы видеть торговый зал. — Да это же история!

— Нет, это просто еще один повод увильнуть от работы. — С этими словами Фергюсон снова занялся бумагами.

— Слушайте, все-таки, пожалуй, стоит рассказать вам, что натворил Хоппи. — Стюарт наклонился к Фергюсону. — Там, в забегаловке Фреда.

Фергюсон снова оторвался от бумаг и уставился на него.

— У него случился припадок, — продолжал Стюарт. — Совсем крыша поехала.

— Правда? — расстроено спросил Фергюсон.

— Все началось после того, как он выпил пива. И после этого смог заглянуть на тот свет. И увидел, как я там жру дохлую крысу. Причем сырую. Так он сказал.

Фергюсон громко расхохотался.

— Не вижу ничего смешного.

— Зато я вижу. Он просто разыграл тебя, в отместку за все твои подначки, а ты оказался настолько глуп, что проглотил наживку.

— Да нет, он и вправду все это видел, — настаивал на своем Стюарт.

— А меня он там видел?

— Не сказал. С ним такое уже не в первый раз. Там, в кафе его поят пивом, он впадает в транс, а посетители задают ему всякие вопросы. Вот на что это похоже. Я-то там случайно оказался — просто зашел пообедать. Даже не видел, как он укатил из магазина, и понятия не имел, что встречу его в кафе.

Некоторое время нахмурившийся Фергюсон сидел молча, видимо обдумывая услышанное, потом потянулся и нажал кнопку интеркома, соединяющего его кабинет с мастерской.

— Хоппи, поднимись-ка в офис. Нужно поговорить.

— Я вовсе не собирался закладывать его, — сказал Стюарт.

— Еще как собирался! — отозвался Фергюсон. — Но я все равно должен знать об этом. Это моя обязанность — знать, что делают мои сотрудники в общественных местах, в особенности, если их поведение может повредить репутации магазина.

Некоторое время они ждали. Вскоре послышался натужный скрип поднимающегося по лестнице кресла.

Стоило Хоппи появиться в дверях, как он тут же заявил:

— Что я делаю в обеденный перерыв, мистер Фергюсон, это мое личное дело. Во всяком случае, я так считаю.

— Ты заблуждаешься, — возразил Фергюсон. — Это еще и мое дело. Ты видел там, в загробном мире, меня…ну, как Стюарта? Что я делал? Я желаю это знать, и советую тебе, дать хороший ответ, иначе, считай, ты уволен — в тот же самый день, что и принят на работу.

Калека негромко, но очень твердо ответил:

— Я не видел вас там, мистер Фергюсон, потому что ваша душа канула в вечность, и никогда не возродится.

Фергюсон несколько мгновений молча пялился на парнишку.

— С чего бы это? — наконец спросил он.

— Такая уж ваша судьба, — ответил Хоппи.

— Так я вроде никогда не делал ничего противозаконного, или аморального.

Калека пояснил:

— Это космический процесс, мистер Фергюсон. Я тут ни при чем. — После этого он замолк.

Повернувшись к Стюарту, Фергюсон заметил:

— Вот тебе и на. Задашь дурацкий вопрос, получишь дурацкий ответ. — Повернувшись к Хоппи, он спросил: — А еще кого-нибудь из знакомых мне людей ты там видел? Ну, мою жену, например? Хотя нет, ты ведь ее не знал. А как насчет Лайтхейзера? Что будет с ним?

— Нет, я его тоже не видел, — ответил калека.

Фергюсон спросил:

— А как ты починил тот проигрыватель? Я имею в виду как ты на самом деле его починил? Это было больше похоже на то, как если бы ты исцелил его. Мне показалось, что ты не заменил сломанную пружину, а снова сделал ее целой. Как это произошло? Может, это одна из так называемых экстрасенсорных, или как их там, способностей, а?

— Я починил ее, — холодно ответил Хоппи.

Обернувшись к Стюарту, Фергюсон пояснил:

— Он ни за что не признается. Но я все видел собственными глазами. Он как-то странно сконцентрировался на ней. Может, Маккончи, в конечном итоге ты и был прав: может, все же не стоило брать его на работу. Однако, самое главное — это результат. Послушай, Хоппи, теперь, когда ты работаешь у меня, я не желаю, чтобы ты на людях баловался этими своими трансами. Раньше это касалось только тебя, теперь — нет. Хочешь впадать в транс, будь добр, занимайся этим дома, ясно? — С этими словами он снова взялся за бумаги. — Это все. А теперь, ребята, довольно прохлаждаться. Марш по местам, и займитесь делом.

Калека тут же развернул кресло и покатил прочь. Стюарт, сунув руки в карманы, последовал за ним.

Спустившись вниз, и подойдя к окружающей телевизор толпе, он услышал, как диктор взволнованно сообщает, что по предварительным данным, все три ступени ракеты сработали как надо.

Хорошие новости, — подумал Стюарт. Светлая глава в истории человечества. Теперь он чувствовал себя немного лучше, поэтому отошел к прилавку, и встал возле него так, чтобы бы видеть телевизионный экран.

И с чего это мне жрать дохлую крысу? — спросил он сам себя. Должно быть это ужасный мир, мир этой следующей реинкарнации, если в нем приходится совершать подобные вещи. Даже не поджарить ее, а просто поймать, и обглодать до косточек. А может, подумал он, сожрать с костями и шкуркой, а то и с хвостом заодно. От этой мысли его передернуло.

Интересно, как же мне теперь следить за историческими событиями? — возмущенно подумал Стюарт. — Когда приходится раздумывать о всякой гадости, вроде дохлых крыс — ведь мне хочется полностью сосредоточиться на разворачивающемся перед моими глазами великом действе, а вместо этого голова моя забита мерзостью, вложенной в нее этим юным садистом, этим радиационно-таблеточным уродом, которого ни с того, ни с сего нанял Фергюсон. Проклятье!

Тут он представил себе Хоппи, но не как нуждающегося в кресле, безрукого и безногого калеку, а как существо, обладающее способностью летать, ставшего каким-то непостижимым образом владыкой всех остальных, владыкой — как сказал сам Хоппи — мира. Эта мысль оказалась даже еще более противной, чем мысли о крысе.

«Он наверняка видел много чего еще, — подумал Стюарт, — о чем просто не собирается рассказывать, нарочно умалчивает. Он рассказывает нам ровно столько, сколько нужно, чтобы нас покорежило, а потом затыкается. Если он может впадать в транс и видеть загробный мир, то, значит, видит практически все, потому, что там все и есть. Только вот не верю я в эти восточные штучки. То есть в то, что не относится к христианству».

Однако он верил тому, что сказал Хоппи, верил, поскольку все видел собственными глазами. Это был самый настоящий транс. Это-то уж, во всяком случае, точно было правдой.

Хоппи явно видел что-то. И это что-то было поистине ужасным, в этом тоже сомневаться не приходилось.

Интересно, что же еще он видит? Вот бы заставить засранца выложить все. Что еще узнал обо мне, обо всех нас этот извращенный, порочный разум?

«Жаль, — думалось Стюарту, — что я сам не могу туда заглянуть». Это казалось ему крайне важным, важным настолько, что он даже отвел глаза от экрана. Сейчас он совершенно забыл об Уолтере и Лидии Дэнджерфилд и о том, что на его глазах творится история. Его мысли были полностью захвачены Хоппи и происшествием в кафе. Ему страшно хотелось выбросить все эти мысли из головы, но из этого ничего не выходило.

Он думал и думал…